Враг императора

Глава 19 Сентябрь. Окрестности Мценска

…сынишкой.

Ленка… Ей было уже под тридцать; черноглазая, цыганистая, с длинными темно-русыми волосами, тонкой талией и большой колыхающейся грудью, эта молодая женщина хорошо знала себе цену и разбила уже не одно сельское сердце, за что и была однажды побита разгневанными женами механизаторов. Из тех, кого называют – разбитная разведенка, – Ленка выглядела сейчас погано, дюже погано – растрепанные волосы, синяк под левым глазом, накинутая на плечи небрежно застегнутая рубаха.

Чуть позади несчастной почтальонши шагал здоровенный бугай – Серпень. На рябом лице его играла гнусная ухмылка. За руку Серпень вел – точнее сказать, тащил – хныкающего мальчишку лет восьми-десяти – с такими же, как и у Ленки, густыми темно-русыми волосами.

Несчастная, конечно, не узнала Лешку, хотя когда-то совсем не давала парню проходу – и, надо сказать, весьма небезуспешно. Алексей тоже не подал виду, ощутив нахлынувшую на него жалость… Что и говорить, жаль было Ленку, над которой конечно же бандюги гнусно надругались, жаль было и плачущего пацана ее… Жаль. Ну что же – главное, живы, а душевные раны залечатся.

– В лодку! Как сядем – заведешь, – оглянувшись к Лешке, приказал Крыж – худой, но мосластый и жилистый, с синими от татуировок руками, он был в этой троице за главного.

– Сначала этих отпусти! – Алексей кивнул на Ленку с ребенком. – Пусть идут. Потом заведу.

– Ты мне поговори еще! – главарь повел пистолетом. – Смотри, сейчас осерчаю – замочу всех! Ну! – Крыж повернулся к напарникам и негромко сказал:

– Баба пусть чешет, а пацана – в лодку. Что-то не нравится мне этот ремонтник-лодочник.

Серпень, резко оттолкнув Ленку в сторону, швырнул пацаненка в лодку. Тот ударился, заверещал… Бандиты попрыгали в моторку.

Запущенный двигатель пулеметной очередью разорвал тишину. Потом забулькал, заглох… Лешка нагнулся, завел мотор снова. Лодка дернулась, поплыла, а следом за ней, по берегу, рыдая, бросилась Ленка:

– Илья-я-я-я! Ильюшенька-а-а-а-а!

– Мама! – Мальчишка вскочил на ноги – смешной, тонконогий, вихрастый. – Мама! Мамочка…

– Цыц! – Серпень швырнул пацана на днище.

– А ну, к берегу! – глухо скомандовал Крыж. – Глуши мотор….

– Сынок! – Ленка зашлепала ногами по воде.

– Ну ты, дура, – зло бросил главарь. – Забыла, что я тебе сказал? Напомню, не гордый. Пацаненка твоего отпущу… если ментов на хвосте не будет. Если уж что заподозрю – не взыщи. И нечего тут верещать.

– Может, лучше ее… того, – негромко произнес Серпень.

– Того, того! – огрызнулся Крыж. – Раньше надо было! Да и… не люблю я лишней мокрухи… Водила, давай, запускай, поплыли.

– А ведь она ментов наведет, зуб даю, наведет! – не унимался Серпень.

Заработал двигатель и моторка, выйдя на середину реки, уверенно пошла по быстрине. Луна и звезды освещали фарватер, да и вообще, здесь, на реке, ночь казалась светлее.

Лешка усмехнулся: а, может, сейчас вот резко повернуть, перевернуть лодку… Был бы один – так бы и сделал, но теперь ситуация неожиданно осложнилась – пацан, Илья… Теперь за него нужно было беспокоиться.

– А менты, Серпеша, нас и так по всей округе ищут, – выкрикнул Крыж. – Одна у нас надежда – вверх по реке, а там – в леса. Уж тогда никто не словит – уйдем, помяните мое слово – уйдем.

– Ага… – неожиданно подал голос молодой бандит, Пескарь. – И что мы в этом лесу будем делать? Зимовать, что ли?

– А придется, так и зазимуем, Пескарик! – издевательски захохотал главарь. – Все лучше, чем у хозяина чалиться… Тем более – тебе.

– А че я-то? Че я? – неожиданно вскинулся Пескарь.

– А тебе теперь пожизненное светит… за ту парочку!

– Так я не один, не один же! Скажи, Серпень? – Голос молодого сорвался на фальцет.

– Заткни пасть, Пескарище! – угрюмо посоветовал Серпень. – Парня-то ты завалил.

– Зато девку – не трогал!

– Угу, не трогал… Зато ты кого-то другого трогал. Как мальчик-то, ничего? Считай, для тебя взяли! – Серпень и Крыж гнусно расхохотались, а Пескарь сразу заткнулся, лишь обиженно махнул рукой:

– Да ну вас!

