За пределом

Глава 31

Время пошло своим чередом. Я даже стал забывать эти беззаботные дни, когда меня действительно волновали такие мелочи, как экзамены. Когда боялся опоздать на урок или то, что меня кто-нибудь отчитает. Исчез всякий страх, что я получу плохую оценку на экзамене, но во-первых: я хорошо учусь, во-вторых: если на них меня не пытаются убить, то бояться точно нечего.

И всё же я немного изменился.

Даже просто потому, что такое не проходит бесследно. Ни для меня, ни для кого-то другого.

Я… почувствовал безнаказанность. Понял, что есть вещи, которые можно делать и за которые ничего не будет. Если всё утрясти. А ещё стал больше обращать внимания на окружающий мир. Моя отчуждённость пошла на нет, когда я стал больше интересоваться другими людьми. Почему? Ну… потому что мне стало интересно, кто они такие. Я, например, думал, что знаю Алекса, а оказалось оно вон как. Сколько ещё людей я не знаю?

Моя сестра выписалась из больницы через неделю после того, как загремела туда. Ей далось это время очень нелегко. Как и нам всем. Но деньги были отчищены с некоторыми естественными некритичными потерями, лекарства были куплены, и теперь ей ничто не угрожало. Были риски возобновления импульса, но по сравнению с теми, что были тогда, практическими отсутствующими. Надо было знать, что следует избегать сильного стресса организма и чего-либо ещё, что могло спровоцировать тело резко использовать все свои резервы, которые препараты должны были запечатать.

Встречала её вся наша семья, радуясь её возвращению. И когда у меня появилась возможность, я сказал ей:

— Всё кончено. Мы забудем это как страшный кошмар.

— Спасибо, что сделал это ради меня, — чмокнула она меня в щёку.

И мы стали жить дальше, словно ничего не случилось. Больше я не возвращался к прошлому. Пистолет всё же не выкинул, спрятал его под кроватью внутрь её конструкции, куда просто так, не зная, чего ищешь, не залезешь. Туда же спрятались два магазина. Скорее всего позже я их выброшу, но пока пусть будут. Я привык перестраховываться, а прошлое имеет привычку напоминать о себе. Это я понял, когда один прошлый клиент напал на меня с кулаками, но был так обдолбан, что не смог попасть по мне, упал и расплакался.

Сколько я сломал жизней своей работой? Сколько убил если не из пистолета, то из тех же гранат тех, кого не увидел и никогда не увижу? Эти мысли посещали меня всё реже и реже. Особенно когда я стал возвращаться в колею и подтягивать свою учёбу обратно на нужный уровень.

Всего один раз ко мне позвонил Малу. Он уговаривал меня сходить на дело, говорил, что доверяет мне и не хочет брать левого хрена с улицы. Что всё упёрлось в меня. Он не наезжал, он не умолял и не выпрашивал. Просто позвонил и объяснил ситуацию, после чего сказал, что всё понимает.

Всё, после этого мой телефон замолчал.

А в школе Алекс сказал, что он отказался от дела, сказал, что не готов рисковать.

— Только из-за меня? — удивился я.

— Ты ему приглянулся, — пожал плевами Алекс. — Иногда кто-то нам да приглядывается как человек. К тому же, ты парень ровный, так что всё норм.

Всё норм… Хотел бы я сказать, что значит этот норм, но промолчал.

Шло время, декабрь подошёл к концу, и мы встретили новый год. Всей семьёй. Это было действительно неплохо, и мы хорошо провели время, не сильно заботясь о чём-либо, желая друг другу встретить до следующего нового года своё счастье. Особенно этих поздравлений от сестёр досталось мне.

Забавно желать счастья убийце, который, возможно, лишил возможности другую семью встретить его в полном составе. Ирония судьбы, или, как я говорил: Жизнь строится на костях других. Но я не чувствовал ничего по этому поводу, можно сравнить, наверное, когда кто-то у тебя умирает, ты грустишь, а потом всё проходит. У меня было так же, только без грусти.

Мы встретили новый год, а снег так и не выпал. Жаль. Я люблю снег, люблю абсолютную белизну, которая заволакивает мир, и он становится по-настоящему чистым. Но выглядывая в окно, я вижу только проезжающие разбитые машины и хреново покрашенный дом напротив.

