Южно-Африканская деспотия

Сопровождаемый все возрастающей толпой, кивая направо и налево в ответ на приветствия, Бобров добрался наконец до дверей дома и его туда буквально втолкнули. Он, правда не особо и упирался.

Попав в свои комнаты, Бобров заоглядывался.

— А где? Где?

Девчонки сразу стали таинственными до полной невозможности. Но Бобров заметил, что Златка исподтишка глянула на дверь в другую комнату, скрытую за плотной цветастой занавесью, и решительно направился туда. Поняв, что раскрыта, Златка забежала вперед и юркнула за занавесь. А вот Апи проделать то же самое не удалось — Бобров поймал ее за пояс.

— После меня, — сказал он.

Апи надула губы, но послушалась и Бобров проник за занавесь. Он хорошо помнил эту комнату. Тут раньше располагалось огромное супружеское ложе. Этакий сексодром, на котором можно было лежать и вдоль и поперек, при этом ни ноги, ни голова не свешивались. Теперь это неподъемное произведение скорее плотницкого, нежели столярного искусства было безжалостно задвинуто в дальний угол и целомудренно закрыто ширмами. Оно, правда, все равно занимало полкомнаты, но уже не так нагло.

— А за ширмой даже лучше, — интимно шепнула сзади Апи.

Но Бобров не повелся. Взгляд его был устремлен туда, где на освободившемся месте стояла детская кроватка, явно носившая на себе следы рук дяди Васи, потому что греки до такого еще не дошли. Рядом с ней стояла Златка и пожилая женщина, замотанная в длинную хламиду. Он подошел поближе и глянул через бортик. В кроватке, зажмурившись, лежал серьезный молодой человек и значительно посапывал. А повышенную концентрацию народа у своего рабочего места он небрежно игнорировал. И даже появление среди народа родителя № 2 не выбило его из колеи. Бобров даже слегка обиделся. В его понимании чадо должно родителей чувствовать инстинктивно.

Но тут молодой человек открыл глаза, посмотрел мутно и вдруг издал басовитый рев. Бобров растерялся. Чадо смотрело прямо на него и орало. Бобров представил себя со стороны: немытый, взлохмаченный, с многодневной щетиной с самых Афин. Да тут любой испугается. Он с подозрением посмотрел на Златку. Нотой было не до Боброва. Она наклонилась и подхватила вопящий сверток.

— Ну конечно, — сказала она, — мокрый. Агата, перепеленай пожалуйста. Ну вот, — она повернулась к Боброву, — и увиделись.

— Я так в детстве не орал, — сказал Бобров. — Значит, он весь в маму.

— То есть, я, по-твоему, орала? — уточнила Златка.

— Ну не знаю, — неопределенно ответил Бобров. — Я с тобой познакомился гораздо позже.

Бобров бережно обнял жену и шепнул ей на ушко:

— Спасибо тебе. Кстати, как назвала первенца?

Златка хихикнула и потерла ухо.

— Ну, как ты и просил — Дионисом.

— Да не Дионисом, а… — начал было Бобров, но потом сказал. — А впрочем, пусть будет Дионис. Дионис Александрович! Звучит! А?

Сын немедленно подтвердил это победным воплем.

Торжественный пир устроили между обедом и ужином, поэтому перед началом пира у присутствующих, пропустивших обед, основная мысль была о еде. Новая повариха если и уступала Ефимии, то совсем немного, а те, кто Ефимию не застал, разницы ощутить не могли. Перед самым пиром Бобров, уже вполне вписавшийся в жизнь поместья, дал указание подавальщицам вино в кратеры наливать разбавленным на одну треть, чтобы народ как можно дольше сохранял ясные головы.

Усевшись на свое традиционное место во главе стола и имея по бокам обеих жен, Бобров окинул взглядом стол. Народу на этот раз набралось много и слава Сереге, которому пришла в голову светлая идея надставить стол на целый метр. Медики уселись все вместе. Рядом с ними поместился дядя Вася, который вместе с Петровичем составлял как бы совет старейшин. Напротив них разместились местные кадры: Андрей, Евстафий и Никитос. Все с женами. Это у них вроде как вошло в привычку. А как с ними трудно первое время было. Ломать традицию — это вам не город закладывать. Это, пожалуй, потруднее будет. Серега с Дригисой заняли противоположный конец стола, как бы замкнув его. Рядом с ними примостилась с одной стороны Млеча, которая без Вована чувствовала себя несколько скованно, а с другой стороны Нина Григорьевна. Еще пару мест занимали новенькие, которых Бобров не знал, но Серега уже объяснил, что это нужные и знающие люди.

Бобров, поднявшись, произнес короткую речь, поздравив всех присутствующих с трудовыми достижениями и перечислив их подвиги на разных нивах. Не обошлось и без описания перспектив, причем близких. И эта часть речи всем понравилась больше всего. Особенно, когда Бобров объявил о премиальных. Местные зашушукались, делая большие глаза — они о таком слышали впервые и на всякий случай опасались. Бобров же усмехнулся про себя, он уже успел пообщаться с главным счетоводом — Дригисой и выяснил, что без труда сможет выделить каждому из присутствующих местных по пять тысяч драхм, что было вполне достаточно для покупки участка земли с приличной усадьбой. Неместные должны были получить свое от Смелкова безналичным переводом на один из банковских счетов по выбору. Смелкова с отчетом ждали со дня надень. О суммах, которые он представит, догадывалась одна Нина Григорьевна, но держала это при себе, тем более, что никто ее не спрашивал, надеясь получить самые точные сведения из первых рук.

После озвучивания причитающихся ништяков и короткого рассказа о жизни в южной Африке застолье свернуло на привычную колею и покатилось по ней под звон посуды и бульканье наливаемого вина. Бобров с ностальгией вспомнил первые пиры несколько лет назад, когда в триклинии кроме звона и бульканья слышалось еще и чавканье гостей. Сейчас народ оцивилизовался, но одновременно ушла безвозвратно прежняя непосредственность.

Насытившись и напившись, присутствующие стали разделяться на группы по интересам. Шум в триклинии стал громче, потому что говорили сразу несколько человек. Бобров, чтобы далеко не ходить, организовал группу из своих жен. Ему этого вполне хватало, а, судя по выражениям их лиц, девчонкам тоже. Златка, завладев общим вниманием, сразу перевела разговор на свое чадо. Тема оказалась интересна всем. Апи как раз примеряла на себя звание матери и ей жутко хотелось повторить Златкин путь, потому что, хоть сын и считался общим, но Апи чувствовала некую неудовлетворенность от такого материнства и ей бы очень хотелось стать мамой по-настоящему. Несмотря на все испытания, ею пройденные, девушкой она оказалась здоровой, и Петровна это авторитетно подтвердила.

Бобров посматривал на своих раскрасневшихся подружек и никак не мог определить, которая из них красивее. Он примеривался и так, и эдак, а потом бросил свое бесполезное занятие, решив, что обе лучше. Тем более, что Златка стала посматривать на него с нехорошим интересом. Очень вовремя пришла Агата, и Златка умчалась к сыну.

А Апи стала приставать к Боброву с вопросом, сколько ей причитается премиальных, как местной уроженке и, когда Бобров сказал, что ей, как, впрочем, и Златке, ничего не перепадет, спросила вроде как наивно:

— А почему?

Бобров, который принял на грудь уже достаточное количество вина, хотел объяснить кратко, но вынужден был следить за дикцией, а поэтому говорил медленно, растягивая гласные. И то, что можно было выразить несколькими словами, растянул на целую лекцию. Апи сначала слушала внимательно, надеясь получить ответ на свой вопрос, но Бобров тут же свернул в такие дебри, что она моментально потеряла нить рассуждений и уже хотела со всей непосредственностью порекомендовать Боброву пойти проспаться, но тут, слава богам, появилась Златка и Бобров озадаченно умолк, соображая, стоит ли продолжать лекцию, или все-таки начать с начала, которого Златка не слышала.

Боброва выручила, сама того не зная, жена Никитоса, которая засобиралась домой в связи с поздним временем. Бобров немедленно возразил, что комната для них всегда найдется. Никитос, тоже послушно поднявшийся из-за стола, тут же ухватился за Бобровскую фразу и сел обратно. Однако, Элина была безжалостна. Она привела кучу аргументов. Здесь были и оставленные дома девочки (девочки были уже взрослыми, а дом полон слуг), и необходимость присутствия Никитоса утром в лавке (Никитос уже давно сам не стоял за прилавком, поручив эту работу приказчикам), и, наконец, закрываемые на ночь ворота города (которые тут же открывались, если дать стражам две драхмы, понятное дело, если это не замаскированная под Никитоса скифская конница или толпа диких тавров).

Последний аргумент всех сразил, и Андрей пошел распоряжаться насчет коляски, а Евстафий — насчет охраны. Заодно разбудили заснувшего за столом Васильича, до сих пор не привыкшего к такому количеству отличного халявного вина. В общем, застолье распалось.

Бобров довольно твердо прошествовал в спальню. Апи совершенно добровольно, заслужив благодарный взгляд Златки, ушла спать в соседнюю комнату, подарив напоследок Боброву многообещающий взгляд. А Златка принялась доказывать, что длительное воздержание совершенно не сказалось на ее талантах. И когда, наконец, она угомонилась, по своему обыкновению свернувшись под боком у Боброва калачиком, за окном, выходившим во двор, уже брезжило.

Размышления Боброва на тему «спать или не спать» прервал донесшийся со стороны детской кроватки недовольный скрип, предваряющий, как уже понял Бобров, полноценный рев. Под боком заворочалась просыпающаяся Златка, не совсем понимающая где она и кто это ей мешает. Чадо издало пробный вопль и Златка, как встрепанная спрыгнула с уютного ложа и, как была голая, метнулась к кроватке.

Бобров забыл про сон и, раздвинув ширму, стал наблюдать. Златка в свете раннего утра выглядела просто восхитительно. А когда она нагнулась, чтобы извлечь ребенка, Бобров едва не свалился с кровати. Он с трудом дождался, пока Златка не перепеленает чадо и не вернется на ложе. Дилемма «спать или не спать» разрешилась однозначно.

Проснулся Бобров от того, что уже полностью одетая Златка стала стаскивать его с кровати за ногу. Мгновение спустя к ней присоединилась Апи и потянула Боброва за другую ногу. Бобров попытался взбрыкнуть, но девчонок так повело, что он испугался и покорно дал стащить себя на пол. После этого обе словно потеряли к нему интерес и ушли к ребенку, а Бобров, пожав плечами, полез было обратно, но его остановил голос Апи:

— Там Юрка из воды вылез. Весь такой черный с желтым. Сказал, что это гидрокостюм, — Апи запнулась на незнакомом слове. — Сейчас в триклинии. Вроде тебя ждет.

— Так что ж вы меня разбудили?! — стал закипать Бобров.

— А он только что вылез, — невинно сообщила Апи и Бобров, уже открывший было рот, сдулся.

Юрка сидел в триклинии один и, пользуясь этим беззастенчиво чавкал. Подавальщица стояла над ним и чуть сзади, и на лице ее был написан живейший интерес.

— Что еще есть? — спросил Юрка, интенсивно жуя.

Однако, его поняли.

— Мясо, тушеное в вине. С овощами.

Юрка оживился.

— Тащи, — сказал он и посмотрел на вошедшего Боброва. — А ты будешь?

Бобров кивнул.

— Ему тоже. И кувшин вина. Да живо мне. А не то…

Договорить он не успел, потому что подавальщица уже скрылась за дверью, хихикнув напоследок.

— Распустились тут все, — проворчал Смелков. — Никакого, понимаешь, почтения.

— Здорово, — сказал Бобров, садясь напротив. — Давненько не виделись. Что-то ты исхудал, похоже.

— Исхудаешь тут, — посетовал Смелков, вытирая пальцы об салфетку. — С такой-то жизнью. Ни сна, понимаешь, ни отдыха, — он вздохнул. — Это у вас здесь океан, Африка — романтика из всех щелей. Опять же, античность и даже, говорят, Александр Македонский. А у нас бандиты, чиновники, разборки, откаты и попил.

— Ну тоже своего рода романтика. Ноты же этим не занимаешься?

— Я-то, — испугался Юрка. — Да ни боже мой. Ты же знаешь, я человек тихий и где-то даже законопослушный. Рыбой вот приторговываю, маслом, вином исключительно для моральной поддержки штанов. У меня и машины сильно подержанные. Правда, их несколько, — тут он задумался и стал загибать пальцы. — Ну да, пять штук.

— А что за машины-то? — спросил Бобров, чтобы поддержать разговор, потому что подавальщица что-то запаздывала.

— Отечественные, — ответил Юрка и второй раз облизал ложку. — Понимаешь, они у народа вызывают жалость, а не зависть.

Тут вошла подавальщица с тяжелым, заставленным в два слоя подносом и Юрка умолк, принюхиваясь. Запахи от прикрытых досточками глиняных мисок шли умопомрачительные. В кувшине, который девушка поставила чуть в стороне, многообещающе булькнуло.

Некоторое время оба сосредоточенно поглощали содержимое мисок. Юрка причмокивал, закатывал глаза и облизывал пальцы.

— Представьте мне кулинара, — сказал он, отодвигая миску, — и я его по-королевски награжу.

— Уф, — подтвердил Бобров, допивая вино. — Хотите прогуляться или сразу к делу?

— Покоя хочется, — ответил Юрка. — Поэтому пойдем в таблинум. И прикажи подать коньяк и сигары.

— Обойдешься, — сказал Бобров. — Впрочем, коньяк можно. Но только после того, как все изложишь.

— Йа, йа, — согласился Юрка. — Натюрлих.

Уютно расположившись в кресле, Юрка сложил руки на животе и приступил к рассказу о своей второй жизни, известной немногим. Боброву и нескольким особо доверенным людям. Повествование было настолько захватывающим, что Бобров не довольствовался междометиями и целыми фразами матерного характера. Но он буквально выпрыгнул из кресла и забегал по обширному, но загроможденному таблинуму, натыкаясь на мебель.

