Всё становится на места

Глава 14. Наступает утро разных добрых дел

Я встаю рано, но не нахожу Гилберта в его комнате. Он уже беседует с Теванной внизу, помогая ей протирать стойку, пока она моет полы.

— Доброе утро, — говорю я и тут же получаю метёлочку для пыли.

— Поищи-ка паутину, да смахни пыль со всех выступающих поверхностей, — говорит мне Теванна, указывая рукой в дальнюю часть зала.

Там у окна располагаются два диванчика и столик с коваными ножками, украшенными узором из дубовых листьев и желудей. Я добросовестно стряхиваю пыль с завитушек, прислушиваясь к беседе Гилберта и Теванны.

— …так значит, на холме? — спрашивает Гилберт.

— Да, там и располагается школа. Только сейчас, кажется, он ушёл.

— Ушёл? Куда? Я всё равно пойду туда, спрошу…

— Да незачем ходить, ты просто дождись вечера. Сегодня ведь пятый день.

— Пятый день чего?

— Да не «чего», — поясняет Теванна, — а просто — Пятый день. День, когда мы все собираемся у дуба, обмениваемся новостями и читаем записки, а затем раздаём их тем, кому они предназначаются. Обычно бывает весело. Мне больше всего нравятся дни, когда Фальк играет для нас новые песни. Иногда распекают Гастона, впрочем, не помню такого Пятого дня, когда бы его не распекали.

— За что же это?

— А ты приходи — и узнаешь. Там и встретишь того, кого ищешь. Или Марлина, а у него уже спросишь, когда Тео вернётся. Может, хоть вы развеселите этого несчастного, а то он всегда является с таким видом, будто у него ужасная зубная боль. Марлин его всё реже выпускает, и между нами, оно и правильно. Иначе, боюсь, этот бедняга что-то с собой однажды сделает.

— Ох, — говорит Гилберт.

Я понимаю, что пыль на столике и диванчиках давно закончилась, и переключаюсь на окно. В уголках и вправду заметна паутина.

— Вот спасибо, — между тем говорит Теванна Гилберту. — Теперь протри-ка перила, пожалуйста.

Сама она принимается мыть лестницу, и они уходят дальше от меня, потому я больше не разбираю, о чём они там беседуют. Покончив с окном, я оглядываюсь в поисках того, что ещё мог бы избавить от пыли, и нахожу на противоположной стене картины в толстых рамах. Они довольно чёткие, сочетание красок удивительное, но я никак не могу понять, что же на них изображено. А между тем это что-то знакомое.

И тут меня осеняет: картины же просто перевёрнуты! Вот вид на площадь (я наклоняюсь так сильно, как могу): в правом углу дуб, слева от него можно узнать лавку Мари, Левую улочку, дом Ричил и гостиницу. На второй картине только гостиница, но я узнаю её не сразу. Похоже, полотно было создано довольно давно, когда здание было новее. Стволы колонн расписаны так, что похожи на настоящие деревья, на стенах нарисованы другие деревья и кусты. Дверь украшена изображением тропинки, уходящей вдаль под зелёные своды. Сейчас дверь совсем другая, с небольшим окошком — видимо, заменили.

— Теванна! — зову я, стряхнув пыль с рам. — А почему картины перевёрнуты?

— Это картины старика Клода, — говорит она. — Он просит, чтобы все его картины висели именно так. Он, знаешь ли, видит мир по-особому.

— Ох уж эти люди творчества, — понимающе говорю я.

Когда с уборкой покончено, я решаю отправиться к Мари. Ведь ещё один свёрток я так и не доставил. Гилберт соглашается составить мне компанию, и мы выходим вместе.

— И всё же не понимаю, — говорю я, пока мы идём по площади, — отчего ты не сказал Эрнесто правду. Он был бы только рад отправить команду на поиски брата, и не пришлось бы таиться и погружать матросов в сон.

— Мне пришлось бы сказать: «Эрнесто, ты не знал этого, но твой брат был колдуном. К тому же им под конец начало овладевать безумие. Ах да, есть и хорошая новость: вероятно, он жив. Я отправлюсь за ним, но не знаю, в каком состоянии его найду. Может быть, он окончательно свихнулся и живёт, как дикий зверь. Может, стал калекой. Может статься, мне не удастся его вернуть, если он этого не захочет, а может, он меня даже убьёт — кто знает, что у него сейчас в голове».

