Все демоны моего мужа (СИ)

Глава четырнадцатая. Нашествие демонов

Влад, завязавший алкоголик, которому нельзя было употреблять и глотка спиртного, был пьян в стельку. Ругаясь как портовый грузчик, он определенно хотел любви и нежности.

Все ещё только начиналось.

Я не открою Америки, если скажу, что отношения мужчины и женщины, по крайней мере, со стороны слабой половины, материя довольно тонкая. Она может порваться в любом месте и в любой момент. Никогда не знаешь, что именно зацепит коготком эту невесомую ткань, и когда поползет по ней все расширяющаяся прореха. Обидное слово, раздражающий жест, прикосновение, от которого вдруг вздрагиваешь. Мелочи, которые тоннами ежедневно и буднично проходят мимо тебя незамеченными, вдруг концентрируются, выпячиваются, приобретают вес и объем. «О, Боже, он опять делает это так», – возникает тревожный звоночек в голове, и уже живешь в постоянном напряженном ожидании, что вот-вот опять повторится то, что мешает нормально жить и радоваться жизни. Наверное, долгие отношения предполагают, что вы справитесь с этим «кризисом мелочей», и приучитесь любить эти раздражающие особенности. Но до этого нужно дожить.

Любовь когда-то, как писал классик, выскочила на нас как сумасшедший с ножом из-за угла. Не могу сказать точно, в каком именно часу это случилось и даже определенной даты не назову, когда я посмотрела в серые глаза, и поняла, что этот взгляд будет теперь со мной, если не навсегда, то на всю оставшуюся жизнь точно. И меня, и его в тот небольшой город занесла судьба, вроде бы совсем случайно. Но стоит мне подумать, сколько нитей, обстоятельств и ситуаций нужно было свести в одну точку, чтобы мы в ней встретились, я начинаю понимать, что мастер судьбы, держащий в руках все эти запутанные веревочки, гениальный логик, не упускающий ни одной детали.

Сколько всего нужно было заплести и расплести, чтобы в одно и то же время Влад приехал в командировку по каким-то железобетонным делам на местный завод, а я отправилась собирать фольклор по окружающим селам. Улыбчивая, круглая тетушка из местной администрации, сама того не подозревая, сыграла роль одной из Мойр, богинь судьбы, поселив нас независимо друг от друга в общежитие сельхозтехникума, которое в это время года пустовало. В общежитии только что сделали неприхотливый ремонт, замазав краской растрескавшиеся подоконники и побелив испинатые будущими аграриями стены, во всем здании ещё свежо и остро пахло влажной известкой. Щерились железными остовами бесприютные кровати в комнате, только тощая нагота одна из них прикрывалась серым матрацем и видавшим виды одеялом. На ней спала я. Впрочем, мне была совсем неважна окружающая обстановка, я остановилась здесь на сутки, в ожидание поезда, и распечатка билета лежала уже плотно свернутой тугой трубочкой в моем кармане. Лето катилось к закату, это ощущалась в уже начинающем промерзать по ночам воздухе, и в расслабленной перед прыжком в осень атмосфере, и в выжженном долгим летним солнцем небе.

«Завтра домой», – лениво думала я, щурясь на это выстиранное небо с общежитского подоконника. И именно в этом расслабленном состоянии, когда ты думаешь, что здесь все закончилось, судьба и ловит тебя на живца. До самой главной в моей жизни встречи с горьким счастьем оставалось несколько секунд, а я и не подозревала об этом. В тот момент, когда была уже не здесь, оставив в прошлом этот месяц хождения из села в село с диктофоном и записной книжкой наперевес и выслушивания песен, рассказов и притч, в основном, повторяющих друг друга, раздался стук в дверь. Властный, как сама судьба. Но это я сейчас понимаю, а тогда ни один тревожный сигнал не прозвучал в моей счастливой неведением душе.

