Врата пряностей

Глава 1

Амир стоял посреди шафрановых полей внутри кольца камней. Они окружали Врата пряностей. Клеймо специй жгло ему шею, давая знать о приближении к арке. Рядом переминался с ноги на ногу Карим-бхай: как всегда невозмутимый, нечесаные волосы, всклокоченная борода, на лбу глубокие морщины. Он держал в руке щепотку куркумы.

Амир пересчитал остальных: общим числом сорок носителей. По двадцать – в Ванаси и в Халмору. Они сидели на корточках близ наклонившихся мешков или примостились на коробках, заполненных до краев шафраном, кардамоном и ревенем, а также баночками с медом и шкатулками из палисандра. Дженгара, счетовод, располагался в голове очереди. Он насвистывал старинную мелодию, держа под мышкой кипу бумаг, и даже с двадцати футов было заметно, что его трясет от волнения.

Амир поежился. Никакой опыт не помогает унять нервы, когда стоишь на пороге Врат пряностей. Всегда одно и то же – что в первый раз, что в тысячный.

Врата виднелись впереди – громадная арка на пьедестале, одетая в серый мрамор и древний камень. Фундамент тонул среди лиан, извивавшихся между колоннами и оплетавших их цепкими искривленными ветвями. Но что всегда приковывало внимание Амира, так это закручивающийся вихрем ураган за аркой, как будто в пелене за жидким зеркалом, удерживающим бурю в своей темнице.

Душа восьми королевств сочилась через трещины в камне.

Душа, с которой он не хочет иметь ничего общего.

– Салам, – поприветствовал Карим-бхай одного из човкидаров.

Стражник махнул копьем в их сторону, наконечник оцарапал Амиру локоть. Карим-бхай покорно вскинул руки и продолжил:

– Ты не окажешь любезность сказать, чего мы ждем?

Човкидар пожал плечами и отошел. Амир сжал кулаки, но приставать к нему с дальнейшими расспросами поостерегся. У Врат стояла сегодня дополнительная стража, и даже сам Хасмин, начальник човкидаров, находился близ арки, окидывая исподлобья презрительным взглядом вереницу ждущих прохода носителей.

– Только не говори мне, что именно сейчас пришла весть о набеге Илангована на Ванаси, – шепнул Амир на ухо Карим-бхаю.

Он постарался не выдать напряжение, когда произносил имя самого разыскиваемого в восьми королевствах человека.

– Пусть гоняются за ним сколько влезет. – Карим-бхай явно волновался куда меньше. – Да только в этих проклятых Устами башнях легче найти оброненный стручок кардамона, чем поймать Илангована.

Это должно было несколько поумерить опасения Амира. Но как чашник из Ралухи, как член вратокасты восьми королевств он понимал, что его удача, подобно удаче Карим-бхая, трепещет, словно готовая погаснуть свеча.

Свеча, в которой, если уж начистоту, и так мало воска.

Илангован всегда был источником света для Амира и всей вратокасты. Амиру требовалось, чтобы свет этот теплился и дальше. А еще лучше, чтобы он горел где-нибудь подальше от Ванаси. Разумеется, Амир не был уверен, что Илангован вообще находится в Ванаси: никто не мог поручиться, что знает, где тот бывает, когда его нет в Черных Бухтах. Отступник из носителей был пиратом и почти в той же мере призраком. Зато Амир знал, что одна вещь точно находится в Ванаси – это Яд Ювелира.

И как бы ни хотелось ему повстречаться с Илангованом, время еще не пришло. И придет оно, только если ему, Амиру, удастся заполучить Яд. Такова уж ирония судьбы, преследующая вратокасту, – одно желание перечеркивается другим.

Нет, не если – когда он его заполучит. Яд должен быть в Ванаси. Ради этой уверенности Амир принес в жертву полуторамесячный паек пряностей. Он вдоволь налазился по лианам, доставил достаточно контрабанды и исползал коньки крыш, чтобы удостовериться, что Ювелир и его неуловимый Карнелианский караван поставляют Яд обитателям верхних этажей увитых ежевикой башен Ванаси. Амиру требовалось немного – одна-единственная склянка.

Карим-бхай уловил, должно быть, тревогу в голосе собеседника, обратил внимание, как опустели его глаза, когда голову затуманили черные мысли.

– Эй, пулла![1] Ты уверен, что готов для этого?

– Что? – Амир заморгал. – Ах, ну да. Конечно готов. Ты о чем вообще говоришь, бхай?[2] Я просто обязан.

Он сразу пожалел о вырвавшихся словах. Придавая своим намерениям характер неотвратимости, он причинял боль Карим-бхаю и другим чашникам, не питавшим надежд изменить судьбу или, по меньшей мере, рискнуть ради этого своей жизнью.

Но Илангован этого достиг. Он вырвался на свободу.

Карим-бхай хмыкнул:

– Ты же вроде не хотел быть как отец? Ты во многих смыслах напоминаешь мне Арсалана.

– Вот, значит, каким я выгляжу в твоих глазах – склонным к иллюзиям?

– Это не так далеко от безрассудства, пулла. По мере того как нарастает отчаяние, граница между тем и другим размывается.

