17

День, еще день и еще один день… Вот так и проходит жизнь.

Люди в университете были приятными и мягкими, у них были степенные, но без формальностей, манеры, а с человеком из прошлого они вели себя особенно тактично. Лангли вспомнил собственные университетские годы — некоторое время он учился в аспирантуре и насмотрелся на факультетскую жизнь. Здесь не было никаких слушков, маленьких интриг и лицемерных чаевничаний, к которым в свою университетскую бытность он привык; но не было здесь и никакого духа нетерпения и жажды интеллектуального приключения. Все было известно, все поставлено и рассортировано по полочкам, оставалось лишь уточнить детали. Там, в двадцать первом веке, тезис мэтра о запятых в произведениях Шекспира стал бы поводом для шуток и сомнений. Сегодня что-то подобное было бы воспринято просто как непреложный факт.

Библиотека была потрясающей и поражала воображение: миллиарды томов, занесенных в магнитную память, любой из них можно мгновенно найти и сделать копию нажатием нескольких кнопок. Роботы могли их даже прочитать за вас и написать реферат; а если бы вы захотели, то они сделали бы заключения и выводы; логические построения без всяких признаков воображения или сомнений. Профессора — их называли титулом, приблизительно означавшим «хранитель знаний», — в основном происходили из простолюдинов, мелкие аристократы без права иметь потомство, которые прошли специальные тесты. Правила их ордена строго запрещали какие-либо занятия политикой. Лишь немногие студенты — наивные или искренне идущие в науку юноши — собирались, в свою очередь, стать профессорами. Сыновья министров от частных репетиторов переходили в спецакадемии. Университет являл собой умирающий осколок прежних времен, и его не закрывали лишь потому, что так не приказал «Технон».

Тем не менее Лангли это общество седеющих, одетых в коричневые мантии людей вполне устраивало. Особенно ему импонировал один историк, маленький иссохший человечек с большой лысой головой по имени Джант Мардос, с ним он даже подружился. Старик обладал огромной эрудицией и занятными, весьма саркастичными взглядами на окружающее. Обычно они вели многочасовые беседы, которые записывались на магнитофон, чтобы потом оценивать сказанное.

Лангли занимался разбором бесед по ночам, когда ему становилось особенно худо и тоскливо.

— …Современная ситуация, конечно же, неизбежна, — слышался голос Мардоса. — Чтобы общество не застывало, оно должно постоянно обновляться, как это происходило у вас; но рано или поздно наступает момент, когда дальнейшее обновление становится невыгодным, и стагнация наступает в любом случае. Например, для выживания человечества было необходимо объединение Земли, но со временем объединение привело к уничтожению культурных различий и соперничества, которые в то время во многом определяли прогресс.

— И все же мне кажется, вы еще можете осуществлять какие-то изменения, — промолвил космонавт. — По крайней мере политические.

— Какого сорта? Вы должны отлично понимать, что «Технон» — лучшее из устройств, выполняющих функции правительства. Если бы мы его сломали, то вернулись бы вновь к коррупции, некомпетентности и междоусобицам. Все это у нас, конечно, есть, но не играет большой роли, поскольку политикой заправляет машина, которая способна делать это, которая неподкупна и бессмертна.

— И все же почему не дать шанс простолюдинам? С какой стати они должны проводить свою жизнь на нижних уровнях?

Мардос приподнял брови.

— Мой дорогой романтичный друг, а что же еще им делать!? Вы думаете, они подходят для того, чтобы разделить бремя управления? Средний коэффициент интеллектуальности простолюдина — около 90, а у среднего министра он близок к 150. — Историк аккуратно сложил руки кончиками пальцев. — Наверняка, автоматизировав все процессы, можно сделать так, чтобы каждый житель Солнечной системы оставил работу, все его нужды удовлетворялись бы бесплатно. Но чем тогда займется ваш простолюдин с КИ 90? Игрой в шахматы или созданием эпических произведений?

Даже при существующем положении вещей министрам явно недостает рабочих мест. Вот почему вы видите среди них так много прожигателей жизни и так много политиканства.

