Времена не выбирают

Глава 1 «Немезида»

Как холодно здесь…

Россия вообще славится своим негостеприимным климатом, но, право слово, лучше было мёрзнуть здесь, чем голодать в родном Бранденбурге. Младший сын в семействе бедного дворянина. Герб, шпага, бесконечная служба в заштатном гарнизоне и едва-едва сводящее концы с концами семейство — жена и восемь детишек обоего пола. Старший из братьев занял должность батюшки после его смерти, сестер кое-как пристроили замуж, а прочим сыновьям дорога была одна — предлагать свои шпаги тому, кто больше заплатит.

Русский царь платил немецким офицерам неплохо. Дитрих прекрасно понимал, за что: армии в её истинном смысле у России нет. Точнее, были вооружённые люди, практически не обученные ни правильному строю, ни командам, ни тактике, словно они явились из позапрошлого века. И относились к нанятым иностранным офицерам с подозрением[1]. Может быть, он несправедлив, ведь уже не первое десятилетие в России существуют полки, обученные на европейский манер. Но с ними он не сталкивался, ему лично в обучение достались новобранцы, которые почти поголовно были попросту неграмотны.

И вот с этим войском русский царь собрался идти войной на Швецию? Одну из сильнейших держав Европы?

Дитрих ничего хорошего не ждал от битвы за Нарву. Он давно уже не был новичком в военном деле, прекрасно видел, кто и как готовил армию к маршу и предстоящей осаде, и потому был полон мрачных предчувствий.

В отличие от иных иностранных офицеров русской армии, нанятых не столь давно, он дал себе труд изучить язык своих подчинённых. Также, в отличие от других, он столовался не отдельно от них, а ел из общего котла. Без причины не лютовал. И за всё это, как ему казалось, пользовался уважением солдат. Во всяком случае, у него за спиной не было шепотков и пересудов — мол, немец, такой-сякой лютеранин. Впрочем, вряд ли Дитрих безоглядно доверил бы свою жизнь русским подчинённым. Уважение уважением, а к иностранцам в России относятся подозрительно. Случись какая-то беда, кто будет объявлен виновником? Правильно: немец-лютеранин.

Здесь кажется, что лета не бывает вовсе, словно весна сразу переходит в осень. Но именно осенью царь затеял свой поход. Приходится подчиняться.

Среди местных жителей стали ходить слухи о каких-то шайках, о появившихся в округе шведских разъездах. Слухи те были крайне скудными и малоприятными: во-первых, Дитрих знал, что к здешним ижорам — православным — шведы относятся по-свински, а во-вторых, само наличие дозоров означало, что армия короля где-то неподалеку. Именно с этим и были связаны нехорошие предчувствия: шведы слыли «громовержцами Европы», и не стоило уповать на юность Карла Двенадцатого. Даже если молодой король не блеснёт полководческими дарованиями, в наследство от отца ему достались сильная армия и толковые генералы.

На месте шведов Дитрих стремительным маршем одолел бы расстояние до Нарвы, дабы снять осаду. Немецкий офицер, добровольно присягнувший — редкий случай — на верность русскому государю[2], крепко подозревал, что именно этого и следует ждать. Если бы кто-нибудь спросил у Дитриха, что следовало делать русскому войску в этой ситуации, он без колебания ответил бы — немедля снимать часть полков и артиллерии с осады, оседлать дорогу и попытаться разбить шведов на марше. Но его мнения никто не спрашивал, а сам он, по завету батюшки, не умничал, стараясь хорошо делать свое дело и не лезть со своими советами к начальству.

Очень мокрая, даже для России, осень. Моросящий холодный дождь, раскисшая дорога. Чтобы не увязнуть, дозор идёт по обочине. Приказ был «разведывать, безопасен ли путь». Государь, получив сведения о приближении многочисленного шведского войска, снял с осады два полка во главе с фельдмаршалом Головиным и пошел в Новгород — дабы пополнить припасы и обеспечить подвоз оружия. Государь считал, что у него есть на это время.

По сути, дозор послали на убой, во всяком случае об этом вполголоса судачили солдаты. В разведку вдоль дороги следовало посылать конных для пущего маневра, а никак не пеших. Тем более, два десятка человек под командованием целого лейтенанта. Но приказ полковника есть приказ полковника, даже если он дурацкий. Более того, в «секрете» вовсе не обязательно, что убьют. У врага оружие, но и ты не с пустыми руками пришёл. Тут только воля Божия, кому доведётся сгинуть. А на шум перестрелки подойдут свои… Вот и тянутся они по кромке чахлого леса вдоль дороги, превратившейся в грязевую реку, чтобы в случае чего первыми принять бой.

Выучка дала о себе знать: едва впереди послышалось ржание лошадей, Дитрих скомандовал укрыться среди деревьев и взводить курки. Русские подчинённые без малейшей задержки выполнили приказ. И показавшийся вскоре конный шведский разъезд был встречен огнём, как положено по артикулу.

Коннице в лесу делать нечего, но и пехоте сейчас на открытое место выходить бессмысленно — затопчут. Однако самое худшее, что видел Дитрих — его солдаты начали оглядываться. Кто на звуки стрельбы подойдёт первым — свои или шведы? Судьба оказалась неблагосклонной: среди деревьев со склизкой, покрытой мхом корой замелькали синие с жёлтыми отворотами мундиры.

— Отходим! — по-русски скомандовал Дитрих, оценив соотношение сил.

Огрызаясь огнём, дозор стал пятиться — назад, к своим, которые наверняка слышали стрельбу. Придут на подмогу? Не придут? Лучше не заниматься гаданием, а позаботиться о себе самим. Но когда их всё-таки зажали между дорогой и лесом, когда от дозора в живых осталась едва ли половина, Дитрих услышал нечто удивительное. Настолько, что сам едва не поймал пулю, каким-то чудом уклонившись в последний миг.

