Я тяжело опёрся на протянутую руку и встал. Ноги не слушались, сердце стучало гулко и часто где-то у самого горла, пропуская удары. А мутное кровавое марево перед глазами прошивали ослепительно яркие вспышки.
— Вовремя явился, — пробормотал я.
Наконец, зрение прояснилось и перед собой я увидел Франко. На красивом лице ни признаков испуга или удивления, будто он видел таких лохматых мерзотин каждый день. Только сочувствие.
— Цел? — поинтересовался он. — Отвезти тебя в больницу?
Я отряхнулся, пытаясь очиститься от вонючей слюны, закапавшей пиджак, шею. Но, кажется, эта тварь не успела меня покусать.
— Нет. Домой, — выдохнул я. — Что это было, Франко?
— Бродячие собаки, думаю. Их здесь много.
— Собаки?! — я дернул головой от возмущения. — Издеваешься?! Это чудище было размером с хорошего телёнка. Оно меня чуть не загрызло!
— "Tutto Х bene quel che finisce bene". Все хорошо, что хорошо кончается, — философски изрёк Франко. — Поехали.
Уклончивость итальянца вызвала приступ раздражения. Наверняка он знал, кто или что напало на меня, но говорить не захотел. На ватных ногах я направился к калиллаку, но Франко мягко придержал меня за рукав:
— Ты куда? Моя тачка вон там. Ты что забыл, на чем я езжу?
Он махнул рукой в перчатке куда-то в сторону. Обычный "форд" унылого цвета, то ли тёмно-синего, то ли тёмно-серого. Лупоглазый, округлый в стиле 50-х, с передними круглыми фарами, выступающими над капотом, словно выпученными от страха глазами и "клыками" на отделанном блестящим хромом бампере.
Я сел на переднее пассажирское сидение и потер лицо, внутри еще бился пульсирующий страх, расходился крупной дрожью по всему телу.
— На, выпей, полегчает, — Франко сел за руль рядом и вытащил серебристую фляжку. — Коньяк. Хороший.
Я сунул горлышко между зубов, сделал с трудом пару глотков. Жидкость обожгла горло, пищевод, добралась до желудка и приятное тепло разлилось по телу. Зубы перестали стучать, и я расслабленно откинулся на сидение.
Франко взял с приборной доски пачку сигарет. Чиркнул несколько раз спичкой, зло выругался, когда она хрустнула в его сильных пальцах, достал новую. Прикурив, наконец, выпустив к потолку голубоватое облачко дыма. Запершило в горле от горького и неприятного вкуса. Я закашлялся и непроизвольно скривился, что заставило итальянца бросить удивленный взгляд на меня. Здесь все дымили, как паровозы, причем табак был на удивление едким и противным.
— Ты Лиз-то сообщил, что задержался? — поинтересовался Франко, выжав сцепление.
— Нет, — хмуро буркнул я. — Поехали.
Никак не могу привыкнуть к мысли, что в середине прошлого столетия не было никакой мобильной связи, и позвонить я мог только по стационарному телефону. Из будки, что встречались на улице. А Лиз, наверняка с ума сходит, может быть уже побежала в полицию.
Выехали на пустынную Ривер авеню, белёсый свет фар высветил впереди кубики брусчатки. Слева осталась мрачная громада стадиона "Янкиз". В его высоких и узких, арочных окнах, как вспышка от выстрела, блеснул и погас лунный отсвет. Промчавшись вверх, нырнули под ажурную анфиладу пролётов моста Макомбс Дэм, по бокам его промелькнули башенки причалов с остроконечными крышами, крытыми тёмно-красной черепицей.
— Что у тебя стряслось? — в голосе Франко не звучало раздражение, будто в том, что я попросил его приехать в два часа ночи черти куда, не было ничего особенного.
— Меня "пасут", Франко, — объяснил я. — Я заметил "хвост" и стряхнул его. Но побоялся кэб вызывать. Мало ли что.
— А, понятно.
В зеркале заднего вида я увидел, как в глазах итальянца промелькнула снисходительная усмешка.
— Не веришь?
