Заколдованный замок (сборник)

Человек, в котором не осталось ни одного живого места

Рассказ из времен последней экспедиции против племен бугабу и кикапу

Не могу сейчас в точности припомнить, где и когда я познакомился с бригадным генералом Джоном А. Б. С. Смитом. Должно быть, кто-то представил меня ему на каком-нибудь публичном собрании, происходившем где-то по какому-то важному поводу. Но кто это был — совершенно не помню. Дело в том, что это знакомство сопровождалось с моей стороны своего рода тревожным смущением, из-за которого у меня и не сохранилось определенного впечатления о времени и месте. Я от природы человек нервный — это у меня наследственное — и не всегда в состоянии справиться с собой. Любая тень тайны, малейшее обстоятельство, которое я не в состоянии здраво объяснить, приводит меня в глубокое волнение.

Во всем облике этого джентльмена было что-то примечательное, хотя это слово лишь в малой степени выражает мое впечатление. Росту он имел футов шесть, и в его манерах чувствовалась привычка властвовать. Внешность его, однако, носила отпечаток благородного изящества — свидетельство превосходного воспитания и высокого происхождения. Мне доставляет какое-то печальное удовольствие подробно описывать мистера Смита. Шапка волос на его голове просто поражала: невозможно было вообразить кудрей более пышных и более красивого оттенка. Его волосы были темны, как вороново крыло, и такими же были его ухоженные усы. Не будет преувеличением, если я скажу, что вторых таких усов не сыскать во всем мире. К тому же они обрамляли и отчасти прикрывали рот несравненной формы. Улыбка генерала открывала самые ровные, самые ослепительно белые зубы, какие только можно представить, а из-за этих зубов — когда представлялся случай — звучал чрезвычайно ясный, мелодичный и сильный голос. Даже глаза природа подарила моему знакомцу выдающиеся. Каждый из них стоил пары обыкновенных органов зрения. Они были темно-карие, необыкновенно большие, блестящие и с той легкой косинкой, которая придает взгляду особую выразительность.

Такого торса, как у генерала, я, могу присягнуть, не видал ни у кого. Он был настолько пропорционален, что не было возможности обнаружить в нем хоть малейший изъян. Особенно выделялись плечи — они заставили бы даже мраморного Аполлона покраснеть от зависти. Твердо могу сказать — до знакомства с генералом я не встречал подобного совершенства.

Руки у мистера Смита также были превосходной формы, а ноги, само собой, им не уступали. Это было своего рода nec plus ultra[171] красоты мужских ног. Любой знаток присудил бы им первенство. Они были не слишком мускулисты, но и не худы; в них не было ни чрезмерной массивности, ни хрупкости. Я не могу даже представить более грациозного изгиба, чем изгиб его os femoris[172], и с задней стороны его икр была именно такая полнота, которая придает икре абсолютную пропорциональность. Хотел бы я, чтобы мой талантливый друг Чипончипино, скульптор, мог взглянуть на ноги бригадного генерала Джона А. Б. С. Смита!

Но хотя такие редкостные красавцы не попадаются на каждом шагу, я никак не мог убедить себя, что то особое впечатление, которое он на меня произвел, связано исключительно с его физическим совершенством. Оставалось еще что-то неуловимое. Может быть, это следовало бы отнести на счет его манеры держаться, но тут уж я не берусь судить. В ней постоянно присутствовала какая-то натянутость, напряженность, если не сказать «одеревенелость». Эту размеренность, нарочитую взвешенность, прямолинейную точность в каждом движении при менее крупной фигуре можно было бы счесть аффектацией, напыщенностью или принужденностью, но в джентльмене таких колоссальных размеров они без затруднений расценивались как благородная сдержанность и чувство собственного достоинства.

Приятель, познакомивший меня с генералом Смитом, шепнул мне на ухо несколько слов о нем, охарактеризовав его как замечательного, в высшей степени замечательного человека — одного из замечательнейших людей нашего времени. У женщин генерал также пользовался большим успехом, благодаря, главным образом, устойчивой репутации редкостного храбреца.