Гилберт останавливается и продолжает, обернувшись ко мне:

— Даже не хочу представлять, что на это мог бы сказать Эрнесто. Скорее всего, не поверил бы и прогнал меня, и не видать мне тогда корабля. А если бы он всё же поверил, то, могу поспорить, захотел бы поплыть с нами, и его ничто бы не удержало. А я на тот момент считал, что это путешествие могло стоить нам жизни. Даже сейчас, хоть этот город выглядит мирным и я не услышал ничего плохого о Теодоре, я не уверен, что он не опасный человек. Большая сила и нестабильный рассудок — не лучшее сочетание. Ну что, долго будем стоять у Мари на пороге?

Мы стучим и входим. Хозяйка мастерской уже заметила наше приближение благодаря окошку, прорезанному в двери. Она радостно встречает нас.

— Вчера я не успел доставить ещё одну посылку… — начинаю я.

— Как хорошо, что ты не забыл, — улыбается Мари. Она вынимает из стола небольшой свёрток. — Вот это нужно доставить на Нижний рынок. Пойдёшь по Левой улочке, через два дома увидишь переулок, уходящий влево — он приведёт тебя к рынку. Там спросишь у любого, где стоит Кантор, и тебе укажут. У Кантора путаница во рту, но ты внимания не обращай. Зато у него доброе сердце, что намного важнее. Ну что ж, можешь идти. А ты, Гилберт, поможешь мне с другим делом…

Я вновь выхожу на площадь и встречаю Леона. В этот раз на его удочке болтается зелёный бант.

— Доброе утро, Леон! Идёшь на рыбалку? — приветствую его я.

— Доброе! — отвечает он. — Конечно, на рыбалку. Это ведь моя работа.

Налетевший порыв свежего ветра приподнимает его соломенную шляпу, но Леон ловко придерживает её языком.

— Пирожки сегодня снова с малиной? — принюхиваюсь я.

— Что ты, с яблоками, — отвечает он. — Прости, они только для меня и тех, кого я выловлю сегодня. Если будет улов.

— Ну что ж, удачного улова, — желаю ему я и отправляюсь искать рынок.

Рынок находится без труда. Длинные столики под полотняными навесами располагаются поперёк холма, ряды взбираются наверх, как ступени. Рынок невелик и продаётся здесь лишь то, что можно съесть.

Ближе всего ко мне оказывается пухлощёкая торговка рыбой. Она сонно глядит на меня, помаргивая рыжими ресницами, а затем неспешно объясняет, как найти Кантора. Кантор стоит с яблоками где-то в верхних рядах.

Я поднимаюсь по дорожке, ведущей выше по холму, и гляжу на столики слева и справа в поисках яблок. Приободрившиеся торговцы предлагают мне муку, сметану, сливы, но приходится отказываться. Одной самой настойчивой старушке, которая чуть ли не в руки мне вкладывает вафли, я говорю, что у меня нет денег расплатиться.

— Денег? — смеётся она, показывая зубы, растущие в три ряда. — Да ты совсем новичок, здесь ни у кого нет денег. Бери!

— Но как же тогда платить? — я неуверенно сжимаю в руке вафлю.

— А что ты умеешь делать?

— Пожалуй, ничего особенного и не умею, — признаюсь я.

— Тогда поработаешь на общем поле или в садах, — успокаивает меня она. — Так мы и живём. Ешь уже.

Вафля свежая, мягкая, с медовым ароматом. Я благодарю старушку и спрашиваю, не знает ли она, где Кантор.

— А вон он, чуть повыше, — указывает она рукой.

Гляжу и замечаю столик под полосатым жёлто-белым навесом, укрытый аккуратной светлой скатертью. В плетёных корзинах на столике красуются жёлтые, зелёные и красные яблоки. Я ещё раз благодарю и направляюсь туда, по пути стряхивая с пальцев вафельные крошки.

Когда я подхожу поближе, то вижу удивительную вещь. Сперва скатерть на столике морщится и задирается, а затем одно из красных яблок само собой поднимается в воздух и плывёт под скатерть.

Кантор — невысокий человечек неопределённого возраста с веснушчатым худым лицом, тёмной копной торчащих дыбом волос и выступающими передними зубами — мечтательно смотрит вдаль, приоткрыв рот.

— Доброе утро, — говорю ему я. — У вас тут яблоки летают.

— Что? — вздрагивает он и замечает меня. — Ах да, добросердечное вам начало дня! Намереваетесь яблочек?

— Что? — переспрашиваю уже я.

— Яблочек, говорю, вожделеете? — Кантор указывает на свой товар.

— А что за сорт? — интересуюсь я. — Летающий? А то одно яблоко только что само собой улетело под прилавок, впервые вижу такое чудо.

— Насколько под прилавок? — поднимает растрёпанные брови мой собеседник, а затем наклоняется вниз и с негодованием извлекает кого-то из-под стола.

