Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая

Глава 4

И всё-таки слабоваты оказались связи Сергея Михайловича. И Сотников не потянул. Это выяснилось ещё раньше, нежели я узнал о провале попытки Лебедева расставить всё по своим местам. Андрей Валентинович сам мне признался, что ему велели не соваться не в своё дело, и он не стал вставать в позу. Правда, известил о ситуации Шумского, но как тот из Пензы сможет как-то повлиять на дела московские… В это я слабо верил. Вот же, Андропова смогли убрать, а с каким-то директором завода справиться не получается.

— К самому Щёлокову я соваться не стал, не хотелось лишний раз тревожить его из-за такой ерунды. С замом его поговорил. А тот так и сказал мне, мол, не хочу портить отношения со смежниками из-за твоего будущего зятя. Даже и не знаю, может, из конторы кого по старой дружбе попросить… Есть у меня там один закадычный генерал.

Мы с хмурым генералом сидели вдвоём на кухне его квартиры, и никто из членов его семьи не смел сюда сейчас зайти. Сергей Михайлович при мне предупредил жену и дочь, чтобы носа на кухню не совали. Тем более все уже поужинали, а мы вот с Лебедевым минут сорок гоняли чаи, обсуждая сложившуюся ситуацию. Он что-то ещё говорил, что не стоит опускать руки, что он за меня поборется, что правда должна восторжествовать, но как-то без уверенности в голосе.

Я ради приличия покивал, также выразив надежду, что негодяи должны получить по заслугам, и в десятом часу вечера попрощался, напоследок чмокнув в щёчку свою невесту, которая уже была в курсе отцовских потуг.

— Сенечка, любимый, не волнуйся, всё будет хорошо, — шептала она мне на ухо, крепко ко мне прижавшись на глазах чуть ли не пускающих слезу умиления родителей. — Вот увидишь, эти подонки своё получат.

Получат, особенно тот, кто всю эту кашу заварил, думал я, на следующий вечер переступая порог Первой градской. Про отделение я всё же уточнил в справочной, заодно узнав и номер палаты, представившись институтским товарищем. То, что Гоша лежит в отдельной палате, меня порадовало. Время посещения с 17 до 19 часов. Причём больной (хотя какой он на хрен больной) мог и сам спуститься. Но я не хотел свои эксперименты устраивать у всех на виду. Моей задачей было вообще не засветиться.

Так что уже из машины я вышел в белом халате, а голову прикрыл белой шапочкой. Накинул на шею фонендоскоп, и сразу же стал одним из сотрудников больницы. Недаром говорится, что форма обезличивает.

Таким макаром я и попал в нужное мне отделение. VIP-палата, как её называли в моём прошлом-будущем, набравшись англицизмов, располагалась рядом с сестринским постом. Впрочем, это была стандартная схема.

Нижняя часть лица дежурной медсестры была скрыта развёрнутым журналом «Работница» за май 1979 года с улыбающимися детишками на обложке. Виднелись только очки в толстой оправе и прядь русых волос, выбивавшаяся из-под шапочки. Нацепив на лицо благожелательную улыбку, я спросил:

— Здравствуйте! Больной Вешняков в палате?

Она опустила журнал, открывая нижнюю часть лица с глубокими носогубными складками и морщинами-марионетками. Да и на лбу сразу появились продольные морщины, когда она подняла на меня взгляд. Выглядит лет на сорок пять, а на самом деле, пожалуй, что и моложе.

— Да, при мне вроде бы никуда не отлучался, — ответила она. — А вы, простите, кто?

Она поправила очки, глядя на меня сквозь линзы большими серыми глазами. Я улыбнулся ещё шире:

— С кафедры, попросили осмотреть пациента и составить заключение. Это не займёт не очень много времени.

При Первой градской состояли кафедры нескольких мединститутов, так что прикинуться каким-нибудь интерном одной из них было, на мой взгляд, самым оптимальным вариантом. И я не ошибся.

— Ну идите, — пожала плечами медсестра, снова углубившись в чтение.

Маску я надел в тамбуре, где имелась боковая дверь в уборную. Не нужно, чтобы Гоша меня узнал и сразу поднял крик.

Пациент лежал на кровати в трико и носках, на двух подушках, поэтому скорее это было полусидячее положение. И он тоже читал журнал, правда, «Юность». На тумбочке возвышалась ваза с яблоками, апельсинами и виноградом. Причём даже яблоки выглядели свежими, будто бы их только что сорвали с ветки, хотя в нашей средней полосе они сейчас только наливаются соком. А на другой тумбочке стоял переносной цветной телевизор «Электроника Ц-401» в корпусе из красного пластика. А неплохо устроился отпрыск директора завода. Ещё и холодильник «Бирюса» в углу у окна стоит, там наверняка покоятся какие-нибудь деликатесы.

Хотя, собственно говоря, что я ожидал увидеть? Как он лежит в общей палате на простыне не первой свежести и вкушает то, что дают простым больным? Как бы не так! Гоша, не меняя положения, повернул голову в мою сторону слегка нахмурился, будто бы пытаясь узнать во мне кого-то другого.

— А вы кто? — спросил он. — Новый лечащий врач?

— Можно и так сказать, — ответил я, надеясь, что из-под маски мой голос звучит глуховато, таким образом давая мне возможность ещё какое-то время оставаться неузнанным.

— Мне кажется, я вас уже где-то раньше видел…

— Это только кажется. Как вы себя чувствуете?

— Да ничего, — пожал плечами Вешняков. — А почему вы в маске?

— Эпидемия гриппа, — выдал я заранее припасённый ответ.

— А-а-а, понятно… Доктор, а когда меня уже выпишут?

— В таком деле спешить не стоит, — наставительно сказал я, подвигая к кровати стул и ставя рядом портфель с заранее включённым диктофоном внутри и прикреплённым скотчем к верхнему клапану микрофоном. — Ну-ка дайте руку, я вам пульс посчитаю.

К этому моменту я успел и браслет активировать, так что, едва его запястье оказалось в моих пальцах, немедленно приступил к работе. А ещё минуту спустя пациент начал было бормотать, что я как-то слишком долго измеряю пульс.

— Это по новой методике, — монотонно ответил я, не открывая глаз. — Лежите спокойно и не шевелитесь.

Делать приходилось всё в ускоренном режиме. А когда всё было готово — я услышал тихий стон пациента.

— Что? — спросил я, вытирая носовым платком вспотевший лоб и борясь с накатившей тошнотой.

— Голова… Голова болит.

— Ну ещё бы, третья стадия рака, — вздохнул я.

— В смысле?

Гоша престал стонать и уставился на меня широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас.

— Я говорю, что у тебя, Георгий, третья стадия рака мозга. Вот и болит головка. А дальше будет хуже. Нарушится кожная чувствительность, ухудшатся параметры зрения и слуха, начнет страдать устная и письменная речь… Но главное — это жуткие головные боли, иногда даже наркотические вещества не помогают окончательно заглушить болевые ощущения. В общем, можешь сообщить родителям, чтобы готовились к худшему.

— Как… Но… Да кто вы⁈

— Так и не узнал по голосу? Надо же… А я тот самый водитель Коренев, кого ты пытался задушить нейлоновым шнуром. Вспомнил?

— Ты?!!

— Я, — кивнул я покаянно, как Раиса Захаровна на встрече с Надей из ещё неснятого Меньшовым фильма. — Ловкость рук, как говорится… Остановка сердца в машине, кстати — тоже моя работа, так что у тебя уже вторая возможность убедиться на собственном здоровье в моих возможностях. Если сомневаешься в моём диагнозе — дождись результатов исследований. Только если они затянутся — онкология перейдёт в последнюю, терминальную стадию. Кстати, не вздумай кричать и тем более кидаться в драку, от твоей покладистости зависит, как долго ты ещё проживёшь.

