Возвращение на Остров Мечты

VIII

На сопках действительно никого не было. В темноте Шагалан крадучись обошел их вдоль и поперек. Люди эти места, безусловно, посещали, но никаких войск или военных приготовлений не обнаружилось. Возвратился разведчик глубоко за полночь, хмурый и неразговорчивый. Долго сидел, всматриваясь в бездонное, равнодушно распахнутое звездное небо, потом растормошил задремавшего Эркола, а сам закутался в плащ прямо на песке. По ночам еще здорово холодало.

Проснулся снова непонятно отчего. Еле начинало светать, где-то у ног наливался багрянцем восход. Вязкий мокрый туман струился по земле, бисером повисая на одежде. Кругом царствовала промозглая стынь, падающие поблизости на невидимый камень капли монотонно рубили тишину. И не только они. Легкое колыхание почвы, шорох, короткий глухой лязг, нарушающий единую картину безмятежного пробуждения мира.

Моментально очнувшись, Шагалан осторожно обернулся через плечо. Четверо. Четыре размытые мглой силуэта, широкой цепочкой бредущие в их сторону. До них шагов пятьдесят, однако уже ясно, что это солдаты. Не затянутые в кожу неумехи-стражники, настоящие латники. Мелонги. Идут медленно, спокойно и почти бесшумно — ребята определенно поднаторели не в массовых побоищах. Мечи наготове, у одного на плече знакомая коряга арбалета. Тщательно оглядываются, но друг с другом болтовни не заводят, лишь изредка обмениваясь скупыми жестами.

Юноша отпустил рукоять ножа, ласкаемого на груди, вдавил себя в едва заметную впадинку, оттуда скользнул дальше назад, откатился, укрываясь от непрошеных гостей на обратном склоне. Эти четверо, без сомнения, хороши, но он, пожалуй, попробовал бы с ними сладить. Волнует иное — группа подобных волков не может просто так разгуливать по забытой Богом глуши. Не на охоту же они сюда явились кроликов душить? А если душить явились вовсе не кроликов? Тогда их должно быть гораздо больше. Что, если в тумане движется сейчас еще десяток-два похожих удальцов? Задень хоть краем звено колючей цепочки, и на сигнал тревоги сбежится целый полк. Никакого мастерства не хватит. Значит, не сезон нынче для подвигов, убираться пока не поздно… А вот и Эркол. Спит, конечно, свернувшись калачиком, блаженно улыбается во сне. И ведь не за что, по сути, бранить парня — под рассвет ломались караульщики и покрепче. Сам виноват, усомнился на мгновение в реальности угрозы, расслабился, оставил мальчишку бдеть до зари, тут ловкач Гонсет тебя и подстерег. Лишь бы их было только четверо!..

Левой рукой Шагалан зажал сопящему музыканту рот, правой легонько хлопнул по лбу. Эркол дернулся, распахнул ошалело-испуганные глаза, закопошился, путаясь в широком плаще.

— Тихо, — одними губами произнес разведчик, замораживая его взглядом. — Мелонги. Облава. Бросай все и очень аккуратно спускайся вон туда, в ложбинку. Я следом.

Отделенные массой заросшего бурьяном песка солдаты вряд ли слышали неуклюжие ворочания Эркола. На карачках он быстро, не проронив ни слова, затопал указанным курсом. Тем временем Шагалан извлек из мешка меч, прислушиваясь, огладил ладонью потертые ножны. Теперь он мог достойно встретить врага, но, косясь на гребень сопки, начал отступать. Мелонги никуда не спешат, пока влезают на вязкий склон, беглецы вполне успеют проскользнуть по чахлым зарослям у подножия и уйти… Правда, так и останется загадкой, рядовая это облава или часть масштабной операции гарнизона. Выбор все равно…

Шагалан натолкнулся на замерший зад товарища. Тот обернулся, и по его побелевшему лицу разведчик понял, что худшее впереди.

— Чего? — шепнул он.

— Там… еще люди… — с трудом выдавил Эркол.

Шагалан оттер его вбок, продвинулся дальше. Из их крохотной ложбинки, царапины на теле сопки, открывался вид на окрестности до самого моря. И вид удручающий. Неровная цепочка людей накатывалась с запада, выплывала из тумана, растянувшись до воды. Где-то они шли гуще, даже двумя рядами, где-то — с заметными разрывами, однако почему-то рождалась убежденность, что брешами этими воспользоваться не удастся. В обозримом пространстве набиралось человек тридцать — тридцать пять, все вроде давешней четверки, вооруженные и уверенные.

— Дурной оборот, да? — Язык Эрколу едва повиновался.

Шагалан не стал объяснять, что оборот не дурной. Смертельный. Парень и без того на краю паники. Если же эта чертова цепь плетется вдоль всех сопок, то народу в ней, вероятно, сотня, а то и больше. Хорошенькая облава. По-прежнему сомневаемся в намерениях Гонсета, умник? И куда теперь? Никакого выхода, сам забрался в мышеловку, понадеявшись на собственную изворотливость. И вот, пожалуйста, с одной стороны — море, с другой — неодолимая толпа врагов. Юноша отчетливо ощущал, как с ударами сердца утекает отпущенный ему срок. Конечно, он дорого продаст свою жизнь, будет рубиться до конца, вот только… ребятам от его стараний не полегчает. Если подобными силами здесь ловят одиноких соглядатаев, то высадку поджидает подлинная бойня… Шагалан, опустившись на колено, скинул плащ, засунул меч за пояс, извлек на свет и разложил перед собой перначи — пару граненых стержней в два локтя длиной с рукоятями. Из-за гребня доносились отдельные шорохи, запыхавшиеся мелонги приближались.

— Теперь очень внимательно, брат. — Юноша говорил тихо, не поднимая головы, но точно зная, что товарищ ловит каждое слово. — Когда они вылезут и подойдут вплотную, я нападу. Едва завяжется драка и наметится брешь в цепи, беги туда во все лопатки. Прятаться бессмысленно, а так… хоть скромный, но шанс. Про меня не думай, мне ты не помощник.

— Так ведь там же открытое место! — ахнул Эркол. — Любой лучник подстрелит! А если у них сыщутся всадники?

— Тогда погибнешь прямо тут, — холодно усмехнулся разведчик. — Безо всякой пользы… Надо попытаться, брат. Я их отвлеку, а ты мчись кубарем, не оглядываясь. Смилостивится Творец — добежишь до лошадей… галопом в ватагу. Остальное помнишь.

— Рассказать Джангесу, атаману и особенно Кабо… — зачастил музыкант, раздергивая завязки плаща.

Шагалан уже не слушал его. Он весь был там, на гребне, шел рядом с врагами, смотрел их глазами на мир. По склону прошуршали потревоженные камешки. Несчастная ложбинка немного прячет добычу от охотников, им доведется подойти совсем близко, и… роли поменяются… на какое-то время. Мелонги начали спускаться, по-прежнему безмолвные, уверенные в себе. Вершины сопки действительно достигли четверо, они и станут основными противниками, примут первый удар. Те, медленно бредущие вдали, тоже, разумеется, поспешат на жаркую драку, но их черед наступит чуть позже. Шагалан вжался в землю, продляя секунды мирной утренней тишины… Рослые темные фигуры замаячили сквозь щетину сухого бурьяна. Он должен прыгнуть аккурат в тот миг, когда их разоблачение неминуемо…

Тугой, низкий гул рога прикатился откуда-то с юга. Вся округа застыла в напряжении. Встали варвары, не дойдя нескольких шагов до роковой черты. Разведчик быстро переглянулся с Эрколом, но тот сам ничего не соображал, да и не склонен был сейчас здраво размышлять. Шальную надежду на невесть как оказавшихся здесь ватажников рассудок отверг. Солдаты обменялись негромкими репликами, один поворотил обратно на гребень. Рог взвыл снова, на сей раз истошно-отчаянно, и вдруг резко оборвал звучание. Указывая рукой, взобравшийся на вершину мелонг что-то выкрикнул спутникам. Шагалан владел дюжиной слов на их варварском наречии, но знакомых не нашел. Впрочем, все прояснялось и без понимания разговоров — с юга летел сигнал тревоги, загонщики наткнулись на какую-то дичь и приглашали товарищей принять участие в поимке. Точнее, даже не так: дичь в сети попалась чересчур зубастая, способная сама задрать любого охотника, потому остальных скликали на выручку, на усмирение разбушевавшегося зверя. Не исключено, шустрый трубач оборвал зов не по своей воле.

И Шагалан знал человека, что, оказавшись там, мог учинить битву. Дайсар… Неужели они так и не столкнулись, обшаривая одни и те же сопки? Сидели на разных концах гряды и не заметили друг друга? Одинаково мыслили, одинаково построили наблюдение… и одинаково угодили в ловушку. Дайсар обнаружил себя чуть раньше, еще минута, и такой же рог возвестил бы об изобличении его, Шагалана. Ныне друг вел такой же бой, к которому готов и он. Бой беспощадный. И безнадежный… Следовало ринуться на помощь, поддержать мечом сражающегося… Будь он простым полевым бойцом, так бы и поступил. Но он разведчик. Пусть натура взревела с неимоверной мощью, он умеет укрощать ее, не раз это делал, справится, стиснув зубы, и сейчас. Обязан справиться. Он понимает — схватка далеко, по стылому утреннему воздуху едва доносится смутный лязг стали. Понимает, что никак не успеет к другу, увязнет во вражеских клинках. Видит, как после приглушенных переговоров злосчастная четверка вернулась на гребень, где и остановилась, вовсе не спеша к месту драки. Цепь, перечеркнувшая побережье, тоже встала, озабоченно перекликаясь. Этого разведчик и опасался: охотники, убедившись, что сил для усмирения лазутчика достаточно, ждали, когда смогут возобновить общее слитное движение. Как ни мастеровит Дайсар, он не тот неуязвимый сказочный герой, который походя повергал целые армии. Врубись Шагалан, произойдет то же самое: ближние примут бой, задние начнут выискивать момент для арбалетного выстрела в упор, дальние — спокойно наблюдать за ними, готовые пособить, но не покидающие позиции без крайней надобности. Пожалуй, и у быстроногого Эркола шансов проскочить мимо столь вымуштрованной компании никаких. Шагалан покосился на недоумевающего и перепуганного музыканта. Вероятно, этот бы его не понял, рыцарские баллады подобного не приемлют.