— В этом отношении у него нет соперников; он положительно сорвиголова, просто какой-то отчаянный, — говорил мой друг, еще больше понижая голос и поражая меня этой таинственностью. — Генерал доказал это в последней, наделавшей столько шуму экспедиции против индейских племен бугабу и кикапу. — Тут мой друг вытаращил глаза. — Господи! Будь я проклят! Да ведь это же настоящие чудеса отваги… Да вы, вероятно, слыхали о нем?… Ведь он человек…

— Человек божий, вероятно, имели вы в виду? Как вы поживаете? Страшно рад вас видеть, — прервал его сам генерал, подходя и пожимая руку моему собеседнику. На мой поклон он ответил сдержанным, но довольно глубоким поклоном. Я подумал тогда, и теперь остаюсь при том же мнении, что никогда не слыхал столь сильного и вместе с тем чистого голоса и не видал более красивых зубов. Но должен признаться, что в ту минуту я подосадовал на то, что моего приятеля прервали на самом интересном месте. Герой экспедиции против бугабу и кикапу очень интересовал меня, но в светской беседе я едва ли узнал бы об этом что-либо новое.

Но очаровательная манера бригадного генерала Джона А. Б. С. Смита вести разговор вскоре рассеяла мое неудовольствие. Так как мой приятель вскоре удалился, мы довольно долго проговорили с глазу на глаз, и я провел это время не только приятно, но и с пользой. Редко доводится встретить столь любезного собеседника и столь разносторонне образованного человека. Однако, из понятной скромности, генерал не коснулся темы, которая больше всего интересовала меня в ту минуту, то есть загадочных обстоятельств, связанных с бугабужской войной; я же из деликатности не мог затронуть эту тему, хотя — каюсь — чувствовал сильное искушение. Я заметил также, что храбрый воин предпочитал темы научные, и его особенно занимали быстрые успехи в области техники. О чем бы я ни заводил речь, генерал неизменно возвращался к этим достижениям.

— Ничто не сравнится с современным прогрессом, — говорил он, — мы живем в удивительный век. Парашюты и железные дороги, дальнобойная артиллерия и скорострельные ружья! Наши пароходы плавают во всех морях; а почтовые воздушные шары вскоре начнут совершать регулярные рейсы — плата в один конец всего двадцать фунтов стерлингов — между Лондоном и Тимбукту. А кто измерит влияние великих открытий в области электромагнетизма на общественную жизнь, искусство, торговлю, литературу? И это еще далеко не все — поверьте! Нет предела человеческой изобретательности. Самые удивительные, остроумные и, позволю себе прибавить, мистер… мистер Томпсон, если не ошибаюсь? — самые полезные, истинно полезные изобретения в области механики возникают ежедневно, так сказать, как грибы или как саранча… буквально, как саранча, мистер Томпсон!

Меня зовут вовсе не Томпсон, но нечего и говорить, что я расстался с генералом, чрезвычайно заинтересованный его личностью, и составил весьма высокое мнение о его достоинствах в качестве собеседника. Кроме того, я глубоко проникся мыслью о преимуществах жизни в эпоху технических изобретений. Однако мое любопытство не было удовлетворено, и я немедленно принялся собирать в кругу своих знакомых сведения о самом бригадном генерале и, прежде всего, о достопамятных событиях во время экспедиции против бугабу и кикапу.

Первый же случай, которым я не постеснялся воспользоваться, представился мне в церкви, где однажды, в воскресенье во время проповеди, я оказался не только на одной скамье, но и рядом со своей милой и общительной приятельницей — мисс Табитой Т. Я поздравил себя, и совершенно справедливо, с такой удачей. Если кто и знал что-либо о бригадном генерале Джоне А. Б. С. Смите, то это была именно мисс Табита Т. Сначала мы обменивались с ней условными знаками, а затем начали перебрасываться оживленными фразами.

