Южно-Африканская деспотия

Перед спуском с башни внезапно закапризничал Дионис-Денис.

— К маме Злате хочу, — заныл он.

— Куда тебе к маме, — стал увещевать его Бобров. — Ты вон какой вымахал. Она тебя далеко не утащит.

— Тогда ножками, — не сдавалось чадо.

Пришлось Боброву спускать мальца на пол и передавать женам. У них пацан как-то сразу перестал капризничать, а когда они взяли его за руки и слегка приподняли над полом, чтобы он мог поспевать за быстро идущими взрослыми, чадо даже засмеялось.

— Ну, третий этаж вы уже частично видели, — начал Юрка, когда они вышли из дверей башни на уровень своего этажа. — Тут ваши комнаты, мои, Сереги, Вована, Петровича и еще на всякий случай. Вниз с третьего этажа ведут три лестницы и еще одна отдельная в башне. У нас тут как бы три строения, объединенные в один ансамбль, и у каждого своя лестница. Ну, чтобы далеко не бегать. Идемте дальше.

— А лестницы роскошные, — сказал Бобров. — Я как-то ночью не обратил внимание.

— Да уж, не деревянные, — самодовольно ответил Юрка. — Теперь смотрите. Вот это у нас второй этаж. Он является, так сказать, основным жилым. Здесь живут все остальные и здесь помещения не персонифицированы. Ну, то есть не закреплены, как у нас на третьем, за конкретным индивидуумом. К примеру, Никитосс его оравой занимает пять комнат, из которых три спальни. А если он приедет один, как Андрей, то и будет довольствоваться какой — двумя. А вот ты хоть один приедь, хоть вдесятером (девчонки насторожились) — твоя квартира остается неизменной.

— Чего это вдесятером? — насупилась Апи.

— Это я для примера, — успокоил ее Юрка. — Идем дальше.

— А где народ? — поинтересовался Бобров.

— А народ… — Юрка глянул на часы и поднял палец.

И тут же грянул гулкий звенящий удар.

Это гонг на завтрак. А столовая на первом этаже. Вот тебе и ответ на вопрос.

Столовая очень походила на расширенный триклиний только без обеденных лож. Середину помещения занимали составленные «покоем» столы. Столы были неширокими и вкушающие пищу располагались только снаружи, а изнутри к столам свободно подходили подавальщицы со своими тележками, уставленными блюдами. Подавальщиц было четверо, все молодые женщины от двадцати пяти до тридцати лет в строгой сине-белой униформе. Фривольность в одежде не допускалась, чтобы у жующих постояльцев не пропал аппетит. Можно было, конечно, набрать подавальщиц пострашнее, но на это эстет Смелков пойти не смог.

Поперечный стол пока был пуст. Он предназначался для отцов-основателей (ну и матерей тоже). Под приветственные крики Бобров проследовал к своему месту во главе. Жены скромно шли сзади. И тут в другую дверь вошел Серега, сопровождаемый Дригисой, державшей на руках дочку. Возникла легкая неразбериха, пока Смелков, взявший на себя функции распорядителя, не навел порядок. Его почему-то слушались беспрекословно все, даже Бобров. Только Апи из гипертрофированного вольнолюбия или, что скорее, по привычке попыталась возразить. Но Бобров посмотрел на нее укоризненно, и девушка сделала вид, что она слегка ошиблась. Впрочем, все понявший Юрка постарался не обратить на это внимание.

Но вот все расселись и успокоились. Юрка дал знак дворецкому, тот крикнул что-то по-гречески (кстати, совершенно непонятно для урожденных древних греков) и из распахнувшихся дверей кухни, которая оказалась здесь же по соседству, двинулась процессия подавальщиц, кативших перед собой тележки, заставленные кастрюльками, судками и кувшинами.

Завтрак проходил совсем не так, как в усадьбе. Новая обстановка, новые лица — все это накладывало свой отпечаток на поведение людей за столом. В столовой царило непривычное молчание, прерываемое только стуком вилок да шорохом шагов подавальщиц.

— Зря ты, Юрка, утреннее вино отменил, — сказал Бобров, наливая себе сок из кувшина. — Смотри, тишина как в склепе. Боюсь, что тебя не поймут, а Евстафий, за неимением меча, проткнет тебя вилкой.

— Шеф прав, — подтвердил Серега, энергично жуя. — Надо дать народу право выбора. Эту… как ее… альтернативу.

Сидевшие рядом и расслышавшие Серегины слова одобрительно загудели.

— Эх вы, — сказал Смелков с досадой. — Я же хотел вам привить цивилизованность. Вы же сейчас в Европе. Почти в двадцать первом веке. А у нас не принято вино с утра. Кофе, чай, сок, в конце концов, — он свирепо посмотрел на Боброва и тот чуть не поперхнулся.

— Да какое там вино, — выразил общее мнение Серега. — Там одна вода.

Народ еще допивал сок — кто, причмокивая, кто с отвращением. Смелков обещал вернуть винную порцию с обеда. А пока он привстал за столом и сказал громко:

— После завтрака не разбегаться. Буду составлять команду для поездки вАфины.

— А деньги? — недоуменно спросила Петровна.

— Деньги у меня на карточке, — ответил Смелков. Вы берете — я расплачиваюсь. Не стесняйтесь. Денег у меня много.

Дальше уже шел сидячий митинг, потому что говорили все одновременно. В основном, конечно, женщины. Но, к примеру, Никитос тоже не отставал. А Юрка слушал, хмыкал и спокойно допивал свой сок.

— Значиттак, — сказал он и все разом затихли. — Катер у нас десятиместный. Два места у команды. Одно место у меня. Меня со счетов не списать, потому что у меня деньги, — Юрка приосанился.

— Хорошо устроился, — прошипела Апи.

Юрка посмотрел на нее игриво и Апи кровожадно ему улыбнулась.

— Так вот, — продолжил Смелков. — Нас тут двадцать два человека, не считая мелких детей, которым те Афины до светильника. Значит, три партии по семь и один в остатке.

— Меня вычеркивай, — сказал Бобров. — Мне все девчонки купят.

— Ага, значит ровно. Итак, первая очередь, — Юрка сделал драматическую паузу. — Первая очередь..

— Да давай, уже! — громко сказала Златка.

Юрка посмотрел на нее укоризненно.

— Ладно, по многочисленным просьбам, — он опять посмотрел на Златку, — ускоряем процедуру. Ника, — он помедлил, — и Евстафий, — он повернулся к Боброву и тихо сказал: — А вдруг и вправду вилкой.

Бобров хрюкнул. Развеселившийся Юрка опять повернулся к залу.

— Следующие, Элина с дочками.

Раскрепощенные девчонки радостно завопили.

— Будете орать, — строго сказал Юрка. — Запру в подвале. С мышами. А ты, Никитос, получишь выговор с занесением за ненадлежащее воспитание молодого поколения.

Девчонки испуганно затихли, а Никитос стал лихорадочно соображать, чем грозит ему выговор с занесением.

— Ну и последние на сегодня это Ефимия с Петровичем. Не надо слез. Петрович — традиционно старший. Я бы может Евстафия назначил, да боюсь, что он будет водить всех строем, а тетки у нас сильно не амазонки, к дисциплине не приучены. Да и афиняне могут неправильно понять. Так что, всем разойтись, а вышеупомянутым лицам почистить сандалии и приготовиться. Сбор через полчаса на пристани. И учтите, увижу кого в хитоне — оставлю без вина в обед. Ну, или в ужин.

— А мы? — спросила разочарованная Петровна.

— А вы завтра, — сказал Смел ков. — Тут до Афин катером два часа ходу. Да обратно столько же. Так что, считай, день и уйдет. В общем, обедайте без нас.

После обеда Бобров собрался исследовать остров. Попутчик, которому он мог приказать, находился в Афинах, Никитос погрузился в сложные вычисления, собрав в кучу все свои знания по высшей арифметике, супруги Комаровы и Нина с дочерью (весьма, надо сказать, заносчивой девицей) отправились на пляж, дядя Вася сказал, что отдых — это отдых и погрузился в послеобеденный сон, а знатока острова Петроса вообще не смогли найти. Бедная Апи разрывалась между желанием идти с Бобровым и долгом остаться вместе с Златкой, потому что Златка идти отказалась категорически, сказав, что по местным тропам только Бобров и пройдет, причем без пацана на плечах, потому что сына она ему не доверит. Бобров, понятное дело, возмутился, мол, как так-то, а Златка сказала, что ежели он, паче чаяния, где и навернется, то в первую очередь будет спасать сына, а сам при этом непременно расшибется.

— И не надо спорить, — добавила она безапелляционно.

А потом сказала:

— Вон пусть с тобой Апи идет. Ей пока можно. Нельзя же тебя совсем без присмотра отпускать.

Апи тут же сбросила халатик и продемонстрировала всем свой едва выпуклый животик. Апи своей беременностью очень гордилась и то, что ей оставалось еще шесть месяцев ее жутко напрягало. Будь ее воля, она бы уже через неделю родила. Но так как ее коллизия благополучно разрешилась, а Златкин авторитет был вне всякого сомнения, Апи моментально собралась и предстала перед Бобровым. Тот с сомнением оглядел ее легкий наряд, особое внимание уделив ногам, обутым в несерьезные сандалики, и тяжело вздохнул. Детального обследования острова с такой Апи не получалось. Поэтому Бобров решил просто пройтись по окрестностям, а уж потом, когда девчонки накупят всего необходимого, заняться более детальным обследованием, имея в виду что времени у них еще много.

Они с Апи бродили целый час и добрались до вертолетной площадки. Но самого вертолета не увидали, потому что он был заперт в ангаре, а открывать его охранник отказался, потому что Боброва не знал.

— Так я тут получается никто? — Бобров не заметил, что сказал это вслух.

Апи, услышав это, ужасно возмутилась и громко посетовала, что у нее нет оружия, чтобы убить этого наглого стражника. Тот услышал, рассмеялся и Бобров едва удержал рассвирепевшую девчонку. Когда шли обратно, Бобров подумал, что пацана надо срочно убирать из охраны, потому что за Апи уследить трудно, а охранник просто не подозревает на что способна эта красивая девчонка.

А девчонка на подъеме к замку все-таки разбила палец на ноге о подвернувшийся не вовремя камень.

— Я дойду, — упрямо сказала Апи и попыталась сделать шаг, но тут же ойкнула, поджав больную ногу, ухватилась за ствол дерева и виновато посмотрела на Боброва.

Тот вздохнул, осмотрелся и подвел прыгающую на одной ноге Апи к торчащему невысокому валуну. С его помощью она взгромоздилась на него. Бобров, присев, прислонился спиной к камню.

— Садись, — сказал он, для наглядности хлопая себя по загривку.

— Не сяду, — нерешительно отозвалась Апи.

— А по попе? Садись, говорю!

Перед замком Бобров остановился, отдышался и осторожно присел на ступеньку ведущей к дверям лестницы.

— Слезай.

Апи молча сползла и укрепилась на одной ноге.

— Сможешь? — Бобров с сомнением показал на лестницу, ведущую на третий этаж.

— Смогу, — решительно ответила девушка и добавила просительно. — Если поможешь.

Уже на последнем пролете их догнал вернувшийся из Афин Смелков. Он, ни о чем не спрашивая, подхватил Апи с другой стороны. Доведя их до двери в апартаменты, он сказал:

— Шеф, после ужина перетрещать бы.

После ужина собрались в Бобровском кабинете втроем, задействовав и Серегу. Четвертый — Вован был уже в самолете по пути на родину. Дамы же сказали, что им пока неинтересно и собрали свои посиделки в будуаре. Юрка выставил литр коньяка и после первой же рюмки взял быка за рога:

— Скажите мне, господа, честно и откровенно, на кой хрен нам, вернее, вам этот остров и этот замок? Мне, понятно — хорошее вложение денег. Новам-то…

— Нет, а что, — сказал Серега. — Я так понимаю, отдых, цивилизация…

— Как будто там у вас всего этого нет, — саркастически заметил Юрка.

— Есть конечно, — Серега словно и не заметил сарказма. — Но там, понимаешь, какое дело, там мы не можем просто отдыхать, там всегда какая-нибудь работа да найдется, которую, если ты сам не сделаешь, никто за тебя делать не будет. Мы там все еще в процессе становления. Уж тебе ли не знать, — Серега на минуту задумался. — Хотя вроде все уже работает, — он посмотрел на Боброва, ожидая подтверждения своих слов.

— Работает, — утвердительно кивнул Бобров. — Но ты верно сказал, что просто так жить как-то не получается. Хотя, если бы мы довольствовались имеемым, нас бы никто не осудил. Не все же Александры Македонские, не всем хочется достигнуть пределов Ойкумены, даже таким извращенным способом, убивая направо и налево. Да, и для этого, как минимум, надо быть царем.

Смелков хохотнул.

— Да, с царствованием у вас как-то не задалось. А вот помните, вы еще заочно вызывали на соцсоревнование товарища Македонского по поводу строительства империи. Я, конечно, понимаю, что все это спьяну, но вот интересно, как далеко вы продвинулись.

— Ну ты же сам все знаешь, — сказал Серега, с интересом разглядывая этикетку на бутылке.

— Я знаю приблизительно, — уклончиво ответил Юрка. — А у вас там, на месте полная картина. Вот и изложите мне коротенько.

— И что, тебе сразу станет понятно, зачем нам остров? — поинтересовался Бобров.

— Нет, — ответил Юрка. — Понятно мне станет, когда мы добьем бутылку. Трезвому мне вас не понять.

— Пусть вон шеф излагает, — сказал Серега, цепляя из мисочки маслины. Я после коньяка косноязычен. Незадача, да? А вот шеф, наоборот. Хе-хе.

