Глава 11

Гарриетт перевязывал Йормунганду голову, тот то и дело приваливался к его плечу, заметно усложняя дело.

— Йормун, — Гарриетт старался говорить ласково, — ты не умер. Да не умирай ты! — рявкнул он так, что Йормунганд дернулся. Гарриетт тут же устыдился своего порыва.

— Что случилось? — спросил он.

— Напали. — прошептал Йормунганд едва слышно. — Перебили.

— Всех? — спрашивать не было смысла, но Гарриетт все же продолжал задавать вопросы.

— Да. Гарриетт, у меня в сумке обезболивающее. Дай мне.

Гарриетт огляделся. Сумка Йормунганда валялась тут же. След лошадиного копыта пришелся ровно на середину. Но Гарриетт все-таки открыл ее и вытряхнул влажные остатки баночек и отсыревших мешочков с травой. Пахло спиртом, полынью и чем-то еще неприятным.

— Кто это был? Турх? — спросил Гарриетт, пока Йормунганд сосредоточено шарил в останках лекарств.

— Нет, — Йормунганд выглядел сейчас совсем юным, судорожно выдыхая, он едва не терял сознание. Наконец нашел, что искал. На дне разбитой бутылочки осталось совсем немного.

— Тогда кто? Ингви? — продолжал спрашивать Гарриетт.

— Нет, — глаза Йормунганда остекленели и начали закатываться.

— Йорд. — сказал Гарриетт, глядя себе под ноги. — Ты очень везучий человек, Йормун.

Гарриетту захотелось потрясти его, растормошить, чтобы узнать подробности. Но Йормунганд и так скользил на грани сознания. В неуместно веселой, зеленой травке, рядом с нежным цветочком на тонком стебельке лежал окровавленное любимое оружие Йорда — боевой молот. Гарриетт узнал его по укороченной ручке, по тонкой вязи рун. Гарриетт не мог не ухмыльнуться, поднимая его.

Гарриетт водрузил Йормунганда на своего коня. Безымянный фыркал и упирался, будто на него взгромоздили труп. Йормунганд обхватил шею коня и уткнулся окровавленным лицом в гриву. Кровь все еще сочилась сквозь повязки и падала тяжелыми каплями на траву.


Йормунганд очень надеялся потерять сознание, но уже понимал, что стоит ему это сделать и он уже не очнется. Не хочу умирать, думал он, не хочу умирать, не хочу умирать. Возможно, он произнес это вслух, потому что Гарриетт странно посмотрел на него и дружески похлопал по спине. Гарриетт все делал правильно, надо уходить. Но благодарности Йормунганд не чувствовал, только боль.

От такого не умирают, думал он, не умирают, боль пройдет. Он попробовал уцелевшим глазом смотреть на дорогу, но ресницы набухли от крови, и глаз едва открывался. Хорошо бы не истечь кровью, подумал он и скользнул-таки в темноту.


Первое, что почувствовал Йормунганд, едва очнулся, зуд и жжение в глазнице.

— Плохо? — спросил его незнакомый женский голос. Йормунганд не ответил, лишь качнул головой. Он ощутил крепкую профессиональную перевязку, перетянувшую ему пол головы.

— Сколько пальцев видишь? — в поле его зрения показалась рука с аккуратными розовыми ноготками. Рука уже немолодая, с тонким колечком на мизинце, и показывала она два пальца.

— Два, — едва слышно произнес Йормунганд.

— Хорошо, — женщина придвинулась, и Йормунганд разглядел дородную Дочерь с большими обвислыми грудями и неровной линией подбородка. Глаза ее пожелтели, как радужка, так и белок, лицо покрывали темные пигментные пятна. Белое покрывало небрежно лежало на плечах, открывая неожиданно темные, без признаков седины, короткие волосы. Йормунганд ощутил исходящий от Дочери характерный тонкий запах мяты и сушеных трав и неожиданно для себя успокоился. То, чего он страшился все эти годы все же случилось.