Продолжая напряженно ловить ухом отзвуки, разведчик выдернул из-за пояса нож. Схватка не отдалялась, значит, Дайсару не удалось сразу пробиться сквозь ряды загонщиков на волю. Теперь он погибал, неотвратимо, но не напрасно. Во-первых, живым он не дастся, то есть не задымит и сигнальный костер, лодки Эскобара не пристанут к берегу и минуют западню. А во-вторых… Дайсар, попавшийся мигом раньше, дарил призрачную возможность побарахтаться другу. Мелонги не уходили, не нарушали строй, они лишь задержали мах своей смертельной косы на горстку вынужденных минут. И этим следовало воспользоваться до конца.

Оттолкнув остолбеневшего Эркола, Шагалан принялся неистово кромсать лезвием слежавшийся песок ложбины.

— Что?.. Зачем?.. — всхлипнул музыкант.

— Отгребай в стороны, — хрипло приказал Шагалан. — Рассуждения после.

Счет шел на секунды. Каждый миг, отвоеванный Дайсаром, оплаченный его кровью, требовал бережного отношения. Разведчик исступленно наносил удар за ударом ни в чем не повинной земле, вспарывая, разрывая на куски ее плоть. Совершенно растерянный Эркол, как мог, сгребал вздыбленный песок и гальку на край ложбинки. Должно быть, получалось довольно шумно, однако, по счастью, увлеченные далеким боем мелонги внимания не обратили. Вскоре на дне ложбины образовалось новое углубление, яма локтей шесть на три, весьма напоминающая примитивную могилу. Похоже, Эркол именно так и подумал, потому что на предложение забраться в нее побледнел еще больше и замотал головой.

— Лезь, дурень! — рыкнул Шагалан. — Только там выживешь. Быстро!

Вздрогнув, Эркол понуро спустился в яму, поколебавшись, растянулся в ней во весь рост.

— Руки-ноги растопырь, — продолжал командовать разведчик, — и не шевелись, смотри, чтобы вовнутрь не засыпало.

Он накинул товарищу на ноги свой плащ, на грудь — его, торопливо, но тщательно подоткнул края.

— Ты же меня не оставишь здесь, брат? — скривилось жалобное лицо музыканта.

Шагалан мрачно глянул на него, затем — на качающиеся в отдалении фигуры врагов.

— Если успею, то не оставлю. — Теперь он заваливал товарища рыхлым песком. — Нет — лежи сам, не заметят — уцелеешь.

Он забросал плащи слоем песка, разровнял, прихлопал. Вид не ахти, наметанный глаз смог бы, пожалуй, обнаружить убежище, хотя окрестная земля, влажная осевшим туманом, пока не сильно отличалась от глубинных слоев. Но когда альтернатива — бестолковая гибель… согласишься уповать на то, что мелонги не забредут в эту ложбинку, не узрят ничего неестественного. В качестве последних штрихов юноша разложил на песке пучки сорванного тут же бурьяна. Замер, критически озирая сооружение, и тотчас уловил тревожную перемену вокруг: еле различимый лязг исчез. Все кончилось. По сопкам поплыл другой сигнал — повелительно-победный.

— Посторонись!

Едва не разрушив собственное творение и судорожно обметая по пути явные следы, Шагалан юркнул рядом с Эрколом в темное жерло ямы по пояс.

— А что потом? — Музыкант расширившимися глазами смотрел куда-то за спину, туда, где снова тронулись вниз по склону охотники.

— Лезь глубже и не высовывайся!

Искоса наблюдая за надвигающимися тенями, Шагалан впихнул в убежище свои вещи, кроме меча. Выдернул клинок, одним росчерком срезал наконечник ножен. Чудо, но он, кажется, успевал. Прихватив с собой все, втиснулся в нору. Аккуратно пристроил острейшее лезвие, трубку от ножен чуть выставил наружу.

— Обваливаем, — шепнул на ухо плотно упакованному с ним товарищу.

Они отпустили край плаща, и темнота с песчаным шелестом поглотила их. Теперь только ждать. И надеяться. Внутри сразу сделалось душно, а продуть ножны разведчик уже не решался. Звуки с воли пробивались словно сквозь перину, теряя четкость и угрозу. Вроде бы кто-то протопал совсем близко, затем дальше, послышался чей-то неясный голос. Через десяток минут, когда шум как будто стих, Шагалан вновь потянулся к уху музыканта.

— Отныне главное — не шевелиться, — выдохнул он. — Терпеть и не шевелиться. А еще лучше — заснуть. Ты, кстати, во сне не храпишь?

— Нам что, так и лежать тут? — отозвался удивленный Эркол. — Они же, сдается, ушли, улепетываем, пока не поздно.

— Тс-с, никуда они не ушли, брат. За сопками голая земля, там высматривать нечего, все как на ладони. Очистив местность, они укроются здесь и будут дожидаться высадки, караулить других лазутчиков. А нам это время придется пересидеть… точнее, перележать.

— Долго?

— Не знаю. Может, три часа, может, пять. То есть вполне хватит поспать.

— Да какой уж сон? Пять часов! Мы же задохнемся в этой могиле!

— Не задохнемся. И шуми тише, брат. Вот погодим чуток, я прочищу трубку — дыши, сколько влезет.

— А… заметят? Вдруг они рядом сейчас?

— Вряд ли, — заверил Шагалан, — спокойно вокруг. По уму, мелонгам бы оттянуться на обратный склон, дальний от моря. Ведь именно с моря они ждут вторжения, гулять на виду им не с руки. Ну а если все же случится… вариант с убеганием по-прежнему в силе.

Опять он чуть кривил душой. Обнаружив колыхание песка, солдаты, несомненно, истыкают его сталью. С самыми печальными результатами. Едва ли даже хваленая ловкость учеников хардаев позволит молниеносно взметнуться на поверхность, взрывая материю и грунт. Секундная же задержка решит дело. А пока разведчик убаюкивал товарища спокойной уверенностью, коль скоро стойкость и воля Эркола становились исключительно важными. Говоря по совести, Шагалан сам впервые угодил в подобную ситуацию. Он лишь по рассказам мастера Кане знал о схожих уловках, однако привычно уповал на свою многолетнюю подготовку. За музыкантом же надлежало следить особо.

Потекло ожидание. Собственно, здесь его ход почти не ощущался, минуты могли оказаться часами и наоборот. Кромешная тьма, холодная, медленно высасывающая тепло толща земли, тугая, давящая тишина, нарушаемая звуком дыхания да изредка шорохом песчинок. И скованность. Тесно спеленатые тканью, стиснутые песком, юноши словно погрузились в плотную, душную пучину. Поначалу, разгоряченные грозной напастью, неподвижность переносили довольно легко — за ней мерещилось нечто вроде отдыха, да и задача выживания полностью затмевала остальное. Но время шло, враги не объявлялись, Шагали, осмелев, продул дыхательную трубку, чувство опасности постепенно отпустило. И тут всплыла иная пытка: тело до исступления жаждало движения, любого, пускай самого бессмысленного или рискованного. Мышцы ныли все яростнее, выворачивая душу наизнанку. Перевернуться на другой бок или спину хотелось до безумия, будто ничего более важного в жизни не существовало. Разведчику было проще, он тоже ощущал неистовый вой плоти, но, по крайней мере, контролировал разум, тушил изматывающие призывы к движению. Сумел бы, наверное, даже заснуть, однако сомневался и в поведении своего сонного тела, и в выносливости товарища. Эрколу становилось совсем худо. Как ни изобретал для них Шагалан всяческие ухищрения, мелкие, но активные манипуляции в крохотном свободном пространстве, положение слабо исправлялось. В таких мучениях и текло время, точнее, выжималось по мгновению сквозь человеческие страдания. Когда, согласно прикидкам, миновало часа три, тяжело дышавший музыкант жалобно простонал.

— Все, больше не сдюжу, брат. Лучше уж быстрая смерть в бою, чем истязания!

— Разве ж это истязания, дружище? — отозвался Шагалан, сдувая от глаз набегающий песок. — Вот видал я в Галаге камеры пыточные, так те воистину болью любого изломают. А у нас разве пытка? Валяйся себе да посапывай.

— Похоже, не додумались покуда мелонги до такой муки. Вроде ничего не делаешь, а ровно черти когтями на куски рвут. Господь милосердный! Мочи терпеть нет!

— Тихо, брат! — шикнул разведчик. — Немало пролежали и дальше сможем. Вылезти наружу и доблестную смерть получить немудрено, а вот чтобы выжить и врага уязвить, мужество другого порядка требуется. Крепись, брат! Или попробуй не бороться с маетой, а принять ее. Не гони, напротив, призывай ее сильнее, наслаждайся, тогда и менять ничего не захочется.

— Что ты такое несешь, брат? Уж не ополоумел ли с тягот?

— Знаю, что говорю. Чем зубами скрипеть, попытайся-ка исполнить совет, капельку да полегчает.

Примерно через час стало вовсе плохо. Затекшие ноги и бока постепенно коченели, отчуждались. Хуже того, у Эркола начались непроизвольные судороги, пока незначительные, но он все меньше управлял своим телом. Шагалан, как мог, подбадривал его, хотя отклик неуклонно слабел. Скоро музыканта совершенно не уймешь, он зашевелится, даже не желая того. На такой случай имелся в запасе ход, жестокий, однако нужный, — лишить товарища сознания, сняв с него тяжкую ношу по обузданию тела. Провернуть это в тесноте норы непросто, и разведчик какое-то время отвлекался обдумыванием наилучших вариантов. Потом придется объясняться, извиняться и оправдываться, но, по крайней мере, будет перед кем. К его удивлению, Эркол терпел еще долго.

— Давно чего-то никого не слышно, — севшим голосом произнес Шагалан. — Трудно поверить, что мелонги решат столь упрямо хорониться. Не рискнуть ли все же сунуться? Как полагаешь, брат?