— И изложу, — уверенно сказал Бобров. — В отличие от Александра Филипповича, который сделал свою империю сухопутной, отрезав ее от метрополии Эгейским морем, у нас получается империя морская. И в этом мы похожи на викторианскую Англию. У нас метрополию с колониями связывают морские пути. Правда, по меркам древнего мира, наши коммуникации сильно растянуты, но тут мы с товарищем Македонским находимся примерно в равных условиях, потому что наши корабли идут до самой южной точки нашей империи несколько меньшее время, чем караван будет тащиться, скажем, от Персеполя до восточного берега Эгейского моря. А если взять вообще Бактру, то я даже не берусь считать. Тем более, наши корабли берут груза гораздо больше чем два десятка верблюдов. Конечно, ежели считать первые несколько лет, то тут мы по очкам однозначно проигрывали, потому что Персия накопила огромные богатства и все это досталось победителям. Зато теперь идем практически голова в голову — Филиппычу уже по большому счету некого грабить, тем более, что на Гидаспе ему наваляют и в Индию он не попадет. То есть, насчет алмазов пламенных в пещерах каменных это, скорее, к нам, а не к нему. Мы же, практически, не прикладая рук, поимели в центральной Африке огромную территорию. И все благодаря нашим черномазым друзьям. Всего-то надо было привезти намного острого железа и подучить персонал. Они там и без нас управились, и мы теперь за символические стеклянные бусы и зеркала, типа, традиционный товар в торговле белых господ с аборигенами, имеем и красное дерево во всех видах, и золото, и алмазы, и слоновую кость. В общем, самый ходовой товар древнего мира. Мы перебили цены и финикийцам, и индусам, устроили что-то вроде бирж в Сиракузах и на Крите. Нас сдерживает только недостаток народонаселения, хотя условия в южной Африке прекрасные. Особенно в приморских городах.

— Так вы только сырье гоните? — уточнил Юрка.

— Почему только сырье? — обиделся Серега. — У нас отличные пиломатериалы, за которыми очередь, у нас прекрасное оружие, за нашей ювелиркой не только дамы давятся, но и мужики не прочь, и их, пожалуй, даже больше. Судостроение вообще отдельная статья. К нам за год записываются. Причем, военные триеры мы принципиально не строим, а вот купцы визжат и плачут от восторга. Ну, про продукцию машиностроения я не говорю — это только для нас любимых. То есть это не предмет торговли, хотя, к примеру, города южной Африки очень этой продукцией насыщены. Это я еще про сельское хозяйство не упоминал. Торговлю зерном мы скифам не перебивали, а вот южноафриканская мука в западной части Средиземноморья очень даже в цене. По крайней мере, когда наш корабль приходит в Сиракузы из Африки, на пристани сразу выстраивается очередь.

— Чего очередь-то? — не понял Смелков. — Сдали бы оптом и никакой возни.

— Мы оптом и сдаем, — подключился Бобров. — Но только мелким, чтобы монополистов не создавать. Оно нам не надо.

— Ну еще тара, — гордо сказал Серега. — Наши бочки, говорят, до Индии доходят.

— В общем, еще пару лет, — сказал Бобров, — и забьем мы Сане баки. Жаль, что ему недолго осталось. А то бы мы посмотрели, каков из него администратор. То, что воевать он горазд, мы уже поняли.

Бобров резко переменил тему.

— Так ты понял, наконец, зачем нам остров?

Юрка задумчиво посмотрел на бутылку. В ней оставалось немного меньше трети.

— Нет, — сказал он. — Пока не въехал. У вас же все хорошо. А через вас и мне хорошо.

— Вот, — сказал Бобров. — Ты высказал самую суть. А мы еще даже коньяк недопили.

— Не по'ял, — вскинулся Смелков. — Поясни свою глубокую мысль.

Серега тоже глядел непонимающе.

— Все очень просто, — сказал Бобров. — И в то же время очень сложно. Как ты только что сказал? Ну ка повтори.

— Да запросто. У вас все хорошо. А через вас и мне хорошо. Ну? И что за невиданное откровение?

— Аты подумай. А лучше возьми и продолжи свою фразу.

Но Смелкова опередил Серега.

— А постоянно хорошо не бывает, — сказал он медленно, словно пробуя на зуб каждый звук, и вдруг вскинул на Боброва загоревшиеся глаза.

— Страховка! — заорал он так, что Юрка вздрогнул, а в дверях нарисовались женские любопытные лица.

— Учись, студент, — сказал Бобров и разлил остатки коньяка по стаканам.

В Бобровском кабинете мало что изменилось. Даже наполовину пустая бутылка коньяка была с точно такой же этикеткой. Вся разница заключалась в том, что на этот раз за столом сидело четверо. Вован, строго следуя установленным срокам, уже отвез в Севастополь первые две партии отпускников и вернулся за оставшимися. Отъезд или отход (это кому как нравится) был намечен на послезавтра и Бобров надеялся, что вода в море у Херсонеса еще не настолько холодная, хотя шла уже середина октября.

Первые две партии добрались благополучно и штатно прошли через портал, о чем доложило Юркино доверенное лицо, побывавшее на той стороне. Согласно его доклада, в поместье было все хорошо и оставшиеся прекрасно со всем справлялись вплоть до спуска и достройки нового корабля (это уже со слов Вована). Его особенно радовало появление новой крупной единицы флота. Вован уже назначил себя его капитаном, потому что «Севастополь» становился на ремонт. Сейчас Вован расписывал новую отделку кают, которую он пытался приблизить по роскоши к каютам островной яхты.

— Лучше бы ты о машине так заботился, — вроде как про себя проворчал Серега.

Но Вован его услышал.

— Машина, не по моей части, — сказал он назидательно. — Для этого есть другие, специально обученные люди.

— Ага. А вы, значит, каста. Властители верхних палуб, — не успокаивался Серега.

Вован открыл было рот, чтобы достойно ответить, но его опередил Бобров:

— Так. Заткнулись оба. А ты, Серега, неправ. Куда он денется от машины, если он Босфор под парусами ни разу не проходил Вован скромно промолчал.

— Юрик, продолжай, — сказал Бобров, бросив в сторону Сереги предупреждающий взгляд.

— Да я уже почти все и сказал. На острове остается охрана и пять человек обслуги. В замке закрываются второй и третий этажи. В распоряжении обслуги и охраны остается весь первый. Яхту поставим в марину что в Пирее до весны. Остающимся на острове оставляем катер, моторную лодку и вертолет. Если вы там решите прислать кого на зиму, то Вован будет стоять в Севастополе после прихода еще двое суток.

— А проверять охрану и персонал зимой кто-то будет? — спросил Серега.

— А как же, — чуть ли не радостно ответил Юрка. — Я пару раз загляну — у меня тут дела поблизости. А раз в месяц будет наведываться мой человек.

— Ну, коли так, то да, — удовлетворенно сказал Серега.

— Теперь, так сказать, о насущном, — посерьезнел Смелков.

Остальные сразу приняли вид значительный, а Вован даже стакан отставил.

— Вам-то там хорошо, — начал издалека Смелков. — Налоговая не пристает, бандиты не наезжают, местная власть взяток не вымогает, и придурки в Киеве дурацких законов не издают.

— Ты жалуйся, не стесняйся, сказал Бобров. — Ясный пень, что мы живем практически в тепличных условиях. Это тебе любой подтвердит. И Серега, который исключительно сдуру и для смеха спасался на термитнике от носорога, и Вован, который через раз попадает в шторм, а через два гоняет пиратов по Средиземке. О себе я уж и не говорю, потому как нескромно.

Смелков смутился.

— Да ладно вам. Я же совсем не то хотел сказать.

— А ты говори то, — поощрил его Бобров.

— Хорошо, я скажу то. Вам проще втом плане, что вас не контролирует государство, которое много хочет, но ничего не дает взамен.

— Как! — вскричал Бобров, и все заулыбались, предвкушая. — А бесплатная медицина, а бесплатное образование, а защита от криминала, а защита от посягательств внешнего врага. И вообще, у вас же целый свод справедливых законов и этот… как его… президент, который прямо кушать не может, если есть хоть один человек на территории вверенного ему государства, который не охвачен… Подскажи, Серега.

— Обираловкой, — подсказал Серега, давясь от смеха.

— Заботами, — сказал Вован без капли смеха и отхлебнул из стакана. — Чего ты закуси пожалел? Апи!

В дверях показалась Апи.

— Ну, и кто тут вопил?

— Я, — сказал Вован. — Слушай, крикни вниз, чтобы принесли поесть.

— А зачем тебе? — сурово спросила Апи.

— Дык, — растерялся Вован. — Чтобы закусить.

— Так пей, — посоветовала Апи и ушла.

Остальные с интересом выслушали этот диалог, и Серега со вздохом поднялся.

— Пойду, принесу, а то до ужина и впрямь еще далеко.

— Это все здорово, — продолжал гнуть свое Юрка. — Только я этим не пользуюсь от слова совсем. Как и большая часть населения. Если бы это, которое государство, во главе с этим, который президент, только драло с меня налоги — я бы и слова не сказал. Принял бы как неизбежность. Но ведь оно учит меня жить. Особенно трогает забота о моей нравственности. А уж когда дело касается восьмой заповеди… Главное, кто мне это талдычит. Те, кто крадут заводами и городами…

— Ты не расстраивайся, Юрик, — сочувственно сказал Бобров. — У нас примерно то же самое. Вон Саня Македонский пошел вроде за справедливостью, а в результате награбил столько, что унести не смог. Оно, конечно, те тоже не своим горбом заработали. Так что…

— Эх! — сказал в сердцах Юрка. — Был у нас социализм. Не спорю, не самый удачный, но то, что творится сейчас… Наверх всплыла такая лицемерная мерзость, что старое Политбюро рядом с ними, что дети в песочнице.

— Выкручивайся, — посоветовал Вован. — На то тебя и поставили.

В это время Серега внес огромное блюдо и Вован отвлекся.

— Да я выкручиваюсь, — со вздохом сказал Юрка. — Обидно просто. Ведь ни у кого не украл.

— Аты к нам иди, — посоветовал Серега. — Остров в аренду, деньги на депозит. А у насесть для тебя южная Африка и экзотическая Меланья.

— Как она там? — встрепенулся Юрка.

— Цветет, — кратко ответил Серега и поцеловал кончики пальцев.

— Да-а-а, — протянул Юрка мечтательно, а потом поинтересовался у Боброва. — Она случаем в Херсонес не собирается?

Бобров посмотрел на него внимательно и сказал:

— Для тебя, Юрий Романыч, соберется. Саныч обратным рейсом ее захватит. Попутно она в Максимкином борделе порядок наведет. У нее это получится. Их бы туда, конечно, хорошо с Апи направить. Но Апи… — Бобров развел руками.

Серега тоже решил внести свою лепту. Пользуясь отсутствием Дригисы, он таинственным голосом сообщил:

— По сравнению с нашей Меланьей Наоми Кэмпбелл — обычная деревенская простушка, — и подмигнул.

… Явление Боброва с семейством и сопровождающими лицами из вод морских вызвало легкий фурор у населения поместья, хотя оно и было подготовлено к этому предыдущими явлениями. Митинг, конечно по этому поводу не собирался, но любой встреченный делал большие глаза, ронял челюсть, потом выражал бурную радость и спешил смыться, чтобы поделиться вестью.

Собравшиеся на ужин в триклинии бурной радости не выражали, потому что расстались совсем недавно и реагировали на появление семейства Бобровых весьма сдержанно. Женщины, конечно, были эмоциональнее мужчин, но на то они и женщины. Никитоса с его половиной, способных очень оживить застолье, не было. Петровна профессионально шепталась с Апи и после ужина утащила ее за собой. А так разговор был чисто деловой. Андрей сказал, что вина будет хоть залейся, и будучи не понаслышке знаком с той стороной, предложил поставлять его Юрке прямо в бочках. Бобров обещал подумать и посоветоваться — исключение трудоемкого процесса разлива по литровым амфорам и перевод его на ту сторону существенно удешевлял вино здесь, но удорожал его там и неизвестно было, как к этому отнесутся Юркины люди. Дядя Вася уныло сообщил, что у него на огороде ни хрена не осталось и он на зиму готов податься или на судоверфь, или вообще в южную Африку. Бобров посоветовал ему судоверфь, потому что экватор в его возрасте можно преодолеть только в холодильнике.

Остальные все собрались в Африку. Причем, Нина, ученики которой уже уверенно выпиливали грани, тоже туда собиралась, потому что хотела посмотреть, как эти камни добываются. Супруги Комаровы впервые расставались, так как Петровна собиралась наблюдать за дохаживающей последний месяц Апи и, соответственно, руководить последующим процессом, а самому Комарову светило обслуживание всей южной Африки, население которой уже превышало население поместья во много раз и одна Меланья, хоть ее и все боялись и слушались беспрекословно, не справлялась. Правда, вместе с ним еще плыл Петрович. Но Петрович был при Ефимии (но не она при нем), к тому же он был практически старожил и ему было проще.

— Не тушуйся, — сказал Петрович, улучив момент, когда Комаровской жены не было рядом. — Мы тебе такую готтентотку найдем.

— Да тьфу на тебя! — обиделся Комаров.

— Да ты никак расист? — делано удивился Петрович. — Ничего, вот увидишь нашу Меланью и все твои предрассудки как рукой снимет.

Корабли (традиционно двое) отходили через неделю. Вован собирался пройти тем самым проливом между Эвбеей и Андросом, чтобы посмотреть, что в этом времени представляет собой остров, который они прикупили. А Серега даже вышел с предложением сделать на острове закладку из серебряных монет и украшений, чтобы Юрка мог их эффектно откопать и продать государству. Идея многим понравилась, вопрос встал только в сумме компенсации, которую могло по закону заплатить государство. Опять же, было интересно знать, как ценились хорошо сохранившиеся монеты четвертого века до новой эры. Ну не по номиналу же. Все это решили поручить разузнать Юрке, чтобы не зарывать клад впустую. А по-солдатски прямой Евстафий никак не мог понять, зачем надо зарывать медимн серебра, если его можно просто отдать Юрке. И как Серега не разъяснял ему на пальцах такую штуку, как радиометрический анализ, Евстафий упорно стоял на своем.

Бобров тоже решил внести лепту и предложил не ограничиваться монетами и драгоценностями, а внести в закладку, к примеру, оружие, предметы обихода, которые здесь практически ничего не стоят, а вот в двадцатом веке могут цениться ого-го как. Прослышав про Бобровские нововведения к Сереге потянулся народ с предложениями по типу, кто во что горазд и скоро объем закладки стал равен как бы не четвертиострова, и чтобы его туда довезти понадобилось бы несколько рейсов самых больших судов поместья. А Юрка, распродав клад, стал бы наверно одним из самых богатых людей.