Прошли зимние каникулы, я вернулся в школу. Прошёл практически месяц, и я стал отвыкать от того, что произошло. До сих пор мог подметить наркомана, мог подметить, кто бандит, кто продаёт то, что продавать запрещено законом. Никогда бы раньше не заметил этого, но сейчас просто не мог развидеть.

Один раз заглянувший за предел собственного мира уже никогда не перестанет его видеть.

Хоть оборотней не вижу.

Позже, в школе, Алекс мне передал фотографию, которую сделали в том ресторанчике.

— Классно, да? — он рассматривал, естественно, ту, где была Мари. А вот мой взгляд остановился на той, где мы были вчетвером.

Почему я смотрю на них раз за разом? Может потому, что мне с ними в перерывах между работой было не так уж и плохо. И всё же фотография получилась очень тёплой. Нечего сказать — здесь не видно, какие мы ублюдки и моральные уроды. Обычные подростки.

— Понравилась? Именно эта? — Алекс посмотрел мне через плечо.

— Не знаю почему, но да.

— Это просто наша компашка, своя и уютная, — хлопнул он меня по плечу.

— Ага, действительно.

— Не думал вернуться?

— В компашку или к работе?

— И туда, и туда, — ответил Алекс, но в его голосе я чувствовал ожидание. Видимо, подослал Малу спросить, разведать обстановку, чтоб понять, нельзя ли меня попробовать ещё раз склонить на свою сторону ради работы.

— Малу попросил?

— Вряд ли Малу ожидает, что ты вернёшься, — покачал он головой. — Но он рогом упёрся, без тебя не топает туда.

— Бесится?

— Ну ты знаешь его. Он повозмущается, а потом уже спокойный. Да и работой он не обделён, хотя и поглядывает на те деньги.

— А они так и лежат и ждут нас, — усмехнулся я.

— Как я понял, да, — в этот момент он замолчал, когда мимо нас прошли девушки, о чём-то щебеча. — Это ячейка дома, оттого она всегда на месте, как я понял.

— Много же Стрела раскопал на неё.

— Ты знаешь его. Он… подонок, — Алекс скосил взгляд в сторону.

— Раньше ты не особо против него что-то имел, — внимательно посмотрел я на него.

— Но это не отменяло того факта, что он урод, верно? — усмехнулся он.

И что у них там происходит? Я не мог понять, если честно.

Не мог, пока понимать не оказалось слишком поздно.

Моей проблемой было то, что я никогда не смотрел шире. Не захватывал картину целиком. И причина была не в моей неспособности, а в том, что я смотрел на это с усмешкой. Что, глобальный план? Теория заговора? Всё намного проще! Я считал, что думать в таком ключе лишь параноик будет. Постоянно всё подозревать и так далее.

Но я ни капельки не повзрослел. Я так и не уяснил главного правила, что возможно всё. И если хочешь выйти сухим из воды, готовься к самому худшему плану противника, потому что иногда к нему и могут прибегнуть. Особенно когда речь идёт о деньгах.

И за мои ошибки расплачиваться будут другие.

Я был в магазине с Натали, закупались продуктами, когда ей позвонили.

Я видел её лицо. Видел, как она менялась, как становилась бледнее и бледнее, пока я не испугался, что у неё приступ. Но приступа не было, ничего такого. Она с абсолютно каменным лицом, какое делала, чтоб сдержаться, положила трубку и произнесла:

— Звонили из больницы. Наталиэль в реанимации, — и, похоже, видя, что я не в состоянии что-либо сказать, продолжила. — Её сбила машина. Она ударилась головой, и у неё произошёл приступ.

Не знаю, кто больше в тот момент был в шоке, она или я. Мои ноги просто перестали меня в тот момент держать и мне пришлось уцепиться за тележку, чтоб не упасть.

Можно обвинить меня в глупости, но в тот момент я ещё не сталкивался с подобным. И потому я не смог вычленить нужные крупинки информации на фоне остального белого шума. Не понял, что из бесконечного потока слов и разговоров надо выделить и запомнить, на что надо обратить внимание. Ведь я столько разговаривал, столько говорил и сам слушал… как понять, что именно это слово, именно это предложение то, что нужно из всего остального?

Да, сейчас я вижу это, сейчас я действительно вижу, на чём надо было акцентировать внимание. Я гений тактики прошлого. Вспоминая всё это, мне тошно от собственной недогадливости. Но в тот момент я просто этого не видел, ведь я не был героем, гением, великим полководцем или, на худой конец, просто Мартином Сью.

