Времена выбирают

Глава 4

Свет! Яркий солнечный свет! И холод. Почему так холодно? Мария приоткрыла глаза – солнце тут же ослепило. С трудом повернулась на бок – всё тело свело от холода. Где она? Какие-то кусты, листва густая – значит, сейчас лето. Он должна была переместиться на 25 лет вперёд. Значит, сейчас 1993 год. И всё же – почему так холодно? Она снова приоткрыла глаза. Вот так дела! Она лежит в мокрой от утренней росы траве совершенно голой. Получается, пространственно-временной переход её одежду не пропустил. Что же теперь делать?

Она поднялась из мокрой травы и огляделась. Солнце поднималось над лесом, а она стояла посреди поля, заросшего травой. Кругом безлюдно, не видно ни домов, ничего, что говорит о присутствии человека. Странно! Или её закинуло в какую-то безлюдную местность? Надо что-то придумать с одеждой. Она пошла по полю в сторону от леса, чтобы на ходу хоть чуть-чуть согреться. Привыкшие к обуви ноги болели от колючей травы, но из-за холода она этого не чувствовала.

Впереди показалась небольшая низинка, а в ней – что-то большое и белое. Мария пригляделась – какая-то ткань! Наверное, это палатка или шатёр. И это можно использовать в качестве одежды. Она заторопилась, не обращая внимания на режущую босые ноги осоку. Вот она подошла ближе. Белая лёгкая ткань колыхалась на лёгком утреннем ветерке, но не улетала. Мария потянула за край – похоже на шёлк. С другого края ткани в заросли травы тянулись верёвки. Это же парашют! Мария обошла его и потянула за стропы – там что-то тяжёлое. Раздвинув высокую траву, она вскрикнула – человек! В военной форме, сапогах, лётном шлеме. И неподвижен. Она наклонилась над ним и потрогала его руку. Мертвенный холод тела заставил её вскрикнуть снова. Она сняла с лица трупа защитные очки – в утреннее небо неподвижно глядели голубые девичьи глаза. Из-под лётного шлема выбивались локоны светлых волос.

Что здесь произошло? В газетах обещали коммунизм к 1980-му году. А это должен быть 1993-й. А люди умирают, как и прежде. Но так не должно быть! Вдалеке послышался гул самолёта. Мария прислушалась – винтовой. Наверное, «кукурузник» сельхозавиации. Она вскочила и стала подниматься на пригорок. Точно – самолёт! И лётчик её заметил – развернулся в её сторону и стал снижаться.

– Я здесь! – она замахала руками, забыв, что она голая. Самолёт с рёвом пронёсся прямо над головой. Но что это? На его крыльях кресты, а на хвосте… Свастика! Мария замерла в растерянности. А самолёт уже развернулся и снова летел на неё. Раздался треск, на передней кромке крыльев сверкнули огоньки, и с боков на неё полетели клочки травы и комья земли. Пулемётные очереди прошли справа и слева.

Она бросилась бежать. Но куда? Её светлое тело на фоне зелёной травы для лётчика как на ладони. А самолёт уже разворачивался для следующего захода. Она оглянулась по сторонам – с другой стороны пригорка виднелись заросли осоки и камыша. Скорее туда! Время спрессовалось, остался только гул приближающегося самолёта. Быстрее, быстрее! Разрезая в кровь руки осокой, она влетела в заросли камыша и плюхнулась в болотистую воду. Над головой прогрохотал самолёт с крестами, но пулемётные очереди прошли стороной.

Она приподняла голову над водой, откинула с лица мокрые волосы, прислушалась. Самолёт гудел где-то вдалеке. Нет, это не 1993-й год! Хотя бы потому, что в будущем самолёты должны быть реактивными. Она снова вслушалась – стрекотали кузнечики, в вышине пели птицы, гула самолёта не было слышно. Выбравшись из болотца, она вернулась к мёртвой лётчице. Чуть постояв в нерешительности, она наклонилась и расстегнула нагрудный карман её гимнастёрки. Солдатская книжка, комсомольский билет, вырезанный из газеты портрет бравого лётчика со звездой Героя на груди… Дата? Она перевернула газетную вырезку – 6 июня 1943 года! Но газета уже потёрта, и трава на поле высокая и жёсткая – значит, как минимум середина лета. Лета 43-го года!

