Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая

Глава 8

Лежал я на своей полке, и всё заснуть не мог. В голову пришла мысль, что у заряженной воды есть не только плюсы, но и минусы. В частности, именно у «живой». Резко проседает фармакология и как наука (зачем выдумывать какие-то новые препараты, если всё практически лечится несколькими глотками воды?), и как торговля препаратами, то есть аптеки стоят грустные. Медицина также тормозится. Зачем нужно проводить какие-то исследования, разрабатывать новые способы лечения, если они будут не востребованы? В социальной сфере также возможны определённые трудности. Пойдёт прирост населения, но не за счёт рождения новых граждан, а за счёт снижения смертности. То есть уходить на пенсию в 55 и в 60 лет будет просто ни к чему. И куда молодежи идти работать. Новые рабочие места ещё надо будет сделать. Опять же, где на всех взять жилплощадь? Как следствие, и пищевая промышленность напрягается за счёт увеличения количества потребителей… В общем, проблем набегает снежный ком.

Но можно поискать выход из положения. За бугор будут поставлять воду? Однозначно. Деньги брать нельзя. Остаётся бартер и строительство предприятий по зарубежной технологии. То есть модернизация промышленности. И рабочие места появятся в хорошем таком количестве.

Это влечет за собой ещё трудности. Но уже не у нас, а у них. У нас всё же социальное государство, а там лютый капитализм. Куда лишний народ девать? Безработица начнётся на Западе кошмарная. Значит, скорее всего экономический и социальный кризис неизбежны. Снова война? Третья мировая?

М-да, как говорится, и хочется, и колется. Впору вообще завязывать с производством «живой воды». Нет воды — нет проблем, если переиначить приписываемое товарищу Сталина выражение.

Уснуть удалось лишь под утро, а разбудил меня Полесских, уже собиравшийся на завтрак.

— Идёте завтракать? — спросил он, нависая надо мной. — А то ведь придётся потом до обеда голодать.

— У меня консервы есть и печенье, — пробормотал я, протирая глаза и отчаянно зевая. — Но так уж и быть, посмотрим, чем тут угощают на завтрак.

В этот день и в несколько последующих Брежнев меня к себе не вызывал. Тем временем мы после Челябинска пересекли границу с Казахстаном. В Кустанае в вагон к Брежневу подсел Первый секретарь ЦК Компартии Казахской ССР Динмухамед Кунаев. Наше купе располагалось с другой стороны вагона, пришлось выходить в коридор, чтобы увидеть, как генсек на глазах у немногочисленных свидетелей трижды лобызает лидера Казахстана.

Причём Кунаев так и ехал дальше в вагоне Брежнева, видно, было им что обсудить с глазу на глаз. А ближе к вечеру меня пригласили в бронированный вагон. Причём, что любопытно, попросив захватить набор игл.

Брежнев с Кунаевым в просторном купе генсека играли в карты. Похоже, в подкидного. Я в первый момент охренел от увиденногно, но всё же справился с эмоциями, вежливо поздоровался, удостоившись ответного кивка двух больших дядек.

— Садись, Арсений, — сказал мне Ильич. — Представляешь, Динмухамед Ахмедович у меня уже два рубля выиграл, а ставим по 10 копеек. Говорит, в институте[1] у него была хорошая школа, да и талант к этому делу. Вот бы, говорю ему, тебя с Картером[2] свести, ты бы у него нашу Аляску обратно отыграл.

Кунаев скромно помалкивал, но видно было, что лесть Брежнева ему приятна.

— Так чего я тебя пригласил-то, — наконец перешёл к делу Леонид Ильич. — Жалуется Динмухамед Ахмедович на здоровье. А если точнее, на сердечко.

Ну ещё бы, я прекрасно помнил, что умрёт Кунаев в 1993-м в результате сердечного приступа. Правда, тут и возраст уже будет соответствующий… Но то, чего от меня хотят, ухватил на лету.

— Подлечить требуется вашего гостя? — скорее утвердительно, чем вопросительно, сказал я.

— А сможешь? Иголки-то твои и энергетисское воздействие помогут?

— Помогут, — скромно улыбнулся я.

— Ну тогда мы сейчас партию доиграем, а ты пока готовь свои инструменты.

Доиграли они через пару минут, и мне показалось, что Кунаев поддался сопернику. Брежнев, в свою очередь, вроде бы принял свою победу всерьёз и радостно придвинул к себе из общей кучки мелочи 10-копеечную монету.

После этого я наконец получил в свои руки главного казаха СССР, и провозился с ним около сорока минут. Да ещё и водички своей дал глотнуть, назвав её витаминным напитком. Кунаев после моих процедур выглядело заметно посвежевшим, он и сам в этом признался нам с Брежневым.

— Леонид Ильич, а может, отдадите мне этого чудо-доктора? Я ему такие условия создам…

В этот момент я немного, как говорится, струхнул. А ну и впрямь подарит меня этому баю-коммунисту, и стану его придворным лекарем, птицей в золотой клетке. А Рита согласилась бы переехать в солнечный Казахстан? Не-е-ет, ребята, шутить изволите, буду упираться до последнего.

Впрочем, Брежнев понял, что это шутка, но всё равно погрозил Кунаев пальцем:

— Ишь чего захотел! Нет уж, Динмухамед, такой доктор нужен самому.

— Я так и знал, — с наигранным разочарованием вздохнул Кунаев и тут же весело посмотрел на меня. — Но такая работа требует хорошего вознаграждения. Так что по приезду в Алма-Аты (он так и сказал «в Алма-Аты», а не в Алма-Ату) с меня причитается.

В столицу Казахстану — а это самая юго-восточная оконечность республики — поезд прибыл к обеду следующего дня. На перрон сошли только Брежнев, его охрана в лице Рябенко и Медведева, а также секретарь-референт. Это уже мне Полесских пояснил, кем является этот невысокий и юркий тип в очках и с кожаной папочкой подмышкой.

За оцеплением стояла толпа простых (а может и не совсем простых) казахов. Некоторые держали на деревянных палках портреты Брежнева и Кунаева, некоторые — транспаранты с лозунгами на русском и казахском. Ну и просто так люди махали и кричали что-то явно приветственное: я приоткрыл фрамугу, чтобы лучше слышать, так как на этот раз перрон находился со стороны нашего купе.

Укатили главы СССР и Казахстана на чёрной «Чайке». Я бы со своей стороны прогулялся по городу. Или хотя бы по окрестностям вокзала. Всё-таки ни разу здесь бывать прежде не доводилось.

И в прошлой жизни тоже, подумал я. К тому времени наш небольшой состав с первого пути загнали на запасной, чтобы вечером снова вернуть его на первый. Не прыгать же Брежневу через рельсы. Но я всё же сделал попытку выяснить, нет ли возможности прогуляться, посмотреть на зимнюю Алма-Ату? Однако сотрудник 9-го отдела, сидевший в купе проводника со стаканом чая в подстаканнике, сказал, что по всем вагонам такая инструкция — выход из поезда запрещён. Нечего, мол…

— А то закатитесь в какое-нибудь злачное место — и ищи вас потом по всему городу, — говорил он, шумно отхлёбывая горячий, парящий чай. — Вот как поступит распоряжение — так хоть на все четыре стороны. А пока вон свежую прессу возьмите, почитайте. А то ведь разберут, и чёрта с два потом вернут, знаю я вашего брата.

И кивнул на столик, где лежала стопка как центральных, так и местных изданий, причём включая журналы. Пользуясь случаем, я набрал газет и журналов, пообещав по прочтении вернуть в целости и сохранности. Так что остаток дня я изучал прессу, а мой сосед читал Лема, с которым, как и договаривались, я по прочтении поделился книгой, и гадал, сдержит ли своё слово Кунаев и какое вознаграждение в этом случае мне уготовано?

Брежнев и Кунаев вернулись перед ужином. Выглядели оба чрезвычайно довольными, на прощание Леонид Ильич по традиции устроил шоу с поцелуем в губы. Тут Кунаеву его помощник передал какой-то свёрток, а тот, в свою очередь, передал этот свёрток Брежневу, что-то при этом сказав. Леонид Ильич кивнул, передал свёрток Медведеву, похлопал Кунаева по плечу и шагнул в вагон. А спустя несколько минут Медведев постучался в наше купе. В правой руке он держал тот самый свёрток из плотной бумаги, перевязанный красной, на вид шёлковой лентой.

— Держите, Арсений Ильич, это вам подарок от Кунаев, — без тени эмоций на лице сказал он, передавая мне свёрток.

— А что там? — не сдержался я.

— Понятия не имею, никто упаковку не разворачивал.

И ушёл. Немногословный ты наш, подумал я, вспомнив фильм «Гараж».

— Ну что, посмотрим на подарок Динмухамеда Ахмедовича? — подмигнул я Полесских, которому ещё вчера рассказал про исцеление Кунаева и обещание того меня отблагодарить.

— Да уж, хотелось бы, — посмотрел тот на свёрток поверх очков.

От Кунаева я получил расшитый золотыми, изумрудного и рубинового цвета нитями чапан. Ещё и тюбетейку придачу, расшитую аналогичным образом. Причём с размером Кунаев угадал, халатик пришёлся аккурат впору.

— Вот это я понимаю, настоявший бай, — хмыкнул разглядывавший меня при всём этом параде Игорь Валентинович. — В таком и на свадьбу казахскую заявиться не стыдно. Даже в качестве жениха.

— В качестве жениха уже не прокатит, я человек женатый.

И показал ему безымянный палец с обручальным кольцом.

Поезд двинулся в путь лишь в 6 утра, а через два часа уже прибыли в славный город Фрунзе, который ещё пока отнюдь не Бишкек. И станция называлась так же незамысловато — «Фрунзе». За бортом навскидку было около нуля, в Алма-Ате показалось холоднее, там у людей из рта пар валил, хотя две столицы находятся в паре сотне километров одна от другой.