— Ну и зачем мы тогда бриллиантами занимаемся? — логично вопросил Вован.

— А потому что бриллиантами заниматься интересно, — ответил Серега. — Опять же, все при деле.

Но потом задумался. И ничего не придумав, пошел к Боброву. Бобров, нацепив на нос модные очки, читал последние Правила Регистра и делал выписки в толстую тетрадь. В углу за переносной ширмой кто-то рыдал вполголоса и слышалось приглушенное аханье — похоже, что там Златка с Апи просматривали очередную мелодраму. Серега подозревал, что и Дригиса с ними.

— Шеф, — позвал он.

Бобров посмотрел на него, отложил в сторону Регистр и тетрадь.

— Жалуйся, — сказал он.

И Серегу как прорвало. Он горячо, размахивая руками, стал обличать ошибочную экономическую политику, заключавшуюся прежде всего в колонизации южной Африки, в трате огромных средств на освоение этого дикого края, начиная с кораблей и заканчивая городами с уже приличным населением. Особой статьей стало месторождение в Кимберли, с которого, собственно, все и началось и ради которого все и затевалось.

Серега перевел дух и посмотрел на Боброва. Бобров молчал.

Серега мимоходом прошелся по центральной Африке. Мимоходом, потому что она была продуктом хоть и связанным, но второстепенным и зависимым. К тому же стоила она очень мало, а давала много и Серега ее пристегнул просто для комплекта. Охарактеризовав западное Средиземноморье, как сферу интересов, Серега плавно перешел к последнему способу обогащения путем закладки на острове.

Слушавший до этого внимательно Бобров спросил:

— А как ты думаешь, где Юрка взял деньги для покупки острова, который, если мне не изменяет память, потянул на семь миллионов?

Серега хлопнул глазами и заткнулся.

— То-то же, — сказал Бобров, возвращаясь к своему Регистру.

Юрка, появившийся за день до отплытия Вована, радостно возбужденный, долго пытался въехать в проблему, обрисовываемую ему Серегой. Тот старался изо всех сил, применяя такие безотказно действующие инструменты убеждения как жестикуляция и ругательства. Наконец до Смелкова дошло, и он от восторга саданул Серегу кулаком между лопаток, а сам помчался к Вовану. Серега замер с открытым ртом и выпученными глазами не столько от силы удара, сколько от удивления. Оказывается, и он мог быть убедительным и для этого даже не надо было никому бить морду.

А возбужденный Смелков, тем временем, отловил Вована и уговорил его отложить отплытие на недельку, чтобы смотаться первым же рейсом до Афин и провентилировать вопрос о кладах. Вован сказал, что наконец-то Юрка взялся за ум и не бросается сломя голову во всяческие авантюры, а сперва изучает и готовит почву. Польщенный Смелков тут же булькнул в воду и только его и видели.

Вернулся он через четыре дня.

— Двадцать пять процентов, — сказал он Боброву. — Двадцать пять процентов от стоимости. Но Греция — государство небогатое и много не даст. Так что на большие миллионы рассчитывать не приходится. Тем более, что островок у нас маленький, и много кладов на нем не разместить. Вот если через аукцион толкнуть — тогда да. Есть возможность сказочно навариться. Правда, есть возможность и сесть пожизненно.

— Давай по порядку, — сказал Бобров. — Во-первых, как они определяют стоимость? Как исторического артефакта, исходя из, скажем, аукционной цены? Или же у них есть прикормленный эксперт, который назначает цену соответственно капризу своего работодателя? Теперь следующее. Остров твой, значит, и все, что на острове — твое. Или же государство в этом случае плюет на право собственности? И последнее. Если вывезти клад за пределы Греции и продать через подставное лицо, чем это грозит собственнику острова?

— Ну, на первый вопрос у меня ответ есть, — сказал Юрка. — Стоимость артефакта действительно определяют эксперты. Но действительно как артефакта, а не исходя из, скажем, весовой стоимости серебра на бирже. Это в случае монет. Вот со вторым и третьим вопросами не в курсе. Надо ехать опять и спрашивать компетентных людей.

— Не надо никуда ехать, — сказал Бобров. — Чем у нас поверяется теория? Правильно — практикой. Поэтому мы делаем пробную закладку, ты ее с помпой находишь и предъявляешь. А дальше смотрим и записываем.

— Чтобы не перекапывать весь остров, я должен знать куда вы заложите клад, — сказал Юрка.

— Да пожалуйста, — не стал возражать Бобров. — Хоть сам закладывай.

— Оно конечно, хорошо бы, — задумался Смелков. — А как мне обратно?

— А никак, — обрадовал его Бобров, а стоявший рядом Серега обидно засмеялся. — Так и пойдешь до южной Африки. А потом с Вованом вернешься. Незабываемое путешествие у тебя будет. Тема для рассказов детям у камина. Кстати, этим же рейсом пойдет и Меланья.

Бобров полюбовался вытянутой Юркиной физиономией и сказал:

— Шутка. Вован встречается со второй парой судов на Канарах. Вот и посчитай, сколько времени он будет идти до Канар и умножь на два. Вот на такое время ты можешь выпасть из реалий двадцатого века. Можеттебе все-таки послать доверенное лицо?

— Нет, — упрямо мотнул головой немного расслабившийся Юрка. — Я сам. Сколько займет дорога до Канар и обратно? По времени, конечно.

— Около месяца, — пожал плечами Бобров.

— Готовьте клад, — потребовал Юрка. — Я буду завтра, — и он побежал к пристани.

— Клад ему готовьте, — проворчал Бобров и повернулся к Сереге. — Кто тут у нас специалист по культурным ценностям?

Серега заржал.

— Большего специалиста, чем Евстафий я не знаю.

Бобров воззрился на Серегу, словно в первый раз его увидел.

— А ведь верно, — сказал он. — Ну ка, давайте сюда Евстафия и Прошку.

Через полчаса, получив инструкции, Прошка и ветеран, служивший у Евстафия, а ныне живущий на заслуженную пенсию, отправились в город. Прошка получил задание пройтись по базару и скупить все, что напоминает культурные ценности. Бывший завсегдатай этого самого базара посмотрел непонимающе и потребовал разъяснить, что входит в понятие «культурные ценности». И когда Бобров назвал ему примерный ассортимент, сказал «хм» и почесал затылок.

У ветерана, дядьки сильно за пятьдесят, задание было конкретное и он вопросов не задавал. Ему надо было найти в районе порта такого же ветхого деда и купить у него или выменять старый бронзовый меч, помнящий наверно еще осаду Трои. Евстафий твердо помнил, что воин, еще состоя в страже, как-то хвастал, что его меч тверже железного.

Через пару часов посланцы вернулись. Дед, гордый выполненным поручением и тем, что на старости лет оказался полезен, получив вознаграждение, с достоинством удалился. Прошка же, разгрузив повозку, предоставил Боброву на выбор целую кучу культурных ценностей. Бобров созвал всех имевшихся под рукой представителей двадцатого века и, сказав:

— Выбирайте, — отошел в сторону.

Дебаты длились не менее получаса. Наконец, Боброву были представлены: женская статуэтка из слоновой кости явно восточной работы высотой около полуметра; несколько бронзовых украшений; две прекрасной работы камеи и, наконец, великолепный чернолаковый кратер. Все это было упаковано в амфору, за исключением кратера, который не пролез в горлышко, с присовокуплением меча и пары пригоршней драхм и тетрадрахм. Горлышко амфоры залили смолой и вручили ее Вовану.

На следующий день появился Смелков. Его переодели в хитон (девчонки по этому поводу очень веселились), чему он поначалу сопротивлялся, вручили опись имущества и с утра корабли Вована взяли курс на Босфор. Бобров на этот раз остался в поместье дожидаться рождения ребенка. Старшим по южной Африке был назначен Серега, который с Дригисой обосновался в Бобровской каюте и очень этим гордился. Хотя, если честно, Вован свою капитанскую каюту на новом корабле, названном без затей «Южная Африка», отделал гораздо тщательнее прочих, объясняя это тем, что он в плаваньях проводит гораздо больше времени, чем все прочие. Команду он тоже имел в виду. Но кубрик от наличия в нем красного дерева выиграл не сильно.

Проводив корабли, Бобров занялся текущими делами. Дел, правда, было немного. Андрей прекрасно управлял поместьем и вмешательство в свои дела воспринимал ревниво. У него, конечно возникали порой небольшие трения с Млечей по старой памяти, но трения разрешимые. Млеча в последнее время несколько отошла от дел в связи с рождением Вовановой наследницы, но общее руководство осуществляла довольно жестко. Она совсем не походила на ту замарашку, которую пригнали скифы как бесплатное приложение к коровам. Млеча была теперь вполне уверенной в себе молодой женщиной, не такой яркой красавицей, как трое подруг, но очень милой и домашней. Правда, ее трансформация не завершилась полностью, так как от основной массы сельскохозяйственных тружеников она отошла, а к руководящей верхушке поместья не приблизилась, хотя вроде как по статусу имела полное право. У нее вообще была одна подруга — Апи. Но у Апи все были друзьями-подругами, хотя, конечно, Млечу она выделяла. А вот перед Бобровым, Серегой, Смелковым, Златкой и Дригисой Млеча робела вплоть до заикания. Но Бобров надежды не терял и старался с ней быть всегда ласковым и приветливым.

Евстафий, выйдя из длительного отпуска, конца которого еле дождался, тут же нашел массу недостатков в учебном процессе и воины, ругаясь про себя, теперь каждое утро строем бегали вокруг усадьбы. С башни на них, ухмыляясь, смотрели счастливчики, находящиеся в карауле. Бобров, видя возросшее рвение Евстафия, отправил от греха подальше два десятка ветеранов в рейс с Вованом, шепнув старшему десятнику, чтоб мужики за рейс хорошо отдохнули. С ними же ушли и Никитос с Петросом, сопровождая товары для афинской лавки.

Элина с девицами тут же переселились в поместье. И Бобров, ощутив засилье баб, затосковал. Через пару недель делать ему стало совершенно нечего. Даже в любимой верфи теперь властвовал дядя Вася и, пока шла серия судов, уступать первенство не собирался. На улице похолодало. Дул устойчивый северо-восточный ветер и закончивший все сельхозработы народ предпочитал отсиживаться в помещениях. И тут Апи затеяла рожать.

Петровна обставила все по-серьезному. Оно, конечно, тетки поместья расслабиться ей не давали, но все-таки дети появлялись не каждый день. Тем более, такие дети.

В составе домашнего храма Асклепия (это который медпункт) было предусмотрено специальное помещение, оснащенное по последнему слову медицинской техники (Смелков постарался). В качестве помощниц Петровна привлекла женщин с опытом: Элину, Златку, Дригису, Млечу. Апи водрузили на стол и приготовились слушать, как она станет орать. Апи молчала и смотрела на окружающих. Живот возвышался горой и всех лиц она не видела. А на тех, которые видела, было написано нетерпеливое ожидание.

Ожидание затягивалось и окружившие Апи женщины стали переглядываться. Наконец, Златка по праву старшей жены приказала:

— Чего ты тянешь? Давай уже, рожай.

Апи только что не вытянулась по стойке смирно, если бы не поза с раздвинутыми ногами. Но процесс сразу пошел. Вот только с воплями ничего не получилось. И напрасно Бобров со страхом ожидал этого за дверью, ходя взад-вперед по маленькому коридорчику. Вместо звериного крика он услышал тоже достаточно громкий и требовательный рев новорожденного. А потом вышла Златка, сбросила маску и сказала буднично:

— У нас девчонка.

А потом стали выходить остальные, кроме Петровны, и бросились поздравлять. А потом Боброва пустили внутрь. Апи все еще лежала на столе и смотрела в потолок. Она повернула голову на скрип открываемой двери и улыбнулась Боброву. Над маленьким столиком в углу, где лежал младенец, колдовала Петровна.

— Три с половиной, — сказала она с гордостью, как будто сама родила, своими собственными руками.

Личико у девчонки было красное и сморщенное, но она уже не орала, а сопела, крепко зажмурившись.

— Спасибо, Петровна, — от души сказал Бобров. — Здорово это у тебя получилось.

— Ну это в основном Апи надо благодарить, — скромно ответила Петровна. — Это ее заслуга.

— Нуда, — подтвердила Апи со стола. — Петровна, когда уже слезть можно будет?

… Ровно через месяц пришли корабли из Африки. Дело вроде было привычное, но все-таки отличающееся от обыденного возвращения тем, что после месячного отсутствия явился Смелков. Юрка похудел, загорел, обветрился, короче, стал выглядеть как настоящий морской волк. И даже ходил враскачку. А Боброву при встрече заявил, что он сухопутная крыса. Апи, смеясь, чуть дочку не выронила. Юрка отвлекся, сюсюкая, и заявил, что у него дети будут мулаты.

— Ты не торопись, — осадил его Бобров. — Может она еще за тебя не пойдет. Ты же не негр.

Юрка самоуверенно заявил:

— Да куда она денется, — но говорить дальше на эту тему отказался.

Зато за ужином, да еще и выпив вина, он дал волю красноречию, пользуясь тем, что контингент за столом собрался в основном бабский, а четыре мужика в лице Боброва, Андрея, Евстафия и Прошки смотрелись незначительно на фоне восьми баб. Надо сказать, что Смелков рассказывать умел. В его изложении даже проход через проливы выглядел захватывающим приключением. А уж переход до Эвбеи и вовсе триллером.

Но главное началось, когда корабли бросили якоря возле того самого островка, который в будущем должен был обзавестись замком. Корабли встали так, чтобы не было видно с близлежащего острова, который оказался заселен. Правда, совсем недалеко проходила оживленная морская дорога с шастающими туда-сюда военными и купеческими кораблями. Так что Вованова предосторожность выглядела по меньшей мере странно.