— Верю. Чего ты злишься? Просто ты стряхнул детектива, который специально тебе подставился, чтобы ты решил, что больше за тобой никто не следит.
— Да, ясно это. Они всё равно знают, где я, — я устало опустил плечи. — Интересно, на хрена они это делают?
— Ты сейчас слишком опасен. В первую очередь для Джонса. Если будешь продолжать заниматься хернёй и копать под него, они тебя доконают и помочь я тебе не смогу. Особенно сейчас.
Свернули на широкую улицу, где на фасадах, расходившихся по обе стороны невысоких домов, весело перемигивались огни неоновых вывесок с написанными ретро-шрифтом названиями шоу, именами актёров, режиссёров. Некоторых из них я знал, как оскароносных голливудских небожителей, и понял, что это Бродвей. Лиз ведь тоже бродвейская актриса, и в сердце кольнула непонятная тревога.
Около заведения с кричащей сине-красной надписью "Coral Diner" повернули налево, пронеслись по гулкому и пустынному туннелю с серыми бетонными стенами и вырвались на широкий бульвар Генри Гудзона. Справа, сквозь рыхлые кроны деревьев, замелькали тёмно-синие, подёрнутые серебристой чешуей воды залива.
— А что сейчас? Тёрки с Рэндольфом? Почему ты не уберёшь его, а, Франко?
— Ты спятил? Он же коп. Пусть и продажный, — грустно улыбнулся итальянец. — Это прямая дорога к "Старине Спарки".
Мерзкая кликуха "электрического стула" заставила заледенеть ладони и ступни. Лучше бы я даже не говорил об этом.
Какое-то время мы ехали молча, Франко курил, элегантно возложив правую руку на руль. В длинных белых пальцах левой руки он держал сигарету, изящным движением стряхивая пепел в спущенное наполовину окно. Вспыхивал и гас огонёк, освещая его хмурое лицо.
Справа развернулись как длинные серые ленты пирсы с качающимися на волнах катерами и моторными лодками. Прошёл теплоход, от ярко горящих иллюминаторов разошлись по воде золотистые столбы света.
Но всё это казалось таким чужим и враждебным, что тяжёлой волной нахлынуло вселенское одиночество и тоска. Рядом со мной человек, который считает меня своим другом. Не раздумывая, он примчался на помощь, спас от страшного чудовища, а я едва знаю, кто он такой. Гангстер, хитмэн, наёмный убийца мафии? Да, у меня есть Лиз, милая, очаровательная, с лучистым тёплым взглядом, влюблённая в меня. Нет, не в меня, а в оболочку, в которой совсем другая душа человека. Смогу ли я заменить его?
— Что же всё-таки это было? А? Ну вот эта лохматая тварь? — вырвалось у меня.
Франко мельком взглянул на меня, глаза сузились, губы напряжённо сжались. Он явно что-то знал, но не договаривал.
— Ты будешь смеяться, — бросил он, наконец.
— Смеяться? Мать твою, мне совсем было не до смеха, когда эта мерзость накинулась на меня.
— Я не в этом смысле, — он дёрнул головой, и с силой забросил окурок в окно. Пошарил в пачке, нервно смял её и зашвырнул вслед. — Короче. Ну, есть такие слухи. Что это оборотни. Понимаешь?
Конечно, я понимал это. Как журналист, который семь лет проработал в журнале "Паранормальные новости", с этой хренью я встречался не раз. Правда, настоящих оборотней увидеть не удалось. Был в моей жизни случай, когда я расследовал дело о люпане. В маленьком провинциальном городке стали находить трупы людей с перегрызенным горлом. Нашлись свидетели, которые признавались, что видели огромную мохнатую тварь. Она умела быстро бегать и прыгать. Распространились слухи, что в городке завёлся люпан, оборотень. Но мне удалось выяснить, что всё организовала кучка мошенников. Один из шайки переодевался в мохнатую шкуру, нападал на жертву, убивал и большими клещами разрывал горло, имитируя нападение оборотня. Но здесь, в этом странном и чуждом мне мире, могли обитать настоящие чудовища, пришедшие из тьмы.