На этот раз Брежнева встречал Первый секретарь ЦК компартии Киргизской ССР Турдакун Усубалиевич Усубалиев вместе со своей многочисленной свитой. Глава республики выглядел вполне интеллигентно и импозантно, чему способствовали явно сшитое по фигуре чёрное пальто, такого же цвета шляпа с полями, очки в золотой оправе… В общем, грузноватый Брежнев рядом с Турдакуном Усабалиевичем смотрелся не столь выгодно.

Мы за происходящим снова наблюдали из окна нашего купе. Вновь поцелуй, а о чём говорили Усубалиев с Брежневым — расслышать не представлялось возможным. Зато можно было расслышать, как что-то приветственное кричала массовка за оцеплением с портретами Брежнева и Усубалиева. В общем, всё как в Алма-Ате, только язык немного другой.

Потом генсек с местным «ханом» уехали, и тоже на чёрной «Чайке», поданной прямо к вагону, а нас снова отправили на запасной путь. Как же всё у нас предсказуемо… Хотя, им в других странах, думаю, церемониалы похожи один на другой. И это, кстати, прекрасная возможность для разного рода террористов вычислить

Глядя, как попутчик вернулся к чтению «Насморка», вспомнил, что ещё кое-что ему обещал.

— А что, Игорь Валентинович, не заняться ли нам вашим гастритом? Очень уж хочется, чтобы сегодня на обед вы отведали что-нибудь приличное, а не свой диетический бульон из рахитичной курицы.

— Прямо сейчас? — почему-то испугано посмотрел на меня сквозь линзы очков сосед по купе.

— А чего откладывать? Вы вообще ничего не почувствуете, кроме тепла в том месте, куда я буду прикладывать ладонь. Ну что, приступим?

Я не спешил, времени было навалом. До того же обеда оставалось около трёх часов. Так что работал с чувством, с толком, с расстановкой… Хотя чего уж кривить душой, «паутинки» всё делали сами, просто я не особо переживал за исход, так как был уверен в том, что работа будет сделана на совесть. В общем-то, так оно и вышло. Сразу же, конечно, Полесских ничего не почувствовал, но я сказал, что сегодня в обед он может брать всё, что его душенька ни пожелает. Я знал, что говорю, так как и после исцеления на всякий случай снова просканировал ЖКТ своего пациента, и увиденным остался доволен.

— Эх, была не была, — отчаянно выдохнул Игорь Валентинович, когда мы вошли в вагон-ресторан и поставили наши подносы на направляющие.

И взял на первое суп-харчо, на второе — картофельное пюре со свиной отбивной и густой подливой, салат мясной с фасолью, два стакана крепкого чая и парочку пирожков с вишнёвой начинкой. После чего за нашим 6-м столиком ел всё это не спеша, буквально щурясь от удовольствия.

— Вы не представляете, Арсений, как же я соскучился по такой простой, но столь многие годы недоступной еде, — протянул он, с аппетитом пережёвывая кусок отбивной. — Если я и впрямь простился с гастритом, то буду вашим должником по гроб жизни!

— Да бросьте, мне это ничего не стоило, — со снисходительной улыбкой отмахнулся я.

На самом деле, конечно, стоило. Но не сказать, что всё обернулось для меня критично. Небольшая усталость, не более того, и лёгкая сонливость. Поэтому после обеда я намеревался вздремнуть часика полтора-два. Всё равно Брежнев раньше вечера, наверное, не вернётся. Да если вернётся — я ему вряд ли понадоблюсь на ночь глядя. Хотя… Кто его знает. В любом случае до его возвращения у меня будет время расслабиться.

— А вам, Игорь Валентинович, я ещё дам водички выпить, для общего оздоровления, — сказал я Полесских. — Не простой водички, заряженной, специально взял в дорогу. Как раз вам осталось. А себе завтра ещё заряжу.

При этом Полесских периодически прислушивался к ощущениям в желудке, то и дело бросая в мою сторону благодарные взгляды.

На ужин он снова взял «вредненького», да и я особо себя не сдерживал. Вроде не гулял, а аппетит разыгрался. Тут ведь можно было и добавки попросить, вернее, самому взять, некоторые на моих глазах так и делали. Особенно вон тот пузатый здоровяк, сразу схвативший два вторых. И в обед, и на завтрак, и вчера тот так же не ограничивал себя в еде.

Полесских, когда я у него негромко поинтересовался тем типом, так же негромко ответил, что это завотделом лёгкой промышленности Матвейчев. Тот перед поездкой готовил для генсека информацию по лёгкой промышленности республик, которые нам предстоит посетить. Судя по последним новостям по радио, которые мы слушали перед ужином, Брежнев успел сегодня побывать на камвольно-суконном комбинате, и там информация этого Матвейчева как раз должны была ему пригодиться. А ещё глава государства успел съездить в Чангыр-Таш, где находится одно из старейших газовых месторождений республики.

Поезд вернули на первый путь около 9 вечера, а спустя полчаса привезли генсека. Видно, вместе с Усубалиевым хорошо где-то поужинали. И снова долгое прощание и поцелуй в уста. Мне показалось, что Леонид Ильич слегка навеселе. Ну да это его дело, не в драбадан же он пьяный.

Ещё где-то час спустя наш короткий состав тронулся в сторону Узбекистана. Границу двух республик мы пересекли ночью, я в это время спал. Но проснулся рано, ещё во сне, как это ни странно, стали одолевать думы. Я прекрасно помнил, что посоветовал Брежневу. Как-то всё сложится? Не получится ли так, что Рашидов ловко выкрутится, а я в глазах генерального ещё и в дураках останусь?

Так больше и не сомкнул глаз, глядя на проплывавшие за окном поля, местами укрытые снегом, и горы, покрытые снежной пелериной, сползавшей с крутых и пологих склонов порой к самому основанию. Поезд неожиданно остановился на подъезде к Ташкенту, километрах в десяти от городской черты. Полесских сходил куда-то, выяснил. Оказалось, что наше прибытие в Ташкент запланировано ровно к 8 часам, а сейчас только шесть тридцать утра.

Я понял, что уже больше не усну, и по примеру своего соседа по купе сходил в туалет, умылся, почистил зубы и побрился электробритвой. Бриться заставлял себя каждое утро, так как в любой момент могли вызвать в бронированный вагон. А предстать перед главой великой страны с небритой мордой — конкретный моветон.

Перед завтраком глотнул своей же заряженной водички. Так, чисто для бодрости. И впрямь приободрился, а вчерашние мысли, с которыми я кое-как заснул, казались уже не стоящими моего волнения. Просто накрутил себя, вот и всё.

В половине восьмого мы прибыли на станцию «Ташкент-Пассажирский» с красивым, сталинской постройки зданием вокзала. А без пяти минут восемь у вагона Брежнева остановился белый «Мерседес» представительского класса. Да, да, не какая-нибудь «зиловская» «Чайка», а самое настоящее произведение искусства немецкого автопрома. Сидевший рядом с водителем подтянутый мужчина — я так понял, это телохранитель первого лица республики — выскочил из машины и открыл заднюю дверь. Из салона появился улыбающийся Рашидов. Не узнать его я не мог, слишком уж за эти годы врезалось в память изображение, которое на меня смотрело с плакатов на демонстрациях, да и по прошлой жизни я помнил это лицо, часто встречавшееся на разного рода форумах, посвящённых СССР.

Брежнев отчего-то не спешил появляться, и Рашидов спустя пару минут начал заметно нервничать. Прошло ещё минуты три и, не выдержав, Шараф Рашидович сделал попытку проникнуть в вагон, однако кто-то его не пустил. Или Рябенко там нарисовался, или Медведев, сделал я логичный вывод. Кто бы ещё мог не пустить самого главу Узбекистана?

Наконец Леонид Ильич шагнул на перрон, без улыбки поздоровался за руку с Рашидовым. Тот, было расслабившийся, снова напрягся. Явно не понимал, что происходит, почему генсек не кидается к нему с объятиями. Меня это порадовало, похоже, Брежнев запомнил мои рекомендации, и заранее ставит Рашидова «в позу». Хотя для видимости мог бы изобразить обычное радушие, а то мастер хлопковых махинаций уже явно заподозрил что-то недоброе.

Ещё бы, знает кошка, чьё мясо съела. Другой вопрос — дрогнет ли Рашидов, когда Брежнев задаст ему подготовленные мною вопросы? Я так думаю, что нет, не дрогнет. Но вот после отъезда генсека по-любому начнёт предпринимать какие-то действия. Осторожные, но будет. Тут-то и нужно будет за ним приглядеть. Именно это я постараюсь втолковать Ильичу во время нашей следующей встречи, которая, надеюсь, случится ещё до конца поездки. Тут время терять нельзя, а то кое-кто успеет подчистить хвосты, и ищи ветра в поле.

Я, конечно, не знал деталей протокола встречи Брежнева с Рашидовым, но ночевать Ильич не приехал. Как и Медведев с референтом. Генсек появился только к следующему вечеру, мы как раз с Полесских вернулись с ужина.

Главы страны и республики приехали на том же белом «Мерседесе», и я бы не сказал, что Брежнев выглядел более лояльно к Рашидову, нежели накануне. А первый секретарь ЦК КП Узбекистана так и крутился вокруг гостя, заискивающе глядя в глаза, что-то непрестанно говоря. И вновь обошлось без поцелуев, только рукопожатие. Но вместе с генсеком в вагон отправился и какой-то небольшой свёрток, который несли двое подручных Рашидова.