Эркол лишь тоскливо пискнул.

— Постарайся не дышать, когда поднимем полог, а то расчихаемся от пыли. Придержишь его, покуда я огляжусь. И сам не дергайся, понял?

Из глубокой темноты ответа не поступило, и Шагалан предпочел считать, что товарищ незримо кивнул. Изготовившись, он дал короткую команду, четыре руки разом нажали на полотняную стенку, выдавливая ее вверх и наружу. Окутывавшая их толща упиралась секунду, затем в быстро растущие щели хлынул песок, а за ним и воздух, ледяной, до одурения свежий. Едва открылся небольшой выход, разведчик ящерицей юркнул туда. Довольно окоченевшая, впрочем, получилась ящерица. Он вытолкнул на свободу голову и принудил ее вертеться в обжигающем воздухе, насильно раздирая веки слепимых солнцем глаз. Нож начеку, хотя, по правде, вряд ли юноша был сейчас серьезным противником. На сей раз повезло — кругом никого не было. Безмятежный майский день длил самозабвенный бег, упиваясь теплом, светом и жизнью. Длил, не замечая никаких врагов, войн и коварных ловушек.

Кое-как приведя в порядок дыхание и зрение, Шагалан взялся осторожно выползать из норы.

— Ты куда? — глухо прозвучало из-под земли.

— Лежи тихо, брат, — шепнул разведчик. — Пока ни души не видно, так я пойду посмотрю. Тебя присыпать?

— Ни за что! Лучше уж прирезать.

— Тогда затаись и не шуми. Не думаю, что наши игры уже окончились.

Выбравшись на теплый песок, он какое-то время и впрямь, словно застывший гад, отогревался, слабо шевеля конечностями и хлопая глазами. Немного очухавшись, медленно подкрался к краю ложбины, приподнялся над ним. День все же не был совсем безмятежным, и враги не причудились: невдалеке от норы среди лохмотьев бурьяна устроились двое мелонгов. То ли кто-то из четверки, штурмовавшей сопку, то ли новые гости, Шагалан уверенно бы не сказал — снаряжались варвары единообразно, а лиц юноша не запоминал. Во всяком случае, иных противников не обнаружилось. Поручили солдатам наверняка наблюдение, но вели они себя вполне раскованно: сняли тяжелые шлемы, отложили оружие, негромко переговаривались, похохатывая. Один и вовсе растянулся на спине, подставив лицо солнцу и что-то жуя. Упускать подобный шанс грешно. Юноша хотел возвратиться к норе за мечом, но, прикинув, лишь извлек на свет нож. Задача не казалась трудной: обойти пост с тыла, подкрасться вплотную и напасть. Уж этому-то их учили старательно. Если имперцы завершили свою облаву, разместив на сопках караулы, то здесь такой явно лишний.

Шагалан пересек ложбину в обратном направлении, и, прежде чем полезть на склон, привычно выглянул туда из-за укрытия. И моментально нырнул назад. Выругался шепотом. В паре сотен шагов, у подножия сопки чернело и копошилось живыми сочленениями воинство. Не слишком большое, человек двести, оно, при всем том, производило впечатление блеском серьезных лат и качанием многообразного оружия. Войско находилось на привале и, расположившись прямо на земле, коротало время, сдержанно гудя.

Посмурневший разведчик вернулся к норе.

— Ну, чего там? — окликнул его Эркол, однако Шагалан не ответил.

Бегло подправил насыпь над их убежищем, подняв полог, втиснулся внутрь.

— Велел же сидеть тихо, — проворчал хмуро. — А от твоего кувыркания, брат, весь песок разметало, слепой заметит.

— Зато как же сладко хоть чуточку пошевелиться! — улыбнулся из норы чумазый музыкант. — Никогда бы не поверил. У тебя воды, часом, не осталось?

Все так же погруженный в землю по пояс, Шагалан протянул флягу.

— Надвигался, егоза? Следовательно, еще малость вытерпишь легко.

— А что случилось? — оторвался от питья Эркол.

Пришлось кратко обрисовать товарищу обстановку вокруг.

— И… что это означает? — неуверенно спросил тот.

— Означает, что западня по всем правилам, — буркнул разведчик. — И нам не выскользнуть, и ребята вполне способны в нее угодить.

— А твои друзья… они одолеют?

— Не знаю. Даже если одолеют, крови будет по колено. И уж, коли мы с тобой выжили, брат… причем выжили дорогой ценой, нужно порадеть о них.

— Да что же мы сможем вдвоем-то?

— Для начала, — бросил Шагалан, — забирайся-ка в нору. Солнышка вкусил, воздухом подышал, попрыгал немножко, давай снова в спячку.

— Тяжко, брат, назад в могилу закапываться, — вздохнул Эркол. — И какой теперь смысл? Чего бояться?

Шагалан залез в песок по плечи, помедлил, глядя в пространство.

— Если мелонгам известно все… непостижимым образом, но известно… они рассчитывают на бой в бухте. И получается, тут держать войска глупо — очень далеко до места сражения. Тогда за нашей сопкой, да и за прочими, наверное, отряды лишь дожидаются команды. Команды к выдвижению на основные позиции, которые, несомненно, на двух центральных сопках.

— И когда же варвары тронутся в путь?

— Сам у них спроси. Полагаю, скоро, до главных событий от силы часа четыре. В любом случае, если будем начеку, не прозеваем — такая масса бесшумно не перемещается.

— Но ведь сюда-то они пришли незамеченными? — Музыкант, похоже, бесхитростно тянул время до очередного погружения в ненавистную подземную пучину.

— Это говорит исключительно о том, как мы увлеклись собственными переживаниями, брат. Внимательнее впредь. Готов? Закрываемся.

Солнце над головами опять погасло. С минуту они пыхтели, напряженно ворочались, пытаясь устроиться в набившей оскомину норе. Затем Эркол тихо спросил.

— Я тут представил, брат… А что, если какие мелонги к бухте напрямик по сопкам ринутся? Всем дороги не хватит, стеной повалят. Затопчут же ненароком, а? Что будет-то?

— Паршиво будет, — хмыкнул из темноты Шагалан. — Только мы ничего не изменим, брат, а потому и размышлять о таком брось.

Земля вздрогнула примерно через час с небольшим. Прильнувший к полу ямы разведчик настороженно следил за дрейфом источника размытого гула. Топот сотен ног явно сдвигался к югу, где постепенно и угас. Шагалан протерпел еще с полчаса, прежде чем решился снова выкарабкаться на поверхность. Все подтвердилось: полк исчез, караул остался, такой же беспечный и самоуверенный. Возвратившись, Шагалан обнаружил неуклюже выползавшего Эркола.

— Э, брат! Давай-ка назад, пока все окончательно не обрушил. Враг отошел, да постовые рядом. Если шум вспыхнет, хоть ты успеешь спрятаться.

— Хватит, довольно прятались, — неожиданно огрызнулся музыкант. — Я им не червяк, чтоб вечно под землей жить. Да и неужто мы не сладим с парой человек? Глотки перережем, и ходу отсюда. Не так?

Шагалан отрицательно покачал головой.

— Думать надо, брат, не о бегстве, а о том, как Сегеша предупредить. Он ведь без сигнала вправе и поостеречься соваться.

— Так и я об том же! — Эркол принялся мучительно разминать закостеневшие мышцы и суставы. — Только как же нам улизнуть к Сегешу, если на вершине мелонги сидят? Не помешают, так тревогу точно поднимут.

— Ты верно рассуждаешь, брат, — пробурчал себе под нос Шагалан. — Однако тут существует нюанс — до схватки несколько часов. А вдруг варвары затеют проверку постов? И найдут лишь покойников?

— Да ничего и не произойдет! Что они могут, раз битва на носу? Ну, обшарят округу, но мы-то уже исчезнем. Что еще, брат? На новую облаву времени не останется. Осторожности прибавят? Так и сейчас небось стерегутся. Потому никакого у нас резона далее терпеть рядом этих мерзавцев.

— И все же потерпим немного. До стоянки Джангеса, если торопиться, с полчаса ходу. Обратно в пешем строю — часа полтора-два. То есть когда лодки на горизонте возникнут, тогда и к действиям приступим.

— Да ведь опоздаем, брат! — возмутился Эркол. — Что угодно может приключиться, и явимся к шапочному разбору. Или людей загоним, биться не помогут толком. Немедля ехать надо, Пророками Святыми заклинаю!

— Не опоздаем… Ватажному воинству в начале боя делать нечего, сомнут. И вообще, брат… посиди-ка…

Скомкав внезапно фразу, Шагалан быстро скользнул куда-то в сторону и пропал с глаз. Оставшийся в недоумении музыкант потянулся было следом, но тут сверху стегнул хриплый голос.

— Стоять! Кто есть?

По характерному лающему акценту любой обитатель Гердонеза распознал бы в говорившем мелонга. Эркол окаменел от неожиданности, оттого выполнил лишь первую часть приказа — замер на месте. На вопросы он отвечать просто не мог. Сверху застучали мелкие камешки, и над краем лощинки выросла грузная фигура солдата. Покачивая обнаженным мечом, латник оглядел добычу, презрительно скривился.

— Откуда здесь, бродяга, вынырнул? Из воды, нет? И с кем болтал? Чего молчишь-то, пес?

Бледный как полотно Эркол попытался состроить виноватую улыбку, но не сумел и этого. Солдат ступил в ложбинку. Музыкант судорожно поискал глазами затерявшееся в песке оружие. Разумеется, все сразу сгинуло, а страшный мелонг уже нависал над ним. Широкой волосатой лапой ухватил за ворот, сильно встряхнул и вновь поморщился — юноша был не в состоянии ни говорить, ни держаться самостоятельно на ногах. Чертыхнувшись, солдат направился обратно к вершине сопки, Эркола он волок за собой, словно мешок с падалью, с терпеливым отвращением. Пленник отчаянно пробовал вырываться, но даже не сбил варвара с мерного шага. Тот уверенно взобрался по склону. И застыл. Почему-то ватажник догадался, что остановило врага нечто необычное. Завертелся, норовя заглянуть вперед, тут ладонь разжалась, и пленник бухнулся оземь. Тотчас извернулся, торопясь не столько улепетнуть, сколько получше рассмотреть происходящее. Картина и впрямь удалась на славу.