Давайте признаемся, в изученной Вселенной Человек исчерпал возможности собственной культуры. В конце концов, нельзя ожидать, что они бесконечны. Существует лишь множество форм, которые вы можете придать куску мрамора; как только скульпторы создадут лучшие из них, последователи встают перед выбором между скучной имитацией и чистейшей воды экспериментаторством. То же самое касается любого вида искусства, науки и изменений в человеческих взаимоотношениях. Что касается политики, то сегодняшняя наша цивилизация, может быть, и закостенела, но зато она стабильна, а большинство жителей будет вполне удовлетворено, чтобы так и оставалось. Для обычного человека нестабильность, перемены означают войну, беспорядки, неуверенность, нищету и смерть.

Лангли покачал головой.

— Вселенная необозрима, — возразил он. — Где-то там мы всегда можем обнаружить что-то такое, что позволит начать нам заново.

— Вы думаете о потерянных колониях? — фыркнул Мардос. — О них написаны горы романтической чуши. На самом же деле это были всего лишь те, кто не смог чего-то достичь здесь и попытался вбежать. Сомневаюсь, что у них дела идут лучше.

— Вы слишком далеки от собственного периода колонизации, — сказал Лангли. — А вот в мое время мы были все еще очень близки к своему. Я так понимаю, что прогресс, свежий взгляд на жизнь, новые начинания в большинстве своем связаны с этим фактором.

— Вот как? — Мардос навострил уши. — И каковы основания?

— О… вся известная мне история. Возьмем Исландию — у меня был оттуда приятель, который мне все объяснял. Первые колонисты были большими людьми, даже своего рода царьками, которых выкинули из Норвегии, когда страна объединилась, а они не хотели кому-либо подчиняться. Они основали что-то вроде республики, чуть ли не впервые со времен античной Греции. Они создали один из лучших эпосов в мире, осуществили удачные попытки колонизировать Гренландию и Америку.

Затем собственно американцы — мой народ. Часть из них были религиозными раскольниками, которые не могли ужиться с церковью у себя дома; некоторые — ссыльными преступниками. Более поздние иммигранты состояли из обнищавших бродяг и нескольких либералов, которым не нравилось то, что происходило в Европе. Однако это сборище мятежников и простолюдинов освоило полконтинента, дало жизнь первому по-настоящему республиканскому правительству, возглавило парад индустриализации и развития технологий и захватило лидерство в международных делах… Нет, подождите, не захватило и в действительности никогда этого не хотело, просто на них возложили эту миссию, ибо никто другой не мог удержать в руках столь горячую картофелину.

Потом пришло время ранних поселений на других планетах, которые я видел собственными глазами. Их обитатели не были в прямом смысле изгнанниками. Да, их расселяли, но колонии состояли из тех, кто наилучшим образом подходил для новой окружающей среды и кто был бы весьма несчастлив, если бы его отослали обратно на Землю. Их средний интеллектуальный уровень был просто ужасным.

— Должно быть, вы правы, — задумчиво произнес Мардос. — Возможно, некоторые из потерянных колоний и нашли путь лучше нашего. Например, если улетает корабль, полный людей по-настоящему большого калибра, никаким идиотам не под силу сбить их с намеченного пути…

— А большинство мятежников — как раз люди именно такого калибра, — вставил Лангли. — Они не стали бы мятежниками, если были бы достаточно бессловесны и бесхребетны, чтобы принимать существующий порядок вещей.

— Ладно, но кто захочет провести в их поисках, возможно, тысячи лет независимого времени? Это чистой воды эскапизм.

— У меня подозрение, что историю творят именно такие вот эскаписты.

— Торговое Сообщество облетало все на сотни световых лет вокруг и не нашло ничего такого, о чем вы мечтаете.

— Конечно же, нет. Группа, которая хотела убраться от того, что она считала цивилизацией зла, пойдет гораздо дальше. А потом, ведь еще есть идея, что там, за пределами, скрывается что-то такое…

— Ребячество!

— Конечно. Но не забывайте, что ребенок — будь то человек или общество — находится в процессе роста. А вот о Сообществе мне хотелось бы узнать побольше. У меня такое подозрение, что…

— Информации совсем немного. Они очень скрытные. Похоже, начинали они прямо отсюда, с Земли, что-то около тысячи лет назад, но история неясная.

— Не должна бы быть такой, — сказал Лангли. — Разве не предполагается, что «Технон» содержит полные записи обо всем важном? А Сообщество — это, конечно же, важно, любой мог предвидеть, что они станут главным фактором.