На пороге стоял Влад. Вернее, тогда я не знала, что это Влад. Не знала, как он спит, приминая в подушку щеку, как смотрит виновато и лукаво, понимая, что сделал какую-то глупость, как вертит в воздухе ладонью, когда не может подобрать правильного слова. Я не знала тогда о нем совершенно ничего, но как рыбка на крючке в ту же секунду затрепыхалась на его всепоглощающем сером взгляде. Мы заговорили сразу и вместе. Он хотел сахара к чаю, я пыталась объяснить, что завтра уезжаю, он сказал, что очень любит эту песню, которая вдруг ворвалась в раскрытое окно, я сказала, что не успела посмотреть этот город. Мы сидели все на том же подоконнике вдвоем, а у меня было ощущение, что я осталась сама с собой, только с более целой, и вдруг поняли, что ночь прошла, и рассвет уже смеется над нами утренней августовской сыростью.

И тогда только он спросил, как меня зовут. Почему-то это было совсем неважно. До того момента, пока он не повторил за мной как-то незнакомо «Лиза», и мое имя вдруг обрело смысл. И он, этот смысл, повис в густом, горьковатом воздухе, когда Влад крикнул на железнодорожном перроне «Лиза», и добавил ещё что-то. Я не разобрала, потому что поезд уже уносил меня вдаль, согласно купленному билету, и пристанционные халабуды развалюхами потянулись вдоль путей, затем все стремительнее замелькали в окошке, а вскоре и вовсе исчезли, уступив место лесному пейзажу. А я долго ещё жила ощущением тайны, пытаясь не вспомнить, нет, это было невозможно, а прочувствовать, что же он крикнул тогда, словно швырнул очень важную фразу в последний вагон уходящего поезда. Почему-то невозможно было спросить его об этом по телефону.

Конечно, я узнала несколько позже, когда он приехал вслед за мной в мой город. Была совершенно нереальная радость встречи, и горечь от, того, что все прошло так быстро, и ему нужно возвращаться к каким-то своим делам, ехать, лететь в заоблачные дали, где был незнакомый и чужой мне, но родной для него дом. А тогда мы лежали на надувном матраце, который кинули прямо на моей лоджии, в комнате было душно, а на лоджии свежо и прохладно, среди цветов казалось, что мы лежим где-то в райском саду.

– Что ты сказал тогда на вокзале? – спросила я, разглядывая упавшую на щеку тонкую, длинную ресницу.

– Когда? – Влад явно дразнил меня. Все выдавало в нем впечатанный в память день нашей встречи.

– Когда провожал, – не нужно было поддаваться на провокацию, – там, в городе....

И назвала маленький районный городок, в котором мы впервые встретились. Влад сразу стал серьезнее.

– Я сказал только, что приеду к тебе. И видишь, сдержал обещание.

Он перевернулся с живота на спину, и я уютно поднырнула головой на его плечо. Было немножко жаль, что тайна раскрылась, и оказалась понятной и доступной. И зачем я только так хотела узнать ответ на этот вопрос? Все-таки в жизни должны существовать непрочитанные письма и недосказанные фразы. Они придают очарование горечи происходящему с нами изо дня в день. Сожаления и вариативность: а что, если бы то ....

Он уехал тогда, и это было понятно с самого начала, что он уедет, потому что его появление уже само по себе было сумасшедшим поступком. Теперь нас разделяли тысячи километров, и, несмотря, что я горячо убеждала себя, это скоро пройдет, ночью просыпалась от того, что Влада не было рядом. «Нельзя за неделю привыкнуть к человеку настолько», – опять убеждала я себя, и рыдала в подушку, из которой уже выветрился запах его волос. Подушка пахла моим кондиционером для белья и слезами вчерашней ночи.

Влад звонил утром, днем, ночью. Он кричал в телефон: «Бросай все и приезжай скорее!», и мне почему-то не становилось легче от того, что он страдает, по всей видимости, не меньше меня. Наоборот, и его непереносимость разлуки сваливалась мне на плечи, и вместе с моей тоской они добивали меня совсем. Мое привычное одиночество с появлением Влада в моей жизни усилилось многократно, вернее, я только теперь поняла, что очень одинока, а раньше это меня нисколько не тяготило. Общение с разъехавшимися в разные города и страны родными и друзьями свелось к виртуальному, но оно давало ощущение того, что все они рядом. И только с появлением Влада я поняла, как важно чувствовать рядом запах другого человека.