— Гастон! — от возмущения продавец яблок срывается на визг. — Ах ты ненавистный расхититель! Я ведь предуведомлял тебя, незавидный ты человек, чтобы не отваживался обнаруживаться у моих яблок! Да я тебя раскишкакаю! Я тебя исчезну со света!

Ближайшие торговцы обступают нас и тоже возмущаются. Похоже, у каждого из них есть зуб на Гастона.

Но сам вор-то каков! На нём странный наряд: правый рукав и правая штанина неровно обрезаны, и кажется, что у Гастона нет руки и ноги. Но если присмотреться внимательнее, то становится видно, что всё же есть, только они совершенно прозрачные.

А в остальном воришка выглядит как самый обычный человек лет тридцати. Он худощав, у него прилизанные тёмные волосы и усы, реденькие брови и желтоватая кожа. Светлые глаза Гастона так и шныряют по сторонам, будто он ищет, куда бы сбежать. И как только предоставляется возможность, он ужом проскальзывает между людей и припускается бегом вниз.

Народ грозит ему вслед кулаками, пока он не скрывается в переулке, а затем каждый возвращается за свой прилавок.

— Так вот, я принёс посылку от Мари, — говорю я Кантору и подаю ему свёрток.

Продавец (вернее, отдавец) яблок сияет, разворачивает бумагу с одной стороны, глядит внутрь (так, чтобы я не видел содержимое свёртка), улыбается ещё шире и подпрыгивает.

— Ты у меня дождёшься! — восклицает вдруг Кантор, хватая меня за рукав, когда я уже было собираюсь уходить, и я слегка пугаюсь. — Препоручи Мари от меня яблочки! Только закорзиню их…

Наверное, он всё же хотел сказать «Подожди», а то я уж подумал, что сделал что-то не так.

Кантор складывает яблоки всех цветов в небольшую корзинку, вручает её мне, и я отправляюсь в обратный путь.

— Слава богам! — кричит мне вслед этот странный человек.

Мари благодарит за яблоки, и едва я успеваю отнести их на кухню, как слышу грохот за дверью. Дверь открывается, и на пороге появляется Гилберт. За его спиной тележка с металлическими колёсами, в тележке наколотые дрова.

Я хочу помочь их перенести, но Гилберт отстраняет меня, говорит, я слишком нарядный для такой работы. Впрочем, он и в одиночку довольно быстро относит дрова на кухню Мари.

— Вам стоит приобрести у Йоргена рабочие костюмы, — советует хозяйка башмачной мастерской. — Раз вы здесь теперь живёте, вам нужно будет и работать.

— Я только хочу найти Теодора… — начинает было мой друг.

— А до того времени ты захочешь спать под крышей, есть и пить, — Мари не желает слышать возражений. — И новые башмаки захочешь, потому что на тебе какой-то стыд. И одежда твоя разорвана и запачкана кровью. Несколько часов работы в день — справедливый обмен. А вечерами будешь свободен, и времени на другие дела останется предостаточно. Кроме того, поверь мне, вам понравится не только брать, но и давать. Ощущать себя полезным — небесполезным — очень приятно.

— Что ж, так и быть, — соглашается Гилберт.

Затем мы подбираем рабочие ботинки (а мой друг по настоянию Мари берёт ещё и нарядные) и направляемся к дедуле Йоргену.

Тот приходит в восторг и откладывает жёлтую рубашку, над которой работал до нашего прихода. Он щупает Гилберта со всех сторон.

— Вот это фигура что надо! — восхищается портной. — Какие широкие плечи! Сразу видно, не сидишь без дела в мягком кресле, как твой друг. А ноги-то, ноги какие длинные! Да на тебе, парень, что угодно будет хорошо сидеть!

— Ему нужен невзрачный рабочий костюм, — сухо прерываю я этот поток красноречия. — И мне тоже.

— И не только рабочий! — кричит дедуля Йорген, а затем принимается кружить по комнате, срывая то одну, то другую вещь. Когда он возвращается к нам, его самого почти не видно из-под охапки нарядов.

— Вот это тебе, примерь, — суёт он мне рубашку и тёмные штаны из грубой ткани. — А вот это для тебя, — произносит он с любовью, оборачиваясь к Гилберту.

Рабочая одежда сидит на мне отлично, разве что штаны коротки, но портной утверждает, что так и нужно. Говорит, чтобы в земле не пачкались. А затем я жду Гилберта, которого дедуля не выпускает из цепких рук, пока не подбирает для него три замечательных наряда, и это не считая одежды для работы. Наконец, спустя невероятно долгое время, мы выходим на улицу, чтобы занести лишние вещи в гостиницу и отправиться работать.