Но почему? И тут её осенило – она из 1968 года. Они хотели отправить её на 25 лет вперёд – в 1993 год. А она попала в 1943-й – на 25 лет назад. Перепутали плюс с минусом! Математики, мать их разтак! И тут ледяная рука ужаса сжала её сердце. Реперная точка! Чтобы вернуть домой, её будут ждать в 1993 году в реперной точке. Ну точка-то никуда не денется, но до 93-го года ещё полвека. Или по-простому – она не вернётся домой никогда! Несколько минут она сидела, уставившись в одну точку, и даже не чувствовала холода.

Но потом окружающая реальность напомнила о себе – холодом и голодом. Что теперь делать? Не сидеть же голой посередине поля. Она ещё раз глянула на мёртвую лётчицу и развернула её солдатскую книжку – Климова Мария Тимофеевна, 1923 года рождения, воздушный стрелок. Тёзка. Маленькая фотография. Чем-то похожа на неё. Мария ещё раз глянула в её лицо, и стала расстёгивать пуговицы гимнастёрки.

Сапоги снять не удалось, пришлось их разрезать ножом-стропорезом, который висел у мёртвой лётчицы на поясе. Форма оказалась по размеру, но вся спина гимнастёрки была в крови – девушку ранило в спину. Белье Мария снять с мёртвой не решилась. Она подтянула солдатские шаровары, подпоясалась ремнём, ещё раз глянула на тело девушки. Нет, она не может её так бросить! Копать пришлось ножом и руками, на это ушло несколько часов. Молча постояла у небольшого холмика и пошла через поле – на восток, к своим.

Пыль просёлочной дороги мягко щекотала порезанные осокой ноги. Она шла уже несколько часов, стараясь обходить деревни. Конечно, рано или поздно ей придётся пройти проверку, но самой лезть на рожон не стоит. Вдалеке на обочине стояла грузовая машина и несколько солдат. Сходить с дороги было поздно – уже заметили. Мария глубоко вздохнула и шагнула навстречу судьбе.

Солдаты с любопытством глядели на приближающуюся девушку. Когда она подошла, один из них скомандовал:

– Стой! Проверка документов!

Стараясь не выдать волнение, Мария протянула солдатскую книжку убитой лётчицы.

– Почему в таком виде? – строго спросил патрульный.

– Мой самолёт сбили, я выпрыгнула с парашютом, при приземлении потеряла сознание, – она произнесла слова, которые обдумывала последние несколько часов.

Патрульные, держа в руках документы, задал следующий вопрос:

– Где находится ваша часть?

Мария замешкалась. Где может находиться авиачасть? Да где угодно! Она даже не знала, на каком самолёте летала эта девушка. В это время второй солдат, неторопливо зайдя сбоку, воскликнул:

– Ничего себе!

– Что там у тебя? – недовольно спросил старший.

– У неё вся спина в крови!

– Вы ранены? – уставился на неё патрульный.

– Нет, это кровь моей подруги. Я просто ударилась головой при приземлении.

– А где же подруга?

– Там осталась. Я похоронила её там, на поле.

– Голодная? – патрульный торопливо сунул ей документы и окликнул товарища. – Что у нас из еды есть? И посмотри что-нибудь из обмундирования.

Гимнастёрка, которую ей дали солдаты, оказалась велика, но зато целая и чистая. Солдатское бельё смутило, но выбора не было. К счастью, нашлись сапоги подходящего размера. Солдаты сочувственно глядели, как она жадно ест.

– Давно идёшь-то?

– С утра, – прожевав, ответила Мария.

– Как добираться будешь?

– Как-нибудь.

– Может, подождёшь, когда мы сменимся, подвезём до города.

– Спасибо, ребята, я сама.

– Вот, возьми на дорогу, – солдат протянул ей вещмешок. – Будь здорова, авиация!

– Будем жить, пехота!

