Взрослые сказки

Глава 3

Первое, что я почувствовал, возвращаясь в реальность, было привычное ощущение легкой тяжести от сидящей у меня на ногах кошки… или одной странной девушки. Чуть-чуть приподняв веки, я различил в пепельном свете дождливого утра, проникавшем в дом семьи Эстер, задремавшую Риту. Все было удивительно похоже на мой первый сон, только вот девушка сейчас сидела боком, чуть склонив голову на плечо, и серое платье на груди ритмично приподнималось и опускалось от глубокого дыхания. Видимо, девушке снился сон, и я не хотел ее тревожить, однако, словно почувствовав мой взгляд, она неожиданно вздрогнула, открыла глаза и повернула ко мне голову.

— Доброе утро, — поспешил произнести я, чтобы она не поняла, что я какое-то время наблюдал за ней: не хотелось смущать или выслушивать упреки. И интонация, вопреки моей воле, получилась слишком спокойной и мягкой, почти нежной. Вот теперь-то она, как любая дочь Евы, просто обязана была сделать ошибочные выводы!

Резко встав на ноги, девушка рывком одернула несчастное платье и сурово посмотрела на меня.

— Я должна была убедиться, что ты жив, и что больше не ворвешься в наш дом, — отчеканила она, даже не подозревая, какой забавной кажется в эту минуту.

Я сел, потирая ноющий затылок и с удивлением понимая, что больше никаких повреждений на мне нет. Неужели, они смогли как-то прогнать чудовищ?

— Да, после такого удара недолго и покинуть этот грешный мир, — заметил я. — Зачем ты это сделала?

Рита, казалось, вины своей в произошедшем не видела.

— Ты был опасен и не хотел уходить, — буркнула она.

— Опасен?! — не выдержав, воскликнул я, махнув рукой в сторону окна. — Я пришел в церковь искать спасения от… от той чертовщины, что вчера вечером разбила вам витраж!

Рита молчала. Я наконец повернул голову к залитому дождем стеклу, посмотрел на церковь, находившуюся практически напротив, да так и застыл с приоткрытым ртом — потому что стоявшая рядом старая иссохшаяся ель теперь была выкорчевана с корнем и наполовину торчала из разбитого окна. Все слова разом вылетели из головы, и, не смотря на то, что только что проснулся, я почувствовал давящую усталость.

— Видимо, ты права, — упавшим голосом вынужден был признать я. — Дамиан рассказывает мне довольно жуткие сказки, от них мне снятся кошмары и чудятся монстры. Вчера, например, я забрел в усадьбу и нашел там свое кольцо, а затем за мной погналась летающая бестия. Может быть, я лунатик — один из тех, кто ходит во сне, считая его явью?

Я вопросительно посмотрел на Риту, после всего сказанного ожидая увидеть на ее лице неприязнь, опаску, осуждение, жалость, но неожиданно заметил, что она смотрит на меня совершенно спокойно, разве что с некоторым участием.

— Всем снятся кошмары, — девушка похлопала меня по руке и направилась к тлеющему камину. — Я сделаю чай.

Я, удивленный ее словами, облокотился рукой на спинку дивана, чтобы не потерять девушку из вида, пока она помогала огню разгореться, до тех пор, пока Рита не встала и не вышла в кухню.

Через пятнадцать минут она вернулась, держа в руках две красивых фарфоровых чашки с нежно-розовой росписью — видимо, когда-то семья Эстер была достаточно зажиточной.

— Спасибо, ты очень добра, — произнес я, осторожно принимая одну из них и добавляя мысленно: "Когда не бьешь по голове".

Рита кивнула и присела рядом, на подлокотник, задумчиво посмотрев на здание церкви, отделенное от нас стеной ливня.

— Я займу дальнюю комнату, детскую, — как ни в чем не бывало вдруг констатировала она, отчего я чуть не поперхнулся чаем. Что она еще себе придумала?

— А твои сестры не будут против, что ты покинула вашу… обитель? — осторожно спросил я.

Рита в упор посмотрела на меня.

— Мои сестры выгнали меня из-за того, что произошло. Я разговаривала с тобой, поэтому они решили, что это полностью моя вина.

Я даже растерялся, не зная, что ответить. Кто предполагал, что так произойдет? К тому же, она не выглядела очень расстроенной.

— Так значит вот почему ты так странно себя вела при первой встрече, — вдруг осенило меня.