Что это за свёрток, я узнал несколько часов спустя, когда после обеда меня пригласили в бронированный вагон Ильича. Брежнев встретил меня… в богато расшитых чапане и тюбетейке. Я не выдержал, чуть не хрюкнул, сдерживая смех, но генсек уловил в моих глазах или лице искорку веселья.

— Чего смешного? — обиженно поднял кустистые брови Леонид Ильич. — Между прочим, Рашидов подарил.

— Да нет, смотрится изумительно, — махнул я рукой. — Просто мне Кунаев в качестве благодарности за лечение тоже подарил чапан и тюбетейку.

— Серьёзно⁈ Вот это да… А он ведь и впрямь обещал тебе что-то, я потом уж и забыл. Представляешь, если мы в Москве вдвоём сойдём с поезда в халатах и тюбетейках? Вот будет зрелище!

— Да уж…

— Ладно, шучу. Пойдём-ка мы с тобой, Арсений, ко мне в кабинет, поболтаем. Саша, — кивнул он Рябенко, — распорядись, пожалуйста, чтобы нам чайку организовали.

Когда мы сидели в уютных креслах, а перед нами на блюдцах дымились ароматным паром две чашки с чаем, Брежнев, снявший только тюбетейку, сразу приступил к делу.

— Что тебе сказать, Арсений… По твоей рекомендации задал Рашидову все вопросы, что ты мне посоветовал задать.

Генеральный секретарь пошамкал губами, словно старик. Собственно, он им я являлся, но в последнее время после начала моего лечения бросил эту привычку. А может, я просто не так много времени рядом с ним находился, чтобы все его привычки замечать.

Я молчал, молчал и Брежнев, не спеша развёртывавший обёртку с трюфеля. Сунул шоколадную с ореховой обсыпкой пирамидку в рот, медленно начал пережёвывать, потом отхлебнул уже подостывшего чайку.

— Врачи запрещают сладкое, но не могу отказать себе в удовольствии, — вздохнул он.

Я последовал его примеру, только взял не трюфель, а конфету «Мишка косолапый». Это где на обёртке картина Шишкина «Утро в сосновом лесу» фигурирует, и к которой медведей нарисовал Константин Савицкий — первый директор Пензенского художественного училища, чьё имя оно носит, как и Пензенская картинная галерея. Причём изначально на картине стояли подписи обоих художников, однако купивший работу Третьяков подпись Савицкого стёр скипидаром. Мол, про второго живописца мне ничего не говорили. По другой версии, когда Шишкин начал приписывать авторство этого холста полностью себе, Константин Аполлонович, осерчав, сам стёр свою подпись.

Как бы там ни было, это были одни из моих любимых конфет с детства, хотя и стоили они недёшево, так что вкушал я «Мишку косолапого» в отрочестве не так часто, как хотелось бы.

— Так вот, сегодня с утра мы ездили к хлопкоробам, и по пути задал я ему те вопросы, что ты мне советовал задать, — вернулся к теме разговора Леонид Ильич. — С таким вот намёком, мол, знаю кое-что про тебя, но карты пока открывать не стану. Чтобы понервничал. Тот, само собой, тут же попытался у меня узнать, в чём всё-таки я его подозреваю. А я ему: 'Дорогой мой Рашид Рашидович… Или ты сам наведёшь в своей республике порядок, или к тебе приедет целая армия следователей от Цвигуна и Руденко[3], а с ними в качестве моральной… хм… поддержки танковая дивизия.

— И что Рашидов? — подался вперёд я.

— А что он? Заявляет, мол, что у него есть кое-какие подозрения насчёт нечистоплотности некоторых товарищей, и он обязательно с ними поговорит и предпримет соответствующие меры. И я ему тут: «Ты-то сам, Рашид Рашидович, чист перед партией? Не помнишь за собой никаких грешков?» Тот побледнел так, что я испугался, как бы его удар не хватил. И давай клясться, что партию никогда не предавал и не предаст. А глазки-то бегают. Но я сделал вид, что ему поверил. Говорю, три месяца тебе, Рашид, даю на наведение порядка. Цвигун и Руденко в курсе всех ваших махинаций, если ничего не изменится — пеняй на себя. Мне есть кого на твоё место посадить. И тебя посадят, только уже на нары. В общем, струхнул мужик знатно.

Только вот нужно помнить, что загнанный в угол зверь опасен вдвойне, подумал я. И тут еж вспомнил об одной очень важной вещи.

— Леонид Ильич, если мне память не изменяет, то ещё со времён Хрущева не рекомендовалось брать в разработку первых лиц республик и вообще членов ЦК. Возможен серьезный скандал и, не исключено, в республику придаётся вводить войска. А это не совсем правильно накануне Олимпиады. Наши западные друзья тут же подымут шум о нарушении прав человека и это будет повод для бойкота Олимпийских Игр.

Это ещё мы в Афганистан войска не вводим, подумал я, хотя, кто его знает, может, и введут, даже без участия покойного Андропова.

— И что ты предлагаешь? — сдвинул кустистые брови генсек.

— Предлагаю собирать материалы. И не только по Узбекистану, но и по всей Средней Азии, и по Кавказу тоже. Во всех этих грузиях, армениях и азербайджанах кумовство и коррупция процветают буйным цветом. После Олимпиады можно собрать пленум ЦК и Верховного совета и поставить вопрос ребром, нужны ли республики как таковые, если уже, как было сказано на предыдущем съезде, образовалась единая нация — советский народ. И съезд это поддержал.

Брежнев пожевал губами, побарабанил пальцами по столу, посмотрел мне в глаза и медленно произнёс:

— Пожалуй, я с тобой, Арсений, согласен. Накануне Олимпиады не стоит баламутить болото. Вот пройдут Игры, мы как следует подготовимся, соберём материалы, и вот тогда-то… Кстати! — он ткнул в мою сторону указательным пальцем. — Мне тут доложили, что ты ещё, оказывается, воду заряжаешь. Выпьешь стакан — и здоров, как в юные годы. Это правда?

— Есть такое, — неохотно согласился. — Впрочем, исследования ещё не закончены, но предварительно можно сказать о целебном эффекте такой воды. Хотите попробовать на свой страх и риск?

— Так уж и риск? — поиграл бровями Брежнев. — Давай, не жадничай, мы Косареву ничего не расскажем.

— А я думал, что это он вам про мою воду рассказал…

— Не, не он, мой референт. У него отец дружит с директором «Театра сатиры», а тому Папанов рассказал удивительную историю, как некий врач исцелил на ноге ему язву, полил сначала какой-то «мёртвой» водой, а потом «живой» — и от язвы не осталось почти и следа. А потом ещё и выпить дал «живой» воды, отчего самочувствие актёра заметно улучшилось. Референт перед самой нашей поездкой выяснил всё-таки, что это был за врач, и оказалось, что это ты. Арсений. Признавайся, было такое? Сам только что сказал, что заряжаешь воду, значит, было.

— С вами не поспоришь, — вздохнул я. — Ладно, с утра подзаряжу, приду к вам, постучусь, или пришлите ко мне кого-нибудь из своих часов в 9 утра. Кстати, можно я вон ту бутылку с нарзаном возьму? Обработаю воду — и станет ещё полезнее.

В назначенное время в моё купе постучался Медведев.

— Готова вода? — спросил он с порога.

Я протянул ему бутылку с нарзаном, внутри которой теперь была заряженная вода.

— Скажите Леониду Ильичу, что для того, чтобы взбодриться, ему хватит и пары глотков. Несколько дней будет чувствовать себя помолодевшим лет на десять как минимум, это не считая моих процедур иглоукалывания.

— Она точно целебная? — с подозрением спросил Медведев, будто бы я подсунул ему отраву.

— Ещё какая! — с жаром воскликнул Полесских и тут же стушевался.

— Пробовали? — покосился на него с подозрением Владимир Тимофеевич.

— Да, угощал меня Арсений Ильич, и очень, я вам скажу, был положительный эффект. У меня даже зрение улучшилось.

Это была правда. Стопроцентным оно не стало, но с минус семи точно ушло на троечку, так как прежними очками мой сосед пользоваться уже не мог, и ему пришлось брать очки напрокат у знакомого инструктора отдела ЦК из соседнего вагона. А у того как раз было минус три.

Я же добавил:

— Можете сами глотнуть, и сразу поделиться впечатлениями.

— Если Леонид Ильич даст команду — то и глотну, — пробурчал Медведев.

А вообще Ильич мог бы и пригласить к себе, подумал я, когда за телохранителем генсека закрылась дверь. Какое-то прямо неуважение… Ладно, будем считать, что он сильно занят. В любом случае в результате применения «живой» воды я был уверен. Что и подтвердил через пару часов Косарев, лично пришедший рассказать о приятно удивившим Брежнева эффекте моей воды. В купе в этот момент я был один — Полесских вышел размяться в последний вагон, где показывали кино. Я разок туда заглянул просто из любопытства, и даже фильм посмотрел «Пролетая над гнездом кукушки» Милоша Формана с молодым ещё Джеком Николсоном в главной роли.

— Как же это вы так её заряжаете? — не вытерпев, спросил Михаил Титович. — В чём секрет? Или что-то подмешиваете? Что за препарат?

— Нет никаких препаратов, — вздохнул я. — И чтобы убедить вас в этом, заряжу воду прямо на ваших глазах и дам вам выпить. Как вам такой эксперимент?

Косарев молчал с полминуты, кусая нижнюю губу, а потом махнул рукой:

— Давайте!

Спустя четверть часа я протянул ему стакан в подстаканнике, только вместо чая там была обычная вода из крана в туалете, после моих манипуляций приобретшая кристальную чистоту.

— Ну, смелее, — подбодрил его я.

Косарев медленно выпил. Прислушался к собственным ощущениям, глядя куда-то под потолок.