«Мы здесь не одни», — промелькнула мысль, и думал он не о своих солдатах и не о шведах. В лесочке явно был кто-то третий. А частые и громкие сухие щелчки, судя по тому, как после них падали наземь шведы, не что иное, как выстрелы. В горячке боя мудрено было понять, что к чему, хорошо хоть своих за врагов не принимали. Но Дитрих краем глаза заметил какие-то тени, скользившие между деревьями. Или это были люди, похожие на тени? И где пороховой дым?

Что происходит?

Судя по тому, как заорали и попятились шведы — те, кого ещё не скосило пулями — они тоже заметили эту …третью силу. Но вряд ли у них была возможность задаться вопросом, что происходит: люди-тени, почти бесшумно скользившие между поросших чахлыми ветвями стволов, продолжали свой смертоносный обстрел. Что у них за оружие? Неужели многоствольное? Дитрих ни разу не заметил, чтобы они его перезаряжали… Тем временем неизвестные вытеснили оставшихся в живых шведских пехотинцев на дорогу — да, да, ту самую, превратившуюся в грязевое месиво — где они мгновенно потеряли маневр, путаясь под ногами у конных.

— Ложись! Ложись, мать вашу!

Люди-тени подали голос. Дитрих едва не чертыхнулся, когда до него дошло, что говорили они по-русски. Однако привычка подчиняться приказам оказалась накрепко вбита в его натуру. Распластавшись по мокрой земле, он как смог извернулся, чтобы видеть, что произойдёт далее. Четверо людей-теней, всё так же без лишнего шума, подбежали к кромке лесочка, бросили гранаты — а что ещё это могло быть? — в сторону дороги и тоже упали на землю. Четыре разрыва, стук осколков по стволам деревьев, от которого стало не по себе даже бывалому солдату Дитриху. Крики, стоны со стороны дороги, визг раненых лошадей. И снова сухие щелчки выстрелов, частые-частые, словно палит целый мушкетерский полк.

— А ну подсобите, братцы!

— Встать! К заряду! — скомандовал Дитрих, не особо надеясь, что его подчинённые, только начинавшие подниматься с земли, исполнят эту команду. — Скуси патрон!

К его удивлению, русские солдаты подчинились и принялись лихорадочно заряжать ружья — кто где стоял, за деревом в полный рост или за чахлым кустом на одном колене. У него самого за поясом был ещё один пистолет, хотя Дитрих подозревал, что порох на полке давно отсырел.

— Пли! — выкрикнул офицер, взводя курок и выставляя вперёд себя злополучный пистолет.

К его удивлению, вслед за нажатием на спусковой крючок последовал выстрел. Попал или не попал — дело уже десятое. Главное, что солдаты также произвели залп по увязшим в грязи шведам. Сейчас бы поставить багинеты и в атаку, добить хотя бы пехотинцев, но внезапно Дитрих осознал, что врага больше нет.

Люди-тени заметили это раньше него, во всяком случае щёлкающие выстрелы уже минуту как прекратились. Равно как смолкли крики и стоны со стороны шведов. Только бегали раненые или напуганные лошади, в седлах которых уже не было всадников.

— Готовы, — сухо сказал один из неизвестных. — Ни одна зараза не ушла… Местность прочесать, подобрать раненых!

Только сейчас Дитрих заставил себя оторваться от малоприятного зрелища нескольких десятков мертвых тел на дороге и присмотреться к нежданным помощникам. И понял, что ровным счётом ничего не понимает в происходящем. Мешковатые пятнистые мундиры, щитки, привязанные к коленям ткаными на вид ремнями, крайне странные сапоги, лишь до середины голени и со шнуровкой впереди, на голове нечто вроде старинных шлемов, разве только без забрала, зачем-то покрытые пятнистой тканью, а носы и нижняя часть лиц у всех закрыта матерчатыми масками грязно-зелёного цвета, только глаза и видны. Затем Дитрих разглядел, что кафтаны и штаны у неизвестных вовсе не линялые, как показалось ранее, а раскрашены пятнами нарочно. И карманы в самых неожиданных местах, притом явно не пустые. Он поймал себя на мысли, что если такой солдат в лесу затаится под кустом, то вряд ли его можно будет разглядеть даже с нескольких шагов. Весьма разумно для разведки, но что это за полк? Никогда не слыхал, чтобы в русской армии были подобные части.

— Шведский разъезд, уже второй за день, — сказал один из четверых неизвестных, обращаясь к нему лично. — Торопится Карл.

— Простите, с кем имею честь беседовать? — поинтересовался Дитрих.

— Казаки мы, пластуны, — неизвестный стянул с лица тряпку, и стало понятно, что это очень молодой парень, хоть и рослый, не ниже его самого. Ни усов, ни бороды, черты лица жёсткие, и та жёсткость почти граничила с грубостью.

И ещё один штрих — Дитриху не понравился взгляд собеседника. Холодный, пристальный, оценивающий. Такой взгляд бывает у стрелка-штуцерника за мгновение до выстрела.

— Это многое объясняет, — офицер сунул пистолет за пояс и козырнул. — Лейтенант Бутырского полка Дитрих Кауфман.

— Десятник Войска Донского Екатерина Черкасова, — собеседник всё правильно понял и представился в ответ, приложив руку к краю шлема в воинском приветствии. — Рада знакомству, лейтенант.

Дитрих не сразу сообразил, что именно услышал. Краем глаза он видел, что его солдаты опешили и начали переглядываться. Ещё несколько секунд у него ушло на «переваривание» полученной информации.

— Простите, я не ослышался? — от удивления он сбился на родной язык.

— Ни в коей мере, — ответил… вернее, ответила рослая дама, представившаяся десятником. Причём тоже по-немецки. — Давайте отложим объяснения до тех пор, пока не окажемся в более подходящей обстановке… Серый! — крикнула она по-русски куда-то в сторону. — Что там?