— Смит! — воскликнула мисс Табита в ответ на мой серьезный вопрос. — Вы имеете в виду этого генерала? Боже мой, а я-то думала, что вы все знаете о нем! Какой изобретательный век! Какое ужасное происшествие!.. Какие кровожадные мерзавцы эти кикапу! Он сражался как герой… проявил чудеса отваги… обессмертил свое имя. Смит!.. Разве вы не знаете, что этот человек…

— Человек, — громогласно возгласил в это мгновение проповедник, хватив кулаком по кафедре, — человек, рожденный от женщины, живет недолго: он рождается, но затем коса смерти скашивает его, как цветок!..

Я поспешно отодвинулся на противоположный конец скамьи, заметив по горящему взору проповедника, что его гнев, чуть было не покончивший с кафедрой, был вызван нашим с мисс Табитой перешептыванием. Что тут было делать? Пришлось волей-неволей покориться и в мучительном молчании выслушать до конца нескончаемо длинную проповедь.

Следующим вечером я наведался в Рентипольский театр, где надеялся одним махом выяснить все, что меня занимало, заглянув в ложу двух столпов всеведения — мисс Арабеллы и Миранды Коньосченти. В тот день давали «Отелло», превосходный трагик Клаймакс играл Яго при переполненном зале, и мне оказалось довольно трудно объяснить, чего я хочу, тем более, что ложа располагалась у самых кулис, прямо над просцениумом.

— Ах, Смит! — обронила мисс Арабелла, наконец уразумев, чего я добиваюсь. — Уж не генерал ли это Джон А. Б. С. Смит?

— Смит? — задумчиво повторила Миранда. — Встречали ли вы другого человека с такой фантастической фигурой?

— Нет, сударыня… Но скажите…

— Такого безукоризненно изящного?..

— Нет, даю слово джентльмена! Но прошу вас, скажите мне…

— Так тонко ценящего и понимающего все драматические эффекты?

— Мисс Миранда!..

— Кто умел бы так оценить красоты Шекспира? Взгляните только на эту ногу…

— О дьявол! — И я снова обратился к ее сестре.

— Смит! — снова сказала она. — Вы спрашиваете про генерала Джона А. Б. С. Смита? Не правда ли, ужасно? Какие негодяи эти бугабу… Дикари, конечно, и все такое прочее… Но мы живем в удивительно изобретательный век!.. Смит!.. О да!.. Великий человек!.. Сорвиголова! Он, конечно же, стяжал вечную славу… Чудеса храбрости! И вы ничего не знаете?.. — Последние слова она произнесла, слегка взвизгнув. — Да ведь это человек…

— «…Ни мак, ни мандрагора, ни зелья все, какие есть на свете, не возвратят тебе тот мирный сон, которым ты вчера еще был счастлив!..» — внезапно заревел прямо у меня над ухом трагик Клаймакс, потрясая кулаком так, что вытерпеть это было решительно невозможно. Я тотчас же покинул ложу, отправился за кулисы и в антракте задал негодяю такую трепку, что он, надо полагать, не забудет ее до самой смерти.

Я был уверен, что на вечере у очаровательной вдовушки миссис Кэтлин О’Тремп меня уже не постигнет подобное разочарование. Поэтому, едва усевшись за ломберный стол с прелестной хозяйкой, я обратился к ней с вопросами, ответы на которые были совершенно необходимы для восстановления моего душевного равновесия.

— Смит! — сказала вдовушка. — То есть генерал Джон А. Б. С. Смит? Ужасная штука, не правда ли?.. Вы говорите: брильянты?.. Ужасные негодяи эти кикапу!.. Вистую, мистер Тэттл!.. Ну да, теперь, конечно, век изобретений… изобретений по преимуществу… Говорит по-французски?.. О да, он герой!.. Отчаянный храбрец!.. Без червей, мистер Тэттл? Но нет, я в это не верю… Бессмертная слава… Такие чудеса храбрости! Не слыхали?.. Да, ведь это тот, в котором…

— Тотт!.. Вы говорите о капитане Тотте и его дуэли?.. — вдруг запищала какая-то дамочка в противоположном углу комнаты. — Продолжайте же, миссис О’Тремп, прошу вас, продолжайте!