— Вперед, — пожал плечами Мардос. — Пока вам интересно, можете пользоваться библиотекой, сколько угодно.

Лангли нашел себе столик и запросил библиографию. Она оказалась на удивление маленькой. Путем сопоставления он решил получить справочный лист о литературе по Тау Кита IV — маленькой скучной планете, не имеющей особого значения, — список был ненамного длиннее первого.

Он сидел несколько минут, размышляя об издержках статичной культуры. Мизерное количество информации, казалось, издавало истошный крик: «Прикрытие!». А эти так называемые ученые мужи вокруг него просто напросто отмечали, что в наличии есть лишь несколько книг и статей, и тут же преспокойно забывали о вопросе.

Он упрямо окунулся в задачу прочитать все, что только можно было найти по данной теме. Экономическая статистика; случаи, когда Сообщество вмешивалось в местную политику на той или иной планете, чтобы защитить себя; изменения в психологии, связанные с долгим пребыванием на борту корабля; и, наконец, пункт, относящийся к событию, происшедшему тысяча девяносто семь лет назад, когда некий Хардис Сандж, представляющий группу межзвездных торговцев — поименный список прилагается, — обратился с просьбой утвердить грамоту о специальных льготах, и та была удовлетворена. Лангли прочитал грамоту: это был обширный документ, своим безобидным языком он предоставлял такую власть, которой мог позавидовать любой министр. Тремя столетиями позже Технат признал Сообщество в качестве независимого государства; некоторые планеты это уже сделали, а вскоре к ним присоединились и все остальные. С тех пор заключались договоры и…

Лангли сидел без движения, прошло четыре дня с начала его изысканий. Все сходилось.

Пункт 1: «Технон» позволил Сообществу уйти беспрепятственно, хотя в остальных случаях его основная политика была откровенно направлена на постепенное воссоединение доступной части Галактики.

Пункт 2: На сегодня Сообщество насчитывает несколько сот миллионов членов, включая персонал со множества нечеловеческих планет. Ни один из его членов не знал больше того, что его окружало.

Пункт 3: Командиры и рядовые Сообщества, включая корабельных офицеров, не знают, кто является их высшими руководителями, но воспитаны в духе подчинения и странного отсутствия любопытства по этому поводу.

Пункт 4: Сам «Технон» приказал Чантавару освободить Валти без причинения последнему какого-либо ущерба.

Пункт 5: Экономические данные показывали, что на протяжении долгого периода времени все больше и больше планет попадали в зависимость от Сообщества в той или иной жизненно важной области производства. Было проще и дешевле торговать с кочевниками, чем добывать где-то что-то самим. И, наконец, Сообщество было вполне нейтральным…

Черт побери!

Лангли удивлялся, почему, похоже, никто больше не подозревает о правде. Теперь Чантавар… Но Чантавар, каким бы умом он ни обладал, был тоже по-своему закодирован. Его работа заключалась только в том, чтобы осуществлять политику, проводимую машиной, а не копать глубже. Конечно, знать нельзя было позволить ни одному министру. Как только — время от времени такое происходило — кто-то, споткнувшись о факты, что-то узнавал, он тут же исчезал. Ибо, если бы правду узнал тот, кому не положено, секрет было уже не удержать, он бы очень скоро распространился от звезды к звезде, и полезности Сообщества пришел бы конец.

Его полезности для «Технона».

Ну, конечно! Сообщество было основано вскоре после отделения колоний. Надежды вернуть их обратно в ближайшем обозримом будущем не было. А вот мощная организация, представители которой бывают повсюду и составляют доклады для неизвестного центра, — организации, которую все, включая и ее собственных членов, считают незаинтересованной и неагрессивной — такая организация являлась идеальным агентом для наблюдения и постепенного подчинения других планет.