— Пожалуй, что и соглашусь, — наконец пробормотал он. — Во всяком случае, я получил сейчас хороший такой заряд бодрости.

— И он сохранится как минимум на пару дней, — заверил я его.

И подумал, что, весьма вероятно, какие-небит нанороботы уже приступили к устранению в организме неполадок, приводя его в идеальное состояние.

* * *

Душанбе встретил наш поезд по-настоящему весенней, солнечной погодой при плюс 12 градусах тепла. Снега тут не было и в помине, разве что виднелся в горах, окружавших город.

Джабар Расулов, прибывший на перрон встречать генерального секретаря, чем-то мне наполнил Суслова. Возможно, из-за таких же больших очков и опущенных вниз уголками рта на худом лице. Первый секретарь ЦК КП Таджикистана и Леонид Ильич обменялись рукопожатием, после чего сели в привычную чёрную «Чайку» (пока с «Мерседесом» выпендрился только Рашидов), и под приветственные крики стоявшей за оцеплением толпы покинули перрон.

Наш же состав по традиции отогнали на запасной путь. И тут — какая неожиданность — поступило разрешение на посещение города. В городе вести себя прилично, и к обеду всем надлежало вернуться. Естественно, уставший от многодневного сидения в поезде я тут же начал одеваться.

— Я с вами только до первого газетного киоска, хочу закупиться свежими газетами и журналами, — сообщил Полесских, одновременно роясь в чемодане. — Да где же этот чёртов галстук!

— Игорь Валентинович, зачем вам так наряжаться? Я вон в город иду — и то в джинсах, пуловере и куртке. И кстати, уж лучше дошли бы до «Оптики», и накупили себе очков. А то сколько можно у Валерия Викторовича взаймы очки брать.

— Хм, а это идея, — замер Полесских с найденным наконец-то галстуком в руках. — И правда, куплю-ка я себе очки. А вы куда пойдёте?

— Я вообще собирался просто окрестности посмотреть. А сначала мы с вами и поищем «Оптику».

Нужный магазин (или как назвать это учреждение) мы нашли с помощью советов местных горожан минут через сорок после того, как через подземный переход вышли к зданию вокзала. Находился он в одном задние с аптекой. Окулист тут же проверил зрение у Полесских, сказал, что с хорошей оправой очки придётся ждать неделю, а есть с простенькой оправой, дешёвые.

— Давайте какие есть — махнул рукой Игорь Валентинович. — В Москве уже обзаведусь нормальными.

Обратно мой попутчик шёл, не подслеповато щурясь, а гордо глядя на окружающий мир сквозь стёкла новеньких очков. И я с ним шёл, увиденного по пути мне хватило, чтобы понять, что Душанбе — красивый город, с характерным восточным колоритом. Единственное, уговорил Полесских заглянуть со мной на местный базар, оказавшийся на пути к вокзалу.

И как было не закупиться разными сувенирами и заодно дынями с виноградом, которые предлагали местные продавцы⁈ Тут к Полесских в душу протиснулась жаба, однако, когда я предложил заплатить за его покупки, резко воспротивился и полез за кошельком.

Брежнев вернулся вечером, и сразу же наш состав тронулся к конечной точке маршрута — Ашхабаду. Столица Туркмении встретила нас также солнцем, хотя температура держалась в районе плюс пяти. Местный вокзал выглядел симпатично, с восточным уклоном в архитектуре. Первый секретарь ЦК КР Туркмении Мухамедназар Гапурович Гапуров, казалось, улыбался через силу, со страдальческим выражением на лице. Возможно, так казалось по причине бровей домиком, насколько я смог рассмотреть лицо Гапурова из окна нашего купе.

И здесь нам разрешили прогуляться, впрочем, сотрудник 9-го отдела не забыл каждого желающего снова проинструктировать, как себя вести и когда нужно быть в своём вагоне нашего маленького поезда, отправленного на запасной путь. Да уж, что-то прямо-таки поблажки посыпались одна за другой.

В куртке было холодновато, задувал промозглый ветер, но меня это не остановило. От вокзала шёл проспект им. Ленина. Повсюду растяжки «ССКП Шухрат» и портреты Брежнева с таким лицом, что невольно начинаешь подозревать — среди предков не обошлось без туркменов.

Спросил у прохожего, выглядевшего вполне интеллигентно, где можно приобрести какие-нибудь сувениры на память о посещении Ашхабада. Тот меня отправил к ипподрому, рядом с которым располагалась толкучка.

Я не пожалел, что потратил аж целый рупь на такси. Приглядел на толкучке жене кольца и бусы с кулоном из серебра с сердоликом, выполненные в национальном стиле. А маме и тёще — по сумке из ковровой ткани с национальным орнаментом. Ручная работа!

Брежнева привезли к поезду вечером, причём наш состав так и продолжал стоять на запасном пути. Это меня навело на мысль, что ночевать будем в Ашхабаде. Так и вышло. А утром, ещё до завтрака, меня к себе снова вызвал Леонид Ильич. Брежнев стоял у длинного стола, за которым вёл когда-то переговоры с Джеральдом Фордом, и разглядывал лежавший на столе ковёр. Изображён на нём был он сам, причём в полный рост, со всеми имеющимися на сегодняшний день наградами, включая три золотые звезды Героя Советского Союза. Что удивительно (а может и наоборот, ничего удивительного, учитывая, где и кем он был пошит), в лице Леонида Ильича угадывались азиатские черты. Точь-в-точь как на плакатах, что я видел сегодня в городе. Но в целом ковёр был шикарен, чувствовалась ручная работа лучших мастеров республики.

— Как? — покосился на меня Брежнев. — Думаю вот, куда его повесить, дома или на даче. А может, в рабочем кремлёвском кабинете?

Он хихикнул, давая понять, что это была шутка.

— Отдайте на ВДНХ, — предложил я немного неожиданно для самого себя. — Пусть в павильоне достижений туркменских трудящихся висит.

— Думаешь? Кхм… А в общем-то, идея неплохая. Саша, ты как думаешь? — повернулся он к Рябенко.

— Думаю, Леонид Ильич, что этот ковёр станет главным экспонатом выставки.

— На выставке Ван Гога я главный экспонат, — тихо пропел я про себя.

— Что ты там поёшь, Арсений? Новую песню сочиняешь? Кстати, мог бы нам тут импровизированный концерт устроить.

— Знал бы, что попросите — гитару из дома прихватил бы, — развёл я руками.

— Саша, можно ведь как-то инструмент организовать? — повернулся Брежнев к своему начальнику охраны.

Тот крякнул, но согласно кивнул:

— В принципе нет ничего невозможного, тем более какая-то гитара…

— Вот-вот, озаботься…

— А как вам вода заряженная, Леонид Ильич? — втиснулся я со своим вопросом.

— Вода-то? Хм, отличная вода! Косарев тебе должен был доложить, что я словно бы лет десять скинул.

— Он что-то вроде этого и сказал, правда, всё больше допытывался, как я это делаю.

— А ты никому не рассказывай, — хохотнул Брежнев и тут же посерьёзнел. — Я чего тебя позвал-то. Меня Гапуров вчера уговорил с утра съездить в Фирюзу, сказал, что это недалеко от Ашхабада. Места, мол, удивительные, душой и телом отдохнёте. Ну я и согласился, вроде как спешить теперь уже некуда. А заодно подумал, чего тебе со всеми взаперти сидеть… Прокатишься с нами, а заодно Гапурова подлечишь. Я вчера смотрю, он-то сначала ничего вроде, а потом начал прихрамывать на левую ногу. Спрашиваю, что у тебя с ногой? А он, мол, воспаление коленного сустава. «Лечишься?», — спрашиваю. «Да вот, — говорит, — мазями мажу, даёт временное облегчение. А на операцию ложиться не хочу, за республикой глаз да глаз нужен». А я ему — есть, мол, у меня в поезде врач один, лечит прикосновением руки. Кунаеву вон сердечко за один сеанс вылечил. Ну Гапуров и заинтересовался, покажи, говорит, Леонид Ильич, своего чудо-доктора, может, он и мне поможет… Ну как, поможешь?

— Подлечу, — пожал я плечами, — отчего же хорошему человеку не помочь.

— Вот и славно! — кивнул Брежнев. — Через час подадут транспорт, поедешь во второй с Медведевым. Как раз успеешь позавтракать, если ещё не завтракал. Кстати, Гапуров пообещал, что в местном санатории нас угостят туркменскими блюдами. Пробовал когда-нибудь туркменскую кухню? Нет? Вот и отведаешь со мной за компанию.

Выехали через час с небольшим. Брежнев и Гапуров ехали в «Чайке», мы с Медведевым и охранником главы республики, севшим рядом с водителем — в чёрной «Волге». Впереди нашей маленькой колонны двигалась уже «Волга» ГАИ с мигалкой на крыше, позади нас — гаишный «Жигулёнок».

Главной достопримечательностью этой местности, которая даже в местную зиму, больше похожую на осень, выглядела достаточно живописно, я посчитал огромную, древнюю чинару о восьми стволах. У нее даже было название «Семь братьев и одна сестра». Глава местного самоуправления, буквально светившийся от счастья, что в его владения пожаловали столько высокие гости, тут же рассказал связанную с чинарой легенду. Если коротко, то суть такова. У садовода Бахарлы и его жены Айджамал рождались только сыновья. Однажды их самый младший, седьмой сын нашёл у речушки блестящий бирюзовый камушек и принёс домой. Мать обрадовалась и пошла к звездочёту показать находку сына. Звездочёт посмотрел на переливающийся тысячами оттенков камушек и велел растереть камешек в порошок и выбросить, иначе в их семье родится дочь и принесет им несчастье. Конечно, ничего с камнем садовод и его жена делать не стали, в итоге благополучно родилась дочь, которую нарекли Фирюзой, в честь камешка бирюзового. С 14 лет стали к ней свататься. Прислал и чужеземный царь свата, но девушка ему отказала. Разозлённый отказом царь отправил свои войска, чтобы захватить девушку силой. Братья, узнав о приближении чужеземных войск, вышли навстречу и в узком ущелье устроили засаду. Когда войска оказались в ущелье, братья с двух сторон, с вершин гор, сдвинули громадные камни. Камни, увлекая за собой лавину, обрушились на головы врагов. Непрошенные гости бежали в панике. Второй натиск неприятеля был сильнее первого. Братьям пришлось днём и ночью обрушивать камни на врагов. А юная Фирюза носила братьям воду.

