Времена не выбирают

Глава 17 И один в поле воин

— …Да, так и было сказано: «Иоанн Грозный, за жестокость прозванный Васильевичем». Может, и анекдот, но очень точно отражающий суть дела.

Кате было не смешно. А вот Пётр Алексеевич хохотал, и ещё как! Но выводы из услышанного он делать тоже умел, как бы не лучше прочих.

— Ясно, что мы для них некто вроде белых арапов, — сказал он, отсмеявшись. — Какое дело до имён варваров, коих надлежит в узде держать? Однако наши времена — совсем не те, что ваши, Катя. У вас могли послать их подальше — потому что за триста лет у них же полезного набрались, да и своего ума нажили. Мы не можем. Флот едва родился, армия, считай, тоже. Заводы с мануфактурами только заработали. Первые школяры ещё сопляки. А без сего нас за год сожрут… Они нам нужны. Пока нужны…

По большому счёту, он должен… нет — обязан был оставить её в Киеве, под охраной большого гарнизона и крепких стен. Но эта женщина снова проявила характер.

Железо в бархате. Как и прежде. Ничего не изменилось от того, что теперь она его жена и мать его детей.

Едва слышно звякнуло: Дарьюшка поставила поднос на стол.

— Я понимаю — ситуация требует, — мягко сказала жена. Не улыбка — тень оной коснулась её губ. — Но ты бы не пил столько кофе на ночь. Свалишься.

— Меня мудрено и ядром свалить, что там кофе, — он попытался свести всё к шутке, но сразу было видно: не получилось. — Сама бы ложилась, душа моя.

— Дети спят, — ответила она. — А я не могу.

— Тревожишься?

— При всём том, что я знаю — да, тревожусь. Всё изменилось. И может измениться ещё сильнее, хотим мы того или нет. Сейчас многое, если не всё, зависит именно от тебя… Знаешь, любимый, что бы ты ни решил, как бы ни поступил сейчас, я поддержу тебя во всём, до конца. Но позволь и мне исполнить свой долг — также, до конца.

— Небо не упадёт на землю, ежели ты в этот раз останешься в обозе под охраной. С этаким брюхом — да в госпиталь! — он привлёк её и усадил к себе на колени.

— Небо, может, на землю и не упадёт, — Дарья печально улыбнулась. — Случится кое-что похуже: я буду знать, что …недостойна тебя.

— Будто лекарей в армии больше нет! — возмутился государь.

— Есть, — согласно кивнула она. — Я даже офицерских жён к госпиталю приставила. Пока им работы немного, полотно на бинты резать да травы толочь. Но сам знаешь, что начнётся во время сражения. А если меня там не будет — что скажут о тебе господа офицеры? Свою жену, мол, спрятал, а наших запряг? Я на седьмом месяце, а там есть бабы и на последнем, вот-вот родить…

— Может, мне «Домострой» вспомнить, а, Дарьюшка? — с нехорошей усмешкой сказал Пётр Алексеевич, но глаза выдали: не мог он быть с этой женщиной по-домостроевски жёстким, бесполезно. — Мне останется и тебя от госпиталя удалить, и баб офицерских, чтоб толков разных не было.

— Значит, я тебя всё-таки недостойна…

— Вот упрямая! О себе не думаешь — подумай хоть о детях!

— Удар ниже пояса, — вздохнула Дарья. — Но именно о них я как раз и думаю… Ты не поверишь, но наш Петруша вместе с женщинами режет полотно на бинты. Он делает то, что может, и тоже хочет быть достойным тебя… Дай и мне сделать то, что я могу. Прошу, родной мой.

— Может, мне тебя под замок посадить, чтоб знала, как мужу перечить? — он устало закрыл глаза и уткнулся лицом в волосы жены, выбивавшиеся из-под чепца. — Ведь ежели не дам согласия, пойдёшь без оного. Как тогда, в Петербурге.

— Просто у каждого из нас свой долг, Петруша. Разный, но одинаково тяжёлый… Да и госпиталь вне опасности, внутри лагеря. Пусть его курсанты охраняют. Заодно и Алёша под присмотром будет, а то ты его знаешь — на подвиги потянуло…

Прав Алексашка: от умной жены всегда голова болит. Может, с дурой было бы проще обращаться: попросту приказать, и всё. Но тогда волком бы выл от душевного одиночества — как тот же Алексашка со своей Дарьей Арсеньевой. Вот уж курица, даром, что по-немецки говорить умеет. Дарья Черкасова умна и сильна духом. В этом её огромное достоинство и такой же великий недостаток. Всё тщится доказать, что достойна его. К чему, ежели и так всё ясно?

Эта упрямая женщина дарована ему самим Богом. А за грехи или заслуги — сам догадывайся, государь.

В ночь на 22 мая в крепость явилось подкрепление — около сотни солдат корпуса Шереметева. Больше переправить не получилось: шведы, выставившие секреты у берега, заметили и начали обстреливать лодчонки. По ним открыли ответный огонь, однако переправу пришлось прекратить. Егерей среди этой сотни не было.

Катя опасалась, что под прикрытием этого шума полезут диверсанты, но Бог миловал. Видимо, то ли Хаммер решил, что нужно сперва поизучать распорядок смены часовых на стенах, и только потом лезть, то ли «брат Карлус» ему ещё приказа не дал. Причём, одно не исключало другого. Она, конечно, накрутила бойцов, подробно объяснив тактику вероятного противника и как ей противодействовать, но ведь это обычные солдатики из полевых полков. Половина личного состава пехотинцев — только что из гарнизонных «учебок», то бишь совсем желторотые. Только и умеют, что ходить строем да палить из фузей куда прикажут.

Хорошо, что уговорила полковника ставить ночью на стены либо опытных «тверских», либо приданых гарнизону драгун. Эти вообще не рекруты, а бывшие солдаты поместных дворянских конных полков, ныне сформированных в драгунские. Среди белгородцев не было никого моложе двадцати пяти лет, послужить успели. А что тыловые — как гласит старая советская песенка, «солдатами становятся». Боевой опыт приобретается — кто бы мог подумать — в реальном бою.

Было время, особенно сразу после присвоения сержантского звания, когда Кате было неловко командовать парнями и зрелыми мужчинами старше себя по возрасту. Было — и прошло. Всё действительно решал опыт. Потому, когда кто-то из белгородских дворян начал бурчать по поводу «какой-то девки», взявшейся их поучать, его свои же заткнули: мол, ты всю жизнь по гарнизонам, а она сколько лет уже на войне, и Карлуса под Нарвой лично в плен брала. Даже вмешиваться и «строить» не пришлось. Вопрос возник ровно один — откуда белгородцы знают о её послужном списке? Или надёжа-государь постарался распространить миф о «русской Жанне» в глубинку? Если да, то как?

Этот вопрос она и задала капитану Меркулову, когда они уселись поужинать — прямо на стене, всё равно ведь смеркается, на караул обоим скоро заступать. На ужин у них была краюха ржаного хлеба — к слову, очень вкусно выпеченного — неслабый шмат солёного сала с мясной прорезью, пара луковиц и по кружке взвара из сухофруктов. Уселись под стеночкой на собственных свёрнутых епанчах, достали ножики и начали нарезать снедь ломтиками. Бомбардиры на стенах, дежурившие у пушек, косились на них, но с позиций не гнали.

— Откуда знаем? — с лукавой усмешкой ответствовал капитан, соорудив себе здоровенный «лапоть» из куска хлеба и ломтей сала. — Лет пять, как среди крестьян лубочные картинки про тебя ходят.