Алексею плоховато было слышен весь этот разговор – мешал работавший двигатель, – но главное старший тавуллярий все же расслышал и сделал соответствующие выводы. Выходит, именно эта уголовная троица расправилась с байдарочниками – недаром же на Пескаре девчоночья куртка. Сволочи, одно слово – таких жалеть нечего! Тем более – и Лешка этот тоже давно уже понял – никто вовсе не собирался отпускать ни его, ни мальчика. Порешат. Вот, как пойдут места поглуше, как пристанут к берегу – подаваться в леса – так и порешат, а после столкнут пустую лодку в воду – плыви, наш челн, по воле волн, точнее говоря – по течению… Эх, если б не пацан! Ничего, придется придумать что-нибудь, придется. Интересно, сколько у них стволов? У Крыжа – точно есть. А у Серпеня? Лучше считать – что тоже имеется. И ножи… Наверняка ножи или какие-нибудь заточки. Ладно…

Они плыли всю ночь и все утро, лишь днем, заметив издалека рыбаков, приткнулись ненадолго к берегу. Там, в камышах, и прятались, не выходя из лодки.

– Менты, поди, уже план «Перехват» объявили, – закурив, с усмешкой произнес Серпень. – На шоссейке посты выставили, на вокзале, на автостанции…

– Вот именно – выставили, – обернувшись, хохотнул Крыж. – И пусть они нас там ждут, хоть до морковкина заговенья! А мы – в обратную сторону. Туда – откуда бежали. Лес этот, он на три района тянется – чащи, болота – любая погоня заплутает.

– Как бы нам самим не заплутать. – Пескарь шмыгнул носом и осторожно отвел рукой камыши. – Ну что, поплыли? Кажется, впереди больше нет никого.

– Поплыли, – кивнув, главарь зыркнул глазами на Лешку. – Заводи, парень. Да не стремайся, скоро отпустим вас.

Запуганный пацаненок сидел на дне лодки, обхватив руками поцарапанные коленки и тихо плакал.

Заводя двигатель, Алексей недобро усмехнулся – ладно, сволочи!

Дальше плыли почти что без остановок – по пути никто не встречался, правда, один раз пролетел над головой вертолет, но его вовремя услыхали – спрятались под клонящимися к самой воде ивами. Места прямо на глазах становились глуше, запущенней, лишь изредка попадались стоящие по берегам давно брошенные деревни, уныло черневшие пустыми глазницами покосившихся изб.

Солнце уже клонилось к закату, когда впереди показалось плесо… Знакомое плесо – то самое, где Лешка нашел пустую байдарку. Пожалуй, удобное место…

Алексей незаметно протянул руку к двигателю… мотор забулькал, зачихал и заглох. По инерции проскочив метров двадцать, лодка ткнулась носом в песчаный берег.

– Ну, что там у тебя еще? – обернувшись к Лешке, недовольно зыркнул глазами Крыж.

Алексей виновато развел руками:

– Да вот, двигатель.

– Вижу, что двигатель!

– Опять делать надо. Думаю, с топливопроводом что-то…

– Думает он… А вообще, погодите-ка!

Бандит вытащил из кармана карту – ту самую, выдранную с мясом из атласа несчастных байдарочников, оглянулся…

Лешка деловито возился с мотором.

– Смотри сюда, Серпень, – тыкая в карту грязным кривым пальцем, негромко промолвил главарь. – Видишь, просека? Вот по ней сейчас и пойдем…

– А с этими как же? – шепотом спросил бандит.

Крыж поначалу ничего не ответил, лишь сплюнул за борт. Потом усмехнулся:

– Ты все верно понял, Серпеша! Только – по-тихому, шуметь не надо.

– Я пацана в камыши свожу? – неожиданно попросил Пескарь. – Наверное, он уже писать хочет.

Мерзкая ползучая ухмылочка искривила тонкие губы уголовника:

– А, Илька? Пойдешь со мной?

– Не на-а-адо…

– Пойдешь… Куда денешься?

– Черт с тобой, бери! – махнул рукой Крыж и, понизив голос, добавил: – Лопатку вон, в лодке, возьми – там где-нибудь и закопаешь.

– Понял тебя, Крыж…

Прихватив со дна лодки небольшую лопатку, какую любят брать с собой рыбаки, охотники и владельцы «Нив», молодой уголовник выскочил из лодки и, грубо схватив за руку, вытащил плачущего пацаненка.

Отлично!

Пора!

Увесистый гаечный ключ, пущенный умелой рукою, угодил по затылку Крыжу…

Тот дернулся… и повалился на днище.

Прыжок! Левой ногой в скулу Серпеню! Есть!