Она зашагала дальше. Солнце уже клонилось к вечеру, надо подумать и о ночлеге. Придётся как-то устраиваться в городе, солдаты сказали – он недалеко, и объяснили, как найти комендатуру. И действительно, не успело ещё зайти солнце, как показались домики небольшого городка. В комендатуре помогли устроиться на ночлег, и пообещали связаться с её частью. Несмотря на усталость, Мария долго не могла заснуть. Это перед незнакомыми людьми она может выдавать себя за другую, пользуясь внешним сходством, а в части её моментально раскусят, и не помогут истории про неудачное приземление. А в военное время разговор короткий – к стенке!

Её не покидало ощущение нереальности происходящего. Ещё утром она была в подземной лаборатории под Москвой, и вдруг оказалась на войне. А главное-то – она что, просилась именно сюда?! Ей обещали коммунизм и мир во всём мире, а тут… Нет, она так не договаривалась! Только теперь что делать – попросить, чтобы забрали назад? Она бы попросилась, вот только у кого?!

Утром она снова зашла в комендатуру.

– Ну как, получилось связаться? – она втайне рассчитывала на отрицательный ответ.

– Пробуем, – ответил помощник коменданта. – До вашего Киржача не дозвонишься.

«Ага», – сообразила Мария, – «мой полк находится в Киржаче, кажется, это где-то недалеко от Москвы».

– Да ты не жди, езжай. Быстрее сама доберёшься, чем связь заработает. Значит, смотри – сейчас на паром через речку, потом через пару километров будет станция. Там сядешь на поезд до Москвы, а дальше сама разберёшься. Вот тебе продаттестат и проездные документы.

– Спасибо, – облегчённо вздохнула Мария. Выйдя из комендатуры, она стала разглядывать бумаги. Вот чёрт, место назначения – Киржач! Если она поедет ещё куда-нибудь – у первого же патруля возникнут вопросы. Придётся возвращаться в часть. Можно, конечно, попытаться удрать куда-нибудь в тыл, и там затеряться, но в военное время все кривые дорожки ведут в трибунал, а там шутить не будут. Но это не её война, она родилась уже в 44-м. А отец, не дождавшись её рождения, погиб. Отдал долг Родине и за неё.

У переправы, про которую ей сказали в комендатуре, было многолюдно. Очередь машин тянулась издалека, а на паром помещалась только одна полуторка и десяток человек. Все торопились и нервничали. Внимательно поглядев на переправу, Мария поняла – почему. Из кустов на берегу торчали стволы зенитных пушек, значит – есть опасность авианалёта. Она стала пробираться ближе к парому, но на пристань её не пустил часовой.

– В порядке очереди, – сорванным голосом прохрипел он.

– Неужели тут нет ещё какого-нибудь моста? – возмутилась Мария.

– Был выше по течению, – ответил часовой. – Да сплыл. Радуйся, что паром ещё не разбомбили.

Со стороны зениток донёсся крик:

– Воздух!

– Ну вот, накаркал, – пробормотал часовой и закричал на первую машину, которая стала напирать на шлагбаум. – Куда прёшь?!

Из блиндажа у зениток вышел лейтенант и крикнул:

– Сержант Егоров!

Мария рефлекторно вытянулась, но тут же спохватилась – здесь она не Егорова. Оглянулась по сторонам – не заметил ли кто? Но все были заняты своими делами. К лейтенанту подскочил молодой солдат.

– Я!

– Сержант, командуйте расчётом орудия. Я буду на пристани, сейчас тут будет жарко.

Мария не отрываясь глядела на сержанта Егорова – от него веяло чем-то родным, домашним. «Папка!» – прошептала она. Резкий гул, и тут же пулемётные очереди. Навстречу им залаяла зенитка. А на площадке перед паромом начался хаос. Часть водителей бросили машины и побежали к кустам. Другие пытались развернуть свои грузовики. Лейтенант-зенитчик наводил порядок, стреляя из пистолета в воздух.

Пара истребителей, с ходу атаковавшая зенитчиков, разворачивалась для второго захода. А из-за леса уже показалась девятка «Юнкерсов».