Пока плыли до острова, Юрка внушил Вовану мысль, что прятать клад на поверхности было бы слишком легкомысленно, потому как следы земляных работ обязательно выдадут, как их ни маскируй. Да и за две тысячи с копейками лет может что угодно произойти. Да тем же дождем вымоет. Иначе придется рыть штольню до середины острова. А вот если прятать под водой, то и следов не будет и мало кто проникнуть сможет. Не все же талантливые ныряльщики, а аквалангов в этом мире пока нет и еще долго не будет.

Вован с доводами согласился и, когда корабли встали на якорь, Юрка нацепил заранее прихваченный с собой акваланг и отправился обследовать шельф острова. С поверхности его страховала шлюпка, с которой он был связан длинным линем. Ему повезло примерно через полчаса. Юрка нашел грот, вход в который находился на трехметровой глубине. Дыра в обрыве была довольно большой и Юрка рискнул проникнуть внутрь. После пары метров горизонтального хода, тот вдруг резко пошел вверх, расширяясь, и Смелков скоро вынырнул из воды в небольшой пещере. Оценить ее габариты он не мог, потому что, взяв акваланг, традиционно забыл дома фонарь. Плыть за ним обратно в Херсонес как-то не хотелось и, выбравшись из грота, Смелков поспешил на корабль, где и пожаловался Вовану. Вован сказал: «тю» и предложил ему факел, замотав его в полиэтилен. Спички он замотал туда же.

Второго акваланга на борту не было и это сочли серьезным упущением. Юрке пришлось пыхтеть в одиночку. Проникнув в пещеру во второй раз и с трепетом запалив факел, он первым делом убедился, что она пуста и никакие спруты восьминогие его не подстерегают. Пещера оказалась невелика и изобиловала каменными выступами, на один из которых, примерно в метре от воды можно было пристроить заветную амфору. Юрка прикинул, как закинуть туда двадцатикилограммовый сосуд и понял, что ему одному это не под силу.

Вован думал недолго. Для решения задачи он выделил здорового матроса, быстро обучил его пользованию аквалангом и напутствовав словами:

— Разобьешь сосуд — лучше тебе там и остаться, — отправил в рейс.

Амфора оказалась с положительной плавучестью и пришлось привязать к ней камень, и матрос, булькая выдыхаемым воздухом и мелькая голыми пятками, утянул ее за собой. Следом потянулись сразу два страховочных конца. Ну, на всякий случай.

Ждать пришлось целых полчаса. Юрка за это время весь извелся. А вот Вован был спокоен. Наконец от берега потянулась цепочка пузырьков. Следуя полученным инструкциям, гребцы вытянули водолаза в шлюпку. Кто-то догадался отключить баллоны. Доставленный на борт водолаз отрапортовал, что все сделано в лучшем виде. Юрка не поверил. Вован посмотрел на своего водолаза и приказал набить баллоны. Солнце уже спустилось к горизонту, когда Юрка опять полез в воду. Дорога была протоптана и в пещеру он проник быстро. Дольше возился с разматыванием и разжиганием факела. Кислорода в пещере уже оставалось мало и факел больше чадил, чем горел. Юрка даже вынужден был дышать исключительно из баллонов. И вот в этом скудном свете, больше даже на ощупь он определил, что матрос все сделал правильно. Как тот залез на выступ с баллонами, отягощенный амфорой, оставалось только гадать. Юрка вздохнул с облегчением и сполз в воду. Матрос потом был Вованом по-царски вознагражден.

Поутру (Юрка настоял на том, чтобы корабли заночевали здесь же) Вован взял пеленги на все мало-мальски значимые ориентиры (мысы, вершины, торчащие скалы). Юрка все это тщательно записал и разрешил отплывать.

— Чтоб я еще когда-нибудь прятал клады, — сказал Вован и велел поднять паруса.

На подходе к Сицилии догнали знакомого купца, уравняли ход и Вован узнал, что в правом из Геркулесовых столбов обосновались иберийские пираты. Купец Вована не предостерегал, он его наводил, и Вован принял полученные сведения к сведению.

В Сиракузах не задержались. Товары для Никитосовой лавки разгрузили за час. Дольше возились с погрузкой заранее закупленных лошадей и корма для них. На следующий день отплыли. За Вованом потянулись несколько купеческих судов, капитаны которых знали, что к пиратам в проливе теперь точно явятся в одном лице и Деймос и Фобос. И они не ошиблись в своих предположениях. Пройдя вдоль берега, Вован обнаружил в укромных бухтах целых три пиратских гнезда. После предварительного обстрела на берег высаживался приданный воинский контингент, довершавший разгром. Лодки и строения были сожжены, не успевшие удрать в горы перебиты или пленены. Среди пленных были в основном женщины и дети, но попались и два купца, ожидавших выкупа. Женщинам был предложен небогатый выбор: или в рабство на Сицилию; или свободными поселенцами в южную Африку. Понятное дело, что все выбрали Африку. Купцы оказались сицилийскими и их пообещали на Канарах пересадить на встречный транспорт.

А на Канарах их уже ждали. Встреча была теплой, потому что команды и видели друг друга только во время вот таких рандеву, все остальное время проводя либо в плаванье, либо в портах назначения в разных полушариях. Встреча, что естественно, вылилась в совместный ужин с винопитием, и Вован постановил ждать здесь еще сутки, пока команды не придут в себя. А ночью случилось ЧП. Мелкий пиратенок лет десяти (вот что значит папино воспитание) как-то выбрался из трюма, где их содержали, и, украв кинжал у одного из мирно дрыхнувших воинов, вознамерился пустить тому кровь. Хорошо, что один из команды успел его отговорить, стукнув по затылку вымбовкой. Сбежалась охрана. Десятник от души вломил любителю поспать аж десять нарядов вне очереди.

Виновника торжества сначала хотели попросту выбросить за борт, но вступились пьянствовавшие у Вована в каюте капитаны. Результатом оживленной дискуссии стала добавка еще двух нарядов проштрафившемуся воину и высадка пиратенка на дикий Канарский брег. А чтоб ему было не скучно, вместе с ним высадили его мать и двух младших сестер. Все трое ревели и умоляли простить, но на кораблях никто этого языка не понимал, а слезы на заскорузлые сердца не действовали. Так что поутру правосудие свершилось. При этом возник спор о том, давать ли Робинзонам с собой оружие и орудия труда или вовсе нет. В споре живейшее участие принял очнувшийся Смелков. Он только что принял разбавленного вина и был настроен очень благожелательно. В конце концов Вован сказал:

— Дайте им топор под мою ответственность, — и дело разрешилось.

Через сутки корабли покинули остров и разошлись в разные стороны. Юрка отправился с теми, кто возвращался, обратно в Херсонес.

В Сиракузах их встречали как победителей, хотя они были как бы и не при чем. Видать, слух о разгроме пиратских гнезд сюда уже дошел. Спасенные купцы спустились на причал и тут же попали в объятия родственников. Не хотелось думать, что родственники радуются не только их благополучному возвращению, но и сэкономленному выкупу. А случившиеся в порту капитаны и владельцы кораблей устроили в портовой таверне грандиозную выпивку с закуской.

Юрка поведал, что он страдал от последствий до самого Крита.

— Вот вроде и все, — подумав, заявил он и присосался к стакану.

— А что это за негритенка вы привезли? — поинтересовалась Златка.

— А-а, это потенциальная замена Максимке, — сказал, оторвавшись от стакана Смелков. — Зажрался, понимаешь, Максимка. На этот раз Вован рекомендовал отдать пацана на воспитание Евстафию, чтобы он сделал из него человека.

— Евстафию? — с сомнением переспросил Бобров, глянув на своего министра обороны.

Евстафий плотоядно ухмыльнулся.

Смелков задержался ненадолго и вечером уже отбыл.

В следующий раз он появился только через две недели. Послушать его собралась вся верхушка поместья. Чувствуя всеобщее внимание, Юрка вальяжно расселся в кресле (дело происходило в таблинуме) и велел принести коньяка.

— Обойдешься, — сказал Бобров и кивнул подавальщице. — Вина ему. Разбавленного.

— Ах, так, — сказал Юрка. — Ну погоди!

Бобров его тираду проигнорировал.

— Узурпатор, — не успокоился Юрка.

— Деспот, — поправил его Бобров. — Ну ты будешь рассказывать? Или даже вина не получишь.

— Значит так, — заторопился Юрка. — Место мы нашли сразу, ориентиры за две тысячи лет никуда не делись, но вот попасть в грот сразу не получилось. Вход оказался скрыт под капитальным завалом. Разбирать завал во избежание ненужных вопросов пришлось особо доверенными людьми. Я даже плавсредство прикупил с грузовой стрелой и лебедкой. Только с его помощью и управились. Два дня возились. Вопросы все равно были. Правда, пока от своей охраны. Но все равно, рекомендация держать язык за зубами, похоже, их насторожила. Ну в общем, завал разобрали, и я туда проник. На этот раз не один и фонарь не забыл. Амфора, блин, оказалась в целости, только съехала ближе к краю уступа и опорные камешки все вывалились. Еще бы немного и упала. Вытащили наверх, вскрыли. Я-то хотел ее разбить. Привык, понимаете, к изобилию амфор. Но меня вовремя остановили. Начали вытаскивать содержимое. И вот тут нас постигла неудача. Меч, статуэтку, камеи — все вытащили, а вот серебро спаялось в один ком и в горлышко не пролезало. Пришлось все-таки горлышко срезать. Не разбить — упаси боже — только срезать. Ну, монеты так комом и достали. Сохранность всего, не скажу, что идеальная, но понять, что это такое запросто можно.

Юрка перевел дух и, глянув на Боброва, отпил вина. Бобров не реагировал. Расхрабрившийся Смелков отпил еще.

— А лотом началось самое занятное. Отвезли мы кувшин с содержимым в Афины. Пришел я в ихний департамент, который за древности отвечает. Вот, грю, нашел на своей земле и хочу сдать государству. Я думал, меня схватят, облобызают и осыплют золотым дождем.

Юрка сделал эффектную паузу и продолжил:

— А вот хрен. Послали меня на экспертизу. Лучше бы просто послали. В общем, процесс идет и когда он придет, никто сказать не может. Взяток я принципиально не давал. Вот насчитают миллион — тогда дам. Я им так и заявил.

— В общем, игра не стоит свеч? — полуутвердительно спросил Бобров.

— Да стоит, стоит, — не согласился Юрка. — Но только если продавать лично. Или через аукцион.

— И садиться пожизненно, — вставила внимательно слушавшая Златка.

— А пусть сначала поймают, — воинственно сказал Смелков и добавил. — Хотя, конечно, вероятность есть.

— Слушай, — спросил вдруг Бобров. — А какая ширина прохода в твою пещеру?

Юрка несколько секунд смотрел на него непонимающе, а потом развел руки в стороны, демонстрируя размеры прохода.

— Чуть больше метра, — задумчиво сказал Бобров и повернулся к прислушивающимся Златке и Апи. — Ну ка встаньте, милые, — и когда жены, недоумевая, поднялись, попросил. — А теперь обнимитесь.

— Глянь, пройдет такая композиция? — обратился он уже к Смелкову.

Тот с видом знатока, хмуря лоб, поднялся с кресла и обошел вокруг смеющихся девушек.

— Должно пройти, — сказал он. — Нет. Точно продет. Особенно, если вот эта, — он ткнул пальцем в сторону Апи, — уберет локоть.

Апи немедленно показала ему язык.

— Тогда сделаем так, — сказал Бобров и на лице его появилась озорная улыбка. — Вызываем из ссылки Дригису. Пусть Серега помается в одиночку. Берем этих двух, — он показал на все еще стоявших обнявшись и хихикающих жен, — и я везу всех в Грецию. Там находим Лисиппа, если он еще жив. А если нет, то его братца Лисистрата, и заказываем бронзовую композицию «Три грации» вот по этим моделям. Кто скажет, что они хуже эрмитажного варианта, пусть первым бросит в меня камень.

Внимание всех обратилось на Златку и Апи, которые от этого даже смутились. А Бобров продолжил:

— Скульптура, естественно, будет меньше натуральной величины и пустотелая. Иначе нам ее просто не протащить через проход. А потом Юрка ее тихо находит и тихо продает какому-нибудь зажравшемуся пендосу. Скажем, за пятьдесят миллионов.

— За сто, — подал голос Смел ков.

— Пусть будет за сто, — легко согласился Бобров.

В поместье торжественно отмечали выход на линию Херсонес — Новгород (на юге Африки) еще одной пары кораблей. И всего получалось, что сейчас моря и океан будут бороздить, не считая тех, что в ремонте, целых восемь бортов. Это, по нынешним меркам был довольно большой флот, а регулярность рейсов и относительная безопасность от стихий, не говоря уже о пиратах, привлекали к нему внимание не только купцов, но и обычных путешественников. И то, теперь поднявшись на борт в Херсонесе, можно было за два месяца одолеть расстояние до южной Африки, и за месяц до Менаки, что на юге Иберийского полуострова. А уж несколько дней пути между Пиреем и Сиракузами вообще были за пределами мечтаний.

Поэтому на корабли Вовановой компании просто отбою не было от желающих. И то, простому пассажиру теперь не надо отрабатывать проезд гребцом или палубным матросом. Заплатил серебро (дороговато, конечно) и плыви себе спокойно в каютке или вообще на палубе, в зависимости от уплаченной суммы. Да тебя еще и кормить будут (если заплатишь) горячим (это на судне-то). А к услугам купцов были емкие трюмы. Единственным неудобством этих кораблей было то, что они шли строго по установленному маршруту. Гераклея — Византий — Милет — критский Кносс — Сиракузы — Менака, это туда. После Менаки корабли уходили в океан и след их терялся. Но не навсегда. Через какое-то время они появлялись из-за горизонта, заходили в Менаку, которая быстро восстанавливалась после карфагенского разгрома. И далее Сиракузы — критский Кносс — Афины (вместо Милета) — Византий — Гераклея — Херсонес. Кстати, из Византия, Гераклеи и Херсонеса можно было добраться судами той же компании, что многие и делали, до любого порта Понта.