— Необработанные алмазы, как ты знаешь, я запустил в Голландию. Цена была невелика, потому что шли они через посредника и, подозреваю, он был там не один. Да и продавал я не все, а только самую мелочь, придерживая крупные, в надежде, что появится и у нас огранщик не хуже голландских. Он действительно появился и первый же бриллиант, ты его помнишь — этакий квадратный с огранкой «принцесс», я сплавил в Израиль. Слушай, оказывается не все Евреи сбежали в землю обетованную. Я обнаружил целых двух. И оба оказались вполне интеллигентными барыгами. В общем, семьсот пятьдесят тысяч долларов. И мне до сих пор кажется, что я сильно продешевил. Так вот, на смешные пятьдесят штук мы загрузили Никитоса по маковку, и я запросто поставлю все свои пять тачек против твоего правого сандалия, если он не сделает из них менее пяти талантов.

Вот тут Бобров выругался первый раз. Юрка самодовольно ухмыльнулся и погладил себя по животу.

— Слушай же дальше. И я все-таки настоятельно рекомендую приказать насчет коньяка.

Бобров только отмахнулся. О чем пожалел уже через пятнадцать минут.

— С учетом сэкономленного у Григорьевны скопилось несколько тысяч каратов. Она их рассортировала по одной ей ведомым критериям и через две недели я имел первую партию в двести сорок восемь каратов. Кстати, забыл сказать, что от продажи первого бриллианта примерно пятьсот штук ушло на покупку дополнительного оборудования.

Заметив недоуменный взгляд Боброва, Юрка пояснил:

— Я торговался как зверь. Да и брал далеко не новье. Но, тем не менее… Но продолжим. Когда я принес пригоршню бриллиантов двум евреям, они сначала жутко перепугались и все посматривали на дверь, ожидая наверно, что следом за мной ввалится толпа бандитов, ментов, СБУшников, ФСБэшников и чиновного люда, и их тут же положат мордой в пол и немедленно расстреляют. А когда никто не пришел, они были даже разочарованы. Далее стало совсем интересно. В результате торговли мои бриллианты были оценены в четыре с половиной миллиона. И тут я встал в позу и потребовал наличные. Мои визави растерялись — столько денег у ни не было никогда. Я подождал и предложил выход — я открываю фирму на Кипре со счетом в кипрском банке, а они переводят туда бабки. И как только те бабки упадут на счет, я пересыпаю бриллианты им в карман и тихонько испаряюсь. Ты бы видел, какими глазами они смотрели, когда я собрал камешки в мешочек и сделал им ручкой.

— Так это что ж получается, — сказал Бобров, потирая места соприкосновения с углами мебели после того как сделал круг по таблинуму. — У нас теперь счет в кипрском банке? И сколько на нем? Четыре с половиной миллиона?

— С чего бы это? — Смелков был полон сарказма. — А двадцать два не хочешь? Это еще не считая тех, что я инвестировал.

Бобров разинул рот и забыл его закрыть. Заглянувшая в дверь Апи фыркнула — она таким своего мужа не видела ни разу и та поза, в которой он стоял, ей показалась ужасно смешной. Появление Апи привело Боброва в чувство. Он закрыл рот и выпрямился, поманив ее к себе.

— Милая, — сказал он. — Вели там, чтобы принесли сюда коньячку и лимонов с сахаром. Нам есть за что выпить.

Заинтригованная Апи мотнула длинным хвостом стянутых лентой на макушке волос и умчалась.

— А сколько инвестировал и куда? — деловито поинтересовался Бобров.

— Ну-у, — Юрка поднял глаза к потолку. — Пару миллионов в московскую недвижимость. И не в эти их новомодные «из стали, стекла и бетона», не, сталинский ампир и ранний Хрущев, пока он еще не начал лепить пятиэтажные кирпичи. Ну и около трех миллионов в американский хайтек.

Эппл, Майкрософт, Интел.

— А чего не в нашу нефтянку? — спросил Бобров, демонстрируя знание предмета, странное для древнего мира.

— Да ну ее, — ответствовал Смелков. — Там такое жулье подобралось, что надо иметь за спиной не меньше дивизии, чтобы чувствовать себя более-менее уверенно, — он встрепенулся. — Вот Саша Македонский со своей фалангой и гетайрами там был бы уместен.

Бобров хихикнул.

— Саша Македонский не туда пошел. Вернее, пошел он туда, но не дошел. Если бы нагнул под себя Индию, тогда бы у него получилась империя не хуже Британской или Российской. Атак — Персия. Да они по сравнению с Индией практически голодранцы. Потому что их нефть сейчас никому не нужна.

— Как никому? А нам?

Бобров отмахнулся.

— У нас ее и в Африке хватает. Мы вообще по части ресурсов уже сейчас богаче Александра Филиппыча во много раз. Только толка от этого никакого. Здесь и сейчас востребовано только золото и железо. Ну и камни. Ладно, давай вернемся к тебе.

— Давай вернемся, — охотно сказал Юрка.

У него, похоже, еще осталось чем огорошить старшего товарища. В это время дверь открылась и в таблинум вплыла Апи, балансируя подносом в левой руке в то время как в правой она держала маленькую запечатанную амфору. Сгрузив все это на стол, с которого Бобров торопливо сгреб бумаги, она сказала:

— Андрей сказал, что это из первой партии, которую придворные скифского царя очень хвалили.

— Ну я бы не стал обольщаться насчет скифов, — сказал Бобров, соскребая смолу с горлышка. — Им — что водка, что пулемет. Лишь бы с ног валило.

— Ты лей давай. Не отвлекайся, — Смелков подставил стакан. — А почему стаканов три?

Бобров с подозрением посмотрел на Апи.

— Я только попробовать, — заныла та.

— Одна попробовала… — заметил Юрка, глядя в сторону.

Бобров показал ему кулак.

— Только глоток, — сказал он Апи.

Та с готовностью кивнула.

— Зря ты детям даешь, — сказал Юрка, принимая наполненный стакан.

Пригубил, почмокал и выдохнул:

— Нектар.

— Сам ты деть, — огрызнулась Апи, лихо махнула содержимое стакана и закашлялась, вытаращив глаза и заливаясь слезами.

— Во-от, — назидательно произнес Смелков, делая глоток и бросая в рот кружок лимона, обсыпанного сахаром. — Бог, он не фраер, он все видит.

Заявлено это было столь глубокомысленно, что Апи перестала кашлять и, замерев, уставилась на Юрку круглыми глазами. Бобров слегка шлепнул ее по попе.

— Апи, приди в себя. Не слушай ты этого балабола. И вообще, у нас тут серьезный разговор. Если хочешь послушать — оставайся. Только без вопросов, реплик с места и комментариев.

Апи кивнула, вытирая слезы.

— Продолжайте, Юрик.

— Значит, идем дальше. Заканчивая доклад по нашим камешкам, скажу, что тот товарищ ювелир очень удачно вписался в наш расклад. Мы его обеспечили помещением, оборудованным всеми возможными примочками. В том числе были предоставлены каталоги всех ведущих ювелирных фирм, чтобы, значит, чувак прочувствовал тенденцию. Он тут несколько дней просто таращился и иногда хлопал себя по ляжкам. Честно, не знаю, что это означает. А потом как вцепился в работу, что, не поверишь, приходилось натурально оттаскивать для еды и сна. Я перед этим договорился с товарищами в хохляцкой пробирной палате. Занес им, как водится. Золото нам привозили из Афин. Там сейчас персидского барахла как грязи. Брали, естественно, в изделиях, а один раз удачно перепало в слитках. Нам его переплавили в электропечке и сделали две пробы. Семьсот пятидесятую и восемьдесят вторую. Они конечно отличаются несильно, но тем не менее. Первой мы клеймим изделия современные, а второй те, которые делаем под антиквариат. Пробная партия разлетелась как пирожки. Мы, конечно, не завод. И ящиками ширпотреб не гоним. У нас, типа, эксклюзив. Тем более с бриллиантами. Атак да, и перед Тиффани не стыдно.

Юрка допил остатки, поставил стакан и мотнул головой, дескать, наливай. Бобров не стал артачиться и плеснул специфически пахнущей влаги, не забыв и себя. Апи сидела тихо и внимала. Юрка пригубил и продолжил.

— Ну, с красным деревом и бивнями с рогами проблем пока не было. Всем говорю в округе, что это контрабанда и все относятся с пониманием. Таможенники, конечно, берут, куда ж без этого, зато никаких хлопот. Главное — не борзеть. Дерево, чтобы не возиться с оборудованием, отдаю на распиловку, и у них же арендую склад. И все не в накладе.

— Ну ладно, — прервал его Бобров. — Это я понял. Увеличение объемов требуется?

Смелковзадумался.

— Если только по бивням. Вышли тут на меня голландские мужчины. Пока то се. Но просматриваются дополнительные объемы примерно такие же, как и сейчас.

Бобров кивнул.

— Это мы обеспечим. Это нам не очень сложно. Дичи там сейчас в этой Африке столько, что даже представить сложно. Наши-то негры сами на слонов не охотятся, а выменивают бивни у племени охотников. А те за бусы и зеркала любой дичи добудут. Я конечно, образно говорю. Но порой даже совесть мучает. Ведь мы практически бедных негров обираем.

— Не бери в голову, — Юрке коньяк как раз, похоже, в голову и ударил. — Негры же считают обмен равноценным? Или нет?

— Ну да, — вынужден был признать Бобров. — Похоже, что их тоже совесть мучает, потому что дерева и бивней у них навалом, а вот стали хорошей нет от слова совсем. — Бобров усмехнулся. — Это мы еще им огненную воду и табак не предлагали.

— А, кстати, почему? — заинтересовался Смелков.

— Я запретил, — сказал Бобров. — У меня на них обширные планы. И алкашам в этих планах не место.

— Ну коли так, то и конечно, — довольно туманно заявил Юрка и неожиданно добавил: — После третьего стакана — отличный вкус[2].

Бобров понял и налил еще.

— Да, — спохватился Юрка, уже начиная запинаться, но все еще выражаясь довольно внятно. — Я что тебе еще хотел сказать. Ага, в общем, присмотрел я замок. В Италии. А если быть точным, то в Лангобардии. Цена смешная, всего-то пять миллионов. Но красиво до умопомрачения. Да и внутри хорош.

Бобров изумился.

— Ну и зачем нам замок? У нас вон какое поместье. А в Африке целая страна. Строй себе любой замок. И никто слова не скажет, потому что никого и нет.

— А зачем же тогда вы волочете сюда алмазы, дерево и слоновую кость, если для ваших нужд вполне хватало рыбы, масла и вина? — Юрка воззрился на него как прокурор и даже палец уставил.

И вот тут Бобров задумался.

— А действительно, зачем?

Потом пришло понимание. Бобров, как ни позиционировал себя местным правителем, деспотом и тираном, в глубине души оставался человеком своего времени. И жить в этом времени хотел богато и независимо. Точно так же как он жил сейчас во времени Александра Македонского, имея при этом почти все блага цивилизации конца двадцатого века без ее отрицательных черт. Ну, понятно, за исключением тех, что не пролезли в портал. А замок… Замок отвечал его самым затаенным желаниям. Бобров всегда хотел жить отдельно от остального народа. Но не совсем отдельно, в какой-нибудь несусветной глуши. А как бы немного в стороне, чтобы иметь возможность наблюдать и пользоваться и в то же время максимально не зависеть. Он и в поместье жил по этому же принципу: максимум автономии и при этом нормальные экономические связи (лавка Никитоса, трапезиты, страховая и судоходная компании).

А для чего он занялся алмазами и основал, можно сказать, целое государство (два города, дороги, порт и добывающая промышленность — это что вам, не государство. Да современная Россия только масштабом и отличается). Мало того, и Вована поощрил. И теперь, можно сказать, государства почти два. Ну, конечно, если негры не облажаются.

Бобров понял, что сейчас в мыслях своих заедет куда-то не туда и лучше поскорее прекратить эти размышления и довольствоваться тем, что есть. Ну и немного тем, что еще будет. А вот есть у нас здесь и сейчас очень многое. Он заметил, что Юрка продолжает смотреть вопросительно. И сказал, решившись:

— А вот затем и волочем. Чтобы здесь у тебя построить что-то вроде независимого комфортабельного приюта, где можно жить, мало обращая внимание на то, что делается в большом мире. А вот за приключениями и настоящей жизнью пожалуйте за портал. И будет вам экологически чистая пища и вино рекой и чистое море и не загаженная земля и простые люди с простыми отношениями между ними. Короче, заря цивилизации и детство человечества. А коль надоест, то опять можно в приют на отдых.

— Ну-у, — сказал Смелков. — Эка загнул. Ик. Пардон. Тогда тебе не замок, а остров нужен, — он подумал. — С замком.

Бобров оглянулся. Апи смотрела на них во все глаза и даже рот приоткрыла. Бобров смутился, словно девушка могла прочитать все его мысли, и подумал, что надо бы все объяснить и Златке и Апи. Скрывать что-либо от самых близких людей было неправильно. Заодно вспомнился и Серега, который шлялся невесть где и при разговоре не присутствовал. А еще Вован, который был в рейсе, Петрович, дядя Вася. И уже совсем мельком супруги Комаровы и Нина Григорьевна.

И тут опять подал голос Смелков:

— Ежели так, то оно, конечно, итальянцы — народ общительный. Спрашивать начнут. А что ответить? Поищу-ка я остров.

— Завтра еще поговорим, — сказал Бобров. — Но никакого коньяка.

— Собирайтесь, — сказал Бобров, входя в дом и радуясь про себя, что удачно застал всех вместе, и не надо бегать в поисках или ждать. — Через три дня отплываем.

— Как?! — одновременно воскликнули Златка и Апи, до этого мирно сидевшие за столом в компании ведерного самовара.

Чай был забыт и обе женщины, вскочив, засуетились.

— Что ж ты, раньше не мог сказать! — выговорила мужу Златка. — Мы же не успеем собраться.

А Апи, не тратя времени на слова уже бросилась вон из гостиной с явным намерением стащить в кучу все свои наряды.

— Стоять! — негромко скомандовал Бобров и Апи как стену натолкнулась, а Златка посмотрела, вопросительно подняв брови.

— Милые, любимые, дорогие, единственные, неповторимые, — скороговоркой произнес Бобров и сделал паузу. Потом добавил осторожно: — Сборов, в вашем понимании не будет.

— Как так? — всплеснула руками хозяйственная Апи, а Златка кивнула, присоединяясь.