Рита чуть смущенно кивнула.

— Девушкам следует опасаться незнакомых мужчин.

— А что изменилось вчера?

— А вчера мы познакомились, — соврала девушка, но ее улыбка ответила за нее. — Мне пора, меня ждут много дел.

Поставив пустую чашку на каминную полку, Рита накинула плащ, взяла большую корзину и вышла под дождь, а я остался наблюдать за ней из дома. У меня появилось чувство, что все, что сейчас происходит — происходит в сказке, только не страшной, а доброй. Вот только с чего бы сказкам быть добрыми в этом странном месте?

Я не знал, когда Дамиан решит посетить меня, спать больше не хотелось, а маяться бездельем я не любил. Мысленно посетовав на погоду, из-за которой я упускал такую замечательную возможность наведаться к соседям, я решил немного осмотреться в доме, где мне волею случая пришлось остановиться.

Первым делом я заглянул на кухню, где Рита сегодня уже успела побывать. Вся посуда здесь оказалась убрана в шкафчики, а та немногая, что оставалась на столе — аккуратно прикрыта вышитой салфеткой. Остальные же отличия от привычной мне городской кухни заключались в отсутствии подведенной к раковине воды, каких бы то ни было электрических устройств (света в доме не было) и плиты — ее место занимала металлическая печь на ножках, работающая на дровах, на верхнюю часть которой ставились кастрюли и чайник. Рядом с плитой стояло почти полное ведро свежей воды, из которой девушка и делала чай, наверное, она принесла ее еще вчера. Я только сейчас задумался о том, каким же образом ей удалось перетащить мое бесчувственное тело из церкви в этот дом? Но потом я решил, что ради того, чтобы поскорее избавиться от меня, сестры могли помочь Рите в этом деле.

Не найдя ничего съестного, я направился вглубь дома. Ванная комната дальше по коридору могла называться так с большой натяжкой, так как ванной в ней не было, да и остальные удобства в глазах городского жителя выглядели достаточно… условно.

Спальни были совсем небольшие, скромно обставленные: в родительской стояла кровать, скорее полуторная, чем двуспальная, накрытая тяжелым чехлом, с явно просматривающимся нагромождением подушек под ним. Тут же расположился комод, тоже накрытый, пара сундуков, небольшой столик с овальным зеркалом, крепящимся по бокам и сейчас повернутым к стене. Совершенно блеклая, унылая комната, ничего не говорящая о хозяевах, как, впрочем, и весь дом, где я не видел ни одной картины, фотографии и какого-нибудь иного элемента декора. Комната Эстер также была чисто прибрана, аскетична и безлика — маленькая кровать под чехлом, письменный стол, где она, скорее всего, делала уроки, и шкаф в человеческий рост у ближней к двери стене — возможно поэтому я не сразу заметил, что стул, место которого было у стола, подпирал дверцы, не давая им раскрыться.

Ощущая болезненную смесь из любопытства, страха и практически полной уверенности, что сейчас что-то произойдет, я вошел в комнату, встал напротив шкафа, испытывающее глядя на него (и не замечая ничего особенного), и даже отступил на шаг, чтобы лучше его рассмотреть. Под моей ногой что-то зашелестело. Наклонившись, я заметил листы бумаги с детскими рисунками, выглядывавшие из-под кровати. Я поднял их и, невольно нахмурившись, принялся изучать довольно реалистично выполненные простым карандашом картинки — Эстер обладала явными зачатками таланта. Однако то, что она с постоянным упорством изображала, мало напоминало рисунки девочек ее возраста (Люси часто показывала свои, когда мы бывали у них в гостях).

Раз за разом уверенными, четкими линиями, с соблюдением перспективы и вниманием ко всем деталям был выведен находившийся передо мной платяной шкаф. Судя по теням, о которых не забыла маленькая художница, это был вечер — глубокий полумрак, очерченный светом стоявшей на столе свечи, притаился у стены. Одна дверца была приоткрыта, и из нее виднелись три длинных пальца с острыми когтями, имеющие, по крайней мере, четыре фаланги, изображенные Эстер абсолютно черными, с мелкой щетиной. На некоторых рисунках из шкафа выглядывало то ли лицо, то ли морда — сложно было понять, так как девочка тут исчеркивала лист бумаги почти до дыр. Я просмотрел еще несколько подобных картинок и вдруг увидел комнату совсем с другого ракурса: верхняя половина шкафа осталась слева, тень на стене смутно напоминала письменный стол, но большую часть листа занимал потолок — и распластавшееся на нем похожее на многоножку черное чудище, окруженное тянущейся к приоткрытой створке паутиной.