— Чисто, — ответил очередной солдат-невидимка. — Сзади никого.

— Я не знаю, какой вам дали приказ, лейтенант, но вы уже поняли, что к чему, — дама снова обращалась к лейтенанту. — Вами пожертвовали ради скрытности марша основных сил.

— Сие есть циничные правила войны, но, увы, в них есть …ratio, — без особого удовольствия ответил Дитрих по-русски. — Что же вы теперь намерены делать… десятник?

— Представить вас сотнику, что же ещё, — совершенно серьёзно ответила дама в странном мундире. — Поторопитесь, лейтенант, мы торчим здесь на виду у всех. Я не уверена, что у нас хватит зарядов на третий бой такой же интенсивности. Сооружайте носилки, забирайте раненых, уходим.

Окончательно перестав понимать, что происходит, Дитрих все же счёл сей аргумент разумным. Кроме того, ему очень хотелось посмотреть на этих странных казаков. Слова дамы-офицера объясняли многое, но далеко не всё. А Дитрих очень не любил, когда ему что-то было не понятно до конца. Он был не прочь задать несколько вопросов этим казакам.

Или кто они там на самом деле.

В лесной лагерь они явились, когда начало темнеть. Дитрих отметил, что люди, представившиеся казаками, устроились весьма грамотно, организовав самый настоящий вагенбург. Сцепленные кольцом телеги по периметру, выпряженные лошади внутри импровизированной крепости, там же, где и подводы с припасами и зарядами. Часовые, стрелки — всё привычно, казалось бы. Но люди… Такие же «пятнистые», как и давешний «десяток», в коем Дитрих насчитал всего семерых, включая и более чем странного десятника. Как и положено, последовал обмен паролями, причем не у вагенбурга, а еще на подступах к оному. Дитрих уже не удивился, осознав, что совершенно не видит часового: ещё бы, если они там все в эдаких мундирах. И это было хорошо. Главное, чтобы и шведы их так же не замечали до последнего.

Палатку сотника он, присмотревшись, определил среди точно таких же лишь по тому, что около нее тоже стоял часовой. Туда входили и оттуда выходили …солдаты? казаки? Бог весть, главное, что именно там, скорее всего, ему и предстояло познакомиться с их загадочным командиром. Попутно дама-десятник распорядилась отправить раненых русских солдат в обоз. «Там подлечат», — коротко пояснила она. Остальных его подчинённых лихая казачка поручила своим людям, и те, насколько мог видеть Дитрих, ненавязчиво, но весьма грамотно рассадили солдат у своих костров. Всех — порознь, хоть и при оружии. И тут же заняли их руки мисками с кашей и ложками.

— Не волнуйтесь, лейтенант, вас тоже покормят, — без тени иронии заметила дама-десятник. — Сначала представлю вас брату.

— Сотник — ваш брат, — понимающе усмехнулся Дитрих.

— Хотите знать, не получила ли я чин по блату? — с некой презрительной ноткой хмыкнула дама, употребив очередное непонятное слово. — Когда поговорите с братцем, поймёте, что это невозможно.

Дитрих пожал плечами: одной загадкой больше, одной меньше — какая уже разница?

Человек, сидевший в палатке, однозначно был кровным братом воинственной дамы: другого объяснения столь великого сходства между мужчиной и женщиной просто не могло быть. Словно Создатель грубыми ударами тесла вырубил их из камня по единому образцу. К слову, сидел он на ящике. На крайне странном ящике, надо сказать: сбитый из досок, выкрашенных всё в тот же грязно-зелёный цвет, он имел на себе некие надписи, прочесть которые не представлялось возможным. Какая-то мешанина из букв и цифр, словно кто-то игрался в тайные записи. Но странность ящика — это была сущая мелочь по сравнению с тем, чему Дитрих уже стал свидетелем. Скудный свет простой масляной лампы не давал рассмотреть всё в мельчайших подробностях, однако восседавший на этом импровизированном табурете субъект уже больше был похож на казака, как их описывали сведущие люди: здоровенный и бородатый, с таким же холодным цепким взглядом опытного стрелка, как у его сестрицы. Но, как и его подчинённые, «пятнистый». Да и оружие у него под рукой… Вот по поводу оружия у Дитриха и возникла масса вопросов, которые он пока держал при себе.

— Присаживайтесь, лейтенант, — сказал бородач, указав на точно такой же ящик у полотняной стены палатки. — Поговорим …в неформальной обстановке, не будем меряться званиями.

Спрашивать, откуда сотник знает его чин, Дитрих благоразумно не стал. Послать вперёд человека с докладом об исходе боя на дороге — любой мало-мальски толковый офицер сделал бы то же самое. Но коллекцию странных словечек, услышанных от ещё более странных казаков, он снова пополнил.

— Могу ли я поинтересоваться, с кем меня свела судьба? — немец присел на подозрительный ящик так осторожно, словно готов был вскочить в любой момент. И брат, и сестра, тихо спровадившие от палатки всех лишних, внушали ему опасения. — Насколько мне известно, казачьи полки, кои государь Пётр Алексеевич призвал на осаду Нарвы, все на месте. К которому из них приписан ваш доблестный отряд?

— Ни к какому, — не стал увиливать сотник, переглянувшись с сестрой. — Мы сами по себе.

— В таком случае вопрос о цели вашего пребывания в этом лесу можно счесть излишним.

— Вы совершенно правы, лейтенант… Катя, скажи, чтобы кашу дали. Три порции.

И снова короткий обмен многозначительными взглядами между братом и сестрой, после чего дама оставила их наедине. Несколько мгновений в палатке царила неловкая тишина — та самая, когда все участники просто не знают, с чего начать, чтобы беседа хоть как-то задалась.

— Спрашивайте, лейтенант, — сказал престранный казачий сотник. — Я готов ответить на ваши вопросы.

— На все? — осторожно поинтересовался Дитрих.

— На какие смогу.