— Все очень просто, — сказал Бобров, и женщины как-то сразу поняли, что на самом деле все очень непросто. — И зря вы на меня так смотрите. Я еще не совсем свихнулся. Вам действительно не стоит тащить с собой все это барахло, — он повел рукой, описав полукруг, и Златка с Апи как-то сразу осознали, что он имел в виду весь дом.

Женщины загоревали. Еще не зная, что конкретно им грозит, они уже жалели оставляемое добро. А надо сказать, добра собралось немало. Бобровский двухэтажный дворец был готов всего год назад и за это, казалось бы, короткое время Златка с Апи, действуя совместно, и с попустительства Боброва почти сумели превратить его в склад. Правда, в этом им содействовала не пожелавшая отдавать Боброва кому бы то ни было Ефимия, ставшая, как называл ее хозяин дома, деспотической кормилицей. А разнообразия добавляли три служанки, одна из которых, правда была приходящей.

Из мужчин же в доме кроме Боброва и его сына Диониса-Дениса жил Петрович, удачно пристроившийся к Ефимии, сочетавшей в себе не только кулинарные таланты. Этот симбиоз Боброва только радовал за исключением случаев, когда «молодые» слишком увлекались и на следующий день расслабленная Ефимия запросто могла пересолить суп. Поэтому Бобров поручил Апи, которая всегда была в курсе, в этот день прятать от Ефимии соль и перец, потому что все остальные приправы еще как-то можно было выдержать. Еще в доме были сторож и садовник, состоявшие при должностях и женах-служанках. Они, кстати, оставались во дворце, а вот Петровича с Ефимией Бобров забирал с собой.

Ефимия была в таком же положении, что и Златка с Апи, то есть получила конкретный приказ бросить все и брать с собой только самое необходимое. Естественно, она помчалась консультироваться к хозяйкам, которые, будучи ближе к телу деспота, явно должны были знать больше. А хозяйки, как выяснилось, сами были в растерянности. Они сидели в спальне, пригорюнясь, на кровати была свалена груда различной одежды, вдоль одной из стен выстроилась шеренга из двух десятков пар обуви.

Бобров был категоричен:

— Взять с собой одежду и обувь только на дорогу до Херсонеса. Стирки в пути не предвидится. И не забудьте гигиенические принадлежности и постельное белье.

Златка посмотрела на кучу барахла и из груди ее вырвался тяжелый вздох. Она привыкла доверять мужу безоглядно, зная, что в конце концов все его действия приведут только к лучшему. Апи была более критично настроена, но и она возражать не стала. Они посетовали на судьбу-злодейку и в этом им посильную помощь оказала присоединившаяся Ефимия, а потом занялись увлекательнейшей процедурой, выбирая из десятка экземпляров какой-то один, но самый-самый.

Услышав на втором этаже целый хор женских голосов, Бобров осторожно подкрался к двери спальни и заглянул в щель. Рядом с кроватью, на которой возвышалась груда одежд и белья стояла Апи, приложив к себе какое-то платье. А вокруг нее ходили Златка и Ефимия, и горячо платье обсуждали. Апи тоже молча не стояла. Бобров усмехнулся и тихонько отошел.

Передача дел остающемуся за деспота Стефаносу прошла быстро, потому что, будучи заместителем Боброва, он и так все знал. Хозяйство Стефаносу оставалось обширное — одних городов четыре, не считая деревень хлебопашцев, поселков охотников и золотоискателей. Количество народа в государстве, которое так и называлось Южно-Африканской деспотией перевалило уже за десять тысяч, а корабли все привозили новых поселенцев. В Африку ехали в основном городские жители, которые в родных городах не смогли, как красиво говорил нахватавшийся разного Смелков, себя реализовать. Почему-то, прибыв в Бобровскую деспотию, они прекрасно вписывались в процесс. Наверно потому, что их не бросали в воду в надежде, что они сами научатся плавать и не норовили всучить удочку, чтобы сами наловили себе рыбы. Нет, у Боброва плавать учили специальные люди, а рыбу ловили бригадным способом и в основном промышленными орудиями, а удочками увлекались любители в свободное время.

Само же государство, если иметь в виду страну или территорию, развивалось довольно медленно. Конечно, экспедиции по территории поездили, но Боброву, благодаря литературе из его времени и так все было доподлинно известно и он допускал экспедиции, потому что людям было любопытно узнать, куда же они попали. Все города, за исключением Кимберли, располагались на берегу океанов. Новгород, бывший столицей, Градово — Серегина вотчина на месте будущего Кейптауна и Смеловск (Юрке тоже сделали приятно) на месте, где на карте значился Дурбан (оттуда ближе всего было до месторождений золота). Все деревушки, хутора и поселки располагались, как правило, в пригородной зоне и вдоль дороге довольно интенсивным движением. А таковыми являлись всего три, соединяющие Новгород с Кимберли и с Градово, ну и Смелковск с поселком золотодобытчиков — единственным населенным пунктом названным женским именем — Злата. Бобров, когда узнал об этом, первым делом усмотрел грубый подхалимаж. Потом переквалифицировал на интригу. А позже выяснилось, что ничего подобного не было, просто основатель поселка оказался по уши безнадежно влюблен в жену деспота. Злате стал завидовать весь женский контингент деспотии. Естественно, до кого добралась весть. Злата была в растерянности, Бобров, хоть и посмеивался, был горд, а Апи просто радовалась. Бобров взглянул на это другими глазами и подумал:

— Деспот я в конце концов или как? — и назвал центральную улицу столицы, которая носила до этого название Центральная, Апи-роуд.

И с огромным удовольствием наблюдал как уже Апи стала растерянной. Но это было дело уже прошлое. А сейчас все мысли Боброва были нацелены на то, что он определил как «большой отпуск». Потому что, несмотря на начальное желание просто пожить в свое удовольствие, пользуясь благами и ресурсами сразу двух цивилизаций, оказалось, что просто пожить не получается. Ну, во-первых, оказалось, что это просто скучно и даже когда были выполнены все условия и оставалось только пользоваться, деятельная натура стала подталкивать сначала на небольшие усовершенствования, а потом чуть ли не на коренную ломку устоев. Хорошо еще, что это распространялось на одно отдельно взятое поместье. Но в группе были и более радикальные люди, предлагавшие раздвинуть рамки опыта, включив в орбиту близлежащий полис. И Боброву с трудом удалось отстоять Херсонес от настроенного самым решительным образом прогрессора — Сереги.

Во-вторых, размеренной жизни помешало природное любопытство. Никто же не отменил принципа «что будет, если…». А мозг, нагруженный информацией из двадцатого века, настоятельно требовал его применить. Так возникла судоходная компания, трапезиты и страховщики. Все это приносило деньги, с которыми пришли новые возможности. И в какой-то момент Бобров понял, что товарообмен между временами можно ведь поднять на новую ступень и естественным образом пришел к освоению Африки. Ну не один пришел, конечно, а можно сказать, коллегиально.

И вот сейчас, после очередного рывка, очередной стадии работы на износ, пришла пора расслабления и осмысления. Для этого Бобров и собирал в одну кучу ставший разрозненным коллектив. У него был очередной грандиозный, согласованный со Смелковым, план, о котором пока никто не знал. Юрке было трудно удержать все в тайне, но на него хоть работало препятствие в виде портала. А вот Бобров был доступен, и в его пользу играло только расстояние да собственное упрямство. Даже жены не смогли от него ничего добиться несмотря на применяемые, казалось бы безотказные приемы.

Когда до назначенной даты осталось два дня, Бобров поинтересовался:

— Ну как? Готовы?

Златка понурилась, а Апи стала смотреть в сторону. Наконец Златка словно через силу сказала:

— Нет еще.

— Вы, девочки, поторопитесь, — сказал Бобров. — Нам еще в Градово заходить. И в Андрианополь.

— Так, так, — Златка моментально сделала выводы. — Народ собираешь, значит. А с какой целью?

— Да. С какой? — тут же добавила Апи и они обе требовательно посмотрели на Боброва.

Бобров сделал непроницаемое лицо и направился к двери. Однако, уйти ему не дали.

— Ты что, нам не доверяешь? — спросила Златка, подчеркнув слово «нам».

— А кому же тогда доверять? — добавила Апи и шмыгнула носом.

— По-моему, ты перестал нас любить, — развила тему Златка. — И осталась одна привычка.

— А что, очень удобно, — подхватила Апи. — И далеко ходить не надо и выбор есть.

— Злая ты, Апи, — вздохнул Бобров. — Так и норовишь уколоть побольнее. А за что? Только за то, что я хотел сделать вам сюрприз. Потому и молчал изо всех сил. Думаете, легко?

— Ой! — сказала Апи и прижала ладошки к щекам, а Златка, опустив глаза, стала перебирать концы своего пояска.

Все замолчали. Тишина стала ощутимой, как булыжник. Апи не выдержала первой. Она подошла и робко потеребила Боброва за рукав.

— Бобров, миленький, прости дуру, а. Ей-богу, не со зла. Просто обидно стало. Ладно еще я, а Златке каково?

— Ты меня не выгораживай, — сказала Златка. — Обе хороши. Боги, стыдно-то как.

Бобров долго обижаться на своих девчонок не мог. Тем более, что они уже собрались разреветься. И вовсе не от того, что он что-то там от них утаил, а от того что посмели усомниться.

— Ладно, — сказал он. — Идите сюда, глупенькие. Что с вами поделать. Ну не будет вам сюрприза.

При слове «глупенькие» обе засопели чуть громче, но ненадолго.

Бобров уселся на диван, бережно обнял прильнувших к нему с двух сторон подруг и начал повествование. Причем начал он издалека и некоторые его пассажи вызывали у подруг недоумение. Но Бобров, не обращая на это внимание, вел нить рассказа дальше и девчонки, хоть и знали все это досконально, постепенно увлеклись и переживали все события заново, пока Бобров не подошел к своему знаменательному разговору один на один со Смелковым.

— Это случилось примерно два года назад, — сказал он. — Я тогда ходил за портал один. Надо было срочно проконсультироваться со знающими людьми по новым моделям паровых котлов. А вечером ко мне приехал Юрка и у нас случился интересный разговор. Ну вы помните, наверно, что о ту пору у нас было накоплено около тридцати миллионов долларей на счету и поднимался вопрос приобретения какой-нибудь старинной усадьбы или даже замка в Западной Европе, чтобы наши люди могли попользоваться, так сказать, плодами цивилизации. Тогда обсуждали много вариантов и в Италии, и во Франции, и в Германии. В общем везде, кроме Америки. Супротив Америки у нас предубеждение. Вот. И так и не пришли к общему знаменателю. А как раз через месяц наша встреча и случилась. А я после рассуждений о замках, усадьбах и виллах стал задумываться о собственном острове где-нибудь в Средиземноморье. Ну а уже на острове построить или замок, или виллу.

— Конечно, получалось дороже, — ответил Бобров на немой Златкин вопрос. — Но кто же у нас деньги считает?

— Сломать Юркино сопротивление, так как он стоял за замок, оказалось легко, потому что я ему предложил построить замок заново по выбранному прототипу, но из современных материалов и, соответственно, современными методами. Юрка повелся сходу и через пару месяцев с пришедшими кораблями я получил от него фотографии острова и нескольких прототипов замков. Я выбрал, на свой взгляд, лучший и дал добро.

И Апи и Златка посмотрели укоризненно и Бобров запнулся.

— Ну чего вы? Я же просто хотел сделать вам подарок, а кто ж заранее распространяется о подарках?

Девчонки умиротворенно вздохнули, и Златка знаком показала, мол, продолжай. Бобров посмотрел на каждую из них по очереди, хотел махнуть рукой, но руки были заняты, и он решил отложить жест.

— Ну, Юрка нанял хорошего архитектора, который не имел в прошлом никаких высотных сооружений в стиле «сталь-стекло-бетон» и передал ему технические требования, которые мы с ним составили, исподволь опрашивая тех, кто будет там жить, чтобы те, не дай боги не догадались. Ну и, сами понимаете, примерно через три месяца я получил предварительный эскиз.

Апи загорелась тут же эскиз посмотреть. Златка тоже была не против. Ну и устоять против таких взглядов Бобров, конечно же, не смог. Он сбегал в кабинет и принес пачку листов.

— Это копии, — сказал он виновато. — Подлинник-то я весь исчеркал и исписал замечаниями и пожеланиями. Ну и отправил, естественно, обратно. Так что, там сейчас почти все по-другому.

Девчонки тем не менее, выхватили у него листки и принялись их жадно рассматривать с соответствующим звуковым оформлением и жестами. Наконец, удовлетворив в какой-то степени любопытство, они подняли к Боброву лица.

— А дальше?

На этот раз Бобров имел возможность развести руками.

— А дальше все. Собираемся и плывем. Дом на острове ждет нас с нетерпением.

Апи захлопала было в ладоши, но посмотрел на Златку и осеклась. Златка выглядела серьезной и почти мрачной.

— А кто едет-то? — спросила она. — Надеюсь, не мы одни?

— Ну что ты, — ответил Бобров. — Конечно не одни. Серега с Дригисой и сыном; Саныч с Млечей и дочкой, дядя Вася с внуками. Обязательно Петрович — с кем, он пока не определился. Я имею в виду из детей, — быстро добавил Бобров, заметив удивленный взгляд Апи. — Ефимия однозначно будет. Но вы не рассчитывайте, — не преминул он вставить шпильку, — готовить она не будет. Юрка там подберет поваров из какого-нибудь афинского ресторана.

— Афинского? — удивилась Златка. — Почему афинского?

— А я разве вам не говорил? Остров-то греческий. И до Афин там час на катере. Так, идем дальше. Супруги Комаровы. Петровна совместит отдых с работой — за Апи догляд нужен.

Апи запунцовела и опустила ресницы.

— Нина будет. Скорее всего с дочкой, — продолжил Бобров. — Не знаю. Может удастся отбояриться. Не нравится мне ее дочка.

— Ты же ее не видел, — удивилась Златка.

— Я с ней знаком заочно и мне хватило. Так, теперь местные. Никитос, Андрей и Евстафий. Все с женами. И вроде все. Да, весь персонал тамошний. Старались набирать из деревень. Из Афин только повара. Далее, замок электрифицирован, есть вертолетная площадка и ангар с вертолетом и маленькая гавань с маленькой же яхтой. Ну как маленькой? Конечно, меньше Санычевых баркентин. Но ненамного. Надо же будет Санычу развлекаться. А то закиснет он на суше.