Теперь, главное, пацан…

Отшвырнуть ногой Пескаря… подхватить ребенка на руки… Теперь – в камыши, и дальше!

Все произошло, наверное, секунды за три, вряд ли больше. Оглоушенные бандиты не успели опомниться, как Алексей с Ильей были уже в камышах.

– Лови! Лови, гадов! – послышались позади злобные возгласы вперемешку с матом.

Лешка остановился – он этого ждал, и, в принципе, вовсе не собирался бегать от бандюков по лесу, тем более – с ребенком. Место было удобное – камыши росли густо.

– Вот что, Ильюшка, – ты здесь посиди, тише воды ниже травы, – тихо сказал Алексей. – Только не высовывайся, не кричи и не плачь – понял?

– Угу… – Мальчишка испуганно моргнул. – А вы куда, дяденька?

– А я этих уведу подальше… И обязательно за тобой вернусь. Жди!

Хлопнув дрожащего пацаненка по плечу, старший тавуллярий ужом прополз в камышах и, оказавшись в лесу, у ручья, пошарил под знакомым деревом. Ага… Вот она, сабелька! Теперь пора показаться бандитам – а-то они что-то уж слишком долго шарятся в камышах.

Лешка вышел из-за деревьев… И тут же упал – якобы споткнулся. Снова поднялся, нарочито медленно…

– Вон он! Вон он, гад! – обрадованно заверещал Пескарь. – Стой! Стой, гадина, стой, хуже будет!

Лесную тишину, только что нарушенную громкими злобными криками, окончательно разорвал выстрел. Потом – еще один. Просвистели над головой пули.

Ага! Вот уже дошло и до этого!

А пистолет-то у них, похоже, один – у главаря. Что ж, тем лучше. Значит его – первым…

Лешка быстро спрятался в папоротниках, за ручьем.

На тропе показались бандиты. Двое – Серпень и Пескарь. В руке у Серпеня поблескивал вороненым металлом ствол.

Та-ак… Значит, похоже, главарю – кранты. Удачно попал гаечный ключ, вах!

Пропустив бежавшего первым Пескаря, Лешка коршуном взметнулся из папоротников и взмахнул саблей…

Обернувшийся тут же Пескарь округлил глаза от удивления и ужаса, увидев, как, подпрыгивая на кочках, катится по лесной тропинке отделенная от тела голова Серпеня.

Молодой бандит даже не успел понять, что происходит, когда сверкающий клинок пронзил его сердце.

– Ну вот. – Лешка вытер об траву окровавленный клинок. – Теперь можно и отдышаться. Хм, тоже мне – бандиты! Рвань мелкотравчатая.

Пошарив в папоротниках, пистолета так и не отыскал – видать, улетел в ручей. Ну и черт с ним! Нагнулся над трупом молодого бандита… Обыскал, посмотрел рядом – ага, вот он ножичек. Так себе, дешевка, девок только пугать, да и то – малолетних. А что у обезглавленного? О, тут штуковина посерьезней – настоящая финка с наборной зековской ручкой. И лезвие такое… тяжелое – удобно метать. В общем, неплохой ножичек, пригодится колбаску порезать.

Усмехнувшись, старший тавуллярий помолился за упокой души новопреставленных рабов Божьих Серпеня и Пескаря, и сунув нож за пояс, под куртку, насвистывая, отправился за Ильей.

Мальчишка сидел на борту лодки. В обществе ухмыляющегося Крыжа.

Черт! Вот гад-то!

Матерый преступник держал у горла пацана длинную заточку. Ухмыльнулся, глядя на Лешку:

– Остынь, солнышко. И – стой, где стоишь!

Алексей спокойно остановился, старательно напустив на себя самый изумленный вид.

– Ствол брось! Ну?! Иначе ведь проткну горлышко!

Пацан дернулся, закричал:

– Больно, дяденька, больно!

– Да нету у меня ствола, – Лешка развел руками. – Вот те крест, нету! Ну, проверь сам.

– Куртку сними, парень! Медленно!

Пожав плечами, старший тавуллярий снял куртку. Нагнулся, положив куртку в песок… И, выпрямившись, словно сжатая пружина, с силой метнул во вражину нож!

Угодил прямо в левый глаз – рука набита!

Пораженный бандит с плеском упал в воду.

Мальчик громко заплакал.

– Не плачь, Илья! – Подойдя ближе, Лешка весело подмигнул пацану. – Сейчас домой поедем. Точнее сказать – пойдем.

– Там… – плача, произнес ребенок. – Там, в камышах…

Он показал рукою.

Алексей кивнул:

– Подожди…

Побежал в указанную сторону.