Амир усилием воли заставил себя не думать об отце. Он упрямо вскинул голову, посмотрел на проступающие за Вратами пряностей горы и густую лесную поросль на их склонах. В воздухе витали манящий и предательский аромат смерти и обещание темноты. Нет, он совсем не похож на отца. В отличие от аппы[3], он разработал план.

– Ювелир в Ванаси, – сказал Амир. – Я уверен в этом. Яд будет в моих руках еще до наступления ночи, бхай.

– Клянусь Вратами, я очень на это надеюсь.

– Не беспокойся за меня. Просто передай мое письмо Харини.

Карим-бхай, принявшийся чистить шершавым листком зубы, поцокал языком:

– Она станет волноваться, не обнаружив сегодня твоего имени в реестре для Халморы.

– В письме я все объяснил. Ты только устрой так, чтобы она его прочитала.

– Я сделаю то, что делал всегда, – доставлю. Но не забывай, пулла, – предостерег Карим-бхай, – если блюститель престола Халморы проведает, что его дочь читает письма от чашника из Ралухи, дела очень скоро примут скверный оборот и все твои мечты – примкнуть к Иланговану, увезти мать и Кабира в Черные Бухты – пойдут прахом.

Амир слишком часто задумывался о такой возможности, чтобы всерьез озаботиться предупреждением Карим-бхая.

– Она не похожа на других блюстителей престолов.

Карим-бхай рассмеялся в ответ:

– Если бы мне давали по горошинке перца всякий раз, когда высокожителей посещает подобная мысль о себе…

– Нет, она на самом деле не такая. Это не ее слова, а мои. Я ей доверяю. Десять лет – носителем, двадцать лет – в Чаше. Неужто ты считаешь, что мне неведомы тысячи способов, какими высокожители угнетают нас? Думаешь, что после плетей, после вони, после отторжения всеми я раскрыл бы сердце одной из высокожителей, да не кому-нибудь, а принцессе Халморы, если бы не был уверен?

– Ты сегодня много в чем уверен, пулла. – Карим-бхай продолжал жевать листок, массируя при этом челюсти. – Боюсь, как бы эта уверенность не вскружила тебе голову. Для уверенности нужна способность управлять жизнью. А мы? Пулла, мы не из тех, кто способен чем-либо управлять. В нашей жизни только одно постоянно – боль при проходе через Врата.

Амир готов был еще поспорить, – Врата свидетели, он устал день и ночь год за годом слышать от Карим-бхая одни и те же доводы. Но как раз в этот миг цепочка носителей двинулась вперед. Счетовод Дженгара стал насвистывать громче, подавая сигнал к началу акта торговли пряностями. Взгляд Хасмина ощупывал каждого носителя по мере того, как они взваливали на плечи тюки или поднимали коробки, ставя их на голову. Амир закинул за спину свой мешок и побрел, угнувшись, сосредоточив взгляд на пятках Карим-бхая, на иссохшей потрескавшейся коже, покрытой грязью, и перед его мысленным взором мерцала лишь размытая картина уходящего дня.

В какой-то момент Карим-бхай споткнулся, и Амир застонал. Плеть опустилась на старого носителя, и он скорчился, уронив тюк. Тяжело дыша, Карим-бхай опустился на землю. Одной рукой он массировал спину, другой – подтягивал упавший мешок. Над старым носителем выросла фигура Хасмина, и глаза у Амира расширились. На лице начальника човкидаров была ухмылка, от которой у Амира все перевернулось в душе.

– Эй, в этом нет нужды! – воскликнул Амир.

Но Хасмин не удостоил его вниманием, а, подобно хищнику, с упоением наблюдающему за трепыханиями жертвы, смотрел, как Карим-бхай тщится встать и поднять мешок. Под весом шафрана Карим-бхай едва не упал снова. Весь авторитет, весь общественный вес, который заработал Карим-бхай за пятьдесят лет службы, исчез в этот миг, когда он оказался пойман в сети долга. Долг – все, что остается, когда исчезают те крохи утешения, за какие цепляются чашники. Отчаянный момент, когда ты взваливаешь набитый пряностями тюк на плечо – вот единственная неизменность. Это, да разливающийся вокруг аромат специй, понятное дело.

Если бы не мешок на спине, Амир распрямился бы, расправив плечи и вперив взгляд в Хасмина. И плюнул бы ему в лицо, если набрал бы достаточно слюны во рту.

По счастью, ничего этого он сделать не мог.

Ему нужен Яд, а значит, стоит держать язык за зубами.

На секунду Амиру показалось, что Хасмин схватит его и бросит на землю. Или, двинув в подбородок, сломает челюсть.

Неприятная мысль.

Но вместо этого он удостоился плевка прямо в лицо. Плевка смачного, с обилием слюны в хорошо увлажненном теле. Сильного плевка благодаря тренированному движению языка и скул.

Хасмин скорее согласился бы пройтись перед чашниками голым, чем коснуться одного из них. А ударить плетью? Плюнуть?

Эти поступки не вызывали в нем отвращения.

Амир, которому требовались обе руки, чтобы удержать тюк, чувствовал, как слюна стекает по щеке, потом бежит по шее, где находится клеймо специй, но ничего не мог поделать. Даже взгляд начальнику човкидаров прямо в глаза мог быть расценен как вызов.

