Все наши скрытые таланты

6

Я надеялась, что моя способность запоминать карты Таро каким-то образом скажется на моей общей успеваемости, и мне станет легче учиться. Но не стало. Впрочем, теперь, когда я почти весь день занимаюсь раскладами Таро, школа вдруг превратилась в более приемлемое место. Все просто с ума сошли на картах. Все утро и весь обед я теперь провожу в Душегубке, и мы с Фионой постоянно обмениваемся записками, договариваясь об очередной встрече.

Я раскладываю свои новые камни на полках в Душегубке, и хотя я почти уверена в том, что женщина из «Прорицания» была слишком осторожна со всеми этими «энергиями», после каждого сеанса я поджигаю палочку. Может, даже немного перебарщиваю с этим, потому что к трем часам дня все учителя жалуются на какой-то странный запах во всем здании, но никто из школьниц не ябедничает на «Консультацию по картам Таро в Душегубке». Даже те, которые не интересуются картами, кажется, довольны тем, что у нас, как у одногодок, есть своя тайна. Нечто, что отделяет нас от других.

Фиона очень строго следит за расписанием консультаций и никогда никому не разрешает пропускать очередь или обмениваться своим временем. И всегда в конце каждого дня десять минут выделяет на себя. Я ей почти ничего не говорю. Мы вытаскиваем карты из колоды, но она по большей части лежит на полу и рассказывает, как собирается обучаться актерскому мастерству в Тринити, но что каждый год туда набирают всего семнадцать человек, и она просто обязана попасть туда.

Несмотря на все это, мне нравится Фиона. Экзамены она всегда сдает на отлично, но никогда не хвастается этим, да и к учителям не подлизывается. И не озабочена сплетнями, как все остальные. Большинство девочек, приходящие на консультации, задают одни и те же вопросы: что думает о них лучшая подруга и что говорит о них их лучшая подруга. Мойра Финч и Грейс Адлетт трижды приходили каждая, просто чтобы выяснить, почему другая с ней больше не разговаривает.

У некоторых девочек выходят очень хорошие расклады, но они все равно выходят из Душегубки в слезах, с потрясенным видом. Конечно, они делают это напоказ. Всем хочется получить предсказание о том, что их ждет какое-то невероятное потрясение и что их жизнь резко изменится.

Фиона снова лежит на полу, потирая кусок кальцита с оранжевыми пятнами.

– Мой старший брат врач. Он живет в Бостоне, – вздыхает она. – А мама считает, что актерство – это для эгоманьяков.

– У меня оба брата инженеры, – сочувствую ей я. – А сестра Эбби работает на ЕС в Бельгии. Никто не верит, что я сдам итальянский.

– Да, паршиво. Кому вообще нужен итальянский?

– Ну я так и говорю, – отвечаю я, радуясь, что она на моей стороне. – Лучше бы всем нам учить испанский.

– А ты знаешь, что в Лос-Анджелесе в большинстве районов говорят на испанском? И в тагальском языке много испанских слов.

– Правда? Вот видишь, я права.

Я думаю, что мы теперь подруги. Наверное. Хотя трудно сказать.

Но когда картами начинают интересоваться и в классах, становится труднее. Девочки, которых я не смогла обслужить во время обеденной перемены, между уроками начинают толпиться у моей парты. Мистер Бернард почти всегда минут на пять-десять опаздывает, и все этим пользуются. Окружают меня и начинают умолять разложить им карты.

– Лучше делать это с глазу на глаз, – говорю я девочкам, которым не хватает денег на консультации или которые слишком боятся заходить в Душегубку. – Понимаете, это частное дело.

– Мне все равно! – шутливо восклицает Ребекка Хайнс. – Пускай все смотрят!

– Но мне надо… ну это… сохранять свою энергию.

И это правда. Я начинаю понимать, что мне хотела сказать женщина из «Прорицания». Я скучаю по своим прежним обеденным переменам, когда приходилось выслушивать, как Мишель рассказывает про контурную паластику носа. К концу каждого дня я начинаю ощущать тяжесть. Два дня подряд я засыпаю в своей кровати прямо в школьной форме, пока мама не зовет меня на ужин.

Но я по-прежнему даю консультации. Мне трудно ответить отказом. Мне не хочется, чтобы обо мне думали, как будто я зазнаюсь только потому что раздобыла колоду. Мне хочется, чтобы меня считали приятной, хорошей, веселой. С моими-то оценками только и остается, что надеяться быть веселой и приятной, чтобы я хоть чем-то интересовала других.

Поэтому, вынимая карты в классной комнате, я начинаю немного преувеличивать. Играть на публику.

– Любовники! – восклицаю я, как будто у меня во рту свежая клубника. – А вот это действительно интересная карта.

– Она означает любовь? – возбужденно спрашивает Ребекка Хайнс.

Столпившиеся вокруг девочки хихикают и подталкивают друг друга. Единственная, кого, похоже, вовсе не интересует гадание, это Лили. Я гляжу на нее поверх голов и плеч и вижу, что ее рука тянется к слуховому аппарату.

Она что, отключает его?

– Да, любовь, – отвечаю я Ребекке, хотя это и не совсем верно.

«Любовники» обычно означают скорее поиск гармонии между двумя противоположными силами, чем романтическое увлечение. Но кто хочет это слышать?

– Ты найдешь свою родственную душу, – говорю я.

– Когда? Где? Как?

Я протягиваю ей колоду.

– Спроси карты. Спроси их. Спроси, кто твоя родственная душа.

С другого конца класса на меня смотрит Фиона. Те, кто легкомысленно относятся к Таро, раздражают ее больше, чем меня. Она закатывает глаза и берет в руки телефон. На мой телефон приходит сообщение в WhatsApp. Я быстро бросаю взгляд на экран, наполовину скрытый в моем кармане.

Я ухмыляюсь и решаю довести дело до конца.

– Ребекка, ты должна спросить карты с открытым сердцем. Спроси их, кто твоя родственная душа.

– Кто моя родственная душа? – спрашивает карты бедная глупенькая Ребекка Хайнс.

– ГРОМЧЕ!

– КТО МОЯ РОДСТВЕННАЯ ДУША?

– Магические силы тебя не слышат, Ребекка!

– КТО, БЛИН, МОЯ РОДСТВЕННАЯ ДУША? – кричит она и вытаскивает карту из колоды.

«Дьявол».

– Сатана! – кричу я, напуская на себя испуганный вид. – Твоя родственная душа – Сатана!

В это мгновение в класс входит мистер Бернард, и все толпившиеся вокруг меня девочки с визгом разбегаются.

– Что? Чем вы тут занимаетесь? Что здесь происходит, Мэйв?

Я быстро прячу карты.

– Ничего, сэр, – отвечаю я скромно.

– Andiamo! Andiamo[2]! – приказывает он жестом всех вернуться на свои места.