Камыши, камыши, камыши… Ага! Вот чьи-то ноги в кроссовках… Парень! На вид – лет семнадцати. Похоже, его убили сразу – ножом в сердце, вон, вся футболка в крови… Та-ак… Значит, где-то рядом должна быть и девчонка…

Лешка сделал круг, пока нашел то, что хотел отыскать. Убитая оказалась голой, истерзанной – если парня убили сразу, то с девчонкой долго забавились. Суки! Сволочи! Нелюди!

Похоронить! Там, у лодки, лопата… Хотя нет. Пожалуй, нужно оставить все как есть – для милиции. Пусть увидят, найдут. Заодно, если повезет, отыщут брошенную в ручей саблю.

Илья все так же сидел у лодки, свесив голову, и тихонько плакал. Подойдя, Лешка погладил мальчишку по голове и присел на корточки рядом.

– Ну что, Илюха? Не пора ль нам домой, а?

– Домой? – Парнишка дернулся и вдруг неожиданно улыбнулся. – В самом деле домой, дяденька?

– Тогда давай в лодку.

В моторке отыскалась еда – тушенка, сгущенка, хлеб, даже банка пива, которую Лешка с наслаждением выпил, едва только отчалили. Плыли весело – Алексей нарочно рассказывал всякие смешные истории – и Илья мало-помалу оттаял, пришел в себя и даже смеялся.

К сожалению, бензина хватило лишь до середины пути, а весел не было, и пришлось дальше пойти пешком, вдоль реки, по рыбацким тропам. Заночевали в стогу сена, а с утра уже впереди, за рощицей, показались на вершине холма белые касимовские трехэтажки.

– Ну вот. – Лешка довольно улыбнулся. – Уже почти дома.

– Ой, – Илья неожиданно шмыгнул носом. – А мама моя как же?

– Да ждет, наверное. Как прибежишь – обрадуется! Я вон с тобой до ручья сейчас дойду – а дальше уж сам добежишь.

– А вы куда, дядя Леша?

– А у меня еще делов полон рот.

Когда дошли до ручья, Алексей тихонько подтолкнул мальчика в спину:

– Ну давай к дому… Мамка уже, поди, заждалась.

Мальчик побежал, но, вдруг остановившись, повернулся и, бросившись к Лешке, с плачем обнял его за шею:

– Дядя Леша, дядя Леша… Если б не вы… вы…

– Ну-ну, не реви, не девка ведь. – Старший тавуллярий и сам почувствовал, как едким перцем защипало глаза. Похлопал мальчишку по спине, провел ладонью по волосам и, чтоб отвлечь от рева, спросил:

– У вас в Касимовке женщина странная не объявлялась? С ребенком.

– Женщина с ребенком? – Илья перестал рыдать и хлопнул ресницами. – Да, была такая. Мама как раз рассказывала, да я и сам женщину эту видал – красивая такая, молодая. Жаль, что сумасшедшая.

Господи…

Вот так вот, не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Что бы еще там, на картофельном поле, спросить у ребят? Давно б уже сыскал своих… давно бы…

– Слышь, а эта женщина… она где сейчас?

– Не знаю. Давно уж ее в деревне не видели, с лета. Милиция, участковый наш, дядя Ваня, разбирался.

– Участковый, значит… Так-так… Ну, ты беги, Илюха!

Помахав мальчишке рукой, старший тавуллярий решительно зашагал по низкому берегу. Срезая путь, снова спустился к реке, попросил перевезти проплывавшего на лодке мальчишку-рыбака.

Поблагодарил:

– Спасибо!

Да, хоронясь за кусточками – вид-то самый босяцкий! – направился к площади с деревянным клубом, почтой и магазином. Чуть в стороне торчали панельные трехэтажки с развешенным на балконах бельем… Интересно, добрался уже Илья до своей мамки? Добрался, наверное…

Дождавшись, когда пройдут мимо две разговорчивые дебелые тетки с кошелками, Алексей обогнул клуб. Желто-синего милицейского «Урала» не было, да и не нужен был пока старшему тавуллярию участковый. Пока не нужен.

А вот школа-восьмилетка – очень даже нужна. И почта.

Вот она, почта… Чем там только не торговали! Отстояв небольшую очередь, Лешка купил на бандитские деньги недешевую шоколадку и десять листков бумаги для принтеров (нарочно брал десять, покупать один выглядело бы слишком уж подозрительно) и шариковую ручку. Потом, уже расплатившись, увидал стоящую на полу за прилавком старую пишущую машинку. Попросил:

– Можно опробовать?

– Да пожалуйста! – Продавщица – объемистая в талии и груди женщина с завитыми «мелким бесом» крашеными волосами – пожала плечами. – Только сами поднимайте – тяжелая! А если вдруг захотите купить, так обращайтесь к Сидорову, начальнику почты – машинка-то у них на балансе числится.

– Сперва посмотрю – работает ли?