Что за машина, должно быть, этот «Технон»! Какой прекрасный памятник, высшее конечное достижение стареющей науки! Создатели сработали его лучше, чем задумывали. Их ребенок вырос, стал способен рассчитывать на тысячелетия вперед, до тех пор, пока, наконец, цивилизация не станет действительно цивилизацией. Неожиданно у Лангли появилось иррациональное желание увидеть эту гигантскую машину, но такому никогда не бывать…

Являлась ли эта штука из металла и энергии в действительности мыслящим мозгом? Нет… Валти сказал, и библиотека подтвердила, что живой мозг со всеми своими почти безграничными возможностями никогда не был воспроизведен искусственно. То, что «Технон» думал и рассуждал в пределах собственного функционального назначения, не вызывало сомнений. Был необходим какой-то эквивалент созидательного воображения, чтобы управлять целыми планетами и разрабатывать схемы, подобные созданию Сообщества. Но он все же оставался роботом, суперкомпьютером; его решения принимались непосредственно на основании данных, которые в него вводились, и были бы ошибочными ровно настолько, насколько неверными были бы данные.

Ребенок — большой, почти всемогущий, не обладающий чувством юмора ребенок, определяющий судьбу расы, которая сама отказалась нести за нее ответственность. Мысль была невеселой.

Лангли зажег сигарету и откинулся назад. Ну, хорошо. Он сделал открытие, которое могло бы потрясти империю. Это случилось потому, что он пришел из совершенно отличной эпохи с совершенно другим образом жизни и мышления. Он обладал непокорным разумом свободнорожденного и не подвергался гипнообучению. История его мира состояла из равномерной, часто жестокой эволюции, мира, где из слова «прогресс» сделали идола. Поэтому он мог наблюдать за сегодняшним днем с большей беспристрастностью, чем люди, которые в течение двух последних тысячелетий стремились только к стабильности.

Но что теперь делать с этими фактами?

У него было сильное нигилистическое желание позвонить Валти и Чантавару и все им выложить. Разнести все вдребезги. Но нет — кто он такой, чтобы опрокидывать телегу с яблоками, которая везет миллиарды жизней, и при этом, возможно, по ходу дела погибнуть самому? Он не имел права судить, он был не Господь Бог, и его желание было всего лишь проявлением бессильной ярости.

А поэтому лучше-ка держать язык за зубами. Если только когда-нибудь возникнет подозрение о том, что он знает, он не проживет и минуты. Некоторое время он был важной персоной, и посмотрите, к чему это привело.

Вечером, один в своих апартаментах, Лангли рассматривал себя в зеркале. Лицо похудело и почти утратило загар. Нити седины в волосах превратились в пряди. Он чувствовал себя усталым и очень старым.

Его охватило раскаяние. Зачем он выстрелил в этого человека там, в африканском поместье? Это был бессмысленный поступок, такой же бессмысленный, как все, что он пытался сделать в этом чужом мире. Он задул огонек жизни или по крайней мере причинил боль абсолютно без всякой цели.

Он просто не принадлежал этому миру.

Она присела рядом,

Взяв за руку меня,

Сказала: «Чужеземец,

Чужая здесь земля».

Она! Чем занята Марин? Жива ли она вообще? И можно ли называть жизнью существование там, на нижних уровнях? Он не думал, что она станет себя продавать — с этим своим гордым негодованием, известным Лангли, она скорее умрет с голоду, — но в Старом Городе может произойти все, что угодно.

Раскаяние острыми когтями впилось в душу Лангли. Не надо было ее прогонять. Не стоило перекладывать ответственность за собственный провал на ту, кто эту ношу хотел всего лишь разделить. Его сегодняшняя зарплата была невелика — едва ли хватит на двоих, — но ведь вместе они могли бы что-то придумать.

Ничего не видя перед собой, Лангли набрал номер главного полицейского управления города. Вежливое лицо раба-полицейского ответило ему, что закон не позволяет отслеживать простолюдина, если он не разыскивается по обвинению в каком-либо преступлении. Можно обратиться в специальную службу, это обойдется вам… сумма была больше, чем он имел. Очень жаль, сэр.

Занять деньги. Украсть. Самому спуститься на нижние уровни, предлагать вознаграждение, что угодно, но найти ее!

А она сама, захочет ли она сама вернуться?

Лангли обнаружил, что его трясет.

— Так не пойдет, сынок, — сказал он вслух, обращаясь к пустой комнате. — Так недолго и спятить. Присядь и для разнообразия немного подумай.

Но все его мысли возвращались к одному и тому же. Он был посторонним — неудачник, ноль без палочки, существующий только за счет благотворительности и легкого интереса интеллектуалов. Нет ничего, чем он смог бы заняться, недостает ни подготовки, ни образования. Если бы не университет, который сам по себе являлся анахронизмом, он оказался бы на дне, в трущобах.