– Заряжай! – кричал сержант Егоров. – Точнее наводи!

Но истребители уже снова шли на позицию зенитчиков. Мария увидела, как пулемётная очередь распорола грудь сержанта Егорова.

– Папка! – уже в голос закричала она, перемахнула невысокий бруствер и бросилась к упавшему сержанту.

– Как же это… – шептала она. – Ты же мамке обещал вернуться!

На мгновенье она забыла о том, что происходит вокруг. Но рёв пикирующих бомбардировщиков вернул её к действительности. Оставшиеся в живых зенитчики растерянно глядели на неё. Она подняла на них лицо, всё в крови и слезах.

– Чего встали?! К орудию! Заряжай!

Вздрогнув от пронзительного девичьего голоса, солдаты бросились к зенитке. Ствол поплыл следом за заходящими в атаку на позицию зенитчиков истребителями.

– Куда?! – закричала на наводчиков Мария. – Не этих, вон по ним бей!

Она показала на «Юнкерсы», пикирующие на пристань.

– Быстрее! Цельтесь точнее!

Разрывы снарядов вокруг бомбардировщиков совпали с первыми взрывами бомб на пристани.

– Точнее цельтесь! Вон ещё заходят!

Истребители снова попытались подавить зенитку. Пулемётные очереди приближались к брустверу. Один из солдат, подносящих снаряды, дрогнул и попытался выскочить из орудийного дворика.

– Куда?! Трус! Там люди гибнут, а ты…

И тут мощный взрыв сотряс всё вокруг. На месте только что пикировавшего самолёта расплывалось дымное облако.

– Прямое попадание! – закричал наводчик.

– Бей их! – сжала кулаки Мария. – Заряжай!

– Уходят!

И действительно, напуганные взрывом, немецкие бомбардировщики не решались снова пикировать на пристань. Они стали разворачиваться, попутно избавляясь от бомб, которые неприцельно падали на берег и в воду.

– Так их… – Мария не договорила – горячий осколок бомбы ударил в грудь.

На пристани заливали горящие обломки, разбитую полуторку оттащили в сторону. Остальные машины снова выстроились в очередь, дожидаясь парома. Лейтенант подошёл к позиции зенитчиков. Солдаты устало поднялись навстречу.

– Молодцы! – воскликнул лейтенант и позвал. – Сержант Егоров!

– Отвоевался сержант Егоров, – хмуро ответил наводчик и показал на накрытое плащ-палаткой тело.

– А кто командовал орудием? – растерялся лейтенант.

– Вон она, – солдаты показали на девушку с забинтованной грудью, лежащую на снарядных ящиках.

– Откуда она тут взялась?

– Не знаем. Когда сержанта убило, она выскочила из-за бруствера и давай командовать.

– Что с ней?

– Когда немцы стали бомбы куда попало кидать, осколком в грудь ударило. В госпиталь бы её надо.

Скрипнули тормоза, рядом с позицией остановился джип. Лейтенант поправил фуражку и шагнул навстречу вышедшему из машины офицеру.

– Товарищ подполковник! Комендант переправы лейтенант Мищенко! В результате налёта вражеской авиации разбита одна машина, убито трое бойцов. Расчёт зенитчиков отразил налёт. Работа переправы не нарушена.

– Молодец, лейтенант! И зенитчики неплохо поработали. Это надо же – прямым попаданием «Юнкерс» завалили! Кто командир расчёта? Представить к награде!

– Командир расчёта сержант Егоров погиб смертью храбрых!

– Наградить посмертно! – приказал подполковник.

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться! – вышел из строя наводчик. – Сержанта Егорова в самом начале убило, а боем командовала вон она.

– А это ещё кто? – удивился подполковник, глядя на перебинтованную девушку, лежащую без сознания.

– Наверное, на переправу шла. А как сержанта убило, стала командовать. Вот её документы.

– Сержант Климова Мария, 20 лет, из авиации, – подполковник развернул солдатскую книжку. – Сообщите по месту службы. И тоже пусть представят к награде.