— А-а-а…

Он скривился от боли, а я участливо вздохнул:

— Да-да, и чтобы ты сразу почувствовал, что такое рак мозга, я добавил болевых ощущений. Они тебя будут мучать до конца твоих дней, не таких уж и долгих… Если, конечно, ты не сделаешь то, что должен сделать. И тогда рак исчезнет, как ни бывало.

— Что⁈ Что я должен сделать?!! — прохрипел он, глядя на меня налитыми кровью глазами.

— Сам-то не догадываешься? Ладно, подскажу… Для начала, Гоша, ты мне расскажешь причину, по которой вы с твоей подружкой убили таксиста, а потом решили убить и меня, чтобы завладеть моим автомобилем…

— Откуда ты знаешь про таксиста? — судорожно сглотнул он.

— Оттуда, — грубо оборвал я его. — Короче… Здоровье я тебе верну, но уже после того, как у следователя на столе будут лежать твои показания, и дело на вас с Якимчук будет направлено в суд. Пойдёшь потом в отказ, попробуешь изменить показания — я так или иначе до тебя доберусь. И уж поверь, на этот раз для тебя обратного пути не будет. И до подружки твоей доберусь, хотя, подозреваю, тебе на неё плевать. Но у меня с ней тоже личные счёты. Так что давай, выкладывай правду-матку.

Повисла пауза, я терпеливо ждал, хотя в любой момент сюда могла заглянуть медсестра, заинтересованная моей задержкой, а то и кто-нибудь из врачей. Рассказывай им потом про кафедру.

— Да кто ты такой⁈ — наконец выдавил из себя скривившийся Гоша со слезой в голосе.

— Я-то? Я кошмар твоей оставшейся жизни. Возможно, недолгой, если будешь себя плохо вести.

— А если дам показания, ты точно вылечишь меня от рака? Клянёшься?

— Ещё и клясться тебе, мразь⁈ Перебьёшься! Придётся поверить на слово. Итак, считаю до трёх. Если по истечении отсчёта не начнёшь говорить, то мне терять нечего — я ухожу, и разбирайся со своим мозгом сам. Один. Два…

Гоша сглотнул застрявший в горле ком, и чуть осипшим голосом сказал:

— Это всё карты. С них началось. Гарик… То есть Игорь, товарищ мой институтский, познакомил меня с одной компанией. Самому младшему лет тридцать, а самому старшему — Эдуарду Николаевичу — за пятьдесят. У них это вроде клуба по интересам, они вечером каждой пятницы собираются на квартире у Эдуарда Николаевича, и играют в преферанс. Компания вроде приличной показалась, общаются интеллигентно. Да и обстановка… Антиквариат, иконы, и техника японская. И они приняли меня в свой круг, карточный круг. Правда, типа как бы с испытательным сроком.

— Адрес?

— М-м-м… Дом в Вознесенском переулке, ещё довоенной постройки, шестиэтажный, номер не помню. Там у подъезда ещё лавочка с изогнутой спинкой, в голубой цвет покрашена. Квартира на третьем этаже. Её номер помню — 38-я.

— А кем работает этот Эдуард Николаевич?

— Я спрашивал потом у Гарика, тот сказал, что вроде в каком-то музее. Только сомневаюсь я, у музейщиков зарплата нищенская.

— Ага, если ничего не воровать…

— Чего?

— Ничего, дальше рассказывай.

— Ну, сели играть. Ставки, правда, были серьёзные, от пяти рублей, но меня Гарик предупредил, так что я был при деньгах. Тем более как раз стипендию получил. Карта в тот вечер хорошо шла, в итоге я поднял полторы сотни. Через неделю снова пришёл. Поначалу карта снова шла, а потом и не заметил, как проиграл две тысячи с лишним.

Новая пауза. Я про себя молился, чтобы сюда никто не зашёл, прежде чем я решу все свои дела.

— И что дальше? — поторопил я Гошу.

— А дальше мне сказали, чтобы в течение месяца я расплатился по долгам, иначе пойдут проценты, и вообще… Понял, что люди серьёзные, просто так не соскочишь. В общем, стал я думать, где взять деньги. Такой суммы у меня отродясь не водилось, хотя с карманными деньгами родители не обижали. Знал, что у отца на сберкнижке лежат несколько тысяч, на личную «Волгу» копит. Служебной ему, видите ли, мало, а на «трёшке» ездить ему, видите ли, уже не престижно. Бля-я-я…

Он с нова скривился и застонал от боли, приложив ладонь к голове.

— Не отвлекайся, — одёрнул его я. — Время играет не в твою пользу.

— Хорошо, хорошо, — торопливо зачастил Гоша. — В общем, поделился я своей проблемой с Катькой, а она через пару дней предложила вариант с угоном машины. У неё знакомый автослесарь есть из бывших зеков, по дурости на пятерик присел, помог одному угнанную машину разобрать и перепродать частями. Я за эту идею уцепился, но мы никак не могли присмотреть машину. Нормальную машину, «Жигуль» или «Волгу-24». Потому что за ворованный «Запор» или даже «Москвич», тем более подержанные, два косаря не выручишь. Вот только время шло, а ничего подходящего не попадалось. Зато попался таксист. И как раз на «Волге». Мы с Катькой из кафе вечером возвращались. Сидели сзади. Сначала её домой отвезти хотел, а по дороге она мне и шепнула, что таксиста можно того. Я ещё шепчу ей, как, у меня ладе ножа нет. Да и не знаю, смог бы я по горлу человека… А она мне, мол, ремень поясной вытягивай и делай удавку. Я подумал, вспомнил, что ещё три дня — и проценты побегут, ну и… В общем, придушил я его.

Очередная пауза. Видно было, что Гоша заново переживает тот неприятный в его жизни момент. Может, ещё и думает, что я ему посочувствую? Ага, щас! Я ещё могу посочувствовать Раскольникову, замочившего старушку-процентщицу топором. Тот хотя бы раскаялся. А этот, судя по всему, раскаиваться отнюдь не собирался. Вон с какой самодовольной мордой лежал, когда я зашёл в его палату.

— Ну что, отдал карточный долг?

— Отдал, — процедил сквозь зубы Вешняков. — Даже себе ещё неплохо осталось. Вернее, нам на двоих с Катькой.

— На что потратили прибыль?

— Да на что… Рестораны, шмотки… Не всё потратили, штука ещё почти осталась.

— И? Дальше что?

— А дальше был ты. Да ты всё уже знаешь. Катька опять подзудила, и даже мне нейлоновый шнурок в руки сунула, заранее приготовила, как знала. Хотели твой «Жигуль» тому же слесарю отогнать.

— Как фамилия этого слесаря?

— Не знаю, просто Костя.

— А гараж где его находится?

— В Котельниках. 1-й Покровский проезд, рядом там пруд ещё большой. Точнее не скажу, это показывать надо. Сними своё проклятье — я покажу, — с надеждой попросил Гоша.

— Проклятье, — хмыкнул я. — Покажешь, только уже следователю. Будет спрашивать, почему решил изменить показания — скажешь, что совесть заела. Он, конечно, удивится, мол, где ты и где совесть — однако другого варианта я для тебя не придумал. Папа твой, понятно, тоже на тебя давить будет, но ты помни про опухоль… Чего сопишь? За всё надо платить, Гоша, за всё. Вышку-то за одного покойника вряд ли дадут, но червонец вполне могут впаять. Или лучше сдохнуть в муках? Дело твоё. Ты морду-то не криви, умей отвечать за содеянное. Как по мне — отсидел положенный срок — и с чистой совестью на свободу. Думаю, папа всяко постарается, чтобы обеспечить тебе более-менее приличные условия отсидки. А там ещё, глядишь, по УДО выйдешь годика на три раньше. Всё-таки первая судимость. Ну что, договорились, Гоша?