Какое-то внутреннее упорство не позволяло ему покончить с собой. С другой стороны, подкрадывалась еще одна угроза — помешательство. То, что он, распустив нюни, занимается саможалостью, первый признак распада личности.

Как долго он здесь, в университетах? Около двух недель, а уже чувствует себя развалиной.

Он приказал окну открыться. Балкона здесь не было, но он оперся о подоконник и глубоко задышал. Ночной воздух был теплым и влажным. Над головой раскачивались звезды, презрительно усмехаясь из своего далека.

Сверху пролетела какая-то тень. Она приблизилась, и Лангли смутно разглядел человека в космическом скафандре с индивидуальным антигравом. Полицейская модель. Кто им нужен на этот раз?

Черное устройство устремилось на него. Лангли едва успел отскочить, когда оно влетело через окно. Устройство с грохотом приземлилось, отчего задрожал пол.

— Какого черта… — Лангли сделал шаг ближе.

Облаченная в металл рука поднялась вверх, отщелкнула гермошлем и откинула его назад. Из рыжих зарослей высунулся огромный нос.

— Валти!

— Он самый, — подтвердил торговец. — И не как-нибудь, а во плоти, а?

Валти поляризовал окно, приказав ему закрыться.

— Как дела, капитан? Выглядите вы достаточно уставшим.

— А я и… устал. — Космонавт почувствовал, как учащается сердцебиение, натягиваются нервы. — Что вам угодно?

— Небольшой разговор, капитан, всего лишь небольшая личная беседа. К счастью, в конторе у нас есть кое-какое оборудование, позволяющее избегать прослушивания, — люди Чантавара стали чертовски интересоваться нашими перемещениями и от них все труднее отделаться. Но здесь-то, я надеюсь, мы можем поговорить без помех?

— Д-да. Я думаю, что да. Но…

— Никакой выпивки, спасибо. Мне будет нужно уйти как можно скорей. Снова предстоят кое-какие дела. — Валти хихикнул и потер руки. — Да уж, действительно. Я знал, что Сообщество запустило свои щупальца в очень высокие сферы власти, но никогда не думал, что наше влияние так велико.

— Ц-ц-ц… — Лангли сделал паузу, глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться. — Давайте-ка ближе к делу. Что вам угодно?

— Обязательно. Капитан, вам здесь нравится? Вы совсем отказались от мысли начать заново где-нибудь в другом месте?

— Так, значит мне снова делают предложение. Почему?

— Э-э… мое начальство решило, что не стоит оставлять дело с Сарисом Хронной и нейтрализатором без борьбы. Мне приказано забрать его из заключения. При этом, хотите верьте, хотите нет, вместе с приказом поступил соответствующий подлинный мандат от «Технона». Очевидно, в правительстве Сола — возможно, даже среди слуг «Технона» — у нас есть очень умные агенты. Им удалось заложить в машину фальшивые данные, и та автоматически решила, что в ее интересах самым лучшим было бы забрать Сариса от Чантавара.

Лангли подошел к бытовому роботу и налил себе крепкой выпивки. Только прикончив стакан до дна, он решился заговорить.

— И я вам нужен.

— Да, капитан. Во всех случаях операция будет рискованной. Если Чантавар об этом узнает, он, естественно, собственной властью все остановит до тех пор, пока не сможет получить дальнейшее подтверждение от «Технона». Затем в свете новой информации машина назначит расследование и узнает правду. Поэтому мы должны действовать очень быстро. Вы понадобитесь как друг Сариса, которому он доверяет, и обладатель общего с ним языка. Он должен уже говорить на нашем, но так он быстрее поймет, что мы затеваем, и охотнее пойдет на сотрудничество.

«Технон»! У Лангли закружилась голова. Какие еще фантастические планы вынашивает компьютер на этот раз?

— Полагаю, — медленно сказал он, — сначала мы отправимся на Тау Кита, как вы и собирались в первый раз?

— Нет. — Пухлое лицо напряглось, голос едва уловимо дрожал. — Я не совсем понимаю сам, но предполагается, что мы передадим его центаврийцам.

Загрузка...