А была потом свадьба, и чувство опустошенности отпустило, казалось, все, теперь никогда мне не будет одиноко, тоскливо и безнадежно, словно Влад одарил меня бессрочными крыльями, которые поднимали над суетой всякий раз, когда становилось грустно. И был вид из иллюминатора самолета, когда огромный город вынырнул из-под крыла, раскрылся из облачной дали, осветился всей своей безбрежностью чем-то неземным. Я летела к Владу, уже к мужу, и до приземления оставалось всего каких-то несколько минут. И он встречал, взволнованный и соскучившийся в аэропорту, чтобы теперь вместе и навсегда.

Все это проносилось в одно мгновение в моем подсознании, когда вдруг глаза Влада меняли цвет, и он начинал говорить не своим голосом и совершать несвойственные ему поступки. Два человека в моем сознании расходились все дальше и дальше друг от друга. Я начала скучать по своему Владу, и иногда даже мне хотелось убежать к нему от этого только внешне похожего на моего любимого, незнакомого мужчины, который мучил меня и с которым, по совершенно непонятному стечению обстоятельств я должна была жить бок о бок. Дыхание в дыхание. Вдох в выдох.

Запах его волос и прикосновения к коже, когда хочется влиться через неё, проникнуть глубже – в кровь, лимфу, раствориться, стать им, чувствовать так же и думать о том же, все это вместе с моим Владом уходило из меня с болью и застоявшемся гноем, замещаясь страхом и неприязнью.

Теперь, когда Влад потерял работу, он как-то сник и потерялся. Хотя, насколько я понимаю, это было для него не впервой, этот раз был особенно болезненным. Что там случилось, я в точности не поняла, но его бывший работодатель не отвечал на звонки, а бывшие коллеги говорили что-то растерянно, путано и спешили закончить разговор, произнеся дежурные фразы, типа «Со всеми случается, ты там держись, если что, то, конечно, сразу же». Потом они вовсе перестали отвечать. Длинными гудками ожидания наполнились эти дни, затем Влад перестал им звонить. Была там какая-то непонятная мне история, и очевидно, очень неприятная.

Теперь Влад сидел целыми днями перед большим монитором компьютера и играл в какую-то мелькающую на экране стрелялку. Он мог сидеть так сутками, не обращая внимания на мои обращения к нему, перестал принимать душ, и, кажется, он совсем не спал. По крайней мере, в спальню на ночь он не приходил. Последнее как раз меня вполне устраивало, но остальное категорически не нравилось и пугало. Я сначала пыталась что-то сделать, чтобы вывести его из этого состояния, выдумывала какие-то прогулки и развлечения, но потом, не встретив никакого движения навстречу, решила оставить его в покое. Может, так будет и лучше, пусть придет в себя.

Один раз у него случилось что-то вроде момента просветления. Влад оторвался от монитора и обратился ко мне, как всегда строчащей на своем ноутбуке очередную сказку.

– Ты думаешь, что у нас с тобой ничего не получается? – грустно, но светло спросил он. – Я опять все испортил?

Я оторвалась от своей работы, стараясь скрыть удивление от его тона, словно возвращающего нас в былые времена, когда нам было так замечательно и ненасытно разговаривать друг с другом хоть ночи напролет.

– Не знаю, – тихо ответила ему. – Есть многое, происходящее в последнее время, что мне не нравится. И даже, честно говоря, пугает.

– Могу что-то исправить? Можно что-то ещё наладить?

Не знаю, откуда возникла во мне эта фраза. Ещё секунду назад я и понятия не имела, что скажу её сейчас, и сам смысл был настолько ужасен, что у меня побежали мурашки по коже, как только её произнесла:

– Все наладится, если ты перестанешь кормить мной своих демонов.

В комнате нависла напряженная пауза. Она зрела, спела, наливалась густым тягучим соком, чтобы прорваться вскриком Влада через минуту. Он побелел, опрокинулся на спинку компьютерного кресла, от чего оно заволновалось и завертелось в разные стороны.

Я поднялась испуганно со своего места, подошла к Владу, тронула его за плечо. Он открыл глаза и темный огонь промелькнул в них, насторожив уже наученную горьким опытом меня.

– О чем ты говоришь? – Влад говорил вкрадчиво и угрожающе. Словно он имел в виду еще что-то, кроме того, что только что сказал.