— Договорились, — буркнул тот, чуть ли не до крови кусая нижнюю губу.

— Ну раз договорились, то позвольте, молодой человек, откланяться.

Дежурная медсестра уже добралась до кроссворда в конце «Работницы». Кивнула, когда я попрощался, и снова уткнулась в журнал.

Дома прокрутил плёнку, порадовавшись качеству записи, потом отчекрыжил лишние, на мой взгляд, места в начале и конце записи, сделал пару копий. Надеюсь, мне не придётся их кому-нибудь показывать.

Следователь Нуждин пригласил меня к себе в кабинет на третий день. Выглядел он, мягко говоря, подавленным. И при виде его постной физиономии сердце моё в надежде радостно забилось. Как оказалось, не зря.

— Гражданин Вешняков дал признательные показания, — буркнул майор. — Он сознался в том, что, подстрекаемый гражданкой Якимчук, планировал вас задушить.

— Да вы что⁈

Я постарался как можно более правдоподобно изобразить удивление.

— Всё запротоколировано.

Нуждин подвинул мне лист бумаги с копией набранного на машинке текста с уже оригинальной подписью дававшего показания Георгия Вешнякова.

В общем, я не спеша перечитал текст, чувствуя, как меня распирает от ощущения торжества справедливости. Вот же, всё приходится делать своими руками.

— Тут вон ещё и труп таксиста на нём, — сказал я, возвращая бумагу. — Это мне, можно сказать, повезло. Надеюсь, теперь-то все получат по заслугам. И он, его подельница, и те, кто его втянул в азартные игры. Хотя, конечно, там доказать будет сложно.

— Это уже наши проблемы, — отмахнулся майор. — По крайней мере, появилась печка, от которой теперь можно плясать. Но тут есть один нюанс… Если с сердцем у Вешнякова вроде всё в порядке, то с головой проблемы. Подозрение на рак головного мозга.

Он внимательно посмотрел на меня, как будто в чём-то подозревая. Я округлил глаза, покачал головой:

— Ничего себе… Вот это поворот.

— Короче, врачи сейчас его обследуют. Как бы там ни было, Вешняков подтвердил ваши первоначальные показания.

Глядя на унылую физиономию следователя, даже хотелось ему посочувствовать. Но как захотелось — так и перехотелось. Натуральный оборотень в погонах, такому самому место на нарах.

— М-да, надо же… И что, как скоро суд? — поинтересовался я.

— Такие дела быстро не делаются, — покрутил в пальцах шариковую ручку Нуждин. — Мы вас оповестим, как дело к суду пойдёт.

Эдак, чего доброго, я свадьбу раньше сыграю, чем Гошу посадят, думал я, покидая кабинет следователя. А такому важному мероприятию, как бракосочетание с последующим празднованием, хотелось бы закрыть все гештальты. Чтобы, как говорится, ничего за душу не тянуло.

После визита к следователю вечером позвонил Лебедеву, пересказал в общих чертах новости. Радости генерала не было предела.

— Рад, что всё так закончилось, — сказал он. — Но с чего бы…

— Наверное, совесть проснулась, — не дал ему закончить мысль я. — Оказывается, она присутствует даже у самых отъявленных негодяев.

Не рассказывать же, в самом деле, как всё было в реальности… Может, и поверили бы. Только оно мне надо? Не было меня в Первой градской, никто не знает о моём визите туда, только я и Гоша. А Гоша обещал не болтать, знает, чем это может для него закончиться.

Дома я немного поколдовал с ДАРом, избавившись от ещё видимых последствий удушения, и от странгуляционной борозды не осталось и следа. Признание Гоши получено, а мне уже надоело прятать шею за наглухо застёгнутым воротничком.

На следующий день позвонил Сотников, попросил встретиться. Мы пересеклись на лавочке в скверике неподалёку от моей больницы.

— Ничего не понимаю, — говорил комитетчик, облизывая мороженое в вафельном стаканчике. — Почему Вешняков-младший вдруг решил изменить показания… Вы часом не в курсе, Арсений Ильич?

Я тоже лизнул верхушку холодного лакомства. Всё-таки вкусное оно, советское мороженое. Без всякой химии и грёбаных красителей, после которых у людей развиваются всякие нехорошие болячки вплоть до онкологии. Хуже всего, что страдают дети — главные потребители сладостей. В том моём будущем этой гадости было невообразимое количество. А будет ли в этом?

— Не иначе совесть проснулась, — повторил я сказанное накануне Сергею Михайловичу.

— М-да… Не думал, что у этого типа она есть. Хорошо, что так всё разрешилось, а то меня в последнее время глодало чувство вины за то, что не мог вам помочь.

— Ну, вы же не председатель комитета госбезопасности, — улыбнулся я. — Возможно, у вас всё ещё впереди.

— Вашими бы устами, — хмыкнул Сотников, снова лизнув мороженое. — Хотя даже и не знаю, нужна ли мне такая должность. Чем выше взлетишь — тем больнее падать… Вешняков, кстати, сейчас во всё той же Первой градской, только в другом отделении. У него же рак мозга нашли чуть ил не в последней стадии. Так, чего доброго, и до суда не доживёт.

— Да? Хм… Хотелось бы, чтобы дожил.

— И мне хотелось бы. Да, чуть не забыл… Владимира Борисовича переводят в столицу, в УКГБ по Москве и Московской области. Так что мы с вами связь не теряем, но и с Шумским сможете видеться почаще. Если, конечно, возникнет такая необходимость.

— Здо́рово, — совершенно искренне заявил я. — А когда переезд?

— Это я уж не знаю, да и сам Владимир Борисович не знает. Ему просто сказали — быть на низком старте. Кстати, особо-то не распространяйтесь об этой новости.

— Насчёт этого можете не беспокоиться. Тем более о существовании Шумского из моих близких и знакомых никто не знает. И не узнает.

Эта встреча случилась 1 июня. А 4-го в вечернем выпуске программы «Время» сообщили, что накануне на буровой скважине в Мексиканском заливе произошла экологическая катастрофа. Из-за неправильных технических решений нефть из месторождения под большим напором прорвалась на поверхность залива, воспламенилась и взорвалась, когда вступила в контакт с газовыми испарениями от двигателя, обеспечивающего электроэнергией буровую вышку на борту платформы. Платформа загорелась и рухнула в море после нескольких часов непрерывного пожара. Из скважины за сутки вытекло уже около 30 000 баррелей нефти, и пока остановить этот поток не представляется возможным.

Глядя в экран телевизора, я ощущал одновременно и удовлетворение от того, что моё предсказание, данному Шумскому, сбылось, и ужас от размеров катастрофы. Мог ли я её предотвратить? Вряд ли это было в моих силах. В конце концов, я передал информацию Шумскому, а уж он мог бы по своим каналам что-нибудь предпринять. Однако, как ни крути, а жизни погибших в пламени будут на моей совести, и мне с этим жить.

Шумский позвонил ещё прежде чем закончились новости:

— Программу «Время» смотрите, Арсений?

— Вы про катастрофу в Мексиканском заливе? — ответил я вопросом на вопрос.

— Про неё, — как показалось, хмыкнул Шумский. — Я ведь помнил ваше предсказание, поэтому 3-го числа ждал с нетерпением. Утром сегодня думал, что не сбылось. Ан нет, к вечеру информацию всё-таки озвучили.

— Даже и не знаю, радоваться этому факту или всё же печалиться — как-никак люди погибли.

— Не переживайте, вы бы всё равно ничем не смогли им помочь.

Ага, а вот вы почему по своим каналам ничего не предприняли? Впрочем, эту мысль я оставил при себе.