— Даже интересно стало, — имея представление о «лубках», Катя могла себе вообразить, что и как там было нарисовано. А главное — как представили для народа её предысторию. — Ни разу не видела, если честно. И много там наврали?

— Того знать не могу. Нам, само собою, не лубочные картинки, а гравюры попадались. Там пояснения ещё были… — он посмотрел в темнеющее вечернее небо. — Словом, не сказка для крестьян. Правда. Но — не вся.

— Всю правду никто бы и не написал, — Катя начала догадываться о содержании тех «пояснений», которые были явно предназначены именно для служилого сословия. — Особенности службы, уж прости, Алексей Фёдорович. То, что мы делаем для армии, не каждому можно знать.

— Вроде того, чему ты пехотных офицеров учила — правильно выслеживать этих, как их, диверсантов?

— И это тоже. Согласись, чем меньше народу о том болтает, тем лучше. И без того сложно стало работать.

Катя воздала должное своему бутерброду, хотя есть до сих пор не тянуло. Последствия неудачного падения с лошади будут сказываться ещё не один день и даже не одну неделю, но острая фаза явно уже миновала. Пока ни провалов в памяти, ни других фатальных симптомов она не наблюдала, что уже хорошо. Но Дарья предупреждала: мол, гляди, сестричка, тебе уже двадцать восемь, а не восемнадцать. Чем дальше, тем сложнее будет преодолевать последствия ранений и травм.

А недавно исполнилось двадцать девять…

Рядом с капитаном было так спокойно, словно она вернулась домой. В тот немыслимый ныне уют, созданный отцом и матерью. Глупая мысль, но хотелось, чтобы Земля остановила своё вращение и этот вечер не заканчивался никогда. И одновременно — хотелось ускорить время, чтобы быстрее завершилась эта чёртова осада. Только тогда и можно будет дать себе немного воли. Немного — потому что всё уже решено. Если останется жива после полтавской эпопеи, то уйдёт с военной службы в Иностранную коллегию. Сперва секретарём куда-нибудь к заклятым союзникам в Копенгаген или Дрезден, а там видно будет.

И личной свободы у дипломата побольше, чем у поручика лейб-гвардии.

Главная загвоздка, как обычно — просто выжить, здесь и сейчас.

Где полковник Келин откопал в Полтаве зерновой кофе — тайна сия великая есть. Это дорогущее «зелье» только начинало входить в моду, Пётр Алексеич его зело уважал, конечно, в виде напитка. Но сейчас обжаренные коричневые зёрнышки стали для Кати спасением. Достаточно было пожевать одно, и сон на пару часов как рукой снимало.

Алексей Степанович выделил ей с полфунта этого природного стимулятора. Каждому солдату и офицеру, кто заступал с ней в караул на ночь, она выдала по три-четыре зёрнышка с наказом жевать, только если в сон клонить начнёт. Огней — минимум, чтобы караульные не слепли от собственного освещения. А вместо команды «Тревога!» — тот, кто заметит неладное, должен орать: «Зажечь огни!» Потому что на «тревогу» все поневоле начнут глазеть туда, где орали, и могут пропустить ДРГ, а «зажечь огни» — это конкретное действие, команда, которую нужно выполнить немедля.

Там, за стеной, весь день шли фортификационные работы: шведы окапывались по всем правилам «постепенной атаки» господина де Вобана. Ну, как — шведы… Мазепинцы, которые на свою голову поверили гетману и пришли воевать за короля Карла. Вот только у его величества на их счёт сложилось весьма определённое мнение. Воевать? Шведы — лучшие солдаты в мире, им на поле сражения помощники без надобности. А вот шанцы копать — это пожалуйста. Труд на свежем воздухе оздоравливает и тело, и душу… Конечно, Катя из истории знала о таком эпизоде, но наблюдать за сим действом собственными глазами — это было нечто. «Одвични лыцари» с лопатами, над которыми стоят ухмыляющиеся надсмотрщики-шведы! Картина маслом, как сказали бы триста лет спустя.

Пока ещё шведы не установили артиллерию для обстрела города, только заблокировали все подходы и рассадили кругом свои секреты, чтобы не позволить осаждённым сноситься с основными силами: Шереметев-то недалеко. Однако и так было понятно, что соваться сейчас за стены — самоубийство. Так что беспокоящий огонь шведы пока не вели — нет смысла. Полковник Келин гонцов за город не отправлял — тоже нет смысла при наличии «пушечной почты». И все демонстративно готовились к предстоящим штурмам.

Петру Алексеевичу оставалось два дневных перехода до Полтавы, если его ничего не задержало в пути. Наверняка и Карл об этом знал. Потому вероятность диверсии в ближайшие две ночи возрастала почти до ста процентов. Но в эту ночь «дикие гуси» решатся на вылазку, или в следующую? Бог весть. Главное — смотреть в оба и не терять головы.

Сегодня она полдня потратила на то, чтобы хоть часть белгородцев немного поднатаскать на борьбу с такими, как она сама. Чтобы хотя бы пять секунд могли продержаться и поднять шухер. Самой большой проблемой оказалась не физическая подготовка. С этим у местных был полный порядок. Сложнее всего было преодолеть психологический барьер — все эти понятия о «благородной войне» и тому подобное, особенно среди офицеров. Наконец не выдержала и заявила: «Если к вам в дом лезет разбойник с ножиком, вы не станете придерживаться всех этих правил — просто саданёте чем попало и куда попало. Ну, так вот, и сейчас то же самое. Цель нашего противника — не красиво подраться, а убить нас. И ему всё равно, как он это сделает — благородно или не очень. Ему важен результат — чтобы мы тут дуба дали…» Только после этого дела пошли куда лучше.

…Приближение пресловутого «Часа Быка» — то есть двух часов пополуночи — Катя ощущала как давящую со всех сторон темноту. Это было не нечто личное, просто просыпались древние инстинкты, унаследованные людьми от животных предков. Она могла видеть, как примерно те же ощущения, испытываемые в разной степени, охватывали и солдат в карауле. Смолкли негромкие разговоры, они начали ёжиться, словно под холодным ветром. Майская ночь и впрямь была прохладной, но уж в полном обмундировании и епанче поверх можно было чувствовать себя утеплёнными… Это состояние всегда её угнетало, однако Катя привычно исполняла свои обязанности, наплевав на личные проблемы. Она как раз проверяла караул у Киевских ворот, когда всё её существо обожгло ощущение прицельного взгляда со стороны. Точнее, снизу, из-под стены.

Это чувство не подводило её ни единого раза, ни там, ни здесь. А это значило, что «гуси» прилетели.

В скудненьком свете тлеющего фитиля, который всегда имелся у пушкарей, белгородцы увидели, как солдат-девица вдруг остановилась и замерла. А затем медленно подняла руку, прикладывая палец к губам: мол, тихо. Видать, что-то не то расслышала. Они и так молчали, а сейчас и сами застыли, ровно истуканы. И… тоже услышали.

Снизу доносились едва различимые шорохи. А где-то совсем рядом, на стене — словно гвоздём в камне кто-то тихо ковыряет. Солдат-девица неслышно — вот те крест, шаги её и впрямь не слыхать! — сместилась в сторону, откуда доносился звук. Присмотрелась, отошла в тень и, судя по тусклому отблеску, достала нож из голенища. Она не жаловала шпагу, больше доверяя короткому клинку.