Медсанбат располагался в городке, в здании школы. Зенитчики по очереди прибегали проведать свою новую знакомую. Но её мысли были заняты совсем другим. Сначала она воспринимала окружающее как сон, в котором она оказалась случайно, и стоит только сильно захотеть – можно проснуться. Но сержант Егоров… Она не знала своего отца, и даже никогда не видела его фотографий – она была ещё маленькая, когда мать умерла и её забрали в детдом. Как и все детдомовские, она мечтала когда-нибудь встретить своего отца. И хоть точно знала, что он погиб на войне, тайно надеялась, что это какая-то ошибка.

Она постоянно вспоминала этот бой с немецкими самолётами. Почему она вмешалась? Зачем? Ведь она знает, как закончится война. Она может не вмешиваться, всё предрешено. Но после того, как на её глазах убили её отца, а она не сомневалась, что сержант Егоров – её отец, как-то внезапно поняла – всё вокруг происходит по-настоящему, и непосредственно её касается. И события показали, что от неё тоже что-то зависит.

Её раздумья прервала санитарка:

– Климова, там к тебе пришли. Сможешь встать, или пусть сюда идёт?

– Сейчас поднимусь. А кто там?

– Какой-то подполковник, – в голосе пожилой санитарки сквозило уважение вперемешку со страхом.

Пока она запахивала халат и натягивала обувку, молнией проскочили мысли: «Связались с авиачастью? Приехал офицер оттуда?». Подполковник терпеливо ждал её на улице.

– Маша, здравствуй! Ну как, поправляешься?

– Да, спасибо, – недоверчиво ответила она.

– Я к тебе по такому делу…

Ну вот, сейчас всё выяснится. Она молча смотрела на офицера.

– Я понимаю, что ты служишь в авиации, и, наверное, любишь летать. Но я хочу предложить тебе перейти к нам в противовоздушную оборону. Так сказать, в противоположный род войск…

Она наконец догадалась взглянуть на его петлицы. Артиллерист!

– Товарищ подполковник, а вы…

– Я командир дивизии ПВО, куда входит и то орудие, на котором ты успела повоевать.

От неожиданности Мария растерялась. С одной стороны, она испытывала облегчение, с другой…

– Ты будешь командовать тем же орудием, с которым отбивала атаку немецких самолётов.

– Но я же… – засомневалась она.

– Женщина? У нас много девушек служит. Сейчас прислали пополнение – девчонок из Чувашии. Комсомолки, но опыта никакого. А ты уже больше года воюешь.

– А предыдущий командир?

– Сержант Егоров? – вздохнул подполковник. – Вечная память!

– Я буду на его месте?! – вдруг сообразила Мария. – Я согласна!

– Замечательно! – подполковник поднялся и торжественно произнёс. – А теперь ради чего я приехал. Сержант Климова, за проявленную находчивость и мужество вы награждаетесь медалью «За отвагу»!

Мария попыталась встать по стойке смирно.

– Служу Советскому Союзу!

Девчонки из Чувашии действительно оказались толковыми. Подполковник их недооценил – все они прошли курсы Осоавиахима, и физически были довольно крепкими, насколько это позволил скудный тыловой паёк. На фронтовом довольствии все быстро поправились. А 37-миллиметровая пушка всё же требовала меньше физической силы, чем 85-миллиметровое орудие. Проблема была в частых перебазированиях, когда пушку и имущество приходилось тащить чуть ли не на себе. Да и бытовые условия не были рассчитаны на женщин.

Вместе с семерыми своими подчинёнными Мария осваивала 37-миллиметровую зенитную пушку. Занятия с ними проводил зампотех полка – пожилой дядечка, которому погоны достались только по причине войны. Звали его капитан Озеров, но все обращались к нему не по уставу – Тимофеич. До войны он был мастером на заводе, и в совершенстве разбирался в ремонте всяческих механизмов, но вот командовать у него никак не получалось. Но все и так слушались его охотно – не только из-за умения починить всё, что сделано из металла, но и по причине справедливого и добродушного характера.