В доме внезапно стало так тихо, что я осознал, что перестал дышать. Тут же порывисто втянул воздух и мысленно пристыдил себя за то, что меня смогли так испугать детские рисунки. Вот только стыда я не почувствовал, так как прекрасно знал, что это не просто фантазия Эстер, это то, что девочка действительно видела. Но взрослый прагматик во мне требовал доказательств, и я, спрятав рисунки подальше под кровать, чтобы их ненароком не обнаружила Рита, подошел к шкафу и взялся за спинку стула. Сейчас я открою его, там будет пусто, и я скажу сам себе, что это сказки… Я удивился, как удачно выплыло это слово. Сказки, во всех значениях — именно они. Внутри шкафа что-то тихонько застучало и зашелестело, и я, быстро отставив стул, распахнул дверцы. Что-то маленькое и серое выпорхнуло прямо в лицо, задело щеку бархатным крылом и умчалось биться в противоположный угол комнаты — всего лишь моль или ночная бабочка, чудом туда попавшая. Я стоял перед совершенно пустым шкафом, все еще держась за ручки. На створках изнутри было написано карандашом, толстыми закрашенными буквами "Уходи", и тут же красовались глубокие трехпалые царапины, практически разодравшие дерево у края дверок.

Я медленно закрыл шкаф и вернул стул на место. Все правильно. Если хоть на миг предположить, что чудовища существуют, то, согласно логике, этого монстра тут быть и не должно. Он не привязан к дому. Он там, где его хозяин, Эстер.

Я уже не знал, ругать себя за такие мысли, за то, что я поддавался этому бреду, или оставить бесполезное занятие. Моя логика здесь не работала, и тем соблазнительней было не искать научное объяснение происходящему, а просто нырнуть с головой в этот омут и принять на веру все, что видели мои глаза и слышали уши. Уши слышали, как открылась входная дверь, и я поспешил в гостиную, надеясь увидеть вернувшуюся Риту.

Но на пороге с корзиной в руках, отряхивая мокрый плащ и тщательно вытирая ноги, стоял Дамиан.

— Доброе… добрый день, — взглянув в окно и осознав, что уже обеденная пора, поздоровался я. Странно, сколько же времени ушло у меня на осмотр этого небольшого дома?

— Добрый день, — ответил врач, доставая из корзинки несколько свертков. — Чай у вас найдется?

— Да, конечно, — я отправился на кухню и, немного поколдовав над металлической печью, вскоре вернулся с чайником и чистыми чашками. Дамиан предусмотрительно подложил свернутую несколько раз тряпичную салфетку, прежде чем я поставил горячий чайник на стол. Тут уже стоял глиняный горшочек, накрытый крышкой, в котором я обнаружил ароматное жаркое с густым бульоном, рядом были аккуратно разложены нарезанный хлеб и сыр. Я внезапно ощутил, как же сильно я голоден.

— Дамиан, — обратился я к врачу прежде, чем приступить к трапезе. — Я вам очень благодарен за то, что вы уже который день кормите меня. Я хотел бы как-то отблагодарить вас…

— Спасибо, но не стоит благодарности, — кивнул врач. — Лучшее, что вы можете сделать — это начать самому добывать себе пищу. Например, завтра я собираюсь весь день провести в лесу, собирая грибы — дождь к вечеру должен утихнуть. Потом часть из них я обменяю на еду. Я могу раздобыть вам сапоги и куртку — присоединитесь?

Я активно закивал. Все складывалось как нельзя удачно: я наконец получал возможность "заработать" и при этом выслушать очередную сказку. Последняя мысль напомнила мне о вопросе, давно крутившемся в голове. С тоской глянув на остывающую еду, я произнес:

— Дамиан, а какую сказку вы рассказывали Эстер? Могу я ее услышать?

Мужчина отрицательно мотнул головой.

— Нет. По вашим словам ее и так знают уже двое, что не очень хорошо.

— Но… я нашел ее рисунки, — нерешительно произнес я, не зная, стоит ли мне стыдиться этого.