Говорить было тяжело, поэтому он просто смотрел не нее единственным глазом.

— Какой красивый мальчик, — проворковала Дочерь. — Ничего, ничего, жить будешь. Где это видано, чтобы такие молодые умирали.

— Да много где, — оказалось, что Гарриетт стоял неподалеку. Косился на Дочерь и с тревогой наблюдал за другом.

— Да только не у меня в гостях, — сказала Дочерь укоризненно.

Выздоровление шло медленно, Гарриетт пропадал целыми днями, возвращался под вечер, приносил хозяйке зайца или горсть сладостей в качестве подношения. Йормунганд как только смог встать, бродил по дому или прятался за ширмой, когда к Галете приходили посетители. Галета служила Дочерью уже тридцать с лишним лет, имела обширную практику, пользовалась уважением и признанием среди сельчан. Будучи молодой и легкомысленной, она закрутила роман с юным и настойчивым галантерейщиком, что носил Дочерям цацки дли ногтей.

— Ах, какой милый мальчик был, — сокрушалась Галета. — Лицо что фарфор, белое, тонкое, глаза как две миндалики и такие же темные. А как он целовался, этак проведет сначала язычком по губам, а потому будто душу хочет выпить.

И она хихикала и заливалась краской от воспоминаний. Дочерям не возбранялись романы, даже поощрялись, если было выгодно для дела или просто для здоровья. Но Галета пошла дальше — она забеременела и, осознав что случилось, сбежала. Рожать Дочерям строго нельзя. Как Галета допустила такой конфуз, она не рассказывала. У Дочерей существовали собственные способы предотвращения нежелательной беременности: чаи, травы, а в случае оказии всегда можно было прибегнуть к помощи сестер.

Галете не удалось спрятаться. С большим животом, уже на восьмом месяце, ее нашли и принудительно сделали аборт. Ребенка выволокли живым, но сильно искалеченным повитухой и тут же, при матери, убили. Йормунганд понимал, что в действиях Дочерей не было ни особой злости, ни стремления к жестокости. Просто ребенка для них не существовало, лишь необходимость от него избавиться.

Провинившуюся Дочерь сослали в далекий уголок и больше про нее не вспоминали. Лишь изредка молодые паломницы заходили в ее дом, но задерживались на день два, не больше.

Историю Йормунганда она знала, так что скрывала его от чужих глаз, хорошо кормила, лечила и получала за это плату от Гарриетта по тройной цене. Тот, в свою очередь, нисколько не скрываясь, шатался по округе, выспрашивал у местных всякий вздор и вообще вел себя подозрительно.

— Есть только одно объяснение, как тебя смогли подловить, — объявил он однажды, вваливаясь по обыкновению в грязных сапогах и устраиваясь на лавке рядом с Йормунгандом.

— И? — колдун сосредоточенно мешал в тарелке уже остывшую кашу похожую на сопли.

— Там был еще один маг.

— Хм, по-моему, я окривел от удара молотом, а не от чего другого.

— От удара молотом ты бы умер, — сказал Гарриетт, — ничего бы от твоей головы не осталось.

— О, значит, глаз у меня сам собой выбился? Вылетел… вывалился?

— Йорд промахнулся, — сказал Гарриетт. Он замолчал, уставившись невидящими глазами в одну точку.

— Гарриетт, — окликнул его Йормунганд, обеспокоенный странным молчанием.

— А? Я спросить хотел: тебе здесь не скучно? Нам пора возвращаться.

— Без отряда? — Йормунганд беспокойно потер повязку.

— Князь, наверняка, уже знает о его судьбе и может даже, хех, беспокоится.

— Сомневаюсь.

— Ты так и не рассказал, что произошло.