И миссис О’Тремп продолжала рассказывать, но уже о каком-то безвестном капитане Тотте, которого не то застрелили, не то проткнули, или пытались застрелить и проткнуть в одно и то же время. Миссис О’Тремп разошлась и раскраснелась, а я… я поднялся и ушел, потеряв всякую надежду узнать в этот вечер еще что-нибудь о моем бригадном генерале.

Однако я продолжал утешать себя тем, что не всегда волна неудачи катится навстречу, и в конце концов принял решение навести свои справки у первоисточника всех справок — у очаровательного ангела, грациозной мисс Пируэтт.

— Смит? — спросила она в то время, как мы кружились в па-де-зефир. — Генерал Джон А. Б. С. Смит? Согласитесь, ужасно иметь дело с этими бугабу… Что за изверги эти индейцы!.. Выламывать пальцы!.. И какой храбрец!.. Ужасно жаль его!.. Но мы живем в век удивительных изобретений… О боже, что-то у меня кружится голова!.. Давайте присядем, и я расскажу вам… Чудеса храбрости… Неужели не слыхали? Просто не верится… Да ведь это человек…

— Вы говорите о Байроне? — ни с того ни с сего вмешалась мисс Синий Чулок, мимо которой мы проходили, пока я вел мисс Пируэтт к ее месту.

И я был вынужден выслушать пространный комментарий о новой поэме лорда Байрона, а когда вырвался из плена и отправился разыскивать мисс Пируэтт, нигде не нашел ее и вернулся домой крайне враждебно настроенным против всякого рода Синих Чулков.

Дело принимало серьезный оборот, и я решился, наконец, отправиться к своему задушевному приятелю Теодору Синнивэту, зная, что он, скорее всего, располагает более-менее точными сведениями.

— Сми-ит? — сказал он, растягивая по своему обыкновению слова. — Генерал Джон А. Б. С. Сми-ит? Ужасная история с этими кика-апу-у… не правда ли?.. Отча-а-янный храбрец… А жа-аль… чес-с слово!.. Удивительно изобретателен наш век, правда?.. Чудеса храбрости!.. А слыхали ли вы об этом капитане Тотте?..

— К дьяволу капитана! — вскричал я… — Прошу вас, продолжайте о генерале…

— Хм, хорошо! Ита-ак, бригадный генерал Джон А. Б. С… Ну ведь не станете же вы утверждать… — тут мой собеседник принялся разминать свой нос. — Ведь не станете вы утверждать, что не знаете всего этого дела так же хорошо, как я… Это человек…

— Мистер Синнивэт! — умоляюще возопил я. — Этот человек не тот, за кого себя выдает?

— О, не-е-ет, — глубокомысленно протянул он, — и не человек, свалившийся с лу-у-ны…

Я счел такой ответ оскорбительным и в бешенстве покинул этот дом, твердо решив потребовать у мистера Синнивэта удовлетворения за некорректное поведение и двусмысленные намеки.

И тем не менее я пребывал в растерянности. Откуда еще я мог почерпнуть необходимые мне сведения? Теперь мне положительно не к кому было обратиться. И я решил отправиться прямо к источнику: явиться к генералу и попросить у него пояснить мне все эти загадочные обстоятельства. Тут, по крайней мере, не могло быть никаких недоразумений. Я намеревался быть кратким и сухим, как черствая корка, и точным, как Тацит или Монтескье.

Было еще довольно рано, когда я явился к генералу. Мне сообщили, что он еще одевается, но я отвечал, что пришел по делу, и старый слуга-негр ввел меня прямо в спальню, где и оставался во время всего моего визита. Войдя в комнату, я первым делом осмотрелся, ища хозяина, но его не было видно. На полу мне попался под ноги какой-то внушительных размеров узел странной формы, а поскольку я находился в довольно мрачном и решительном настроении, то пинком отшвырнул его в сторону.