— А то, что ваше предсказание подтвердилось — уже само по себе замечательно. Что-нибудь свежее имеется в плане видений?

— Пока ничего. Если бы было — я бы сразу Сотникову сообщил.

— Угу, ясно… Кстати, скоро в Москву перевожусь, так что будем видеться чаще.

— Ого, отличная новость! Поздравляю!

Сотникова, уже сообщившего мне об этом, я не стал сдавать.

На следующий день отправился снова в Первую градскую. Я уже успел выяснить, в каком отделении лежит подозреваемый, причём в отделении постоянно дежурит милиционер, поскольку хоть преступник и плох, но охрану выставлять положено — вдруг решит сбежать. Хорошо хоть лежал Гоша в отдельной палате. То ли папа договорился, то ли решили убийцу не класть с обычными гражданами. Мне это было только на руку.

В палату проник без проблем, ни медсестра, ни весело о чём-то с ней болтавший молоденький сержант милиции на меня внимания не обратили. Да уж, не смотрели они фильмов из моего будущего, где убийцы под видом врачей проникают в палату к охраняемому объекту. Ну я-то хоть не убийца, а напротив — спаситель.

Лежавший под капельницей Гоша по сравнению с нашей последней встречей выглядел не в пример хуже. Исхудавший, под глазами синие полукружья, щёки ввалились, в глазах застыло страдание. Но при моём появлении в них загорелась надежда.

— Ты… Вы…

— Я же обещал, что вылечу тебя, если подпишешь признательные показания? А я своё слово держу.

Но поработать мне пришлось так, что из палаты я выполз чуть живой. Впору было самому под капельницу ложиться. Выждал какое-то время, чтобы своим видом не вызвать подозрение у дежуривших в коридоре медсестры и милиционера. Обошлось.

Между делом я решил всё-таки подать заявление на вступление в ряды КПСС. Мелехов дал от себя рекомендацию и подтянул ещё одного члена парткома, тоже написавшего на меня положительную характеристику. На бюро моё заявление рассмотрели и дали год испытательного срока. А заодно вручили книжицу-раскладушку «Моральный кодекс строителя коммунизма», на каждой страничке которой под изображением представителей пролетариата в красных тонах было размещено по пункту. Первый гласил:

«Преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма». На следующей страничке — «Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест». Ну и так далее, всего 12 страничек и 12 пунктов соответственно. У христианина на две заповеди было меньше.

Заодно пригласил Мелехова на нашу с Ритой свадьбу, которая приближалась с неотвратимостью несущегося под сплошной зелёный товарного поезда. Рита успешно сдала сессию, и уже ничего не могло воспрепятствовать созданию новой ячейки общества. Следствие пока тянулось, я так понимаю, решили раскрутить карточных шулеров. Якимчук же, по словам Нуждина, всё же призналась в соучастии, однако упорно заявляла, что не подзуживала Гошу, а всего лишь была свидетельницей. И вообще он её запугал, сказал, что если проболтается — то и её придушит. И тем более никакой удавки нейлоновой ему не давала, она при нём уже была.

Так что до свадьбы следствие не управилось, а мне было чем заняться. Лившицы наконец съехали, и 18-го июня мы с Ритой переехали в квартиру в Печатниковом переулке. Вещей у меня на съёмной квартире было не так много, но всё равно я нанял фургон и бригаду грузчиков. У Риты всё больше предметы гардероба, и то в багажное отделение моего «Жигуля» все эти пальто, куртки, платья, юбки, туфли не поместились, пришлось накидывать на задний диванчик.

Машина, кстати, заняла своё законное место в кирпичном гараже, наконец-то я мог спать спокойно, не вскакивая среди ночи, чтобы проверить, на месте моя «ласточка» или с неё уже скручивают колёса. А оставшееся перед свадьбой время мы посвятили обустройству нашего гнёздышка.

Проблему с телефоном решили оперативно. По московским правилам, если бывший квартиросъёмщик выписывался, то и телефон с адреса снимался. То есть мы остались временно без телефона. Нужно было вставать в очередь, а это не месяц и не два, люди годами ждут установки телефона.

Я взял письмо из института и из больницы о том, что я врач, и мне необходим телефон. Ещё и только что переехавшего в Москву Шумского, который уже получил на погоны ещё одну звёздочку, подключил. Так что ещё до свадьбы мы снова могли пользоваться телефоном, только под другим номером.

Между тем благодаря широким связям будущего тестя в нашем просторном зале вскоре появились румынская стенка, уставленная хрустальной посудой, журнальный столик с парой кресел, круглый обеденный стол, диван-книжка… Сверху свешивалась чехословацкая люстра, при покупке которой (а обошлась она нам в полторы сотни) я сразу предупредил Риту, что протирать на ней пыль придётся ей. Такая нудная работа не для меня. Невеста отреагировала шутливым возмущением, но с моими доводами всё-таки согласилась.

Одна из комнат, как мы решили с Ритой, в будущем станет детской. Пока мы её трогать не стали, да и прибирать тоже — бывшие хозяева после себя оставили практически идеальную чистоту, за что им большое спасибо. Обои, правда, были темноваты, ну да потом переклеим во что-нибудь более весёленькое.

Второй комнатой занялись всерьёз, обставили по полной. И хотя Рита изначально предлагала мне здесь устроить рабочий кабинет, каковой был когда-то у Лившица, я эту идею отверг. Я же не дантист, чтобы тут зубы лечить, и не писатель, чтобы книги писать.

Кухонный гарнитур производства ГДР обошёлся почти в тысячу. Газовая плита осталась от прежних хозяев, хорошая плита, воронежская «Россиянка». У нас с моей первой почти такая же была, только поновее, мы её в конце 80-х покупали. Рита сразу проверила духовку, затеяв яблочный пирог по бабушкиному рецепту — работает.

К дню бракосочетания закупили ещё не всё, но жить уже было вполне можно. Но переезжать в неё мы решили после свадьбы, пока же я обитал в своей однушке. А 27-го июня был приглашён на открытое судебное заседание, где выносили приговор внезапно поправившемуся Вешнякову и его подельнице Якимчук. Гоша получил 12 лет «строгача», а Екатерина — 5 лет общего режима. Я был удовлетворён, как и родственники невинно убиенного таксиста.

Так что к свадьбе я подходил с чувством выполненного долга и закрытыми гештальтами. В пятницу встретил на вокзале маму, Юрия Васильевича и Маратку. Сразу отвёз их в гостиницу, я заранее на две ночи забронировал им семейный номер в «Метрополе». В понедельник в 7 утра съедут и отправятся в аэропорт на рейс до Пензы. Поскольку была пятница, то, завезя родню в гостиницу, я отправился прямиком на работу, то бишь в больницу. А уже вечером к нам в новую квартиру приехало всё семейство, посмотреть наше семейное гнёздышко. Рита тоже приехала.

— Шикарная квартира, — не уставала повторять мама. — 12 тысяч, она, конечно, стоит. Я рада, что вы обеспечены хорошими жилищными условиями на годы вперёд. Ох, вот уж не думала, что сына наконец женю. Какой ты у меня стал взрослый…

А ведь второй раз женит. В прошлой жизни женила, правда, на другой женщине. А второй раз я уже сам женился. В этой жизни, надеюсь, обойдётся одним браком, на всю оставшуюся жизнь. И жили они долго и счастливо…

Утром на своей съёмной проснулся ни свет, ни заря, ещё и четырёх не было. Поворочался, получилось поспать, может, ещё с полчаса, и на этом всё. Пришлось вставать, заваривать кофе. Ещё и голова разболелась. Помогло применение ДАРа, когда я мысленно дал команду «паутинкам» избавить меня от головной боли. Они всё сделали сами, минут через пять я чувствовал себя уже вполне сносно.

