Вперед в прошлое 8

Глава 11 В тихом омуте

На рынке ничего не изменилось, как будто и не было вчерашнего налета. Сновали покупатели, изобиловали продавцы, рычали моторами приезжающие и отъезжающие машины.

Было начало четвертого. Сбавив скорость, я повернул к стоянке и медленно покатил к центральному входу, где на ступеньках торговал валютчик Павел.

Народ тёк сплошным потоком, и я издали не заметил Павла. И когда встал у ступенек, не нашел ни его, ни напарницу. Все-таки он пострадал от быков! Ну еще бы, валютчик — лакомая добыча, кошелек на ножках, как его не потрясти?

Была надежда, что беспредельщики заходили на рынок не отсюда, а через пассаж, тогда могли и не тронуть его. Но получается, что нет. Скорее всего, они еще в субботу или пятницу провели разведку, разнюхали, где самые лакомые точки, и нагрянули сразу туда.

А дальше — ствол к виску и: «Деньги или жизнь». Вот на такие случаи Павлу и нужен напарница. Видя, что запахло жареным, она сбежала с деньгами… Или не сбежала, когда жизнь босса, а возможно, не просто босса, но и любовника, под угрозой? Неважно. Важно, что его избили, и теперь он или в больнице, или отлеживается дома. Только бы ничего серьезного!

Или он просто в туалет отлучился? Ага, «каждому, каждому, в лучшее верится».

Всегда, в обеих реальностях и жизнях, меня раздражало фаталистическое «что ни делается, все к лучшему». То, что случилось с валютчиком, как это цинично ни звучит, к лучшему. Для меня. Он наверняка захочет поквитаться с обидчиками. Уверен, у него есть выход на людей, которые еще больше желают знать, где найти «славян». И провести с ними задушевную беседу с паяльником.

Но на всякий случай я пятнадцать минут побродил туда-сюда, потом еще десять. Валютчик так и не появился, и я покатил домой, мысленно раскачивая маховик грядущих событий. Объявлена самая настоящая война. Очень хотелось бы узнать, шантажировали ли славяне братьев Войтенко, или, показав на что способны, они будут разговаривать с позиции силы?

Насколько серьезная сила — братья Войтенко? Они часть преступного синдиката, или простые предприниматели? Если второе — очень плохо. Для противодействия «славянам» нужны такие же отморозки или менты. В идеале — сплотить преступность вокруг общей угрозы.

Но как я это сделаю? Подойду к охранникам на рынке и скажу: «Дяденька, я знаю, кто злодей и где его искать»? Тупо, мне не поверят и дадут пинка под зад, я бы на их месте так и сделал. Плохо, что время играет и против меня, и против местных бандюков. Остается надежда, что менты сработали грамотно и все рассказали, кому надо…

А значит, надо предупредить наших, чтобы во дворе не собирались: могут быть разборки с перестрелкой.

Потому первым делом я зарулил во двор Илюхиного дома, чтобы разогнать наших, тусующихся в ясную погоду на детской площадке.

Там было пусто: то ли друзья еще не собрались, то ли посчитали, что погода недостаточно ясная. Потому я прибежал к Илье. Меня встретил кот Маклауд, потерся о ногу и зашагал в кухню, гордо вздернув хвост и демонстрируя, что он самец, а не дефабержированный просто кот.

Ян прибежал обозначить себя, но с нами не задержался — уселся за стол, где лежал разобранный радиоприемник, принялся читать пожелтевший от времени журнал. Этих журналов у него была целая куча.

Мы с Ильей расположились в кухне, я закрыл дверь, поделился увиденным на рынке и предупредил, что возможны разборки, потому собираться во дворе нежелательно. Напомнил, что о моем разговоре с отцом, как прижать рейдеров, надо молчать. В нем я уверен, в остальных — не особо. Не потому, что не доверял друзьям, а просто кто-то мог сболтнуть по глупости, и распространится слух, что я воюю с бандитами. А если на них наедут, с меня могут спросить. Или — с Каретниковых.

В кухне стекла уже вставили, а в зале окна все еще были заколочены фанерой.

Вспомнив про грядущий ураган и снижение температуры до — 10, я спросил Илью:

— Когда думаете застеклить всю квартиру? А то что-то подозрительно долго держится тепло, как бы норд-ост не случился. Если денег нет, могу одолжить.