— Да только оборотни должны обращаться только в полнолуние, — я решил показать свою осведомлённость в этом вопросе. — А сейчас вон, — я бросил взгляд на небо, где сквозь фиолетовые клочья облаков одиноко проглядывал серебристый ломтик.
Франко ничего не ответил, резко переложив руль влево, потом вправо, так что меня швырнуло на дверь. Лихо развернувшись почти на 270 градусов, машина нырнула в туннель, и внезапно всё погрузилось в глубокую непроглядную тьму, даже свет фар пропал.
— Если у человека есть особая сила, он может обращаться в любое время.
Голос Франко, звучавший вначале как обычно, стал искажаться, понижаться, перейдя в гулкий незнакомый бас. Я медленно и осторожно повернул голову в его сторону и замер.
Пространство над нами словно раздвинулось, заполнилось светящимся фиолетовым клубящимся туманом. Голубоватые огоньки вспыхивали и гасли в огромных и круглых, совершенно нечеловеческих глазах существа рядом со мной. Всё тело его покрывало крупная блестящая чешуя. Морда, исчерченная глубокими складками.
Тварь распахнула пасть, испещрённую длинными острыми зубами в несколько рядов. Я попытался отодвинуться, но тело не слушалось, не мог пошевельнуть даже пальцем.
Вскрикнул и… проснулся.
Утренний свет золотил белый потолок и люстру с матовыми рожками-колокольчиками. Я лежал навзничь на широкой и низкой кровати. Почему-то одетый, только без ботинок, и пиджака. Оглядевшись, понял, что нахожусь в спальне моего, то есть дома Стэнли. Рядом с окном, в углу, одиноко торчало обитое светло-коричневой кожей низкое кресло с продавленным сиденьем и стёртыми, когда-то полированными подлокотниками. У стены — стол с пишущей машинкой и стопка желтоватой бумаги — моя статья для газеты. Окна наполовину задёрнуты белыми в зелёных кленовых листьях занавесками. Маленький, лупоглазый на тонких ножках телевизор у батареи.
Я спустил ноги с кровати и вспомнил, что Франко не превращался в жуткую, смахивающую на дракона тварь. Вместе мы благополучно добрались до Адамс-стрит в Редкасле. Вошли осторожно. Итальянец почему-то предупредил шёпотом, что пойдёт первым. И вытащил из кобуры револьвер. Как кошка, совершенно беззвучно скользнул за дверь.
Но дом оказался пуст. Я обошёл все комнаты, заглянул в ванную. Всё было в полном порядке, все вещи на своих местах, но Лиз исчезла. И тревога сжала сердце в холодные тиски.
И не напрасно. Стоило нам с Франко расположиться в гостиной, чтобы выпить кофе, как резкая трель телефона заставила подскочить на месте. Голос был незнаком мне, но сразу вызвал неприязнь и раздражение. Лиз похитили.
Франко, сидевший на диване, сжался как пружина, приподняв плечи, как коршун, готовый взлететь и ринуться на добычу. И когда я осторожно положил на рычаг трубку, словно она была стеклянной и могла разбиться от малейшего толчка, бросил коротко:
— Сколько?
— Нисколько, — я обречённо сгорбился в кресле, опустив руки между колен.
— А чего хотят?
— Мои материалы о Джонсе.
— А, ну понятно. Говорил тебе, брось заниматься этой хернёй, — его глаза зло сузились, под кожей заходили желваки.
В такие моменты он особенно пугал меня — сквозь обаятельную внешность проступала другая сущность, жестокого и властного человека, способного своими сильными крепкими пальцами в два счёта сломать жертве шею.
— Ты вспомнил, где хранил эти материалы? — поинтересовался он.
— Нет. Но Кларк дал наводку. Банк на пятой авеню. Там ведь есть банк?
Франко удивлённо приподнял брови, с жалостью взглянув на меня, как на тяжелобольного. А меня объяло жаром. Что за бред я несу? Как я могу не знать, есть ли там банк или нет? Впрочем, я всегда могу объяснить это амнезией.
— Есть, конечно. Bank of America. Отделение на углу западной 17-ой стрит и 5-й авеню. Ключ от банковской ячейки не потерял? Который я дал тебе? Coglione.