Дженгара перестал насвистывать. Свисток от Врат заставил Хасмина отвести взгляд. Последовал второй сигнал. Носители шагали дальше. Хасмин харкнул еще раз, на этот раз Амиру пришлось принять в сторону, чтобы обойти плевок, упавший в грязь у его ног. Начальник човкидаров грозно потребовал от носителей держать линию. Легкий ветерок доносил аромат шафрановых полей, стебли травы колыхались, коробочки игриво кивали.

Остальное представляло собой отлаженную как часы работу. Амир шел, стараясь не выказывать излишнего рвения. Обычно он держался в конце очереди – всегда, за исключением переходов в Халмору, где предвкушал встречу с Харини. С остальными доставками он вопреки всему надеялся, что, когда придет его черед, Хасмин его остановит – скажет, что произошла ошибка и уже прошедших носителей достаточно для торга. А он, Амир, может без зазрения совести возвращаться домой.

Вот только за десять лет в носителях ему такая удача ни разу не улыбнулась.

Зато сегодня ему хотелось идти вперед. И молодой человек просил у судьбы, чтобы Хасмин не задержал его. Едва Карим-бхай высыпал щепотку куркумы на завесу и исчез во Вратах, направляясь в Халмору, Амир сделал глубокий вдох и сделал шаг. Голова закружилась, когда вихрь под аркой наполнил ее монотонным гулом. Гулом, отдававшимся в костях. Гулом, визжавшим в ушах так, что не было сил терпеть.

Амир приладил тюк с шафраном, подняв его повыше на плечо. Уму непостижимо, как крохотные волокна или молотые семена могут быть такими тяжелыми, но, набитые в джутовый мешок так плотно, что тот едва не лопался, они давили так, что могли согнуть самую крепкую спину, а Амир едва ли мог похвастать таковой. Он стиснул зубы, но не издал ни звука, когда Хасмин выдавил ему на протянутую ладонь немного мускатной пасты. Это его ключ к Вратам.

Сознание мутилось. Амир не был уверен, пахло от Хасмина апельсином или имбирем. Амма[4] различила бы. Мысли продолжали путаться, Врата мешали сосредоточиться. На спину опустилась плеть, Амир вскрикнул. Один из човкидаров рявкнул, побуждая его двигаться дальше.

Амир с трудом сглотнул и сдержал готовый сорваться с языка резкий ответ. Привратники просто выполняют свою работу, но в присутствии Хасмина норовили стать его продолжением, уподобляясь ядовитым щупальцам, исходящим от безжалостного чудовища.

– Пусть я лучше не узнаю, что ты сбился с тропы пряностей, – прорычал Хасмин достаточно громко, чтобы Амир услышал, после чего толкнул его к ступеням.

Тень Хасмина заслонила все тепло, какое мог ощутить Амир, пока сущность Врат все сильнее вибрировала в его теле.

С трудом дыша под тяжестью норовящего утащить вниз мешка, Амир поднялся на семь ступеней к Вратам. Оказавшись в футе от арки, разжал кулак и влил мускатную пасту в завесу. Зеркало замерцало ярко, задрожало и задергалось, излучая волны жара – прямо как брошенная в кипящую воду масала[5], – прежде чем преобразоваться в рябую тень золотисто-коричневого цвета. Субстанция эта втягивала в себя воздух, как вакуум. Врата действовали. У Амира не было выбора. Он вскинул подбородок и шагнул через порог, предав себя богу пряностей. И как всегда, Врата разорвали его на части.

Этому не подобрать сравнения. Месяц сменял месяц, но у Амира захватывало дух от неуловимого, неосязаемого ощущения – тело будто складывалось и сжималось. Клеймо пряностей на шее жгло и горело, как рана, оставленная огненной плетью. Сознание приходило и уходило проблесками, пока он скользил из слоя в слой в космосе, как назвал это Карим-бхай. Космос. Пустота. Непреодолимое, негостеприимное пространство, оно разделяло два королевства, удаленные друг от друга. И связанные между собой.

Кабир, младший брат Амира, сгорая от любопытства, раз сто за эти годы расспрашивал, каково это. Амир же мог передать свои ощущения только так: «Представь, что тебя сжимают и тянут одновременно со всех сторон, пока не остается никаких иных чувств, кроме боли – резкой, терзающей боли. Ребра складываются. Плоть сдавливается, как шарик тамаринда перед кипячением. И прежде, чем осознание невозможности выжить доходит до тебя, ты оказываешься на другой стороне, в новой земле, как ни в чем не бывало. Только боль остается с тобой, она прячется в визжащих тенях изрубцованного мозга, чтобы остаться с тобой навсегда».

Амир втянул воздух, когда это воспоминание снова вплыло в него. Он обнаружил, что тело сопротивляется новому глотку воздуха. Боль запечатала поры, дыхание перехватило. Он уронил мешок. Агония перехода – к этому он привык. Но почему каждый мускул словно горит в огне? Амир стоял на коленях, безразличный к раздающемуся вокруг топоту.

Он вдруг почувствовал себя таким одиноким без Карим-бхая. Остальные носители тоже страдали, и их недоуменные взгляды выдавали один и тот же вопрос: почему Уста решили помучить их сегодня сильнее обычного? Не наказание ли это? Не раскрыли ли Уста каким-то необъяснимым способом, что Амир сумел, подкупив Дженгару кисетом семян кумина, переместить свое имя из халморского реестра в список направляющихся в Ванаси? Не навлек ли он своим поступком, сам того не подозревая, страдания на товарищей?