Обычный парень из школы, который ступил на кривую дорожку — не больше, не меньше.

Мы буквально вылетели из магазина, бросив все свои покупки. Вызвали такси, чтоб как можно быстрее добраться до больницы. Мы всегда пользовались автобусами, так как они дешевле, но в этот раз не было времени на подобное. Вызвали ближайшую к нам машину, после чего поехали в больницу. Весёлый таксист пытался завести с нами разговор, но ни у меня, ни у Натали желания для подобного не было.

— Заткнись, — едва ли не прорычал я.

Он слегка удивлённо и испуганно глянул на меня.

— Да ладно, я всего лишь…

— Веди, твою мать, машину и не лезь к нам! — мне стоило усилий, чтоб не сорваться на него.

В другой ситуации он бы или высадил нас, или попытался со мной поругаться «по-мужски». Но в этот раз он лишь заткнулся, отвернувшись и не проронив больше ни слова, за исключением того, сколько с нас за проезд.

Мы едва ли не бегом дошли до уже до боли знакомого лифта и втиснулись туда, не сильно заботясь о том, насколько людям неудобно. Кто-то возмущался, кто-то что-то говорил про воспитанность, но мне было плевать на них. Хотя нервы вытянулись в тонкую струну от этого галдежа, и хотелось начать орать на всех подряд.

Но надо держать себя в руках. К тому же, я почувствовал, как мою ладонь сжала тонкая и хрупкая рука сестры. Я посмотрел на неё, и она лишь улыбнулась. Но это была улыбка через боль и страх, жуткая, грустная, безнадёжная. Именно так улыбалась мать, когда я спросил, что случилось в шесть лет. Она сказала: «Ничего». А в тот день умер мой старший брат. А мои сёстры очень похожи на мать.

Мы выскочили на нужном этаже и тут же бросились в отделение интенсивной терапии. Время, пока мы отмечались, пока нас проводили к палате, казалось таким долгим, словно я там пробыл не один час. Хотелось закричать: «А нельзя ли побыстрее?!».

И ведь столько усилий, столько денег в лекарства, чтоб потом… её просто сбила машина. Можно было сколько угодно проклинать того, кто это сделал, сыпать проклятиями, искать виновного и просить бога покарать подонка. Но это всё бесполезно в нашем мире; пока сам не сделаешь, никто не сделает. Никто даже не почешется, чтоб хоть как-то что-то решить. Всем просто плевать.

Угрозы, проклятия, ненависть — это лишь слова, пустой звук. Всегда имеет значение только материальная реальность.

И реальность была передо мной — моя Наталиэль лежала, подключённая к множеству мониторов, капельниц и всего, что мы только могли купить и не обанкротиться. Всё, что могло поддержать ей немного жизнь, пока мы не решим вопрос, что делать дальше.

Бледная, в этой медицинской маске ИВЛ у рта и носа, она словно готовилась к своему последнему путешествию. Несколько капельниц, соединённых в один катетер, в её руке, это белая простынь, укрывающая её, пиканье приборов — всё словно кричит о том, что это конец.

Она была в сознании. Казалось, что это даётся ей с трудом, ещё немного, и глаза сами закроются, но Наталиэль держалась. Ещё и силы слабо улыбаться нам через маску находила. Ободряюще, даже ласково, словно она хотела сказать, что всё в порядке. Жаль, что это неправда.

Мы пробыли там минут двадцать, пока нас не попросили уйти, сказав, что время вышло, а скоро начнётся обход пациентов. Я до последнего держал её за руку, потому что боялся, что в следующий раз такой возможности у меня уже не будет.

— Я всё исправлю, — пробормотал я, вставая. — На этот раз действительно в последний. Тебе надо лишь немного потерпеть.

Но когда я попытался убрать руку, почувствовал слабое сопротивление — её пальцы едва заметно сжались на моей руке, прежде чем без сил отпустить её. Её губы начали шевелиться, но даже без маски я всё равно бы не услышал, что она говорит. Хотя и понял, словно на это самое мгновение Наталиэль протранслировала слова мне прямиком в голову.

«Не надо».

Они удивительные девушки. Я никогда не пойму их, и не пойму, какую силу по-настоящему обе скрывают в себе.

— Всё будет хорошо, — пробормотал я в ответ и выдавил улыбку. — Я ещё вернусь к тебе, обещаю.

