Утром, седьмого дня полетов, канареечный биплан как всегда поднялся в воздух и ушел в глубь континента.
«Саале» по-прежнему стояла на рейде Порт-Ноллот, – лишь однажды удостоенная чести посещения таможенными чиновниками департамента края. Посетив корабль, натыкаясь везде на непонятную им технику, ознакомившись с судовыми документами и журналом, они удалились, пожимая плечами и вежливо улыбаясь, с видом превосходства взрослых над малолетними детьми. Мужским делом в их глазах была горнорудная и алмазодобывающая промышленность, банковское дело, страхование, строительство, и, на худой конец, промысел омаров и кораллов.
Время приближалось к обеду. Океан черпал полуденный зной, чтобы к вечеру отдать парной ванной. Округ воды, – куда хватало глаз, слепил, заостряясь мелкой зыбью, образуя режущий серп, из-под лезвия которого хотелось бежать, бросив все… Не знающие Гарина могли только посочувствовать ему, – отсутствию аппетита, бессоннице. До боли в пальцах сжимал он серебряную подковку, даденную ему на счастье одной женщиной, – им же сосланной в адские пески пустыни Сахары. Ради человека оттуда, с весточкой от нее и взмывал в небо оранжевый биплан. Кроме того, информация, несколько иного рода, которой он пока не располагал, должна была сказаться на ходе всего его предприятия. Рассчитав это, как положительное сальдо в балансе своих сил, Гарин и оказался здесь у черта на куличках (по русской поговорке), предварительно заслав сюда доверенного своего человека и специалиста.
Но вот, кажется, наконец-то, яркий, радостный, будто розовый газовый шарик, самолетик покачал крыльями и зашел на посадку. С борта метнули крепежную петлю, спустили тали. Экипаж биплана – два человека – по веревочной лестнице влезли на борт.
Первым на палубу спрыгнул загорелый, как только возможно было для коренного петербуржца, человек в пробковом шлеме, с интеллигентской бородкой, в круглых очках, исхудавший, но смеющийся.
– Радлов! Наконец-то!
– Господин Гирш…
Они обнялись.