На третий раз чужестранцам удалось ворваться в сады старика Бахарлы. Фирюза вышла на сопку и крикнула: «Эй джигиты-туркмены!»

Её голос никто не услышал, и тогда она ещё раз крикнула. И опять её голос потерялся в скалах. На третий раз она так жалобно и требовательно крикнула, что даже камни сжалились и повторили её зов громко и многократно:

— Эй джигиты-туркмены! Кому дорога честь, приходите сражаться!

И голос её был услышан во всех аулах. Говорят, тогда и родилось эхо. Подъехали джигиты. Фирюза повела их туда, где братья сражались против чужеземцев.

Но оказалось, что все семеро братьев погибли в неравном бою. Джигиты, видя это, двинулись в бой и оттеснили вражьи силы за гору. Но Фирюза так была потрясена гибелью братьев, что вытащив кинжал, убила себя.

После боя оплакивать героев собрались жители окрестных аулов. В это время к отцу и матери погибших подошел звездочёт и сказал:

— Я же говорил, что камень принесёт вам несчастье!

— Разве это несчастье — потеря детей, погибших за честь? — ответил старый Бахарлы.

Их похоронили там, где они погибли. На их могиле выросла могучая чинара с восемью стволами. Ущелье, в котором выросла чинара, было названо по имени девушки Фирюзой, а чинара стала зваться в народе «Семь братьев и одна сестра».

Это нам рассказали, когда мы сделали остановку у Чинары, проезжая как раз Фирюзинское ущелье с нависшими по бокам скалами. Тут, когда пришлось походить, я заметил, что Гапуров и впрямь прихрамывал. Так что, когда мы оказались в санатории, я попросил Медведева подойти к Брежневу, узнать, когда Гапуров будет готов к манипуляциям на больном колене. Медведев, чуть помедлив, всё же выполнил просьбу. Брежнев, в свою очередь, обратился с тем же вопросом к Гапурову, и тот сказал, что сейчас гостей ждёт обед, а после обеда, если Леонид Ильич не против, он готов доверить мне своё колено. Так и решили.

Обед же был превосходен! К этому времени погода улучшилась, даже начало припекать солнышко, поэтому обедали на веранде с великолепным видом на озеро и горы. Все по приглашению Брежнева и Гапурова уселись за одним большим столом — дастарханом. И это не выглядело как панибратство с их стороны, напротив, всё выглядело очень естественно.

Сразу обращал на себя внимание коньяк производства ашхабадского винзавода. Гапуров с ходу заверил, что хорошо выдержанный ашхабадский коньяк ни в чём не уступит неплохому армянскому, и мы в этом вскоре убедились.

Из первых блюд на выбор были шурпа и догрома чорба. Я после долго колебания выбрал всё-таки догрому, которую в той жизни так никогда и не пробовал, а теперь решил исправить этот недочёт. Привычный нам белый и чёрный хлеб заменили чуреки — лепёшки, ещё хранившие тепло тандыра.

На второе были говурма, шашлык и казанлама из мяса ягненка. Тоже на выбор, а можно было отведать и того, и другого. Отведали мы и гутап — лепёшки в виде полумесяца с начинкой как из говядины или баранины и лука.

Ну а главным украшением дастархана стало огромное блюдо с пловом — он же золы, который есть полагалось руками. Горячий жир стекал по пальцам, то и дело приходилось пользоваться тканевой, с красивой вышивкой салфеткой, но я лично остановиться не мог. Как, впрочем, и остальные участники трапезы. Брежнев то и дело нахваливал угощение, а остальные поддакивали, впрочем, совершенно искренне.

После очередной рюмочки коньяка я даже выдал анекдот про плов:

Муж говорит жене:

— Вот ты плов сегодня приготовила, вкус, ну точно такой, как у плова,

что моя мама готовила.

— Ну наконец-то! Хоть один раз что-то получилось у меня так же, как

у твоей драгоценной мамочки!

— Да, мама у меня чудесный кулинар. Отлично готовит. Вот только,

когда плов делает, всегда получается жуткое гэ…

Анекдот плосковатый, но собравшимся зашёл. Рассказал ещё парочку. А потом нас с Гапуровым препроводили в массажный кабинет при санатории, где я занялся наконец коленом Первого секретаря ЦК компартии Туркменской ССР. И всего у меня ушло на лечение чуть больше четверти часа. Это, правда, не считая обязательной диагностики, выявившей бурсит с тендовагинитом, но всё равно впечатляюще. Думал, что провожусь больше, однако мои «паутинки» работали словно бы в турборежиме.

— Ну-ка пройдитесь по комнате, Мухамедназар Гапурович, — предложил я Гапурову.

Тот походил и даже поприседал.

— Как колено?

— А ты знаешь, дорогой, в данный момент боли совсем не чувствую, — почти чисто выговаривая русские слова, сказал Гапуров.

— Давайте по возвращении в Ашхабад ещё поделитесь своими ощущениями, но уверен, что на ближайшие годы вы о своём колене забудете, — скромно улыбнулся я, чувствуя лишь небольшое недомогание от потери некоторого количества свой «ци».

Обратно мы ехали всё через то же узкое Фирюзинское ущелье — по одной полосе в каждом направлении. Уже близились к выходу из него, когда я, задремавший на заднем сиденье «Волги», вскинулся от крика нашего водителя, издавшего вопль:

— Tutuň!

После чего он резко вывернул руль, уводя машину… От чего? Да от обвала. На моих глазах дорогу спереди заваливало каменной осыпью, в которой исчез «Жигулёнок» ГАИ, и в которую сейчас влетала «Чайка» с Брежневым. И слышал, как сквозь барабанную дробь мелких камешков по крыше нашей «Волги» молотками лупят более крупные булыжники.

Наконец «Волга» остановилась, стало тихо. Понял, что все это время, как вышел из забытья и понял, что происходит, вообще не дышал. Теперь же с облегчением выдохнул и задышал размеренно.

— Брежнев!

Это выдохнул-выкрикнул Медведев. В следующее мгновение дверь машины распахнулась, едва не слетев с петель, и телохранитель генсека, оказавшись снаружи, рванул к «Чайке» со спринтерской скоростью. Охранник Гапурова ничего не сказал, но тоже выскочил и рванул к той же «Чайке», как ошпаренный. Чуть помедлив, и я последовал их примеру. Правда, хоть и бежал, но трусцой, не как на в финале стометровки олимпийского турнира. Меня даже наш водитель обогнал, который стартовал позже меня.

Парням из «Жигулёнка» повезло. Их хоть и накрыло, но не так сильно, крыша машины лишь слегка промялась. А вот «Чайка» въехала аккурат в здоровенный валун высотой метра полтора, отчего капот превратился в слегка сжатую гармошку, и из-под него валил чёрный дым. Тут же один из гаишников принялся ликвидировать возгорание с помощью порошкового огнетушителя.

Тем временем общими усилиями из покорёженной «Чайки» доставали пострадавших. Самое удивительное, что водитель практически не пострадал, только на лбу краснела ссадина. Гапуров, похоже, отделался сотрясением мозга, был бледно-зелёным и, едва выбрался наружу, как его начало рвать.

А вот Брежнев стонал и держался за грудь. К тому же меня насторожило его затруднённое дыхание. Мы с Медведевым, не оставляя возможности вмешаться гайцам, ухватили генсека подмышки и практически донесли до ближайшего дерева, усадили так, чтобы Леонид Ильич мог опираться о ствол спиной. Тут же водитель нашей «Волги» подсуетился, принёс что-то вроде шерстяного покрывала, которое мы подсунули под генсековский зад.

— Грудь болит, — прохрипел Брежнев, глядя куда-то мимо нас. — Ударился о спинку переднего кресла.

— По идее головой должны были удариться, — решил я блеснуть эрудицией.

— Головой Гапуров ударился, а я зачем-то привстал, сам не знаю, как это получилось, и тут мы в эту каменюку со всего размаха въехали.

Тут как раз нарисовался Гапуров, всё ещё бледный, с кругами под глазами.

— Как вы себя чувствуете, Леонид Ильич? — дрожащим голосом спросил он.

— Бывало и лучше, — поморщился генсек. — Грудь болит, чего дорого, рёбра переломал. И часто у вас тут такие обвалы происходят?

— Давно уж не было, Леонид Ильич, — сокрушённо развёл руки в стороны Мухамедназар Гапурович. — Это ж вот как специально, словно бы кто-то нарочно всё это устроил, когда мы тут проезжали… Нет, нет, конечно же, это всего лишь случайность, — торопливо добавил он, заметив. Как напрягся Медведев.

— Это ещё следствие установит, случайность или нет, — буркнул тот и повернулся к гаишнику с погонами майора. — Нужно срочно вызвать вертолёт с врачом, и на нём же эвакуировать пострадавших.

— Уже вызвал. Будет через двадцать минут. Сядет в Фирюзе, нужно будет вернуться в посёлок.

— Давайте я займусь здоровьем Леонида Ильича. Мне кажется, ему моя помощь не помешает.

Медведев с майором посмотрели на меня удивлённо. К чести телохранителя Ильича, он быстро пришёл в себя.