– Тебе плохо? – его состояние заботило меня больше в этот момент, чем все метафизические предчувствия.

– Я потерял работу и теряю жену. Как мне может быть хорошо? – Влад наклонил голову в сторону, резко, словно дернулся, и я поспешно убрала свою руку с его плеча.

– Все, чего я хочу, это, чтобы у нас опять все было как раньше. – И это была истинная правда.

Влад вздохнул и сказал:

– Ты прости меня, Лиз, ладно? Мне очень трудно, но я стараюсь.

Меня опять захлестнула волна нежности, и захотелось заплакать.

– А давай.... Давай сходим куда-нибудь? – мне очень хотелось сделать для него что-нибудь хорошее, и я выпалила первое, что пришло мне в голову.

– Мы же должны экономить, нет? – Влад беспомощно и виновато посмотрел на меня.

– Ладно, один раз же можно? – я подмигнула ему. – Иначе, откуда брать силы и энергию, если все время сидеть за стрелялками?

Влад явно хотел что-то сказать в защиту стрелялок, но опомнился тут же, и засмеялся:

– Наверное, мне нужно принять душ, как думаешь?

Я поцеловала его в радостном настроении:

– Да уж, не помешает.... Подобьем наши финансы? Мне нужно две тысячи на хозяйство, остальное можем прогулять.

И мы отправились в одно из наших чудесных пеших путешествий, хотя Влад выразительно несколько раз кинул взгляд на машину, стоявшую у подъезда. Я смеялась и тянула его в сторону от такого удобного авто:

– Давай, давай, ножками.... Совсем засиделся, разомни старые косточки.

На самом деле, мне очень хотелось познакомить Влада с моими новыми друзьями букинистами-музыкантами. Мне эта идея казалась просто великолепной. В этой книжно-пыльной и творческой атмосфере Владу станет гораздо легче. Наверняка, его истерзанная непонятными мне страстями душа отдохнет, и все будет, как прежде. Обязательно будет, нужно только немного постараться.

Я с хитрым видом творца сюрпризов тянула мужа в знакомый переулок.

– Оп-ля, – закричала, когда перед нашими глазами открылся уютный дворик с беседкой. Дверь в магазинчик была, как и всегда, чуть приоткрыта. Я уже знала, когда ребята приходят сюда, потому что не раз забегала хоть на полчасика. Олег узнавал меня, приветливо кивал, и продолжал заниматься своими делами. На концерт я тогда так и не попала, каждый раз он приглашал меня на следующий, но у меня опять случалась какая-нибудь история, и я опять пропускала зрелище. Просто сидела тихо, как мышка, среди старых потрепанных книг, пока Олег занимался редкими покупателями, брала какую-нибудь из них, и листала зачитанные страницы. Иногда в книгах попадались карандашные заметки на полях, и это приводило меня в восторг, словно я переговаривалась с бывшими хозяевами этих томиков через время. Больше всего меня влекла к себе, конечно, полка со сказками. Перебирая толстые томики и тоненькие тетрадки потрепанных детских книжек, я каждый раз приходила в волнение, когда обнаруживала что-то когда-то любимое, но теперь забытое. Словно встречалась со старыми добрыми друзьями, с которыми не виделась сто лет. Воспоминания детства сразу опрокидывались на меня запахами, ощущениями, и я словно опять хоть одну секунду, но смотрела на мир восхищенными детскими глазами.

К моему удивлению, Влад не выказал ни малейшего удивления или умиления, при предъявлении ему моего главного сюрприза. Он с подозрением глянул на меня и как-то не очень хорошо сказал:

– Это что?

– Это магазин. Но не очень обычный. Я тебя познакомлю с хозяином и его другом. Увидишь, это классные ребята.

Влад зашел в «Букинист» осторожно, как-то боком, мне показалось, что у него непроизвольно сжались кулаки, словно он чувствовал какую-то опасность.