— А мы не закиснем? — лукаво поинтересовалась Апи.

— А может тебя сразу не брать? — задумчиво сказал Бобров.

— Не дразни ее, Саня, — попросила Златка. — Ей нельзя волноваться.

— Да, да, конечно, — перепугался Бобров. — Забываюсь. По ней же ничего не заметно.

Апи немедленно вскочила и сделала пируэт. Подол легкого платьица взлетел, обнажая стройные ноги. Она показала Боброву язык и снова села.

— Вот, — сказала она. — И ничего еще не видно.

Бобров погрозил ей пальцем.

— Не отвлекайтесь, — сказала Златка и опять повернулась к Боброву. — А как же мы туда доберемся? У вас же граница, таможня, куча документов.

— Так документы нужны только на вас с Дригисой, на Ефимию и еще на шесть человек, — ответил Бобров. — Да за такие деньги, какие Юрка занес, вам не то, что паспорта выправят, но и через границу на руках перенесут. Но подождать с недельку конечно придется. Правда, я пока не знаю, где мы будем ждать — в Херсонесе или же в Севастополе. Ну и, понятное дело, мы не поедем все вместе. Разобьемся на три группы и Саныч по очереди перебросит нас на яхте до Стамбула, а потом всех вместе до острова. Небось поместимся. Там идти-то по времени всего ничего. Поэтому и говорю — не берите с собой ничего. Все нужное купим на месте. Теперь все понятно?

Апи вскочила, приложила ладонь к виску и отрапортовала:

— Теперь все, командир!

— Руку к пустой голове не прикладывают, — сказал Бобров и поспешил удрать, потому что в глазах Апи стал разгораться опасный огонек.

Баркентина из Смелковска пришла точно в срок. Капитан явился во дворец и сдал под расписку месячную добычу золота. На судне кроме команды находись пять пассажиров из числа золотодобытчиков. Они отправлялись в Грецию с благородной миссией— приискать себе жен и поэтому имели при себе двухмесячное жалованье для пускания пыли в глаза будущим избранницам. Избранницы в результате должны были понять, что в Африке жизнь намного лучше, чем в Элладе и, соответственно, согласиться на переезд, потому что сами золотоискатели возвращаться в Элладу если и намеревались, то только в глубокой старости. Так сказать, на дожитие.

Да и что там было в той Элладе. Ну, конечно, философия и искусство были на высоте, с этим не поспоришь. Что же касаемо бытовых удобств, то здесь Эллада проигрывала с разгромным счетом. Даже считающаяся центром Ойкумены столица Эллады — Афины не имела уличного освещения и общественного транспорта, не говоря уже о водопроводе с холодной и горячей водой, отоплении и канализации с очисткой. Ну и еще много разных полезных в повседневной жизни мелочей. Во всяком случае, простой народ, который кормит, обувает-одевает философов, поэтов, скульпторов, живописцев, едет сюда десятками. Наверно, ехали бы и сотнями, да корабли больше не берут. В связи с этим местные архитекторы забросили свои монументальные сооружения и перешли на, так называемый деспотом, ширпотреб. В общем, отправляющимся в Элладу на поиски счастья было над чем подумать.

Бобров стоял у трапа второй баркентины, которая была предназначена под, так сказать, «командный состав». Петрович уже загрузил на борт Ефимию, которая так страдала от неизвестности, ждущую ее впереди, что даже исхудала. Ждали только запаздывающих Златку с Апи. Наконец рядом лихо затормозил паровик, выпустив струю пара. Из его недр выбрались Златка и Апи. Апи сразу бросилась к Боброву и повисла на нем. И прежде чем тот понял, что его отвлекают, предводительствуемые Златкой двое дюжих матросов уже тащили по сходням огромный сундук. Следом нянька вела за руку двухлетнего Диониса-Дениса. Тот упирался и тянулся к отцу. Но пока молча.

Рядом захохотал Петрович. Апи отошла и посмотрела плутовски. Бобров понял, что его развели, но совершенно не обиделся, только махнул рукой.

— Ну вот, — сказала Апи. — Даже неинтересно.

Вован отчалил в полдень. На борт взошел курьер из Кимберли с мешочком алмазов, и матросы сразу стали выбирать швартовы. За кормой взбурлила вода и судно медленно отошло от причала.

Океан встретил их шедшей с запада пологой зыбью. Навстречу попался спешивший к Воротам сейнер, за кормой которого орали чайки. Бобров стоял на юте, вцепившись в релинги, и смотрел на удаляющийся левый мыс с торчащим на оконечности маяком и вдруг подумал, что в деспотии его именем не названо ни одного города. Да что там города, — ни одного хутора.

— Не уважают, — подумал Бобров лениво и передернул плечами. — Зябко что-то. Пойду-ка я в каюту, да вздремну до ужина.

Однако, его планам не суждено было сбыться, потому что рядом с кроватью стоял открытый сундук, содержимое которого было разложено по покрывалу, а рядом в задумчивости стояли Златка и Апи. Бобров как увидел, так сразу понял, что здесь ему однозначно не светит и пошел в соседнюю маленькую каютку, предназначенную для сына и няньки, которых в данный момент Вованов боцман знакомил с палубным хозяйством. Бобров устроился на узком диванчике, поерзал досадливо и на удивление быстро заснул.

Через пять минут в дверь заглянула Златка. Задумчивое выражение ее лица тут же поменялось на виноватое. Она вернулась в большую каюту, вещи немедленно были убраны, сундук закрыт и задвинут в угол. Боброва осторожно разбудили и препроводили на подобающее ему место. А еще через пару минут он опять спал, но уже между своими женами, которые полежали тихо, стараясь не беспокоить Боброва, да и тоже заснули.

Пробуждение было ужасным — дверь каюты загудела как будто по ней от души били чем-то тяжелым. А ведь наверно так и было. Вырванный из сна Бобров мгновение соображал где он и кто он, потому что слишком резок был переход к бодрствованию. И совсем уже было собрался действовать, но его опередила Апи, верная своему правилу — любить и защищать. В отличие от прижавшейся к Боброву Златки, она выскользнула из-под покрывала, одновременно схватив с тумбочки лежащий там револьвер, и как была голая в два прыжка достигла двери. А Бобров, оторвав от себя Златку, которая оказывается решила прикрыть его своим телом, только-только стал сползать с кровати, шаря по каюте взглядом и не находя больше никакого оружия (пояс с ножнами и ножом остался в соседней каюте).

Тем временем, Апи рывком распахнула дверь. За ней стоял ухмыляющийся Серега с Дригисой, которая тут же, вскрикнув, попыталась за него спрятаться. Ухмылка у Сереги застыла, и он стал медленно-медленно поднимать правую руку (чтобы закрыться от пули что ли). Еще бы, перед ним стояла сама Эриния. Лицо ее было искажено бешенством, зубы оскалены, глаза сужены до щелок. Не хватало только шевелящихся змей на голове. Револьвер плясал в руке, но не от страха, а от ярости. Она едва успела дернуть ствол вправо и вверх, как грохнул выстрел.

В тесноте помещения он прозвучал как гром. Все замерли. Тихо скулила Дригиса. Подбежавший Бобров обхватил трясущуюся Апи, бросил мимолетный взгляд в сторону белого Сереги.

— Цел?

Серега только слабо мотнул головой. Раздался топот. По трапу ссыпался Вован. За ним гораздо осторожнее спускался Петрович. В этой ситуации лучше всех себя показала Златка. Она, двигаясь вроде не спеша, но как-то очень быстро, набросила на плечи халатик, переняла у Боброва все еще шипящую как большая кошка Апи и утащила ее в маленькую каюту.

Поняв, что все уже благополучно закончилось, Бобров демонстративно медленно натянул штаны и кивнул все еще стоящим в коридоре:

— Заходите, чего уж там.

Вован молча помотал головой и убрался наверх. Петрович, обойдя все еще стоящего столбом Серегу, поспешил за Златкой. Серега наконец отлип, лицо его приобрело нормальный цвет и он, почему-то глядя по сторонам, с опаской перешагнул порог. За ним, как пришитая, двигалась Дригиса.

— Ну и кто тебя учил так стучать? — поинтересовался Бобров.

Серега виновато промолчал. Дригиса толкнула его кулаком и прошипела:

— Я тебе говорила. Говорила?

— Так, подождите здесь минут пятнадцать-двадцать, — сказал Бобров, исчезая за дверью, куда только что вошел Петрович.

В каютке уже было тесно. Успокоившаяся Апи (как быстро, — поразился Бобров) сидела на диванчике замотанная в покрывало. Рядом пристроилась Златка и, обхватив ее за плечи, гладила по голове. Тут же стоял Петрович и поглядывал на Апи профессионально. Однако, не предпринимал никаких действий.

Бобров опустился перед Апи на колени, сжал ладонями ее щеки и поцеловал.

— Спасибо тебе, защитница наша!

И тут Апи заплакала. Она всхлипывала и не вытирала катящихся по щекам слез.

— Ну почему у меня все время так выходит? Скажи, Бобров, ну почему?

— Нормально у тебя выходит, — сказал Бобров совершенно искренно.

— Правда? — Апи сразу перестала плакать.

— Правда, правда, — подтвердил Бобров. — А то, что ты в Серегу не попала, так это ему просто повезло.

— Но я не хотела попадать в Серегу, — запротестовала Апи.

Бобров, видя, что Апи уже в порядке, решил сменить тему.

— Вы обе молодцы, — сказал он. — Златка меня вон телом закрывала. Да увидев такое тело, ни один супостат не посмеет стрелять.

Златка смутилась, а Апи улыбнулась.

— Ты смеешься над нами, Бобров?

— Никогда! — торжественно сказал Бобров. — Я вами горжусь.

Петрович, видя, что пациентка вполне адекватна, пока Златка ходила за халатиком, пощупал у нее пульс, оттянул веки и заставил показать язык, чего Апи, похоже, проделала с удовольствием.

В большую каюту все вышли предваряемые Петровичем. Апи первым делом бросилась к Дригисе, которая, видно, собрала все свое мужество, чтобы не удрать и стала просить у нее прощения. Прощение ей было тут же даровано и через минуту они уже весело болтали ни о чем. Серега такой процедуры не удостоился.

Оказывается, Вовановы баркентины уже час как стояли в Градове, а Бобров с семьей, значит, ни сном, ни духом. Оттого, получается, и Серега вел себя так по-хозяйски, находясь, практически, на своей территории.

Бобров вышел на палубу и с интересом стал рассматривать берег. Он не был в Г радове несколько месяцев и за это время городок вырос почти на треть, распространившись вверх и влево. А ближе к берегу возвышалось нечто монументальное с портиком и колоннами. Бобров удивился.

— Что это у тебя? — спросил он подошедшего Серегу.

— Это? А. это что-то вроде горсовета и исполкома в одном флаконе.

— И ты там заседаешь? — сыронизировал Бобров.

— Ну что-то типа того, — ответил Серега. — Понимаешь, у нас правление коллегиальное, но я главный.

— Хм, — сказал Бобров. — Занятно. А вон там чего народ возится?

— Ага, — оживился Серега. — Это мы затеяли элеватор.

— Да брось ты, — поразился Бобров. — Это же сложнейшее сооружение, — он подумал. — Ну насколько я знаю.

— Ну мы же не ультрасовременный городим, — рассудительно сказал Серега и Бобров поразился прозвучавшей в его словах уверенности.

— Вырос Серега. Ой вырос. Есть на кого деспотию оставить, — немного в шутку, немного всерьез подумал Бобров, а вслух сказал:

— А чего тебе амбаров — то не хватало?

— В амбарах условия хранения не соблюсти, — начал объяснять Серега. — Два года еще можно продержаться, а потом или плесень, или еще какая напасть. А у нас, как ты знаешь, из Крыма вывезено несколько семей скифов-хлебопашцев. Они себе наделы взяли, типа «отсюда и до горизонта». Мы им из паровиков мини-тракторы склепали — трехлемешный плуг тянут как за здрасьте. А когда первый урожай в амбары не поместился, мы и затеяли элеватор. Хорошо тогда Вован подсобил — два транспорта зерна увез. Где он его пристроил — так и не сказал.

— Ты бы мельницу построил посоветовал Бобров. — Мука всяко меньше места при перевозке занимает.

— Это теперь уже после элеватора. Строителей на все не хватает.

— А кого за себя оставляешь?

— Да есть тут один, — Серега заулыбался. — Вернее, одна. Мужа ее я назначу, но все равно все дела на ней будут висеть.

— Ишь ты, — удивился Бобров. — Вона, значит, как.

Портовый кран, пыхтя как живой, пронес над палубой схваченную бочечным узлом здоровенную бочку с зерном и аккуратно опустил ее в трюм на ряд установленных ранее. Грузчики, отцепив стропы, бросились бочку крепить.

— Саныч! — крикнул Бобров. — Кому зерно?!

— Неграм! — ответил Вован с юта.

— Так ты бы им лучше муки отвез.

— Обойдутся, — буркнул Вован. — Пуская мельницу изобретают.

Баркентины отчалили под вечер и сразу отправились в открытый океан, забирая к северу, чтобы обойти острова и выйти на Бенгельское течение. Дорога Вованом была изучена досконально и, если бы не вмешивались шторма, он мог бы приходить в порт назначения с точностью поезда. Вот и сейчас за ужином, когда речь зашла о времени прибытия в Луанду, Вован это самое время назвал с точностью до часа, но не преминул добавить, что, если ничего не помешает.

— Кстати. — поинтересовался Бобров. — А почему Луанда все еще Луанда? Я считаю, что это непорядок. Кто у нас открыл сей пустынный берег?

— Владимир Александрович, — подсказал Петрович.

— Кто основал там поселение на ровном месте? И кто, наконец, организовал и направил тамошнее племя?

— Все он, — Серега, руки которого были заняты, мотнул подбородком в сторону молчаливого капитана, который поняв к чему идет дело, стал еще молчаливее.

— Ну так вот, — резюмировал Бобров. — Я предлагаю назвать город именем, а точнее, фамилией нашего капитана.

— Я — за, — сказал Серега. — А как это будет звучать? Андриановск?

— Андрианополь, — сказал начитанный Петрович и добавил: Надо застолбить не только место, но и название.

— Да ну вас, — сказал капитан, но даже неискушенному человеку было заметно, что ему предложение Боброва, да и название, рекомендованное Петровичем, очень приятно.