На песке неподалеку сидел, безмятежно жуя кусок хлеба, Шагалан. На плечо ему опирался меч. Рядом неестественно подогнулось тело второго мелонга. Выдержав паузу, разведчик покосился на остолбеневшего латника.

— Что-нибудь потерял здесь, дружище? Уж не этот ли рог? Твой напарник так старательно к нему полз… — По губам юноши гуляла усмешка, глаза хранили холод.

Наконец варвар преодолел оцепенение и, рявкнув, кинулся на врага. Шагалан едва нырнул в сторону, походя хлестнул лезвием по ногам, однако лишь вышиб железный скрежет. Теперь поединщики были начеку. Мелонг, выставивший меч, пошел кругом, Шагалан следовал за ним взглядом. Оказавшись почти за спиной противника, латник оскалился и, взмахнув клинком, устремился в новую атаку. Он уже торжествовал успех, когда юноша вдруг провалился куда-то вниз, под замах, под плечо, и оттуда не ударил, а резанул. Длинно, с оттяжкой, аккуратно вклиниваясь между пластинами доспеха. Могучее тело солдата скособочилось, собственный удар влек его вперед, а плоть силилась откачнуться от обжигающей стали. Мелонг чудом удержал равновесие, шатаясь, повернулся за разведчиком. Тот сместился, затанцевал напротив: хотя затягивать бой юноша не собирался, не так-то просто отыскать доступную щель в этом бронированном истукане. Попытался было ткнуть в лицо, солдат медлительно, но отвел удар. Шагалан тотчас поменял цель, меч хардаев свистнул особенно резко, начисто снеся варвару кисть с кожаной перчаткой и зажатым оружием. Пока бедолага таращился на исходящую кровью культю, добить его труда не составило.

К грохнувшемуся на землю подскочил Эркол, успевший раздобыть меч первого из покойников. Изловчившись, вогнал клинок в агонизирующего врага.

— Вот ведь сволочь какая, а?! — выкрикнул. — Только и умеешь, что на безоружных нападать, тварь? Получай теперь!.. — Чуть отдышавшись, музыкант обернулся к Шагалану: — Куда же ты там исчез, брат? На меня это чудище со спины навалилось, а тебя нет.

Разведчик, вытирая лезвие, смерил товарища бесстрастным взглядом.

— Кричал больно, вот их и накликал. Я-то лишь в последнюю секунду учуял опасность, а то оба попались бы. И было б из-за чего шум поднимать. — Он покосился на мертвецов: — Сами наш спор и разрешили. Перетрусил, поди, герой?

— Струсить не струсил, — Эркол шмыгнул носом, — а вот с жизнью прощаться начал. И еще обидно казалось так глупо пропадать. До слез. Бессилие свое нестерпимо чувствовать.

— Понятно, — кивнул Шагалан. — Ты сядь, брат, не маячь. Не ровен час, с соседней сопки заприметят чужаков, обеспокоятся. Хлеб будешь? У первого краюху нашел, пока вас ждал.

— Н-нет уж, благодарствую. От мертвяков подарков не надобно.

— Как хочешь. Так вот, брат, раз уж охрану все равно убрали, следует к Сегешу отправляться немедля.

— Ну и пойдем, чего теперь-то здесь делать?

— А я, однако, повременю. Тебе же дорога кругом, через те рощицы. Торопись, но и по сторонам зыркай, имперские посты могут и там сыскаться. Дойдешь до лошадей, дальше верхом. И опять же с опаской. Если ничего в пути не стряслось, ватага давно на месте.

— И сразу в бой, да?

— Никакого боя, — жестко осадил товарища Шагалан. — Приведешь Сегеша вон в тот лесок, видишь? Отсюда с полмили. Там пускай до поры прячется, а тебя пошлет обратно ко мне. И снова не прямиком, а вокруг, скрытно. На подступах к сопке замри, вслушайся, чтоб сгоряча в засаду не влететь. Уразумел, брат?

— Ясно, — вздохнул Эркол. — А если кто увяжется со мной?

— Кабо? Ему позволительно, остальных удержи. Не стоит себя раньше срока обнаруживать.

Когда, пригнувшись, музыкант зашуршал вниз по склону, Шагалан вернулся к своим наблюдениям. Море, по-прежнему безжизненное, трепетало мелкой зыбью. Даже извечные чайки покинули его, будто предчувствуя грозные события. А может, просто предпочли многотрудной охоте блаженное купание в солнечном тепле. После долгой зимы оно еще казалось ласковым, еще не превратилось в испепеляющий жар, что летом загонит всех в тень. Правда, на голом пятачке ощутимо припекало и сейчас, но после сидения под землей это было приятно. Соседние сопки тоже казались мертвенно пустынными. Теперь-то Шагалан точно знал — впечатление обманчиво, вот только момент безвозвратно упущен. Предупреждение опоздало, ныне оставалось лишь уважительно оценивать затаившегося врага да готовить свой ответный ход. Ход требовался единственный и определяющий.

У каждого, в том числе искушенного противника, случаются промахи. Время шло, солнечный диск полз по небосводу, а никто так и не озаботился проверить расставленные с утра посты. Юноша чуть ли не желал появления мелонгов, но они в подобном удовольствии ему упорно отказывали. Оба трупа Шагалан оттащил на северный склон, освободившуюся вершину занял самолично. Он умел ждать, разведчику это порой нужнее боевого мастерства. Прошло еще два часа. Безжизненное море, вымершие сопки перед его взором, робкое стрекотание пичуг по песчаным проплешинам. Бесконечное небесное тепло приходилось уже терпеть, изредка вытирая набегающий на глаза пот.

Гостей он заметил еще издалека, хоть те и хоронились с особой тщательностью. Две фигуры, помелькав в ближайшей рощице, наконец вынырнули из нее и побежали к сопке. Опознать их было нетрудно, Шагалан даже не стал подниматься с земли.

— Вот! — выпалил запыхавшийся и до крайности довольный собой Эркол. — Всех привел…

Хмурый Кабо прервал его жестом. Опустился рядом с другом, посмотрел в одну с ним сторону — на идиллическую бухту.

— Что здесь? — спросил коротко.

— Западня, брат, — отозвался Шагалан. — Как мы и подозревали. На сопках наблюдатели, за ними — войска. Очень целеустремленно ждут, будто лучше нас в курсе часа высадки.

— Много народу?

— Видел две сотни. Всего наверняка не меньше шести. Отборные латники, подлинный цвет варваров.

— Выходит, уважительно к нам отнесся старик Гонсет, — хмыкнул Кабо невесело. — И встречу приготовил самую что ни на есть парадную. Куда он их попрятал?

— Думаю, стянул к тем трем сопкам, господствующим над бухтой. Если уж дожидаться высадки, то именно там.

— Гонсет обязан понимать — его хваленых латников ребята, так или иначе, перемелют.

Шагалан кивнул, не отводя взгляда от морской дали.

— Да, он-то с хардаями сталкивался. А потому, уверен, побеспокоится и о каких-нибудь пакостных сюрпризах.

— Что, стрелки на склонах?

— Может, и еще чего-нибудь изобретет. С него станется.

— Точно, — поморщился Кабо. — Как бы самого мерзавца узреть? Вот бы кого, брат, следовало вырезать в первую очередь, тогда и войска его непременно дрогнут.

— Заметим — вырежем, разумеется. Правда, сомневаюсь я, что господин наместник вообще появится сегодня на поле брани. При своих многочисленных талантах в герои сражений он, кажется, не рвется.

— Речь не о героизме. Здесь решится судьба его владений, власти Империи в Гердонезе. Ведь это он должен осознавать? Как же не почтить присутствием такое событие?

— Гонсет уже сделал больше, чем от него ожидали. Кстати, и чем мы ожидали также, брат. Он нашел место, выведал время, наверняка подсказал план баталии. А лично распоряжаться на поле… Великого полководца он никогда из себя и не корчил. Поручит командование опытному воину, а сам отсидится в безопасности.

— Чтобы при неудаче первым пуститься наутек? — усмехнулся хромец. — Скорее напоминает заурядную трусость.

— Возможно и так, оттого не легче. Сейчас, брат, давай прикинем наши с тобой действия. Воевать-то, похоже, придется за всех ребят.

— А чего тут мудрить? — Кабо пожал плечами. — Выбор скромен, силы ограничены и… не особо могучи. — Он покосился на застывшего в почтительном молчании Эркола. — Один удар. В критический момент, с тыла, на кураже. Если повезет — повернем битву в свою пользу.

— Это правильно. — Шагалан вовсе не отрывался от морского пейзажа. — Вопрос лишь в том, как нащупать сей критический момент. Не поторопиться, но и не опоздать.

Заинтригованный поведением друга, Кабо тоже вперился в даль.

— Они? — спросил через минуту хрипло.

— Они, — подтвердил Шагалан. — Наши. Аккурат к твоему приходу. Все шесть посудин.

— Какого же дьявола прямо с моря-то зашли? Только слепой их не углядит.

— Не горячись, брат. И вдоль берега ползти не безопасно. Путь длиннее, а глаз больше.

— Зато на берег в любом месте выскочишь, — буркнул хромец. — А ныне как по площади в пасть врагам топают.

— Не все так плохо. Пока. Ты слышал про устроенную мелонгами облаву?

— Эркол рассказывал дорогой. В том числе и про ваше закапывание в землю.

— Так вот мы бы никак не успели спрятаться, но на южных сопках вспыхнула схватка. Полагаю, брат, там попался Дайсар. И сигнала к высадке он, очевидно, уже не подаст.

Кабо, потемнев лицом, обернулся к другу.

— Думаешь… погиб?

— Кто бы знал, — вздохнул Шагалан. — Хотелось бы верить, будто сумел отбиться и выскользнуть… хотя шума погони я не заметил… Как бы то ни было, сигнала не последует, то есть не должна случиться и высадка.

— А что же? Подойдут к берегу, постоят и повернут вспять, так?