— Вы пришли сюда с юга?

— Из земель Войска Донского.

— Давно?

— Мы здесь с весны. Освоились, изучили местность, наладили снабжение.

— Местные жители?

— Они нелояльны к шведам. Это нас и выручает.

— А оружие, порох? Трофеи?

— Частично.

Последний ответ, сопровождавшийся слегка насмешливым взглядом, заставил Дитриха прикусить язык. Спрашивать, откуда взялось необычное оружие не менее необычных казаков, почему-то перехотелось.

— Имеете ли вы намерение присоединиться к осаде Нарвы, господин сотник? — прокашлявшись, поинтересовался Дитрих.

— Возможно, — последовал ответ. — Обещать не стану, хотя интерес такой есть. Но вы не задали самый главный вопрос.

— О судьбе моей и моих солдат, — догадался лейтенант. — Что же нас ждёт?

— Только одно: вы идёте с нами.

Спрашивать, что будет в случае отказа, Дитрих тоже не стал. Но прощупать почву всё же стоило.

— У меня есть некоторые обязательства перед своим полком… — начал было он, но был самым невежливым образом прерван.

— А у меня перед своим, — жёстко сказал сотник. — Ваши люди наверняка начнут болтать, это поставит под угрозу жизни моих людей. Поэтому вы идёте с нами. Так будет спокойнее всем.

В проеме входа, скудно подсвеченном последними отблесками вечерней зари, возник силуэт: вернулась сестрица. В одной руке она несла вкусно пахнущий котелок, в другой — три миски и три ложки. И, пока она накладывала кашу, Дитрих отметил про себя, что дама не улыбается. Вообще. И, как ему показалось, не проявляет ровным счётом никакого интереса к чужаку. Каша, кстати, замечательная, так готовили русские крестьянки в деревнях, где приходилось квартировать. Ложки были самыми простыми, деревянными. А вот фасолеобразной формы глубокая и узкая миска, в которую казачка щедро наложила ужин, заставила забыть обо всех прочих странностях.

Из чего сделана эта вещь?

На вид материал миски выглядел как очень светлый металл или сплав, но по весу был значительно легче глины, почти как не слишком плотное дерево. Не бывает таких металлов, хоть стреляйте. На всякий случай Дитрих сделал безразличный вид, но именно в этот момент он испугался по-настоящему.

Пусть эти люди и не враги, но неизвестность страшит больше, чем открытая враждебность. Однако и огромная тайна, что окружала этих людей, она ведь не только пугала. Её хотелось разгадать, Дитрих счёл своим долгом найти ответы на все вопросы.

— …Я воюю за свою землю. А вы?

— За интересы своей страны.

— У вас стало традицией воевать за интересы своей страны на чужой земле. Что ж, у нас за последние лет восемьсот выработалась иная традиция — вышибать вас отсюда.

— Вы никак не поймёте, — пленный внезапно рассмеялся. — Нет у вас своей земли, никогда не было и быть не должно. Потому что нет у вас права владеть чем-либо. Вообще.

— Какие знакомые речи. В прошлый раз они звучали на немецком языке. Чем закончилось, помните, надеюсь?

— Гитлера погубили его торопливость и неблагодарность. Вас тогда спасло только это.

— Правда? Может быть, что-то ещё? Только не надо рассказывать мне сказки про Генерала Мороза и «трупами завалили». И я, и вы в курсе реальных исторических фактов, поэтому можно обойтись без пропагандистской трескотни.

— Факты — это ещё не всё. Многое зависит от того, как их подадут. Именно поэтому вы всегда выигрывали войны на поле боя и проигрывали их в умах масс. Для всего мира людоеды — не мы, а вы.

— А кто у нас сегодня «весь мир»? То-то и оно, что вы снова скатились в пропаганду. Что самое смешное, вы сами в неё верите, и даже пытаетесь убедить меня. Гитлер, к примеру, тоже считал, что Наполеона погубила излишняя самоуверенность, а уж он-то учёл все его ошибки.

— То, что вы сейчас со мной разговариваете вместо того, чтобы загонять иголки под ногти, уже говорит о том, что прав я.

— С какой стати?

— Чутьё природного раба, который не поднимет руку на господина. Вы никогда не причините мне вред. Не посмеете.

— А вам не приходило в голову, что я просто не скотина, способная загонять кому-то иголки под ногти? Нет? Ну так выбейте из головы то дерьмо, которое в ней содержится вместо мозга, и попытайтесь немного подумать. Иногда бывает полезно.

— О чём задумалась?

— Об этом немце. Умный чувак. Думаю, быстро догадается, откуда мы свалились.

— Зачем ты ему алюминиевый котелок подсунула?

— Проверка на внимательность. Всё, что надо, он заметил, но виду не подал. Молодец. А по поводу шока — ты нас самих вспомни в первые дни …здесь.

Брат и сестра сидели на ящиках из-под трофейных натовских ПТУРов у входа в палатку, наблюдали последние отблески заката и обсуждали сегодняшнее происшествие. За прошедшие месяцы они действительно пообвыклись в этом времени. Шок после окончательного осознания реальности провала в прошлое давно прошёл. Человек — такая тварь, которая, если не убили сразу, приспособится к любым условиям.

Подавляющему большинству из местных хватало выработанной в самом начале легенды про «казаков-пластунов с Дона». Шведам вообще ничего не рассказывали: после того, как близко познакомились с этими вояками, брать их в плен и, тем более, откровенничать категорически перехотелось. Подданные Карла Карловича, за редчайшим исключением, вели себя просто омерзительно. Русские солдаты и офицеры до сих пор не встречались. Крестьяне… ну, не будем о грустном. Однако сегодня попался интересный экземпляр — умный, наблюдательный, явно образованный по меркам своего времени.

— Наш гость подтвердил предварительные данные: Пётр поверил шведам и увёл часть войска от города, — тихо сказала сестра. — Думаю, это шанс.