Мария на занятиях по мат. части слушала Тимофеича снисходительно – пушечка калибра небольшого, разработка ещё довоенная (Мария отсчёт времени всё ещё вела от своего 1968 года), и этим придётся воевать? А может, её знания о будущем как-то смогут помочь? Ведь за двадцать с лишним лет, прошедшие после войны, техника сильно продвинулась вперёд.

Однажды уже после занятий на традиционные слова Тимофеича «Вопросы будут?» она поднялась с места.

– Сержант Климова. У меня такой вопрос – сколько снарядов надо выпустить из этого орудия, чтобы сбить хоть один вражеский самолёт?

Тимофеич на мгновенье задумался.

– Я думаю – порядка тысячи, может – больше.

Мария вспомнила рассказы лейтенанта Ковалёва про полигон – ещё оттуда, из своей прошлой жизни. Он рассказывал, что для гарантированного уничтожения самолёта нужно всего три зенитных ракеты. А тут тысячи снарядов! Может, её знания из будущего чем-то помогут?

– Это что же – мы в основном будем стрелять в белый свет как в копеечку? – недовольно спросила она. Девчонки из её расчёта с интересом слушали.

– Именно так! – невозмутимо кивнул капитан.

– Как это?! – поразилась Мария. Её девчонки возмущённо зашумели.

– А вот так! – Тимофеич хитро прищурился. – Вот у тебя медаль на груди. Слышал я историю, за что ты её получила. Только прямое попадание в самолёт – это большое везение для зенитчика, которое случается очень редко. А обычно зенитчики ведут заградительный огонь, а не по самолётам.

– А почему так? – уже с меньшим напором спросила Мария.

– Вот ответь – какая твоя главная задача, как командира орудия? – вопросом ответил Тимофеич.

Девчонки замолчали, слушая, что ответит их командир.

– Ну как это? Отражать налёт вражеской авиации, – неуверенно ответила Мария.

– Вот сейчас правильно говоришь. А ещё точнее – не допустить причинения ущерба защищаемому объекту. Вот за это ты медаль и получила – что переправа целой осталась. А если бы всю переправу разнесли, то хоть пять самолётов ты сбей, получается – немцы свою задачу выполнили. Снабжение наших войск нарушено, планы командования сорваны. Понятно тебе?

Мария пристыжено молчала. Оказывается, всё продумано и упорядочено, а она-то хотела всех уму-разуму научить! Но всё же, просто так стрелять в воздух, а не по самолётам – это расточительно.

– А почему нельзя точнее стрелять по самолётам? – не сдавалась она. – Чтобы меньше снарядов расходовать.

– Это ты будешь своему наводчику говорить, – Тимофеич кивнул на притихших девчонок и усмехнулся. – Вот смотри, ты получаешь целеуказание – курс цели, высота, скорость. Вычисляешь точку упреждения, и туда палишь. Всё правильно пока?

– Да, – кивнула Мария, ещё не понимая, куда капитан клонит. Тимофеич продолжил:

– Дальше снаряд вылетает из ствола, и от тебя больше ничего не зависит. А зависит вот от чего: вес и качество пороха, точность изготовления снаряда, износ ствола орудия. Дальше – от температуры воздуха, от скорости ветра на разных высотах. Всё это влияет на точность стрельбы. И чем выше летит самолёт, тем сильнее это влияет. А когда самолёт летит низко, то его угловая скорость относительно орудия такая большая, что у тебя наводчики ручки крутить не успеют. Поэтому остаётся заградительный огонь с учётом возможного направления появления самолёта противника. Ясно?

– Если бы нам ещё целеуказание вовремя давали! – поняв, что из-за своего незнания попала впросак, Мария рассердилась и потеряла осторожность. – Вот если бы у нас были радиолокационные станции, которые обнаруживают самолёты хотя бы за сто километров.

Но капитан не смутился.

– Слышала звон, да не знаешь – где он. Такие радиолокационные станции стоят у нас в полку, и не только в нашем. Так и называются – радиоулавливатели самолётов, РУС. Вот по их показаниям тебе звонят – Климова, воздушная тревога!

– То есть, оказывается, всё не так просто? – окончательно растерялась Мария.

– Там, – Тимофеич показал пальцем в потолок, – не дураки сидят. Не одна ты такая умная.