К дому Лебедевых я прибыл на белой «Волге», заказанной в ЗАГСе. С кольцами на крыше и красной лентой, но без пошлой куклы на капоте. Прибыл не один, а с нанятым на два дня похожим на колобка фотографом Кириллом Владимировичем, ради шикарного гонорара закрывшего на выходные ателье, сказавшись больным, и своим свидетелем, в роли которого согласился выступить Андрей. Просто не обзавёлся в столице друзьями-ровесниками, а без свидетеля куда? Не положено. Вот Андрей и нацепил ленточку наискосок с надписью: «Свидетель». Сразу вспомнилось вечное «Никогда ещё свидетелем не приходилось быть!» Для сотрудника правоохранительных органов шутка весьма актуальная.

В общем, погнали на Мосфильмовскую. Выкуп невесты в СССР за реальные деньги (пусть даже символические) не практиковался, но вместо этого, дабы увидеть суженую в свадебном платье, пришлось выполнить ряд шуточных испытаний, предложенных подружками и свидетельницей новобрачной. Роль свидетельницы была возложена на подругу детства Риты — некую Машу, которую я раньше видел пару раз в компании моей суженой. Была ещё одна подруга, вот ту я видел впервые в жизни, а также Наталья. Нам с Андреем загадывали загадки, давали совершенно идиотские задания, за невыполнение которых приходилось платить «штраф» конфетами и даже специально прихваченной бутылкой шампанского.

От Лебедевых в Грибоедовский отправились уже все вместе, включая родителей невесты. А мои ждали нас у входа в ЗАГС — мама, Юрий Васильевич и Марат. Естественно, мама с своём лучшем платье, а мужчины — большой и маленький — в костюмах. Да-да, на Маратке отлично сидел сшитый в пензенском ателье костюмчик, включая галстук-бабочку.

Герман Анатольевич Ларин, завкафедрой Андрей Викторович Орлов, парторг Мелехов и заведующий отделением Яков Михайлович Гольдштейн скромно стояли чуть в сторонке, но при нашем появлении двинулись ко входу. Я их тут же познакомил со своим семейством.

— Про тебя, Марат, Арсений рассказывал, что ты очень способный мальчик, — не удержался от похвалы профессор, легонько пожимая ладошку пацанёнка. — Ты кем хочешь стать, когда вырастешь?

— Пока на сто процентов не уверен, но, возможно, по примеру дяди Арсения стану врачом, — с самым серьёзным видом заявил Марат.

Все заулыбались, а я увидел, как из припаркованного в сторонке «Мерседеса», на который я косился уже с полминуты, выбираются Высоцкий и его супруга Марина. Высоцкий накануне звонил, уточнял, всё ли в силе, я заодно ему про гулянку на теплоходе рассказал. Владимир обещал вместе с женой оторваться по полной. Наш фотограф Кирилл Владимирович тут же защёлкал затвором фотоаппарата. Как же, исторические кадры.

— Привет новобрачным!

Высоцкий пожал мне руку, а Марина одарила меня белозубой улыбкой, как и мою невесту. В свою очередь, появление Высоцкого с женой-француженкой произвело небольшой фурор среди стоявших у входа в ЗАГС советских граждан.

— Спасибо, что нашли время, — поблагодарил я гостей.

— Вадим, к сожалению, не смог приехать, но просил передать от него поздравление.

— Принято, — улыбнулся я.

Мог бы среди гостей быть и Шумский. Приглашал я их с супругой, но тот вежливо отказался. Я его понимал, на его месте я бы тоже не захотел светиться на таком мероприятии, где тебя никто не знает, и постоянно пришлось бы отвечать ан вопросы подвыпивших гостей, где ты работаешь.

Наконец мы вошли в недра Грибоедовского ЗАГСа, сдали паспорта, в которых поставили печати, а мы с Ритой расписались в соответствующих документах. После чего вернулись к нашим сопровождающим, и стали дожидаться, когда нас вызовут уже на роспись.

Регистрировала наш брак всё та же Вера Степановна Якушова, которая принимала у нас заявление. Свои фото в зале росписи делать не разрешалось, поэтому местный фотограф, услуги которого я оплатил заранее, подсуетился, ослепляя нас фотовспышкой, пока мы ставили подписи и обменивались кольцами.

Потом было групповое фото, на котором мы с Ритой, с улыбками до ушей, стояли в центре. Рядом со мной Андрей, рядом с Ритой — её свидетельница Маша. Далее родители, две подруги невесты, Наталья, Высоцкий с Влади, Орлов, Мелехов, Гольдштейн и Ларин. В кадр вроде бы уместились все. Снимки, по словам фотографа, можно будет забрать у Якушовой через три дня. Причём снимков будет фиксированное количество, соотнесённо произведённой заранее оплате. Зато цветных — я сунул фотографу катушку с импортной плёнкой «Kodak» из собственных запасов, которую не так давно покупал в «Лейпциге». Один хрен услуги фотографа пришлось оплачивать полностью согласно прейскуранту.

Кстати, такой же плёнкой была заряжена фотокамера нашего Кирилла Владимировича. Я ему выдал сразу пять кассет, чтобы не экономил.

Из ЗАГСа родители и гости отправились сразу в порт, а мы со свидетелями и фотографом поехали возлагать цветы. Кирилл Владимирович, как самый упитанный, занял переднее пассажирское кресло. Поездка много времени не заняла, хотя в этот субботний день к Александровскому саду постоянно подъезжали свадебные кортежи, и даже пришлось отстоять небольшую очередь, прежде чем мы возложили два букета — один к Вечному огню, а второй к подножию могилы Неизвестного солдата.

Потом под щелчки затвора фотоаппарата Кирилла Владимировича мы прогулялись по Красной площади. Пришлось самому иногда подсказывать мастеру портретной съёмки, в каких позах и ракурсах нас лучше запечатлеть, дабы это не выглядело «расстрелом на рассвете». По итогу и сам Кирилл Владимирович согласился, что «в этом что-то есть».

Ну а затем мы наконец рванули к Северному речному вокзалу, где у пристани нас дожидался белоснежный (хотя местами и не совсем уж белоснежный) теплоход «Москва-3». Наш теплоход пришвартован у дальнего конца пристани, чтобы не мешать остальным судам швартоваться. Бывал я на нём, когда договор оформлял, вернее, мы с Ритой были, всё-таки невеста должна иметь представление о месте, где предстояло веселиться. Понравился кораблик, с экипажем пообщался, состоявшем из немолодого капитана Виктора Викторовича Носова, молодого матроса Олега и моториста Семёныча. Мы теплоход арендовали до конца дня,

А гулять пока будем в ресторане Речвокзала. И тамада тут местный, вернее, местная — упитанная, но при этом весьма подвижная и на редкость голосистая женщина лет под пятьдесят. Звали её Калерия Львовна. Имелся при ресторане и свой ансамбль, так что танцевать будем под живую музыку. Мы с Ритой разучили вальс, и собирались удивить своим мастерством всех присутствующих.

Народу уже собралось прилично, человек тридцать с лишним. Опять все косятся на Высоцкого и Влади, прибывших сюда на «Мерседесе». Даже неудобно за такое откровенное внимание своих и чужих людей. А вот и Щёлоков, о чём-то переговариваются с Лебедевым. Я сделал знак нашему фотографу, что сейчас фотокамеру лучше убрать.

Министр подошёл, одарил Риту улыбкой, меня удостоил крепкого рукопожатия.

— Сергей Михалыч, дочку-то какую красавицу вырастил, — повернулся он к Лебедеву и тут же опять ко мне. — Повезло тебе, парень, с такой невестой. Всем на зависть!

— Согласен, — не стал скромничать я.