— А нечего рассказывать, — Йормунганд сел на свою лежанку. — Мы уже добрались до парома, он как раз был на нашей стороне. Только паромщика не было. На той стороне ожидал другой отряд. Я крикнул им, чего они ждут и где паромщик, просто так, без задней мысли, а мне ответил Йорд. Я едва узнал его голос из-за ветра над рекой и вообще, было далеко.

Было далеко, дул ветер и волны реки Анк разливались по берегу. Йорд и его люди стояли на другой стороне, и как он мог узнать человека, похитившего его возлюбленную?

— Эй, — крикнул Йорд, сложив ладони рупором, — назовись!

— Не твое дело! — крикнул Йормунганд. Их разделала река.

— Не дерзи мне, щенок! — Йорд смеялся. Даже через расстояние и ветер Йормунганд слышал смех в его голосе.

— Я не щенок, дедушка.

Краем глаза Йормунганд отметил, как спешивается его отряд. Сытые, ленивые, недовольные скорым отъездом, и теперь они пользуются возможностью отдохнуть. От противника их отделяет река.

Йорд махнул рукой, его люди поплелись вдоль берега, кроме одного, что сел почти на самом берегу и подставил лицо ветру.

— Кто же ты такой, что смеешь так говорить с самим Йордом?

— Эээ, я просто мимо проходил, — Йормунганд развел руками. Его люди засмеялись. Некоторые улеглись на собственные плащи, чтобы подремать. Сквозь ветви деревьев светило солнце, и пятнистые тени лежали на траве. В прозрачной глубине реки мелькали серебристые рыбки, мелкие возле берега, крупные — подальше. Ветер порывистый, но не холодный, обещал привести тучки с мелким дождиком к вечеру.

Йормунганд стоял по одну сторону реки, Йорд — по другую. Между ними река. Рядом с Йормунгандом отряд вооруженных воинов. Йорд — с мальчишкой, что прячет лицо за капюшоном и бросает камешки в воду.

— Скажи мне. Может, я тебя знаю?

— Нет, ты меня не знаешь, — Йормунганд стоял, уперев руки в бока. — Как и я тебя.

— Я Йорд.

— И что?

— Что? — Йорд престал улыбаться. — Я, мать твою, Йорд. Я один из сыновей Альфедра, я убил множество людей и лишился девственности, когда тебя еще на свете не было.

— Как будто это что-то значит, — сказал Йормунганд.

— Я самый сильный из них, к моей помощи прибегают, когда больше некого позвать.

— Да, только когда звать больше некого, вспоминают о тебе.

— Я истребитель великанов.

— Мне-то не говори. В Ирмунсуле нет великанов.

— Вы как разведенные супруги, — подал голос молодой парень, что сидел у реки. — пора заканчивать.

Йормунганд и Йорд посмотрели на него с недоумением. Парень поднял руку и Йормунганд вздрогнул.

Золото, прямо перед ним густо переливаясь, текло золото. Йормунганд поднял голову.

— Значит, это ты? — спросил он зачем-то.

— Что я? — не понял парень. Он выглядел знакомо — темные волосы, карие глаза. Йормунганд протянул руку к сияющему золоту, растекшемуся перед ним, потому что мог и знал, как это делается, но тут мир вспыхнул краснотой и болью.

А потом Йормунганд лежал, скорчившись на земле, и, видимо, потерял сознание на какой-то момент, потому что его не добили. Паром никуда не исчезал. Они просто забрали его и использовали как плот, чтобы перебраться на другой берег. Вот и все.

Галета тоже слушала рассказ неподалеку. Сидела у окна и вязала толстые, из некрашеной шерсти, носки. Носки уже больше походили на гетры, когда Галета отложила вязание.

— Славная байка, — сказала она. — Еще и песню сложат. Стаккард зовут того мальчика, и он куда сильнее тебя, Йормун. Он с Йордом не ладит, так что недолго они вместе, но опасаться тебе следует обоих. Убирайся-ка из моего дома. Не сейчас, на рассвете. Все равно новый глаз я тебе не выращу, а в остальном ты здоров.