Но как при всяком проходе через Врата, боль постепенно отступила. Глаза перестали слезиться, окружающие предметы приняли четкие очертания.

Врата пряностей в Ванаси стояли на земляном кургане, возвышаясь над четвертой башней, и не выглядели такими заброшенными, как в Ралухе. Оказавшись среди сплетения лиан, Амир вытягивал шею, чтобы рассмотреть девять башен вокруг Врат. Каждая из них имела по меньшей мере от трехсот до пятисот метров в диаметре и насчитывала по двадцать этажей. Как скрюченные пальцы, они вонзались в небо. Среди башен не нашлось бы и двух одинаковых, но все в равной степени оказались в плену у леса, из которого вырастали. Подобно перекрещивающимся канатам, между ними раскинулись мосты, соединявшие башни на нескольких уровнях высоты. По переходам сновали телеги, возы, вереницы людей, наполняя висячие базары, мелькали флаги, которые дети вывешивали между этажами, трапами и лестницами, работали приводимые в действие шкивами деревянные подъемники. Все это придавало Ванаси вид непрестанно кишащих жизнью джунглей. И все это неотделимой частью вплеталось в природный гобелен из ветвей и лиан.

Амир резко втянул воздух, позабыв на миг о боли в плечах и в крестце. Далекий аромат муската атаковал его обоняние, но Ванаси было чем-то бо́льшим, чем мускат. Тени в чревах башен нашептывали о причудливых секретах, об алхимии и заклятьях, о приютах хронистов-отшельников, астрологов и мантравади[6], комнаты которых пропахли чернилами и священным пеплом, чьи окна выходили на крышу, чтобы их обитатели могли наблюдать за ночным небом со звездами, сиявшими в Ванаси ярче, чем в любом другом королевстве. Приятным, резковатым, почти бальзамическим был аромат галии, сочившийся из лесного подножия Ванаси. Амир задержался, чтобы подхватить мешок, и следом за другими носителями зашагал к третьей башне.

Ни в одном из восьми королевств не найти такого богатства запахов, как в Ванаси, за исключением разве парфюмерного рынка в Талашшуке. Запахи окутывали Амира, вокруг щебетали птицы, стрекотали сверчки, хрустела под ногами зеленая поросль. Солнце пекло носителям затылки, и Амир, чувствуя себя маленьким и ничтожным, вытягивал шею, стараясь через множество окон заглянуть внутрь башни. По сравнению с башней все выглядели карликами, и среди этих внушительных сооружений Ванаси Амир казался себе равным высокожителям, насколько это для него возможно.

Когда они вошли в третью башню, Амир ощупал взглядом толпу, выискивая признаки присутствия Ювелира и его неуловимый Карнелианский караван. Они должны доставить для него склянку с Ядом. Нужно только с ними встретиться.

Для носителей всегда существовала особенная тропа от Врат до хранилища. Оттуда им предстояло доставить в Ралуху другие мешки, набитые мускатом и мускатным орехом, или ящики, полные до краев пузырьками духов, с ароматами от камфары и мускуса до мастики и загадочного хаоуляна. Иногда это бывали тюки с астрологическими картами и книгами заклинаний, страницами религиозных писаний – для их передачи услугами носителей пользовались неохотно, поскольку, принадлежа к вратокасте, те не имели права их читать. Сегодня, пока они поднимались по лестницам третьей башни, по другой стороне спускались корневики из Ванаси, представители той же вратокасты, как чашники в Ралухе. Название другое, судьба та же. Амир обменялся кивками с теми из корневиков, кого знал в лицо или по имени, с прочими же – короткой улыбкой. Совместно переживаемые страдания не требуют слов – достаточно едва слышного вздоха или шага в сторону, чтобы дать пройти другому – любезность, неприметная для глаз высокожителей.

Избавившись от мешков и ящиков, Амир и другие носители получили примерно час, – это время требовалось счетоводам и купцам из Ванаси, чтобы принять товар, сделать записи в книгах и подготовить обратный груз в Ралуху. Большинство носителей просто отдыхали, привалившись спиной к стене, закрыв глаза и дыша тяжело и прерывисто. Многие спали.

Только Карим-бхай и Амир представляли собой исключение.

Всегда находилось письмецо, которое требовалось доставить адресату в другом королевстве, тайное послание, подарок или проклятие, лекарство или книги, за которые при иных способах доставки приходилось платить пошлину. Нет конца перечню вещей и услуг, которые люди норовят продать за спиной у блюстителей престолов. Перед такими людьми Карим-бхай складывал ладони, кланялся и предлагал свои услуги теневого торговца, имеющего доступ даже к ушам министров во дворце Ралухи, – подобным преимуществом мог похвастать мало кто из чашников.

И поскольку Карим-бхаю не под силу было разнести все заветные предметы чужих желаний в одиночку, Амир сопровождал его, проклиная вполголоса каждый лишний шаг, каждую берлогу или башню, куда приходилось прошмыгивать. Всегда мог подвернуться дополнительный кисет со специями по сходной цене или плохо лежащая безделушка – все годилось ради того, чтобы жизнь семьи в Чаше стала более сносной. Более того, благодаря этим запретным вылазкам перед Амиром открывались все чудеса восьми королевств. И не будь одной из них, он никогда не повстречался бы с Бинду.