Врач, впрочем, как всегда и глазом не моргнул.

— Это пустое. Сказку надо услышать и представить, чтобы она стала вашей. А рисунки — это просто рисунки. Ваш обед стынет.

Я, наверное, впервые внутренне не согласился с Дамианом, но намек понял и принялся за еду. Возможно, рисунки Эстер и не оказали на меня такого впечатления, как сказки врача, но все равно ощутимо задели.

Пока я, доев, наливал нам чай, Дамиан аккуратно убрал все, за исключением оставшихся пары кусочков хлеба, обратно в корзину. Прикрыв их салфеткой, чтоб не черствели, он с благодарным кивком принял чашку и вдохнул аромат.

— Липа и мята, я помню, как собирал для них этот чай. Итак, вы ожидаете от меня сказку?

Я кивнул. Где-то в глубине души я уже начал сомневаться, так ли я хочу ее услышать, но понял, что отступать уже поздно.

— Вы ведь рассказываете мне только те, которые не рассказывали никому в деревне? — поинтересовался я.

— Никому из ныне живущих, — уточнил Дамиан, и, как бы жутко это не звучало, я приободрился — если эти люди живут со своими сказками, то и я смогу.

Соседи в нашей деревне довольно часто обращаются друг к другу затем, чтобы обменять что-либо или, опять-таки за вознаграждение, попросить об услуге. Все знают друг друга по именам и часто в общих чертах осведомлены о том, что происходит в соседнем доме, но это не означает, что люди особо дружны. Просто вынуждены жить бок о бок.

Мара, молодая хрупкая девушка, была и вовсе не рада своим соседям. Справа от ее небольшого домика, где она после смерти родителей была вынуждена сама справляться с хозяйством, жила семья с двумя детьми, двумя девочками. Их отец не очень-то любил своих отпрысков, пеняя жене на то, что она никак не может подарить ему наследника, а сам при этом с раздражающей настойчивостью наведывался к молодой соседке. Не проходило и дня, чтобы Жиль — так его звали — не стучал в ворота Мары с просьбой об обмене или предложением помощи, упорно пытаясь завязать разговор. Но девушка слишком быстро поняла, что ему надо, и за порог не пускала.

Холодной туманной весной жена Жиля разрешилась третьим ребенком — и опять девочкой; и мужчина, уже до этого момента не очень трезвый, едва узнав пол ребенка, полез в подвал за новой порцией алкоголя. Еще не ушел врач, а новоиспеченный отец уже вывалился за калитку, под накрапывающий дождь, и нетрезвой походкой отправился стучать кулаками в ворота соседнего двора. Мара не хотела открывать, но, когда прошло десять минут, а стук не прекратился, поняла, что просто так мужчина не уйдет. Накинув на голову и плечи старую шаль, она выскочила под моросящий дождь и, скользя по влажной земле, зашагала к воротам. Хмурый, серый день становился все сумрачнее, постепенно превращаясь в вечер. Приоткрыв ворота, Мара выглянула в узкую щель и поинтересовалась, что ему надо в такую погоду. В следующую же секунду сильный толчок сбил ее с ног, девушка отлетела на землю, а в распахнувшиеся ворота завалился Жиль. Подхватив девушку под руки, крепко зажав ей рот и не обращая никакого внимания на пинки по ногам, он потащил ее в дом.

Прошел год, потом второй. Мара больше никогда не открывала тяжелый засов на воротах, даже когда Жиль грозился их сломать. Однажды днем мужчина услышал тихий, но звонкий смех с соседского двора и, подтянувшись, заглянул через забор. Увиденное его поразило: по свежей весенней траве, то поднимаясь на ноги, то снова со смехом падая на попу, пытался ходить маленький мальчик, как две капли воды похожий на него. Чувство, что ощутил Жиль, было сродни панике. Отношения с женой у него давно не ладились, женщина, по горло сытая его упреками, научилась огрызаться и готова была постоять за себя, хорошо понимая, что от этого зависит судьба ее дочерей. Уже не раз она заговаривала о том, что готова уйти от него в любой свободный дом и вести хозяйство одна, благо помощницы подрастали. Поэтому мужчина сделал первое, что пришло в голову. Убедившись, что Мара хлопочет в доме, он перемахнул через забор, подхватил ребенка на руки и, выскочив за ворота, быстрым шагом направился в лес. Он не знал, как от него избавиться, как сделать так, чтоб не нашли, поэтому, дойдя до реки, просто опустил мальчика под воду, пока тот не перестал шевелиться, а потом отпустил тельце плыть по быстрому течению.