— Вмешаться и изменить историю? Не наделать бы хуже, — покачал головой брат.

— На то нам и головы даны, чтобы семь раз подумать, прежде чем за дело браться, — возразила она. — Хотя мы и так уже вмешались.

— Кстати, о дальней перспективе. Твои предложения?

— У нас здесь два пути. Или, как наши предки, ходить «за зипунами», или записываться на службу.

— К Петру?

— Он не хуже других.

— Он же нас досуха выжмет, как только узнает…

— Я именно об этом.

Брат с сомнением посмотрел на сестру.

— Женя, дипломатия — это моя епархия, — негромко сказала она. — Доверь мне переговоры, и я сделаю всё как надо.

— С их отношением к женскому полу у тебя мало шансов.

— Я это тоже учла. Ну как, доверишь?

— Дашка добрая, я хитрый, а ты умная, — коротко хохотнул брат. — Занятно легли карты в нашей семейке.

— Я — циничная, рациональная, жестокая и беспощадная тварь, которой чуждо человеколюбие, — не меняя тона произнесла сестра. — Кому-то же нужно иногда становиться таким, чтобы другие могли позволить себе роскошь быть просто добрыми и хитрыми.

В лагере и на подходах к нему сменились часовые. Да, поздновато уже, совсем стемнело. Пора позаботиться о светомаскировке.

— Гасить костры! — брат поднялся на ноги и отдал приказ.

— Гасить костры! — эхом на разные голоса отозвались в вагенбурге. — Отбой!

…Они «попали» в тот момент, когда захватили у противника серьёзный склад оружия. Ещё удивлялись безалаберности врагов, которые даже подходы толком не заминировали — пара поставленных в спешке растяжек не в счёт.

Собственно, их боевая задача была несколько иной — ликвидировать временный командный пункт противника, где ожидалось прибытие какой-то важной и очень секретной натовской шишки. С этим они управились по плану, сработала инсайдерская информация, подтверждённая внешним наблюдением. Готовились к рейду полмесяца, в режиме строжайшей секретности. В результате и натовская шишка, и командование крупной вражеской части перестали существовать, несмотря на принятые меры предосторожности.

Подразделение и создавалось с самого начала для подобных точечных операций. Отсюда и название — «Немезида». Такие рейды они проводили, что называется, редко, но метко. Обычно «работали» в качестве разведчиков или диверсантов, притом на ответственных «объектах». Но если стоял вопрос о ликвидации представителей вражеского командования, то отправляли только их. Похожие подразделения в обеих республиках можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Уходить пришлось с боем и совсем не теми путями, которые планировали изначально. Впрочем, отход прошёл удачно. Все четыре группы, оторвавшись от преследователей, соединились на условленных координатах, а затем всей компанией выскочили прямо на склад оружия, устроенный в помещениях почтового перевозчика. По всей видимости, «посылочки» прибыли буквально за пару часов до их визита, оттого и не было там ни нормального охранения — полтора десятка небритых типов непонятной полковой принадлежности с жёлтыми повязками на рукавах — ни толкового «периметра», чтобы ни один недоброжелатель не подобрался. Видимо, расчёт был на «быстро привезли, ещё быстрее увезли». Тамошней охраны хватило бы, чтобы распугать местных, но для боестолкновения с серьёзной боевой единицей, «заточенной» на разнообразные диверсии и захваты, какой была «Немезида», этого было явно недостаточно. Да и боестолкновения как такового не было: тихо сняли часовых, остальных накрыли в комнате, где они трапезничать изволили. Всё.

А дальше «немезидовцы» почувствовали себя Али-Бабой в пещере с сокровищами. Здесь действительно можно было снабдить целую дивизию: стволы, гранаты, невероятное количество патронов, «броники» и каски, ПТУРы, с десяток мелких дрончиков, защищённые смартфоны с установленным программным обеспечением для управления беспилотниками, ударопрочные ноутбуки и планшеты, штук пять портативных генераторов, обмундирование, в том числе зимнее, средства наблюдения и связи, маскировочные сети, палатки, «окопные свечи» совсем не кустарного производства, гора консервов и армейских продуктовых наборов, алюминиевая походная посуда, медикаменты… Много натовского, но нашлось и старое советское. Скорее всего, из бывших «стран Варшавского договора». Командир, едва осознав, сколько всякого полезного добра попало в руки, тут же приказал выставить охранение и скинуть данные по шифрованной связи. Такой «клад» оставлять врагу было нельзя: либо, пользуясь моментом, захватывать и вывозить, либо подрывать на месте.

И тут началось.

— Командир, связи нет, — доложила сестра. В первый раз за восемь лет он уловил в её голосе нотку растерянности. — Вообще нет.

Первая мысль — «глушилка». Но когда глушат, не работают даже полевые рации, а они в полном порядке. Однако сигнала действительно нет, ни сотового, ни спутникового. Причём, отказали сразу все девайсы дальней связи. Раз такое дело, то надо подорвать склад, чтоб никому уже точно не достался. Но дальше случилось такое, от чего даже у самых прожжённых атеистов проснулось желание срочно сходить в церковь и поставить свечку. Бетонные стены, крыша и пол склада попросту …растаяли в воздухе. Остались лишь люди и куча ящиков, которая, потеряв опору, начала заваливаться внутрь самой себя. Да и сами они далеко не все удержались на ногах, ухнув с высоты до полуметра прямо на земную твердь, укрытую снегом. Ох, и пришлось же тогда вскакивать и бежать врассыпную, в поисках хоть какого-то укрытия: если бы вся эта куча «железа» взорвалась, мало бы не показалось никому. Опомнились, когда сообразили, что ничего не «сыграло», все целы, их никто не обстреливает. А сидят «немезидовцы» под кустами в каком-то стылом, заваленном снегом лесу. Только здоровенная куча «сокровищ» посреди лужайки свидетельствовала о том, что им не привиделось.