Сегодня, как всегда, привычка пришла ему на помощь. Амир выскользнул из хранилища, повязал платок вокруг шеи, чтобы спрятать метку пряностей, и пошел через мост к пятой башне, на висячий рынок.

Базар представлял собой последовательность круглых помостов из досок, окольцовывающих башню, словно браслеты. К мостам крепились платформы с лавками. Обернутые в сетку на манер коконов, они висели под перекладинами, как фонари. Боясь высоты, Амир держался за каждый столб или балку или иногда цеплялся за кого-нибудь из прохожих, когда с закрытыми глазами пробирался через толпу по краю башни. Время поджимало.

Бинду, женщина, снабдившая Амира во время предыдущего его прихода в Ванаси сведениями насчет Ювелира, держала магазинчик дешевых духов на одном из концентрических колец вокруг пятой башни. По пути не было недостатка в поводах отвлечься. Нос Амира улавливал запахи любых растений и приправ, и ему требовалась немалая сила воли, чтобы по прямой протискиваться среди толкотни и многоголосья туда, где располагалась лавка Бинду.

Но когда он дошел до магазинчика, выяснилось, что хозяйки там нет. Вместо нее среди пышных складок сетки восседал мальчуган и с видом обиженным и расстроенным подкидывал и ловил тамариндовый шарик. По его лицу можно было сделать вывод, что его временем жестоко злоупотребляют.

Амир протиснулся под перекладину и примостился рядом с мальчишкой:

– Эй, а где Бинду?

Вокруг громоздились наспех прилаженные полки с духами и маслами, ветер не слишком помогал рассеивать ароматы ладана, мирры и сандалового дерева. Соблазнительные благовония почти отняли у Амира силы, еще оставшиеся после перехода. Он не прочь был бы подремать тут немного.

– Нету ее, – ответил мальчик.

– Это я вижу. Не знаешь, когда она вернется?

– Ты кто такой? – Мальчик хмуро посмотрел на платок вокруг шеи Амира.

Амир облизнул губы и пристально взглянул на мальца. Ничего необычного. Обычный базарный житель Ванаси, из тех, кто с одного взгляда на мускатное дерево способен сказать, когда оболочка плодов начнет лопаться и опадать на землю.

– Я из Карнелианского каравана, – шепотом ответил Амир, прищурив глаза, поджав губы и снисходительно глядя на мальчика.

Если паренек ему не поверил, то сразу этого не выказал. Он продолжал играть с тамариндовым шариком, подбрасывая и ловя его, даже не отводя глаз от холодного взгляда Амира. Но мгновение спустя мальчик запулил ему шариком прямо в лицо и крикнул:

– Акка[7], беги! – Тамаринд угодил Амиру в нос.

Молодой человек повалился бы навзничь, не удержи его сеть. Он повернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как человеческая фигура ринулась прочь по доскам рыночного прохода, расталкивая встречных.

Амир выругался и сердито глянул на мальца, а тот ухмылялся во весь рот, сверкая белыми зубами. Выбравшись из лавки на дощатый мост, Амир стал пробираться через толпу кричащих и торгующихся людей. Ветер обдувал его лицо и трепал волосы. Бинду растворилась в узком потоке покупателей на мосту.

Амир спешил за ней, опасаясь худшего – что она сохранит Яд для себя. Он даже про страх высоты забыл, представив, как вернется в Ралуху с пустыми руками: планам придет конец, а брат Кабир через месяц вынужден будет последовать за ним через Врата пряностей, сгибаясь под тяжестью мешка. Амир мчался по доскам, рискуя на каждом шагу угодить в трещину. Но за пятьдесят лет на висячем рынке в Ванаси не погиб ни один человек. Амир наделся, что не нарушит сегодня эту статистику.

Он бежал мимо продавцов джута, мимо лавок, где велась оптовая торговля травами и пряностями, мимо заготовителей мурайи и торговцев картошкой, через море морковки и сушеных перцев. Затем Амир одолел три лестничных пролета и поднялся на следующий уровень; едва не врезался головой в ноги спускающейся женщине и рассыпался перед ней в извинениях; потом помчался туда, где начинались ряды книг и свитков. Он шарахался от продавцов, обещавших ему скидки на товары. Взгляд его неотрывно был направлен на мелькающую впереди фигуру Бинду в черном шальвар-камизе[8]. Подобная темному фитильку на фоне неба, пронеслась она через рынок и юркнула в башню, где сумрак рассеивало пламя фонарей и свечей сотен форм и размеров.

В их свете Амир остановился перевести дух. Боль в спине усилилась, пришлось ухватиться за шест в палатке, и ее сердитый хозяин стал уговаривать купить бронзовую астролябию, висевшую у него под носом. Столь близкое соседство он явно истолковал как недвусмысленное стремление приобрести товар. Амир увернулся от продавца и снова бросился в погоню за Бинду.