Финикийцы кораблям, которые были узнаваемы в любом месте, в любую погоду и даже ночью, никаких препятствий не чинили. Слишком памятны были несколько показательных разгромов. Вован не был злопамятным и специально финикийцев не плющил. Он их просто игнорировал. Но торговлю этим средиземноморским купцам он портил изрядно. Во-первых, тем, что товары африканского экспорта (экзотическая древесина, слоновая кость и шкуры экзотических животных) поставлялись им в больших количествах и по более дешевым ценам, ну а во-вторых, все греческие купцы, ранее пользовавшиеся для доставки своих товаров финикийскими кораблями, перешли к Вовану, потому что и скорость доставки, и сохранность товаров у него были намного выше. А если учесть еще пусть и небольшой, но пассажиропоток, который, кстати, стал увеличиваться с появлением регулярных рейсов, то Вован вообще имел бывших монополистов в разных позах.

Конечно, всякого рода сатрапы, деспоты и прочие диктаторы норовили наложить лапу на столь прибыльный бизнес. Причем сочетание наложения лапы и собственно бизнеса появилось только в последние пару лет, когда Саня Македонский стал решительно гонять Дария по необъятной Персии, а в Греции укрепился (то есть узнал ходы и завел знакомства) Антипатр. До этого у военных кораблей Греции с Вованом как-то не очень получалось. Не желая столкновения, Вовановские корабли или ускользали от соперника, пользуясь преимуществом в скорости и, иногда отстреливая наиболее борзых триерархов, или старались пройти опасные места ночью, что у них, благодаря приборам и лоции, получалось лучше, чем у самоуверенных греков.

А потом Антипатр постепенно стал нагибать под себя все восточное Средиземноморье. Главные конкуренты-финикийцы после взятия Тира и Сидона, от греха подальше, переместились на запад, где Карфаген пока никому первенства не уступал. Разгром его флота от фокейцев остался далеко в прошлом. Но на восток он не лез, довольствуясь побережьем Африки, Испании и Сицилии.

В таких условиях Вовану надоело таиться и бегать, и он стал вооружаться. Причем, по-серьезному. Бак его судов стали украшать пушки. Сначала одна, а когда корабли стали немного больше, то и две. Причем, пушки служили, скорее, фактором устрашающим. В первое время достаточно было одного выстрела. И даже не обязательно на поражение. Сноп огня, клубы дыма и сопровождающий это явление жуткий грохот моментально остужали пыл противника, и он спешил покинуть место несостоявшейся стычки так, что весла гнулись. После нескольких таких демонстраций греки поняли расклад, и Вовановы корабли стали ходить свободно, тем более, что сами они никого не трогали и никуда не лезли.

А вот выгоду от их стремительных переходов первыми засекли ушлые купцы. Когда в порт заходил один, а чаще пара Вовановых гигантов, заменяющих собой каждый до десятка обычной плавающей мелочи, и начинал разгружаться, выбрасывая на причал десятки тонн груза, непричастным оставалось только качать головами и цокать языками. И они очень хотели стать причастными.

Однако, Вован делал причастными не всех. У него были свои особые критерии. И не всегда мерилом служили деньги. Один раз он провез груз вообще даром, и об этом случае потом говорил весь Пирей. А уж сколько он перевез даром пассажиров. Но в любом случае, бизнес этот был жутко прибыльный. Не зря на причалах портов, в которые заходили Вовановские корабли, выстраивались очереди. И не только из желающих попользоваться кораблями как средством перевозки. Но и из-за доставляемого ими товара.

Слоновая кость, конечно, доставлялась и из Египта, куда она попадала из Нубии. И финикийцы ею приторговывали, получая караванами через пустыню. Вот только у Вована эта кость была в два раза дешевле. Или взять красное дерево. Кроме шестиметровых бревен, которые никакими верблюдами не перевезти, Вовановы корабли привозили брусья и доски. Когда они впервые пришли в Афины с таким грузом, на пристань сбежался чуть ли не весь Пирей. И купцы там были в подавляющем меньшинстве. Даже рабы норовили коснуться невиданного доселе товара. А уж когда Вованов помощник озвучил цену, знающие и понимающие люди впали в ступор и не скоро пришли в себя.

Они бы пришли в себя еще позже, но Вованов помощник спросил:

— Что? Нет желающих? Тогда мы идем на Эвбею. Может там кто купит.

После таких слов возник небольшой водоворот, и штабель как корова языком слизнула. А помощник притащил в каюту Вована мешок серебра и сказал:

— Во!

И вот на это на все посягнул Антипатр. Он был наместником самого Александра Филипповича и думал, что ему позволено все. Собственно, так оно и было. И хотя фаланга ушла с царем, и конница ускакала, и даже такие все из себя независимые афиняне выделили несколько тысяч воинов, все равно Антипатру было с кем осуществлять свои наместнические функции. А тут как раз подвернулся Вован, который, пока ходил одной тройкой кораблей, был незаметен и скромен. Многие успевали забыть о визите на пару месяцев, прежде чем белокрылые красавцы появлялись вновь. Но когда на линии возникли две пары и промежуток между их посещениями сократился вдвое, Вован стал заметен. Ну а появление на линии еще одной пары заметил и Антипатр.

Будучи военачальником еще у Александрова папаши, Антипатр был воином до мозга костей и решать проблемы привык воинскими приемами. Поэтому пару кораблей на выходе из Геллеспонта поджидали сразу пять боевых триер. Триерархам было дано строгое указание — корабли должны быть сохранены. Ну и капитаны не помешают. Остальных на усмотрение: за борт или в рабство. Триерархи поскребли затылки. Таран запрещался. Значит, абордаж. Поэтому на триеры взяли побольше гоплитов. Потенциал команды противника никто не знал. Судя по отсутствию гребцов, воинский контингент там был неслабый.

Грекам, вернее, македонцам не повезло. Точнее, им не повезло дважды. Во-первых, эту пару кораблей вел сам Вован, который был моряком не чета всем триерархам вместе взятым, ну а во-вторых, Вован проходил проливы только под машиной. Ну и, соответственно, выйдя на простор Эгейского моря, уже имел преимущество. Да и со связью теперь был полный порядок. Правда, переносные радиостанции были эффективны на расстоянии не более полукилометра, но здесь больше и не требовалось.

На триерах засвистели флейты, весла вспенили воду и все пять боевых единиц, каждая метров на пять длиннее Вовановых баркентин, рванулись вперед. Вован помнил, что триерам для того, чтобы набрать полный ход, достаточно полминуты. А полный ходу них по бумагам был около девяти узлов, а по слухам все двенадцать. Правда, «двигатель» триеры не позволял ей держать такой ход длительное время, но на короткий бой его вполне хватало.

Вованова машина стабильно выдавала десять узлов. Да и ветер благоприятствовал. Поэтому вполне можно было уйти, оставив с носом всех триерархов с их адмиралом (должен же у них быть какой-нито адмирал). Но ведь обидятся (Вован на их месте так бы и сделал) и обязательно подловят где-нибудь еще раз. И не факт, что удача в следующий раз будет сопутствовать Вовану. Так что Вован решил принять бой и показать противнику, что их лучше не трогать.

Для начала он перестроил корабли из кильватерного в строй фронта, чтобы защитить хотя бы один борт от тарана. Но македонцы повели себя странно. Вместо того, чтобы взять курс для таранного удара, они догнали Вовановы корабли, пользуясь предоставленным им (хе-хе) преимуществом в скорости, идя параллельным курсом и охватывая каждый корабль с бортов двумя триерами.

— Ё-моё, — дошло до Вована. — Да они меня на абордаж что ли собрались брать.

Он не стал ждать, когда триеры, разогнавшись, втянут весла внутрь корпуса, забросят на фальшборт его кораблей абордажные крючья, а гребцы присоединятся к палубной команде, сделав численное преимущество подавляющим.

— Пали! — крикнул он своим канонирам, которые до этого стреляли только по щитам в море, да по сугубо неподвижному берегу.

Македонцы такой подлянки явно не ожидали. Они ожидали стрел, копий, камней, шеренг закованных в броню воинов в блестящих шлемах. И вдруг огонь, дым, грохот и летящие щепки. Триеры по толщине обшивки очень сильно проигрывали более поздним линкорам и даже Вовановы три дюйма легко пробивали их через оба борта. Тем более, на таком расстоянии. Второй выстрел по ошарашенному противнику Вовановы канониры произвели картечью, успев перезарядиться в рекордное для себя время.

Промахнуться с расстояния в два десятка метров было невозможно как теоретически, так и практически. Правда, чугунная картечь на таком расстоянии не успела разлететься широким веером смерти. Но все равно, дел наделала много. Стоявшие на корме рядом с кормчими триерархи уцелели чего нельзя было сказать о скопившихся у бортов гоплитах. Палубы залило кровью, раздались вопли раненых. Флейты смолкли, гребцы потеряли ритм, весла стали сталкиваться и триеры остановились.

А баркентины, как ни в чем не бывало, шли вперед, не меняя скорости, и кроме матросов, работающих с парусами, на палубах никого не было. Как не было и ликования по случаю победы. Только канониры, зло усмехаясь, прочищали банниками стволы своих страшных орудий.

Больше в море к Вовану никто не приставал.

Тогда Антипатр стал давить его экономически руками портовых чиновников. Были подняты портовые сборы, таможенная мзда выросла не на проценты, а в разы. И поднялась в цене пресная вода. Вован сказал: «Ах так! Ну ладно», и корабли, идущие из Африки, стали разгружаться в Сиракузах и Кноссе.

Местные купцы, обалдевшие сначала от такого невиданного изобилия, быстренько пришли в себя и стали возить Вованов товар в Афины, впаривая его тамошним покупателям по совершенно небожеским ценам.

Пока Вован воевал с Антипатром, Бобров исполнял задуманное. Заинтригованная до предела Дригиса появилась через четыре месяца. Пока она добиралась из южной Африки, Бобровские посланцы, чтобы не отвлекать воюющего с Антипатром Вована, на маленьком кораблике (исключительно в целях маскировки) проникли в Афины. Лисипп был уже слишком стар для задуманного, и к тому же его не заинтересовала тема, потому что он занимался в основном мужской скульптурой. А вот его братец Лисистрат оказался более покладистым. Его быстренько коррумпировали, соблазнив талантом серебра, и увезли в Херсонес.

До прибытия Дригисы известный ваятель вел рассеянный образ жизни, близко сойдясь с Андреем. И еще, ему очень понравилась кухня поместья, особенно консервированные помидоры в собственном соку. Под коньяк они шли божественно. А вот лимоны, посыпанные сахаром, он в качестве закуски не воспринимал.

На следующий же день после своего приезда он пожелал ознакомиться с моделями и, увидев Златку и Апи, сначала стоял столбом, а потом, опомнившись, рассыпался в комплиментах. Когда же он узнал от Боброва, что планируемая скульптура предполагает обнаженные модели, у него чуть слюни не потекли. Лисистрат немедленно потребовал, чтобы Златка вместе с Апи предстали перед ним в том виде, в котором их необходимо будет ваять. Златка просто отказалась, а вот Апи подвела под свой отказ целую философскую базу, вспомнив к месту аттическую культуру и про отношение к женщинам вообще и в семье в частности, а также сравнила ее со спартанской и тессалийской. В общем, запутала ваятеля окончательно, и он только понял, что раздеваться она отказывается и очень расстроился.

Однако, Бобров его успокоил, сказав, что никуда модели из колеи не денутся и что ждут они только Дригису, чтобы предстать сразу втроем. Бобров-то знал, что ни Златка, ни Апи из хитона культа не делают и упрямятся исключительно для самоутверждения.

Дригиса появилась через пару дней, сгорающая от любопытства. Капитан доложил Боброву, что пассажирка почти ничего не ела от самого Крита. Дригиса и правда была худущая, почерневшая и какая-то дерганая. Она, конечно, первым делом бросилась к подругам, чтобы выяснить, для чего ее в срочном порядке выдернули из самой южной Африки, а выяснив, посмотрела на себя в большом зеркале и горько расплакалась.

Дригису успокоили и стали усиленно откармливать, а она каждый час бегала смотреться в зеркало. Продвинутая Златка потребовала у Боброва весы для инструментального контроля откорма Дригисы. Весов для взвешивания теток у Боброва не было. Обратиться к Юрке он не мог по причине того, что двумя месяцами ранее прибыла Меланья и Смелков, увидев ее, воспылал и увлек за собой. С тех пор парочку никто не видел. Кухонные же весы были ограничены десятью килограммами. Впрочем, кухне хватало.

Бобров, конечно, вышел из положения, употребив две своих гантели по пять килограммов, доску и подвижную опору. Уравновесив Дригису и гантели, и измерив получившиеся плечи, он посчитал простую пропорцию и показал это дело Апи. И Апи вместе со Златкой начали взвешивать Дригису по три раза на день. Через четыре дня сгорающий от нетерпения ваятель смог, наконец, воочию увидеть трех обнаженных граций. Он немедленно схватился за работу. Ему выделили отдельное теплое помещение, потому что снаружи было холодно, а вид покрытых гусиной кожей граций ваятеля вдохновлял плохо.

В один из отвратительных зимних вечеров, когда дул порывистый восточный ветер, на море гремел шторм, вода в бухте даже на вид была густой и холодной, а солнце так и проследовало на запад, не показываясь из-за туч, дозорный на башне доложил, что к поместью приближаются три всадника. Доложил он, понятное дело по команде, и до Боброва известие дошло, когда всадники уже поднимались по зигзагообразной дороге к усадьбе. Известие принес сам Евстафий. Он ввалился в таблинум, принеся с собой холод и ветер, и, разматывая длинный шерстяной шарф, хрипло сказал:

— Скифы.

— Опа! — ответствовал Бобров, отрываясь от увлекательной книги по деревянному судостроению. — Чего это их принесло в такую погоду, да еще на ночь глядя?

Однако, он вызвал горничную, велев по-быстрому сервировать стол в табл и ну ме.

— Для скифов, — сказал он многозначительно. — На кухне должны знать. И распорядись там по дороге, чтобы позвали сюда Андрея и Прошку.