Драгуны тихо, чтобы не сильно шуметь, стали взводить курки на ружьях. Велено было, ежели эти проберутся, палить им по ногам и рукам, так как наверняка на туловища наденут броню, которую пуля не берёт.

Небо было ясное, звёздное. Убывающая Луна только-только начала подниматься над горизонтом, подсвечивая окрестности. Пусть и не полная, с блюдце, но всё же предметы стали отбрасывать тени. И вот одну из таких теней, зашевелившуюся на бруствере, углядели уже все.

Тень буквально растеклась по камню, словно сливаясь с ним. Не знаючи, куда смотреть — не вдруг заметишь. Послышался шорох. Тот человек тихонечко сполз на вымостку боевого хода, совершенно теряясь в сплошной тьме, царившей под бруствером… Что-то едва слышно прошелестело, скрежетнуло — и снова затихло. А над бруствером показалась вторая тень, повторившая манёвр первой. И снова какой-то подозрительный шорох в темноте. Наконец от каменной кладки отделилась третья тень более привычных очертаний: то солдат-девица, пригнувшись, буквально перекатилась к белгородцам. В каждой руке она держала нечто вроде короткого ружья весьма странной формы. И, судя по тому, что новоприбывшие не протестовали против этого, им было уже всё равно. Девица положила одно из ружей справа от себя, а из второго явно намеревалась стрелять. И когда над бруствером возникла третья тень, капитан Меркулов уже не колебался.

— Пли!

Разбирать, где там у того «гостя» голова или ноги, уже никто не стал, пальнули куда придётся. Судя по воплю — куда-то да попали, благо, четыре шага — не расстояние. Тень скользнула назад, за бруствер. Что с этим пришлецом далее сталось, было неведомо.

— Зажечь огни!!! — заорал капитан.

Его команду подхватили офицеры на стенах города, а солдаты принялись зажигать масляные фонари и даже самодельные факелы. И тут, как и говорила солдат-девица, застучали выстрелы ещё в трёх местах, где более всего опасались вылазки. Судя по тому, что солдаты стреляли сверху вниз, вдоль стены, лазутчиков обнаружили ещё, так сказать, на подходе. А Катерина, вооружённая отобранным у оных странным ружьём, приникла к верхней кромке бруствера и тоже целилась куда-то вниз. Оттуда доносилась такая пальба, словно стреляла разом целая рота… Выстрелы, крики… Со стороны свейских позиций тоже начали палить ружейно: видать, там и правда скрытно подобрались и ждали, когда ворота откроют. Одним словом, началась настоящая баталия, только при лунном свете.

Стрельба стихла так же внезапно, как и началась.

Перед глазами Хаммера, лишь чудом не свернувшего себе шею при спешном возвращении к подножию стены, до сих пор стояла картина, выхваченная из темноты брошенным кем-то из русских факелом.

Офицер в местном зелёном кафтане с красными отворотами, молодой совсем. Не высунулся всем корпусом за бруствер, как то сделали его более беспечные сослуживцы, а грамотно приник к заграждению, только трофейную винтовку выставил. И стрелял по ним — короткими очередями по три-четыре патрона.

Он делал это правильно, чёрт бы его подрал! Будто его учили обращаться с автоматическим оружием!

А может, и правда — учили? Может, этот парень вовсе не местный, а из тех самых русских, современников? А что? Вполне мог пойти на службу к царю.

Когда все явились в точку сбора — раздосадованные срывом вылазки, естественно — провели перекличку. Трое ранены. Четверых не хватало. Подождали полчаса. Затем ещё полчаса. Отсутствие бойцов пытались объяснить и отставанием, и ранением, но всем уже было понятно: их стало на четыре человека меньше.

Чёрт бы их подрал, этих русских, к какой бы эпохе они ни относились!

Теперь ещё нужно было идти к королю и получить от него знатный нагоняй за проваленную операцию. Ух, щенок! Обожает отпускать ехидные словечки и замечания — как раз то, чего Хаммер на дух не выносил. Но ничего не поделаешь: тот, кто им платит, приказал выполнять все распоряжения короля Швеции. Не выполнили? Получите по шее. И хорошо, если не топором, сейчас вроде ещё в ходу такие королевские развлечения.

Как и следовало ожидать, его шведское величество не спал. Видимо, ждал донесения о взятии этого плёвого городка. Но так как сообщения ему приносили совсем не радостные, то и настроение у короля было, прямо скажем, не самое лучшее. Парочка генералов, присутствовавших в палатке, тоже сверлила вошедшего недобрыми взглядами.

— Судя по тому, что вы явились без связки голов в руках, вашу миссию постигла неудача, — едко сказал он.

— Увы, ваше величество, — вынужден был признать Хаммер. — Это была не случайность. Нас ждали.

— Я исключаю вероятность измены с нашей стороны, — всё в том же ключе продолжал Карл. — Как, в таком случае, вы объясните случившееся?

— Там был кто-то из них, из тех русских, — нехотя признал командир «диких гусей».

— Вы видели там людей в похожей униформе? — вот сейчас король заинтересовался.

— Нет, но один из …защитников крепости весьма грамотно завалил моего человека, завладел его оружием и стрелял из него по нам. Он делал это по всем правилам нашего военного искусства. Так что вероятнее всего это он заложил нас и нашу тактику коменданту.

— Скольких вы всего безвозвратно потеряли сегодня?

— Четверых…

— Печально, — согласился швед, хотя, по его голосу никак нельзя было сказать, что он опечален. — По вашей милости сорвалась великолепная возможность расстроить все планы русских. И у нас остались всего сутки, одни сутки, чтобы сделать это по всем правилам нашего военного искусства! — король гневно повысил голос. — Соберите своих людей и объявите им: завтра они идут на штурм вместе со всеми. Придам вас на усиление в славный Эстергётландский полк, он понёс потери и нуждается в пополнении. Оружие, обмундирование и амуницию дозволяю оставить свои, во всём прочем — слушаться моих командиров!

— На этой операции я утратил четверых не самых худших бойцов, — зашипел Хаммер, которого совсем не обрадовала идея короля. — Для нас это существенные потери — мы за пять лет в Новом Свете потеряли четверых, и тех от болезней! А здесь — за каких-то четверть часа! Теперь вы намерены вовсе нас угробить, отправив на штурм крепости?

Клокоча от гнева, он сделал всего один резкий шаг в сторону шведа — и в его горло мгновенно упёрлись кончики трёх шпаг. Король и его генералы, чтоб им… А у входа — этого он не видел, но кожей чувствовал — выросли двое драбантов с фузеями.

— Не советую вам забываться, Хаммер, — голос Карла был донельзя надменным.

Англичанин, где-то краешком сознания помнивший, что он уроженец страны с наследственной монархией, понял: сейчас он сделал огромную ошибку. Теперь оставалось только одно.

— Я… виноват перед вами, ваше величество, — сказал он, по-воински встав на одно колено. Склонил бы голову, однако шпаги мешали. — Горе от утраты боевых товарищей помутило мой разум. Но я взываю к вашей рассудительности. Мы не обучены штурмовать крепости и погибнем все до единого, не принеся вам никакой пользы.

— Что-то я немного пользы видел от вас и до того, — король лихо вбросил шпагу в ножны. — Мой приказ остаётся в силе. Завтра вы идёте на штурм в составе Эстергётландского полка. Можете идти и обрадовать своих подчинённых, а затем отправляйтесь к полковнику Штакельбергу.

Вот так, Хаммер. Вот так. Видимо, этот парень с тремя коронами на знамени действительно начал что-то подозревать и пытается от них избавиться. Что ж, тем хуже для него.