— Надеюсь, так. Если, конечно, Гонсет позволит себя одурачить. Потерпим, брат, недолго еще.

Теперь они замерли на вершине втроем. Чудилось, замерло и все побережье, сосредоточенно наблюдая за творящемся на море. Мало-помалу капельные букашки в туманной дали обрисовывались яснее, вскоре их удавалось рассмотреть отчетливо: два больших, неповоротливых баркаса грузно переваливались на мелкой волне, понукаемые непривычными для себя парусами. Оба часто усеяны щитами и копейными древками. Четыре крошечные рыбацкие лодки стремительно сновали вокруг, точно рыбы-лоцманы, сопровождающие серьезных хищников. Свой бег им приходилось даже сдерживать, то поджидая медлительных хозяев, то порывисто отклоняясь куда-нибудь в сторону. Заложив широкую дугу, крохи неизменно возвращались назад, удостоверяя отсутствие опасности.

— Где же Эскобар намерен стопорить? — спросил в пустоту Кабо, когда каравану оставалось до цели около мили. — Или он вообще решил наплевать на сигнал?

Шагалан пожал плечами, но ответить не успел — крутившаяся поодаль лодчонка вдруг как-то особенно резво сорвалась с места, спеша обратно к баркасам. С сопки пока ничего видно не было, однако вскипевшая в море суета говорила о каком-то неожиданном и, вероятно, нерадостном повороте. Разведчики переглянулись: теперь все четыре лодки перепуганными детьми сбились в кучу с основными силами.

— Обещанный сюрприз Гонсета? — скривился Кабо. — Еще понять бы, в чем он, черт подери, состоит.

— Туда смотри, брат! — Шагалан ткнул пальцем вправо.

Из-за поросших едва зазеленевшей растительностью холмов, в изобилии усыпавших побережье, выдвигалось нечто темное и длинное. Поначалу это смахивало бы даже на безобидное бревно, если б не циклопические размеры и не четкая нацеленность. Нацеленность на приближающихся ребят. Наперерез каравану выползала боевая галера. Неизвестно, в каких кустах прятали ее до срока мелонги, но прятали добротно и в действие ввели в самый неподходящий момент. Разведчики уже полтора года бороздили пролив, ни разу не столкнувшись с подобными чудовищами. Причем отгадка таилась вовсе не в милости Творца — морские рубежи Гердонеза просто не стремились тщательно охранять. В конце концов, о военном вторжении соседи не помышляли, а пиратов и контрабандистов нехитро выловить и на суше. Лишь пару раз где-то вдалеке, на горизонте мелькал этот остроносый силуэт, однако до мелких посудин ему явно не было никакого дела.

На сей раз все было иначе — узкая, длинная стрела галеры тягуче набирала ход, но пенящие воду ряды весел обещали нешуточную скорость. Если легкие лодки еще могли надеяться оторваться от зверя, то баркасам не стоило и мечтать. Галера шла боевым ускорением, с такого обычно таранят вражеские корабли, сразу решая исход битвы. Нынче таранить некого, самый крупный из баркасов все же маловат для разрезающего волны грозного оружия. Зато на палубе темно от оружия других видов: множество лучников, пращников, арбалетчиков, прочих воинов толпилось вдоль бортов, нетерпеливо заглядывая вперед.

— А сюда смотри! — Кабо дернул Шагалана за рукав.

Слева на караван заходила вторая галера, так же обильно нагруженная солдатами. Эта оказалась ближе к северным сопкам, но высокий берег до поры укрывал ее от глаз. Теперь же до разведчиков долетело даже частое уханье задававшего ритм барабана.

— Как тебе задумка нашего гениального противника, брат? — тихо спросил Шагалан.

Хромец скрипнул зубами.

— Мне бы только добыть этого умника. Нашел бы у него место, куда загнать его же чертову гениальность.

— Судя по народу на палубах, топить ребят мелонги не собираются. Слишком сложно для таких громадин.

— Расстреливать на дистанции?

— Да. Заметил, у них и большие самострелы на кораблях имеются? В придачу арбалеты, от которых вряд ли что убережет. Паршивое положение, брат, Гонсет постарался на совесть, сочиняя его. Сейчас же все зависит от Эскобара.

Ситуация вправду складывалась отвратная, почти катастрофическая. Горстка людей на лодках еще могла бы спастись бегством, но основная часть отряда, по сути, обрекалась на истребление — путь назад ныне превращался для них в череду жутких часов обстрела. Как бы ни был эффективен подобный обстрел, рано или поздно мелонги выбьют всех. Самое же гнусное — враг при этом ничем не рисковал. Луков в отряде мало, да и какой от них прок, если на каждую твою стрелу отвечают десятком? Быстроходность позволит галерам держаться поодаль от баркасов, методично уничтожая их. Невиданные в Гердонезе бойцы полягут от рук заурядных стрелков, будучи не в состоянии даже огрызнуться! Впору выть от бессильной ярости! Мерзавец Гонсет, кажется, учел все, одним маневром обратив в дым могучие козыри противника.

К чести командора, с решением он не заставил себя долго ждать. На обоих баркасах разом погрузили в воду весла и навалились на них, устремляя тяжеловесные посудины к берегу. К берегу, где их, несомненно, тоже подстерегал коварный враг, — выбор теперь делался между врагом недоступным и тем, с которым таки мыслимо сшибиться грудь в грудь. Впрочем, набравшие ход галеры упускать добычу, пусть и метнувшуюся в неожиданную сторону, вовсе не собирались. Подруливая, они проворно сближались на дистанцию стрельбы, баркасы в этой гонке были им не соперники. Глухой рокот барабанов сливался в сплошной гул, ряды весел, словно сказочные перепончатые крылья, ритмично взмывали над водой и вновь обрушивались в нее. Рывок исключительно штурмовой, долго гребцы не выдержали бы бешеного темпа, а на галерах для пущей прыти еще сняли мачты, меченосные имперские штандарты развевались на корме. Однако пока столь изматывающее ускорение себя оправдывало — расстояние между противниками таяло на глазах. Разумеется, до гердонезского берега путь гораздо короче, чем до валестийского, но серьезный урон можно постараться нанести и на нем. С тугим шипением северная галера выплюнула первый снаряд — копье из самострела, способное проломить не только доспехи, а, пожалуй, и борта. Выстрел, торопливый, неточный, тем не менее приветствовали на кораблях радостным воем и улюлюканьем — охотникам не терпелось загарпунить беспомощную жертву.

Упивающиеся погоней мелонги даже не сразу заметили, как у них появились новые недруги. Слишком уж нелепое противостояние: навстречу разогнавшимся монстрам бросились какие-то утлые лодчонки, в каждой всего по три человека. Чем могли угрожать эти крохи боевым исполинам, что походя обратили бы любую из них в щепу взмахом весла? Похоже, именно такие размышления подарили смельчакам несколько мгновений для сближения. Поймав слабый ветер, они уверенно неслись на врага, будто готовые сами протаранить великанов. Теперь в растерянности оказались мелонги. Дерзни на подобный маневр баркасы, корабли, очевидно, уклонились бы, предпочитая обстрел абордажной рубке. Но увильнуть от резвых лодок, вдобавок близко подпущенных, крайне сложно, а всякое лавирование давало шанс уцелеть основным силам вторжения. Как бы то ни было, истомившиеся охотники себе добычу получили.

По рыбацким скорлупкам ударили разом все и всем, что подвернулось под руку. Тучи стрел, копий, арбалетных жал частым дождем накрыли безумцев, кто-то швырял даже топоры. Затрепетали вспарываемые в десятках мест паруса. Чудилось, и речи нет о выживании под таким градом, самим лодкам следовало тотчас пойти ко дну перегруженными чужим железом. Тем не менее тучи рассеялись, а скорлупки продолжали свою шальную атаку. Пожалуй, они чуть сдали в скорости и верткости, но курс держали твердо. Лишь одна из тех, что схватились с южной галерой, повалилась куда-то в сторону, теряя ветер. Шагалан разглядел в ней единственного человека, поднявшегося на ноги и пытавшегося сладить с управлением. Разглядев, едва не застонал в голос: его друзья начали гибнуть, и неизвестно, скольким суждено увидеть грядущий день…

На других лодках тоже заметно убавилось людей, но двигаться они не прекращали. Галеры, в свою очередь, упрямо не желали отпускать баркасы, а потому стремительно наползали на путающихся по дороге смельчаков. Стрелки, разочарованные результатами первого залпа, работали безостановочно. Вскоре лодки уже напоминали ежей, столь обильно утыкали их разнообразные снаряды. Ребята загораживались круглыми деревянными щитами, но и те переносили не всякий удар — на глазах разведчиков одного из парней вышибло арбалетной стрелой за борт вместе со щитом. Получив сразу несколько стрел, тяжело кувыркнулся в воду последний из команды сбившейся с курса лодки. Теперь она вовсе, сиротливая, покачивалась на волне и печально хлопала истерзанным парусом.

Тем временем промежуток между противниками практически исчез. Даже обстрел ослаб — некоторые лучники потеряли цель из виду. Возможно, кое-кто не особо и старался, настолько несуразной выглядела предпринятая на них атака. Северной галеры достигли обе лодчонки, хотя уцелело в них, похоже, трое. Для южной галеры все обстояло еще лучше — одна полузатопленная лодка и один человек. Что сейчас намеревается изобразить эта горстка безумцев? Подмять их тушей корабля непросто, а вот любой удар весла… Однако разгоряченные охотой мелонги, вероятно, забыли предостережения многоопытного командующего. Бойцы, заслонявшие собой друзей, вовсе не собирались отступать или маневрировать вдоль бортов. Притиснувшись к могучим бревнам таранов, юноши один за другим вспрыгнули на них и немедленно стали отважными букашками карабкаться на нос галер. Их встретили новые стрелы и гребень из копий, но то были уже знакомые, привычные трудности. Цепляясь за мельчайшие выступы и отмахиваясь одновременно от врагов, бойцы упорно ползли вперед. На кораблях вспыхнуло смятение. Кто-то пытался отскочить от надвигавшейся угрозы, иные, наоборот, воинственно проталкивались на нос, возникшая свалка лишь усугубляла дело.