— Ах да, вы же врач… Ну займитесь, только упаси бог навредить товарищу Брежневу!

— Он не навредит, — раздался снизу глухой голос сидящего у дерева генерального секретаря. — Давай, Арсений, действуй.

Я помог Брежневу принять лежачее положение, встав рядом на колени, после чего незаметно активировал браслет и, закрыв глаза, принялся диагностировать повреждения внутренних органов, надеясь, что обошлось без перелома рёбер. Увы, одно было сломано, на ещё одном — трещина. Плюс травматический пневмоторакс. О чём я честно и сообщил Брежневу, прежде чем взяться за лечение.

Всё закончилось где-то спустя минут тридцать — я время не засекал. И пневмоторакс убрал, и рёбра зарастил костной тканью. Вернее, постарались мои верные «паутинки», я же всего лишь давал им мысленную команду.

Когда открыл глаза, то увидел встревоженные лица собравшихся.

— Всё, можете вставать, — сказал я, плюхаясь на задницу рядом с генсеком и прислоняясь спиной к стволу.

Всё-таки даже с моим прокачанным умением тяжело в один день выполнять сразу две манипуляции — с бурситом колена и пневмотораксом со сломанными рёбрами. Так-то даже три получается.

Брежнев с помощью Медведева поднялся на ноги, стоял, потирая грудину, словно бы проверяя, на месте ли трещина.

— Вот же ты молодец какой, Арсений, недаром я тебя с собой взял, — покачал он головой. Ты как себя чувствуешь сам-то, Арсений? Что-то вид у тебя неважнецкий.

Я тоже встал, с наигранной бодростью улыбнулся:

— Да всё нормально, Леонид Ильич, мне бы подремать пару часиков — и буду как новенький.

— Подремлешь, пока до Фирюзы будем добираться. — согласился Брежнев. — Поедешь с нами. Вернее, мы с Мухкамедназаром сядем в «Волгу», а вы с Володей садитесь в машину ГАИ. Едете за нами следом. Пару часиков подремать не получится, в вертолёте поспишь. Полетишь с нами… И Володя тоже.

— Не успеет поспать, — вмешался Гапуров, — там четверть часа до Ашхабада лететь.

— Ну тогда, Арсений, в поезде выспишься, — принял решение Брежнев.

До Фирюзы долетели мигом, я и правда только начал носом клевать, как прибыли на место. Дальше меня с дипломатом в руке вместе с Брежневым, Гапуровым, обоими телохранителями и контуженным водителем «Чайки» посадили в вертолёт, который взял курс на Ашхабад. Медведев сразу поинтересовался, есть ли на борту рация, после чего на несколько минут ушёл в кабину пилота. Я же достал из дипломата парочку бутыльков с «живой водой», один дал Брежневу, второй Гапурову, который по-прежнему был бледен — его даже вырвало перед посадкой в вертолёт. Обоим сразу же похорошело, что было заметно даже невооружённым глазом.

И тут же меня снова начало клонить в сон. Организм требовал отдыха, сна, во время которого мои жизненные силы хоть немного, но восстанавливались. Я успел всё-таки вздремнуть несколько минут, прежде чем кто-то толкнул меня в бок:

— Просыпайтесь, садимся.

Я открыл глаза, посмотрел в круглое стекло иллюминатора. Приближалась выложенная бетонными плитами взлётно-посадочная полоса аэродрома, вдали высились подёрнутые голубоватой дымкой горы. Брежнев и Гапуров что-то оживлённо обсуждали, Медведев переводил взгляд с одного пассажира вертолёта на другого, словно бы каждого в чём-то подозревая. Сидевший рядом со мной врач, который, судя по всему, и растолкал меня, выглядел озабоченным и одновременно недоумённым, то и дело косясь в мою сторону. Видно, всё никак не мог взять в толк, как это я прикосновением руки, пусть даже это заняло какое-то время, вылечил самого Генерального секретаря ЦК КПСС. А может, подозревал меня в мошенничестве, поскольку диагноз я сам озвучил и сам же якобы произвёл исцеление.

Да плевать, главное, что генсек мне доверяет, и что я вернул его к жизни, иначе дорогому Леониду Ильичу пришлось бы пару недель точно проваляться на больничной койке.

С аэродрома вполне, между прочим, бодрых генсека с Гапуровым сразу же повезли в республиканскую клинику. Мы с Медведевым и охранником Мухамедназара Гапуровича тоже составили им компанию.

Рентген показал у Брежнева сросшиеся ребра и рубец на плевре. У Гапурова — остаточные явления сотрясения травмы головного мозга. К слову, первого секретаря ЦК КУП Туркменской ССР консультировал лично Юрий Михайлович Волобуев — главный нейрохирург Минздрава Туркмении.

Ко мне у врачей был профессиональной интерес. Мол, как так удалось движением руки срастить рёбра? Я всё это время сидел в коридоре, ожидая результатов исследования, и откровенно клевал носом, поэтому вопросы хирурга меня немного раздражали.

— С божьей помощью, — довольно грубовато ответил я.

После клиники у Брежнева возникла идея где-нибудь посидеть, попить чайку и перекусить. Гапуров тут же предложил лучший ресторан Ашхабада, однако Леонид Ильич решил пригласить Гапурова к себе в вагон. Тот, естественно, вынужден был согласиться, да ещё и сопроводить своё согласие самой широкой улыбкой из имеющихся в его арсенале, пусть и весьма натянутой.

— И ты, Арсений, будешь чаёвничать с нами, — ткнул меня в грудь пальцем Брежнев. — Помнишь, обещал кое-что из нового исполнить под гитару? Вот заодно и выполнишь обещание. Мухамедназар, дорогой, можешь достать гитару?

— Мои люди достанут всё, что угодно, хоть целый ансамбль, — надулся Гапуров.

— Ансамбль не надо, одной гитары хватит.

— Акустической, — добавил я, про себя тяжко вздыхая.

Так и пришлось, взбодрённому местным бальзамом, устраивать небольшой концерт, по ходу которого я исполнил «Три колодца». Подарок Гапурову за интересную экскурсию в Фирюзу. В моей истории, точно помню, она прозвучала 1 января 1983 года в «Песне года», а на магнитофонах зазвучала годом раньше. Так что попасть впросак я вроде бы не был должен.

Пришлось на ходу, правда, менять Учкудук на Дехистан. Всё-таки Учкудук — город узбекский, а про Дехистан я помнил, что он располагается в пустыне посреди Мисрианской долины. Да и по стихотворному размеру полное совпадение.

Гапуров, у которого песня вызвала неподдельный восторг, что-то шепнул своему охраннику, следовавшему за боссом как тень, тот кивнул, извинился перед как бы всеми присутствующими и вышел. Вскоре вернулся и кивнул Гапурову. После чего Мухамедназар Гапурович с улыбкой сказал мне, что в купе меня будет дожидаться ответный подарок. Тем более он мне и за колено должен. Я же, в свою очередь, предложил подарить песню туркменскому ансамблю «Гунеш». Пусть они исполняют немного иную музыку, нежели «Ялла», думаю, эта песня станет одной из главных в их репертуаре.

Когда наконец я вернулся в компанию заждавшегося меня Полесских, одержимый прежде всего желанием уснуть на пару деньков, увидел посреди купе деревянный ящик с ручками. А рядом ещё один, поменьше.

— Зашли какие-то туркмены в костюмах, сказали, для вас, — пояснил Игорь Валентинович.

Я открыл меньший ящик, в нём стояли три десятка бутылок туркменского бальзама. Однако… Открыл второй, побольше — и сразу в нос шибанул медовый аромат дынь. Их здесь лежало ровно пять штук, а также бережно упакованные гранаты и виноград. Дыни пахли так, что у меня сразу же рот наполнился слюной, хотя вроде бы недавно перекусил. В общем, одну дыню мы с Игорем Валентиновичем в течение этого вечера и следующего дня оприходовали. Вот уж действительно медовая.

А потом зашёл проводник, который, оказывается, был в курсе моих подарков, и сказал, что в вагоне-ресторане имеется холодильник, куда пассажиры могут складывать свои скоропортящиеся продукты, и что мой ящик туда войдёт, так как холодильник почти что промышленный, размером с купе. Ещё и запирается на ключ. Так что остаток пути мои фрукты провели в холодке.

По приезду в Москву я вручил Полесских дыню и три бутылки бальзама. Тот чуть не расплакался от моих щедрот. Обменялись телефонами, пообещали периодически созваниваться. Созвонились на Новый год, поздравили друг друга и наших близких.

О самом происшествии в Фирюзинском ущелье нигде не было сказано ни слова: ни по радио, ни по ТВ, ни в периодике. Хотя туманные слухи по Москве начали ходить почти сразу же, не успели мы вернуться из поездки. Причём меня попросили написать расписку, что я ничего не видел и не слышал. Думаю, такие же расписки написали все, кто был на месте происшествия, разве что за исключением Брежнева и Гапуров. Им такое не по статусу.

А после Нового года в центральной прессе сначала осторожно, больше какими-то намёками, а затем всё более смело начали мелькать сообщения о том, что в Узбекской ССР проходит серьёзная проверка, в результате которой выявляются многочисленные нарушения в экономической сфере. Потом стали появляться имена и фамилии высокопоставленных узбекских чиновников, которые на взятках успели обзавестись настоящими дворцами и автопарками из престижных заграничных автомобилей. Некоторые из этих «дворцов» пришлось буквально штурмовать силами спецподразделений.

Рашидова пока не трогали. Однако шум поднялся знатный, и началось всё не без моего непосредственного участия, если вспомнить тот разговор с Брежневым в поезде.