Скифы были низкорослы и колоритны. От них за версту несло лошадиным потом, дымом костров, мокрым мехом и выделанной кожей. Бобров от такого сочетания чуть не задохнулся, а вот Евстафий на него вообще не отреагировал. Следом за скифами вошли двое воинов, вопросительно посмотрели на Евстафия и исчезли после его жеста.

Среди троих бородатых мужиков, так и не снявших свои меховые колпаки, оказался Бобровский знакомый, по всей видимости, служивший остальным двоим переводчиком. То, что он не подал вида, будто знает Боброва, говорило о том, что его подопечные были высокого ранга и переводчик счел необходимым соблюдать субординацию.

Бобров широким жестом указал на накрытый словно по волшебству стол и лично набулькал в стеклянные стаканчики пахучий коньяк. Скифы одобрительно заворчали и отведали. Бобров, Евстафий и Андрей поддержали. Прошка довольствовался разбавленным вином, потому что до возраста потребления коньяка еще не дорос.

Слегка закусив, то есть съев все, что было на столе, и потребив по три стакана, скифы перешли к делу, и когда Бобров услышал, с чем они к нему явились, он впал в глубокую задумчивость. А вместе с ним в задумчивость впали и все остальные. Скифы просили ни много, ни мало как переправить в южную Африку скифский народ. Было отчего впасть в задумчивость.

На следующий день скифы отбыли, увозя подарки и бочку коньяка, а Бобров остался с соратниками думать и потихоньку планировать, потому что в результате пары бессонных ночей пришел к выводу, что наличие дружественных скифов на просторах южноафриканских саванн им очень не помешает. Надо сказать, что к этой мысли его упорно подталкивала практичная Златка, а вторая грация по имени Апи ей усиленно поддакивала.

А через месяц пришел Вован, прорвавшись сквозь последний зимний шторм, и все началось по-новой. Вован бегал потаблинуму, натыкаясь на мебель, и орал:

— У меня корабли, а не скотовозы!

За ним с интересом следили все собравшиеся. Это хорошо, еще женщин не было. Они в отдельном помещении изображали граций. Но Вовановы вопли, видимо, долетели и туда. Потому что в таблинум ворвался разгневанный Лисистрат и заорал еще громче Вована:

— Нельзя ли потише! У меня модели волнуются!

Вован так удивился, что заткнулся. Остальные заулыбались, а Бобров сказал:

— Он больше не будет.

Ваятель успокоился и ушел.

— Саныч, ну ты пойми, — минуту спустя продолжил Бобров, пользуясь тем, что Вован замолчал. — Мы можем заселить скифами сейчас совершенно пустынную часть южной Африки. У нас же там только Кимберли. А лучших соседей нам не найти. Или ты хочешь дождаться негров с севера? А эти там быстро и охоту устроят, и стада разведут, и поля засеют. А нам останутся города и торговля.

— Да все я понимаю, — сказал Вован и оглянулся на дверь. — Только и вы меня поймите. Я хоть и перевозчик, но все-таки красного товара: золото, алмазы, ценная древесина, слоновая кость. Еще вот экзотические плоды добавились. Есть, конечно, люди и лошади. Но для себя и по чуть-чуть.

Вована удалось все-таки уговорить на пару рейсов. Все равно скифы собирались заслать сначала пару сотен разведчиков для детального осмотра предполагаемого места переселения. Все ж таки плыть вот так вот в полную неизвестность как-то не хотелось. Бобров, конечно, все описал, ничего не скрывая. И то, что видел самолично, и из рассказов других очевидцев, и даже из литературы. Но скифы были недоверчивы и наверно поступали правильно. А Вована удалось уговорить, пообещав ему, специально для перевозки скифов, два просто гигантских корабля длиной не менее пятидесяти метров.

Бобров пообещал и сам обалдел от грандиозности предстоящих работ в условиях древнего мира. Но, слава Богу, Вован успокоился и уже сам принимал скифских представителей и договаривался с ними. В городе, видать, что-то пронюхали, потому что частый приезд гостей из Неаполя Скифского не мог остаться незамеченным. Олигархи, ненавязчиво правящие городом, осторожно, через подставных лиц, поинтересовались, не задумал ли Бобров при помощи скифов захватить город. Бобров, услышав такое, не смог сдержать смех и велел передать пославшим, что город он может захватить и без скифов, но это ему и на хрен не надо. Словосочетание «на хрен» он повторил несколько раз, и особо просил передать его без искажений. Посланец кивнул и удалился озадаченный.

Тем временем, Лисистрат закончил работу над моделью и предъявил ее заказчику. Бобров, заранее скептически ухмыляясь, пошел смотреть. Ваятель снял полотно. Скептическая ухмылка сползла с лица Боброва. Как скульптор ухитрился передать и мягкую мечтательность Златки, и озорную непосредственность Апи, и деловую сосредоточенность Дригисы. Бобров ходил вокруг композиции, а следом за ним ходили девчонки, непривычно притихшие, а ваятель, стоя в сторонке, смотрел на них с отеческим пониманием во взгляде.

Для отливки Вован предложил притащить дешевой бронзовой судовой арматуры. Бобров с негодованием отверг его инициативу, заявив, что бронза должна быть аутентичной и скупил в Херсонесе всю бронзу вплоть до пряжек на одежде.

Бобров искренне жалел, когда расплавилась и вытекла восковая модель. Зато потом нагло взял на себя процесс отливки, доверив скульптору только составление рецептуры расплава. Охлаждали отливку целую неделю. Вован не дождался окончания процесса и ушел, затолкав в трюмы сотню скифов и полсотни лошадей.

— Я потом посмотрю, — сказал он.

И только его паруса скрылись за горизонтом, как, презрев холодную мартовскую воду, из волн морских показался трясущийся Смелков, а следом за ним в облегающем гидрокостюме, вся из себя такая изящная и стройная, появилась Меланья. Юрку, одев его в одеяло, отправили согреваться на кухню, а вот Меланье уделили гораздо больше внимания. Меланья, похоже, радовалась как бы не больше обитателей поместья. По крайней мере, стащив с себя гидрокостюм, под которым к удивлению Боброва, наблюдавшего за процедурой, ничего не оказалось (Меланья, кстати, без гидрокостюма понравилась ему гораздо больше, но Златка с Апи не дали ему рассмотреть подробности, хотя сама Меланья вроде была не против), она тут же помчалась по друзьям.

А Бобров извлек из кухни отогревшегося Смелкова, притащил его в таблинум, налил полстакана крепкого и велел излагать. Все три грации присутствовали тут же и навострили уши. Юрка, влив в себя коньяк, закусил соленым помидором и сказал:

— Не, ну а чего рассказывать? Меланья теперь моя жена. Вполне официально. Я ее на всякий случай сделал гражданкой Эфиопии. Это было несложно. Народ, понятное дело, офонарел. А мне это сперва было стрёмно, а потом я как-то привык. Да и окружающие вместо насмешек стали завидовать. Потому что Меланья не только красива и экзотична, но и страстна, верна, смела и даже свирепа.

Юрка оглянулся по сторонам.

— Довелось, знаете ли, испытать. Не хочу больше такого видеть. Мы как-то из гостей возвращались. Машину я не брал, рассчитывая хорошо выпить и закусить. Да и недалеко там было. И вдруг из-за угла три гопника. Мы бы так и разошлись, но тут как раз случился фонарь и один из этих балбесов воскликнул:

— Гляди-ка, черномазая. Ну, меня это и завело. А при себе же ничего, кроме кулаков, в гости же шли. Одному я успел хорошо попасть. Все-таки влияние Евстафия сказалось. Тот приложился к стенке (стенка была рядом, и он не отлетел от силы моего удара) и сполз по ней на тротуар. А вот ко второму я повернуться не успел. Ну и прилег рядом с первым. А потом, чувствую, меня тормошат. Думаю, пора приходить в себя. Дело же не доделано. А это, оказывается, моя Меланья плачет и причитает: «Юрка, Юрка». Я попытался молодецки вскочить, но получилось только по стеночке. А вокруг стоят четверо ментов и лыбятся. И их старший интересуется:

— Это, простите, гражданин, ваша девушка тут геройствовала?

В общем, выяснилось, что моя Меланья, видя, что я потерпел пораженье в неравной борьбе, взяла судьбу битвы в свои руки. Одного из нападавших она так отоварила между ног, что врач приехавшей скорой с сомнением сказал:

— Жить-то, конечно, будет…

А второму почти откусила щеку. Он, говорят, так орал, что разбудил несколько домов, благодарные жители которых и вызвали ментов и скорую. Так что, теперь Меланья героиня милицейских сводок.

— Ну а как вообще? — неопределенно покрутил пальцами в воздухе Бобров.

Как ни странно, Юрка понял его сразу.

— Не понравилось ей у нас, — сказал он печально. — Ни друзей, ни знакомых. Полно народу и суета. Она не говорит, но я-то вижу.

А между тем, Лисистрат, пользуясь неразберихой, возникшей при явлении народу Смелкова с Меланьей, пока народ, ахая, слушал их рассказы о жизни за порталом, разбил форму и извлек отливку. Бобров спохватился только тогда, когда услышал из мастерской звон. Это ваятель зачеканивал дефекты отливки. Бобров осторожно заглянул в дверь. Скульптура стояла на столе и выглядела, прямо скажем, непрезентабельно, но мастеру, похоже, это было как раз то что надо. Он увлеченно возился с другой стороны, не видя Боброва. Бобров аккуратно прикрыл дверь. Тут он не понимал ничего и поэтому лезть с дурацкими советами не собирался.

Бобров отправился на верфь с твердым намереньем проконтролировать свое маленькое конструкторское бюро из двух человек, которое уже неделю занималось разработкой обещанного Вовану корабля. Для его постройки Бобров предполагал возвести в конце бухты временную верфь. Берег там был относительно пологим и требовал минимума земляных работ. А принцип временности подразумевал легкую щитовую конструкцию. Тем более, что работы зимой вести не предполагалось, значит и отапливать помещение не было смысла.

Бобров уже начал потихоньку стаскивать в закрома материалы для набора и обшивки. А Вовану, чтобы он как следует проникся, заказал доставить обратным рейсом бревна кайи и испанского дуба. Лучше всего, конечно, по мнению более поздних англичан, для судостроения подходил их английский дуб, но Бобров не был таким уж снобом. Тем более, что идти за дубом на Британские острова выглядело бы просто смешным. В то время, как в Испании расторопные купцы в темпе предоставят тебе нужное количество дубов — только успевай платить.

А по дороге на верфь (никогда не знаешь, где и как упадешь) Боброва перехватила Дригиса. Разговор зашел вроде легкий. Дригиса после своего позирования в качестве третьей грации решила разобраться с делами. А зная, что все концы у Боброва, поймала его на улице вдали от лишних ушей. Бобров, понятное дело, ничего скрывать не стал, тем более, что помощь Дригисы была ему очень кстати, и пообещал предоставить ей все материалы, как только вернется с верфи. Обрадованная девушка убежала, а Бобров, уже подходя к воротам, вдруг задумался. Да так, что даже остановился.

— А что, если поручить Дригисе составить полную хронологию нашей жизнедеятельности, взяв, скажем, точкой отсчета покупку нами усадьбы. И связать вместе наше время в двадцатом веке с веком четвертым до нашей эры. И втиснуть туда же все значимые события, происходящие вокруг.

Бобров загорелся идеей настолько, что даже отложил посещение верфи. Дригиса обнаружилась в компании Златки, Апи и Меланьи, которая очень органично влилась в коллектив. Компания рассматривала прихваченные Меланьей из-за портала глянцевые журналы, восхищалась нарядами и критиковала моделей. И, надо сказать, для критики были все основания. Бобров не стал отделять Дригису, чтобы довести до нее свою идею. Он счел, что все девчонки должны участвовать, хоть Апи и много времени уделяет новорожденной дочке, а Меланья вообще больше по медицинской части.

Девчонкам идея очень понравилась, и они хотели тут же приступить к ее реализации, и только сигнал на обед остановил их порыв. Однако, журналы были тут же забыты и они с нетерпением ожидали завершения обеда. Они бы и раньше удрали, но на обед прибыл почетный гость — Агафон, и они никак не могли покинуть триклиний раньше.

А Агафон прибыл с целью выяснить у Боброва о его терках со скифами. В наличии скифов Агафон был кровно заинтересован, потому что вел с ними торговлю. Поэтому он и решил не довольствоваться внутригородскими сплетнями, а дойти до Боброва, потому что верно подозревал, что дыма без огня не бывает. Правда, никак не мог понять, для чего это Боброву надо.

Девчонки, ерзая от нетерпения, просидели весь, слегка затянувшийся обед. А все из-за настырного Агафона, который никак не мог поверить, что скифское переселение это не инициатива Боброва и он кроме головной боли ничего от этого не получает. Бобров уж не стал ему говорить о том, что он приобретает от скифского переселения в Африке, потому что так далеко интересы Агафона не распространялись.

В общем, Агафон уехал хоть и получивший ответы на почти все свои вопросы, но в то же время, пребывая в некоторой растерянности. Получалось так, что вся его тщательно отлаженная система торговли со временем придет в упадок. Конечно, если скифы всем коллективом собрались в Африку то, спрашивается, нафига им засевать поля. Ну ладно, не в этом году так в следующем. Или через пару лет. И выходила Агафону новая дальняя дорога, ну или довольствоваться тем, что набрал за свою трудовую деятельность к настоящему времени. Агафон затосковал. Денег хватало, но ему хотелось действий. А ничего не придумывалось.

Девчонки с трудом дождались ухода Агафона и тут же набросились на Боброва. Бобров едва успевал поворачиваться, отвечая на вопросы. А когда ответил на все, призвал девчонок к вниманию и объяснил, чего конкретно он от них хочет. Объяснение заняло примерно полчаса, и женский контингент понял, что лихим наскоком тут ничего не сделать и надо поднимать архивы поместья и может даже пробиться в городской архив. Дригиса, побывавшая там один раз, смутила подруг рассказом о старом архивариусе и сваленных на полках, покрытых пылью веков папирусах и дифтерах. А Златка, подумавшая было об афинском архиве, свое предложение не озвучила.