Илья мотнул головой и ответил:

— Деньги есть, времени у родителей нет. Да и рановато для норд-оста, сам знаешь, что обычно они зверствуют зимой и в марте. — Илья смолк и посмотрел так, словно хотел что— то спросить, но не решался, помолчав полминуты, он проговорил немного виновато: — С понедельника каникулы. Что думаешь делать?

Интересно, куда он клонит?

— Я с дрэком поговорил, он дал добро на покраску спортзала. Два дня уйдет на это.

— А потом? Торговать будешь? Телохранитель нужен?

В субботу Илья круто заработал, видимо, ему понравилось иметь карманные деньги, вряд ли его впечатлило хождение за мной хвостом или прокуренная электричка.

— Нужен! — улыбнулся я. — Поедем осваивать новые территории!

Илья блеснул глазами. Приподнял уголки губ.

— Скорее бы в спортзал! А то собираться негде — тоска!

— Все равно это будет не то, — вздохнул я. — Три раза в неделю по два часа, да под надзором. Надо что— то свое.

— Насмешил, — грустно заметил Илья.

— Увидишь, — улыбнулся я. — При любом раскладе, даже если вернем базу, к лету у нас будет свое убежище.

Друг посмотрел на меня удивленно, но сказал:

— Сложно представить, как ты это сделаешь. Но раз говоришь, значит, все возможно, и я в тебя верю.

— Не представляешь, как важно, когда кто-то в тебя верит! — Показалось, что донеслись шаги и скоро придет Ян, я покосился на закрытую дверь. — Спасибо. Знал бы ты, как трудно нести этот груз одному!

Илья на миг оцепенел. Другой бы не заметил этого, но я знал его слишком давно и понял, что он смутился.

Ну а напоследок я попросился к телефону и позвонил Наташкиному Андрею, не особо рассчитывая его застать. Однако трубку взяли.

— Андрей? Это Павел…

— Привет! — радостно воскликнул он, и сразу представился как вживую — большой, лохматый, добрый, как овчарка— комондор. — Я сходил ко Льву, он реставратор, мы о нем говорили. В общем, он готов нас принять у себя дома в 21.00, со вторника по воскресенье, но не позже 22, у него режим. Как у тебя прояснится, дай знать.

— Спасибо. Сегодня-завтра скажу.

Мы распрощались. Опять нужно вечером надоедать Каретниковым, звонить бабушке и просить позвать Каналью.

Мама обещала узнать, как провести телефон, надо ей напомнить, а то никаких сил нет! Ни дела не решить, ни с дедом не поговорить. Сегодня ближе к ночи надо связаться с Канальей, который обещал меня подстраховать и заодно отдать мою долю, заработанную за эти дни.

Бедный Каналья! Он совсем на разрыв. Магазин, поездки с бабушкой на вокзал, которые отнимают большой процент его заработка. Как бы это решить?

И тут меня осенило. Я сам могу возит на вокзал товар! Если куплю мопед «Муравей»! Правда, гаишники будут прессовать, но я за город, где они пасутся, не поеду.

Мы с Ильей спустили во двор мопед, стоявший на лестничной клетке у его двери. Поболтали немного, и я покатил домой. Сегодня, наверное, наконец никуда не поеду. Буду вести растительное существование, точнее, существование разумного растения. Химию повторю, займусь образованием. Боря жаловался, что алгебру не понял, и Наташка на нее же жаловалась. Ну а как понять, когда Инночкины познания ничтожны? «Третий раз объяснил, сам понял, а они — все никак».

Когда я приехал, все были дома, и в квартире царило какое-то нездоровое возбуждение. Наташка забрала на кухню магнитофон и, подпевая Мадонне, жарила, видимо, блины — аромат стоял на весь подъезд, перебивая запах соседского борща.

Боря, уйдя в прострацию, сосредоточенно рисовал и ни на что не реагировал. Мама носилась по дому, как ужаленная, ее голова была замотана полотенцем, а из-под него выглядывал пакет. У меня было ощущение, как у маленького самолета, попавшего в турбулентность, я аж растерялся и забыл, что хотел сделать.

Мама остановилась напротив меня, взбудораженная, с блестящими глазами, и проговорила:

— Ты просил узнать насчет телефона. Нужно прийти, написать заявление, и нас поставят в очередь. — Она помолчала и добавила: — Но говорят, в плане нет телефонизации нашего дома, так что можно ждать своей очереди годами, но… — Она замолчала и требовательно посмотрела на меня.

— Взятку хотят? — догадался я.

Мама закивала и сделала грустное лицо.

— Сколько? — спросил я.

— Много. Сорок тысяч!