Вошли внутри, направились к дверям ресторана, у которых нас уже поджидали матери с хлебом-солью. Они обе одновременно держали в руках поднос с караваем на рушнике с торчавшей сверху солонкой. Улыбавшаяся во все свои имеющиеся и частично оправленные в золотые коронки зубы Калерия Львовна звонко прокричала:

— Дорогие гости! К нам приближается удивительно красивая молодая пара, и давайте встретим их бурными овациями!

После чего продекламировала:

'Пусть семейная дорога

Прямо к счастью вас ведет,

Просим сделать молодых

Мы по ней шаги вперед.

А нам поздравить вас пора,

Молодоженам дружное: ура!'

— Ура-а-а! — закричали собравшиеся.

— Давайте подойдем к самым дорогим людям, которые вырастили и воспитали молодых, а сегодня благословляют их на счастливую жизнь. Ваши мамы держат в руках ваш первый семейный хлеб — свадебный каравай, румяный и пышный, что означает, что в вашем доме всегда будет благополучие и достаток. Как вы думаете, что сейчас с ним надо сделать?

Раздалось дружное: «Съесть!», на что ведущая мероприятия пошутила:

— Вот, оказывается, кто у нас самый голодный… Нет, каравай нужно разломать. Беритесь за каравай двумя руками и отламывайте от него по большому кусочку. Скажите, о чем мы будем судить по величине отломанных кусочков? Кто в семье любит больше всего кушать? Правильно! Кто будет главой новоиспеченной семьи! А теперь у вас есть уникальная возможность насолить друг другу — и вам ничего за это не будет! Итак, посолите ваш хлеб! Обменяйтесь кусочками и накормите ими друг друга. Какая вы все-таки заботливая пара… Никогда не оставите друг друга голодными! А теперь возьмите в руки бокалы с шампанским и загадайте желание. Загадали? Осушаем бокалы и кидаем их через левое плечо — чтоб любили вы друг друга горячо!

Наконец мы попадаем в ресторан, который я арендовал весь ресторан, включая малый зал, чтобы вообще без посторонних. Гостей ждут накрытые белыми скатертями столы, составленные в форме буквы П. На «верхней перекладине» наши с Ритой места.

Всего гостей на глазок собралось около полусотни. Список мы составляли с Ритой и её родителями, и практически все приглашённые уже подтянулись. Щёлоков подошёл наконец к нам, извинился, что сумел вырваться ненадолго, даже в субботу дела, но подарок не забыл. А именно — 200-томное собрание зарубежной литературы. Сюда он собрание, естественно, не привёз, но его подчинённые подвезут на следующей неделе, куда мы скажем. Рита благодарно улыбнулась, хотя, думаю, не о том она мечтала. Наверняка ей хрустальная люстра зашла бы куда веселее. А вот я улыбнулся и поблагодарил вполне искренне, так как представлял, какое это богатство для человека, который любит читать. Себя я как раз к таким и относил.

Об этом подарке я знал заранее — министр советовался с Лебедевым и сказал, что среди конфисканта у них на складе имеется такое вот собрание сочинений. Ну и решили, что эти книги украсят интерьер нашей новой квартиры.

Щёлоков угнездился рядом с генералом Лебедевым, им явно было о чём поговорить помимо нашей свадьбы, хотя они и старались делать это украдкой.

В средней части стола по левую от меня руку расположились мои коллеги по отделению Алексей Шлеменко, Таисия Виолентова и Леонид Кислов. Это те, кто смог прийти. Ну и, естественно, присоединившийся к нам ещё в ЗАГСе Гольдштейн. От коллег-кардиологов в подарок я получил купленный, видимо, вскладчину набор польской кухонной посуды.

В целом всё шло примерно по той же схеме, что и в моей прошлой жизни, когда женился первый раз. Потому что во втором браке обошлись без пышных торжеств. Конкурсы, тосты, танцы (тут наконец мы исполнили наш с невестой вальс под бурные овации публики), ну и подарки, само собой…

Если Рита, как мне показалось, только для виду благодарно улыбнулась дарителю, то я от души пожал руку министерскую руку. Я читать любил, и, думаю, подаренные книги на полках просто так, для виду, пылиться не будут.

Высоцкий с Влади подарили музыкальный центр «Pioneer». Вернее, паспорт от него, а сам музыкальный центр находился пока ещё у них дома на Малой Грузинской, и с доставкой решили обсудить позже. Да-а, поистине шикарный подарок, я видел, как у многих присутствующих загорелись глаза при виде только одного паспорта.

От мамы с отчимом мы получили тоже паспорт — на купленный вскладчину холодильник «ЗиЛ-63». Поскольку Лившицы всю обстановку и технику практически распродали, нам придётся квартиру заново обставлять. А без холодильника сейчас никуда. Так что этот вопрос мы с ними заранее обговорили. А вот тесть подарил нам с Ритой путёвку на двоих в Болгарию. На август, так как в июле у нас практика.

Кстати, я всё краем глаза следил, как там Владимир Семёнович держится, поскольку рядом с ним — руку протяни — стояли и водка, и коньяк, и вино, причём трёх сортов. Нормально держался, пил томатный сок, минералку, налегал на закуски. Сначала холодные, а после и горячие — цыплёнка табака и шашлык.

Мелехов, вручая мне пятитомник «Воспоминания о Ленине», шепнул:

— Слушай, Коренев, во сколько же эта вся гулянка обошлась? Кто всё это оплачивал?

— Не переживайте, Сергей Сергеич, не на последние гуляем, — успокоил я его так же шёпотом. — Моё песенное творчество очень хорошо государством оплачивается.

Тут как раз на небольшой сцене появились музыканты, и тамада объявила танец молодых. Всё было отрепетировано заранее, и кружились мы с Ритой под песню «Потому что нельзя быть на свете красивой такой». Ну да, не придумал я ничего лучше, чем «сочинить» очередной шлягер, на этот раз нажившись на группе «Белый орёл». Партитуру я принёс музыкантам неделю назад, и первое исполнение, как я считал, далёкое от идеала, было за мной. Но ребята схватывали всё на лету, так что итоговый результат меня более чем удовлетворил.

А все принялись отплясывать, когда зазвучала классическая «Свадьба» из репертуара Магомаева, пусть даже исполненная не баритоном, а тенором. Не обошлось без «моих» песен. Прозвучали «Букет» и «Единственная моя», которую солист местного ансамбля исполнил не хуже Ободзинского.

Кстати, на палубе теплохода «Москва-3» музыкальное сопровождение предстояло обеспечивать ВИА «Пламя» почти в полном составе, за исключением духовой группы. Присутствие солиста Юрия Петерсона было обязательным условием. Всю аппаратуру они должны привезти с собой. Художественный руководитель коллектива Николай Михайлов уже получил вчера от меня пять тысяч целковых. Как будет делить на всех — это уже его дело, меня не касается. К тому же питание за мой счёт. Зато Михайлов пообещал, что отрабатывать ребята будут по полной. Вот и пусть стараются.

При этом я поставил условие, чтобы ни одна песня, мною написанная, в этот день не прозвучала. Михайлов заверил, что они и не собирались, у них свой репертуар неплохой. Я знал, что репертуар у них отличный, но всё равно предупредил. Песни, которые я позаимствовал у настоящих авторов, продолжали звучать чуть ли не из каждого утюга, в ресторане тоже без них не обошлось, ещё и здесь не хватало их слышать. Скромность — моё второе имя.

К слову, денежные знаки исправно пополняли мой счёт в сберегательных книжках, коих у меня было три. В общей сложности на них лежало где-то под шестьдесят тысяч. Это уже после того, как я изрядно потратился на свадьбу, постаравшись свести расходы Лебедевых к минимуму.