Им остаётся только выжить при завтрашнем… то есть, уже сегодняшнем штурме. Если включить голову, то это не так уж и нереально.

— Как прикажете, ваше величество…

— Что за диковинное оружие?

— Сегодняшние трофеи, Алексей Степанович. Взяла у этих.

— Странно. Я думал, вы скажете больше.

— Только в присутствии государя и с его личного дозволения, полковник. Прошу понять меня правильно…

После ночной перестрелки полковник собрал офицеров. На «разбор полётов», как подумалось Кате, и она угадала. Келин опросил всех и затем грамотно провёл анализ случившегося.

— Древние говорили — кто предупреждён, тот вооружён, — сказал он после этого. — Если б не знали, чего ждать, то дождались бы — открытых ворот и захвата города. Поручик Черкасова, — это уже ей. — Примите нашу благодарность за своевременное предупреждение.

— Я всего лишь выполняла свой долг, — сказала Катя, почтительно склонив голову.

— Однако рано нам почивать на лаврах, господа …и дамы, — продолжал Келин. — Мыслю я, следует сего дня штурма ждать. Карлус всей силой на нас пойдёт, чтоб захватить город до прихода государя с армией. Подробных указаний более не будет, вы и так знаете, что и как надлежит исполнять. Пусть каждый из вас на своём месте сделает всё возможное, тогда не будет ни в чём успеха у Карлуса.

«Я бы ещё добавила — и невозможное тоже, — подумала Катя, когда они расходились после совещания у полковника. — Это то, что требует немного больше времени и усилий, чем „всё возможное“. Да. Прошли века, а ничего у нас в этом плане не изменилось…»

Смениться, пару часов подремать прямо на стене. Потом взялась за таблетки: нужна ясная голова, а не котелок с кашей вместо неё. Заодно осмотреть припрятанные от лишних глаз ночные трофеи. Две М-16 с запасными магазинами. Впрочем, один выстрелян полностью, сама же постаралась. Пяток гранат Ф-1, один пистолет незнакомой марки — видимо, что-то очень редкое и специфическое, но под девятимиллиметровый укороченный патрон. К её «глоку» такой не подойдёт. А жаль, она была бы не прочь пополнить запас, ведь приходилось жёстко экономить, используя оружие будущего лишь в самых пиковых ситуациях. Ладно, придётся выстрелять обойму трофея во время штурма, а потом разобрать и выкинуть по частям за стену — куда ночью после осмотра и предметного шмона сбросили тела убитых ею «диких гусей». Бронежилетов, кстати, на них как раз не было.

«Двухсотых» диверсантов на стене было двое, и наверняка кто-то из их компании тоже получил свою пулю во время пальбы. Когда висишь на тросе на крепостной стене, это не особенно располагает к уклонению от вражеских выстрелов, тут только прыгать вниз. Неизвестно, сколько из них себе ноги переломали при этом. «Дикие гуси» успели подстрелить нескольких солдат, неосторожно высунувшихся за бруствер. Были убитые и раненые. Скольких потеряли оппоненты? Остаётся только догадываться. Но пусть минус два — гарантированно подтверждённые потери. В их случае и это — проблема. А если выведено из строя больше бойцов, то тем более.

Шведы к рассвету установили пушки на позиции и начали с артобстрела полтавских укреплений. Со стен им ответили 26 орудий — и старого, и нового образца. Шведская пехота с лестницами стала постепенно приближаться к городу.

Где должен находиться комендант крепости, которую вот-вот начнут штурмовать вражеские войска? Правильно: на самом проблемном участке. Таковым не без оснований считали Киевские и Спасские ворота. В случае применения обычной военной тактики восемнадцатого века — последние были как раз ключевыми. Их захват отрезал Сампсониевскую башню с её артиллерией от снабжения и давал контроль над узловой точкой обороны. Шведы зашли и с востока, так что огонь открыл и Покровский бастион, но самую яростную атаку стоило ждать с северного и западного фасов.

— Господа офицеры, — сказал Келин, лично осмотрев позиции защитников. — От нас с вами зависит судьба Отечества, и сие не похвальба, а действительность. Времени на долгие речи нет: все — по местам… Поручик Черкасова, вы будете при мне.

«Логично, — подумала Катя, лично проверяя каждую фузею, которую подносили снизу, с оружейного склада — чтобы не тащили неликвид „под списание“, и такие случаи бывали. — Здесь, на Спасских и Киевских воротах, будет веселее всего, он пополам не разорвётся, а значит, поручит мне один из участков. Доверяет, приятно это сознавать… Вот же прикол: когда изучала историю Полтавской битвы, и в страшном сне не снилось, что придётся самой поучаствовать в обороне города!»

В который раз она возблагодарила свою фанатичную любовь к истории и историческим фактам. Проведя более пяти лет в этой эпохе, она убедилась, что логика поступков главных действующих лиц от вмешательства в историю пришельцев из будущего не поменялась. Как собирался Пётр Алексеич отобрать у шведов и удержать за собой балтийское побережье, когда-то принадлежавшее России, так и действует. Как собирался Карл Карлович раздарить Россию своим вассалам, так и собирается, несмотря ни на что. А после провала проникновения ДРГ в Полтаву швед со стопроцентной гарантией будет действовать точно так же, как действовал в аналогичной ситуации — зная о скором подходе основной русской армии во главе с Петром. То есть штурмы будут такие, что — как помнила Катя — у защитников закончится порох, и они будут кидаться в шведов чем попало, от камней до дохлых кошек. И это при том, что пороха в крепости как раз немало. И потери «брат Карлус» при этом понесёт значительные.

Раз так, то следовало ждать ближних боёв на стенах. Для этого у солдат и тех полтавчан, которые пришли на подмогу, были длинные жерди, предназначенные противодействовать попыткам приставить штурмовые лестницы. Да и те же шпаги в наличии у каждого из гарнизона тоже не для красоты привешены. Из арсенала достали и зарядили весь короткоствол, какой был в наличии, попадались даже пистолеты, помнившие времена Богдана Хмельницкого. На стены доставили все ножи, тесаки и топоры, которые сочли пригодными для боевого применения. Женщины складывали в вёдра камни и подносили к стенам, а их мужья поднимали это верёвками на боевые ходы и в башни.

Что же до Кати, то она давно припрятала под полами кафтана оба своих пистолета — и «глок», и трофейный. Одну М-16 отдала полковнику, предварительно показав, как ею правильно пользоваться. «И снова — все разъяснения после, Алексей Степаныч, притом, с дозволения государя. А пока, если захотите применить это оружие по назначению, просто делайте вот так…» Вторую оставила себе. Потому что, если всё пойдёт так, как задумано, то «дикие гуси» прилетят именно туда, где она высунется. Ни Карл, ни эти наёмники не простят ей ничего.

Поискав глазами драгунского капитана — с недавних пор она постоянно старалась высмотреть его среди солдат — Катя обнаружила его на дальней стене. Видно было плохо, но такой кафтан — офицерский, синий с красными бортами — был только у Меркулова. Значит, с ним всё в порядке. Хорошо.

Затем пришлось следить, чтобы бочки, предназначенные для соблюдения противопожарной безопасности, были все до единой наполнены водой. Огонь внутри города никому не нужен. Ещё Кате довелось напрячь местных ребят на предмет выявления возможных агентов врага, готовых за долю малую открыть ворота. Тоже совсем не бессмысленная предосторожность.

