Война Трёх ведьм

Глава 37. Прошлое

Лошади остаются около входа в лес. Диона зябко ёжится. Старая поношенная обувь порвалась и промокла. Пятки морозило, Диона сжимала пальцы на ногах, пытаясь хоть как-то их согреть.

— Остановимся здесь, — произносит Филея.

— И кто дал тебе право командовать? — язвительно спрашивает Квинтий.

— Можешь идти дальше, тебя никто не держит, — парирует женщина. — А я хочу отдохнуть и согреться у костра.

Квинтий оскорблено хмыкает и усаживается на подгнивающий пень. Костёр появляется быстро. Аллипий поджигает собранный Дионой и Эрбином хворост вспыхнувшим на кончиках пальцев огнём. Все собираются у костра, грея замёрзшие руки.

— Дым может выдать нас, — говорит Эрбин. — Лучше не давать костру долго гореть.

В ответ Эгерия делает лёгкий финт рукой. Струйка дыма подрагивает и начинает дуть в сторону. Эрбин поднимает руки, показывая ладони, принимая своё поражение.

Поленья в костре потрескивают, хоть как-то разбавляя напряжённую тишину между собравшимися. Лица градэнов хмуры и задумчивы. Диона чувствует себя неуютно и, в попытке избавится от этого чувства, придвигается ближе к Эрбину. Цепь на руках начинает звенеть от простого движения. Аллипий, сидящий рядом, переводит взгляд на оковы.

— Освободились сами, а про тебя забыли, — говорит мужчина.

Он щёлкает пальцами. Металл начинает дрожать и рассыпаться буквально на глазах. Диона смотрит на освобождённые руки во все глаза, даже не замечая как магия возвращается в её тело. Кровь горит огнём, тепло проходит по коже мурашками. Сама не осознавая, Диона создаёт в ладони огненный шар. Ведьма улыбается счастливо и не обращает внимания на кровь прошедшую из носа. Слёзы начинают идти сами. Диона смеётся, создавая в руке то водную фигуру, тут же замораживая её, то небольшой воздушный вихрь.

— Спасибо! Спасибо! — девушка хочет обнять градэна, но мужчина отстраняется.

— Обойдёмся без этого, — улыбается он.

Диона кивает и разворачивается к Эрбину, показывая ему свою вернувшуюся магия. Маг улыбается, но глаза его полны грусти, а губы завистливо прижимаются. Диона сразу понимает в чём дело. Она оборачивается к градэну и спрашивает:

— Вы можете помочь Эрбину тоже? Ему поставили клеймо, сдерживающее магию. Его можно убрать?

Аллипий задумчиво хмурится и просто Эрбина показать

клеймо. Маг снимает накидку и задирает рубаху. Градэн долго рассматривает витиеватый шрам на спине мага, осторожно касается его пальцами и произносит:

— Это не моя специализация, но я думаю это можно исправить.

Аллипий подзывает к себе женщину. Её тёмные волосы аккуратно лежат на плечах. высокие скулы и аккуратный нос с небольшой горбинкой придавали ей величественное изящество. Глубокие зелёные излучали спокойствие и уверенность.

— Балея, осмотри, пожалуйста, мальчика. Получится ли что-то сделать этим клеймом?

Женщина кивает, подходит ближе, касаясь тонкими пальцами шрама. Эрбин от прикосновения дёргается и блаженно прикрывает глаза. Женщина внимательно осматривает изувеченную кожу, исследует её кончиками пальцев. Затем поворачивается к Аллипию и начинает изображать пальцами странные жесты. Мужчина кивает, будто понимая, что она показывала. Балея уводит Эрбина в сторону и через некоторое время со стороны, куда они ушли виднеется зеленовато-голубое свечение.

— Что за жесты она показывала? — спрашивает Диона.

— Язык жестов, способ общения глухих и немых.

— Немых? — удивлённо кривит брови Диона.

— Да, это её проклятье. А ты никогда не сталкивалась с немыми людьми?

— Нет. А что за проклятье?

Градэн смотрит на девушку разочарованно.

— Всё-таки ваше поколение о многом не знает, — качает он головой.

— Расскажите, — просит Диона, придвигаясь ближе к градэну.

Мужчина вздыхает. Уголки его губ почти незаметно приподнимаются.