Ну и благотворительностью продолжал заниматься. Помимо детского дома в Пензе взялся помогать и столичному «Дому ребёнка №6». Лично там побывал, пообщался с директрисой, узнал о проблемах и официально оформил шефство. Причём всеми закупками необходимого я занимался лично, и каждый потраченный рубль проходил через мою личную бухгалтерию. Эти подсчёты отнимали немало времени, но я не мог допустить, чтобы даже мизерная часть средств осела в карманах директрисы или главбуха «Дома ребёнка». К сожалению, иногда соблазн бывает слишком велик, и даже вроде бы порядочные люди проявляют слабость.

В пятом часу вечера мы наконец перебрались на теплоход. Здесь на верхней палубе под навесом стоял накрытый закусками и уставленный бутылками фуршетный стол. Стульев не было, любой мог что угодно накладывать в тарелку и прохаживаться по палубе, не спеша употребляя канапешки и прочие бутерброды с красной и чёрной икрой, запивая их охлаждённым шампанским иди не менее охлаждёнными безалкогольными напитками. А как только стол начнёт пустеть — тут же на смену съеденному появятся новые блюда. М-да, один только этот стол мне обошёлся почти в две тысячи целковых… А ещё пришлось немного осовременить отхожее мест. В целом оно выглядело не совсем печально, но мне не хотелось испытывать стыд, когда та же Влади присядет на допотопный унитаз. Поэтому и унитаз, и умывальник оперативно заменили за мой счёт. Ещё и стены в уборной срочно покрасили быстросохнущей краской. Причём насчёт компенсации я даже не заикался, поскольку начальство порта дало разрешение на «апгрейд» сортира только за свой — то бишь мой — счёт. То есть как только я высказал своё предложение начальнику порта, так сразу и услышал — бога ради, любой каприз за ваши деньги! Хоть на всех теплоходах сортиры ремонтируйте, если денег хватит. На все теплоходы распыляться я не собирался, поэтому ограничился нашим «Москва-3».

Красить сам теплоход, к счастью, не пришлось, краска на его бортах ещё не сильно облупилась, а если смотреть издалека — то и вовсе как новенький. Подкрасили только намалёванный на трубе красный флаг с золотыми серпом и звёздочкой над ним.

Тамада переместилась на теплоход с нами, должен же кто-то держать в узде программу развлечений, не давая людям бесцельно слоняться по палубам. Но я предупредил заранее Калерию Львовну, чтобы не переусердствовала. Народу после шумного застолья в ресторане захочется отдохнуть, и перегружать его разными конкурсами не стоит.

— Не волнуйтесь, молодой человек, всё будет тип-топ, — улыбаясь золотыми коронками, с переходом на полууголовный сленг заверила тамада.

ВИА «Пламя» уже расположился на корме теплохода, встретив гостей какой-то бодрой инструментальной композицией.

— Это же «Пламя»! — воскликнул кто-то.

Ну да, для большинства гостей приглашение популярного вокально-инструментального ансамбля стало сюрпризом. Знали бы они ещё, во сколько мне это обошлось… Но об этом я, кажется, уже упоминал.

— Первый тост за первый мост! — провозгласила тамада.

Мы как раз проплывали под мостом, и все дружно подняли бокалы. Правда, Высоцкий и поддержавшая его Влади ограничились минералкой.

Музыканты всё больше создавали фон, не отвлекая на себя внимание, но периодически брались исполнять что-нибудь из своего репертуара, и народ поворачивал головы в их сторону, непроизвольно вслушиваясь, а зачастую и пританцовывая. В свою очередь, «пламенеющие» приметили Высоцкого, и солист в разгар празднования сказал в микрофон:

— Товарищи! На борту присутствует популярный актёр и исполнитель своих песен Владимир Семёнович Высоцкий! В качестве нашего ему подарка исполняем «Свадебную» за его авторством.

И ведь исполнили! Да ещё как! Правда, солистом выступил бас-гитарист, чей голос оказался очень похож на голос знаменитого барда.

Раззуди-ка ты плечи, звонарь,

Звонкий колокол раскочегаривай.

Ты очнись, встряхнись, гармонист,

Переливами щедро одаривай…

Песня неслась на Москвой-рекой, а Высоцкий стоял в обнимку с Влади и выглядел очень смущённым.

— Владимир Семёнович, — вдруг окликнул его кто-то, — может, и вы нам что-нибудь споёте?

— Да нет, что вы, у меня и гитары нет, — начал было отнекиваться тот.

— А у нас и семиструнная акустическая есть, — неожиданно крикнул тот самый бас-гитарист.

В итоге уломали Высоцкого, тот взобрался на сцену, настроил акустику на тон ниже (точно, вспомнил я, это была его фишка — играть на тон-полтора ниже), после чего, откашлявшись, объявил в микрофон:

— Сейчас я спою вам «Белый вальс». Так что дамы могут приглашать кавалеров.

И запел под аккомпанемент бас-гитары, ритм-гитары и:

Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов!

Сердца стучали на три счёта вместо двух.

К тому же дамы приглашали кавалеров

На белый вальс традиционный — и захватывало дух…

А мы уже с Ритой вовсю вальсировали. И не только мы, но и многие из гостей танцевали, разбившись на пары. В том числе мама с Юрием Васильевичем и Сергей Михайлович с Ольгой Леонидовной. Я заметил Мелехова, который почему-то выбрал партнёршу выше себя почти на голову и моложе почти вдвое — сокурсницу Риты. Или это она сама его пригласила? Танец-то белый…

Так под танцы и песни, минуя Химкинское водохранилище и канал имени Москвы мы добрались до Клязьминского водохранилища. Красота, конечно… Здесь я ещё не бывал, а мест для отдыха — видно невооружённым глазом — предостаточно. Надо будет как-нибудь на машине выбраться сюда с молодой женой. Ещё и яхтсмены облюбовали акваторию, над поверхностью воды скользили с десяток косых парусов. Правда, яхты размерами больше походили на обычные лодки, только с парусной оснасткой.

И тут неожиданно резко потемнело, с востока наползала большая, тёмная туча, и вскоре стал накрапывать дождик. Все тут же спрятались под навес, включая музыкантов, не забывших прихватить инструменты, а ударную установку накрыть полиэтиленовой плёнкой надёжно закрепить на случай сильного ветра. А ветер не заставил себя ждать, на поверхности водохранилища заплясали настоящие штормовые волны. Ещё и молния озарила небосклон, а спустя несколько секунд наших ушей достиг оглушительный треск.

— И ведь прогноз обещал хорошую погоду, — услышал я взволнованный голос Ольги Леонидовны.

Посуду с оставшейся едой и бутылки со стола парочка прикомандированных официантов быстро унесла вниз. А я следил за тем, как яхтсмены торопливо спускают паруса и выравнивают по волне свои судёнышки. Не всем это удавалось, вон одна из яхт, что примерно в полусотне метров от нашего теплохода, под боковыми ударами волны того и гляди перевернётся, несмотря на все старания молодого яхтсмена в оранжевом спасательном жилете. Кажется, этот класс яхт называется «Финн», насколько я соображал в парусном спорте. Запомнились олимпийские трансляции из Таллина.

Она-таки перевернулась после того, как её захлестнуло очередной волной. Перевернулась, накрыв своего хозяина, и всплыла уже днищем кверху. А вот яхтсмен хоть и всплыл рядом, но только, как я догадался, благодаря спасательному жилету, не подавая признаков жизни. И что самое плохое, лежал он на поверхности воды лицом вниз.

Это заметил не только я, чему свидетельством были взволнованные крики гостей свадьбы.

— Человек за бортом! — услышал я донёсшийся из капитанской рубки хрипло-прокуренный, но мощный голос Носова.