— На карты нанеси, — заметил Бобров, а прятавшаяся за ним Апи добавила вполголоса. — И неграм растолкуй.

Через неделю баркентины, шедшие все это время одна в виду другой, уже бросали якоря на рейде нового города — Андрианополя. Городом Петровичева крестника назвать было сложно. Только при известной доле фантазии можно принять несколько глинобитных хижин не то что за город, скорее, за деревню. Правда, стоящая чуть в стороне фактория добавляла к образу деревни также и городские нотки.

Сложенное из могучих стволов драгоценного дерева двухэтажное здание фактории с многочисленными пристройками и отдельными флигелями, сараями и навесами, огороженное стоящими вертикально заостренными чуть менее могучими бревнами высокой ограды являло собой зримое воплощение мощи белых покровителей племени. Старый вождь не зря приводил сюда представителей иных племен, чтобы они увидели, ощутили и прониклись. И представители после лицезрения этой громадины уходили впечатленные по самые брови. И таким образом хитрый дед сумел не только предотвратить несколько кровавых конфликтов, но и значительно расширил сферу своего влияния.

При этом в фактории не было ни одного белого. А жил там Максимка. Вован выполнил свое обещание и сделал его начальником, и Максимка был ему безмерно благодарен. Когда-то его избрали в качестве жертвы, чтобы смягчить гнев белых людей, владык огня и грома. А он из жертвы превратился в статного, уверенного в себе молодого человека, запросто общающегося с великими белыми людьми, плавающими на больших лодках, запряженных духами огня. Максимка по популярности превзошел, пожалуй, самого вождя племени, которого Максимкин покровитель Вован Саныч немного шутливо называл вождем черномазых. Но Максимка ни в коем случае не посягал на власть вождя. Он везде так всем и говорил. Пока.

Максимке, понятное дело, претило работать самому, да и зазорно это было. Его бы не поняли даже соплеменники, не говоря уже о других племенах, представители которых тоже стали захаживать в факторию. Поэтому в фактории работало чуть больше десятка слуг. Максимка поселил вместе с собой старую мать и двух младших сестренок. И родственники, и слуги Максимку очень уважали. А кое-кто даже побаивался. Особенно после того, как Вовановы спецы смонтировали на речке, на берегу которой стояла фактория, минигэс и провели в факторию электричество. Электролампочки моментально сделались божествами и им на полном серьезе начали поклоняться. До девственниц в качестве жертв, правда, не дошло, но Максимка уже стал над этим задумываться. Однако, как человек, прикоснувшийся к цивилизации, человеческих жертв он не понимал, а вот принести в жертву такое понятие как девственность… Пока Максимке вполне хватало двух молоденьких жен.

Делегация в составе Боброва с женами, Вована, Сереги с Дригисой, Петровича с Ефимией, капитана второй баркентины и двух старпомов в фактории приняли с большой помпой. Торжественностью приема Максимка поднимал и свой авторитет. Максимкины кухарки с ног сбились, готовя европейские блюда, потому что Максимка знал, что белые люди к пище его племени относятся с большим предубеждением.

По результатам симпосиона (а именно так Бобров назвал это застолье) было принято решение признать деятельность Максимки на посту администратора плодотворной и полезной (а Максимка действительно очень трепетно относился к товарам и свято блюл принципы бартера, просто у него были другие статьи личных доходов) и рекомендовать его на должность сатрапа города Андрианополя и окрестностей его. Когда Максимке довели на доступном ему языке, чем это ему грозит, он едва не бросился лобызать ноги Боброву. Его сдержал тонкий налет цивилизованности и Вован.

После отплытия белых хозяев Максимка напился пальмового вина и гонял по фактории обеих своих жен и престарелую мать, крича, что он теперь не какой-нибудь фактор, а сам сатрап и с ним шутки плохи.

— Зажрется, — сказал Бобров Вовану, когда берег скрылся из вида.

— Непременно, — согласился Вован. — Но других Максимок у меня для вас нет.

На Канарах, куда попали через две недели изматывающего пути в полном безветрии и удушающей жаре, задержались на целые сутки, потому что извели все дрова и воду, и не ушли, пока не пополнили запасы, чтобы уж наверняка хватило до Сиракуз. А в Сиракузах в порту царило уныние, потому что, как объяснили Вовану капитаны скопившихся торговых судов, пользуясь отсутствием боевых триер, ушедших на восток, активизировались карфагеняне, избравшие объектом своей извращенной любви исключительно греческие суда. Если это была месть за Тир и Сидон, так ее надо было вершить раньше. Так что начальник порта прямо спросил, не желает ли знаменитый капитан дать укорот гнусным пиратам.

С Сиракузами надо было дружить и Вован согласился посодействовать. До Карфагена было всего ничего, а каждая баркентина несла уже две пушки калибром около ста миллиметров, изготовленные из тяжелых буровых труб. Гоняться за отдельными кораблями и жечь дрова, расходуя ресурс машин, Вован не стал, а отправился прямиком к обители зла. За полмили до ворот порта баркентины легли в дрейф и пушкари, заранее скалясь, вкатили в жерла чугунные ядра. Пушки стреляли попарно. После залпа кораблю надо было развернуться градусов на шестьдесят. За это время ранее стрелявшие успевали перезарядиться. Ядра летели километра на полтора. Среди них примерно половина была полой и внутри находился сгущенный кустарным способом бензин. Пушкари не целились, а палили «примерно в том направлении».

После того, как на припортовые сооружения и стоящие суда обрушилось два десятка пудов чугуна, в порту начались пожары и паника. Вован счел миссию законченной и скомандовал отход., по пути утопив еще пару боевых кораблей, борта которых, как выяснилось, легко пробивались ядрами. Уповая на то, что карфагеняне поняли откуда им прилетело, Вован со спокойной совестью отправился дальше.

На Крите, куда они забежали пополнить запасы, доброжелатели посоветовали им постараться пройти Эгейское море ночью, днем отстоявшись в Милете и на Лесбосе. Они объяснили это активностью греческого флота и, в частности, афинского, который, так сказать, с радостью лег под македонцев. Вован призадумался. Привлекать к себе внимание пальбой направо и налево он не хотел и решил внять советам. Присутствующие на борту идею одобрили. Тем более, что идти было каких-то двое суток. Атам Понт — практически дом родной.

Однако погода внесла коррективы и, добравшись до Милета, который начал помаленьку отстраиваться и уже не походил на безобразную груду камней, Вован отметил усиление ветра со стороны Малой Азии. Через час ветер перерос в полноценный шторм баллов на семь и Вован решил рискнуть, зная, что ни одна триера в такую погоду носа из порта не высунет. Знакомые милетцы ужаснулись, но Вован заявил, что он и не в таких условиях хаживал и баркентины ушли в шторм, держа курс на северо-запад.

Ветер лупил в правую раковину, бортовая качка удачно совмещалась с килевой и на судне примерно половина народа лежала в лежку. Зато скорость даже под половиной зарифленных парусов была никак не менее двенадцати узлов. Это Вован на глаз определил, потому что лаг на таком волнении давал значение, близкое по смыслу к стоимости березовых дров в Африке. На траверзе острова Скирос развернулись и пошли прямо в устье Геллеспонта. Волна стала заходить на правый крамбол, но положение страждущих это нисколько не изменило. И только, когда высокие берега пролива загородили суда от ветра, народ начал приходить в себя.

Придя в себя, народ обругал капитана, но Вован только посмеивался. Кстати, в Пропонтиде шторма уже не было. Заработал камбуз и оголодавшие за двое суток вынужденного воздержания пассажиры стали добирать упущенное, имея в виду, что остальное доберут уже дома. Но, выйдя из Босфора, нарвались на встречный ветер. А Вован, видно, решил до конца быть противным и погасил котел. Поднявшийся ропот он пресек тремя словами:

— Это что, бунт?

И баркентины пошли круто к ветру через все море. Скорость, понятное дело, тут же упала до шести узлов. В общем, в бухту они вошли вечером следующего дня. Боброва, сошедшего на берег одним из первых, наверху встретил приплясывающий от нетерпения Смелков. И, не дав ему опомниться, тут же заорал:

— Вы где болтаетесь!? Мать-перемать!

Бобров, обалдев от такого напора, только беззвучно открывал рот, но из-за его спины вывернулась Златка и, безмятежно-благожелательно улыбаясь, сообщила:

— Юрик, мы с самой южной Африки думали, как бы попасть вовремя, но боевые действия на море нас сильно задержали. Ты уж прости нас, — и она опять улыбнулась.

Улыбка у Златки действовала безотказно, как оружие массового поражения. Тем более, что подоспевшая Апи добавила радостно:

— А не простишь — я тебя зарежу.

Теперь пришла очередь Юрки беззвучно открывать рот. Но он быстро справился с собой и заржал. Однако потом резко оборвал смех, оглядел поднимающийся по трапу народ и сказал:

— Я там втаблинуме студию организовал. Поэтому тем, кто едет, надо привести себя в цивильный вид и через полчаса пожаловать фотографироваться на документы. Списки отъезжающих в первую, вторую и третью очереди я прибил на дверях.

Юрка собрался уже уходить, но тут заметил подошедшую няньку с малолетним Дионисом-Денисом на руках.

— Ты смотри, какой здоровый вымахал, — сказал он и ткнул пальцем в Златку. — На Златку похож.

It's a long way to Tipperary[3].

Тщательно замотав карту памяти пленкой, Смелков прошествовал к пристани и, картинно помахав рукой таращившимся на него матросам на стоящих в бухте кораблях, нырнул. Его никто не провожал, потому что дел у обитателей поместья было выше, чем по горло.

Для начала Бобров собрал в таблинуме отъезжающих. При этом он настоял, чтобы отъезжающие были в полном составе за исключением малолетних детей. Ну, то есть, местные товарищи (не будем показывать пальцем, хотя это был Евстафий) по старой памяти решили, что семью должен представлять мужчина, так как именно он и есть ее глава, а остальным членам в лице баб и детей надлежит смиренно внимать тому, что глава изречет. Даже если это будет заведомая глупость.

Бобров давно боролся с этим пережитком, и только такой заскорузлый ревнитель традиций как Евстафий хоть и проигрывал в этой борьбе, но иногда все-таки взбрыкивал, за что демонстративно лишался винной порции. Жена Евстафия — женщина тихая и добрая говаривала Боброву:

— Оставь ты его. Пусть себе тешится.

Но Бобров был тоже упрям и не терял надежды своего министра обороны и нападения перевоспитать. Он бы давно избавился от неудобного воина, если б не знал об отношении грубого мужика к своей жене. А вот поэтому и не избавлялся.

Ну, сейчас-то все были в наличии. Бобров оглядел контингент. Немалых размеров таблинум был заполнен под завязку. А ведь еще не было малолетних детей. А у некоторых из присутствующих родственники, которых они намеревались взять с собой, вообще находились за порталом. И это, еще не считая отсутствующего семейства Никитоса, составлявшего целых пять человек.

— Так, — сказал Бобров, усаживаясь за стол и придвигая к себе чистый лист бумаги. — Начнем, пожалуй. Значит, кого я называю, поднимает руку, громко говорит «здесь» и переходит на правую от меня сторону, — Бобров показал куда. — Итак, Андрей.

Управляющий, ухмыляясь, поднял руку, сказал: «здесь» и перешел на правую сторону. В это время вся публика дружно смотрела на него, словно Андрей совершал нечто из ряда вон выходящее.

— Ты утверждаешь, что с собой никого не берешь, — Бобров занес руку с ручкой, готовясь поставить галочку.

Андрей пожал плечами, мол, сколько говорить можно. Бобров хмыкнул, поставил галочку и перешел к следующему.

— Евстафий!

Министр обороны и нападения, несколько рисуясь, щелкнул сандалиями и, вскинув правую руку, проревел: «здесь!». Когда он отправился направо, Бобров подумал, что Евстафий слишком уж злоупотребляет военными фильмами.

— Ника!

Жена Евстафия после всех процедур присоединилась к мужу и, стараясь сделать это незаметно для окружающих, прислонилась к нему. В это время дверь распахнулась и втаблинум влетел запыхавшийся Никитос. За ним толпились такие же запыхавшиеся домочадцы.

— Я не опоздал? — взгляд Никитоса обежал присутствующих и остановился на сидящем Боброве.

— Самое время, — сказал Бобров. — Так что, слушай то, что остальные уже знают, — и Бобров повторил свою инструкцию. — Продолжаем. Никитос!

Никитос вытер лоб извлеченным из складок хитона платком, бодро отрапортовал: «здесь» и отправился в компанию Андрея и Евстафия. Следом за ним перебежала успевшая отдышаться Элина.

— Стоп, — сказал Бобров, когда на место отошедшей Элины выдвинулся Петрос, ставший уже полноценным древним греком. — Никитос, насчет детей подтверждаешь?

Никитос усиленно закивал, а Элина посмотрела на Боброва с недоумением. Бобров поставил у себя закорючку и махнул Петросу направо.

— Дядя Саша, обижаешь, — набычился Петрос, не трогаясь с места. — Ну какой я ребенок?

— А я и не говорил, что ты ребенок, — заявил Бобров. — Просто пока ты живешь с отцом и не женат, он за тебя отвечает. Въехал? Освободи место. Другие тоже хочут.

Петрос покладисто кивнул, мол, понял, и отошел к родителям. За ним потянулись сестры.

— Ну и кто у нас последний? — Бобров занес ручку над списком. — А последний у нас Вован Саныч. Имеешь что сказать?

— Имею, — кивнул Вован. — Я это… идти в первую очередь не отказываюсь, но после того как всех перевезу, хочу вернуться, потому что Млеча не едет из-за дочки. Все-таки она слишком мала, чтобы таскать ее через портал.

— М-да, — сказал Бобров. — Может быть Млеча и права. Но в любом случае, это ваш выбор. Далее, вторая очередь. То же самое, только отходите налево. Комаровы! Вижу. Нина!

Нина Григорьевна пошла было за супругами, но ее остановил вопрос Боброва:

— Дочку берешь?

— Беру, — она посмотрела на Боброва с вызовом, но тот, ставя галочку в списке никак не отреагировал.

— Петрович! — возгласил Бобров, поднимая голову от списка.

— Здесь, — поспешил сказать Петрович.