— Ну тогда слушай внимательно. Ты же ничего не знаешь о запрете кровавой магии? Так и думал. Что ж… Около двух тысяч лет назад, когда закончилась первая и единственная война между ведьмами и магами, Акрат захлестнула волна. Начали ходить слухи о новом виде магии, настолько сильном, что мог даже посоперничать с первозданной магией. Конечно многие ведьмы этим заинтересовались. Мы не видели ничего плохого в том, чтобы стать сильнее. Так мы образовали Ковен. В него вошли все желающие изучать магию крови. Сначала всё шло хорошо, мы становились сильнее, могли делать вещи, что даже вообразить сложно: останавливали ход времени, воскрешали мёртвых, убивали одним прикосновением, создавали новую жизнь… Но как только мы стали считать, что стали всесильными, нас быстро спустили на землю. Ведьмы начали сходить с ума, теряли память, сводили счёты с жизнью, убивали друзей и родных. В итоге, было решено запретить кровавую магию. К тому времени в Ковене остались только мы. Двенадцать ведьм и ведьмагов сохранивших ясность рассудка. Но и нас это не обошло стороной…

Градэн замолкает. На лицо ложится хмурая маска. Диона терпеливо ждёт, когда мужчина продолжит. И вот он продолжает:

— На каждого из нас легло проклятье. Мы потеряли то, что любили, чем гордились, без чего уже не представляли свою жизнь.

— Потеря голоса не кажется таким уж страшным проклятьем, — говорит Диона, смотря в сторону где Гекуба лечила Эрбина.

— Возможно для тебя да, но для женщины всю свою жизнь посвятившей пению, чей голос знал каждый в Акрате, даже тот, кто был совсем далёк от искусства. Она могла не просто лечить своим пением, её голос отращивал потерянные конечности, воскрешал мёртвых. Она потеряла всё в одно мгновение, проснувшись утром без единой возможности произнести хоть слово. Муж ушёл от неё, не собираясь пытаться понять.

Диона смотрит на градэна во все глаза, пытаясь переварить услышанное. Она осторожно касается горла, будто и сама в любое мгновение может лишиться голоса.

— А, остальные? — спрашивает тихо, не зная хочет ли слышать ответ.

— Ну Тит Элей, — ведьмаг указывает на высокого худощавого мужчину с острым подбородком на прямоугольном лице, пухлой нижней губой и слепыми белыми глазами. — Гениальный художник, что переносил реальность на холст. Его картинами были украшены дома самых влиятельных ведьм. Но проклятье заставило его глаза ослепнуть. Он больше не мог брать кисти в руки, он не видел мир, а значит и перенести его на холст бы не получилось. Ученики его покинули. Все решили, что слепой художник не сможет никого ничему обучить. Его мечта к которой он шёл много лет, разрушилась в одночасье. И даже его любимая охота больше не могла приносить ему радость.

Диона смотрит на градэна Элея. Мужчина греющий руки у костра уже не казался просто хмурым стариком. Ведьма стала видеть в нём человека с поломанной судьбой.

— А вот, например, уже знакомая тебе Рена Оми. Лишилась всех волос на теле, своей самой большой гордости.

Диона хмурится. Она не понимает, что такого страшного может быть в том, чтобы лишиться волос.

— Вижу, о чём ты думаешь. И да, ты права, для многих людей потеря волос не была бы такой страшной потерей. Но не для Рены. Её густые тёмные волосы приходилось заплетать сразу нескольким людям, а коса доставала до земли. Это я уже не говорю о её ресницах и густых аккуратных бровях, что были всеобщим предметом зависти у женщин. Она знала, что красива и всегда этим пользовалась. Молодые люди вились около неё, как пчёлы у мёда. Но стоило только последнему волосу упасть с её головы, как жених тут же сбежал от неё, назвав уродиной. Все в её родной деревне смотрели на неё косо, с жалостью и брезгливостью. Женщины смеялись в лицо, а мужчины обходили стороной.

Диона смотрит на свои волосы, аккуратно перетирая их между пальцами. Даже после услышанного ей трудно представить боль от потери волос, но она прекрасно понимала, что значит быть предметом насмешек и избегания.

— Видишь того мужчину, — Аллипий показал на … — Это Фок Эри. Догадаешься, что он потерял?

Диона смотрит на мужчину, но не замечает в нём ничего необычного, пока не замечает как подошедшая сзади Рена осторожно хлопает его по спине. Градэн Эри дёргается, словно от испуга, и смотрит на женщину. Та, как несколько минут назад это делала Балея, показывает жесты пальцами. Фок в ответ кивает и что-то отвечает.