Как он понял, она направлялась к лестнице, вдоль ряда стражников-ванасари. Одеты они были в серое, как башни, которые охраняли, и носили большие, угловатые шлемы, что раскачивались при каждом шаге. В руках у них были дубинки, а в глазах – постоянная подозрительность. Амир готов был побиться об заклад, что привлечет их внимание уже тем, что просто оказался поблизости. О нем доложат Хасмину, и даже тени этой угрозы хватило, чтобы перекрыть ему этот путь. Но от погони он тоже отказаться не мог, поэтому проскользнул между двумя лавками, мимо пустых тележек и шалашей вдоль внутренней стены башни и быстро обнаружил вторую лестницу. Построенная в каменной арке и более узкая, она использовалась слугами и корневиками.

Почувствовав себя в своей стихии, Амир скатился по лестнице мимо растянувшейся колонны, мимо семьи из семи человек, переводящей дух, и оказался на нижнем этаже, откуда через дверь снова попал на окольцовывающий башню базар. Ветер резко ударил в лицо, Амир побежал по деревянному настилу, стараясь сохранять равновесие на досках, наклонившихся к краю, промчался мимо россыпи капусты и свеклы, мимо порубленных на четвертинки тыкв. Потом прыгнул, ухватился за подножие лестницы, подтянулся и взобрался на десять футов, после чего спрыгнул на площадку. Настил задрожал у него под ногами. Амир восстановил равновесие и сердито зыркнул на продавца, обругавшего его за такое хулиганство.

«Прости, чача[9], но я уж как-нибудь в другой раз объясню, как мне некогда». Наконец он обогнул поворот, поскользнулся на доске, прыжками одолел три пролета лестницы до нижнего этажа – и в этот самый момент Бинду выскочила на него с противоположной стороны. Она остановилась перед ним как вкопанная, Амир врезался в нее и сгреб в охапку. Вместе они покатились по узкому проходу вдоль башни. Люди визжали, отскакивая в стороны, продавцы вопили и сыпали проклятиями. Амир вскочил, ухватил Бинду за шальвары и оттащил в сторону. Потом прижал к прилавку пустого магазинчика и, понимая, что на них направлены десятки взглядов, выдавил слабую улыбку.

– Бинду, я по природе вор, – проговорил он, отдуваясь. Каждое слово отзывалось болью в ребрах. – Ну неужели надо было все осложнять? Мы ведь вроде договорились?

Бинду кашляла, ее серебристые волосы выбились из пучка, грудь ходила ходуном. В таком растрепанном состоянии она выглядела ровесницей Амира, хотя он знал, что она по меньшей мере на десять лет старше. Женщина оттолкнула его руку и согнулась, переводя дыхание.

– Они ушли, – выдавила она.

Амир не был уверен, что правильно расслышал.

– Что-что?

– Они ушли, – повторила Бинду, распрямляясь.

Руки она положила на бедра и быстро взглянула по сторонам. Зеваки вернулись к торгу. Рынок снова зашумел.

– Ювелир?

Бинду зажала Амиру рот ладонью:

– Тише, ладно? Клянусь Вратами, ну и шумный же ты. Не здесь. Иди за мной.

– Не пытайся удрать от меня снова. – Амир схватил ее за руку.

Он последовал за ней через рынок обратно в башню. Они пересекли два моста, чтобы добраться до второй башни, отстоявшей от третьей примерно на милю. Оттуда он мог вернуться в считаные минуты. Амир не имел права опаздывать, если не хотел навсегда попасть на заметку к Хасмину и положить конец всем своим мечтам сбежать из Ралухи с матерью и братом. Он возложил так много надежд на Бинду, но той, похоже, не было дела до его забот. Она сама казалась сокрушенной, и Амир мог только гадать, что такое должно было случиться с женщиной-ванасари, чтобы испугать ее до потери рассудка.

Бинду привела его в помещение, по виду мастерскую столяра, где одинокий работник выстругивал доску для резки. Бинду знаком попросила плотника выйти, и тот сразу подчинился. В окно мастерской Амир разглядел первую и третью башни, а в отдалении виднелась половина арки Врат пряностей, ждущая его.

– Ювелир ушел, – безапелляционным тоном заявила Бинду.

Амир не сразу сумел это переварить. Он надеялся, что ослышался тогда на рынке, что, может, ветер сыграл с его ушами злую шутку.

– Что ты хочешь сказать? – пролепетал он с колотящимся сердцем. – Как это – ушел? Он же не… ты ведь знаешь, что его самолично и не могло здесь быть. Он тень, нечто, что существует в воображении людей. Как мог он уйти, если его, собственно, тут и не было?

Бинду положила ладонь ему на щеку:

– Я имею в виду, тамби[10], что он решил не поставлять больше Яда. Ни он, ни Карнелианский караван, которым он заправляет.

– Это невозможно. – Амир хмыкнул. – Не ври мне. Ты хочешь больше шафрана? Или меда? Назови свою цену, Бинду-ки, и я уплачу.

Бинду какое-то время внимательно рассматривала поверхность верстака, потом обратилась к Амиру:

– Пока мы тут разговариваем, верхние уровни девятой башни кипят. Раджа Джирасанда и рани Урганния созвали министров, гильдии и представителей корневиков. Поскольку никто не знает, как выглядит Ювелир, а его караван словно испарился с территории восьми королевств, всем только и остается, что орать друг на друга. Как ни крути, Яд средство более мощное, чем пряности. Поэтому нет, тамби, я не лгу. Мне нет в этом никакого прока.