"Coglione" по-итальянски означало "полный идиот". Я почему-то знал это. Но кого назвал Франко идиотом, меня или себя, уточнять я не стал.
— Не потерял.
— Eccellente. Le ore del mattino hanno l'oro in bocca. Утро вечера мудренее. Утром поедем в банк за твоими материалами. Где тебе надо будет их передать?
Франко не сомневался ни на минуту, что я отдам их, лишь деловито интересовался, где встреча.
— Сказали, завтра вечером позвонят и сообщат. Но я должен прийти один, Франко. Без никого.
— Ну да, конечно, — он брезгливо приподнял крылья изящно вырезанного носа. — Так я тебя и отпустил. Figli di cagne. Сукины дети. Не волнуйся. Всё будет тихо и аккуратно. Только сделаю пару звоночков. И давай спать.
Весь этот разговор всплыл в голове, пока я спускался по лестнице. Вошёл в гостиную, залитую мягко утренним светом.
Подложив правую руку под голову, на низком кожаном диване в расслабленной, но на удивление изящной позе, спал Франко. На свесившейся до пола левой руке блестела на мизинце большая печатка. Сквозь расстёгнутую на груди белую рубашку выпирали хорошо развитые мышцы, кудрявились иссиня-чёрной порослью. Даже спящий он излучал пугающую мощь дикого зверя, что неприятно напомнило о кошмаре, привидевшемся мне ночью.
Что-то блеснуло у него на груди, и я рефлекторно сделал шаг, пытаясь разглядеть плоский овальный кулон на чёрном шнурке.
В железные тиски сжало горло. Франко распахнул глаза, выплеснув из них дикую злобу, стал душить. Перехватило дыхание, ударила в голову кровь. Но тут же он отпустил меня. Присев на диване, мягко улыбнулся.
— Извини. Ты так внезапно появился.
Потёр лицо рукой и потянулся с хрустом, словно хотел расправить крылья за спиной. Зевнул, показав желтоватые, но крепкие зубы со сломанным наполовину левым клыком.
Я покрутил головой, ощупывая шею, которая ещё горела от железных пальцев итальянца. Рядом с Франко я ощущал себя, будто со скорпионом или смертельно ядовитой змей, которой не дай бог наступить на хвост, тут же обовьётся и укусит.
Захватив свои вещи, я отправился в ванную комнату Лиз, а Франко — в мою. Там я залез в ванну, и начал обливаться то ледяной, то невыносимо горячей водой, чтобы хоть как-то избавиться от сонливости. Забыться в тяжёлой дрёме удалось лишь под утро и, продрав глаза, я всеми силами боролся с желанием упасть на кафельный пол и уснуть.
Когда брился, вглядываясь в зеркало в пластиковой розовой оправе — Лиз любила этот "поросячий" цвет — отметил, насколько я, то есть внешность моего репортёра-ирландца, изменилась к худшему. Фиолетовые круги под глазами, лицо серое, сквозь обветренную кожу разбежалась красная паутинка прожилок, в уголках рта залегли скорбные складки, голубые глаза будто выцвели.
Зачем я вообще ввязался в эту авантюру с расследованием дела Джонса? Да, мне жаль девушку, я привязался к ней и теперь она в лапах бандитов по моей вине.
Перед мысленным вздором вспыхнул образ, словно сошедший с афиши голливудских фильмов "Golden age". Стройная фигурка, перехваченная в узкой талии ремешком, платье с расширяющейся книзу юбкой-колокольчиком в горошек. Серо-зелёные глаза и то обожание, которое излучали они. Никогда, ни одна женщина так не относилась ко мне. С такой трогательной нежностью и заботой. За более чем полвека женщины стали настолько самостоятельными и независимыми, что добиться от них такой преданности стало немыслимо, почти невозможно.
Впрочем, почему же Лиз в руках бандитов по моей вине? На самом деле, всю эту кашу заварил вовсе не я, а Кристофер Стэнли. И зачем он сделал это, я не знал. Может быть, он реально был эдаким рыцарем без страха и упрёка, дон Кихотом, который пытался бороться с мерзавцами. Или хотел выбиться в знаменитости, по примеру Навального или основателя "Викиликс" Джулиана Ассанжа.