Первым делом, конечно же, окопались, вооружились до зубов, выслали разведчиков и стали ждать новостей. Раз связь не работает, надо действовать по старинке. Когда стали поступать разведданные, и командир, и личный состав подразделения попросту отказались им верить. Этого просто не могло быть. Какая-то глушь. Какие-то солдаты в треуголках и мундирах времён Петра Первого, вооружённые ископаемыми кремнёвыми ружьями. Никаких дорог, магазинов, линий электроснабжения и прочих благ цивилизации. Только лесочки, мелкие бедные деревни и кривые дороги с редкими путниками.

Данные разведки командир перепроверил лично. Даже распорядился активировать и поднять в воздух трофейные дрончики, чтобы оценить обстановку с высоты птичьего полёта. Из этой затеи вышло мало путного, так как из всего комплекта только две штуки были способны летать на приемлемое расстояние и быть управляемыми на обычной радиосвязи. С остальными надо было ещё разбираться.

Дроны засекли на опушке леса скопление людей — опять же в камзолах и треуголках образца начала восемнадцатого столетия. Посланное вперёд звено сумело без лишнего шума уволочь неосторожно отошедшего в сторонку солдатика. Кремнёвый карамультук у него, понятное дело, сразу отобрали, а сам солдатик — пацан лет шестнадцати — так перепугался, что готов был выложить всё, что знает и чего не знает. Вот только его болтовню с трудом понимала даже Катя, а ведь она с её коллекцией иностранных языков была в подразделении штатным переводчиком. Парень всё твердил: «Свенска, свенска армен!» — и тут всё понятно было без лишних пояснений. Но когда ей всё же удалось объясниться с ним при помощи немецкого командного, стало ясно, что «попали» они всерьёз. И, вполне вероятно, очень надолго.

Единственным происшествием, которое одновременно и обрадовало всех, и поставило в тупик, стало появление двух человек, которых меньше всего ожидали увидеть, и даже мысленно простились с ними. Всего двое: молодая женщина и мальчик двенадцати лет, Дарья и Гриша. Полевой хирург и «сын полка», занимавшийся, несмотря на юность, материальным обеспечением подразделения. Вот понимал пацан в этом деле, и всё тут. Оба понятия не имели, как очутились здесь: спокойно занимались своими делами, и вдруг началось. При этом оба находились в совершенно разных местах основной располаги «Немезиды», однако «попали» почему-то рядом друг с дружкой. Так же вместе держались, соорудили шалаш из веток и даже ухитрились каким-то первобытным способом добыть огонь, чтобы согреться. Двое суток держались на клюкве с соседнего болотца, обсуждали варианты выхода к людям, а потом на них наткнулась разведка своих.

Именно Гриша и разрядил всеобщее нервное напряжение. Когда «батя» показал ему гору трофеев и сказал: мол, принимай на баланс, интендант, — парнишка задумчиво окинул ящики оценивающим взглядом, почесал затылок и совершенно серьёзно изрёк:

— А танк вам случайно не выдали, товарищ командир?

Наверное, этот лесок за всю свою историю ни разу не слышал такого дружного хохота.

Али-Баба и сорок разбойников. С сокровищами. В Прибалтике образца марта 1700 года. И смех, и грех.

…Найти общий язык оказалось сложнее, чем нахвататься от пленного мальчишки шведских словечек. Парень просто не шёл на контакт. Но нет такой «скорлупы», которую нельзя было бы пробить.

— Ты понимаешь, что должен сделать командир, чтобы обеспечить твоё молчание?

В ответ — обречённый кивок.

— Я этого не хочу. И командир этого не хочет. Но ради сохранения жизней наших людей он вынужден будет отдать приказ тебя расстрелять. Если, конечно, будешь и дальше настаивать, чтобы тебя отпустили.

Снова молчание, на этот раз сопровождавшееся едва слышным всхлипом: парень совершенно натурально расплакался. Для «века осьмнадцатого» — нормальное явление, мужские слёзы стали расхожим символом слабости несколько позже.

Землянка, вырытая в холодной земле, была утеплена по стенам тонкими брёвнышками, досками и лапником, а на полу уложили пару пустых ящиков, укрыв их брезентом. Здесь и содержали пленного, выдав ему «для тепла» фляжку коньяка и зимнюю куртку из трофейных запасов. Юный швед нацепил эту куртку поверх синего с жёлтыми отворотами мундира и выглядел совершенно феерично, сидя на ящике из-под натовского оружия.

Катя присела рядышком, на соседний ящик.

— Скажи, тебя дома кто-нибудь ждёт? Родители, братья, сёстры? — она задала настолько неожиданный вопрос, что парень вздрогнул, перестал плакать и уставился на неё.

— Матушка и меньший братец, — удивлённо ответил он. — Батюшки уже три года как нет.

— Ты счастливый человек, Юхан, — глухим голосом сказала Катя. — Твоя мать жива и ждёт тебя… Знаешь, я очень хочу, чтобы ты к ней однажды вернулся.

— Я догадался, вы станете предлагать мне перейти к вам на службу, — парень снова шмыгнул носом и уставился в земляной пол. — Но я не могу. Я присягал своему королю.

— Стрелять в своих — это плохо, — согласилась она. — От тебя этого и не потребуется. Мы, как ты догадался, в глубоком секрете. Значит, ты останешься с нами. Не сомневайся, бежать не получится в любом случае, об этом позаботимся. Когда мы исполним задуманное, и наша тайна будет раскрыта, ты сможешь идти куда пожелаешь. Тогда ты уже не будешь для нас опасен. Но и даром есть хлеб тоже никто не позволит… Короче, нашему доктору нужен помощник. Как видишь, тебя никто не принуждает изменять присяге, а лечение болящих и вовсе дело богоугодное. Согласен на такой вариант?

— Я… могу подумать?

— Юхан, я тебе не руку и сердце предлагаю. Ответ нужен здесь и сейчас. Ну?