Когда перед шведскими позициями показались несколько всадников, Келин, находившийся на стене у Спасских ворот, достал подзорную трубу, обозрел кавалькаду и подозвал офицеров — в том числе и солдат-девицу.

— Карлус намерен лично отдать команду на штурм, — усмехнулся полковник. — Поручик, вы собирались ему показаться? Думаю, настал наилучший час для того.

— Благодарю вас, — сказала Катя. — Но учтите: жарче всего будет там, где он меня увидит, по крайней мере, поначалу.

— Начинайте здесь. Пусть сюда и ударит.

Перекрестившись, притом, совершенно искренне, Катя влезла на бруствер. На плече у неё висела трофейная М-16, прямо поверх ещё не изношенного, но изрядно потрёпанного последними приключениями преображенского мундира. Видок, прямо скажем, был не столько футуристичный, сколько идиотский. И настроение — соответствующее.

— Далеко стреляют, — недовольно проворчал Карл, разглядывая укрепления города, который сейчас предстояло взять. — Нам уже попадались их новые пушки, но ничего особенного, кроме отменной шлифовки ствола, никто не обнаружил… Неужели русские кладут больше пороха на один заряд?

— Возможно, ответ мы получим, когда станем подсчитывать трофеи, ваше величество, — отозвался Рёншельт, бывший по правую руку от короля. — Кое-кто утверждает, будто дело ещё и в самих зарядах. Но мы скоро это узнаем.

Провал ночной эскапады отряда Хаммера поставил шведов в неловкое положение. Хорошо, хватило сообразительности не прекращать шанцевые работы и установку осадных батарей. Не то суетились бы сейчас под огнём русских. Теперь вся надежда возлагалась на многократное численное превосходство «хувудармен». Для успешного штурма обычно хватало трехкратного преимущества. Сейчас тридцать пять тысяч шведов противостояли гарнизону численностью чуть более четырёх тысяч, ну и сколько они там призовут местных мужчин в ополчение. Конечно, все тридцать пять тысяч на стены не полезут. Конница в основном предназначена для захвата города, когда будут открыты ворота, бомбардиры и канониры останутся при своих пушках. Но десять тысяч человек пехоты плюс около пяти тысяч спешенных драгун — это большая проблема для любой осаждённой крепости. При поддержке артиллерии — тем более.

— Смотрите, мой король! — воскликнул верный Лагеркруна, указывая на стену у одной из северо-западных башен. — Похоже, кто-то из русских решил поприветствовать нас.

Карл тут же направил туда свою подзорную трубу. Присмотрелся. Резким движением убрал оптический прибор.

— Хаммера ко мне, живо! — скомандовал он.

Двое драбантов, бросившихся исполнять приказание короля, доставили требуемую персону в течение каких-то пяти минут.

— Ваше величество, — англичанин был сама учтивость.

— Посмотрите вон туда, — Карл, указал трубой в сторону проблемной башни. — Возможно, вам знаком этот человек.

Шведы, правда, с любопытством глядели не столько на того нахального русского, который вылез на стену и вызывающе прохаживался по брустверу, сколько на англичанина: его подзорная труба оказалась короткой, зато двойной, на оба глаза.

— Чёрт… — процедил Хаммер, присмотревшись. — Это он. Тот самый парень, которого я видел ночью.

— Это не «он». Это — она, — надменно уточнил король. — Эта женщина нужна мне живой. Приказ понятен?

— Более чем, ваше величество, — англичанин усмехнулся: сейчас он выглядел как охотник, перед которым показалась дичь. — Скажу честно, в этом мундире я её не узнал. Насколько критично доставить даму без …повреждений?

— Говорите яснее.

— Обязательно ли доставлять её в целости и сохранности, ваше величество? — уточнил свой вопрос наёмник.

— Нет. Достаточно, чтобы она была жива и в состоянии отвечать на вопросы. Всё прочее — на ваше усмотрение.

— Мы доставим её вам, — пообещал англичанин.

— Это ваш шанс реабилитировать себя за ночной провал, Хаммер, — напомнил король. — Ступайте… Рёншельт, сигнал к атаке. Незачем тянуть со штурмом.

— Ваше величество, — слева к королю подъехал Левенгаупт. — Мои люди сообщают, что армия царя Петера находится в одном дневном переходе к северо-востоку от бродов. Извольте отдать приказания на тот случай, если этот штурм будет отбит.

— Он не будет отбит, — уверенно заявил король. — Но коль вы намекаете на возможность отхода от города, буде случится невероятное и события пойдут неблагоприятно, то мой ответ — нет. Я не уйду отсюда, даже если ангел спустится с небес и передаст повеление Господа покинуть эти позиции![82]

Вероятно, генерал мог бы многое сказать по поводу подобного упрямства, но поскольку речь шла о коронованной особе, он смолчал. Возможно, зря. А возможно, как и все вокруг, просто верил в счастливую звезду Карла.

Тому и впрямь неприлично везло. При Головчине он попал под обстрел тех дьявольских ракет — полегла половина его личной охраны, а на нём ни царапины. У Веприка, совсем недавно, под ним были убиты две лошади. Буквально три дня назад король лично возглавил разъезд и нарвался на стычку с таким же русским разъездом — снова гибли его драбанты, пуля пробила королю шляпу, зарядов едва хватило, чтобы продержаться до подхода подмоги… Словом, пока всё выходило так, будто сам Бог на стороне шведов.

Потому Левенгаупт ничего не сказал.

— Всё, — сказала Катя, спрыгивая с бруствера на галерею. — Они меня увидели и сделали выводы… И я кое-кого знакомого там видела, — добавила она вполголоса, видя вопросительный взгляд полковника. — Вероятнее всего, скоро он будет здесь, вместе со своей командой.

— Что ж, встретим их как полагается, — ответил Келин, явно вкладывая в свои слова сразу несколько смыслов. Во всяком случае, его прикосновение к трофейной винтовке, висевшей на плече, отнюдь не было случайным.

…Шведы пока что экономили на бомбах, «ковыряли» бруствер ядрами, стараясь попасть по русским пушкам и их расчётам. Во времена гладкоствольной артиллерии — задача нетривиальная. Пока им не везло. Но каменная «шрапнель» уже ранила солдат на стенах. А шведы формировали три штурмовые колонны, намереваясь атаковать основными силами с запада и северо-запада… Полковник был абсолютно уверен, что они ещё до рассвета начали делать подкоп, подразумевая подвести сапу под стену и заложить там основательную мину. Потому сейчас, пока не особенно шумно, внизу сидели русские сапёры и слушали. Судя по донесениям — а Катя имела возможность наблюдать, как к полковнику начали бегать солдаты снизу — что-то они да услышали. А значит, примут меры.

У неё под началом оказались полторы сотни солдат устюжского полка и пара десятков местных — полтавчан, откликнувшихся на призыв Келина вставать под ружьё. Плюс четыре орудия с расчётами. Ну, эти и так уже вели контрбатарейную стрельбу, пока столь же безуспешно, как и оппоненты. Однако, как только штурмовые колонны выдвинулись вперёд, канониры сменили ядра на бомбы и перенесли огонь на живую силу противника.

Пока потери несли только шведы. Но это ненадолго. Стоит им поднять лестницы и взобраться наверх, как начнётся отчаянная рубка на стенах, да и стрелять будут снизу.