Дома его, бледного, в дверях встретила жена. Даже не спрашивая, где он был, она, яростно жестикулируя, начала рассказывать, что к ним прибегала соседская девушка, вся в слезах, искала своего сына и даже посмела угрожать, уверенная, что они прячут его у себя. Жиль лишь пожал плечами, предположив, что одинокая Мара, никогда не имевшая своих детей, окончательно сошла с ума. Очень скоро зарядил сильный дождь, и, быстро поужинав, семья легла спать. Мужчина еще некоторое время ворочался, но постепенно убедил себя, что поступил правильно — ведь соседка могла шантажировать его этим ребенком — и заснул. А Мара всю ночь блуждала по деревне и окрестному лесу, пытаясь отыскать своего сына.

На следующее утро младшая дочь Жиля пропала. Она спала на общей кровати между двумя старшими сестрами, и сложно представить, что кто-то мог проникнуть в дом и выкрасть её. Следы ее маленьких ножек еще виднелись на покрытых утренним инеем ступеньках крыльца — но дальше обрывались. Тем не менее у Жиля не осталось ни малейшего сомнения, что это месть Мары, он тут же кинулся к ее дому. Девушка, только-только вернувшаяся обратно, промокшая до нитки, сидела на крыльце и мелко дрожала от холода и рыданий, слез на которые уже не оставалось. Ворота не были закрыты на засов, но она даже не обратила внимания на зашедшего на двор мужчину, пока тот не подскочил к ней, не схватил за плечи и не стал трясти, как грушу, пытаясь выяснить что-то про свою дочь. Когда же Мара, наконец, поняла, что с ее соседям случилось подобное несчастье, она лишь рассмеялась и стала выкрикивать ругательства и проклятья, обвиняя во всем Жиля, который ворвался к ней два года назад.

Испуганный тем, что жена может все это услышать, мужчина затащил ее в дом, но девушка, уже совершенно не в себе, стала кидать в него всем, что попадалось под руку, и кричать еще сильнее. Она, хрипя, затихла лишь тогда, когда его руки сомкнулись на тонком горле, не давая дышать. Жиль оттащил ее тело в подвал, зачем-то поставил на крышку люка тяжелый сундук — и на негнущихся ногах отправился домой, где тут же полез за бутылкой. Жене он сказал, что все обыскал, но дочь не нашел, да и соседку дома не застал, видимо, та куда-то ушла. Жиль так и просидел остаток дня за столом у окна, допивая бутылку и глядя на улицу, где все сильнее расходился холодный дождь. Когда вечерние сумерки уже почти перешли в ночную тьму, он увидел тонкий, согнувшийся силуэт девушки, вышедшей из соседских ворот и, покачиваясь, отправившейся в сторону леса. Мужчину пробил озноб. Он усердно моргал и тряс головой, но, пока тень не растворилась в темноте, он ясно ее видел. Посчитав, что алкоголя с него на сегодня достаточно, Жиль поспешил завалиться спать.

На следующий день заметно потеплело, дожди прекратились, и весна наконец вступила в свои права. Постепенно все забылось. В опустевший дом вселилась молодая пара, Жиль приходил знакомиться с ними, спрашивал, чем они занимаются, и мельком поинтересовался, все ли хорошо с домом. Ему ответили, что тот, хоть и нуждается в небольшом ремонте, но все еще достаточно крепкий, прошлая хозяйка содержала его в чистоте, а в погребе они обнаружили небольшие запасы еды. При упоминании подполья Жиль несколько побледнел, но быстро пришел в себя, когда понял, что Мару они не нашли. И все равно он не мог поверить в то, что видел в тот вечер: не могла мертвая женщина, да пусть даже живая, выбраться из погреба.