Странно, но я сразу почувствовала, что обычно приветливый и добродушный Олег тоже напрягся, ещё даже не видя моего мужа. Вот только что он улыбался двум тонким девушкам, стоящим у полки с женскими детективами в мягких обложках, и явно кокетничал с потенциальными покупательницами, как вдруг резко выключил улыбку, и как бы прислушался к чему-то внутри себя. Он быстро повернулся к входу, и выражение его лица, когда он увидел нас, меня не очень вдохновило.

– Олег, привет! – я махнула ему рукой, – это Влад, мой муж, я тебе рассказывала про него.

Влад что-то буркнул и уставился на девушек, роющихся в женском остросюжетном чтиве. Олег поздоровался, и, воспользовавшись тем, что мой муж отвернулся, как-то вопросительно-выразительно посмотрел на меня. Я в ответ недоуменно вытаращила глаза. Происходило что-то мне совершенно непонятное. Потянуло сквозняком, и тут же захлопнулась с раздраженным стуком дверь. Словно только что магазин покинула обиженная тетушка, которую оскорбили в самых лучших намерениях. Несмотря на солнце, которое до этого момента закатно светило в окна, в зале заметно потемнело. Мне показалось, что в наступившей напряженной тишине зашуршали страницы книг. Видимо, это происходило на самом деле, а не только в моем воображении, потому что девушки, недоуменно оглядываясь по сторонам, заторопились к выходу. Когда они покинули зал, я решилась спросить:

– Олег, что-то происходит?

Олег смотрел на Влада, который стоял неподвижно на середине магазина с напряженным выражением лица. Казалось, он опять вслушивается во что-то внутри себя, и в нем происходит что-то настолько важное, что окружающего он просто не замечает. Я повторила вопрос уже испуганно, потому что мне показалось, что мой муж впал в какой-то ступор, и обращаться к нему было бесполезно.

– Происходит? – словно очнувшись, переспросил Олег. – Наверное, происходит.

И со значением посмотрел на Влада. От звуков его голоса мой муж как-то странно вывернул голову и посмотрел на нас. Взгляд его, откуда-то из глубины сознания, был неприятен сам по себе, но больше всего приводила в ужас резкая смена цвета его глаз. В одну минуту они чередовали свое свечение от серых в голубые, затем – в зеленые, их заливало чернотой, и все продолжалось по новой. Этот калейдоскоп казался настолько диким и страшным, что я попятилась. В сторону Олега.

Он тоже, не отрываясь, смотрел на происходящее с Владом, только в отличие от меня, кажется, понимал, что происходит.

Солнце, прощально мигнув в окне, тут же погасло. Резко упали сумерки. Шелест страниц становился все громче.

– Ты зачем привела меня к Букинистам? – вдруг чужим утробным голосом спросил меня Влад. – Уничтожить задумала?

Я начала говорить быстро, словно оправдываясь, хотя не понимала за что.

– Так это мой сюрприз был.... Это классные ребята, у них музыка...

При всей нереальности ситуации, мне было почему-то стыдно перед Олегом, словно зайти с мужем в общедоступный магазин оказалось неприличным. Но Олег нисколько не смутился.

– Привет, Генрих! – спокойно, но с внутренней силой ответил он вместо меня. – Со свиданьицем. Что привело тебя на мою территорию? А это ведь моя территория, ты же в курсе?

И молниеносно выхватил из ящика стола старый тяжелый серебряный треугольник. Влад закрутился на месте, пытаясь скрыться из поля зрения Олега.

– О, да ты не один сегодня? И кто тут у нас ещё?

Олег медленно и осторожно наступал на Влада, стараясь поймать его образ в центр треугольника. Эти странные слова букинист произносил даже как-то ласково, но у меня пошел мороз по коже от очередной крышесносной ситуации. Если раньше я могла спрятаться за убеждением, что мне все это кажется, то теперь этого сделать не предоставлялось никакой возможности. Все, что происходило вокруг, не могло происходить вот так, наяву, и в то же время оно происходило. Уже совершенно явно и панически шумели встревоженные страницы книг, вертелся на месте, молча и как слепой, ища выхода, Влад, а на него шел с большим серебряным треугольником Олег и приговаривал странные слова ласковым до ужаса голосом. Я стояла, вцепившись в край прилавка, острый угол больно давил в ладонь, но не могла ни пошевелиться, ни оторвать глаз от происходящего. Хотя мне очень хотелось не видеть этого.