— Да. Я согласен.

Итак, год одна тысяча семисотый от Рождества Христова. На дворе ноябрь, сырость и шведы.

…Шутки шутками, а появление целого подразделения попаданцев не могло пройти совершенно незамеченным. Когда до шведских командиров мелких гарнизончиков дошли сведения, что в лесах объявились странные люди, они сразу доложились начальству — в Нарву. Там, понятное дело, подумали о разбойной шайке и начали принимать меры. Высланные команды либо никого не обнаруживали, либо, иной раз, бесследно исчезали. Сделав вывод, что исчезнувшие что-то да нашли, генерал Рудольф Горн, командовавший гарнизоном Нарвы, отправлял в те районы целые роты. Те прочёсывали леса и поля во всех направлениях, но ни на что подозрительное так и не наткнулись.

Эта канитель тянулась до лета. Слухи о предстоящем походе русского царя заставляли шведов волноваться, копить припасы и готовиться к обороне. Наличие неуловимой шайки, которая по тёплой погоде совсем обнаглела и начала грабить фуражиров, оптимизма не внушало. Генерал Горн сделал логичный вывод, что шайку кто-то кормит, на одних отбитых у шведов припасах долго не протянешь. Поэтому он решил применить тактику «выжженной земли» — уничтожить деревни, населённые православными ижорами, чтобы лишить разбойников и еды, и разведки, и укрытия.

Лишь месяц спустя до генерала дошло, какую несусветную глупость он учинил. Во-первых, начал свои «зачистки», не дождавшись, пока крестьяне снимут урожай, который можно было бы попутно вывезти в город. Во-вторых, когда его воинские команды, отряженные на уничтожение ижорских деревень, перестали возвращаться, стало ясно, что шведы имеют дело вовсе не с разбойниками. И в-третьих, эти …партизаны сочли действия коменданта Нарвы за объявление войны и сами стали устраивать крайне неприятные сюрпризы. Дошло до того, что лесные «гости» оседлали дороги и перехватывали конвои и гонцов, хоть в город, хоть из города. Причём вне зависимости от количества солдат в конвое и их вооружения исход был одинаков. Лишь два или три раза каким-то смельчакам удалось проскочить незамеченными, да и то окольными путями или на лодке, морем. Так что к середине октября подданные короля Карла Двенадцатого скучали за городскими стенами, изредка делая безуспешные попытки высунуться наружу и пополнить запасы. А когда подошла армия Петра и перекрыла сообщение с морем, «заткнув» устье Наровы, шведам в городе стало совсем неуютно.

Так и вышло, что само наличие «Немезиды» в окрестностях Нарвы образца 1700 года уже изменило известную историю. Здесь шведы не готовились к осаде, спокойно складируя продовольствие и порох, попутно собирая разведданные. Они боялись высунуть нос из города и подсчитывали, на сколько недель получится растянуть имеющиеся припасы. Во всём прочем события шли своим чередом: саксонский король Август, прозванный Сильным за свои физические данные, а не за полководческие успехи, снял осаду с Риги, а стремительная капитуляция Дании позволила шведскому королю начать переброску войск в район Нарвы. Пётр Алексеевич, несмотря на «конфузии» союзничков, всё же решился атаковать шведов в одиночку. Но, положа руку на сердце, бойцы «Немезиды» не верили, что исход битвы будет каким-то другим. Уж слишком аморфной, составленной не пойми из каких лоскутьев была на тот момент русская армия. Рассказ офицера немецкого происхождения это подтверждал. Более того, немец сходу рассказал много такого, от чего у «казаков-пластунов» волосы дыбом вставали. Коррупция, говорите? Вас не было под Нарвой осенью 1700 года.

Часть своих «сокровищ Али-Бабы» четыре десятка «разбойников» давно прикопали в разных укромных местах, с таким расчётом, чтобы и чёрт лысый не мог их случайно обнаружить. Ну разве что как в том анекдоте: «Дедуля, а зачем ты грядки машинным маслом поливаешь?» Часть своего арсенала погрузили на экспроприированные у шведов телеги, и теперь устроили совещание на предмет выработки точного алгоритма действий. Все понимали, что дальше сидеть в лесу нельзя. Стоит разразиться нарвской катастрофе, как шведы её весело отметят, развернутся и попросту задавят «партизан» массой, не спасут никакие ПТУРы. Но и чёткого понимания того, как эту катастрофу предотвратить, пока не было ни у кого.

— Совет в Филях[3], — пошутил командир, окинув оценивающим взглядом своих офицеров и приглашённого гостя — Дитриха. — Ладно. Для начала обрисую ситуацию. Часть русского войска ушла от Нарвы в направлении Новгорода, ослабив блокаду. Одновременно на её прорыв в сторону Нарвы выступил шведский корпус во главе с королём. Численность от восьми до десяти тысяч, по предварительным данным; судя по скорости появления у нас под боком свежих разъездов, идут налегке, без обоза. Наша задача — захватить Карла. Он нужен живым, остальные — по обстоятельствам.

Их здесь пятеро: он сам, трое командиров взводов и немец. Масштаб поставленной задачи «огорошил» не одного только гостя: сержанты, кажется, слегка усомнились в адекватности лейтенанта.

— Ничего себе задачка, — хмыкнул Стас Орешкин, «предводитель дворянства» — диверсионной группы. — Силами нашего подразделения напасть на шведскую армию в восемь тысяч рыл, заарканить короля и уйти с ним на горбу. Колись, командир, у тебя уже есть идея, как это провернуть?

— На марше нам их не взять, зубы обломаем, — согласился Артём. Просто Артём. Просто «ликвидатор». — Разве что «снять» короля снайперами, но он живым нужен.

— На самый крайний случай можно держать в запасе план его ликвидации, — кивнул командир, покосившись на немца. — Хотя лучше взять тёплым. Слишком ценный трофей, чтобы его сходу «двухсотить»[4]. Какие будут предложения, товарищи офицеры?