Я стянул берцы, повесил олимпийку на крючок, посмотрел на тумбочку, представляя там телефон.

— И как быстро они подключат телефон, если заплатить? — поинтересовался я.

Думал, месяц придется ее дергать, чтобы она сходила в «Ростелеком», а это случилось в течение несколько дней. В лесу кто-то сдох? Земля сошла с орбиты? Свистящий рак охрип на горе? Что с ней случилось? Я слушал, и ушам своим не верил. В чем же подвох?

— У нас нет таких денег! — всплеснула руками мама. — Еще проще поставить параллельный с соседями телефон. Если они согласятся, пять тысяч — и аппарат будет у нас. Но мы будем слышать их, а они — нас. Ну, или подключиться через блокиратор…

— Нам это не подходит. Только собственный номер. Так все— таки, как долго его будут подключать?

— Неделю— две, — ответила она.

Я не удержался, спросил:

— Ты сама это узнавала?

Ее щеки вспыхнули, она отвела взгляд.

— Нет. Рассказали на работе. Тоже хотели телефон, но сорок тысяч…

— Значит, пойдем писать заявление, — потер руки я.

— У нас нет таких денег! — повторно воскликнула мама.

— Есть. Дед обещал прислать, чтобы он мог звонить нам, когда захочет.

— Он с ума сошел?..

— Он на фруктах столько зарабатывает за три дня, — успокоил ее я. — А мы — единственные его близкие люди. Кстати, он звал нас в гости на Новый год, я пригласил его ответно. Надеюсь, ты не против.

Мама успокоилась, что ей не придется тратить деньги, задумчиво посмотрела на свое отражение в зеркале, улыбнулась себе. Впервые вижу ее такой сияющей!

— Давай завтра в пять напишем заявление? — предложил я и приготовился, что она начнет изворачиваться, потому что ей лень после работы куда— то ехать.

— Давай! Сегодня уже никак.

— Ты куда— то собралась? — предположил я.

— Да, — просияла она. — В театр! В честь дня рождения завода.

Она снова согласилась слишком легко, и я опять заподозрил, что в чем-то меня обманывают. Решив вопрос с мамой, завороженный ароматом блинов, я пошел на кухню. На скрип двери Наташка обернулась и кивнула на три тарелки:

— Молоко прокисло, мать и напрягла меня. Вот просто блины. Это — с картошкой, это — с мясом. Сметана в холодильнике, бабушкина.

Я уселся за стол. Минут на десять мир перестал существовать, я уплетал блины за обе щеки, готовый урчать, как голодный кот.

— Гастрономический оргазм! — заключил я, вымазывая сметану последним блином.

Наташка рассмеялась, перевернула очередной.

— Хочешь поджаристый, чтобы хрустел?

— Ну что ты делаешь! Я же лопну!

— Так сделать? — Обернувшись, сестра подмигнула.

— Моя смерть будет на твоей совести, но — да, да, ДА!

Положив мне в тарелку обещанный блин, она выключила газ и села напротив, подперев голову руками, заговорщицки прищурилась.

— Мать, похоже, на свидание собралась. Мужик у нее появился!

— Она сказала, в театр… В будний день разве есть спектакли?

— Специально для них — есть! Я не играю там, это старая постановка. Но ты посмотри на маму! Она же вся светится. Я ей волосы покрасила хной. Руки, вот, не отмылись.

Наташка показала руки, все в ржавых разводах.

Почему-то было трудно поверить, что у мамы появился сердечный друг. Я-взрослый погиб в сорок шесть лет, и я отлично помнил мои-его романы в столь преклонном возрасте. Мало того, дед (ДЕД!!!) — тот еще ходок! Но все равно про маму — не верилось.

Но — ровно до того момента, когда она вышла из своей комнаты накрашенная, нарядная, с прической в стиле Мерилин Монро и волосами, отливающими медью. Куда подевалась та серая, вечно напуганная, всем недовольная женщина?

— Офигеть, — только и выдала Наташка, она покончила с блинами и валялась на диване с литературой.

Увлеченный рисованием Борис тоже повернул голову и отвесил челюсть, не удержался и выдохнул:

— Мама! Какая ты у нас красивая! Как с картинки.

— Он обалдеет, это точно! И влюбится, если еще не влюбился! — сделала комплимент Наташка.

У мамы вспыхнули щеки, она потупилась:

— Опять ты за свое! Нет у меня никого. Это же — театр! Надо хорошо выглядеть.

Наташка хитро улыбнулась.