А теперь мне приходится отрабатывать карму этого по сути чужого мне человека, доделывать то, чего он не успел.
Чёрт возьми, я ощущал себя измученным, выпотрошенным, как рыба физически и морально. И, кажется, уже подумывал о том, как сбежать из этого мира обратно в Россию двадцать первого века. Сделать я мог это легко. Просто покончить с собой. И тогда моё сознание вернулось бы в тело, которое осталось в доме колдуна Кастильского. И теперь уже навсегда.
— Эй, ты чего застрял? — требовательный голос Франко отвлёк от тяжёлых раздумий. Дверь содрогнулась от ударов мощного кулака, едва не слетев с петель. — На кухню приходи. Завтракать!
— Сейчас иду, — бросил я, стараясь сдержать раздражение и не послать его по матушке.
Почему Франко так проникся моими проблемами? Реально так ценит дружбу со мной? А может быть, он тот самый шпион, который приставлен ко мне, чтобы знать, что и когда я буду делать? От этой мысли внутри что-то сжалось.
Чёрт! Рука дрогнула, и я порезался. Гребанные бритвы середины прошлого века! И кто их только делает! Пошарил на полках навесного шкафчика Лиз, пытаясь отыскать пластырь, чтобы залепить ранку.
Рука нащупала что-то твёрдое на стопке аккуратно сложенных махровых полотенец. Записная книжка в пухлой обложке, отделанная светло-коричневой кожей. Первым моим желанием было открыть и прочесть, но я решил, что это мерзко. Если и были у Лиз от меня секреты, она могла сама о них рассказать, читать об этом тайком было противно. Уже хотел засунуть находку обратно, как что-то выпало, спланировав прямо мне под ноги.
Прямоугольник из мелованной бумаги. Стилизованное изображение танцовщиц. Название, выполненное изящным курсивом, тиснённое золотом — "The Golden Sands" — билет в ночной клуб Антонелли "Золотые пески". На обратной стороне надпись: "For my lovely bambino" — "Для моей милой малышки". Последнее слово — итальянское. Имени не было, но если Лиз хранила эту карточку в своём дневнике… Проклятье! Ревность острыми когтями впилась в сердце, отключив разум.
Могло ли так случиться, что Лиз и Франко были любовниками? Вполне. Помнится, она отзывалась о нём очень нежно. Но я как-то не обратил внимания на это. А сейчас? Может быть, Франко беспокоится не обо мне, а о Лиз?
Стоп. Надо успокоиться и рассудить здраво, отбросив эмоции. Крис Стэнли сидел в тюрьме, а Лиз была замужем, но если Крис был её любовником, почему она не могла иметь интрижку также и с Франко, и чёрт знает ещё с кем? Она актриса, красивая молодая женщина, масса поклонников.
Засунув книжечку в карман брюк, я отправился на кухню, откуда уже тянуло потрясающим ароматом жареного бекона, крепко сваренного кофе.
Маленькая уютная кухня была также переделана недавно в любимых цветах Лиз, даже маленький округлый холодильник, встроенный в кухонную стенку, напоминал цветом новорождённого поросёнка. Лишь пол из выложенной тёмным кафелем плитки, да стол из светлого массива сосны выбивались из общего стиля. Из пластикового обмылка радиоприёмника на подоконнике лились соловьиные трели сладкоголосого Эдди Фишера, манерно выводившего хит этого года — "I'm Walking Behind You".
За столом, откинувшись расслабленно на спинку стула, сидел довольно улыбающийся Франко.
— Ну, присаживайся. Чего так долго намывался? Прямо как хитмэн после дела.
"Тебе виднее, конечно", — хотелось ляпнуть мне, но я лишь отодвинул каплеобразное кресло, и присел.
— Могли бы в Макдональдс по дороге купить поесть, чтобы время не тратить, — пробурчал я, тыкая вилкой в длинный с золотистой корочкой кусочек бекона.
— Где? — голос Франко дрогнул от досады, что я не оценил его кулинарные способности. — Никогда не слышал такого названия. Это что — кафе? Ресторан?