— Он глух? — выдаёт свою догадку Диона.

— Верно. Прекрасный бард, с чарующим голосом лишился слуха. Ты наверняка знаешь его песни. Их поют и по сей день, но все давно забыли кто их автор. Но самое страшное в его проклятье то, что он не услышал зов о помощи своей любимой дочери. Девочка тонула, зовя отца на помощь, но он не слышал, а когда пришёл, чтобы посмотреть как она, было уже поздно.

Диона вся передёргивается. Она смотрит на бесстрастное лицо градэна Эри. Плохо представляя боль от потери ребёнка, ведьма понимает, насколько это может быть страшно.

— Хочешь узнать ещё? — спрашивает Аллипий.

Диона мнётся, но всё же кивает.

— Хорошо, — кивает мужчина. — Тогда я расскажу тебе о Эгерии Эдон. Блестящем поваре и придирчивом гурмане. Ты наверняка знаешь её блюда, они уже прочно засели в повседневную жизнь ведьм. Но проклятье лишило её не только возможности ощущать вкусы и запахи. Перестав чувствовать вкус блюд, Эгерия и сама перестала готовить. Её таверна, прославленная и в Акрате и за его пределами, закрылась. Жизнь Эгерии, посвящённая готовке, вмиг потеряла весь свой смысл.

— А что на счёт Данкана? — спрашивает Диона, смотря на мужчину, чья кожа свете костра отливала тёмной бронзой.

— Для тебя градэн Кантиций, прояви уважение. На счёт него… Девушке может показаться это чем-то незначительным. Как много ты знаешь о мужской болезни?

— Неужели?

— Да. Данкан слыл известным ловеласом. Он не делил в удовольствии ни женщин, ни мужчин. О его любвеобильности даже начали ходить легенды, — градэн усмехается. — Но не смотря на всю свою развратную жизнь, Данкан хотел лишь одного — семью. Он мечтал о любящей жене и множестве детей. Но когда проклятье настигло его, невеста, которую он любил до безумия, ушла, не захотев иметь дела с мужчиной, что не мог исполнять свой супружеский долг.

“— Дура”, — подумала Диона. — “Разве можно бросить любимого человека только из-за этого”.

— Аллипий, — подходит ближе Гекуба. — Мы решили устроить привал и переночевать сегодня здесь. Ты будешь дежурить первым.

— Я понял, — кивает градэн.

От пустого, лишённого всяких эмоций лица, Дионе становиться некомфортно. Гекуба бросает скользящий взгляд на ведьму и уходит.

— Потеря всех эмоций и чувств страшная участь для того, кто всю жизнь провёл на сцене, — говорит Аллипий. — Гекуба была гениальной актрисой. Она заставляла людей смеяться, плакать, кричать от злости. Она сама переживала все те же эмоции, что и показывала на сцене. Потом случилось проклятье. Она ушла со сцены, бросила дело всей своей жизни. А меньше чем через полгода от неё ушёл муж, сказал, что не может больше пытаться её понять.

— А градэн Аргей? — интересуется Диона.

— А, Жулиа. Хм, его проклятье несколько… специфичное. Он не может ничего забыть. Знаешь, раньше Аргей не отличался хорошей памятью. Вкупе со слишком добрым и дружелюбным характером, он стал тем, кем постоянно пользуются. Ведь ты можешь сделать всё, что угодно, человек всё равно об этом забудет. И тут случается проклятье. Аргей начинает запоминать даже самую малейшую деталь своей жизни и, наконец, осознаёт отношение людей к нему. Несколько месяцев он терпел, потом, переругавшись со всеми близкими и родными он на несколько лет ушёл в лес, где компанию ему составляли лишь дикие животные.

Градэн замолкает, смотря на переругивающихся Филею и Квинтия.

— Знаешь, раньше она не была такой, кхм, вредной. Филея была лучшей ясновидицей, точнее её предсказаний вряд ли было до и после. Она видела будущее как наяву. Ты знаешь когда к ясновидцам приходят предсказания?

— Во сне, — отвечает Диона.

— Именно. А теперь представь ясновидца, который не видит сны.

Диона от удивления приоткрывает рот. Такого она не могла и представить.

— Филея потеряла работу, стала бесполезной для окружающих. Денег перестало хватать на лекарства для тяжелобольного мужа. Он испустил свой последний вдох у неё на руках.

