Рональд Миллз вынул свой «тридцать восьмой» из-под подушки, отодвинул защелку и медленно провернул барабан. Потом вернул его на место и убрал револьвер с глаз долой.
Выходя из гостиницы, он всегда брал его с собой, сунув в карман пиджака. Нож он носил за поясом. Но сейчас Миллз не собирался покидать «Телец», весь остаток вечера он проведет здесь, так что оружие оставил под подушкой.
Он подошел к окну, выходящему на главную улицу Хинкстона, и выглянул наружу. Прохожих почти не было. Десять тридцать вечера. Поздний сеанс в кинотеатре, расположенном неподалеку, закончился минут пятнадцать назад, дискотека уже неделю как закрыта, так что улица выглядела пустынной.
Миллз поглядел на телефон рядом с кроватью.
В дверь постучали, и он пошел открывать.
На пороге с подносом в руках стояла Паула Киркхэм.
Она широко улыбнулась, тряхнув копной волос, которые рассыпались у нее по плечам. Под футболкой отсутствовал бюстгальтер, и Миллз обратил внимание на ее торчащие соски.
Он сделал шаг в сторону, давая ей возможность отнести поднос с едой на прикроватный столик.
— Что-нибудь еще? — улыбаясь, спросила она.
— Нет, — сказал Миллз, который стоял у открытой двери, подчеркивая всем своим видом, что ждет, когда она избавит его от своего присутствия.
Ее это разозлило, но она выскользнула в дверь, зло зыркнув на Миллза. Он захлопнул дверь и запер ее на ключ.
Паула, оставшись под дверью, прижала к ней ухо. Мужчина, похоже, на нее не клюнул.
Вот уже пять дней он живет в гостинице, ведет себя исключительно замкнуто, не общается с другими постояльцами и не обращает внимания на ее нежные авансы. Если честно, то и не больно надо — уродливый ублюдок.
Но он был один.
Одиночка.
Прекрасный вариант.
Как и тот, до него.
Она попыталась вспомнить его имя. Дженнингс, вот. При воспоминании она заулыбалась. Тех, которые были до Дженнингса, она уже не могла вспомнить. Их было так много.
Постояв под дверью еще минутку, она медленно двинулась по коридору к своей комнате.
Миллз услышал ее удаляющиеся шаги и только тогда обратил внимание на еду, которую принесла ему девушка. Он принялся за сандвич, но постоянно возвращался взглядом к телефону. Запихнув остатки еды в рот, он потянулся к телефонной трубке.
Вытащив из кармана пиджака номер, набрал цифры.
Подождал.
— Шевелись, сука! — пробормотал он, слушая длинные гудки.
Наконец трубку сняли. Послышался женский голос. Миллз слушал, затаив дыхание, лицо его расплылось в улыбке.
— Алло! Алло! Кто говорит?
Он положил трубку на рычаг.
Через пять минут снова набрал номер.
На этот раз подошел Хэкет.
— Кто говорит? — резко спросил учитель.
Миллз сидел на краю кровати, слегка отведя трубку от уха.
— Слышите меня? — проскрежетал голос Хэкета.
Миллз отключился. Хмыкнул, гася улыбку.
Игра почти подошла к концу.
Настал черед Хэкета.
Миллз держал перед глазами нож.
Там еще женщина.
Паула Киркхэм, обнаженная, стояла за дверью, дыша, как разгоряченное животное.
Ее горящий взгляд как бы хотел пробуравить дверь насквозь, чтобы добраться до того, кто находится в комнате. Она прижалась к прохладному дереву, чувствуя, как твердеют соски, когда она трется о гладко выкрашенное дерево, как увлажняется промежность.
У нее отвалилась челюсть, и изо рта обильно потекла слюна, словно в припадке бешенства.
Она вытерла рот тыльной стороной руки и ухмыльнулась.