А я замер над тарелкой. Надо быть таким идиотом! Первый Макдональдс откроется в Нью-Йорке лишь через двадцать лет. Молча положил в рот кусочек бекона, прожевал.
— Да, такое маленькое кафе. Не важно.
— Ну, здесь тоже неплохо. Конечно, Лиз лучше готовит, — Франко почесал задумчиво шею. — Стэн, ты себе щёку порезал. На, залепи, — оторвал от газеты кусочек и протянул мне.
"Какая трогательная забота", — с каким-то странным озлоблением подумал я. "Особенно, если учесть, что типографская краска делалась на основе ядовитого свинца". Но говорить этого я не стал. Карман жёг дневник, и мне хотелось вызывать итальянца на откровенный разговор, узнать всё об его отношениях с Лиз, со всеми интимными подробностями.
— Значит, так, — Франко стал серьёзен, даже хмур. — Установка такая. Доезжаем до банка, — он ударил ребром ладони по столу. — Ты входишь, достаёшь материалы. Уезжаем. И наконец — ждём, когда похитители выйдут на связь. Ну, а потом решим, что делать.
Почему этот итальянец распоряжается? Решает куда и с кем мне ехать? Да ещё записался ко мне в личные шофёры.
— Франко, я могу вызвать кэб.
— Можешь. Вполне. Но вот куда он тебя привезёт — это вопрос. Впрочем, тебе решать.
От великолепного на вкус крепкого кофе, сваренного Франко, отлегло от сердца, раздражение и злость отступили, или скорее притупились. И я уже ощущал неловкость, что так злобно накинулся на парня. Идиотская ревность.
— Да ладно, всё в порядке. Поехали.
Добраться до банка на пятой авеню оказалось не так-то просто. Как только проехали туннель Линкольна, тот самый, где Франко в моём ночном кошмаре обратился в дракона, тут же воткнулись в плотный ряд округлых задниц машин, в основном выкрашенных в жёлтый цвет — такси "Большого яблока". Правила уличного движения соблюдались здесь так же, как в Москве. Вернее, не так. Кажется, никто никаких правил не соблюдал, а дорожные знаки попадались только с рекламой или названием улиц. Прохожие лезли на мостовую в любом месте, без страха и стеснения. Если Хэнк, то есть фотограф Генри Нельсон, когда мы с ним ехали в редакцию "Новое время", вёл машину со стоическим равнодушием святого мученика. То Франко нордическим характером Хэнка не обладал и в выражениях не стеснялся. Экспрессивные ругательства, итальянские вперемежку с англоязычными, вырывались у него с завидным постоянством. Чаще всего я слышал, как он бурчал: "bastardo" (ублюдок), "putana" (сука), "scemo" (чмо).
Когда мы проезжали мимо отеля "New Yorker", нам наперерез выскочил белоснежный "шеви" кабриолет и Франко так резко нажал на тормоз, что завизжали шины, а я едва не впечатался носом в панель управления.
— Baciami il culo, bastardo! Ciucciami il cazzo, culone! Figlio di putana! *
Франко, багровый от злости, высунулся из машины и погрозил кулаком. И долго не мог успокоиться, дышал тяжело, со всхлипом, желваки ходили под кожей. Так что на миг я испугался, как бы итальянец в следующий раз не вытащил бы пушку и не перестрелял бы всех, кто посмел подрезать его.
И словно оправдывая мои опасения, хлопнув дверью, он выскочил из машины. Но вернулся через пару минут с блоком сигарет и злобно стал сдирать обёртку. Выпустив облачко мерзопакостного дыма, откинулся на сидение, и машина на удивление мягко тронулась с места.
— Извини, Стэн, эти ублюдки когда-нибудь доконают меня, — пробормотал он, пристраиваясь к очередному хвосту.
— Ничего-ничего, я понимаю, — сказал я совершенно искренне.
Слева выросла увенчанная высоким шпилем величественная стела самого высокого в мире небоскрёба того времени — Эмпайер-стейт билдинг, и мы свернули на пятую авеню и, лавируя между такси, легковушек и автобусов, добрались до цели нашего путешествия.