Галеры по-прежнему неслись по пятам баркасов. По-прежнему ритмично бубнили барабаны, шевелились тяжелые весла, копошилась темная масса солдат. Изменилось совсем чуть-чуть — на борт проникла погибель. Так некоторые насекомые подкладывают гигантской гусенице безобидное яйцо. Кто в эту минуту поверит, будто крошечный вылупившийся червячок сожрет великана изнутри без остатка? Как понял Шагалан, на кораблях размещались главным образом стрелки, рукопашная схватка в их планы не входила. Иначе как объяснить то опустошение, что учинили на палубах одинокие бойцы? Мелонгов было в десяток раз больше, они сплошной стеной наваливались на смельчаков, захлестывали их… и рассыпались в стороны. Северная галера скользила уже сравнительно недалеко от сопки разведчиков. Шагалан наблюдал, как ребята, окруженные сферами мерцающей стали, сами наседают на варваров, алча их гнусной плоти. Показалось, он даже различил русоволосую голову Скохи. Смятение среди мелонгов превратилось в панику. Те, кто еще дерзал противиться страшным бойцам, кидались в бой и находили там смерть, остальные начали откатываться на корму.

Судя по отдельным контратакам, кто-то на кораблях тщился организовать отпор, но силы были явно неподходящие. Есть разница между расстрелом безответного врага и бросанием на мечи, не знающие устали и поражения. Впрочем, и поражения случались. Кого-то из ребят зацепили копьем в отчаянном наскоке, сшибли на палубу, накрыли толпой. Товарищи тотчас развернулись и очистили место, разметав трупы, но, очевидно, не успели. На южной же галере… Когда Шагалан глянул туда, бой кончился. Орда мелонгов весьма поредела, едва ли не ополовинилась, однако сохранила некоторый порядок. И преследовать добычу галера продолжала, хотя создавалось впечатление, что шок, полученный уцелевшими солдатами, легко не пройдет. Они не столько победили, сколько смогли отбиться, чудом укротили одиночку, рвавшего их в клочья. Каково теперь было схлестнуться с множеством подобных воинов?

На севере тоже вскоре все завершилось. Правда, в пользу другой стороны. Неистовый натиск лишь двух бойцов превратил имперцев в стадо трусливых тварей. Отчаявшись выстоять, варвары пытались молить о пощаде, жуткие противники не обращали на это никакого внимания, рубили и сдающихся, и сражающихся. Последние, загнанные на корму, в ужасе сами прыгали в воду, надеясь так спасти жизни. Смолк надрывавшийся барабан. Ряды весел по инерции еще двигались, но единый ритм надломился и принялся рушиться, чем дальше, тем заметнее. Огромная масса галеры неуклонно теряла скорость. На черной от тел и крови палубе двое победителей да насмерть перепуганный кормщик. Русый парень, в котором уже сложно было не признать Скоху, что-то кричал моряку, размахивая руками. Вероятно, они пробовали вновь разогнать корабль для атаки на вторую галеру. Получалось плохо, точнее сказать, не получалось совсем. Скоха прекрасно управлялся со своей рыбацкой лодкой, но командование тяжелым монстром, кажется, требовало несколько иных навыков.

Такие маневры и схватки заняли не более четверти часа. И все это время оба баркаса, вспенивая воду, выгребали к берегу. Наверняка, налегая на весла, ребята то и дело посматривали назад, туда, где братья вели за них неравный бой. Каждая жертва отзывалась в сердцах, но помочь дерущимся было нельзя. Наоборот, дабы жертвы не стали напрасными, следовало как можно скорее достичь суши. Любой понимал — их битва только начинается. Шагах в двухстах от цели южная галера таки сблизилась на расстояние выстрела. Снова заполнили воздух стрелы и копья, хотя с первыми залпами их было не сравнить. Похоже, лучники отныне примитивно боялись слишком тесно сходиться с противником, поливая его с предельных дистанций. Стрелы ложились неточно, редко и серьезных проблем не доставляли. Да и до берега уже рукой подать…

— Вот теперь смотри в оба, брат, — тихо произнес Шагалан. Разворачивающиеся страсти заворожили укрывшихся на сопке, лишь привычка разведчика понуждала регулярно озирать окрестности.

Передовой баркас еще не успел нащупать днищем насыщенный галькой песок, как ребята, взметая тучи брызг, посыпались из него в воду. И в ту же секунду сопки ожили. Будто из подземных убежищ, вроде того, что спасло Шагалана с Эрколом, поднялись ряды воинов в кожаных доспехах. По трем ближайшим к бухте холмам зазмеились цепи. Взвыли рога, и все дружно вскинули оружие.

— Лучники, — прорычал Кабо. — Сотни две. А где же основные рубаки Гонсета?

— Подоспеют и они, брат, не сомневайся, — отозвался Шагалан. — Вот только ребятам бы сейчас не глупить, не колотить в приготовленную для них стену, а рвануть вдоль побережья. Хоть бы и сюда, к нам. Ведь у мелонгов здесь никого, они вынужденно потянутся следом, теряя строй и позиции.

— Вольно рассуждать, брат. То, что здесь шаром покати, известно тебе, но не Эскобару. Он-то вправе подозревать засаду на всех сопках, а как действовать тогда?

Командор, чья фигура в черном плаще и черненых латах появилась из моря в числе первых, не колебался ни мгновения. Сзади наползала громада галеры, впереди цепи стрелков — заминка с пребыванием в подобном окружении обещала верную гибель. И прорываться надлежало немедля, не позволяя опомниться, одним ударом. Впрочем, возможно, командор и не утруждал себя размышлениями, а просто, узрев долгожданного доступного врага, воспылал жаждой боя. Так или иначе, приказ его, подкрепленный жестом, был очевиден. Сразу из воды отряд, разворачиваясь на бегу, устремился к сопкам.

— Черт подери! — не сдержался Шагалан.

Атакующих встретил дождь стрел. Большая часть засела в поднятых щитах, но пара человек упала. За первым залпом последовал второй, третий. Обстрел малочисленного, рассеянного по берегу противника серьезных результатов не давал, однако и не прекращался. Лучники столь спокойно и методично выполняли свою работу, что Шагалан понял — их настраивали именно на такой поворот событий. И выходит, Эскобар со всем бесстрашием ведет отряд прямиком в могилу.

Очередной трубный сигнал прозвучал, когда бежать до неприятеля оставалось шагов пятьдесят. Ребята уже заносили мечи, дабы опустить их на головы вражеских стрелков, но в планах мелонгов значилось иное. На сей раз всколыхнулись самые вершины сопок, едва затянутые кустарником и чахлыми деревцами. И оттуда сверху вниз потекли, разгоняясь, черные реки. Сомкнутые ряды имперской пехоты, лучшего из имевшегося в распоряжении Гонсета, с многоголосым ревом кинулись в бой. Лучники расступились, пропуская поток. А он все тек и тек, на вершинах появлялись все новые шеренги, тотчас бросавшиеся в атаку.

— Сколько же их там, дьявольщина?! — Кабо скривился, словно от боли.

— Сотен восемь, — сухо ответил Шагалан. — Или десять. Какая теперь разница? Мы пришли сюда биться и будем делать это до конца. Поторопимся, брат.

Под громовой ор передние ряды мелонгов накатились на приостановившихся у подножия ребят. Прозрачный весенний воздух содрогнулся от грохота сшибающегося железа.

— Немедленно отправляйся к Сегешу. — Шагалан вытряхнул из мешка сверток с кольчугой. — Готовьтесь в нужный момент напасть на сопки с тыла.

— Хорошо бы, — буркнул хромец. — Только как нам такой момент-то нащупать? Поспешим — без толку ватагу положим, опоздаем — помогать некому будет.

— А вот для этого, брат, надо поближе к бою подойти, вплотную понаблюдать.

— Сам туда, чую, собрался? — нахмурился Кабо.

— Собрался. Пока враг увлечен сражением, ему хоть на шею садись. А потом и ударить удобно.

— Посты все еще там, учти, брат. Ну и, допустим, приметишь ты нужный момент. И что? Как нам-то подашь сигнал, не всполошив мелонгов?

— Сигнал? — Шагалан на секунду замер. Вдалеке закипала невообразимая по накалу битва, а они до сих пор лишь болтали. — Да придумаю чего-нибудь. Вон, к примеру, Эркола пошлю.

Музыкант, безмолвной тенью проведший последний час, побледнел, но привстал порывисто.

— Исключено, — мотнул головой мрачный Кабо. — Ты разве его с собой в пекло потащишь? Опомнись, брат. Где ты ужом проскользнешь, парня обязательно засекут. Сам сгинет и тебя раскроет.

Возмущенную реплику Эркола Шагалан задавил в зародыше одним взглядом.

— Пожалуй, правда… — Он приладил за спиной перначи. — Тогда заберешь его с собой. А сигнал я на месте сочиню, может, просто выбегу на склон, руками помашу. Пойдет? Главное — присматривайте за берегом внимательнее. И двинулись, друзья, двинулись! Засиделись мы в тиши, а там ребята гибнут.

Кабо с Эрколом, пригнувшись, поспешили обратно кружной дорогой. Шагалан лишний раз проверил оружие, окинул взором путь, доставшийся ему. Привычную, обжитую северную сопку отделяли от поля боя три ее родных сестры. Наверняка их тоже украшали посты дозорных, ладно, если по два человека. Разведчику пригодилась бы последняя из этих сопок, а времени на замысловатые маневры нет. «Птенцы Иигуира», разумеется, нахрапом себя подмять не позволят, биться будут упорно и долго, но все-таки не беспредельно. Кроме того, залегший на отшибе наблюдатель не столь поглощен баталией, потому зачастую приметит то, что не нужно. И вообще… пора наконец драться, а не только умствовать.