Штурмующие начали разбег, стараясь проскочить простреливаемое пространство как можно скорее. И без всякой подзорной трубы Катя заметила среди сине-жёлтых шведских мундиров знакомую ей натовскую «цифру». Сколько там «диких гусей»? Сложно было сказать, но навскидку чуть более двух десятков. Идут не в первых рядах, что неудивительно для таких ребят: наёмники не очень-то любят умирать, ибо мёртвым деньги ни к чему. Но если Карл Карлович расшифровал её визуальное «послание» так, как она предполагала исходя из его характера, то «гуси» получили один весьма чёткий приказ. И постараются выполнить его, даже если перед тем половина шведской армии поляжет при штурме. Ну, а в её задачу входило как раз не позволить им этот приказ выполнить.

Первые лестницы появились у Киевской надвратной башни, там командовал полковник и уже вовсю шла стрельба. К Спасским воротам штурмовая колонна с чужеродным «цифровым» пятном только-только приблизилась, и солдаты начали её дружный обстрел. «Дикие гуси» в ответном огне участия не принимали: берегли боезапас. Казалось странным, что они не используют местные кремнёвые ружья. Катя, вон, палила из них вовсю и перезаряжала как хороший фузилер — за двадцать секунд. Брат чуть ли не с самого начала позаботился, чтобы все в «Немезиде» умели обращаться с тутошним гладкостволом любого калибра и размера. А эти? Неужели шведы бы не выдали им четыре десятка фузей с боезапасом, если бы поступил такой запрос?

Что это — непомерная спесь? Банальная лень? Вот что у них тогда с головами, у этих «диких гусей»?

А дальше у Кати не осталось времени на размышления. Надо было всячески препятствовать установке штурмовых лестниц. Парочку оных солдаты оттолкнули заготовленными заранее жердями, но снизу шведы открыли плотный ружейный огонь, прикрывая лезущих наверх своих, и защитники перешли к тактике уничтожения прорвавшихся… Начался штурм.

Катя глохла от пушечной пальбы, выстрелов, разноязыких выкриков, грохота ударявших в камень ядер. Полковник поставил перед всеми офицерами единственную боевую задачу: не допустить прорыва, удержать позиции на стенах. Вот и занимаются сейчас все, кто может держать в руках оружие, выполнением поставленной задачи. И жарче всего, как и предполагалось, было на трех участках — Спасских, Киевских и Мазуровских воротах, хотя к последним как раз подошла не самая большая штурмовая колонна. Палили из пушек на Покровском бастионе: шведы зашли с востока и пытались если не пробраться там, то оттянуть на себя максимально возможное количество защитников крепости, не позволяя сосредоточить все силы на западных фасах.

Наконец несколько самых удачливых шведов взобрались на бруствер и метким пистолетным огнём проложили себе дорогу. Катя не стала даже тратить время на багинет — резко и сильно ткнула стволом разряженной фузеи шведскому офицеру в «подвздошье» — то бишь в пресловутое солнечное сплетение. Офицер от такого приветствия сложился пополам, а солдат, стоявший рядом с Катей, добавил ему прикладом. Швед беззвучно канул в пространство за стеной, но ему на смену лезли ещё солдаты в сине-жёлтом, да и те, что уже перескочили через бруствер, отчаянно рубились с защитниками на шпагах. Не любила Катя длинные клинки, хоть и научилась ими неплохо владеть. Но пришлось доставать из ножен свою шпагу и вступать в ближний бой.

Это была вроде бы простая офицерская шпага с шестигранным клинком, но рукоять и эфес вызолочены, а на клинке шрифтом начало восемнадцатого века выгравированы слова «Ум, честь, безстрашiе». Подарок Петра Алексеича по случаю присвоения очередного звания. Или, как здесь говорят, чина. Девиз как бы намекал, что нужно ему соответствовать. Вот она и соответствовала как могла.

В одной руке — шпага. В другой — «диверсантский» нож с воронёным полуторным серрейторным клинком. Шведы, обученные ходить в атаки со шпагой и ружьём с примкнутым багинетом, оказались неприятно удивлены. До того им попадались только противники, которые встречали их либо теми же багинетами, либо шпагами, но никогда не совмещали эти два вида оружия… Русские солдаты, видя, насколько эффективно подобное сочетание, стали поглядывать на девицу-поручика, которая вертелась между противниками, отражая их атаки и нанося свои удары. Поглядели — и сами стали подражать: в одной руке шпага, в другой ружьё с багинетом или просто багинет. У кого-то получалось весьма неплохо. Вскоре на этом участке стены прорвавшихся шведов сбросили вниз. А лестницу, по которой они взбирались, какой-то солдатик догадался подцепить крюком и втащить внутрь. Всё шведам больше мороки.

…Несколько минут передышки. Надо срочно оценить потери и перезарядить весь огнестрел под руками. Окинув взглядом позицию, Катя насчитала до двух десятков убитых русских солдат. Много. Не обучены эти ребята правильному ближнему бою, увы. Но оставшиеся в живых внушают надежду, что дальше таких потерь удастся избежать: они получили реальный боевой опыт и теперь знают, как противостоять этому противнику. Правда, когда на штурм пойдут наёмники, потери снова возрастут… Солдаты после первой отбитой волны штурма выглядели не лучшим образом. Все тяжело дышали, как после спринтерского забега, у всех лица в пороховой копоти и поту, кафтаны местами порваны. Некоторые ранены — их наскоро перевязывают товарищи… Катя подозревала, что сама выглядит не лучше. Но ей до этого не было никакого дела. Она жива, относительно цела — значит, может драться. И будет драться, пока её не пристрелят…

…«Дикие гуси» пошли на штурм только в третьей волне, когда, как они считали, боезапас и силы защитников были изрядно подрастрачены.

К тому времени Катя успела заработать несколько скользящих ударов «холодняком». Это можно было пережить: повреждения неглубокие, а полотняная рубашка и камзол тонкого шерстяного сукна неплохо держали кровь. Раны болели, это мешало двигаться с прежней скоростью… Хорошо, что ни разу не попало пулей, не то пришлось бы совсем туго. Пришлось достать из кармана последнюю таблетку анальгетика и разжевать, не чувствуя её резкого вкуса: сейчас начнётся самый страшный бой. Ведь там, внизу, она уже видела, как начала разбег третья волна штурмующих, где резко выделялись на общем фоне солдаты в камуфляже двадцать первого века.

Вот теперь надо достать спрятанную винтовку и гранаты. Берегла ведь для дорогих гостей.

Огнём сверху удалось сбить вниз только одного солдата в камуфляже, да и тот, судя по всему, отделался ушибами. «Дикие гуси» учли ночную ошибку и надели броню. А солдат, которые взялись за жердь, чтобы отбросить лестницу, они мгновенно застрелили.

— Все в укрытия! — заорала Катя.

Предвидя появление «гостей» с автоматическим оружием, она заранее позаботилась создать примитивные заграждения из пустых бочек, мешков, камней и всего, что оказалось под рукой. Боевой ход стал вдвое уже, но зато образовались небольшие бастионы, за которыми можно было укрыться от огня. Укрытия не спасут, если «гуси» начнут кидаться гранатами — а они начнут, едва оценят обстановку — но просто высунуть руку с автоматом из-за бруствера и дать очередь по защитникам уже не получится.

Сколько у них боезапаса, Катя за всё время наблюдений за ними так и не узнала. Они об этом между собой не говорили, а покопаться в их вещах не вышло. Но, судя по тому, что шли они практически налегке, вряд ли много. На один бой средней интенсивности, впрочем, должно хватить и того, что было у них сейчас на обвесе. А вот насчёт того, средняя будет интенсивность боя или высокая — это ещё бабушка надвое сказала.