Франко припарковал свой "форд" в переулке, откуда прекрасно просматривался вход в банк, украшенный портиком с колоннами из тёмно-серого мрамора.
Помещение встретило меня прохладой, и заставило на миг замереть в благоговейном восхищении. Массивные стойки, отделанные резным красным деревом, высокий потолок поддерживали колоны из изумрудного камня под малахит, пол, выложенный розовато-серым мрамором. Хотя решётки, скрывавшие сотрудников, неприятно напомнили о камере в тюрьме Синг Синг, правда, выглядели не в пример изящнее.
Ко мне тут подскочил служащий, полноватый мужчина невысокого роста с сильными залысинами, одетый в старомодный костюм-тройку. Из жилетного кармана виднелся краешек брегета с изящной резьбой, а цепочка из тускло-серого металла цеплялась за третью снизу пуговицу. Мужчина подобострастно поинтересовался, может ли он чем-то помочь мне.
На слабых в коленях ногах, я проследовал за ним по коридору. С тихим скрипом отъехала очередная решётка, вызвав холодящие душу воспоминания, как я шёл по зелёному линолеуму в "танцевальный зал" Синг Синг, там, где по кругу были расположены шесть камер смертников.
И вот, наконец, отворилась тяжёлая круглая дверь толщиной в метр, явив ровный строй банковских ячеек, выкрашенных светло-серой эмалью. С замиранием сердца я вытащил ключ, который дал мне Франко, и отпер ящик.
— Когда вы закончите, — чуть склонив голову, вежливо, даже подобострастно проговорил мужчина. — Нажмите, вот эту кнопку.
Когда он вышел, и закрыл решётку, я прикрыл глаза, вдохнул воздуха, на миг задержал в лёгких и выдохнул. Открыл тяжёлую дверцу ящика и не удержался, присвистнул.
Документов Стэнли собрал много: пухлый скрэпбук — альбом с газетными и журнальными вырезками, фотографиями. Плюс дюжина папок, записные книжки. Настоящее сокровище. И я не мог просто так отдать это бандитам. Даже ради Лиз. Но как сделать копию? Единственная возможность — перефотографировать. И надо успеть это сделать!
Так, а это что такое? Здоровенная тетрадь в картонном переплёте, такая раньше называлась гроссбухом. Коричневые рыхлые страницы аккуратно исписаны странными закорючками. Проклятье! Похоже, Стэнли записывал самую важную информацию каким-то секретным кодом. Но где найти ключ к нему?
Я бережно уложил материалы в портфель, и нажал кнопку. Тишина. Подергал решетку — никакой реакции. Еще раз вдавил красный выпуклый кружок. Зараза! Неужели обо мне забыли? Походил по хранилищу, и вновь вернулся к столу, пытаясь сосредоточиться, мучительно соображая, к кому бы я мог обратиться за расшифровкой записей Стэнли в этом странном и чуждом мире.
Странный шум, что шёл из глубины коридора, отвлек от мыслей. Тяжелые шаги. Пара резких, отрывистых фраз. Я выглянул и замер, бросило в жар, а по позвоночнику пробежал колючий холодок.
Двое дюжих парней тащили того самого полноватого банковского служащего, который открывал мне хранилище. На головах у бандитов было надето что-то похожее на полупрозрачные капюшоны, скрывавшие лица. Приглядевшись, я понял, что это женские нейлоновые чулки. Сбоку даже виднелся шов.
Везет мне, как утопленнику. Именно в тот день, когда я пришёл в банк за материалами, за которыми так долго охотился, сюда нагрянули грабители.
Я едва успел юркнуть за широкий стол, примостившийся у стены, как тяжелые шаги приблизились и затихли, а грубый голос с сильным акцентом пролаял совсем рядом:
— Открывай! Быстро!
— Не убивайте меня, пожалуйста, — жалобно блеял мужчина. — Я всё сделаю.
— Давай-давай, — включился второй бандит. — Будешь нас слушаться — не убьем. Нужен ты нам, — он хихикнул совсем по-мальчишески.