— Ага, ага, типа поверили. Ко мне на премьеру ты так не наряжалась! И не красилась!

— Прекрати! — начала злиться мама, и Натка примирительно подняла руки.

— Ладно, типа серьезно верю!

Накинув плащ, мама убежала, застучали ее каблуки по лестнице. Наташка подбежала к окну — посмотреть, одна ли мама, или ее кто— то встречает.

— На дороге стоит, — отчиталась сестра. — А винзавод-то — на пригорке! К нему идти надо.

Не сговариваясь, мы с Борей побежали к ней. Чтобы мама нас не заметила, Наташка выключила свет. В сгущающихся сумерках деталей было не разобрать, лишь фары автомобилей иногда выхватывали из темноты стоящую на обочине женщину в длинном плаще.

— Говорю вам — хахаль у нее, я такое сразу чую, — гнула свою линию Наташка. — Ща посмотрим, что у него за тачка. Сто пудов он с тачкой! И женатый.

— Чего сразу женатый? — проворчал Боря. — Вдруг нет?

— Потому что мужик на тачке не может быть холостым — сразу захомутают. Я думаю, у него «Жигули».

И ведь логика (в кавычках) железная! Не поспоришь.

— С большой вероятностью — да, — сказал я. — Потому что «жулек» в принципе больше всего.

— «Волга»! — воскликнул Борис. — Ставлю на «Волгу».

— Да погодите со ставками, — улыбнулся я. — Вы еще того кавалера не видели.

Вдалеке появились круглые фары автобуса. Сбавив ход, он остановился — обычный «пазик» от винзавода — мама вошла в освещенный салон, где сидели несколько человек.

— «Жигули», «Волга»… — усмехнулся я. — Кто ставил на «пазик»?

— Значит, мужик поедет своим ходом. Кто ж на пьянку на машине едет?

— Мама и пьянка — понятия несовместимые, — сказал я.

— Ой, я тебя умоляю! — не сдавалась Наташка. — Вот посмотрите! Сначала будет счастливая, потом — рёв.

— Почему? — спросил Боря.

Натка включила свет и постучала себя по лбу.

— Потому что хахаль— женатый.

— А если нет? — уперся Боря.

— Все равно рёв. Значит, алкаш, дебил или импотент.

Опять железная логика. Я усмехнулся и пошел в зал.

— Боря, что ты рисуешь? — спросил я, копаясь в своем ящике письменного стола, где хранились тетради.

Его художество было прикрыто альбомными листами. Боря выскочил из кухни красный и взъерошенный, упал на стол грудью, растопырив руки. Так наседка защищает цыплят от хищника.

— Это секрет!

— Голые бабы? — предположила Наташка, расхохоталась, когда Боря стал бордовым.

— Не твое дело!

— Сто пудов сиськи! — не унималась Натка.

— Озабоченная! — огрызнулся Боря.

Бестактность Наташка переняла от мамы, я же считал, что у каждого должно быть пространство, где можно расслабиться, отдышаться, и куда нет хода никому. Не потому, что ты мыслишь плохое, а просто хочется сбросить маски перед самим собой.

— Отстань от него, — велел я Наташке, которая снова плюхнулась на диван.

Я с химией засел на кухне. Но стоило отвлечься, и приходили мысли о гипотетическом мамином любовнике. Ну а почему нет? Она молодая, свежая, мужчинам нравится — Каналья, вон, запал. Есть в ней детская беспомощность, ее хочется оберегать и защищать, наверное, этим она и берет.

Кто этот человек? Где они познакомились: на работе или случайно? Если на работе — плохо, винообработчики и виноградари — очень пьющий контингент. Или он начальник? Нет, вряд ли.

Я люблю маму, но вижу ее недостатки. Если ею прельстится развитый человек, то очень ненадолго, а вот для простого труженика она — идеальный вариант, будет о нем заботиться, слушаться и в рот заглядывать.

Только один есть нюанс: мы. Чужому дяде не нужны дети— подростки, а он не нужен нам, самим тесно. Вот если мама к нему будет ходить, тогда другое дело, как говорится, мир да любовь.

В восемь вечера я побежал к Илье — звонить Каналье, спрашивать, когда он свободен, чтобы подстраховал с иконой. Вдруг она бесценна и принадлежит кисти великого мастера? Очень хотелось узнать, что там за святой, какого она века. Ощущение, словно на последние деньги купил лотерейный билет и стираешь монеткой напыление. Один ноль проступил, второй, третий… Пара движений — и, возможно, ты станешь миллионером.