Возможно, «хлопковое дело», как в моей прежней истории, всё равно бы всплыло, поехали бы в Ташкент Гдлян с Ивановым, но это было бы уже позже. Тем более тогда всё началось после смерти Брежнева, когда у руля встал Андропов. В этой истории Андропова уже нет, а Брежнев жив и вполне здоров. Так что я даже немного гордился собственной причастностью к этому, как говорят в Одессе, шухеру.

А ещё меня не могло не радовать, что наши войска так и не вошли в Демократическую Республику Афганистан. Пока, во всяком случае. СССР не стал изгоем, бойкот Олимпиаде никто не объявил, а главное — тысячи наших ребят, которые должны были погибнуть в афганских горах и ущельях, остались живы. Пожалуй, это стоило того, чтобы заварить ту кашу, которую я, собственно, и заварил.

Эпилог

— И не забудь хлеба купить!

Голос Риты застал меня, когда я выходил из квартиры. Сегодня 29 декабря 2023 года. С утра душу терзали воспоминания. Именно в этот день 2023 года в той жизни я умер. А вдруг и сегодня что-то подобное случится? Умирать дома мне категорически не хотелось. Видеть плачущую жену… Нет, тётка она у меня твердая, профессор. Студентов гоняет жёстко. Но все равно… И так на душе чернота сплошная.

Вышел из подъезда. До ближайшего гастронома пешком минут десять-пятнадцать. Там ко всему прочему очень даже неплохая пекарня работала. Частная. И хлеб был всегда просто великолепный!

— Гражданин! — вдруг услышал я громкий женский крик. — Вы что, не видите ограждения? Крышу же от снега и наледи чистят.

Я поднял голову и увидел, что сверху на меня несётся глыба оледенелого снега. Почему-то именно этот нюанс я про себя успел механически отметить — оледенелого. И за доли секунды представил, что будет, угоди эта глыба мне в лицо. Потому и успел в последний миг наклонить голову, чтобы льдина в лицо не попала. Ну она и угодила прямо по темечку.

Дальше тёмный провал в сознании, а пришёл я в себя вот здесь, сидящим на заднице в кабине уже знакомого мне лифта, в котором отсутствовали кнопки и зеркала. В голове всё ещё гудело. Достал телефон, убедился, что связь ожидаемо отсутствует. Снял шапку, пощупал затылок, на котором ожидаемо обнаружилась огромная шишка в запёкшейся крови. Всё как в прошлый раз. Только травма головы получена не в результате действий хулиганов, а благодаря нерадивости коммунальщиков. Ну или моей невнимательности, чего уж там…

Лифт остановился и, выйдя из кабины, я двинулся по уже знакомому мне длинному, казавшимся бесконечным коридору. Картины с прошлого раза так же не изменились. Все те же адские муки и райское блаженство. Дошёл до двери с медной табличкой «Приём населения 24/7 без выходных и праздничных дней». За дверью оказалось знакомое светлое помещение со столом, за которым сидела молодая женщина, что-то читавшая на мониторе ноутбука. Молодая, но не та, что была в прошлый раз, с рожками. Та была будто сексапильная ведьма из ада, а эта, белокурая, скорее из рая.

— Хм, здравствуйте, милая барышня! — произнёс я в ответ на её вопросительный взгляд. Это Чистилище? Я верно попал?

— Да, всё верно… Добро пожаловать! Очень приятно общаться с людьми, которые, скажем так, в теме, которым не нужно ничего объяснять.

Я скромно улыбнулся и пожал плечами. Мол, плавали, знаем.

— Та-а-ак, — протянула она, что-то набрав на клавиатуре. — Вы — Коренев Арсений Ильич. Родились 10 марта 1953 года, умерли первый раз 29 декабря 2023-го. То есть в этот же день. Всё верно?

— Да, всё верно, — вздохнул я. — Мне теперь куда?

— Вот дверь, проходите.

Она движением заострённого подбородка указала на неожиданно появившуюся в стене дверь, которой раньше вроде бы не было. Я шагнул к ней, у самой двери обернулся на белокурую секретаршу. Та ободряюще улыбнулась и, набрав в грудь воздуха, я толкнул дверь… Ни фига, она не открылась.

— На себя, — услышал я из-за спины ангельский голосок.

И правда, открывалась она внутрь. Секунду спустя я оказался в опять же знакомом длинном — конца не видно — похожем на больничный, коридоре, где на банкетках и в креслах сидели десятки если не сотни людей. Однако попадались и свободное места, на одно из таких я и присел, пройдя метров триста.

Соседкой оказалась молодая девушка, которая, видимо, решила, что я благодарный слушатель, и тут же принялась рассказывать, как рассталась с жизнью в результате несчастной любви. Я делал вид, что внимательно слушаю и даже иногда кивал головой, морщил брови, а сам в этот момент думал, что в общем-то неплохо провёл я отпущенное мне время повторной жизни.

Например, наши войска так и не вошли в Афганистан, так что к своим заслугам я могу отнести тысячи спасённых жизней наших ребят. Причём, если наше руководство побаивалось, что в Афган войдут американцы и построят там, у нас в подбрюшье, военные базы, поставят ракеты с ядерными боеголовками — эти опасения оказались напрасными. Новая афганская власть вроде бы была лояльна к американцам, а вот часть самих афганцев оказалась против появления янки в стране. Тогда-то и возникло движение «Талибан», а не как в моей прошлой истории в 90-е годы. В общем, «талибановцы» сместили руководство страны, а американцы, как когда-то при Байдене, попросту убежали из Афганистана. И что любопытно, Советский Союз наладил с «Талибаном» вполне дружественные связи. Так что в этом плане я уже сделал немало полезного.

Помог нашим ребятам и девчатам на Олимпиаде-80. Сильная американская сборная заняла второе место. Очень был расстроен Теофило Стивенсон, так и не ставший трёхкратным олимпийским чемпионом по боксу. В финале его на движении переиграл наш Пётр Заев, заряженной моей водичкой. Пили её и легкоатлеты, и тяжелоатлеты, и гребцы с борцами… Из двадцати пяти человек, отведавших «живой воды», только двое остались без золотых медалей. У одного было «серебро», ещё у одного — «бронза».

Высоцкий и не думал умирать ни 25 июля, ни в какой другой день. Я его как раз перед Олимпиадой заряженной водой напоил. Хотя, уверен, с ним бы и так ничего не случилось, но решил подстраховаться. Не стало барда в 1999-м. Причём они с Мариной Влади погибли трагически — разбились на легкомоторном самолёте, обломки которого нашли в водах Карибского моря у одного из островов. Высоцкий за несколько лет до этого купил для них с Мариной бунгало на островке, и увлёкся там же пилотированием самолётов. Получил лицензию пилота. А самолёт брал в аренду. Вот во время одного из полётов самолёт и пропал. Обломки, как я уже упоминал, нашли, а тела отыскать не смогли.

Не исключено, что акулы съели, их там пропасть сколько обитает.

Главное же, что Высоцкий после себя оставил не в пример бо́льшее музыкальное наследие в отличие от той ветки реальности, которую я прожил перед этим. И я бы не сказал, что нынешний поэт и певец все свои лучшие песни он написал до 1980-го. Да ещё и в паре неплохих фильмов снялся, не говоря уже о напечатанных при жизни трёх сборниках стихотворений, прежде чем погибнуть в авиакатастрофе. Вернее, по официальной версии они с Мариной пропали без вести, но тут уж дураку ясно, что они однозначно не выжили.

А история с заряженной водой закончилась в 81-м году. Меня как раз пригласили в Министерство обороны, где буквально поставили перед фактом, что я обязан обеспечить заряженной водой если не всю Советскую армию, тот как минимум её элитные подразделения. Например, воздушно-десантные войска. Я предложил для начала хотя бы одну дивизию, и мне вроде как пошли навстречу. Вот только одной тульской дивизией и пришлось обойтись, потому как дальше случилось то, что я не смог больше заряжать воду. Ни «живую», ни «мёртвую». Я первым это понял, чисто интуитивно, и отнёс бутыль в лабораторию АМН СССР, где до этого в составе моих «живой воды» нашли какое-то запредельное количество положительно заряженных наночастиц, доселе неизвестных науке, и получивших в честь меня название «Арсениум». То же самое случилось с «мёртвой водой», только там нашли наночастицы отрицательного заряда. Им, особо не напрягаясь, придумали название «Арсениум-2».

В общем, когда я принёс на исследование подозрительную воду, оказалось, что в ней нет и намёка на присутствие «Арсениума». Я ещё парочку раз пытался зарядить и положительным зарядом, и отрицательным, и спустя несколько месяцев… Нет, не помогло. Видно, небесная канцелярия решила, что хватит, пора и честь знать.

Меня больше волновало, сохранился ли эффект ранее заряженной воды, которую я тоже отнёс на исследования. Увы, и она оказалась теперь самой обыкновенней водой.

Но вот в организме, как бы там ни было, её эффект ощущался. Мы с Ритой и наши близкие даже насморк не могли подхватить — иммунная система сразу же вступала в бой и подавляла болезнетворные бактерии. Так что тысячи советских граждан, получивших хотя бы по стакану (а может, и капли было достаточно) заряженной воды, вполне могли дожить до глубокой старости, избежав болезней.

Как вон Брежнев — тот в 88-м решил, что с него хватит, мол, на отдых хочу, на рыбалку и охоту. И вообще пора уступить дорогу молодым. И уступил… Григорию Романову. Теперь уже бывший партийный лидер Ленинграда, выбранный на очередном пленуме Генеральным секретарём ЦК КПСС, за дело взялся с энтузиазмом, причём в компании таких же относительно молодых сподвижников. Экономика страны продолжала крепнуть, к тому же уже вовсю трудились артели и кооперативы. Частный бизнес под строгим приглядом партии обеспечивал население страны тем самым ширпотребом, которого раньше так не хватало. Да и на вооружение стали меньше тратить. Отношения с Западом и США в частности постепенно становились всё менее и менее напряжёнными, разрядка страны — обладательницы ядерного оружия — постепенно избавлялись от него в обоюдном порядке.