Взгромоздив тяжелый аппарат на стоявший в углу стол, Алексей зарядил листок и старательно, одним пальцем, отбарабанил:

«Маршрутный лист»… Ну и чуть ниже забил от балды названия рек, речушек и деревень.

После чего вытащил листок и, поставив машинку на место, громко поблагодарил продавщицу и, заявив, что сейчас же идет искать Сидорова, покинул почту быстрым решительным шагом.

И, оглядевшись по сторонам, направился к местной школе-восьмилетке.

Хорошая была школа, добротная – двухэтажное кирпичное здание, выстроенное когда-то навырост – для все более многочисленных колхозных детишек. Увы, времена те давно уже миновали – и школа стояла полупустой. Не слышно было ни крика, ни гама.

Нет, ребята за углом стояли – курили конечно же.

– Парни, директор у себя?

– Не, ушел уже.

Лешка усмехнулся: ну, ясно – ушел. Не ушел бы, так бы нахально не смолили.

– А в канцелярии кто-нибудь есть? Ну или в бухгалтерии?

– Секретарша, кажется, еще не ушла.

– А как зовут, секретаршу-то?

– Глаша. Глафира Петровна.

– Спасибо, парни.

Поднявшись по парадному крыльцу, старший тавуллярий справился у подозрительно посмотревшей на него технички, где находится канцелярия, и, уловив слабый кивок, тут же потянул на себя обитую дермантином дверь с синей с белыми буквами табличкой – «Директор».

– Здравствуйте, дражайшая Глафира Петровна… Ой!

Лешка сконфузился – «дражайшей Глафире Петровне» было от роду едва восемнадцать годочков. Ну от силы – двадцать. Прелестное, надо сказать, создание, этакий сельский вариант Николь Кидман.

– Глафирочка, умоляю! – Пав на колени, Алексей протянул ей шоколадку. – Я из туристского клуба… Мне б командировку отметить. Тут у вас уже все закрыто – вечер.

– А, так вы турист. – Девушка улыбнулась. – Вовремя пришли – я как раз уже домой собиралась. Вам печать поставить?

– Как обычно! – Алексей широко улыбнулся и, положив на стол «маршрутный лист», попросил: – Глафирочка, вы печать, пожалуйста, вон там, внизу поставьте – мне еще схему нарисовать нужно. Вот, спасибо большое! Доброго вам здоровьица!

– И вам. Не боитесь в походе-то? У нас ведь тут страшные дела творятся – преступники их тюрьмы сбежали!

– Да что вы говорите!

– Вот-вот! Так что вы осторожней будьте.

– Спасибо за предупреждение. Кстати, телефончик местного участкового не подскажете?

– А вон, он как раз недавно заходил, визитки оставил. – Секретарша протянула визитеру маленькую картонную карточку со всеми реквизитами участкового уполномоченного.

– Еще раз благодарю!

Выйдя из школы, Алексей пристроился неподалеку, на старом картофельном ящике и, аккуратно оторвав верх скрепленного печатью листка, корявым почерком набросал:

Неразборчиво подписавшись, Лешка, поплевав на пальцы, размазал печать до столь же неразборчивого состояния и, поставив августовскую дату, быстро зашагал обратно к клубу, с обратной стороны которого и располагалось присутственное место участкового уполномоченного.

Небольшое крылечко, скрипучие ступеньки, свежевыкрашенная деревянная дверь с вывеской «Опорный пункт милиции. Часы приема граждан…».

Заглянув в окно, забранное железной решеткой, старший тавуллярий увидал участкового, прилежно корпевшего над бумагами в свете настольной лампы. Окошко-то выходило на север, да и кусты тут, за клубом, деревья – темновато. Судя по всему, милиционер был один.

А кабинет-то не изменился: все те же конторские столы, телефон, старый компьютер с принтером, сейф, шкаф, на двери – небольшое зеркало, у стены, слева – видавший виды диван, над которым кривовато висел портрет президента, а рядом с ним – большой цветной плакат.

Сунув «запрос» в щель между дверью и косяком, старший тавуллярий отошел на несколько шагов в сторону, огляделся и, найдя подходящий камень, метко швырнул его прямо в вывеску.

Вывеска оказалась крепкой – выдержала, но дверь тут же распахнулась, и выбежавший на крыльцо участковый грозно осмотрел округу. Никого, конечно, не увидал, да зато наклонился, поднял запрос, вчитался, смешно шевеля губами. И, скрывшись в опорнике, захлопнул за собой дверь.

Довольный, Лешка направился обратно на почту, купил телефонную карточку и, найдя висевший снаружи таксофон – новенький, ярко-синий, работающий! – набрал номер опорного пункта.