– Думаешь, это он? – спросил Амир, затаив дыхание. – Илангован?

– Ювелир? – Бинду хохотнула. – Ну уж нет! Я Илангована видела, пусть и мельком. Не верь этим слухам. К тому же Илангован давно уже не показывается в Ванаси. Ему в Черных Бухтах хорошо. В конечном счете сейчас время сбора кориандра.

– Бессмыслица какая-то, – пробормотал Амир. – С какой стати Ювелиру исчезать?

– Может, в этом как раз и дело? – Бинду пожала плечами.

– В чем?

– В стирании смысла. В желании посмотреть, как люди, родившиеся без клейма пряностей, пристрастятся к наркотику, позволяющему безболезненно проходить через Врата, а потом взять и изъять его без предупреждения. Разве не отличная шутка?

– Не знаю, шутка или нет, но Яд ведь не для всех. Люди вроде меня – чашники, корневики – никогда к нему не допускались, так ведь? Я даже один пузырек купить не мог. И никто в Чаше.

Бинду посмотрела на него с обидой:

– Эй, это не только для вашей вратокасты. Очень немногие могли позволить себе Яд, даже вне Корня. Видел, чтобы я купила хотя бы склянку? Да продай я свой магазин и мамины браслеты в придачу, и то не смогла бы набрать на порцию. Когда в последний раз кто-то пил Яд и использовал Врата, не считая королевских особ или членов семей министров?

– Но это должен был быть мой шанс. Я нашел выход на тебя, у меня имелось достаточно пряностей и…

– И ты носитель. Носитель, спрашивающий насчет Яда. Ты сам-то себя слышишь, тамби? Ты скулишь, выпрашивая то, чего у тебя как бы и быть не может.

Слово «скулишь» задело его, как и намек на то, что она с самого начала водила его за нос.

– Яд был не для меня… Я не ради праздного желания попутешествовать по восьми королевствам просил. Врата свидетели, я этим сыт по горло.

– Тогда для чего он тебе понадобился? – Женщина бросила на него цепкий взгляд. – Вернее, для кого?

Амир закусил губу и сразу ощетинился.

– Это мое дело. Я тебе заплатил за сведения про Ювелира. Ты же имела свой интерес – ты сбыла весь шафран, не так ли?

– Да, сбыла, – немедля согласилась Бинду. – Что ты предложил бы мне с ним сделать? Хранить? Меня обобрали бы в первую же ночь. Все до единого тюки, доставляемые вами из Ралухи, идут в восьмую и девятую башни. До базара доходят крохи. Лишь призрак, тень шафрана подает на наши ладони.

«А корневикам и чашникам достается еще меньше», – хотел заметить Амир, но придержал язык.

– Я рассчитывал, что ты исполнишь свою часть сделки.

– Я сделала, что могла, – сообщила тебе сведения про Ювелира. И сведения состоят в том, что его здесь нет.

Амир, привалившись к стене, обхватил голову руками. Он растратил шафран из своего жалованья, пустил в ход заначки из других пряностей, полученных от Карим-бхая в награду за выполнение маленьких тайных поручений, – все, что он тащил в норку ради уплаты Бинду за помощь. Горько чувствовать себя вором, но куда горше – обворованным. Накатило ощущение беспомощности, ярость на систему клокотала в его сердце. Ему казалось, он заслуживает, чтобы хотя бы что-то складывалось по его воле. Заслуживает совсем маленькой удачи. Хотя бы щепотки.

Но разве возможно такое для чашников?

– Значит, всему конец? – простонал он. – Яда нет? Вдруг Ювелир вернется – не через пару недель, так через месяц? Он обязан вернуться!

– Если вернется, я дам тебе знать, – пообещала Бинду. – Но пока рынок высох, тамби. Ни единой капли. Афсал-дина наступит через неделю, и блюстители трона уже откупоривают последние свои запасы, чтобы отправиться в Джанак на сбор урожая и на праздник. Лучше тебе позабыть о том, ради чего тебе понадобился Яд.

– Ты должна знать, если у кого-то есть склянка, – взмолился Амир. – Хотя бы одна.

«Ради моей матери», – добавил он про себя.

Бинду покачала головой:

– Со времени исчезновения Ювелира Джирасанда постоянно устраивает рейды по девяти башням, включая Корень. Выжимает последние капли Яда, занесенные контрабандой, и свозит все в девятую. Но и этого мало. Все злятся, не помогает и то, что угроза Джанаку со стороны Илангована только усилилась. Блюстителям престолов нужно больше Яда, если они хотят направить больше стражников на флот Джанака в качестве подкреплений и покончить с проклятым пиратом. Но и этот план пошел теперь наперекосяк. На афсал-дина блюстители престолов соберутся в Джанаке, чтобы разрешить эту проблему раз и навсегда.

Амир перевел взгляд за окно и проглотил готовую сорваться с языка колкость. Он хотел защитить Илангована, но понимал, что тем самым только ухудшит свое положение. Он переживал, что Илангован, известный умением перетягивать вратокасту на свою сторону, побывал здесь и все испортил. Но теперь ему казалось, что было бы даже к лучшему, окажись этот контрабандист в Ванаси, – тогда Амир мог бы оценить, насколько способен этот человек помочь его семье. Вместо этого Амир положился на Бинду и на туманное обещание насчет Яда. Это явно было ошибкой. Но и верить тому, что Бинду говорит сейчас, тоже не стоило. В глубине души он знал, что Илангована не поймают. Вот уже сорок лет прошло, как вожак пиратов создал рай для беглых носителей, избегая цепких лап Лиги пряностей и всегда опережая ее на шаг.