Гарриетт и Йормунганд собрались еще до рассвета. Галета, заспанная и осунувшаяся сунула Йормунганду в руки мешок с провизией. Йормунганд потянул носом воздух. Пахло свежим хлебом, сушеной рыбой и мясом. Он и не сомневался, что найдет там и несколько яблок. В последний раз он присел на застеленный домотканым покрывалом сундук, хозяйка присела рядом, сложила морщинистые руки на коленках. Гарриетт стоял, сложив руки на груди, как страж их недолгого прощания. Тогда-то Йормунганд и спросил Галету, ненавидит ли она Дочерей, что сотворили с ней такое. Она пожевала губу, прокашлялась.

— Нет, — сказала она. — Вина тут моя, виновата только я. Не смогла ничего сделать. Решила родить того ребеночка, потому что думала, что смогу, и не смогла. Я не должна была пытаться. Надо было следить за собой внимательнее, а я оказалась слишком самонадеянна.

Я могла бы родить ребенка, ехать в такую же глушь и родить, вместо этого я пряталась разве что не на виду, не хотела расставаться со своим хахалем. Я — плохая мать, Йормун. Да и Дочерь из меня никудышная.

Она вздохнула. Йормунганд показалась, что она сейчас всплакнет, но Галета лишь протянула ему широкополую шляпу скрыть лицо, и заштопанный синий плащ. Йормунганд нахлобучил шляпу на самые брови.

— Настоящий волшебник, — восхитилась Дочерь.

Гарриетт не зря лазил по окрестностям. Он раздобыл Йормунганду новую лошадь, пегую, куда хуже той, что была. Йормунганд легко взобрался на нее, отказавшись от помощи Гарриетта.

— У меня глаза нет, а не ноги, — сказал он.

Он побледнел, черты лица заострились за время поведенное в доме Галеты, но стал и тверже. Боевой молот висел теперь у пояса Гарриетта, как трофей. На заднем дворе Йормунганд пробовал метать его, но в итоге, едва не разрушил сарай для инструментов. Галета выскочила прямо от посетителя, молча отобрала у Йормунганда молот, поставила ему щелбан и удалилась прочь, к страждущему. Гарриетт потом здорово веселился, убирая вместе с Йормунгандом последствия его тренировки.

— Лучше я его возьму, — сказал он. — А то еще в глаз себе заедешь.


Путь обратно занял времени меньше, чем в Уллаильм. На этот раз их было меньше, всего двое вместо целого отряда. Йормунганд грыз травинки и смотрел больше под копыта лошади, чем по сторонам. Отсутствующий глаз зверски чесался, так что Йормунганд молча страдал.

С Гарриеттом он говорил мало, лишь однажды сказал тихо:

— Дочерь сказала, что этот парень, Стаккард, куда сильнее меня.

Гарриетт оглянулся на него с беспокойством.

— Хочешь сказать, мы проиграли?

— Нет, но он сильнее меня. Я могу справиться с Йордом… так и произойдет, в будущем.

Гарриетт покосился на Йормунганда. Обычно, когда Йормунганд закусывал губу, то непроизвольно лез во внутренний карман за рунами. Но теперь Йормунганд только смотрел под копыта лошади.

— Раньше я страшился своей судьбы, вернее, ее неотвратимости, теперь же желаю, чтобы она свершилась скорее.

— Тебя в голову сильно приложили, — сказал Гарриетт. Оставалось только надеяться, что Йормунганд не зарежет его во сне. Гарриетт слышал и не такие истории. Тревожнее всего стало, когда Йормунганд резко остановил лошадь и указал в сторону непроходимого леса.

— Что это? — спросил Йормунганд прищурившись. Шляпу он сдвинул на затылок, так что стала видна повязка закрывающая израненное лицо. Зрачок единственного глаза расширился и уставился сквозь деревья.