Диона молчаливо раздумывала над услышанным. Перевела взгляд на до сих пор спорящих Филею и Квинтия.

— Почему вы называете градэна Квинтия младшим? — спрашивает она у Аллипия.

Мужчина приподнимает брови, как будто только сейчас осознал свою привычку.

— Потому что Фливи буквально младше всех нас.

Диона недоумённо посмотрела на Квинтия. Пожилое лицо, дряблое с множеством морщин, совсем не походило на лицо человека, что был бы младше всех присутствующих. Аллипий, видя замешательство на лице ведьмы, усмехается.

— Может он и выглядит как дряхлый старик, но на самом деле ему семнадцать лет.

— Что?! Вы шутите!

— Нет, не шучу. Квинтий был самым молодым членом Ковена. Гениальный ведьмаг, чья сила не уступала даже самым опытным ведьмам. Размером его гордости и хвастовства можно было пробить потолок. И буквально за одну ночь он перестал быть собой. Родная мать не узнала его и выгнала из дома, а сёстры стали бояться. Он потерял друзей, родню, всех знакомых. Только Ковен смог его признать.

— Это… ужасно, — говорит Диона. — Но как мать могла не узнать собственного сына?

Градэн пожимает плечами.

— Сложно увидеть сына в совершенно незнакомом мужчине, который из ниоткуда появился в твоём доме. Не стоит тебе думать об этом. Это не твоё прошлое и не твоя судьба. Лучше я расскажу тебе последнюю историю.

Диона вся подбирается, готовая слушать рассказ.

— Полидора Энсенс… Знаешь, ей повезло меньше всех. Раньше она была любящей женой и матерью. Но проклятье кровавой магии забрало у неё не только старшего сына, сошедшего с ума и покончившего с собой, но и ещё не родившегося ребёнка.

Диона не удерживает в груди испуганный вздох.

— Полидора всегда любила детей, а дети любили её. Она хотела большую дружную семью, но после нескольких безрезультатных попыток зачать муж бросил её. Полидора снова и снова выходила замуж, но история повторялась. Никому не нужна была жена, не способная родить наследника.

Кипя от возмущения, Диона злобно пыхтит, не зная какими словами лучше описать этих мужчин.

— Неудивительно, что после стольких неудачных попыток найти любовь и обрести семью её характер ожесточился.

Диона не знает, что сказать. Она никогда не думала, что судьбы градэнов, которые всегда были для неё простыми персонажами матушкиных рассказов, на самом деле настолько тяжелы.

— Ну что ж, я утолил твоё любопытство? Тогда тебе, пожалуй, пора ложится спать, завтра снова будет трудный день.

Мужчина, хлопнув себя по коленям, поднимается. Диона хватает его за край изношенной мантии.

— Но, вы рассказали не о всех. Я не услышала вашу историю.

Аллипий усмехается.

— В моей истории нет ничего особенного. А моё проклятье не такое страшное, как у остальных.

— Всё равно расскажите, — просто Диона.

— Ну если ты так хочешь, — мужчина садится на прежнее место. — Моё прошлое самое обычное. Я не был ни великим бардом, ни талантливым актёром. Простой плотник с простой семьёй, который всё свободное время посвящал любимым и находил утешение в вырезании игрушек из дерева.

— Тогда какое у вас проклятье?

— У меня? — Аллипий посмотрел на раскрытую ладонь так, будто пытаясь разглядеть в ней что-то важное. — Я потерял способность чувствовать. Ласковый порыв ветра, нежное прикосновение капель дождя, обжигающее тепло огня. Ничего этого я уже не чувствую. Ни гладкость волос любимой жены, ни мягкость кожи дочери. Даже холод, что окутывает сейчас всех. Я забыл как он чувствуется.

Диона видит, как сложно градэну вспоминать своё прошлое, поэтому решает прекратить расспросы.

— Знаешь, — говорит Аллипий. — Самое главное наше проклятье — это не потеря зрения, старость или невозможность иметь детей. Страшнее всего бессмертие. Мы видели гибель своих детей, их внуков и правнуков. Нить нашего родства истончилась до такой степени, что порвалась. Мы перестали иметь хоть что-то общее с нашими потомками.

Мужчина глубоко вздыхает и встаёт.

— Пора тебе ложится. Хватит историй на ночь.

Диона кивает, понимая, что услышанное не даст ей сегодня заснуть.