Он тут же дёрнул какие-то рычаги, заменяющие старый, добрый штурвал, и теплоход развернулся в сторону терпящей бедствие яхты.

— Олег, готовь спасательный круг! — рявкнул капитан.

Спасательный круг красно-белой расцветки с надписью «Москва-3» был приторочен к стене капитанской рубки. Появившийся непонятно откуда Олег схватил его и застыл с кругом в руках у лееров, напряжённо вглядываясь в видневшееся по курсу впереди днище не желавшей идти ко дну яхты.

Я почувствовал, как пальцы Риты с силой сжимали моё предплечье, мне даже стало больно. Я осторожно их разогнул, уверенный, что на моей коже точно останутся синяки.

Между тем наш теплоход подошёл вплотную к терпящей бедствие посудине. Олег застыл в нерешительности, так как бросать спасательный круг было некому.

— Чего ждёшь?

Носов высунулся из рубки, бешено вращая глазами.

— Так без сознания он, кажись, — растерянно посмотрел на него матрос. — Надо прыгать.

— Р-разойдись! — услышал я хриплый крик Высоцкого.

А в следующий миг он перекинул ногу через борт, оттолкнулся другой и как-то неуклюже рухнул в кипящую барашками волн воду. Это и для меня стало своеобразным руководством к действию. Не раздумывая, я скинул пиджак, ботинки, и сиганул следом. Но уже красиво, как профессиональный пловец, благо в прошлой жизни любил похаживать в бассейн. Несколько секунд плыл под водой в сторону яхтсмена. Когда вынырнул, увидел подпрыгивающий на волнах рядом с собой спасательный круг.

А накатывавшие одна за другой пенные гребешки захлёстывали с головой, не давая нормально дышать, я тут же нахлебался воды, впору было самому хвататься за спасательный круг. И ничего непонятно: где я, что я, куда плыть… Хотя вон сзади высится борт теплохода.

— Сенька, помогай!

Я с усилием толкнулся вверх, обернулся на знакомый голос. Это был Высоцкий, который держал за шкирку утопленника, перевернув того лицом вверх. Подхватил спасательный круг и, держа его на поверхности воды перед собой, свободной рукой принялся грести вперёд, помогая себе ногами.

— Хватайся одной рукой, — крикнул я Володе, пытаясь перекрыть шум ветра и волн. —

Вдвоём мы кое-как подтянули не подававшего признаков жизни любителя парусных регат к борту теплохода, откуда Олег уже скинул верёвку.

— Принайтовывайте его, поднимать будем, — крикнул он нам.

Сделать это, когда волну пытаются то припечатать тебя к борту, то унести чёрт те знает куда, оказалось невероятно сложно. Лично я выбился из сил, пока мы привязали утопленника к канату и сразу несколько крепких мужских рук втянули его на палубу. Высоцкий, походе, тоже подустал, как и я, держался за спасательный круг, тяжело дыша.

— Давай ты первый, — прохрипел он, когда настала наша очередь забираться наверх.

Я не стал спорить, даже на это не было сил. Просто обхватил спущенный вниз конец каната, вцепился в него, как в любимую женщину, и меня резво втянули наверх. Ту же самую процедуру следом проделали и с Высоцким.

— Как он?

Едва отдышавшись, я встал на ноги и подошёл к яхтсмену, над которым склонились сразу несколько человек, включая Риту в подмокшем свадебном платье, а Юрий Васильевич, стащив с пострадавшего спасательный жилет, пытался сделать искусственное дыхание, через равные промежутки времени надавливая на грудь бедняги. Изо рта текла тонкая струйка воды — значит, не «сухое» утопление, происходящее ввиду спазма голосовой складки. И человек признаков жизни не подавал.

— Пульса нет, — не поворачиваясь ко мне и не отрываясь от своего занятия, сказал отчим. — Слишком уж долго парень пробыл под водой. У него ещё и гематома на затылке, видно, краем шлюпки приложило, когда опрокинулась. Хорошо, что не открытая черепно-мозговая.

Шлюпки так шлюпки, от перемены слагаемых, как говорится… Кстати, это был не парень, а скорее молодой мужчина, лет тридцати. Вот же угораздило несчастного!

Я поймал на себе взгляд Риты, в котором явственно сквозили вопрос и надежда. М-да, собственно, я и сам собирался это сделать.

— Помогите перенести пострадавшего в кубрик, — сказал я. — Там я постараюсь помочь ему по своей методике.

Кто-то что-то спросил, но я уже не обращал на это внимания. Яхтсмена оперативно доставили в кубрик, уложили на топчан, и я попросил всех покинуть помещение. И чтобы не стучались до тех пор, пока я сам не выйду.

Как раз кстати шторм прекратился, и судно больше не подскакивало на волнах. Так что ничего больше не отвлекало от работы.

Что ж, приступим… Активировал браслет, запустил свои «паутинки», провёл диагностику. Сердечная мышца в отключке, лёгкие заполнены водой примерно наполовину, мозг (к счастью, внутренних гематом не обнаружено) без кислорода находится порядка 7–8 минут. И его клетки уже частично начали умирать. Да уж, в таких случаях даже вернувшийся с того света человек обычно превращается в «овощ». Посмотрим, что у нас получится.

Первым делом повернул пациента на бок, заставив «паутинками» сокращаться лёгкие и бронхи, как сдутый шарик, отчего вода пошла вверх и через приоткрытый рот излиться на пол кубрика.

Отлично, теперь заставляем лёгкие принудительно набрать кислород, и запускаем сердце. Невидимая рука приняла его осторожно сжимать. Один, два, три, четыре, пять… Есть! Я увидел внутренним взором, как забилось сердце, и кислород начал наполнять задыхавшиеся сосуды и капилляры. И цвет мозгового вещества из серого стал приобретать розоватый оттенок.

Я чувствовал, как под моей ладонью равномерно вздымается грудная клетка. Так, жизнь человеку мы спасли. А вот вернётся ли он с того света тем, кем был… Очень большой вопрос.

Я открыл глаза. На прежде бледном лице утопленника появился румянец. Меня слегка подташнивало после расхода своей «ци», но я на это не обращал практически никакого внимания. Похлопал яхтсмена по щеке, тот слабо застонал и… принялся кашлять. Ну да, в дыхательных путях ещё задержались остатки жидкости, и это естественная реакция организма. Я подождал, когда человек откашляется, и посмотрит на меня. Во взгляде вроде бы сквозила мысль, что меня немного приободрило.

— Что со мной было? — просипел он. — Я тонул?

— Тонули, — кивнул я, чувствуя облегчение. — Ваша яхта перевернулась, вас, похоже, ударило по голове краем борта, и вы потеряли сознание. А мы вас спасли. Помните, как вас зовут?

— Андрей.

Ещё один Андрей на судне, подумал я, можно встать между ними и желание загадывать. Главное. Что помнит своё имя.

— А фамилия?

— Гладышев.

— Прекрасно… Лежите, вам сегодня несладко пришлось, — сказал я, поднимаясь.

— Но я не могу лежать, у меня там яхта…

— Вы едва на тот свет не отправились, а думаете о яхте. И что вы сейчас сможете сделать? Даже у нас на теплоходе нет специальных приспособлений, чтобы поднять её из воды. Надейтесь, что она не пошла ко дну окончательно, а так и дрейфует кверху брюхом.

Я вышел из кубрика, поднялся на палубу. На меня тут же уставились десятки пар глаз с одним и тем же немым вопросом.

— Всё нормально, жить будет. И за это я предлагаю поднять тост!

К возвращению на речной вокзал силёнки мне удалось более-менее восстановить. К полуночи мы с Ритой наконец добрались до нашей квартиры в Печатниковом переулке, где наша первая брачная ночь завершилась только в третьем часу утра.