— Нечего сказать, учтиво! — вдруг послышался из узла тоненький голосок: не то писк, не то свист, в общем, самый комичный голосок, какой мне доводилось слышать.

— Вежливо, нечего сказать! — ехидно повторил голосок.

Я вскрикнул от испуга и отпрянул в самый дальний угол комнаты.

— Да скажите же, ради Бога, — продолжал насвистывать узел, — что… что вам, собственно, здесь понадобилось? Мы… мы, кажется, даже не знакомы…

Что я мог ответить? Я рухнул в кресло и, выпучив глаза и разинув рот, стал ждать, чем все это разрешится.

— Хотя довольно странно, что вы не узнали меня, — снова пропищал узел, совершавший, как я теперь заметил, какие-то невообразимые эволюции на полу: он как будто натягивал на себя чулки. Впрочем, мне видна была только одна нога.

— Право, странно, что вы не узнаете меня! Помпей, живо подай сюда вторую ногу!

Негр подал узлу здоровенную пробковую ногу, уже обутую. Узел в мгновение ока привинтил ее на место и выпрямился, утвердившись на обеих конечностях.

— Да уж, кровавое было дельце, — продолжало это существо, словно разговаривая само с собой, — хотя, впрочем, нечего и надеяться отделаться царапинами, когда идешь против бугабу и кикапу. Помпей — руку!.. Томас, — на сей раз существо обращалось уже ко мне, — несомненно, лучший мастер по части пробковых ног, но если вам, любезный, понадобится рука, советую обратиться к Бишопу.

Помпей между тем привинтил руку на ее законное место.

— Горячее было дельце, ей-богу… Давай, накладывай плечи и грудь. Питт делает лучшие плечи, ну а за грудью вам все-таки придется обратиться к Дюкре.

— За грудью? — потрясенно переспросил я.

— Помпей, да когда же ты закончишь эту возню с париком? Скверная штука — расстаться с собственным скальпом; но какие восхитительные парики делает Делорм!

— Парики?

— Ну же, негр, пошевеливайся! Зубы!.. За хорошей челюстью лучше всего обращаться прямо к Пэрмли — дороговато обходится, но работа превосходная… Мне довелось проглотить с дюжину великолепных собственных зубов, когда здоровенный бугабу саданул меня прикладом… Да-да, ружейным прикладом!.. Ну а теперь глаз! Давай, Помпей, ввинчивай!.. У этих кикапу кулак всегда наготове, но доктор Уильямс ловок — вы и представить не можете, как хорошо я вижу глазами его изготовления!..

Только теперь до меня начало доходить, что передо мной не кто иной, как мой новый знакомый бригадный генерал Джон Смит. Манипуляции чернокожего слуги произвели в его внешности удивительные перемены. Лишь голос все еще сбивал меня с толку; однако и на эту загадку вскоре нашелся ответ.

— Помпей, черномазая скотина, — запищал и засвистел генерал, — ты, похоже, намерен оставить меня без неба!

Слуга, бормоча извинения, бросился к господину, открыл ему рот с ловкостью жокея, заглядывающего в зубы лошади, и с невероятной быстротой вложил туда какое-то таинственное приспособление. Теперь и в лице генерала произошла поразительная перемена. Когда он снова заговорил, голос его обрел ту же силу и мелодичность, которые так поразили меня при первом знакомстве.

— Дьвол бы побрал этих диких скотов! — произнес он таким ясным голосом, что я даже вздрогнул. — Дьявол бы их побрал! Они не только насквозь проткнули мне небо, но и позаботились о том, чтобы лишить вашего покорного слугу по меньшей мере семи девятых языка… Но, доложу я вам, в Америке нет мастера по этой части, который мог бы сравниться с Бонфанти. Смело берусь рекомендовать его вам (тут генерал слегка поклонился), и не без удовольствия.

Я вежливо поблагодарил его за любезность и распрощался, наконец-то получив разъяснение всех тайн, так долго мучивших меня. Теперь все стало очевидным. Бригадный генерал Джон А. Б. С. Смит был тем человеком, в котором не осталось ни одного живого места.