Но прежде чем он перешел налево, Бобров сказал:

— А у меня для тебя сюрприз. В этой группе ты пойдешь старшим. Я думаю, что вы с Ефимией прекрасно справитесь.

— Может не надо? — осторожно спросил Петрович.

— Надо, Петрович, надо. Ты у нас самый ответственный. А Ефимия своим акцентом задурит мозги любому пограничнику.

— Я и таможеннику могу, — скромно вставила Ефимия.

— Вот таможеннику не надо, — строго сказал Бобров. — Им уже уплачено и может получиться обратный эффект. Продолжим, — Бобров посмотрел в список. — Собственно, по второй группе все. Тогда третья. По ней у меня только один вопрос. К дяде Васе. Ты определился, кого берешь с собой?

— Не смог, — с досадой сказал дядя Вася. — Поэтому беру обоих. Я с Юркой уже все обговорил.

— Ну ладно, — остановил его Бобров. — Ты не нервничай. Во всем должен быть порядок. Ну обоих, так обоих. Места все равно больше чем народу. Ну а с остальными все понятно. Вот наличествует Серега, вотДригиса. А вот… Златка, а где Апи?

Златка растерянно оглянулась и непонимающе пожала плечами.

— Только что была тут.

— Что за несносная девчонка! — воскликнул Бобров. — Ну погоди, я тебе задам!

Все стоящие заулыбались. Они прекрасно знали, что скрывается за Бобровскими угрозами в адрес младшей жены.

— А теперь объявление! Первая группа отправляется послезавтра, рано утром. Поэтому Никитосу с семейством предлагается провести завтрашнюю ночь в усадьбе, а то вам так рано городские ворота не откроют. Вован Саныч отправляется на сутки раньше, чтобы успеть вступить в командование яхтой. Команда там сборная, но Юрка обещал, что местных не будет. Особо предупреждаю женщин — барахла с собой не тащить. Возьмете все необходимое на несколько дней. Все понятно?

Женщины слабо зароптали. Мужики последние слова Боброва встретили одобрительно.

— Тогда у меня все, — сказал Бобров, сворачивая список.

— Шеф, а когда идет вторая группа? — задала вопрос Ефимия.

— Да, когда? — опомнились одновременно Петровна и Нина.

— Через четыре дня после первой. Ну, ориентировочно. А вообще Саныч сообщит, когда выйдет из Босфора.

После собрания прошло уже два часа, а Апи все не было. Часовой на башне усадьбы доложил, что видел повозку с Апи на пути в город. Что могло случиться с девушкой в городе, где Боброва знали даже уличные мальчишки. Бобров начал беспокоиться и Прошка верхом отправился в город. Он взял с собой рацию, обязуясь докладывать каждые пятнадцать минут. Первое сообщение было получено через четверть часа после того, как Прошка въехал в городские ворота.

Пустая повозка была обнаружена в переулке недалеко от порта. Бобров сразу рванулся к конюшне, но его удержал Евстафий, сказав, что от Прошки будет гораздо больше толку, если ему не будут мешать. Попытавшийся было вырваться из дружеских объятий Бобров быстро понял бесперспективность своих попыток и смирился. А вот услышавший про порт Вован бросился к пристани и на «Севастополе» на всякий случай стали поднимать пары. Одновременно из ворот усадьбы вырвался и поскакал в сторону города всадник. Евстафий послал своего зама к начальнику городской стражи, снабдив его инструкциями и мешком серебра для стимуляции.

Еще через десять минут Прошка доложил, что подключил к вопросу Агафона и его агентура отправилась прочесывать порт.

Следующие сообщения от Прошки и от зама Евстафия были получены почти одновременно. Сначала Прошка сообщил, что по данным агентуры Агафона, на один из купеческих кораблей затолкали связанную рабыню, после чего корабль немедленно отвалил и взял курс на выход из бухты. Агафонов агент клялся, что никогда бы не подумал, что эта одетая в лохмотья девка может быть женой столь уважаемого человека, а то бы, конечно, он доложил сразу. Потом зам Евстафия отрапортовал, что были допрошены воины, дежурившие на крайней юго-западной башне. Так вот, они видели корабль и обратили внимание, на то, что, выйдя из бухты, тот сперва направился на юг, будто бы в Гераклею, но, отойдя достаточно далеко, почти до пределов видимости, вдруг повернул на восток.

— Там у одного воина очень острое зрение, — словно извиняясь, сказал Евстафиев заместитель.

Евстафий тут же вскипел.

— А у нашего на башне есть бинокль. И он, значит, ничего не видел. Почему не доложил? — и совсем было хотел бежать разбираться.

На этот раз Боброву пришлось его удерживать.

— Ты подумай, откуда часовому знать про этот корабль. Да тут их десятки в день проходят. Давай лучше мне воинов на пристань.

— Я тоже иду, — вскинулся Евстафий.

— Нет, — твердо сказал Бобров. — Ты здесь останешься. Похищение может быть отвлекающим маневром, чтобы устроить штурм поместья, когда мы все отправимся в погоню.

Последние слова он прокричал уже на бегу.

Через пять минут дежурный десяток цепочкой потрусил к пристани, оставив в оружейной копья и получив взамен десять дробовиков (Смелков давно создал в усадьбе запас огнестрела). Странное это было сочетание — помповик и махайра. Но все привыкли.

Предусмотрительный Вован уже с полчаса как держал разогретым котел и как только последний воин перепрыгнул на палубу, тут же отдал швартовы. «Севастополь» буквально выпрыгнул из бухты.

— Куда теперь? — лично встав у штурвала, спросил Вован.

— Теперь налево, — ответил стоящий рядом Бобров. — И учти, у них почти три часа форы.

— Догоним, — уверенно сказал Вован. — Тут против наших двенадцати узлов никто не пляшет. Аза три часа они даже до Ялты не дойдут. Короче, до того места, где будет Ялта.

Корабль, теоретически бывший похитителем, они настигли на траверзе будущего Артека. Это еще Вован шел вдоль берега, повторяя все его изгибы.

— Во-первых, меньше вероятность, что нас заметят, — пояснил он нетерпеливому Боброву. — Потому что наши белые мачты будут теряться на фоне известковых осыпей. Ну, а во-вторых, если мы зайдем со стороны моря, у них всегда будет возможность пристать к берегу и смыться в горы. С таврами еще есть вероятность договориться, а вот с тобой — нет.

Бобров выругался. Воины, торчавшие на палубе, понимающе зловеще ухмыльнулись. Командир вкратце объяснил им суть. Апи в поместье любили, а молодежь вообще боготворила, переключившись с оставшейся ослепительно-красивой, но ставшей аристократически холодной Златки. Так что Бобров был не единственным, кто желал настигнуть похитителей. Даже кочегар, высовываясь из чрева, спрашивал:

— Ну что, скоро?

Возле головы Медведь-горы Вован сбавил ход и послал на бушприт впередсмотрящего с биноклем. Тот, показывая рукой, мол, самый малый, наконец резко поднял ладонь.

— Стоп! — тут же отреагировал Вован. — Малый назад.

Впередсмотрящий сполз с бушприта и помчался на шканцы.

— Кэп, они совсем рядом. Кабельтовых в шести. И до берега им не меньше кабельтова.

Вован думал не больше секунды.

— Полный вперед! — рявкнул он в амбушюр. — Всем укрыться за фальшбортом и приготовиться к абордажу! А тебя что, не касается! — заорал он на Боброва.

Баркентина набирала ход, отрезая небольшое по сравнению с ней суденышко от берега. Суденышко шло под веслами, помогавшими надутому желто-красному парусу. По всему выходило, что гребцы на нем выбились из сил, так что скорость баркентины уже превышала его скорость раза в два и продолжала расти.

Когда между судами остался кабельтов и объект погони, поняв, что ему не уйти, резко повернул к берегу, Вован поднес ко рту рупор.

— Стоять! — заорал он. — Или открываю огонь!

В горячке Вован забыл, в каком он времени и что древним грекам его угроза открытия огня ничего не говорит. Так что они и не отреагировали.

Через минуту, когда суда еще больше сблизились, а противник и не думал останавливаться, Вован махнул пушкарям.

Левая пушка солидно громыхнула, выбросив белый клуб дыма. Грохот ушел к берегу и вернулся эхом, отразившись от прибрежных гор. Сильно в стороне от суденышка по воде заскакало ядро и подняло фонтан воды, смешанной с галькой, врезавшись в берег. Для непросвещенного древнего грека это был практически апокалипсис. Весла бессильно повисли в уключинах и сразу несколько человек бросились спускать парус.

— Малый назад, — скомандовал Вован, перекладывая штурвал.

Баркентина стала снижать скорость. Когда между судами остался зазор в несколько метров, из-за фальшборта выскочили воины. Оба гика были заранее вывешены за борт и к их нокам привязаны штерты. Ухватившись за них, воины в мгновение ока перелетели на палубу чужого судна. Бобров, понятное дело не мог остаться в стороне и воспользовался штертом, свисающим с нока фока-рея.

Очутившись на чужой палубе, он первым делом сорвал со спины помповик и выстрелил в воздух. Команда купца, скопившаяся у противоположного борта и со страхом взирающая на необычно одетых и решительно настроенных воинов, после Бобровского выстрела дружно рухнула на колени. Оставив двоих надзирать за командой, Бобров с остальными бросился обыскивать судно.

— Господин! Я знаю, что вы ищете! Я покажу! — крикнул один из команды.

Бобров услышал.

— Ну-ка, давайте его сюда.

Подбежавший матрос или как его там сходу ткнул пальцем в то место, где Бобров уж точно искал бы в последнюю очередь.

Когда сбросили несколько оказавшихся неожиданно легкими тюков, под ними обнаружилась лежащая без сознания девушка в остатках богатой одежды. Ну, богатой она оказалась только при ближайшем рассмотрении. А так рвань и лохмотья. Бобров почему-то вспомнил, что Агафоновский агент принял ее за рабыню именно из-за одежды. Девушка была качественно избита, связана и с кляпом во рту.

Бобров спрыгнул в трюм и бережно убрал с ее лица спутанные волосы. Перед ним, закрыв глаза, лежала его Апи. Темная злоба стала медленно подниматься из глубин сознания, затапливая то рациональное, что еще оставалось. Бобров тряхнул головой и резко провел ладонями по лицу. Предаваться мести было рановато. Бобров аккуратно вытащил изо рта Апи кляп. Девушка часто задышала ртом и открыла глаза. Увидев над собой склонившегося мужа, она слабо улыбнулась.

— Сейчас, сейчас, маленькая, — Бобров заторопился, поднимая легкое полуобнаженное тело.

Стоявший рядом воин сноровисто перерезал веревки, стягивающие руки и ноги.

— Давай сюда! — крикнул свесившийся через планширь Вован. Рядом с ним стоял здоровый матрос.

Бобров поднял Апи на вытянутых руках, вспомнив, как Серега точно так же делал несколько лет назад.

— Разберись тут пока, кто есть, кто, — сказал он старшему из воинов и тоже полез на борт.

Десятник кивнул и Бобров уже на палубе баркентины услышал сочный звук удара и вопль.

Апи уложили на палубу, притащив пару матросских коек, и Бобров лично принялся растирать ей конечности. Девушка сначала молчала, закусив губу, а потом, не выдержав, застонала.

— Сволочи, — бормотал Бобров. — Сволочи. Беременную…

Оставив на секунду свое занятие, он глянул через фальшборт. Двое воинов держали за руки человека, выделяющегося одеждой среди других моряков, а десятник медленно вел острием ножа поперек его лба, оставляя красную черту. Человек дергался и отчаянно верещал.

— Не дергайся, — ласково приговаривал десятник. — В глаз попаду.

Бобров вернулся к жене, но Апи уже пыталась встать, болезненно морщась.

— Апи! — укоризненно воскликнул Бобров, делая попытку уложить ее обратно.

Все, кто был на палубе, чтобы не смущать полуобнаженную девушку, отвернулись и даже отошли к противоположному борту. Так что рядом никого не было. Вован, свесясь через планширь, с интересом наблюдал за процессом экстренного потрошения.

— Я уже в порядке, — отозвалась Апи. — Помоги мне встать.

Бобров, покачав головой, поставил Апи на ноги и обнял, прижав к себе.

— Глупышка, — сказал он ей на ушко. — Куда ж ты одна поехала. Здесь тебе все же не Африка. Здесь, чтоб ее, цивилизация.

Апи молчала, уткнувшись носом мужу в шею и только длинно со всхлипом переводила дыханье.

— Ну пойдем, маленькая, — сказал наконец Бобров. — Я тебя сейчас в постельку. Одеяльце. Нам еще часов пять обратного хода. Тут уж Саныч торопиться не будет.

— Не буду, — подтвердил Вован, отходя от борта и тем самым открывая Апи обзор.

Дальше все произошло так быстро, что мало кто успел среагировать, а если кто и успел, то его реакция безнадежно запоздала. Апи издала вибрирующий горловой звук, который Бобров потом уже сравнил с визгом шин по асфальту, вырвала у него из ножен на поясе тяжелый нож и одним движением вспрыгнула на планширь. Бобров уважал Регистр и планширь на его кораблях был не ниже метра над палубным настилом. Десятник, по-своему уговаривающий купца расколоться, только-только начал поворачиваться на звук, а Апи уже летела в великолепном прыжке.

Остатки модного хитона, сдуваемые встречным потоком, почти не скрывали изумительного тела и казалось, что в воздухе парит богиня. Богиня мщения.

— Апи! — заорали одновременно Бобров и Вован, бросаясь к фальшборту.

Но девчонка уже коснулась босыми ногами палубы, присела, опершись на левую руку, чтобы погасить инерцию, а в следующий момент выпрямилась, почти падая вперед, и вонзила нож в низ живота мужика, которого держали двое воинов. Десятник не смог ей помешать. Да он, честно говоря, и не собирался этого делать. Он даже немного отшагнул в сторону.

Мужик, получивший в живот на ладонь стали заорал так, что в окрестных горах наверно со страху обделались все тавры. Апи, оказывается, успела перевернуть нож и сейчас дернула его вверх, распарывая мужику брюхо, и отскочила в сторону. На палубу вывалился сизый комок кишок. Мужик, не переставая вопить, глядел на них с ужасом.

В это время сверху спрыгнул Бобров. Схватив Апи за талию, он потащил ее прочь, бросив десятнику:

— Добей.