Влад все-таки сумел заскочить за ближайший к входной двери стеллаж с книгами. Из-за стеллажа наконец-то раздался его голос. Хотя голос был совсем не его.

– Оставь меня в покое, букинист. Я попал сюда случайно. Из-за этой тупой курицы. Сейчас уйду. Дай мне просто уйти.

Я поняла, что Влад имеет в виду меня, но в связи с разыгравшимися событиями, решила не обижаться на тупую курицу. Олег осторожно двинулся в сторону стеллажа, за которым пряталось то, что совсем не напоминало моего мужа.

– Так уходи, Генрих. Совсем уходи. Оставь нас всех в покое.

За стеллажом что-то задвигалось, завыло, заухало, словно темный вихрь пронеслось к выходу. Дверь отворилась и снова захлопнулась с рассерженным скрипом. Тишина углубилась, расширилась и приобрела особое значение.

– Что это было? – наконец-то произнесла я.

Олег убрал свой треугольник обратно в ящик стола и повернулся ко мне:

– А ты не знаешь?

Он перешел на «ты».

– Нет, – я не могла сказать ему о своих догадках. Уж больно мои мысли смахивали на мысли сумасшедшего.

– Сколько времени ты знаешь своего мужа?

– Года три, – пожала я плечами.

– И ты ничего странного не замечала? Не может быть!

– Были какие-то моменты, – неопределенно ответила я. – Но они проходили. Нервные срывы у всех бывают.

Олег посмотрел на меня подозрительно:

– Нервные срывы? ЭТО ты называешь нервными срывами?

Он достал из другого ящика стола бутылку все того же бордового вина, прошел в гостевой уголок и сел на кресло. Показал мне на другое, и разлил вино на два бокала:

– Садись.

Я села.

– Вино не буду пить. Мне нужно найти мужа. С ним явно творится что-то не то. Ты прав. Для нервного срыва это слишком....

Олег пригубил бокал, отставил:

– Как знаешь.... Иногда вино помогает, иногда усугубляет ситуацию.

– Что это было? – опять, как заведенная пластинка, повторила я.

– Твой муж одержим. Давно и прочно. В нем живет целый клубок пороков.

– Ты хочешь сказать, что в нем живет демон? – наконец-то я смогла произнести это вслух.

– Несколько, – уточнил Олег. – И я даже не знаю, осталось ли в этом рассаднике хоть что-то от твоего мужа.

– А ты.... Ты экзорцист? Ты сможешь нам помочь?

Олег покачал головой.

– Я просто букинист. Храню старые знания. Сам ничего не могу.

– Но, может, кто-то может? Ты знаешь кого-нибудь? Церковь? Шаманы?

Олег опять покачал головой.

– Навряд ли. Мой совет тебе: беги, пока не поздно. Они проросли в нем корнями и дали всходы. Их теперь можно уничтожить только вместе с ним. Ты сможешь убить своего мужа? Или смотреть, как его убивают?

Меня передернуло. Кожа покрылась пупырышками, во рту сразу пересохло. Я схватила бокал, в котором плескалось вино, и выпила его залпом.

– Нет, – сказала я, чувствуя, что вино прогоняет холод.

– Наверное, если бы был психотерапевтом, я бы сказал тебе, что ты должна бороться за Влада до конца. Но тогда конец придет тебе. Выбирай.

– Это очень жестоко....

– Нет, это жестко, а не жестоко. Но это правда. Ты попала не в свою игру. Не знаешь правил, и уже не успеешь их выучить. Игра идет к концу, и ты неминуемо проиграешь.

– А все-таки попробую, – твердо сказала я, – когда мы встретились, в нем не было абсолютно ничего демонического. Это, может, длится не так долго, как ты думаешь.

– Демоны очень хорошо маскируются. И входят в доверие. Когда-то они по одному вошли в доверие к Владу. Не знаю, на что они его поймали. Обычно они ищут уже существующую трещину в душе. И заселяются в неё, постепенно занимая все больше и больше места. Трещина становится гротом, затем – пещерой. Для расширения своего пространства им нужна пища. Они подманили тебя, как зайца. Морковками и печенюшками. Тебя поймали на беспрецедентную любовь?