Да, так и есть: из-за бруствера высунулась рука с автоматом, раздались сухие хлопки выстрелов. Пули с визгом принялись выбивать осколки камней и щепу из самодельных укрытий. Где-то застонал раненый: здешние ребята не имели представления о пробивной способности пуль калибра 5,56 миллиметра, и кто-то сделал слишком тонкие стенки временного убежища. Но такого, чтобы выкосить всех — не случилось. И едва над бруствером показалась голова в каске, как по ней пальнули три или четыре фузилера. Голова беззвучно исчезла. Попали? Не попали? Бог его знает. Но не успела Катя подскочить к брустверу и открыть ответный огонь, как через него перевалились сразу пятеро «диких гусей». Как им это удалось — уже было неважно. На тросах подтянулись?.. Кате пришлось немедленно всовываться обратно в укрытие, чтобы не погибнуть глупой смертью.

Сразу за «гостями» за стену взобрались трое шведов — знаменосец и двое солдат. Ну конечно, первое дело — свой флаг вывесить, чтобы воодушевить идущих следом. Традиции не один век. Микро-бастионы русских, из-за которых тут же началась пальба, стали для них неожиданностью. Шведов сбили, но и сами подставились под огонь «гостей», которые, переведя винтовки в режим одиночных выстрелов, начали беспощадную расправу, выкашивая и пушкарей, и пехотинцев.

Надо было что-то делать. Прямо сейчас.

— Помолитесь за меня, братцы, — сказала Катя солдатам, отцепляя подвешенные на поясе гранаты. Сразу две штуки.

«Помолимся, якоже подобает, не вемы, аще не Ты, Господи, Духом Твоим Святым наставиши ны… Спаси, Господи, рабу Твою, воина Екатерину…» — услышала она позади себя. Бойцы поняли её слова буквально.

Снаряженную для стрельбы очередями винтовку повесила на шею, чтобы в случае надобности сразу схватить. Выдернув обе чеки, одну за другой отправила гранаты в сторону «диких гусей». Два громких разрыва, визг осколков, вопли… Стрельба оттуда прекратилась. Не дожидаясь, пока выжившие очухаются, она вскочила и, грамотно перемещаясь вдоль боевого хода, открыла по ним огонь. Срезала очередью сразу четверых, которые только что взобрались на бруствер. Опять же — живыми или нет, но они тут же упали вниз. Даже если пуля попадала в бронежилет, инерция удара была серьёзная, устоять на ногах, тем более, на кромке каменной стены, было невозможно. Но этих пятерых, что успели прорваться, она, не обращая внимания на ответный огонь, выбила всех.

Трофеи! Отбросив разряженную в ноль винтовку, она вытащила свой верный нож и бросилась к «диким гусям» — шмонать на предмет стволов и боеприпасов. По пути выдернула чеку и не глядя бросила вниз ещё одну Ф-1. Судя по воплям — попала удачно, прямо в столпившихся под лестницей желающих продолжить штурм… Один «гусь» на стене был ещё жив, хоть и серьёзно ранен. Быстро прикинув тяжесть повреждений, и не получится ли его вытащить, чтобы расспросить, Катя пришла к неутешительным выводам: жить наёмнику оставались считанные минуты. Не стоило даже время тратить на добивание. Наскоро «выпотрошив» этих пятерых, она вернулась в укрытие, увешанная их «железом» чуть не с ног до головы.

— Ну и ружья у них, Васильевна, — проворчал пехотный капрал, чьи солдаты были под её началом. — Всякого повидать довелось, но эти… Будто сам чёрт им приволок, прости меня, Царица небесная, — добавил он, перекрестившись.

— Были их, теперь наши, — переводя дух, сказала Катя, проверяя трофейные винтовки на количество боезапаса и режим стрельбы. — Сейчас они опять полезут. В общем, так, братцы, запоминайте с первого раза, времени повторять не будет. Объясняю, как этими хреновинами пользоваться, это довольно просто…

…У неё ещё остались несколько секунд, чтобы обозреть ситуацию на других участках городских стен. Везде кипели стычки различной интенсивности с применением огнестрела и холодного оружия. Обе стороны несли серьёзные потери. Но нигде шведы не сумели закрепиться. Нигде. А жарче всего было не у них на Спасских воротах, а на Киевских, где командовал полковник Келин. В том месте штурмующие имели возможность нападать с двух сторон бастиона одновременно. Но и там защитники держались — и отбивали атаку за атакой. А орудия на том участке стены не умолкали ни на минуту.

…Новая волна — и снова «дикие гуси». На этот раз они для начала перебросили несколько гранат через стену. Больших потерь удалось избежать опять же благодаря укрытиям. Только одна «эфка» попала внутрь микро-бастиона и выкосила там человек шесть или семь. Но когда «гуси» взобрались на бруствер, по ним ударили из всех наличных стволов. Хоть трофейных, хоть своих. Наёмники залегли, пользуясь телами ранее погибших как укрытиями. Завязалась короткая перестрелка, ограниченная лишь заканчивающимся боезапасом. Дальше предстояла рукопашная, где совершенно не факт, что защитникам удастся устоять против профессиональных головорезов. А тут ещё шведы, продолжавшие лезть через бруствер. С ними тоже надо было что-то делать, потому на них сосредоточили огонь фузилеры. Сине-жёлтые опять воткнули между камнями древко с геральдическим трёхкоронным знаменем, и опять были сбиты залпом защитников…

Казалось, штурму не будет конца.

Разлетался в осколки камень — люди держались.

Гнулся и ломался металл — люди держались.

Кругом были огонь и дым — люди держались.

Волна штурмующих казалась бесконечной — а защитники крепости стояли насмерть.

Люди казались крепче камня и металла, сильнее огня. Шведы, сами не лыком шитые, чувствовали это всей кожей. Понимали. Уважали. И — боялись. Впервые за очень долгое время им встретился противник по меньшей мере равный.

…Исход штурма решил случай. Чья-то шальная пуля разбила масляный фонарь, от которого пушкари зажигали фитили для пальников. Горящее масло пролилось на зарядный ящик осиротевшей — расчёт был выбит — пушки. Шведы, первыми сообразившие, чем это пахнет, разделились на две партии. Одни полезли обратно, вниз. Другие попытались пробиться к тому ящику и сбить пламя, пока не «сыграл» боезапас, но не смогли прорваться сквозь плотный автоматный огонь противоборствующих стороны. А наёмники поняли, что случилось, с большим запозданием.

— Ложись! — срывая голосовые связки, скомандовала Катя, когда увидела, как горящие капли льются под крышку зарядного ящика. Прямо на загодя приготовленные пороховые картузы.

Грянул взрыв!

Волной разбило в щепки пушечный лафет, даже подкинуло само орудие. Вынесло и ближайший к той позиции микро-бастион, и кусок многострадального бруствера — вместе с половиной залёгших там наёмников и шведов. Сине-жёлтое знамя с тремя коронами улетело вниз.

Для штурмующих это почему-то стало той последней каплей, когда становится ясно, что «зерг-рашем» дела не решить. Они стали отходить от стены, бросая лестницы и убитых товарищей. Раненых, кстати, уносили с собой, что несомненно делало им честь.

На свой страх и риск Катя высунулась за стену. Оттуда ещё летели пули, но можно было быстро оценить обстановку… Там, внизу, исходил на крик и маты командир «диких гусей», пытаясь заставить солдат идти на новый приступ, но, видимо, у шведского начальства было иное мнение. Какой-то обер-офицер наорал на наёмника и тот был вынужден подчиниться. При нём на ногах, насколько успела заметить Катя, оставалось не более десяти соратников.