Когда мы покинули коридор отделения интенсивной терапии, я громко выпустил воздух из лёгких, словно задержал дыхание на всё это время. Забавно, но я действительно не помню, чтоб вообще дышал. Натали же не издала ни звука. Она как будто смотрела в одну точку. И так было до тех пор, пока мы не вышли из больницы.

— Ты вновь займёшься этим? — тихо спросила она, не глядя на меня.

— Да.

Она не отговаривала. Может сама хотела спасти Наталиэль настолько, что была готова разрешить мне это. Или же не видела смысла отговаривать. Знала, что я поступлю по-своему, однако такой разговор просто испортит настроение и мне, и ей.

— Ты действительно хочешь вернуться?

— В последний раз. Окажу небольшую услугу, и всё будет хорошо.

— Ты так думаешь?

— Я же сделал, как обещал, верно? — посмотрел я ей в лицо. — Меня попросили оказать услугу, за которую хорошо заплатят, поэтому… я сделаю это.

— Как с теми инкассаторами? — тихо спросила она.

— Если захочешь, то сдашь меня полиции, но после того, как я помогу нашей сестре, хорошо? Я не буду в обиде. Я готов ответить за свои поступки, но только после того, как всё сделаю.

— Я не буду этого делать, — она посмотрела на меня с улыбкой, а вот из глаз капали слёзы. — Ты мой брат. Я люблю тебя любым.

Этим же вечером я набирал телефон Малу. Я должен был пойти на это. Мне просто необходимо был сделать всё возможное. Чтоб достать деньги на операцию. Два миллиона. За одну простую операцию два миллиона — копейки для богачей и неподъёмная сумма для нас, тех, кто никогда в жизни столько в руках не подержит. Потому… у меня нет слова «не могу», не играют роли мои желания и страхи. Я просто должен. Должен…

Я искал отговорки заставить себя это сделать. Позвонить и сказать, что я согласен на дело.

Руки дрожали, как если бы их бил ток. Промахивался мимо кнопок раскладушки, которая уже успел разрядиться и теперь стояла на зарядке.

Несколько раз пришлось отложить телефон и хорошенько вздохнуть полной грудью. Прогуляться по комнате, старясь выбросить из головы все мысли. Возможно, делай мы это в первый раз, мне было бы легче, однако я знал, что это будет, что будет представлять из себя ограбление. И что случится, если нас будет ждать неудача.

Но я должен… Ещё раз, последний, ради того, кто мне дорог… Я не имею права отказаться в пользу себя, жертвуя ею.

Я с трудом смог набрать его телефон, помня его наизусть. Такие телефонные номера лучше не оставлять в памяти телефона. После двух длинных гудков мне ответили. В этот момент моё сердце ёкнуло, словно к виску приставили пистолет.

— Да, — голос Малу я узнал практически сразу.

— Это я. Я согласен, если всё в силе.

Молчание. Всего пара секунд.

— Да, всё в силе. Ты знаешь, где нас искать. Приходи, как сможешь.

И короткие гудки.

Сердце ещё колотилось, заставляя гореть лицо, будто температура в комнате была все сорок, а мы уже закончили разговор, и я вписался в дело. Вот так просто.

Я держал в руках телефон, не чувствуя ничего, кроме собственного сердцебиения. Ничего хорошего. Потому что ничего хорошего и не осталось. И всё из-за денег. Из-за грёбаных ДЕНЕГ!

Телефон полетел в стену и с жалобным треском разлетелся на два куска.

У меня было стойкое желание разгромить комнату, всё сломать и сравнять с землёй. Мне хотелось выйти и наброситься на какого-нибудь придурка, чтоб избить его до полусмерти или чтоб избили меня. Лишь бы выпустить из себя все эти эмоции, всю эту желчь и ненависть. Я чувствовал, как стучало в висках от ярости.

Что было сил я ударил в стену из гипсокартона, и рука вошла туда буквально локоть. Я только что сделал дыру из своей комнаты в коридор. Но легче мне от этого не стало. От слова совсем. Сердце требовало больше разрушений, и я стукнул по тумбочке что было сил. Послышался треск дерева, и верхняя крышка немного прогнулась вниз.

Легче всё равно не стало. Но теперь болел кулак, как символ моей глупости. Можно хоть сколько что-то ломать, но ситуация не измениться. Лучше приберегу свою ненависть для тех, кто действительно её заслуживает.