– Товарищ Бобриков? Иван Иванович? Участковый уполномоченный? Вас беспокоит профессор Тяпкин. Мы вам еще в августе отправляли запрос, с нарочным… Ах, только что получили? Тогда, может быть, устно скажете, а мы зарегистрируем как телефонограмму? Ага, ага, говорите… Нет-нет, подождите, я возьму журнал… Ага, внимательно слушаю! Блондинка, глаза синие, лицо овальное, нос прямой… называла себя Ксанфией? Говорит плохо? Да-да, это она и есть! А ребенок? Что ребенок? Ах, был – да? Они, они… Нашлись, слава богу. И куда вы их направили? Куда-куда? В городскую инфекционную больницу! Господи… Ах, там социальные койки? Ну да, ну да, конечно, в курсе. А кто заведующий отделением? Как-как вы сказали? Быстрицкий? Спасибо вам огромное! Нет, официальный ответ можете оправить позже. Мы его тоже зарегистрируем. Еще раз спасибо! Нет, есть за что. Приятно было поговорить.

Алексей увидел ее в приемном покое – старуху в темной затрапезной юбке и вязаной непонятного цвета кофте, в цветастом, повязанном на голову платке. Увидел – и сразу узнал: продолговатое морщинистое лицо с тонкими, ехидно поджатыми губами, острый, выдающийся вперед нос, над верхней губой – небольшие усики. Запоминающееся лицо. И взгляд. Острый, неприятный, просвечивающий рентгеном.

Старший тавуллярий уже привык в последнее время действовать решительно, хватая быка за рога без особых раздумий; так же поступил и сейчас. Подошел, уселся рядом, поздоровался с широчайшей улыбкою:

– Здравствуйте, Аграфена Федотовна! Как там наш пенек поживает?

– Какой еще пенек? – вздрогнула бабка.

– Да тот, что на Черном болоте!

Лешка улыбнулся еще шире, словно бы вдруг неожиданно встретил родную бабушку. Да так оно ведь отчасти и было!

– Господи! – старуха быстро перекрестилась. – Так ты, выходит, Лешка?!

– Он самый.

– То-то я и чувствую – случилось что-то этакое. Недаром меня в город тянуло – и вот к этой самой больнице. Печень прихватила – думала, гепатит… Впрочем, ладно. Ты зачем сюда, к нам, явился?

– Не за чем, а за кем, – тихо поправил молодой человек. – Семья у меня здесь оказалась. Случайно. Жена с сынишкой. Так что, Аграфена Федотовна, уж помогай, вытаскивай! А уж за мной дело не станет – ты меня знаешь.

– То-то и оно, что знаю. – Бабка опасливо покосилась на Лешку. – Опять саблей грозиться будешь?

– Нет. Только деньгами. Златом-серебром. А сабля, кстати, у меня хорошая припрятана – эфес в золоте, в изумрудах.

– А пенек-то в последнее время маловато деньжат приносит, – вздохнув, посетовала Федотиха. – Надо бы прибавить, кормилец!

– Прибавлю… Куда мне деваться? Ты ж здесь моего… гм… скажем так, брата… все равно, если что, достанешь. Да и кровушка моя у тебя имеется, почти полбутылки. Зря набирала?

– Молодец… – Бабка скривилась. – Это хорошо, что ты помнишь. Так супружница твоя с сыном, они что, здесь, что ли?

– Здесь. На социальной койке. Сейчас за ними схожу… О! Аграфена Федотовна, душа моя, а ты не на машине, часом?

– Машина моя в районе, у автостанции брошена, – ухмыльнувшись, пояснила колдунья. – Полис у меня просрочен, а гаишники тутошние – сущие соловьи-разбойники, ни один заговор супротив них не действует – одни только деньги. Да где ж эстолько деньгов напасешься-то?! Ну… – Федотиха немного подумала и тут же продолжила: – Так и быть, с райцентра я вас в Касимовку подвезу. Только мимо того места поедем, где сабля у тебя спрятана. Та, с изумрудами.

– Ой… Так я ж то место только с реки помню.

– Ничего, милай. Предмет старый, не наш… Почую!!!

И так она это сказала, с такой угрозой, с таким жутким прищуром, что Лешке на миг вдруг стало как-то страшновато. Вообще, это хорошо, что колдунья такая алчная… Хоть за денежки – а все ж поможет.

– Бабуся – озолочу!

– Хочется верить… Ты кем… там-то? Боярин, что ли?

– Выше, бабуля, выше! Почти что князь. Только не у нас, а в Царьграде.

– В Царьграде! – ошеломленно повторила колдунья. – Эко тебя занесло-то!

– Так что деньгами, можешь поверить, располагаю… Ладно, хватит болтать! – Алексей решительно поднялся с банкетки. – Где встретимся?

– В двадцать ноль две электричка. Не опоздайте – я вас до утра дожидаться не буду.