— Где? — сказал Гарриетт нервно.

— Там! Вроде вода мерцает. Подъедем поближе — надо бы воды набрать.

И Йормунганд свернул в сторону стеной стоящих деревьев. Гарриетт помедлил, выругался и все-таки припустил за ним.

— Стой! Нет там ничего. Надо было сказать Галете, что у тебя видения. Она же оставила тебе лекарства? Может, примешь?

— Что ты несешь?! — Йормунганд обернулся к Гарриетту. — Всего-то набрать воды.

Рядом с деревьями неожиданно оказалась узкая тропинка, как раз для лошадей, а стоило проехать чуть вглубь, то чаща стала не гуще, а наоборот, за зарослями пряталась полянка с озером прозрачным и спокойным как зеркало.

— Видишь? — сказал Йормунганд и спешился.

Берега озерка оказались каменистыми, покрытыми крупной калькой. Жухлая трава пробивалась между серых каменных глыб, все так же хрустела галька под ногами. На некоторых камнях явно видны были отпечатки ракушек. Гарриетт заметил кое-что странное. Некоторые камни были оплавлены, как от ударов молний. Много молний подряд. Гарриетт не увидел ни притоков в озеро, ни вытекающего из него ручейка.

— Озеро посреди леса, — сказал Гарриетт. — Уйдем отсюда, Йормун. Его охраняет злобный дух.

— Никто его не охраняет, — сказал Йормунганд. Он уже вытащил флягу и направился к неподвижной глади воды.

— А если это то самое озеро… с драконом?

— И что с того?

Гарриетт спешился и положил руку на рукоять меча.

— Глупые сельчане принимают его за бога, путники — за хранителя, есть те, кто не верят в его существование, даже если споткнутся о драконий хвост, — сказал Йормунганд.

Йормунганд развернулся к встревоженному Гарриетту.

— Я… ты был мне хорошим другом, Гарриетт.

— Ты же не собираешься?… Йормун, в последнее время произошло много всякого, но топиться причин нет. Все будет хорошо.

Глаз Йормунганда расширился на мгновение.

— Топиться? Я и не собирался… — Йормунганд улыбнулся и пошел к берегу озера, ближе к воде. Гарриетт ожидал, что из водной глади вынырнет огромная драконья голова, или сам хозяин озера поднимется из глубин, или сияющая влага поднимется и соберется в тело дракона, прозрачное и сияющее в солнечных лучах.

Гарриетт огляделся. Лошади тревожно перебирали копытами, но солнце светило и грело как всегда, от воды долетал легкий ветерок, пели птички. Зелен лишь начала отступать перед осенней прохладой. Но, как и тогда, перед встречей с демоном, Гарриетт чувствовал, что-то не так.

— Ты умрешь в хороший день, — сказал ему умирающий демон.

Гарриетт поднял голову и вдохнул полной грудью.

— Эй, — крикнул он. — Эй, Урд!

Йормунганд подошел к озеру, заглянул в его прозрачные воды и увидел огромную шипастую голову с гребнем посередине. Белая чешуйчатая кожа, золотые глаза. Йормунганд знал, что увидит, но все равно инстинктивно отпрянул.

— Айе, Урд! — сказал Йормунганд одними губами.

— Не слишком ты любезен, — огромная шипастая голова, не мигая, смотрела на него. Она не шевелила пастью, но Йормунганд слышал густой голос, как если бы ему шептали на ухо. Дракон и не собирался подниматься над гладью. Серебристое тело терялось в водной глубине.

— Приветствую тебя, Йормунганд, — сказал Урд, — сын Лодура, сын Ангаборды, поверенный смерти, отец чудовищ, Великий Змей. Убийца богов, и то, что только пожелаешь, мальчик.