Оставив великолепную четверку в глубокой озадаченности, Бобров с легкой душой отправился на верфь, где и провел продуктивно несколько часов. Будущий путник синих дорог уже обрел начальные контуры и обещал стать самым грандиозным кораблем обозримой Ойкумены. Два Бобровских конструктора первоначально, услышав от Боброва граничные параметры, даже несколько спали с лица. Но сейчас, по прошествии недели, уже довольно бойко, а местами даже небрежно рассуждали о смешанном наборе, материале шпангоутов и стрингеров и методах крепления многослойной обшивки.

Бобров отдохнул в их компании душой, а идя к ужину, вдруг, по какому-то наитию вспомнил про Агафона. Агафон для них с Серегой давно стал своим человеком. Не таким близким, как Никитос, но все равно известным и уважаемым. Ему простили и его плутовство, и жадность, и мелочность, и заискивание перед власть предержащими. Зато он не раз доказывал свою верность и даже пару раз неподкупность. И Боброву стало вдруг его жалко. И после ужина, с трудом отбившись от Златки и Апи, желавших его сопровождать, потому что им, видите ли, померещилась опасность, он в сопровождении всего лишь пары воинов отправился в город. Страже у ворот он сказал, что обратно не поедет и пусть они спокойно закрываются. А в качестве компенсации выделил им пару драхм. Бобров не стал говорить стражникам, что через час за ним в порт придет корабль. Пусть думают, что он останется в городе ночевать.

Агафону же Бобров решил предложить адекватную замену отбывающим скифам.

Через два дня раздумий, метаний, лазания на стенку (не помогло) Агафон сдался и приехал к Боброву.

— Все, — сказал он. — Считай, что я дозрел. Выкладывай подробности.

Бобров посмотрел на слегка исхудавшего Агафона и понял, что да — этот дозрел. Тогда он крикнул, чтобы позвали заместителя Андрея, которому хотел поручить курирование будущего дела Агафона, обещающего потенциально стать одним из самых прибыльных не только в Греции и ее колониях, но также, если удастся, то и в Карфагене.

Пришедший здоровенный бородатый мужик, явно не грек, никаким боком не похожий на успешного управляющего, тем не менее, им был.

— Вот, — сказал Бобров. — Знакомься. Это Торгул, милостью Гермеса, наш эффективный менеджер.

Оба, и Торгул и Агафон, посмотрели на Боброва как на психа ненормального.

— Это по-нашему, по-восточному, — счел нужным пояснить Бобров. — А, если по-гречески, то лучший управляющий.

Торгул скромно улыбнулся, а Агафон посмотрел с сомнением, мол, знаем мы этих лучших, шею свернут или, в лучшем случае, разденут. Вон рожа-то какая бандитская. Бобров понял сомнения Агафона, но переубеждать его не стал. Он сразу перешел к делу. И в последовавший час Агафон услышал самое удивительное предложение в своей жизни.

Бобров и компания вообще выделялись нестандартными, оригинальными проектами и решениями. Агафону, больше склонному к методам традиционным, это, по идее, должно было категорически не нравиться. А ему наоборот все это импонировало. И он даже гордился тем, что явился первым человеком в городе, к которому Бобров обратился. При этом Агафон старался не вспоминать, что решил просто тупо срубить денег на попавших в беду (как он думал) купцах. А эти купцы впоследствии вместо того, чтобы отплатить, как положено, черной неблагодарностью позволили, как они говорили, сделать совместный бизнес. Вот и сейчас.

Агафон каким-то шестым чувством понял, что Бобров делает ему предложение не на ровном месте, что у него уже все продумано и разложено по полочкам. Потому что, если он это не придумал, значит взял что-то хорошо знакомое и широко известное. А Агафон, как ни напрягал память, не мог вспомнить ни в Г реции, ни в ее многочисленных колониях, ни даже в близлежащих царствах и империях ничего похожего.

Однако, соглашаться следовало незамедлительно, пока Бобров предлагал не только Торгула в помощь и бесплатную идею, но и обещал хорошо вложиться в дело. А вот такой подход Агафон очень ценил. Если человек готов поддержать свое предложение материально, значит, он в нем уверен, значит, и самому не стоит осторожничать, чтобы потом не сожалеть об упущенной выгоде.

Бобров предлагал не мелочиться и не начинать с Херсонеса. Херсонес, конечно, город справный, тут двух мнений быть не может, но он все-таки находится на окраине и народу местного и мимоезжего для разворачивания дела недостаточно. Поэтому начинать было предложено прямо сразу с Афин. Вот там клиентура должна быть. И для более полного ее охвата Бобров предлагал сделать сразу две точки. Одну в Пирее, где полно матросов, грузчиков, купцов и просто праздного люда. А другую — в самих Афинах. Причем и ту и другую необходимо размещать в местах наибольшего скопления простого народа, а не каких-нибудь аристократов собачьих.

— Потому что трудовой обол, — назидательно сказал Бобров, — нам более ценен, чем драхма бездельника. И почему? — он вопросительно посмотрел на Агафона.

— Ну, это я знаю, — Агафон даже облегченно вздохнул. — Потому что их больше.

— Потому что их намного больше, — уточнил Бобров.

Еще Агафон никак не мог понять, что такое логотип и какое отношение он имеет к бренду. Кстати, что такое бренд он тоже никак не мог понять.

— Так, — сказал Бобров, — Все остальное тебе расскажет Торгул.

Торгул при этом ласково улыбнулся, так, что Агафона дрожь пробрала.

— Он в курсе всего, — продолжал между тем Бобров. — И учти, послезавтра вы отплываете в Афины.

— Как послезавтра? — всполошился Агафон. — Мне же надо собраться.

— Что там тянуть, — отмахнулся Бобров. — Давай-ка к бою.

И, с выражением хорошо сделанного дела на лице, отвалил. А Агафон остался приходить в себя. Торгул подождал немного и тоже встал, посматривая на Агафона. Тогда и тот подхватился.

Бобров вышел из дома, весело насвистывая что-то насчет тореадора, которого призвали не трусить и ввязываться в драку. У него-то давно все было готово и складировано, и Торгул знал теорию чуть ли не в совершенстве. Но как-то руки не доходили. А тут удачно подвернулся Агафон. Бобров прекрасно знал его пробивную способность, ближайшим аналогом которой был тяжелый таран. Задача Торгула, таким образом, сильно облегчалась. Правда, сильно облегчалась и ожидаемая прибыль, но она все-таки ожидалась. Бобров подумал, как порадуется Серега, потому что это какое-никакое, а прогрессорство, и усмехнулся.

А сейчас его ждал новый корабль и Бобров поспешил к верфи. Что там накрутят девчонки, он старался не думать. В любом случае, на жизни поместья и колоний это не скажется. А вот общую картину высветит. Потому что до сих пор никто этой конкретикой не занимался. Поэтому могли высветиться занимательные совпадения и связи. Ну это, если девчонки отнесутся к работе со всей серьезностью. Жаль, что там из серьезных всего две. Меланья — в силу своего старшинства на целых два года (правда, она сейчас более склонна к романтизму), и Дригиса.

Так, все. Бобров вошел под своды и постарался забыть обо всем постороннем.

Один из Бобровских конструкторов заканчивал согласование линий теоретического чертежа. Другой уже вовсю рисовал мидель со всеми сечениями, потому что форма миделя была сразу принята как понятие незыблемое и изменениям не подлежащее. С обшивкой тоже все было ясно заранее. Технология была уже отработана на предыдущих судах. У Боброва было небольшое сомнение по толщине, и он предполагал скорее наложить лишний слой чем мучиться с толстенными четырехдюймовыми досками. Опять же, были проблемы с материалом. Англичане, как большие мастера в деле диагональной обшивки (взять хотя бы знаменитый клипер «Вижен»), в свое время использовали канадскую лиственницу — материал прочный и мало подверженный гниению, но очень тяжелый в обработке. Боброву взять лиственницу было негде. Не тащиться же за ней на север или вообще в Сибирь. А если и потащишься, то как доставлять? Потому что при сплаве она благополучно тонет. Однако, задача.

Поэтому, поразмыслив, Бобров решил делать обшивку комбинированной. Да и с набором не мелочиться. Именно, исходя из этого, он заказал уходящему в рейс Вовану испанский дуб и африканские экзоты. Вовановым неграм предстояло хорошо постараться в поисках заказанного. Бобров тщательно переписал все известные названия деревьев на местных диалектах, потому что их каждое племя, блин, называло по-своему. Как будут доставлять бревна к побережью, Боброва не заботило. Он прекрасно знал, что если найдут, то доставят. Только цена будет повыше. Ну а так как масштабы цен совершенно несопоставимы и высшей ценностью в глазах тамошних обитателей является копеечный кухонный нож из нержавейки, то Бобров и не беспокоился. Оставалось только подождать.

Просмотрев все чертежи и раздав особо ценные указания, Бобров прошел на конюшню и попросил заседлать мула. Ехать было далековато, вдоль всей бухты, а дорогу для повозок традиционно не сделали, отложив на потом. Манера езды верхом у Боброва была своеобразная и ее не любили не только Бобов, но и мулы. Но деваться было некуда. И Бобров и мул тяжко вздохнули. Хорошо, что дальнейшего никто не видел.

На строительстве новой верфи народу было немного. Несколько человек занимались земляными работами без особого энтузиазма. Они не стали двигаться быстрее, даже увидев хозяина. Бобров прикинул объем оставшихся работ, подозвал старшего и спросил, надолго ли эта бодяга. Старший оказался наглым и заявил, что как бы они нее надрывались все равно получат два обола вдень. А если надрываться не будут, то получат те же два обола. И вопросительно посмотрел на Боброва. Бобров, собравшийся было уволить всех с завтрашнего утра, задумался. Потом сказал:

— Хорошо, я тебя понял. Значит так, вся работа стоит сорок драхм. И вы их получите в любом случае. Уяснил?

Старший медленно кивнул и, вдруг повернувшись, побежал к своим, с любопытством наблюдающим за течением переговоров. Что он им там сказал, Бобров не расслышал, но все бросились к оставленным инструментам и только земля полетела. Бобров, удовлетворенно вздохнув, повернул мула и все-таки решил накрутить хвост главному строителю поместья, который, словно догадавшись об этом, в данный момент отсутствовал.

Бобров ехал обратно в сильной задумчивости, пытаясь в уме распланировать оставшиеся до готовности верфи работы. Получалось слишком уж много, и он сразу же запутался в номенклатуре и последовательности. И решил для себя попробовать хотя бы недельку просидеть ровно, ни во что не вмешиваясь, и посмотреть, что из этого получится. Не зря же он подготовил и, можно сказать, выпестовал целую плеяду заместителей и помощников. Вот пусть они замещают и помогают.

— А я, — прикинул Бобров, — буду наслаждаться жизнью. Когда это я последний раз наслаждался?

Получилось, что на острове.

— Куда тороплюсь? Зачем? — задал Бобров сам себе риторический вопрос.

И сам себе на него не ответил. Вопрос-то был риторический.

Подъезжая к конюшне, проклятый мул, скорее всего, желая избавится от седока, перешел на рысь и Бобров и так ощущающий себя собакой на заборе, понял, что собакой чувствовать себя гораздо уютней. А тут, как назло встречать его вышел весь бабский коллектив в составе Златки, Апи, Дригисы и Меланьи. Бобров с тоской подумал, что его авторитет среди них уж точно упадет намного ниже плинтуса. И если Златка с Апи еще промолчат, то уж Дригиса с Меланьей оторвутся по полной. Особенно Меланья. Бобров резко натянул поводья. Мул удивился и встал.

— Шеф! — закричала Меланья еще издалека. — Шеф! У нас вопрос!

Остальные энергично закивали, подтверждая ее слова. Бобров удивился еще больше мула. Однако, поняв, что немедленный остракизм ему не грозит, лег животом на переднюю луку и потихоньку перетащил правую ногу через муловский круп. Мул во время этих манипуляций стоял смирно, потому что уже несколько раз получал между ушей за то, что просто переступал копытами. Бобров благополучно сполз на землю и, стараясь не широко ставить ноги, хотя очень хотелось, направился к девчонкам.

— Ну, — подойдя, сказал он сурово.

— Шеф, — заторопилась Меланья, — в ваших записях черт ногу сломит. Более-менее упорядоченно они стали вестись, когда за них взялась Златка.

Златка расправила плечи и посмотрела гордо.

— Но, все равно, — добавила Меланья, — они оставляют желать лучшего…

— Не торопись, — прервал Бобров ее страстный монолог. — Если бы у нас все было упорядоченно, зачем мне было задействовать такой потенциал? Я потому и попросил вас…

— Это все понятно, — вмешалась Апи. — Но у нас принципиальный вопрос. Малаш, озвучь.

— Оставим упорядоченность, — продолжила Меланья. — Этот вопрос, будем считать, ты разрешил. — Но у нас действительно есть принципиальный вопрос. В тысяча девятьсот девяносто пятом году по вашему счислению… Или уже по нашему? Что-то я в этом деле путаюсь.

— Давай просто считать это счислением двадцатого века, — мягко сказал Бобров.

— Давай, — легко согласилась Меланья. — Так вот, летом тысяча девятьсот девяносто пятого года в вашем плавании с заходом на острова Лесбос и Кос с последующей стоянкой в Афинах впервые была замечена, так сказать, синхронизация с нынешним… тьфу ты, с четвертым веком до новой эры. Ты тогда конкретизировал год, в котором действо происходило — триста тридцать пятый.

Златка и Дригиса жестами подтвердили, что, да — так оно все и было. Апи промолчала — ее история началась немного позже.

— А теперь, внимание — вопрос, — щегольнула Меланья телевизионным жаргонизмом. — Нам отсл юн я вливать назад от триста тридцать пятого-тысяча девятьсот девяносто пятого года на начало истории в тысяча девятьсот девяносто втором году? Я имею в виду совмещение лет и событий. И, если да, то где взять материал? Я вот, например, хоть и самая пожилая девушка, — тут Меланья кокетливо улыбнулась и все улыбнулись тоже, показывая, что шутку поняли и оценили, — но все равно ничего не помню. Нам, рабам, не доводили.