Отвлечь гардеробщицу и позаимствовать висевший на вешалке белый халат было для старшего тавуллярия такой мелочью, о которой не стоило и говорить. Халат пришелся впору, сидел как влитой. Прежде чем явиться в больницу, Лешка зашел в парикмахерскую и на рынок – привел себя в порядок, прикупил джинсовый костюм, рубашку и стильные лаковые туфли, так что выглядел сейчас вполне презентабельно, действительно чем-то сильно напоминая молодого интеллигентного врача-интерна.

Разобравшись с указателями, поднялся на второй этаж, улыбнулся дежурной медсестре на посту – суровой и неприступной, будто железная дева:

– Быстрицкий у себя?

– У главного… А вы, собственно, кто?

– Новый интерн.

– А-а-а… – медсестра на глазах подобрела. – Так вы присаживайтесь, подождите. Хотите чаю?

Медсестричка явно проявила к незнакомому доктору охотничий женский интерес. И сейчас вовсе не стоило лишать ее определенных надежд.

– Я бы охотно! Тем более – с вами… Только вот ребенка одного на рентген отправлю. Что-то мне его снимки не нравятся.

– Ребеночка?

– Ну, того, что с той – немного не в себе – женщиной.

– А! Понятно. Сейчас их приведу… Да, чайник-то ставить?

– Конечно, ставить. Вас, кстати, как зовут?

– Марина.

– А я – Алексей. Очень приятно.

– И мне…

Лешка сразу узнал своих, едва медсестра вывела их из палаты. Даже в убогом больничном халате Ксанфия выглядела королевой! А вот и Сенька – ничего, веселенький такой… впрочем, чего ему грустить-то? Мама-то ведь рядом.

– Идемте! – жестом показав путь, Алексей поспешно отвернулся.

В такт шагам стучало сердце.

Коридор.

Лестница. Снова коридор. Выход – стеклянные двери.

Никто даже и слова не сказал, настолько уверенно и непоколебимо держался Лешка. Лишь оказавшись в больничном саду, обернулся и, кивнув на скамейку, бросил по-гречески:

– Посидим…

Уселся.

Сенька, обрадованно засмеявшись, бросился к нему на колени.

Ксанфия вспыхнула:

– Арсений!

Мальчик обернулся:

– Мама, это же батюшка!

– Какой еще батюшка?

– Наш!

– Ого! – едва сдерживая слезы, хрипло хохотнул Алексей. – Гляди-ко, признал!

Начался дождь.

Они вышли из электрички, счастливые, как, наверное, никогда, и, не обращая внимания на дождь, пошли по перрону, держа за руки Сеньку. Люди оборачивались на красивую молодую женщину в сером халате и шлепанцах.

А супругам было все равно!

Пусть нелепый халат, пусть шлепанцы, пусть дождь!

Бабка Федотиха нагнала их у выхода в город.

– В первом вагоне ехала, – исподволь оглядывая Ксанфию, пояснила она. И, усмехнувшись, добавила уже чуть тише: – Теперь понятно, почему тебя обратно не тянет… Ладно, сейчас поедем… Господи…

А машины-то не было!

Вот уж загадка – и кому могла понадобиться старая бабкина «Таврия»?

А Лешка, кстати, уже догадался – кому. Вспомнил тот странный сон, что приснился ему еще в узилище, перед предъявлением обвинения в заговоре. Вот уж, действительно, сон в руку!

– В милицию заявить, что ли? – озабоченно причитала колдунья.

– Да было бы о чем заявлять! – рассмеялся Лешка. – Купить другую, да дело с концом.

– Ага, купишь тут, на пенсию!

Ага, на пенсию…

– Я пойду, поспрошаю…

Для виду походив минут пять, Алексей подсчитал оставшиеся деньги – на такси до Касимовки вполне хватало. На такси и подъехал, высунувшись из двери, махнул рукой:

– Садитесь! А красную «Таврию», Аграфена Федотовна, люди на касимовской дорожке видели. Так что, в Касимовке ее искать надобно, в Касимовке, наверное, кто-то из местных позаимствовал – до дома добраться.

– Да, – сухо кивнула бабка. – Ворюг там хватает. Надо же – и заговоры не помогли!

– А на что заговоры-то были? На нездоровье или падучую?

– На казенный дом!

– Вот оно как!

По ветровому стеклу хлестал дождь, урча, работали дворники, и пожилой таксист старательно объезжал лужи. Огни городской окраины остались далеко позади, асфальт давно перешел в грунтовку, по обеим сторонам которой бежали угрюмые ели и сосны.

– Ну-ка, останови-ка! – внезапно попросила Федотиха.

– Что, приспичило, что ли? – хмыкнул таксист. – Сейчас во-он тут, у полянки, приткнемся.