Раздался лязг отошедшей решетки. Я чуть высунулся из-за стола и попытался разглядеть грабителей. Один был худой и тощий, с узкими плечами, скорее молодой парень. Сквозь натянутый на голову чулок топорщились большие уши. Второй — верзила, плечистый, сутулый из-за своего огромного роста. Длинные руки делали его похожим на орангутанга. И что-то в груди сжалось. И голос, и эта внешность кого-то мне напомнили. Того, с кем встречаться мне совсем хотелось.
Липкий страх пополз по спине, сошёлся в солнечном сплетении и копчике. Но я попытался успокоить себя тем, что здесь мне пока ничего не угрожает. Даже, если они найдут меня, то не убьют. Какой в этом смысл? Грабеж — одно дело, а за убийство в Нью-Йорке полагалось знакомство со "стариной Спарки".
Грабители начали шумно, без всякого стеснения шуровать в хранилище. Видно громила с легкостью раскупоривал банковские ячейки. А второй вытаскивал содержимое, сваливая на пол.
— Ого, таки золотишко, — послышался ликующий голос пацана. — Царские червонцы!
Он заливисто рассмеялся.
— Фу, жарко здесь, — буркнул хмуро второй, совсем не разделяя радости напарника.
Чёрт возьми! Они говорили по-русски! И с таким заметным южным акцентом, который выдаёт всегда коренного жителя Одессы.
— Ты чего? Он же теперь тебя узнает!
— Да и хер с ним!
— Я не выдам вас, не выдам, — промычал несчастный служащий. — Пожалуйста!
— Дивись, він теж по-російськи розуміє! — окрысился верзила.
Оглушительно и резко прозвучал выстрел. Вслед ему — едва слышный стон и звук мягко упавшего тела. Остро запахло порохом.
Звук шагов стал нарастать. Кто-то остановился совсем рядом со столом. Грохот вываливаемого на стол оружия. Туда же полетел чулок.
— Боря, ты чего! — возмущенно, или скорее испуганно возопил второй. — Это же "вышка"! Зачем ты его убил? Зачем!
— Заткнись, ублюдок, а то и тебя прикончу. Понял?
Сомнений не осталось, Это же тот самый мерзавец, который взял в заложники Люка Стоуна на бейсбольном матче! Лысый громила с квадратной челюстью и огромными кулачищами длинных, как у обезьяны, рук. Всё-таки сумел сбежать, ублюдок!
Если он узнает меня, то живым не отпустит. Совсем недавно я думал о том, как хорошо было бы умереть, вернуть сознание в собственное тело, которое осталось в России двадцать первого века. Но сейчас эти мысли вызывали только ужас.
— Так, а это что за херня? — рявкнул бандит.
А я вжался в пол, затаив дыхание. Волосы шевельнулись на затылке — идиот, забыл спрятать портфель с документами Стэнли!
И тут меня отпустило. Эти материалы мне нужны позарез, чтобы спасти Лиз. Чтобы спасти детей в России! А тут на моём пути возникла эта тупая горилла, которая тогда чуть не зарезала меня!
Аккуратно, стараясь не шуметь, вытащил револьвер из наплечной кобуры, снял с предохранителя. Пружинисто встал во весь рост, оказавшись лицом к лицу с мордоворотом. У того глаза вылезли из орбит, стали, как блюдца, вспыхнули немыслимой злобой. Он метнулся к винтовке, что лежала на столе передо мной. Но не успел.
Выстрел в лоб отбросил его на пару метров. Он шваркнулся всей тяжестью своей здоровенной туши на кафельный пол, дернул ногой и затих. А я наставил револьвер на второго бандита. Палец машинально нажал на крючок. Осечка!
Но парень вытаскивать свое оружие не стал, прыгнул на меня, как кошка. Наскочил сверху и мы свалились за стол. Он сверху, я — снизу. Обхватив за шею, стал душить меня с какой-то на удивление нечеловеческой силой. Перед глазами поплыли красные и синие круги, сознание стало меркнуть.
* Примечание:
Поцелуй меня в задницу, сволочь! Отсоси, чмо! Сукин сын! (итальянский)
Вернуться к содержанию