На первой сопке в самом деле обнаружились двое. Бесшумно возникший рядом Шагалан застал их врасплох и тут же умертвил короткими ударами меча. На второй его углядели, но, видимо, не сразу поверили, будто этот откровенно торопящийся к ним человек и есть грозный враг. Когда сомнения рассеялись, один мелонг оказался уже мертв, а другой — обречен. И все нее, вероятно, какую-то тревогу они породить сумели — на последней, желанной сопке юношу поджидали трое готовых к бою солдат. Положение, правда, осложнялось не столько количеством противников, сколько требованием сохранить схватку с ними в тайне — неизвестно, как много публики топчется еще на холмах и что она предпримет в ответ на призыв о помощи. А посему Шагалан, едва скрестив клинки, быстро попятился назад. Должно быть, он достоверно разыграл собственную слабость: искушенные воины с охотой пустились вдогон, норовя окружить нахального парнишку. Когда основательно скрылось из виду поле боя, приспело время сбрасывать маски. Шагалан метнулся к ближнему из широко разошедшихся загонщиков и покончил с ним единственным выверенным ударом. В тонкостях доспехов этих наблюдателей он начинал разбираться. Не давая мелонгам опомниться, юноша рванулся через брешь по склону, отрезая путь к помощи. На трусость и не рассчитывал — пара солдат плечом к плечу приняла вызов. Совладать с опытными мечниками непросто, но он смог…

Медленно восстанавливая дыхание, Шагалан отер краем плаща мокрое лицо, затем — потемневший от крови клинок. Поморщился, нащупав пальцем новую зазубрину на безупречном лезвии. В решающую минуту такая сталь рубила все, однако после иногда приходила в полную негодность. Реставрации произведения далеких мастеров не подлежали. Юноша спрятал меч в ножны, мельком покосился на поверженных врагов и поспешил наверх. У самой вершины он уже полз, осторожно раздвигая пересохший бурьян.

Место и вправду оказалось удачным. Прямо перед ним кипела, ярилась битва, жаркая и упорная. Численность противников была столь несоразмерной, что чудилось — это лишь громоздкая черная каша мелонгов копошится, переваливается из стороны в сторону, волнами перетекает, по таинственным причинам, из одного конца в другой. Только присмотревшись, можно было различить крошечные источники таких волнений. Ребята работали неистово и самозабвенно. Около каждого по два круга: из бездыханных тел и из ощетинившегося оружия. Немногие сохранили рядом товарища, способного прикрыть спину, валы покойников тогда были заметно выше.

Над полем боя висел непрерывный вой, заглушавший иногда даже лязг стали. «Птенцы» встретили достойных противников, Гонсет действительно собрал здесь лучших, дав им шанс совершить невозможное. Исступленно вопя, мелонги, словно одурманенные, лезли и лезли на смертоносные клыки. Среди них имелось немало отличных рубак. Учителя как-то рассказывали о подобных героях, почитаемых у себя на родине наравне с богами. Говорили, будто накануне сражения их поят настоем неких северных грибов, после чего подготовленные люди превращаются в диких и ужасных зверей, не ведающих страха или жалости. Такие ходили в атаку впереди строя, поскольку в пылу битвы не различали ни своих, ни чужих. Вооруженные огромными топорами, они опустошали ряды врагов, ломая их как оружием, так и бешеным напором. Сейчас Шагалан мог разглядеть легендарных богатырей: не меньше полудюжины великанов с топорами возвышалось над толпой в самых жарких местах. Они не прятались за спинами солдат, нередко первыми кидались в схватку, правда, успехов особых не достигали. И вообще на этих перекошенных физиономиях отражалась скорее растерянность, чем кровожадность. Прочие предпочитали брать массой. Слепо тыча оружием, они накатывали на врага, надеясь если не поразить его, то хотя бы сковать или сшибить с ног бронированной волной. Таких требовалось избивать почти до последнего, остатки отползали вспять. Впрочем, и тогда об отдыхе не думалось: рассевшиеся по близким склонам лучники сразу начинали выцеливать устоявшего юношу. Хорошему бойцу нетрудно парировать несколько стрел, но тут в каждого их летели десятки. Спасения искали только среди врагов, прижимались к их разнородным жалам, что провоцировало новую атаку. Стрелки не очень опасались попасть по своим, зато увешанная железом толпа прикрывала лучше всякого щита. Следовало лишь выжить под бременем такой защиты.

Кого-то из ребят Шагалан даже узнавал, однако все они тотчас окунались обратно в сечу, чтобы вынырнуть совсем в ином месте. Или не вынырнуть вовсе. Разведчик чуть не застонал, когда черное месиво сомкнулось над головой кого-то из друзей.

Ноги сами напряглись, готовые нести хозяина в бой, но разум и на сей раз взял верх. Пока сражение шло с переменным успехом — ни одна сторона не обнаруживала слабости, продолжая упрямо перемалывать другую. Не меньше четверти вступивших в баталию варваров ныне покоилось на земле, противоборствовало же врагу два десятка человек. В любой битве такое соотношение потерь смотрелось бы победным, сегодня от него сжимало сердце.

Слева, в море, творилось тем временем странное. Две галеры-близнецы медленно дрейфовали вдоль берега, отличие заключалось в том, что имперская делала это по собственной воле. До сражающихся мелонги уже не дотягивались, а потому осторожно и редко обстреливали утраченный корабль. Того, в свою очередь, вероятно, просто сносило течением. Растопыренные крылья весел бестолково раскачивались, то обрушиваясь в воду, то сталкиваясь и мешая друг другу. Судя по всему, обрадованные внезапным освобождением невольники-гребцы напрочь растеряли навыки, организовать их на последний бросок никак не получалось. На палубе с мертвыми телами находился лишь Скоха, укрывшийся от стрел за фальшбортом. Он почти не шевелился, порождая мысли о ранении. Его товарищ, видимо, спустился к гребцам. Теперь это были еще двое, принужденные наблюдать за сражением со стороны. Управление их галера утратила, то есть не могла ни пристать к берегу, ни ринуться на методично гвоздящего ее врага. Не обсуждалась и переправа вплавь — одинокие медлительные пловцы превратились бы в легкую добычу для лучников.

Шагалан снова повернулся к полю боя, где его внимание привлекла центральная из облюбованных неприятелем сопок. Именно там, среди разреженных цепей стрелков, в рощице, подернутой чахлой зеленью, разведчик углядел интересную толпу. Примерно сотня солдат грудилась у бунчука — высокого шеста, увешанного волчьими хвостами. Согласно молве, как раз с подобными символами пускались в свои первые походы предки современных завоевателей. Если у мелонгов, доныне ценящих старинные регалии куда выше официальных имперских знамен, здесь и существовал предводитель, он обязан располагаться там же, под бунчуком. А вдруг сам Гонсет? От идеи зачесались руки. Дело, однако, было даже не в полководце, которого, разумеется, не помешало бы убрать, — вокруг него явно топталась не просто сотня человек, но последний резерв, приготовленный для решения исхода битвы. И сотня эта не только нависала над отчаянно рубящимися ребятами, а вдобавок еще лишала смысла атаку Сегеша. О строй бронированных мечников ватажники расшибутся как стекло. Значит, пока резерв наготове, и Шагалану сидеть на своем посту. Бездеятельно созерцая гибель друзей, давно ставших братьями…

Томительно тянулись минуты, грохотало железо, надрывно выла вражеская орда. Воля разведчика изнемогала удерживать его от безрассудства. Как будто сквозь сонную пелену продолжал он наблюдать за колыханием сечи и лишь потому заметил в нем некую закономерность. Сразу несколько бойцов в хаотичных внешне перемещениях начали постепенно сходиться вместе. Выявился и центр этого сбора — великолепно дерущийся командор. Мелонги уже невольно расступались перед пугающей мощью, стрелы отскакивали от добротных лат, что позволяло Эскобару созывать соратников. Вскоре к нему пробились четверо. Озадаченные появлением столь внушительной силы, солдаты на секунду опешили, командор нее незамедлительно бросил свой маленький отряд в атаку. Ребята пошли напролом, не избивая врагов, а тараня их строй в одной точке. И направление удара не случайно — только наверх, к хвостатому бунчуку! Смять резерв, уничтожить полководца, разогнать лучников — такой рывок предопределил бы победу. Дружный натиск, и ощетинившаяся стена мелонгов не вынесла, подалась, треснула перезрелой тыквой. Сзади еще не успели добежать до схватки, а впереди ширился зияющий пролом, вторгшиеся в него ребята устроили настоящую резню.

Однако нависшую над имперским войском угрозу осознали и враги. Возле бунчука блеснули окованные медью рога, над кровавым пиршеством поплыл их нутряной рык. Единым вымуштрованным лязгом солдаты резервной сотни сомкнули линию щитов и мерно, не рассуждая, двинулись навстречу. Сто свежих воинов против пятерых, изможденных и израненных, хотя по-прежнему вселяющих ужас в самые закаленные сердца. И вдобавок, то был шанс для истерзавшегося в отдалении разведчика! Шагалан змеей скользнул обратно за сопку, скинул там лишние вещи, котомку, плащ. Меч — за спину, перначи — в руки. Подумав, вновь поднял плащ. Если уж Кабо не заметит такого…

Со стороны это, наверное, выглядело как нелепое чудачество, неуместное в столь трагические минуты. Юноша мчался по песку открыто, в полный рост, одной рукой прижимая какие-то палки, а другой вздымая кусок грязной ткани. Набегающий поток воздуха раздувал плащ, будто странное знамя незримой, но атакующей армии. Ни дать ни взять деревенский сумасшедший, ненароком забредший в опасные края. Бог ведает, возможно, похожие мысли и посетили свидетелей той выходки. Во всяком случае, Шагалан уже миновал подножие первой из дерущихся сопок, когда на ее склоне показались солдаты. Сразу несколько лучников поспешили вдогон, пытаясь стрелять на ходу. Получалось у них скверно, хотя какая-то шальная стрела и запуталась в развевающемся плаще. Шагалан отпустил тяжелую материю, побежал еще быстрее. Оглянулся, перепрыгивая очередную кочку. За ним уцепилось пятеро: двое впереди, остальные безнадежно отставали. Ерундовая помеха. Преследователям с ним не справиться, лишь бы не застопорили, не сорвали основную атаку. Юноша ведь несся сейчас во все лопатки не для избиения беззащитных стрелков, его цель дальше — латники, борющиеся с командором. Именно там решалась судьба битвы и отряда, именно там надлежало быть и ему. Центральная сопка стремительно приближалась. На ее вершине какое-то копошение, но к новому противнику никто пока не выскакивал. Ему бы лишнее мгновение… успеть забраться чуть повыше…

Крики сзади привлекли внимание. Останавливаться нельзя, однако Шагалан ухитрился оглянуться, не снижая темпа. Никакой погони. Пятерка мелонгов, забыв про луки, старательно вспахивала сапогами песок своей сопки, торопясь обратно, на безопасную высоту. И понять их несложно: в четверти мили мчались, развернувшись цепью, конники. Полтора десятка всадников Джангеса ничего не смогли бы здесь изменить, зато для чересчур ретивых стрелков — смертельная угроза. В половине же мили отсюда раскатывались главные силы. Нестройное облако серых фигур наползало медленно, но непреклонно. Шагалан осознал, что через считанные минуты ватажники достигнут сопок и вступят в схватку, даже если не обнаружат ни малейшего шанса на успех. Таким образом, у него несколько минут для подготовки подобного шанса.