Прошла весна, наступило лето, и в первую же июльскую грозу пропала средняя дочь Жиля. Никто не смог ее найти. А, как только зарядила дождями осень, пришла очередь и старшей его дочери. Оставив безутешную жену рыдать дома (она не могла успокоиться весь день, и это уже сводило с ума), мужчина вышел за ворота, плотнее натягивая капюшон и вглядываясь в темнеющую напротив стену леса. Он почему-то был уверен, что Мара сейчас стоит где-то там и, усмехаясь, смотрит на него. Внезапно в высокой траве на той стороне дороги что-то мелькнуло. Жиль, не веря своим глазам, нерешительно сделал шаг вперед и пригляделся — среди жестких желтых стеблей мелькали темные детские макушки. Мужчина быстрым шагом направился туда, пересек дорогу, раздвигая доходившую ему до пояса мокрую траву, принялся искать детей — и они сами выбежали к нему, окружили, облепили — его три дочери и сын, еле стоявший на ногах, на вид совершенно здоровые, лишь немного бледные и совсем промокшие. На лице у мужчины расплылась нервная улыбка, и тут, почувствовав еще что-то присутствие, он поднял голову. Перед ним стояла Мара, такая же бледная, но совершенно спокойная, она больше не куталась зябко в старую шаль и даже не обращала внимания на то, что промокшее платье прилипло к телу. Жиль застыл, не в силах пошевелиться, даже когда тонкие холодные ладони коснулись его шеи, и все поплыло перед глазами.

Его тело нашли там же, на следующее утро, и удивились тому, насколько иссушенным оно казалось — будто мужчина уже неделю бродил по пустыне и умер от жажды. Люди поговаривают, что в густом тумане или при обильной росе можно увидеть в высокой траве макушки детей, собирающих капли воды, а при сильном ливне появляется сама Мара — и тогда лучше не выходить без особой нужды на улицу.

Как только Дамиан закончил повествование, дверь отворилась, и в дом вошла Рита. У меня сложилось впечатление, что она специально ждала, когда врач расскажет сказку, стоя на улице, под проливным дождем — к тому же, не смотря на накинутый плащ, ее платье действительно все вымокло до нитки и настырно липло к телу, можно было только представить, как девушке сейчас холодно.

— Добрый день, — скидывая капюшон, с легким поклоном произнесла она в сторону Дамиана, и вместе с корзиной, прикрытой вышитой салфеткой, направилась вглубь дома.

— Добрый день, Рита, — как ни в чем не бывало ответил тот, нисколько не удивившись тому, что рыжая обитательница церкви чувствует себя в жилище Эстер, как у себя дома. — Ну, я пойду, — обратился врач уже ко мне и достал из корзины небольшую баночку, заполненную чем-то темно-красным. — Малиновое варенье, отличная профилактика простуды. К тому же, довольно вкусное. Всего доброго.

Проводив Дамиана (и в который раз удивившись тому, что он не задает лишних вопросов), я минуту поколебался, а потом все же направился к комнате Эстер, ставшей внезапно комнатой Риты. Постучал и тут же толкнул дверь, следуя привычке всех, кто хоть раз работал в офисе — ответа не дожидаются, так как он и не предусматривается. Послышалось громкое "шурх" и, прежде, чем я вошел, что-то стрелой пронеслось по комнате, юркнув под одеяло — теперь со стороны кровати на меня со смесью возмущения и испуга взирали глаза Риты, натянувшей покрывало до самого носа. Ее платье висело на спинке единственного стула, до сих пор подпиравшего дверцы шкафа.

Почему-то извиняться я не стал.

— Врач ушел, я хотел позвать тебя греться и пить чай, а то простудишься еще.

— Со мной все в порядке, спасибо, — сдержанно ответила девушка, сгорая от нетерпения, когда же я уйду. Но я даже не собирался.

Вместо этого совершенно наглым образом зашел в комнату, под недоуменный взгляд Риты перекинул через плечо мокрое платье и направился к кровати. Девушка напряглась, но это ничего не решило — в следующую минуту я уже скатывал ее вместе с одеялом в большой возмущавшийся сверток. Знай Рита, что когда-то таким же образом переносили саму Клеопатру, она бы все равно продолжила отбиваться и выворачиваться, но один раз начавшее сползать одеяло разом ее переубедило и заставило лежать смирно.