— И я приветствую тебя, Хранитель времен, — сказал Йормунганд, становясь перед озером на колени. — Ты ведь знаешь, зачем? — с головы Йормунганда порывом ветра сорвало шляпу, белая полоса перевязки затрепетала на ветру, круглый амулет на длинном шнурке свешивался из-за ворота куртки.

— Из нас троих ты пришел именно ко мне. Ты принес кровавую жертву четыре года назад, на пиру Альфедра. И ее приняли.

Йормунганд улыбнулся.

— Я не ожидал другого, — сказал он.

— Ты думаешь, что этого достаточно что пора уже и что-то получить. Но ты ошибаешься.

Улыбка слетела у Йормунганда с лица.

Йормунганд молчал, повязка на голове ослабла и теперь спиралью свисала до шеи, ветерок дул в обезображенное шрамом лицо. Единственный глаз горел золотом.

— Моя жизнь? — спросил Йормунганд. — Но я еще не…

Смешок дракона был похож на бульканье. Йормунганд отстраненно заметил, как мимо драконьей ноздри проплыла серебристая рыбка.

— Не полностью. Лишь маленький кусочек. Болезненный, который будет мучить тебя всю оставшуюся жизнь, отравит и, наконец, изменит.

— Йормун, — подал голос Гарриетт, — ты там уснул, что ли?

— Прямо сейчас ты должен выбрать, — сказал дракон Урд, — кого ты любишь больше: мать, сестру, брата. Ты давно не видел их, не знаешь что с ними и как они. Твое сердце забыло о них, может быть, и не будет так больно.

— Я, — Йормунганд задохнулся.

— Я могу забрать душу твоего отца, или той женщины, что стала для тебя чужой, — продолжал дракон.

Йормунганд видел их, будто забытые призраки слетелись на утробный голос дракона. Он с удивлением смотрел на седого уже зеленоглазого мужчину с хитрым и одновременно грустным выражением лица. На властную Фрею с ногтями кроваво-красными и печальными морщинками у глаз. Он едва узнал в молодом человеке своего брата, сильного, с широкой открытой улыбкой. Сестра одета в меха, три пса сидят у ее ног, а взгляд ее холоден и надменен. И мама. Сердце Йормунганда сжало ледяной рукой, мама в сером шерстяном покрывале надвинутом на лоб, руки и без того худые, превратились в птичьи лапки, на губах полуулыбка. Истончившуюся шею украшало золото, а голубоватое платье придавало ее светлой коже мертвенную бледность.

Йормунганд протянул руку, и видение растаяло.

— Сделать выбор непросто, — сказал дракон, — Но ты можешь выбирать. Может быть, твои родители? Он уже прожили свое. Мать и без того скоро умрет, а без отца мир станет только лучше. Ты не впервые жертвуешь ими. Помнишь, как ты использовал брата как наживку? Фенрир мог умереть тогда. Ты разбил сестре сердце. Твоя мать состарилась раньше времени, без опоры, без ненаглядного первенца. Ты уже пожертвовал Бьярне, цвергом, что принял тебя в лютый час, пожертвуй им еще раз.

Все возвращается, малыш Йормун, и ты тоже укусишь себя за хвост.

— Гарриетт, — сказал Йормунганд, — Я пришел сюда с Гарриеттом. Его жертвы должно быть достаточно. Ты прав, когда говорил, что я разорвал старые связи с семьей. Гарриетт — моя новая семья и я…

— Как скажешь, — безмятежно сказал дракон.

— Моя семья, могу посмотреть еще раз?

— Нет.

— Какую жертву должен принести в следующий раз? Своего первенца?

Дракон утробно засмеялся, по озеру пошла рябь.

— Прохожий, друг, враг. Всего трое, а дальше — ты потеряешь им счет.

Через несколько минут Йормунганд одиночестве побрел мимо пощипывающих траву лошадей. Через несколько шагов он очнулся. Вернулся, поднял оброненный боевой молот Йорда, взобрался на свою клячу и поехал прочь не оглядываясь.

Загрузка...