На лица девчонок набежала тень, и Бобров поспешил увести разговор в сторону.

— Непременно отслюнявливать, — сказал он. — А чтобы совмещение было полным и правдоподобным, надо будет вам сходить через портал и у меня в квартире на верхней книжной полке, во втором ряду найти трехтомник, который называется «История древнего мира». Вам нужен будет второй том. Вот там все и описано про нужный период. Конечно, без подробностей, но нам их и не надо.

— Что, всем сходить? — тут же поинтересовалась Апи.

— Вот тебя бы я и не пустил, — ответил ей Бобров.

— Почему? — немедленно надула губы Апи.

— Потому что тебя можно отпускать куда-либо только в моем сопровождении, — ответил ей Бобров. — А я сейчас занят.

— Ну, Бобров, ну миленький, — начала канючить Апи.

Бобров уперся и ни в какую. Апи удвоила усилия. Как ни странно, ее поддержала Златка, которую Бобров считал самой разумной в этой компании. Бобров так удивился, что разрешил. Но сказал, что их будет сопровождать Прошка и, чтоб они не лезли куда ни попадя и пацана не втягивали. Прошку Бобров решил послать, потому что знал, что тот все его установки выполнит беспрекословно, и в то же время девчонки, будучи на несколько лет старше, постараются не ударить в грязь лицом перед мальчишкой. Вот такая получилась система сдержек и противовесов. Юрка явился через сутки и сперва всячески отмазывался от выпавшей на его долю почетной миссии, говоря, что с двоими он бы еще справился, но четверо — это явный перебор. Он держался целый час, пока Меланья его не уломала. Что она ему посулила — никто не знал, но девчонки забегали, собираясь. Хотя и шли на пару дней, одежды набрали целый чемодан (правда, на троих, Меланья собиралась задержаться и экипировалась отдельно), мотивируя это межсезоньем. Чемодан, что вполне ожидаемо, поручили тащить Прошке. Прошка тащил и ворчал, что обычаи в древней Элладе правильнее, чем в поместье, и бабы не шастают с чемоданами между временами. Девчонки помалкивали и только вредная Апи предложила самой нести чемодан, если Прошка такой дохлый. Прошка посмотрел на нее дико и заткнулся.

Все два дня, пока команда отсутствовала, Бобров места себе не находил, а на второй день вообще собрался идти через портал, и только дядя Вася смог его отговорить. Но Бобров все равно сидел на причале, держа наготове лодку, и ждал, приготовив полотенца и горячее вино в большом термосе. Первым из воды как чертик выскочил Прошка. Следом за ним показались сразу двое — Дригиса и Апи. Прошло еще несколько секунд. Прошка уже подплыл к лодке, следом спешили Дригиса и Апи — вода не располагала к длительному купанию. Бобров, проклиная себя за то, что согласился, стянул штаны и взгромоздился на банку, чтобы нырнуть, но тут вода снова взбурлила и показалась облепленная мокрыми волосами голова Златки.

Бобров замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, но таки не удержался и рухнул в воду, оказавшуюся действительно холодной. Прошка, воспользовавшись тем, что лодка накренилась, мигом перевалился через планширь, и стал втаскивать Дригису, а Апи повернула к месту падения Боброва. Ту да же поспешила и Златка. Бобров вынырнул с совершенно счастливым выражением на лице, но тут же подхватил оказавшихся рядом девчонок и потащил их к лодке.

Шустрый Прошка уже усадил на банку Дригису, накинул ей на плечи полотенце и протянул руку Апи, оказавшейся первой в подплывшем триумвирате. А она, прежде чем схватиться за Прошкину руку, еще оглянулась на Златку. Златка, оказывается, держала в правой руке тяжелый сверток, чем и объяснялась ее медлительность.

Разместив в лодке трясущихся девчонок и вспомнившего, что он тоже был в воде, Прошку, укрыв их полотенцами и дав по стакану горячего вина, Бобров выловил болтающийся рядом поплавок и вытащил за веревку упакованный чемодан, в очередной раз поразившись совершенно непонятной женской логике. Погрузив его в лодку, он в несколько гребков одолел расстояние до пристани.

Поручив Дригису Прошке, который взялся за дело со всем рвением и особенно усердствовал, растирая ей грудь и попу, Бобров принялся за своих жен. Быстро сдернув с них мокрые купальники, он замотал их в полотенца и погнал всех четверых рысью в усадьбу. Атам, отпустив Прошку на кухню с условием вечернего отчета, он уложил трех голых девиц на кровать, укрыл их одеялом и пока они под ним остаточно дрожали, высушил им волосы феном, водя струей горячего воздуха направо-налево. И только когда они перестали дрожать и порозовели, приступил к допросу.

Держать ответ за всех пришлось Златке. Зная, что Прошка от Боброва ничего не утаит, Златка рассказывала все с подробностями. И как Смелков возил их по городу в своей повозке, называемой «Мерседес Вито», и как они посетили пару магазинов, а потом отужинали в ресторане «Бригантина». Рассказала, как Прошка все время держался настороже и зыркал по сторонам. Особенно в ресторане.

— Берег хозяйское добро, — совершенно серьезно добавила Апи.

Дригиса хихикнула, а Златка сбилась и осуждающе посмотрела на подругу.

— И что, — подозрительно спросил Бобров, — за двое суток никаких происшествий?

Подруги переглянулись, и Златка неохотно ответила:

— Ну, вряд ли это можно назвать происшествием.

— Ну-ну, — поощрил ее Бобров.

— Это было во второй вечер, — начала Златка и посмотрела на подруг.

Дригиса потупилась, а Апи глядела с откровенным вызовом.

— Во второй вечер, — повторила Златка. — Мы втроем лежали на разложенном диване и смотрели телевизор.

— Голыми лежали, — уточнила Апи.

— Ну, жарко же было, — пояснила Златка. — Но тут из соседней комнаты явился Прошка и попросил уменьшить звук, потому что он не может заснуть.

— Ага, — сказал Бобров. — Ясно, что была уже ночь, а телевизор орал. Продолжай.

— Ну, Дригиса завизжала…

Все вопросительно посмотрели на Дригису, а та начала оправдываться:

— А чего он…

Чего он, она не досказала, потому что Златка продолжила:

— Ну, мы решили Прошке за все намылить холку, вскочили, поймали его и потащили в ванну, а он вырывался и кричал, что Бобров, то есть ты, вам, то есть нам, такого непотребства вовек не простит.

— В ванну-то для чего? — удивился Бобров.

— Ну, мыло же только там, — в свою очередь удивилась Златка.

— Давай дальше, — попросил Бобров, с трудом сдерживая смех.

— Ну, дальше в дверь позвонили, и Апи пошла открывать.

— Не обременяя себя одеждой, — уточнил Бобров.

— А что, я, по-твоему, некрасивая? — Апи откинула одеяло и обнаженная села на кровати.

— Кто тебе такое мог сказать? — возмутился Бобров.

— Вот видишь. И тот мужик тоже наверно так подумал. Не зря же он молчал целую минуту с отвисшей челюстью. А потом махнул рукой и стал спускаться. Я еще крикнула вслед: «Благородный муж, ты чего хотел? Может ты попить хотел?»

Златка посмотрела на Апи, на Боброва и решила закругляться.

— Прошка, пользуясь случаем, удрал и запер дверь в свою комнату, а нам стало скучно и мы легли спать. Вот и все.

Златка сделала честное-пречестное лицо и старательно округлила глаза.

— Да ну вас, — сказал Бобров, отсмеявшись. — Делом-то хоть занимались?

— А как же, — за всех ответила Дригиса. — Целый час.

Бобров укоризненно покачал головой.

— А когда Меланья появится?

Девчонки переглянулись.

— Обещала в субботу. Но мы пока и без нее можем.

В субботу вечером, уже с прибывшей Меланьей, Боброву была предоставлена первая часть коллективного труда. Меланья попыталась было начать чтение вслух, но Бобров это дело пресек и сказал, что сам он прочитает быстрее, а им необходимо работать над второй частью. Но к чтению он приступить не успел. Случилось то, чего ждали так долго, что некоторые даже забыли, чего конкретно ждут. А именно: Лисистрат, наконец, предоставил вниманию широкой публики свое произведение.

Сперва, конечно, мастер показал работу заказчику, а когда заказчик пришел в полный восторг, решил показать ее и всем остальным. Видно, восторгом одного человека Лисистрат не удовлетворился, и ему захотелось еще и общественного признанья. Что ж, художника можно было понять.

Скульптура была выставлена в таблинуме, и увидеть ее мог каждый желающий. Желающих было все поместье. Первыми, что естественно, были сами модели. Они притащили с собой большое зеркало, выгнали всех из таблинума, разделись догола и принялись придирчиво сравнивать себя со скульптурой. Из всех троих недовольной осталась одна Ап и, сказав, что ваятель сильно уменьшил ей грудь. На объяснения Лисистрата, что ее грудь не совсем соответствует канонам, Апи с вызовом заявила:

— А Боброву нравится.

Скульптор только руками развел.

А вообще «три грации» понравились всем. Люди, якобы тайно, приезжали даже из Херсонеса. Бобров не препятствовал. Лисистрат был вознагражден просто по-царски. Сверх оговоренного Бобров отсыпал ему премию в серебре и в экзотических товарах по выбору. С уходящим в Африку кораблем скульптора отправили в Элладу, наказав капитану, высадить его где пожелает. Осталось дождаться Вована, который вместе со Смелковым должен был заложить скульптуру в качестве клада. А пока «три грации» заняли почетное место в таблинуме, и Бобров часто на них засматривался, хотя Прошка как-то с грустью сказал, что живые лучше.

После отбытия Лисистрата Бобров наконец-то нашел время для прочтения научного труда Златки, Дригисы, Меланьи и Апи. Девчонки расстарались. Обложка была рисованная, с виньетками и на двух языках: русском и греческом. А вот текст был отпечатан на матричном принтере. Видать, с почерком у всех четверых были нелады.

Летопись начиналась довольно неожиданно. Даже Бобров некоторых подробностей уже не помнил и стал подозревать девчонок в художественном вымысле. Тем более, что никто из них при описанных событиях не присутствовал. Впрочем, Бобров не стал придираться.

…Шестое июня тысяча девятьсот девяносто второго года он помнил очень хорошо. Как и предваряющие события. Как все началось с пропажи Сереги на ровном месте и как буквально за несколько минут они прошли от крайней безнадеги до чуть ли не триумфаторов, так и не осознав полностью ни того, ни другого. Осознание пришло несколько позже. Бобров вспомнил свои первые часы в ином времени, как второпях не приняли во внимание, казалось бы, очевидные вещи и пришлось по ходу додумывать, или же попросту терпеть из-за их отсутствия. Интересно было бы сейчас спросить у Сереги про ощущения, которые он тогда испытывал. Жаль, что он сейчас далеко. Бобров подумал, что в принципе южная Африка уже сейчас вполне самостоятельное образование и там есть энергичные люди, которые прекрасно представляют себе путь дальнейшего развития и вполне могут справиться без Серегиной руководящей и направляющей роли.

Он понял, что отвлекся и опять обратился к «Летописи», как она претенциозно называлась. Вот первые три дня пребывания в древнем Херсонесе он помнил отлично. А уж первую ночь… Как они тащились с Серегой босиком по каменистой дороге, по которой и обутым-то пройти проблематично, в несуразных мокрых набедренных повязках, трясясь от холода или, что скорее, от нервного перенапряжения. И, главное, имея на двоих два десятка слов словарного запаса.

А потом оказалось, что древние греки народ гораздо более доброжелательный к жалким чужеземцам, чем даже европейские толерасты. А содержатель портового притона вообще душка. И потом, в городе на бродящих с разинутыми ртами варваров никто внимания не обращал. То ли варвары все были такими, то ли грекам было все до лампочки. Так что Бобров, вернувшись потом на два дня в свое время, настолько огорошил соратников своими рассказами, что те спервоначалу вообще ничего не соображали. Потом-то, конечно, это прошло. Но не скоро.

Торговые отношения с Херсонесом (о которых, кстати, город и не подозревал) выстраивались методом проб и ошибок. К бесспорно правильным решениям пришельцев следует отнести приобретение утлого челна и поставка за портал рыбы. Рыба действительно в море была, и было ее много. Вернее, очень много. Здесь легенды не врали. Даже несовершенные орудия древних позволяли им устраивать в городе и окрестностях рыбное изобилие. Что уж говорить об орудиях лова, приспособленных к реалиям двадцатого века, когда приходилось буквально охотиться за каждым хвостом. Когда вместо ожидаемого ведра мелочи Бобров с Серегой не смогли даже затащить в лодку набитую отборной рыбой мотню, они поняли, что это отличная статья дохода.

А дальше события заспешили как в быстро поворачиваемом калейдоскопе. И уже четырнадцатого июня, то есть, через восемь дней от начала внедрения, купленный с потрохами гражданин Херсонеса Никитос приобрел для них дом чуть ли не в центре города. Правда, если быть объективным, там все дома были почти в центре, потому что по большой оси города от левого мыса Карантинной бухты до южной оборонительной стены прогулочным шагом можно было дойти минут за двадцать.

Девятнадцатого июня они уже покупали усадьбу в районе портала. И это все благодаря выловленной рыбе. Обмен товарами с двадцатым веком был явно неравноценным — то, что здесь давалось практически даром, там продавалось за большие деньги и наоборот.

Между этими знаменательными датами четырнадцатое и девятнадцатое июня они оборудовали в новом доме лавку, заполнили ее «экзотическим восточным» товаром и стали рабовладельцами. Причем, что характерно, более молодой Серега воспринял свое превращение в рабовладельца довольно легко и даже едва не потребовал себе право первой ночи (хотя это вроде было откуда-то из феодализма), а вот Боброву пришлось ломать себя через колено. Но он потом, попозже, подумал и у себя рабовладение упразднил. А Серега столь же легко, как стал рабовладельцем, так и перестал им быть. Однако, новый дом обзавелся кухаркой, привратником и горничной, а Бобров обзавелся юной любовницей, которую в силу присущей ему скромности (хе-хе) стал называть хозяйкой усадьбы.