Мне на секунду стало безнадежно. Потом отступило. Говорить было больше не о чем. Я попрощалась и с сожалением покинула этот магазинчик, который стал для меня в последнее время чем-то вроде тихой гавани, где всегда можно было расслабиться и отдохнуть. Я понимала, что теперь не смогу вернуться сюда.

– Прости, – сказала я на прощание Олегу.

Он грустно и понимающе улыбнулся:

– Ничего. С кем не бывает.... Ты тоже меня прости. Я слаб и боюсь.

Влада я нашла в ближайшем к дому баре. Он грузно навалился на стойку и что-то кричал бесстрастному, не обращающему на него внимания, бармену. Я подошла и тихонько тронула его за рукав.

– Влад, пожалуйста, пойдем домой.

Черные, уже практически невменяемые глаза посмотрели на меня из-под обвисшей, словно влажной челки.

– Ты кто? – спросил меня Влад. Или... уже совсем Генрих?

– Уходи, шлюха, я тебя не знаю.

Может, если бы не полбокала вина, которые выпила полчаса назад, я бы стушевалась, но бордовое спиртное, бурлящее у меня в крови, почему-то было уверено, что я должна увести это существо, кем бы оно ни было, из кабака.

– Идем. Домой. – Повторила я твердым голосом, и удивилась сама себе.

– Ты стара-а-арая, – капризно протянул Генрих, который был Владом. – Отвали от меня. Есть девочки помоложе. И поинтереснее.

– Конечно, конечно, – убедительно сказала я, – только пойдем сейчас домой. Первым делом, первым делом.... Помнишь, такой старый фильм был?

Глаза на минуту стали серыми, и муж вдруг засмеялся смехом Влада, хоть и пьяным.

– «Ну, а девушки, а девушки – потом», – заплетающимся языком подпел он. Потом подмигнул мне, улыбнулся и сказал:

– Ладно, Лиза. Пошли.

И мы пошли. Я поддерживала его, насколько у меня это получалось, но Влад был тяжелый и совершенно неустойчивый, поэтому во время нашего движения он несколько раз падал прямо на асфальт, но всякий раз поднимался, цепляясь за меня. Но даже в эти моменты я чувствовала, что рядом со мной – мой муж, и это окрыляло меня.

До тех пор пока мы не дошли до подъезда. Там он остановился и вдруг совершенно трезвым голосом сказал:

– Прости меня за все, Лиза. И прощай. Ты ничего не понимаешь, но найди мои записи. Серая общая тетрадь в клетку. Я больше не могу....

И быстро, словно он не был до этого момента в стельку пьян, побежал в сторону шоссе. Я бросилась за ним, но он так моментально скрылся за углом, что я потеряла его из вида почти мгновенно. Целый час я безрезультатно бродила по округе, но, естественно, нигде не могла его найти. Центральная улица, ведущая к метро, была полна веселой пятничной молодежи, которая либо шла в ночные клубы, либо вышла покурить из ночных клубов. Всюду были лица, лица, лица, но того, которое я искала, среди них не было. Я зашла в бар, где он выпивал этим вечером, но там он тоже не появлялся, и бармен покачал головой на мой вопрос о Владе.

Я вернулась домой в надежде, что он уже там, но квартира была пуста и темна. Приняв душ, забралась под одеяло, меня бил озноб, и вообще было как-то нехорошо. Очевидно, я задремала, потому что очнулась в тот момент, когда почувствовала на себе чьи-то руки. Обрадовалась, что Влад вернулся, но что-то в его движениях было не то, а когда лунный луч скользнул из-под качнувшейся занавески по его лицу, я вздрогнула. Это перекошенное чудовище не могло быть Владом. Совсем не могло.

Незнакомый огромный мужчина навалился на меня, забившуюся в угол кровати, шумно дышал, скручивал над головой руки с такой силой, что на запястьях у меня не сходили синяки, жарко шептал в ухо похабные, грязные слова. Мое тело не принимало его, оно корчилось от боли, внутри все сжималось, и он опять грязно ругался. Чтобы потом, оттолкнув меня всю мокрую и опухшую от слез, сказать:

– Почему, сука, ты меня ненавидишь? Я же к тебе всей душой. Противен тебе, да? Я же люблю тебя, а ты, тварь, так ко мне относишься.