Тот кивнул и, шагнув вперед, мазнул мужика ножом по горлу. Вопль сразу оборвался, сменившись хрипом и бульканьем.

Апи, дернувшись пару раз, прижалась к мужу и на этот раз разрыдалась. Так и стоявшая на коленях команда купца сползлась теснее и негромко выла. Один из Вовановских матросов сбросил сверху штормтрап и Бобров, посадив Апи на сгиб руки и придерживаясь другой, стал медленно подниматься. Вован перенял у него девушку и поставил на палубу.

Когда Бобров перебрался через планширь, снизу к борту подошел десятник.

— А что с этими?

— А ничего. Возьмите у Саныча топор и прорубите в днище хорошую дыру. До берега недалеко и команда доплывет. Ну, а кто не доплывет, значит, судьба такая.

Баркентина уходила прочь от медленно тонущего судна, команда которого, похватав что полегче, косяком плыла в сторону недалекого берега. В каюте Бобров обтирал смоченной в горячей воде тканью свою Апи. Апи льнула к нему, всхлипывая, и бормотала:

— Бобров, миленький, я тебя так люблю, так люблю.

А у Боброва сердце рвалось от нежности.

Домой вернулись в полной темноте. Но усадьбу свою заметили издалека. Она была ярко освещена и везде мелькали тени обитателей. Когда подошли поближе, то оказалось, что вся пристань была заполнена народом. Не поместившиеся на ней усеяли верх берегового обрыва. Везде горели факелы, потому что для придания достоверности электрическое освещение к пристани не подводили.

Судно ошвартовалось в полном молчании встречающих. А когда на палубе показалась Апи в накинутом на плечи одеяле, толпа словно взорвалась. От воплей можно было оглохнуть и появившийся вслед за Апи Бобров принялся было народ уговаривать, но его никто не слушал. Возвращение Апи домой было подобно триумфу. Она со всеми обнималась, начиная со Златки, с которой они дружно ревели друг другу в плечо в течение примерно пяти минут и все остальные взирали на это сочувственно и благостно. И потом каждый норовил обняться с ней или, хотя бы коснуться. Наконец Бобров отбился от всех желающих, сказав, что девчонка и так натерпелась и еле стоит на ногах. А вот потом ему пришлось туго, потому что Апи поделилась со Златкой своими мыслями о роли Боброва в ее чудесном вызволении и его целый час обкапывали слезами и обцеловывали буквально с головы до пят. Боброву даже стало не по себе от такого избытка чувств, потому что сам он считал свою роль в спасении Апи не такой уж выдающейся и, если по совести, то приоритет надо было отдать Вовану или Прошке. Но он, понятное дело, женам ничего об этом не сказал, а обнял их покрепче и заснул под утро умиротворенный.

А вот утро Бобров банально проспал. Златка ухитрилась как-то ускользнуть, оставив их с Апи досыпать. С Апи было все понятно — она натерпелась, и ей отдых был просто необходим, а Бобров обиделся. Тем более, что день предстоял заполошный и надо было везде успеть. И поэтому Златку ожидало страшное наказание. А когда Бобров, приняв такое решение, стал осторожно выползать из-под одеяла, проснулась Апи. И тоже обиделась, что ее не разбудили.

Выбравшись из спальни с твердым намерением найти Златку и объяснить ей как она неправа, Бобров с Апи обнаружили, что вся усадьба, да что там усадьба — все поместье стоит на ушах. Андрей, коему полагалось еще неделю назад сдать дела и спокойно ожидать отправки, вдруг решил, что без него все встанет навсегда, и затеял объезд и обход. Ну и ездил бы сам. Так и нет, он потащил за собой целый хвост причастных, словно возомнил себя кометой. Не отставал от Андрея и великий воин Евстафий. Он тоже вдруг вспомнил, что не все еще сделано для бессмертия и учинил чуть ли не строевой смотр своему воинству. Бобров, конечно, старался в его дела не лезть, но даже он был удивлен и хотел мягко напомнить Евстафию за обедом, что он вообще-то завтра отъезжает и что как бы перед смертью не надышишься. Но Евстафий на обед не явился и Боброву стало страшно подумать, что он там учинил с бойцами. Особенно, в плане того, что он по настоятельной просьбе того же Евстафия перевооружил пару десятков бойцов огнестрелом, назвав это взводом огневой поддержки.

Как потом оказалось, Евстафий, сговорившись с Вованом, отправил этот взвод на одном из судов подальше от города для огневой подготовки.

— Ну и на хрена? — спросил его уже вечером Бобров. — Они у тебя что, стрелять не умеют?

— Надо, — упрямо ответил министр обороны.

Ну, Вован — тот вел себя совершенно предсказуемо. Хотя и убывал он максимум на две недели, тем не менее, собрал вокруг себя всех наличествующих капитанов и их помощников и долго им что-то втирал, а те внимали. Видимо, что-то занятное, как издалека определил Бобров, не рискуя подходить близко, потому что Вован не терпел вторжения в свою епархию.

Лучше всех, по мнению Боброва вел себя Никитос, как нарочно, прибывший с семейством аккурат к обеду. Воздав должное кухне усадьбы, он отправился в уголок таблинума, где стоял телевизор и, сделав звук потише, чтобы не мешать Златке и Дригисе, занятых подсчетами, стал смотреть фильм «Коммандо», выбранный им за то, что там язык было знать вовсе не обязательно. А Никитосовы домочадцы отправились кто куда. Петрос сразу помчался на пристань и шастал по стоящим там кораблям, приставая с расспросами к матросам. Казалось бы, молодому человеку в его возрасте больше пристало интересоваться оружием и, соответственно, приставать к Евстафию, но того не было, а оставшиеся никаких указаний не получали. Да и Петрос был малый не совсем стандартный и его первой любовью было не острое железо, а белые крылья парусов с тех самых пор, как дядька Александрос впервые взял его в свою лодку.

Сестры же, являясь брату полной противоположностью, атаковали Апи, ставшую в последнее время не только героиней складывающегося народного эпоса, имеющего, кстати, под собой вполне реальное основание, но и признанной законодательницей самых передовых течений древнегреческой моды, потому что побывала во многих городах и многое повидала. К тому же она была единственной обладательницей коллекции глянцевых журналов, регулярно поставляемых ей Смелковым, потому что Златка, после рождения сына, ко всем тряпочным делам слегка охладела. И сейчас девчонки с трепетом душевным перелистывали страницы Бог, Космополитен, Элле и других шедевров полиграфического искусства, а Апи с важным видом давала пояснения. Остров, он конечно оставался островом, но там же рядом Афины, где наверняка херсонесские хитоны не в моде. Девчонки смотрели гораздо глубже чем предполагал Бобров.

А в это самое время ихняя мамаша пропадала на кухне, выведывая у новой поварихи секрет приготовления рыбы в кляре.

В общем все оказались при деле. Бобров посмотрел, посмотрел и решил тоже особо не переживать. В конце концов все взрослые люди и должны понимать, что два с половиной тысячелетия и несколько тысяч километров это вовсе не от усадьбы до городских ворот.

Поэтому основная дорожная лихорадка началась рано утром, когда Бобров выстроил отбывающих в короткую шеренгу. Женщин откровенно потряхивало. Да и их мужья, похоже, тоже были не в своей тарелке. По крайней мере, на Никитосе это было хорошо заметно. Один Вован был спокоен. Но оно и понятно.

Бобров решил лично сопроводить отпускников, надеясь, что его присутствие добавит им твердости духа. Женщинам, понятное дело, понадобились акваланги, потому что ныряльщики из них были никакие. На пристани Бобров еще раз кратко проинструктировал народ и приказал погружаться в порядке очереди. На той стороне путешественников ждал бот со свешенным с кормы штормтрапом.

Когда все мокрые и довольные перебрались на палубу, Бобров перекинулся парой слов с зевающим Юркой и сполз в воду, махнув своим на прощанье. Бот развернулся и пошел на Щитовую.

На следующий день из вод бухты вынырнул довольный Смелков и, оставляя мокрые следы, направился прямиком в триклиний. Слух разнесся моментально и к триклинию стал собираться народ. Когда со стороны судоверфи примчался Бобров, широкий коридор перед триклинием уже был запружен людьми. Замотанный в широкое полотенце Юрка что-то беззастенчиво врал сидящим напротив Златке, Апи и Дригисе. Увидев Боброва, он посерьезнел, откашлялся, отпил вина прямо из стоящего на столе кувшина и сказал:

— Шеф, все в порядке. Яхта ушла. Вован доложил по радио, что он уже в нейтральных водах. Завтра до обеда они будут в Стамбуле. Так что готовьте вторую очередь.

Те, кто стояли поблизости и слышали Юркину речь полностью, передавали его слова дальше. Народ радовался и начал потихоньку расходиться. Но самые умные сопоставили его слова о скором отбытии второй очереди и то, что во второй очереди состоят все врачи. И скоро в медпункт выстроилась толпа ненамного меньше той, что выстраивалась в триклиний. Хорошо, что люди, благодаря регулярным осмотрам и профилактике, были в основном здоровы и со всеми желающими управились за день. Тем более, что оборудованию скромного усадебного медпункта вполне могла позавидовать городская больница, у которой таких денег отродясь не было.

Смелков опять появился через два дня.

— Шеф, — доложил он. — Вован вышел из Стамбула. Поэтому завтра с утра я буду ждать вторую очередь. Одновременно забросим товар для Никитосовских лавок. Учтите, товара много. Таскать вам — не перетаскать, — он хихикнул, посетовал на то, что ему некогда, а то бы…, взял приготовленные бриллианты, подмигнул Апи, а она в ответ показала ему язык, и был таков.

Бобров только руками развел.

— Экий он, право.

Во второй очереди слабым звеном была только Ефимия, ни разу не бывавшая за порталом. Но Бобров не счел нужным ее инструктировать, уповая на Петровича и остальных членов команды. Акваланг на этот раз понадобился только ей, потому что, прожив несколько лету воды, Ефимия так и не освоила технику ныряния. Она даже плавать не научилась, а краснеть за нее пришлось Петровичу. А вот остальные тетки воды нисколько не опасались. Бобров даже на этот раз не стал их провожать через портал, доверив это дело Сереге. Тем более, что с получением товара он всяко лучше справлялся.

После отбытия второй очереди, в доме стало пустовато. Особенно это ощущалось во время трапез, которые, как правило, были совместными. Заместители Андрея и Евстафия как-то не стремились занять их места за столом, а Бобров и не настаивал, зная, что все это временно.

Когда отправили товар, которого действительно оказалось много, в Никитосовские лавки, расположенные теперь не только в Гераклее и Ольвии, но даже в Афинах, делать в поместье стало практически нечего. Нет, дела, конечно, были, но затевать что-то на оставшиеся пару дней как-то не хотелось. Бобров собрал оставшихся и предложил перекантоваться до отъезда за порталом. Его предложение было принято единогласно, и вечером того же дня лучший пловец Серега отправился в одиночку через портал, чтобы привести плавсредство для остальных. Апи, конечно, плавала еще лучше Сереги, но Бобров ее кандидатуру даже не рассматривал и Апи, понимая его, не обижалась.

Серега полностью оправдал оказанное ему высокое доверие и где-то через час дежуривший с той стороны портала Бобров вынырнул возле пристани с радостным известием. На суше уже было все готово. Дядю Васю с мешком барахла запустили первым и после его благополучного прохода пошли матери с детьми. На детей были надеты этакие водолазные мини-колокола с запасом воздуха, матери их держали, а отцы, надев ласты, обеспечивали буксировку.

Операция перехода заняла совсем немного времени, но сумерки уже сгустились настолько, что пришлось зажечь ходовые огни, что на пустынных водах бухты выглядело достаточно сиротливо. На Щитовой ждал предупрежденный Юрка на своем автомобиле типа «сундук на колесах».

— Делать вам нечего, — недовольно пробурчал он. — У меня вообще-то все запланировано на послезавтра.

— Да ладно тебе, — благодушно сказал Бобров.

В Бобровскую двушку набилась масса народа. Хорошо еще, что дядя Вася отправился к родственникам. Дети освоились быстро и затеяли беготню, хотя разбежаться в Бобровской квартире это надо было уметь. Однако, обилие впечатлений сыграло с ними злую шутку и сил на беготню почти не осталось. После того как детей уложили, взрослые приступили к позднему ужину. Попытка разместиться на кухне впятером бесславно провалилась, поэтому каждый со своей тарелкой разбрелись по квартире, стараясь особо не шуметь.

На следующий день, сразу после полудня явилась яхта, о чем по телефону доложил Смелков. Бобров тут же сгонял в гараж, реанимировал машину на что ушло не менее получаса и то только потому, что Юркин механик регулярно машину навещал. Дамы ехать категорически отказались, а Бобров с Серегой смотались в порт и навестили Вована на борту яхты.

Яхта Боброву понравилась. Двухмачтовая шхуна длиной тридцать с половиной метров по ватерлинии была стилизована под старину. А когда Вован провел его по помещениям, Бобров понял, что его понятие о роскошной отделке сильно отстает от действительности и положил себе перестроить каюты на баркентинах в соответствии с последними тенденциями.

Потом прибыл Юрка на своем сарае и привез целую кипу документов на всех, включая детей.

— Я, пожалуй, тоже с вами пойду, — вдруг сказал Юрка. — Наши ювелиры потерпят месяцок. Надо их в тонусе держать.

Таможня не придиралась вовсе. Дядьки там были пожилые, солидные и положительные. В смысле, им положили, и они сочли это достаточным. А вот погранцы были как на подбор — молодые и здоровые. И решили придраться. А в качестве объекта выбрали Апи. Апи посверкивала глазами, но молчала. Наверно понимала, что ей будет, если она зарежет вон того, крайнего. Но тут пришел Юрка, разрулил создавшуюся идиллию и выгнал парней на хрен. А Вован быстро отвалил, пока те думали, обижаться или нет.

И опять море от горизонта до горизонта, словно и не прошло две с половиной тысячи лет. А вот Босфор изменился коренным образом. Движение по нему было гораздо интенсивнее, чем даже на улицах древних Афин. А на месте домишек Византия стоял огромный город. Настолько огромный, что дух захватывало. Бобров первый раз увидел Стамбул и был им поражен. Сам город особого впечатления не производил, но в сочетании с Босфором, мостами и кораблями выглядел просто феерично. А уж что говорить о девчонках, которые из крупных городов видели только древние Афины. Они столпились у лееров и по мере движения яхты перемещались с носа в корму пока не вышли в Мраморное море. Они даже про детей забыли, пока те не напомнили о себе дружным ревом на два голоса.