И хотя методы Илангована могли зачастую показаться сомнительными, Амир не думал, что сумеет найти более подходящий дом для матери и Кабира, чем Черные Бухты.

И для себя самого. Он тоже это заслужил.

Бинду, должно быть, уловила отчаяние, написанное на его лице, и безнадежность в глазах. Она вздохнула и тихонько присвистнула.

– Клянусь Вратами, у тебя и верно все должно быть плохо, если судить по твоей физиономии. Что случилось? Есть возлюбленная из другого королевства, которую ты хочешь тайком ввезти в Ралуху? Я слышала, что есть дайини[11] среди женщин в Каланади, которые привораживают носителей вроде тебя.

– Нет, не возлюбленная…

– А, не важно, хватит с меня. Врата свидетели, я уже поплатилась за свое любопытство. И вся эта возня вокруг Яда – скандал в высоких кастах, а мне не претит видеть чашников, заливающих в глотку склянку-другую, поэтому, может, я и поделюсь маленькой сплетней, дошедшей до моих ушей сегодня.

Амир встрепенулся. Разумеется, исключения должны быть. Он же ведет разговор с Бинду, деловой рани из Ванаси, от которой не укроется ничего в этом чувственном королевстве. Дочерью по духу Карим-бхая. Она обманщица, это верно, но продающая тот обман, какой он желает слышать.

– Кто? – спросил Амир, учащенно задышав.

Лицо женщины оставалось спокойным и непоколебимым. Она медленно протянула к Амиру руку и раскрыла ладонь.

– Если ты вор по природе, Амир из Ралухи, то я среди ванасари крыса по части сделок.

Один ее палец согнулся в приглашающем жесте.

– Ну так отработай сделку, которую заключила прежде! – отрезал Амир. – У меня нет больше шафрана.

Его радовало, что в кои-то веки ему не приходится блефовать. Будь ты чашником, или корневиком, или представителем любой другой вратокасты среди восьми королевств, очень мало кто избегал одержимости пряностями. От потока, шумящего в богатых дворцах и отделанных мрамором особняках, тонкие ручейки стекали на базары, а оттуда в тощие заштопанные карманы низкородных. Семи уровней висячих рынков в башнях Ванаси не хватало, чтобы заполнить чрево одного королевства. Людям требовалось больше. Им всегда требовалось больше.

– Выворачивай карманы, – скомандовала Бинду.

Такая дерзость ошеломила Амира. Эта женщина имеет наглость требовать, после того как ни за что прибрала к рукам его шафран, и тем не менее ему сейчас не оставалось ничего другого, как подчиниться ей. Если она не врет…

Он вывернул карманы.

Выпал пергаментный свиток.

Это был подарок, который Амир забыл передать Карим-бхаю вместе с письмом.

Бинду подхватила пергамент и, не успел Амир выхватить свиток, развязала ленточку. Она развернула его, и глаза у нее округлились: на листе был изображен вид Ралухи с высоты птичьего полета. Врата пряностей среди пышных шафрановых полей, раскинувшееся поселение в форме чаши, дворец на севере, каменные усадьбы и мраморные особняки на западе, рынок между склонов, и на дне долины собственно Чаша. Дом вратокасты.

Бинду смотрела на чертеж, не находя слов. Она облизнула пересохшие губы и моргнула, а потом сложила пергамент и сунула в карман.

– Верни его, пожалуйста, – попросил Амир. – Это подарок для другого человека.

– Ты хочешь услышать сплетню или нет?

– Да, но не за такую цену.

– Эта картинка стоит не один кувшин пряностей, – возразила Бинду, и в голосе ее слышался восторг в предвкушении легкой добычи. – Мало кто в Ванаси знает, как выглядит Ралуха. Эти шафрановые поля…

– Эй! – воскликнул Амир. – Посмотри на себя. Едва ли ты это продашь.

«Знаю, что продашь, – подумал он. – Ты сам поступал так прежде, чтобы добыть еще немного пряностей для аммы».

Бинду печально улыбнулась, и у Амира мелькнула мысль, не видит ли он сейчас настоящее ее лицо.

– Нет, не верну.

Амир сжал кулаки и сделал глубокий вдох. Тонкая улыбка не сошла с лица Бинду. Амир медленно улыбнулся в ответ, как если бы то была игра, в которую никогда не устают играть: этот таинственный аромат обмена, это наследие базара, струящееся в крови каждого мужчины, каждой женщины и каждого ребенка в восьми королевствах. Он не питал сомнений, что у Бинду оказалось в руках целое состояние.

И потому смирился с фактом:

– Ладно, по рукам. Теперь говори, у кого есть Яд?

– Точно сказать не могу и продаю, за что купила. Но на базаре прошел слушок, что Ювелир прекратил поставки после того, как пять дней назад раджкумари Харини из Халморы обманула Карнелианский караван на целый бочонок Яда.