Я перенес девушку в комнату и усадил в большое кресло около камина, платье повесил сушиться на его спинку. Налил чашку чая (чайник еще не остыл), намазал на ломоть хлеба, что принес Дамиан, малиновое варенье и все это протянул недовольно пыхтящему свертку. Пару секунд меня буравили строгие синие глаза, потом взгляд смягчился, у свертка появились короткие ручки (она высунула их только до локтей), и Рита, благодарно кивнув, принялась за еду. Я только теперь понял, что съел все, что принес мне врач, даже не вспомнив о ней, не подумав о том, что девушка может быть голодна, и это укрепило меня в решении перестать, наконец, злоупотреблять гостеприимством Дамиана. Я хотел было спросить у Риты совета на этот счет (ведь не каждый же день я смогу собирать грибы), но, когда повернулся к ней снова, девушка уже дремала, аккуратно поставив чашку рядом с собой на пол.

Я не рискнул засыпать — просто сидел на диване, глядя в окно, погруженный в свои мысли, слишком многочисленные и поверхностные, чтобы сказать, что я думал о чем-то конкретном. К вечеру дождь действительно прекратился, небо стало понемногу очищаться, и перед закатом я даже увидел, как садящееся солнце заливает все вокруг непривычно ярким, красно-оранжевым светом, как будто окна в доме были цветные. Рита зашевелилась, и я не стал поворачивать голову, чтобы не смущать ее. Судя по звуку, девушка накинула платье, а потом отнесла одеяло в комнату, вернулась за чайником, зашла на кухню и после принесла его, закипевший, в гостиную.

— Ты голоден? — спросила она, совершенно уверенная в том, что я не сплю.

— Немного, — признался я, оборачиваясь.

На столе, кроме чайника на деревянной подставке (я не заметил ее на кухне или не понял назначения) и чашек оказался еще большой мясной пирог. Я подумал, что тут хватит на двоих, еще и на утро останется.

— Ты обменяла его на что-то? — поинтересовался я, доедая очередной кусок — было так вкусно, что оторваться казалось невозможно.

Рита, ничуть не уступавшая мне в аппетите, кивнула и отрезала нам еще по кусочку.

— Забрала у сестер часть тыкв, что мы вчера собирали. Как-никак, в них доля моего труда.

"И моего", — подумал я, вспомнив, как помогал их собирать. Значит, кусочек этого пирога я честно заслужил.

— Завтра мы идем за грибами, думаю, я смогу принести достаточно, чтобы обменять их на хороший ужин, — похвастался я.

Рита улыбнулась, и этот момент был подобен тому, как из-за туч выглянуло солнце, блеснув на стеклах домов.

— Хорошо, принеси. Часть обменяем, а часть я приготовлю.

Когда мы допили чай, она принялась убирать со стола, аккуратно заворачивая остатки пирога на завтра, а я вышел на порог, чтобы подышать свежим воздухом.

Солнце уже закатилось за горизонт, и я понял, что никогда не видел деревню в этот момент наступления темноты: я или внимательно слушал Дамиана, или, не замечая ничего вокруг, шагал к усадьбе. В надвигающихся сумерках лес казался зловещим, как морская пучина или глубокая пещера, внутри которой неслышно двигались неизвестные существа. В домиках один за другим зажигались тусклые огоньки, но они не могли даже как следует осветить внутренние комнаты, и от этого давящее чувство бессилия перед лицом неизбежного наступления ночи — и приходом того, что она несла — становилось еще более тягостным. В городе все было иначе, здесь же я видел себя песчинкой, мелким камушком, который накрывает стремительный прилив — и это ощущение не имело ничего общего с тем восторженным состоянием, что охватывает при взгляде на звезды. Там я был всего лишь беспечным кусочком мозаики вселенной, раскинувшейся далеко над головой, сейчас же — этот мир, оказавшийся внезапно гораздо больше, зашевелился, задышал в лицо древними, но неизвестными силами, от которых веяло опасностью, которых я не мог до конца понять.

Зябко передернув плечами и заставив себя выбросить из головы столь гнетущие мысли, я вернулся в дом, где Рита, подобно остальным жителям деревни, уже зажгла свечи. Они были похожи на рой светлячков, вспыхивающих почти одновременно…

— У меня к тебе есть одна просьба, — начал я, и девушка, опустив лучину обратно в камин, подняла голову и вопросительно посмотрела на меня. — Возможно, не совсем обычная. Ты знаешь, меня мучают кошмары, которые я принимаю за реальность. Но вчера, когда ты сидела у меня в ногах, они мне не снились. Не могла бы ты и сегодня посидеть со мной?

Я и не ожидал, что Рита с радостью согласится, но она лишь фыркнула и молча ушла в свою комнату.

"Значит, нет", — догадался я.