– Идем! – Выбравшись из машины, старуха повелительно позвала с собой Алексея. Принюхалась: – Чую! Ой, чую! Там!

Она показала пальцем в черноту дождливого леса:

– Думаю, во-он по той тропке.

Попросив водителя подождать, Алексей поцеловал Ксанфию в щеку и быстро зашагал вслед за колдуньей. К его удивлению, идти пришлось недолго – впереди отчетливо шумела река. Федотиха вытащила карманный фонарик – запасливая! – включила. Острый луч тут же выхватил из темноты… отрубленную человеческую голову. Серпень! А вон там, у ручья – его тело. И труп Пескаря.

Старуха обернулась с ухмылкой:

– Вижу, ты тут уже поработал! Это кто здесь?

– Бандиты.

– Ладно, черт с ними. Ну, что стоишь? Лезь в ручей – чую, там сабелька-то.

– Ну, дня не дождаться…

Сняв туфли, Алексей закатал джинсы…

Сабля отыскалась быстро – не так уж тут глубоко и было. Вытащив, Лешка любовно погладил сослуживший верную службу клинок и протянул бабке:

– На! Владей. Изумруды можешь выковырять.

– Уж не беспокойся, соображу, что делать… Гляди-ко, не обманул! И впрямь – изумруды. Ну теперь бы еще машину отыскать…

– Отыщем, бабуся! Даже не сомневайся!

И снова замелькали по обочинам сосны и ели, и забил в лобовое стекло дождь. Правда, теперь все это длилось недолго – впереди уже показались тусклые огни Касимовки. Осторожно миновав глубокую лужу, такси подъехало к клубу и остановилось уже по требованию Алексея.

– Ты чего? – удивилась Федотиха. – Нам же дальше.

– А глянь-ко, Аграфена Федотовна, за угол – не твоя ли машинка там?

Старуха присмотрелась:

– Господи! Никак и впрямь моя! А ну-ко…

Выскочив из машины, старуха побежала к «Таврии». Запричитала обрадованно – целая машина-то, даже не побитая.

– Аграфена Федотовна, у меня к тебе еще одна просьба будет. Так, пустячок.

– Чего еще?

– Ты к участковому зайди. Вон, видишь, окошко светится.

– И что с того, что светится? Чего мне к нему ходить-то?

– Так машину забрать… Ну и заодно уж… Там парнишка должен один ночевать, так ты скажи – мол, племянник твой, ты ему машину сама дала… А доверенность он забыл. Договоришься с участковым-то?

Любовно погладив «Таврию» по капоту, бабка махнула рукой:

– Да уж слажу.

Вернувшись в такси, старший тавуллярий подмигнул супруге и, покосившись на сладко спящего Сеньку, попросил у водителя листок бумаги и ручку. И быстро написал о бандитах и убитых ими байдарочниках. И о Ленке с Ильей.

Поблагодарив таксиста, вышел: бабка Федотиха уже спускалась с крыльца, а за ней… за ней – Лешка! Сонный, но довольный. Еще бы!

– В последний раз прощаю, гражданка Иванькова! – выглянув из-за двери, пригрозил участковый. – В следующий раз оформляйте доверенность по всем правилам. И в страховку молодого человека не забудьте вписать, не знаю уж кто он вам – племянник или двоюродный внук… Эй, парень… Алексей! Если тебе ночевать негде, так милости прошу – оставайся здесь. Диван есть, чай с булкой найдется.

– Спасибо, Иван Иваныч, – обернувшись, поблагодарил юноша. И, улыбнувшись, добавил: – Есть у меня тут одна знакомая девушка…

– Ну если девушка, тогда понятно! – Милиционер со смехом развел руками и захлопнул дверь.

– Алексей, здравствуй! – Старший тавуллярий нагнал парня за углом.

Лешка обернулся:

– Здравствуйте. А вы кто?

– Неважно. Вот… – Алексей протянул юноше листок. – Утром участковому передай… Впрочем, нет, лучше я сам под дверь подсуну. Удачи! Смотри, с девками поосторожней.

– Да кто же вы?!

– Вспомни… Мы ведь уже встречались как-то. А в общем, посмотри в зеркало.

– Господи! Неужели…

– Пока, Лешка. Удачи!

– И вам… тебе… Ой, спасибо!

– За что?

Юноша усмехнулся:

– Так я и поверил, что бабка Федотиха сама по себе решилась вдруг проявить благородство!

Алексей негромко рассмеялся:

– Смотри-ка, сообразил. Ладно, бывай.

Крепко пожав друг другу руки, оба Алексея разошлись. Тот, здешний, направился… гм-гм… к одной девчонке, ну а старший тавуллярий – к такси, где его ждали свои. Господи, наконец-то он их отыскал. Своих…