Точно так же дело обстояло и на двух других бастионах, где шли бои. Защитники понесли существенные потери. Только первый взгляд позволял оценить их в несколько сотен человек, и хорошо, если меньше — издалека можно было посчитать и мёртвых шведов. Но и ряды штурмующих изрядно поредели. Если потери у них три к одному, то это до двух с половиной — трёх тысяч человек в минус.

На стенах радостно закричали: виктория. И только тогда до Кати дошло, что ноги её больше не держат.

«Меня достали…» — подумала она, мешком оседая на горячий камень боевого хода. Анальгетик всё ещё действовал, не подпуская боль к сознанию, но кровь, вытекающая из ран, как бы намекала, что пора на перевязку.

Когда солдаты подхватили её и на руках понесли к лекарю, всё уже было как в тумане.

— Штурм отбит, ваше величество, — мрачно доложил Рёншельт.

— Вижу… Передайте приказ артиллерии: перенести огонь в город. Я хочу, чтобы он сгорел.

— Вместе с припасами, ваше величество? Впрочем, держались русские стойко. Может быть, предоставить им возможность сдать крепость и выйти с развёрнутыми знамёнами? — предложил Лагеркруна.

— Пожалуй, вы правы, Андерс… Приведите ко мне гетмана. Я сообщу ему условия для осаждённых. Но приказ артиллерии всё же передайте. Пусть изменят прицел и по моей команде начинают обстрел бомбами.

Карл почему-то не верил в успех переговоров, отсюда и последние его слова. Генералы только переглянулись. Этот городишко не обладал и десятой долей той мощи, которую шведская армия уже ломала об колено. Но он держался. Это было неправильно.

Мазепинцы в штурме не участвовали, король им не доверял. Хотя с радостью отправил бы под русские пули, чтобы сберечь жизни своих солдат, но видел: эти разбегутся, едва отнять у них лопаты и дать оружие. Да и сам гетман находился при королевской ставке не пойми в каком статусе. То ли один из военачальников, то ли почётный пленник. Но его умение красиво говорить в эти времена очень ценилось. Если он столько лет умудрялся, уже ведя со шведами переговоры, убеждать царя в своей полной лояльности, значит, умеет подбирать нужные слова.

Старый гетман выехал к стенам Полтавы в сопровождении барабанщика и знаменосца, со всеми необходимыми атрибутами парламентёра. К тому времени защитники города уже «прибрались» на стенах, забрав своих погибших и сбросив наружу тела шведов — предварительно их разоружив. Под бастионами за время штурма образовался фактически вал из мёртвых тел.

…Из офицеров полтавского гарнизона не осталось никого, кто не был бы ранен, в их числе — и полковник Келин. Многие погибли. Но выжившие сейчас собрались на бастионе у Киевских ворот. Приползла туда — иначе не скажешь — и Катя. После перевязки лекарь попробовал удержать её в лазарете, но это было бесполезно. Упрямая как стадо ослов девица, натянув на себя окровавленные лохмотья, некогда бывшие гвардейским мундиром, вооружилась и, шатаясь, потянулась обратно на стену.

Полковник не без сочувствия обозрел свой штаб. Все без исключения офицеры выглядели — краше в гроб кладут.

— Однако ж мы живы, а многие свеи — нет, — сказал он, отвечая на незаданный вопрос. — Готов выслушать вас, господа офицеры. Начнём с младшего по чину. Говорите, поручик, — это уже шатавшейся от слабости Кате.

— В следующий раз они попытаются пойти через нижний город, — высказалась она. — Карл выслушает своих офицеров и наверняка придёт к выводу, что Мазуровский бастион защищён слабее прочих.

— Это и впрямь слабое место, — поддержал её Меркулов — тоже выглядевший так, словно о него тигры когти точили. — Бастион слишком выдаётся из кольца стен.

— Пороха осталось едва ли половина от первоначального запаса, — доложил капитан бомбардиров. — Да и ядер мы растратили. Щебня нам свеи натолкли изрядно, мыслю, вместо картечи использовать, когда снова на приступ пойдут.

— Простите, добавлю ещё, — сказала Катя, прислонившись спиной к стене. Раны, хоть и не смертельные, но болезненные, даром не прошли, да и контузия от близкого взрыва тоже её не красила. — Думаю, сейчас они перенацеливают пушки, чтобы стрелять навесом по городу. И, возможно, вышлют парламентёра, предложат почётную сдачу. Карлу кровь из носу надо избавиться от помехи у себя в тылу, когда подойдёт Пётр Алексеевич, иначе придётся делить армию.

— Стало быть, надобно остаться занозой в его седалище, — совершенно серьёзно сказал полковник. — Но парламентёра я выслушаю, ежели пришлют.

— Белый стяг! Переговорщик! — выкрикнул дозорный.

— Вы и впрямь неплохо Карлуса знаете, Васильевна, — хмыкнул капитан в мундире Устюжского полка. — Может, скажете, за какие грехи он на вас так взъелся, что лучших солдат натравил?

— Да так, было дело, морду ему набила, — без малейшей иронии произнесла Катя. — А он взял и обиделся.

Тем не менее, её слова вызвали всеобщий смех. То ли приняли их за шутку, то ли представили сцену воочию. Но всеобщее напряжение хоть немного этот смех снял.

Мазепу узнали все, даже те, кто никогда его до того не видал. Уж что, что, а словесные портреты в восемнадцатом столетии составлять умели. «Иуда», — пронеслось над рядами солдат, когда грузный всадник в богатых казацких одеждах выехал вперёд.

— Приветствую доблестнейшего полковника Келина, — прокричал он снизу, увидев на стене старого знакомого.

— Что вам угодно, гетман? — он знал Мазепу ещё по Батурину и не считал нужным тратить время на словесные реверансы. — Говорите скорее, у нас не так много времени, чтобы тратить его на вас.

— Король свейский Карлус предлагает вам сдать город со всеми его припасами, полковник, — Мазепа понял, что его лично тут слушать не собираются. — Вам лично и всему гарнизону его величество даёт своё королевское слово беспрепятственно пропустить вас с оружием, развернутыми знамёнами и с барабанным боем, яко доблестным воинам, доказавшим свою храбрость. Также с вами могут покинуть город те из жителей, кто пожелает.

— А в противном случае?

— В противном случае, полковник, его величество клятвенно обещал сровнять город с землёй, а гарнизон и всех жителей истребить поголовно.

— Король свейский известен тем, что держит данное слово, — с усмешкой ответил Келин. — Однако мы не для того сюда пришли, чтобы крепости на пароль сдавать. Сколь свейских солдат сего дня при валах полтавских головы положили? Многие сотни. Таково же будет во всякий иной приступ. Тщетная ваша похвальба, побить всех не в вашей воле состоит, но в воле Божией, потому что всяк из нас оборонять и защищать себя умеет![83]

— Ежели сие сказано окончательно…

— Окончательно, гетман. Так и передайте …своему королю!

…Может, с кем-то другим Мазепа и попытался испробовать своё умение убеждать, но загвоздка была именно в том, что этого человека он знал слишком хорошо. Не послушает. Не поверит.

Значит — скоро начнётся обстрел города и новые штурмы. И прекратится ли сие с подходом основной армии Петра? Бог весть. Карл слишком упрям, чтобы оставить затею, которая колом засела в его голове.

…Спустя час на Полтаву полетели шведские бомбы.