Садиста Генриха, кайфующего от сопротивления и слез, сменяла истеричка Берта. Генрих бы, как мне казалось, просто бы отвернулся и заснул, получив необходимую порцию адреналина, но Берта так просто не отступала. Вот ей-то как раз совершенно не нужно было физическое насилие, она сознательно вызывала выплеск негатива на эмоциональном уровне.

– Ты уже с кем-то сегодня трахалась, дрянь? И я знаю даже с кем. Ты бы хоть душ приняла, прежде, чем со мной ложиться....

Я уже не отвечала ничего, просто молча глотала слезы, отвернувшись к стенке. Единственное, о чем я мечтала в эти моменты, так это не вызвать чем-либо новый взрыв гнева. Поэтому молчать мне представлялось самым разумным в этой ситуации. Хотя молчание тоже могло стать поводом для скандала.

– Молчишь, гадина? – уже опять Генрих навис надо мной как потная скала. – Я недостоин твоего внимания? Сейчас я тебе покажу, кто из нас двоих недостоин.

Он схватил меня за руку, и, выворачивая её, поволок с кровати. По пути он зацепил другой рукой две тысячные купюры, которые накануне были отложены на хозяйство на прикроватную тумбу. Генрих швырнул меня на пол, и со злостью принялся засовывать мне купюры в рот. Я, молча и в прямом смысле слова сжав зубы, сопротивлялась. Острый край купюры прорезал мне тонкий уголок рта. Деньги, хоть и смятые, оказывается, могут сделать очень больно.

– Жри! – орал Генрих, – Денег ты просила?! Жри от пуза, сволочь! Не будешь больше себе искать кого-нибудь, кто накормить тебя ими досыта. Жри от горла! Или у тебя есть уже кто-то, кто обеспечит тебя ими? Как его зовут? Как его зовут, шлюха?! Продажная дрянь!

Во время всей этой безобразной сцены я думала только о том, чтобы он не начал меня бить по-настоящему. Видела в фильмах о насилии, что некоторые мужчины-садисты бьют женщин, которые добровольно взяли на себя роль жертв. Женщины в этих фильмах были избиты до синего цвета лица, у кого-то были сломаны ребра или руки, пробиты головы.

«Этого я уже никогда не выдержу», – думала я, закрывая лицо руками и отплевываясь от двух тысячных купюр, – «тогда я сразу умру». А вот умирать мне даже в ту минуту совершенно не хотелось. У меня все-таки были на жизнь другие планы. И, кстати сказать, заниматься сексом поневоле и жевать бумажные деньги в них совершенно не входило.

Внезапно злобные толчки сменились на страстные хватания. Ладони Генриха жгли сквозь одежду, которую он начал срывать на мне. Он начал утробно урчать, одной рукой зажав мне рот, второй спешно что-то делая со своей одеждой. Скорее всего, расстегивал штаны. Видеть я, прижатая животом к полу, не могла, но чуть выше колен почувствовала упавший на меня брючный ремень.

– Лежи тихо, – засопел мне Генрих прямо в ухо, обдавая горячим до невозможности, просто жгучим дыханием. – Если не будешь дурой, тебе не будет больно. Ты же не будешь дурой?

Я кивнула. Генрих убрал руку от моего рта, вдавил её в шею, и тут меня пронзила такая боль, что я захлебнулась тут же застрявшими в горле звуками. Чтобы не кричать прикусила губу, и начала медленно отсчитывать про себя секунды. «Пять... Двадцать, двадцать один....».

Глаза мои выскочили из орбит от ужаса, сердце дико и панически колотилось, а разум расчетливо и методично вычислял варианты выхода из ситуации. А точнее сказать, там, на полу моей спальни, под пьяной тушей Генриха во мне начал созревать план побега. Я поняла, что утробно ухающий от удовольствия Генрих меня просто так не отпустит, а Влад уже ушел навсегда и больше не вернется. А без него мне здесь делать было нечего. Может, когда-нибудь я как принц на белом коне вернусь и спасу его. Но это будет когда-нибудь потом.