Так что в XXI-й век так и не развалившийся СССР входил вполне экономически сильной державой. В нулевые и вовсе научились создавать свои вполне приличные компьютеры, а дальше — и конкурентоспособные сотовые телефоны. Это было похоже на то, что в моей истории происходило в Китае, хотя и в этой ветви реальности китайцы строили свой социализм с примесью капитализма.

Ожидание затягивалось, в очереди даже потихоньку начал нарастать шум. Наконец в дальнем конце коридора появилась женщина с крашенными перекисью волосами, которую в прошлый раз я ассоциировал с продавщицей овощного магазина. Хм, та самая Луиза Павловна!

— Граждане! Соблюдайте спокойствие, всех примем своевременно, — громко говорила она. Шествуя по коридору в моём направлении. — Мужчина! Да, вы, в шубе без рукава… Ну что вы возмущаетесь? Вам всё равно торопиться уже некуда.

Мазнула по мне взглядом и пошла дальше. Однако, пройдя несколько шагов, резко остановилась, словно налетев на невидимую стену. Обернулась ко мне, ткнула в меня пальцем с ярко-красным маникюром:

— Коренев! Вы же Коренев?

— А вы кого ожидали тут увидеть? Да, это я, собственной персоной.

— Так, Коренев, подождите…

Она открыла планшет, быстро пробежалась по какому-то тексту, подняла на меня глаза:

— Не поняла я, вы чего тут делаете?

— Как чего⁈ Умер же!

— Когда?

— Сегодня.

— Подождите… — она снова стала что-то искать в планшете. — Ага… Вот договор, обязательства, дата подписания, дата исполнения…

Она снова посмотрела на меня.

— Твою мать!!!

Будто бы вдалеке пророкотал гром, в воздухе ощутимо запахло озоном.

— Прости Господи! — закатила на мгновение глаза к потолку Луиза Павловна. — Коренев! Быстро за мной!

Мы быстро промчались по коридору до знакомой обшарпанной двери. Вошли. За столом перед компьютерным монитором всё также сидел тип невзрачной наружности английского клерка в очках с круглой оправой. Правда гусиных перьев на столе не было, как и древних свитков. Ну здравствуй, дорогой ты мой архангел Рафаил!

— Луиза Павловна! — посмотрел он на нас поверх круглых очков. — Ну и кого вы к нам привели? Хотя… Дайте-ка угадаю… Коренев! Ну конечно. Рад вас видеть снова. Что-то не так, Луиза Павловна?

— Всё не так! Это кошмар какой-то!

— Подождите. Не будем нервничать, и не спеша во всем разберемся[4].

И тут же прямо из воздуха клерк достал кучу бумаг.

— Так, значит… Отчёт… Вариант «Целитель»… Угу… Ого! Наш рейтинг аж на шестьдесят два и четыре десятых процента скакнул! Молодец вы, Коренев! Так… Сейчас минуем Чистилище и сразу в Райские Кущи! Нет, ты только посмотри! Целых шестьдесят два и четыре десятых!

— Не получится в Кущи, ваше архангельство, — чуть ли не всхлипнула Луиза Павловна.

— Это почему же не получится? Ты смотри, показатели какие!

— Да вы документ-то до конца прочитайте!

— Прямо-таки заинтриговала, — буркнул Рафаил, углубляясь в чтение. — Так… Договор… Дата подписания, дата исполнения… Так… Дата исполнения! Твою мать!

Снова прогремел гром и запахло озоном.

— Прости Господи! — повторил универсальную фразу клерк, и посмотрел на приведшую меня женщину. — И что с этим делать, Пална?

— Так и я не знаю! Сразу к вам, пока эти, — она кивнула в сторону головой, — не чухнулись.

— Это правильно. Ну а куда же ты сама смотрела, когда договор подписывали?

— Ну вот только не надо, ваше архангельство, — мотнула она своей выжженной перекисью гривой. — Когда надо — мы с девочками днями и неделями не вылезаем, работаем как рабы на галерах! А в отпуск в Кущи почему-то другие, — она снова кивнула в сторону головой, — катаются! У нас переработок, не дай Бог каждому!

Гром как-то прогремел, но не сильно, даже как-то уважительно.

— Ладно, сейчас что-нибудь придумаем.

— Ребята! Извините меня, что я вот так по-простому, но что произошло? В чём проблема?

Рафаил посмотрел на Луизу Павловну.

— Ты что, ничего ему не объясняла?

Та виновато пожала плечами.

— Понятно… Вот, смотрите, Арсений Ильич, это наш с вами договор с того раза. Текст вам не обязательно читать, вот смотрите, где подписи.

Я посмотрел.

— Вроде моя подпись. Всё верно.

— На даты гляньте!

— Да вроде все верно.

— А вот и ничего подобного! Видите дату окончания? А в конце две буквы: «Н» с точкой и «В» с точкой. А на дате подписания «З» с точкой и «В» с точкой.

— Ну и что? Какая разница то?

— Он не понимает! «З» с точкой — это земное время, а «Н» с точкой — это время небесное! Теперь поняли?

— Нет, — мотнул я головой. — В чем разница?

— Время у нас по-другому течёт!

— Почему по-другому? Время — оно и в Африке время…

— Вы, Арсений Ильич, когда вам учитель в школе рассказывал о теории относительности — о чём думали? Вернее, о ком? О Лене Пузырёвой с первой парты?

— Откуда вы…

— Мы всё знаем. И не только про Пузырёву.

Я почувствовал, как начинаю краснеть, и решил вернуться к теме разговора:

— Вы всё-таки объясните мне, в чём проблема?

— Проблема в том, что время течет у нас с вами по-разному. После нашей с вами встречи у вас прошло 47 лет, а у нас хорошо если неделя.

— Ничего себе! — чуть не присвистнул я. — Это ж выходит… Если по вашему небесному времени считать, то мне ещё жить… Я даже и не знаю сколько ещё.

— Я знаю, сколько, — хмыкнул архангел. — По-вашему это можно считать бессмертием. Относительно, конечно. Вот и думаем, что с вами теперь делать.

— А может, вариант «Целитель-2»? — подала голос Луиза Павловна.

— «Целитель-2», говоришь? Ну как вариант вполне себе. Да и появление его тут можно как-то объяснить. Консультации, овладевает новыми навыками… В принципе пойдёт, тем более что это в нашей компетенции. Ну что, Арсений Ильич, домой хотите?

— Да не отказался бы, конечно. Только что это будет мне стоить и что за вариант «Целитель-2»?

— Ну начнем с базового «Целителя». Если мы с вами договоримся — а я не вижу причин, почему бы нам с вами не договориться — то вас проводят в соседнюю комнату и дадут почитать интересные книги. Текст вы запомните добуквенно. Потом некоторое время уйдёт на тренировки. Ну а потом… Потом домой.

— А что за книги, если не секрет?

— Да какой том секрет… Книги по рунной магии и артефакторике. Будете по-иному людей лечить. Вернее, выглядеть будет всё по-прежнему, если захотите. То есть иголки, воздействие на организм энергией…. А на самом деле просто накладываете на человека руну малого исцеления или абсолютного исцеления, после чего спустя время человек здоров. Исходное состояние организма тут не особо и важно.

— Кхм… И мёртвых можно будет подымать?

— Нет! Строго нет! Это не в ваших и не наших силах. Да и некромантия у нас под строжайшим запретом. Впрочем, в договоре об этом прочитаете.

— А артефакторика для чего?

— Пригодится. Сами поймёте для чего. Жить-то будете долго, очень долго. Тут вот что ещё важно… Как вам возвращаться?

— В смысле как? Очнулся, в больничке пролежал — и домой.

— Наложить руну исцеления — и можно сразу домой, — задумчиво пробормотал Рафаил. — Вы вот о чем подумайте. Будет идти время, все стареют. Дети, жена… Пусть даже вы их омолаживать будете, но они рано или поздно уйдут. Как вы сможете после этого начать жизнь сначала? Хватит сил и, главное, желания? По земным меркам вы будете бессмертным. А это тяжело, поверьте. Справитесь?

Я не знал, что ответить. Вот правда не знал. С одной стороны, было бы здорово вновь оказаться в семье, подлечить их, омолодить… Наверное, это возможно. И жить ещё вместе лет сто и даже больше. Всё отлично, если не смотреть со стороны. Все стареют, умирают, а эти… А эти застыли. Поначалу будет сенсация, наверное, а потом… А потом начнутся трудности.

А вот с другой… Мысленно я уже смирился с тем, что ухожу из этой жизни. И если бы не эта закавыка со временем, то принял бы всё как должное. Но теперь! Теперь появился шанс опять начать жизнь заново. Плюсов много, впрочем, как и минусов. Снова институт, зарабатывать авторитет в медицинской среде. Я примерно представлял, какие у меня будут способности. Ну а что в итоге? Новая семья — и спустя какое-то время возникает вопрос, как мне окружающим объяснить свое долгожительство.

Ладно, возвращаюсь обратно к Рите, к детям, внукам. А там разберёмся. Жена у меня тётка мудрая, что-нибудь придумаем. И хлеба ещё надо не забыть купить.

[1] Кунаев закончил горный факультет Московского института цветных металлов и золота

[2] Джимми Картер (с 20 января 1977 года по 20 января 1981 года) — 39-й президент США

[3] Руденко Роман Андреевич — Генеральный прокурор СССР 1953−81 гг.

[4] Фраза героя Георгия Буркова из к/ф «Профессия — следователь».