— Самый лучший момент для выполнения задачи настанет, когда шведы хорошенько увязнут в драке с русским войском, — задумчиво сказала Катя-«разведка». — Причём, не сразу, а когда будут абсолютно уверены в победе.

— Ты пропустила слово «если», — возразил Стас.

— Нет, — Катя покачала головой. — Я слишком хорошо учила историю. Командует герцог де Круа, а это тот ещё …полководец. Я точно знаю, что он сразу побежит сдаваться, его и запомнят только по этому случаю. Во-вторых, некто по фамилии Гуммерт сбежал в Нарву и рассказал генералу Горну много интересного… Знаете этого офицера, лейтенант?

Немец, и без того чувствовавший себя не в своей тарелке, уже открыто сбледнул с лица.

— Да, я его знал, — тихо сказал он. — О том, что он бежал к шведам, ходили слухи, не более того.

— Вы подумали, что мы могли узнать это от пленных. Хорошо. Хотите я назову точный день и час, когда Карл подойдёт к Нарве?

— Если верны мои предположения, кои граничат с безумием, то вам известно гораздо больше, — совсем тихо сказал Дитрих.

— Истина в нашем случае лежит не на грани безумия, а за этой гранью, — совершенно серьёзно сказал командир. — Исходите из того, что вы правы, и не ошибётесь.

— Тогда мне сложно вас понять. Ведь если вы вмешаетесь в предначертанное…

— А мы уже вмешались — одним тем, что мы здесь. И без того изменения в наличии. Вы их не видите, потому что не знаете, как было …раньше. Так что либо мы вмешиваемся по-взрослому и кое-что меняем в свою пользу, либо нас рано или поздно передавят. Какой вариант вам по душе?

— Разумеется, первый.

— Даёте слово, что не разгласите эти сведения никому и ни в какой форме?

— Слово офицера и дворянина.

— Тогда у вас будет своя задача: по сигналу поднять в атаку гвардейские полки — Преображенский, Семёновский или Лефортовский. Достаточно и одного, но если поднимутся все, то будет идеально. Как вы это сделаете, неважно. Главное, чтобы атака началась, когда в лагере шведов поднимется шум.

— Я всего лишь лейтенант, притом иного полка. Как вы себе это представляете?

— Поговорите с гвардейскими офицерами, кого знаете. Время у вас на это будет. Действуйте по обстоятельствам — обещайте, угрожайте, купите их, наконец. Сколько потребуется? Этого хватит?

Командир откинул грязно-зеленое покрывало с длинной лежанки, оказавшейся составленной из двух ящиков. Один из них открыл. Внутри оказался ещё один ящик, черный, по виду металлический, с замочной скважиной, ручкой и кнопками с циферками в крышке. Повозился с замками, открыл, и взору Дитриха предстала солидная куча серебряных монет разной чеканки и достоинства. Пара небольших кошельков лежала отдельно: судя по всему, там держали золото. Но количество монет впечатляло.

— Вы даром времени не теряли, — сказал Дитрих, окончательно утратив способность удивляться.

— Вы же не думаете, что мы нумизматы-любители, — пожал плечами командир. — Деньги не цель, а средство, они тоже могут быть оружием. Берите и действуйте.

— Будет исполнено, — на полном серьёзе ответил немец.

— Теперь озвучу планы «А» и «Б», а потом обсудим подробности, — сказал командир, доставая из кармана добротную шведскую ландкарту Нарвы и окрестностей, на которой уже красовались сделанные красным и ядовито-жёлтым маркерами пометки. — Дорог, по которым может подойти Карл, всего полторы — потому что на одной сидим мы сами, и точно его не прозеваем. С вероятностью в девяносто девять процентов он идёт со стороны Ревеля, чтобы не терять темп…

Минут пятнадцать он излагал оба варианта плана скрупулёзно, по пунктам. А когда закончил свою речь, сержанты принялись обмениваться взглядами.

— А может выгореть, — хмыкнул Артём.

— На тебе зачистка периметра, — кивнул ему командир. — Когда начнётся, валите всех, у кого шляпы в перьях, не ошибётесь. Как только пойдёт замес с гвардией, огонь прекратить. Стас, всё, что взрывается — это твоё. Работать будете по команде «ноль». И чтобы шухер был качественный.

— Принято, — ответил командир диверсантов.

— Катя, у тебя самое ответственное задание — король. Пойдёте четырьмя тройками, твоя основная, три страхующие у Серого, Тимофеича и Малюты. Часовые, адъютанты, штабные — учтите всё до мелочей. Выдернуть тёплым, доставить по координатам, которые я укажу на месте.

— Принято, — ровным голосом ответила его сестра. — Всё как обычно.

— Передать приказы: медслужбе — готовность номер два, обозу — запрягать лошадей. Дозоры вперёд по маршруту и охранение в тыл и по флангам. Всё, совет окончен. Выдвигаемся через час.

Хорошая вещь — прибор ночного видения. Особенно в XVIII веке, когда пистолет с кремнёвым замком является вершиной оружейного искусства, а «на улице» темнотища, хоть глаз выколи. Кто-то назвал бы это читерством, но «немезидовцы» так не считали.

У них — преимущество в технологиях, у врага — в несопоставимой численности. Да и Карл тоже с сюрпризами, история запомнила его как успешного полководца — до определённого момента, конечно, успешного. Пуля весом почти в 35 грамм, пусть и с малой дистанции, тоже убивает наповал или калечит до полной потери боеспособности.

Кто кого?

И на этот вопрос тоже есть ответ: победит тот, кто окажется умнее и хитрее.

Период лесной партизанщины завершился. Они шли туда, где либо изменят историю, либо сложат головы, если враг сумеет грамотно воспользоваться ситуацией. Час «Немезиды» в этом мире восемнадцатого века пробил.