В отличие от Босфора Дарданеллы такого внимания не удостоились, хотя вид старых фортов по обоим берегам настраивал на философский лад, типа, «Бігігапзії…». Но длинная кишка пролива успела надоесть, тем более, что Вован из-за ограничения скорости практически еле полз. Однако, рассвет встретили уже в Эгейском море. И когда берега скрылись из вида и на горизонте еще не появились острова, Апи заявила, что она не видит разницы с четвертым веком. Но Вован, не ожидая попутного ветра, врубил оба дизеля на полную мощность, тем более, что яхта числилась моторно-парусной и ее парадный ход был чуть выше двадцати узлов. Так что после полудня миновали остров Лемнос, а через несколько часов и Скирос. Уже в сумерках по правому борту потянулся подсвеченный разгорающимися огоньками остров Эвбея, а когда опустилась темнота, яхта нырнула в пролив между ним и островом Андрос. А потом вышедший на палубу Смелков сказал не уходившим с нее девчонкам:

— Ну, вон он, наш остров.

На фоне темной массы огромного острова слева, подсвеченного несколькими довольно тусклыми огоньками, выделялись несколько огней поярче, собранных практически в одном месте так, что они почти сливались. И над ними, словно подчеркивая их белое сияние, горел яркий красный огонь.

— Чего красный-то? — спросил Бобров. — Навевает, знаете ли.

— Надо, — уклончиво ответил Юрка.

Вован сбросил ход. Ночью он подходил сюда в первый раз и поэтому осторожничал. И сразу же вспыхнули огни, высвечивая небольшую бухточку и вытянувшийся от берега короткий пирс.

— Знай наших, — горделиво сказал Юрка.

Вован кивнул и перевел дизеля на «малый назад». Яхта мягко коснулась скрипнувших кранцев пирса.

— Приехали, — возгласил Юрка. — Все за мной.

Несмотря на поздний вроде час, пирс не был безлюдным. Два человека приняли швартовы с яхты и набросили их на битенги.

— Весь табор спит, — доложил один из них по-русски.

— Ты же говорил, что персонал греческий? — шепотом спросил Бобров.

— Персонал — да, — также шепотом ответил Смелков. — А вот охрана вся русская. Не доверяю я чего-то этим грекам, — пожаловался он. — Измельчали они. Нет таких как Евстафий.

— Кстати, как он там? — спросил Бобров.

— А это ты сам у него спроси, — Юрка изящно ушел от ответа. — Я же здесь не был. Поэтому не в курсе.

Народ затолкали в стоявший на берегу микроавтобус. Автобус был настолько микро, что всем мест не хватило и Апи разместилась на коленях Боброва, что ее нисколько не возмутило, а Серега вообще представлял собой основание пирамиды, потому что у него на коленях сидела Дригиса, а у той — дочка. Севший впереди Смелков сказал извиняющимся тоном:

— Вы уж потерпите. Тут недалеко. Конечно, есть дорожка напрямик, но она не освещена и крутовата.

Микроавтобус взял с места и они покатили. Бобров знал от Юрки, что остров довольно высокий и что дом размещен на самой вершине, но что дорога окажется столь длинной — не ожидал. Дорога плавно поднималась все выше, постоянно поворачивая налево. Редкие столбы с горящими фонарями делали окружающую темноту еще более непроницаемой. И все как-то разом закончилось, и микроавтобус выкатился на широкую заасфальтированную площадку, огороженную с трех сторон блестящими металлическими перильцами. С четвертой стороны площадки возвышался ДОМ. Огромное, белое даже в ночи, великолепие было призрачным и нереальным. Все разговоры стихли, и народ начал молчавыгружаться. Даже непоседливые внуки дяди Васи притихли и только молча таращились.

— Ну как тебе? — вполголоса спросил довольный произведенным эффектом Смелков.

— Нет слов, — ответил Бобров. — Если ты хотел меня удивить, то, считай, что тебе это удалось. Но я смотрю, что ты проект творчески переработал.

— Где уж мне, — отмахнулся Юрка. — Архитектор потрудился, дай ему Бог здоровья.

— Бобров, возьми этого помпона, — вмешалась в разговор безапелляционная Апи. — А то Златке тяжело, а пацана, видно, укачало.

— Да, да, — сказал Бобров, подхватывая сына.

Зевающий Дионис-Денис был действительно тяжел. Златка облегченно вздохнула. А из высоких дверей дворца (иначе это сооружение было никак не назвать) выкатился толстый коротышка и устремился к группе вновь прибывших.

— Местный управляющий, — шепнул Юрка. — Давайте, обустраивайтесь. Завтра поговорим.

По сравнению с внешним обликом, насколько видно было в темноте, тяготеющем к готике, сильно разбавленной барокко, внутренние интерьеры дворца были избавлены от лепнины и позолоты на каждом шагу. Зато, как заметил Бобров, пока управляющий вел его с женами на третий этаж по коридорам и холлам, внутри не было ни одного угла, тем более, прямого (ну, кроме соединения стен с полом). Все потолки были сводчатыми, причем в холлах свод был даже крестовым, и стены переходили одна в другую с плавными закруглениями.

— Интересно, — подумал Бобров. — А у нас в комнатах тоже так будет?

И потихоньку поделился увиденным с Златкой. Апи несла тяжелую сумку и все ее внимание было приковано к ней — чтобы не задеть за что-нибудь и не уронить.

Наконец управляющий привел их к нужным дверям и распахнул их. Боброву показалось, что где-то далеко прозвучали фанфары. Апи с облегчением бросила сумку у порога и умчалась обследовать помещения. Златка последовала за ней, но гораздо медленнее и, с интересом осматриваясь. Бобров кивком поблагодарил управляющего, который, расплывшись в улыбке, коротко поклонился и закрыл за собой двери.

Бобров огляделся. Комната, куда они вошли имела площадь метров в пятьдесят и почти квадратную форму. Сводчатый потолок подпирался стоящей по центру колонной. Колонна хоть и была квадратной, в соответствии с общей тенденцией имела сглаженные углы. Бобров не любил обширных жилых помещений, справедливо считая, что домашним уютом там и не пахнет. Однако, гостиная хоть и была большой, неуютной все-таки не выглядела. Наверно потому, что стены были затянуты не слишком строгими обоями, пространство было разгорожено на три зоны стеллажами, ну и мебель настраивала на совершенно не деловой лад.

Вернувшаяся Апи доложила, что кроме гостиной имеются еще детская, спальня, кабинет, будуар (при этом она почему-то хихикнула), а также ванная комната и туалет. Наличествовала даже небольшая кухонька, оборудованная, тем не менее, по-серьезному: с электроплитой, холодильником, шкафчиками с посудой и даже с запасом продуктов. И Златка там уже что-то режет. На этом Апи доклад окончила и упорхнула помогать Златке.

Поздний ужин был легким, а потом жены по обоюдной договоренности решили, что Боброву надо отдохнуть, потому что утром он должен быть выспавшимся и свежим. Поэтому его поползновения были решительно пресечены. И то потому, что женщин было двое. Одна бы нипочем не устояла (как признались они потом друг другу).

А вот утром, даже не позавтракав, вся Бобровская орава, включая малолетнего дитя, отправилась знакомиться с местом обитания.

Коридор, куда они вышли, на всем протяжении был пустынен. Правда, там того протяжения было не более двадцати метров. А потом он поворачивал и что там делалось за этими якобы углами видно не было вовсе. Бобровым моментально овладел зуд исследователя. Апи он овладел, похоже, раньше, потому что она первая заглянула за угол, радостно вскрикнула и исчезла.

Правда, встревоженный Бобров не успел даже дойти до поворота, как Апи вернулась, таща за руку улыбающегося до ушей Смелкова.

— Доброе утро, шеф, — сказал он. — Как спалось на новом месте?

— Ты это к чему? — подозрительно спросил Бобров.

— Я не из зависти, — отмазался Юрка. — Я вообще.

— А-а. Ну тогда реабилитирован. Веди, показывай, что тут. Ты ведь, как я понял, самый главный здесь знаток.

— Ну и покруче знатоки найдутся, — скромно ответствовал Смелков. — Возьми вон Петроса. Он за неделю не только замок, но и весь остров облазил.

— Ладно, не скромничай. Ты, небось, знаешь нюансы те, что Петросу и невдомек. Так что, валяй, Вергилий.

— Яволь, — щелкнул тапочками Юрка.

Девчонки сразу взяли его с двух сторон под руки, Бобров взгромоздил сына на плечи и вся процессия шеренгой (благо, ширина коридора позволяла) отправилась на экскурсию. Юрка разливался соловьем, и подача материала в его изложении выглядела завлекательно и неожиданно.

— Как вам всем известно, — начал Юрка и замолк, ожидая реакции.

Но не дождался, хмыкнул и продолжил:

— Самое простое было найти подходящий остров. Тем более, что граничные условия тобой были заданы.

— Когда это я задал граничные условия? — недоуменно спросил Бобров. — И какие?

— Ну не ты сам, а Златка, — не растерялся Юрка. — Но я-то думал, она тебя просто озвучила.

Бобров посмотрел на Златку, а та приняла независимый вид.

— Ладно, — сказал он, покрутив головой, — продолжай.

— Хорошо, — покладисто сказал Юрка. — Продолжаю. Так вот, граничным условием выступало Эгейское море. То, что на карте появится Турция, Златка знать не могла и полагала все острова в море греческими. Из этого я и исходил. А у греков этих островов видимо-невидимо. И их спокойно можно купить. Ну я посмотрел выставленные на продажу и выбрал этот. Нам на нем сельским хозяйством не заниматься, как, впрочем, и животноводством, и туристический бизнес не развивать.

Бобров одобрительно кивнул. Девчонки слушали внимательно. И даже Дионис-Денис сказал:

— Гы-ы.

— Фотографии я посылал. А сейчас мы поднимемся на башню, и вы все увидите в натуре и собственными газами.

— А что, тут еще и башня есть? — округлив глаза, спросила Апи.

— Милая, — проникновенно произнес Юрка. — Это же замок. А в замке всегда есть башня. Ну хотя бы тот же донжон.

— А что такое донжон? — тут же спросила Апи.

— Идем, — сказал Бобров. — А то Апи у нас девочка любопытная. Она до вечера может вопросы задавать.

На верхней площадке башни, куда они поднялись по четырем маршам обычной лестницы, а никакой не винтовой, как надеялся Бобров, было просторно хоть танцуй. Возле одного из бортиков была закреплена армейская стереотруба, возле которой отирался человек в одеяниях защитного цвета. Он сразу уставился на Златку и Апи и Бобров не стал бы его за это винить, но Юрка сказал:

— Ты не на тех таращишься, боец. Лучше бы за морем следил.

Человек понуро кивнул и приник к окулярам.

— Ой, а можно мне глянуть? — Апи просительно посмотрела на Юрку и Боброва.

— Глянь, — небрежно ответил Смелков и повернулся к Боброву.

И пока девчонки по очереди, радостно повизгивая, смотрели в стереотрубу, а воспрянувший духом боец объяснял и показывал тонкости владения инструментом, Юрка водил Боброва по периметру площадки, демонстрируя ему остров с высоты птичьего полета.

Остров представлял собой здоровенную фасолину, один конец которой был широким, а другой раза в два уже. Такая вот дефективная фасолина. Почти везде остров круто обрывался в море, исключение составляла впадина на фасолине — небольшая уютная бухточка с пляжиком. В бухточке располагался пирс, к которому была пришвартована яхта, и длинное одноэтажное строение.

— Эллинг, — пояснил Юрка. — Там у нас катер и моторная лодка. Не будешь же на соседний остров или в Афины яхту гонять.

На острове имелись целых две горы.

— Вот эта была около двухсот метров, — Юрка топнул по площадке. — А та, — он ткнул пальцем. — Сто пятьдесят два. Обе срезали. Здесь ты видишь замок и сквер. А там, — Юрка опять ткнул пальцем, — вертолетная площадка.

— Что, и вертолет есть? — осторожно поинтересовался Бобров.

— Есть. Как не быть. Несерьезный, конечно, но двух пассажиров берет. Теперь о коммуникациях. От пристани и вертолетки проложены дороги. Узенькие, конечно, но у нас здесь и транспорта почти нет. А тому, что есть, вполне достаточно. Для любителей передвигаться пешком есть несколько троп. Помимо них можно тоже передвигаться, но это уже будет экстрим. Электроснабжение с соседнего острова. Ну и аварийка предусмотрена. Как же без этого. Телевидение и интернет спутниковые. Вон на крыше тарелка. Вот вроде все по острову. Да, совсем забыл. Зеленые насаждения в основном искусственные. Но все подобрано сообразно почве и климату. Теперь все.

— В копеечку небось влетело, — насупился Бобров.

Юрка бесшабашно махнул рукой.

— Однова живем.

Пристойно помолчали. Тем временем подошли насмотревшиеся девчонки. Юрка встрепенулся.

— Итак, замок. Прототипом его послужил знаменитый замок Мирамаре, расположенный в районе Триеста. Его построил для своей жены Шарлотты Бельгийской будущий император Мексики, а пока эрцгерцог Австрийский Максимилиан. Но сие строение счастья им не принесло. Мексиканцы грохнули Максимилиана, а Шарлотта съехала с катушек. Правда, прожила она в этом состоянии долго, целых восемьдесят шесть лет. Я специально узнавал. Вот. История печальная, но замок красивый. Для постройки я пригласил молодого архитектора-австрийца. Прототип, кстати, тоже австриец строил. Так вот, стиль — неоготику архитектор в целом сохранил. Мы только убрали псевдомашикули на углах, прорезали на третьем этаже нормальные окна, а не бойницы как на прототипе. Ну и крышу сделали скатную, чтобы не выпендриваться. Архитектор, конечно, возражал, но клиент, как вы знаете, всегда прав. Ну а планировка уже чисто его заслуга. Я здесь только настоял, чтобы не было коридорной системы как в гостиницах. Ну а теперь, идемте вниз. Лекцию лучше сопровождать показом — так лучше запоминается.