С увесистыми перначами в руках юноша устремился по склону наверх. Еще пара рывков, и меж кустов замаячили силуэты вражеских солдат. Свистнула одинокая стрела, Шагалан отбил ее с оттенком досады: он шел на большой бой, а ему все предлагали тягаться с подмастерьями. Дальше стрелы следовали гуще, но опять весьма неточно — то ли солнце слепило глаза лучникам, то ли уверенности после наблюдаемого побоища у них поубавилось. Плотно разогнав перед собой оружие, разведчик буквально прорубился сквозь рой жужжащего навстречу дерева. Вроде бы что-то задело бок, он едва почувствовал. Стоило же приблизиться, как лучники, не долго думая, прыснули врассыпную. Увиденного сегодня им, похоже, хватило сполна, чтобы не подставлять понапрасну головы этим ненормальным бойцам. Где-то сзади зазвенела сталь, вероятно, отряд Джангеса настиг-таки свои жертвы. Там грозила завязаться и более серьезная стычка, но, в конце концов, с ними, скорее всего, находился Кабо. Шагалан не оглядывался. На плечах удирающих стрелков он взлетел на вершину…

По ту сторону еще топотала, грохоча, драка. Ребят не распознать вовсе, однако старательно грудящаяся масса черных доспехов говорила о продолжающемся бое. Командор мало что не отступил, он чуть продвинулся к злосчастному бунчуку, где, Шагалан теперь отчетливо рассмотрел, застыла группа тяжеловооруженных воинов. Вот только дались эти немногие шаги дорогой ценой: когда очередной навал мелонгов опрокинулся, в жерле сечи разведчик заметил лишь троих бойцов. Они по-прежнему разили врагов, обильно устилая ими землю, правда, быстрота движений ощутимо спала. Ребят требовалось выручать. Даже Эскобара.

Седобородый воин у бунчука что-то выкрикнул, ткнув окольчуженной дланью в направлении юноши. Окружение тотчас прикрыло предводителя щитами, одновременно десяток латников от толпы дерущихся поспешил к внезапно возникшему противнику. Приказам варвары повиновались беспрекословно, хотя строй совершенно растеряли да и выглядели понуро. Шагалан предпочел их не дожидаться. Коротко рыкнув, метнулся к толпе, сам врубился в нее всей мощью. Затрещали сминаемые шлемы, лопающиеся черепа, ломающиеся ребра, крошащиеся щиты. Грани перначей не могли разрезать человека надвое, зато столкновение с чужим железом переносили легко.

Для основной массы мелонгов, увлеченных схваткой, удар в спину стал абсолютным сюрпризом. Первые пали, так и не успев осмыслить произошедшее. Следующие за ними тщились развернуться, однако в общей тесноте сделать это оказалось затруднительно. Ни о каком строе или организованном отпоре не шло и речи, каждый защищал себя сам, отчаянно и безуспешно. Не замедляясь ни на секунду, Шагалан дробил, мял, рвал плещущуюся кругом кашу. Враги давно сомкнули кольцо, но юноша и не искал выхода. Наоборот, его влекло именно туда, где плотнее черные доспехи, где всякий взмах обещал щедрую жатву. Он не различал отдельных лиц, не ловил отдельные стремящиеся к нему жала — это было бы просто невыполнимо. Будто в полусне юноша танцевал посреди озверевшей толпы какой-то странный танец. Очень быстрый. И смертоносный. Гудящие перначи безостановочно мелькали вокруг хозяина, сметая любой выпад, ломая любую защиту. Точно вместо двух боец обрел десяток рук, причем наделенных собственным разумом. Руки вырастали даже на спине — чудовищного косаря не получалось взять и с тыла.

По рядам мелонгов прокатилась чуть заметная волна замешательства. Они еще не усмирили прежний прорыв, а сзади их плоть уже драл новый враг. Опять что-то закричал седобородый командир, истошно норовя перекрыть грохот битвы, но его солдаты дрогнули. Можно многое требовать от отборных, вышколенных воинов, однако и их стойкости имеется предел. Сперва попятился один, отшатнулся другой… Мелонги не побежали, их масса лишь отхлынула от неподатливых противников. Для гибнущего отряда командора сверкнул слабый луч надежды: неотложно соединяться с Шагаланом и пробиваться назад…

Эскобар решил по-своему. Не давая неприятелю передышки, он, будто глотнув свежих сил, ринулся в штурм. Сам, безоглядно. Часть солдат расступилась, изумленная видом этого безумного демона войны, иные пытались преградить дорогу и тотчас уничтожались. Проломив своим неистовством толпу, командор обрушился на личную охрану имперского полководца. Окружающие, словно забыв о ненависти, завороженно следили за схваткой. На пути Эскобара — сразу шестеро могучих, грозных воинов. Вряд ли кого из ребят не задержала бы подобная препона, но командора сегодня было не остановить. Точно все терзания и муки десяти лет вкладывались в каждый удар его мечей, срывались молниями с лезвий, испепеляя врагов. Закованные в броню великаны вдруг стали падать беспомощными куклами, один за другим. А командор, повергнув очередного варвара, продвигался на шаг к застывшему столбом седобородому. До него оставалось лишь двое охранников, когда бледный знаменщик, наблюдавший из-за древка бунчука за приближением смерти, вскинул трясущимися руками рог. Сигнал уродился хилым, напоминавшим скорее хрип, тем не менее нескольких солдат он все же вывел из оцепенения.

С разных сторон на спасение командующего бросилось человек семь-восемь. Тут же грянул пронзительный свист Шагалана, огромным скачком сиганувшего наперерез. С друзьями он ударил по спасающим, смял их и рассеял. У бунчука тем временем с лязгом рухнул пятый телохранитель. А сзади наползало мучительно пробуждающееся воинство, пришлось встречать его. На сей раз натиск мелонгов оказался особенно силен, они, похоже, осознали, что биться предстоит не за победу и славу, за собственное выживание. Сеча получилась жестокая и кровавая, многого Шагалану так и не дано было увидеть. Он не видел, как под ударами командора пал последний из великанов, как подломился, роняя бунчук, оглушенный знаменщик, как седобородый сам скрестил мечи со страшным противником. И как одинокий лучник прокрался за спинами дерущихся. Вокруг ребят кипела яростная схватка, они лишь мелькали среди обступивших их солдат, а вот командор непомерно увлекся своим главным поединком… На первую стрелу, отыскавшую щель между пластинами доспеха, Эскобар не отреагировал, разве что едва дернул плечом. От второй — пошатнулся, но не повернул головы. Так и продолжался невообразимый бой: командор избивал упорно защищающегося мелонга, а лучник методично посылал ему в спину одну стрелу за другой. На гребне сопки уже появились передовые ватажники, когда это испытание воли оборвалось. Нагруженный тяжелыми ударами, полководец повалился на колени и сразу нашел свою кончину. Только тогда Эскобар позволил себе обернуться. Очутившийся с ним лицом к лицу стрелок замер, съежился, выронил лук. Попробовал метнуться вбок, но командор смахнул его небрежным движением…

Пошатываясь, Эскобар медленно выпрямился в рост, окинул взором поле битвы. Ему теперь ничто не угрожало — приблизиться к такой пугающей фигуре, черной то ли от крови, то ли от дьявольского пламени, сейчас, пожалуй, не решились бы и друзья. Но не оттого дрогнули в улыбке губы воина. Ход сражения менял русло, и с каждым мгновением это становилось очевиднее. Перед глазами командора все плыло, их заливала кровь с рассеченной головы, но он еще уверенно читал книгу простершейся у ног баталии. По-прежнему немало мелонгов копошилось у подножия, осаждая уцелевших бойцов, где-то тщился выдуть сигнал трубач, однако стойкость завоевателей определенно надломилась. Они явно не выдерживали бешеной, беспощадной рубки с почти неуязвимым противником, их поколебали упавший бунчук и гибель предводителя, а тут в придачу с вершины сопки устремилось в атаку сонмище новых врагов. Даже мысль, что среди них также найдутся невероятные бойцы, подобные высадившимся, устрашила бы самое храброе сердце. И хваленые имперские полки дрогнули. Один за другим мелонги начали пятиться, отступать, бросая отважных на съедение неприятелю. Он же, в свою очередь, нажимал, волна оборванцев с сопок проворно охватывала воинство с флангов, перед ней кубарем мчались разогнанные лучники. Привнесенный ими дух паники оказался последней каплей. Отступление на глазах превращалось в бегство, степным пожаром заражая ряд за рядом.

Коанет Эскобар улыбался. Попытался отереть лицо, но не смог поднять рук, оружие свинцовым грузом тянуло к земле. Он был победителем, цена уже не имела значения. В груди командора заурчало, губы разомкнулись, однако вместо смеха изо рта вылетели брызги крови. Он выплюнул большую порцию, откашлялся, хрипло вздохнул, запрокинул лицо к солнцу. И повалился вперед, выставляя бесстрастно-голубым небесам свою ощетинившуюся стрелами спину. Мечей из рук воин так и не выпустил.