Восход Сириуса, часть 2 - Битва за хрустальный гроб

Глава 6. За прекрасных дам

И будут спать; и к ним века

В полёте не коснутся;

И пройдет тления рука

Их мимо; и проснутся

С неизменившейся красой

Для жизни обновленной

Жуковский

«Двенадцать спящих дев»

– За нами бабы, назад ни шагу, – бросил Влад, когда Троица плеснула в разные стороны, уходя из-под охвата сирианского кристалла. – Винт!

Маяк ждал удара «бритвой» и раскрыл икосаэдр, готовый захлопнуть звено или стянуть своих к заднему полюсу кристалла, чтобы повторить приём, испытанный на чёрном Смите. Но разлёт звена был шире разинутой «пасти», и вожак призраков тотчас сменил тактику – пусть земляне бегут, добыча важнее.

Космос позади стаи начал искажаться; возникла круговая фигура, подобная водовороту – спиральное вращение размывало искры звёзд. Время и пространство уходили в чёрное Ничто. Космоносец прокладывал тоннель.

В этот момент Троица отыграла «винт».

Буровые вихри трёх машин молниями сошлись на одном из крайних «топоров», взломали его защиту, подхватили и бросили к ободу едва приоткрывшегося зева. Шон залпом всех стволов поджёг вражескую машину.

Взрыв был прекрасен, как восход солнца.

И достаточно мощен, чтобы сорвать образование тоннеля.

Водоворот мрака захлопнулся, не открывшись.

– Обратная воронка – через них – к ящику! – крикнул Влад, а от машины Маяка разнеслось, как взрывная волна:

– Кеха мэ!!!

Даже без перевода ясно – речь идёт о чём-то нехорошем, скорее всего об убийстве.

Машины Троицы устремились к отсеку гибернации по параболическим траекториям, прямо через разомкнутый кристалл, на ходу по указке Влада отжигая винтовой удар – досталось всем, кто не успел соединить защитные поля. По сирианскому строю словно мелькал изнутри вьющийся голубой меч.

«Топоры» и «линзы» отвечали частым, но суматошным огнём, еле успевая координировать стрельбу друг с другом. Пропустив врага внутрь строя, они явно терялись.

– Строй решётку! Плотно!

Поздно – тройка проскочила через скопление и, сблизившись, рванула по спирали к отсеку, куда Маяк успел выслать четвёрку своих.

– Общее окно. Синхрон пушек со мной. – Получив в одну руку все орудия, Влад поймал в окне первого из мародёров и стёр его в газ. Остальные метнулись вразлёт и назад, торопясь слиться со стаей.

На От-Иньяне вспыхнула дикая суета. По тревоге отошёл фрегат; к схватке направили второй, карауливший находку Бена; диспетчеры передавали данные ближайшим батареям; раскрывались пусковые камеры, и звенья выходили одно за другим. Кто мог набиться в кабины слежения – прикипели к экранам, бездыханно наблюдая в онлайне за картинкой, которую больше нигде не увидишь: трое против тридцати, реальное сражение!

Разумеется, нашлись добрые люди, которые позвонили Илоне:

– Как, ты не знаешь? Сокол дерётся с Маяком! Он с Троицей, а у того вся стая. К ним спешат. Успеют ли? Запад-A-1 и B-1 рядом, но пока в бой не вступили…

Илона так сказала про союзников, что приводить неловко. Она не знала, куда бежать, что делать. Ничего! Она стала жарко молиться, и сама не заметила, как расплакалась.

Передний глава с трудом верил в случившееся. Тройка истребителей несколькими манёврами насмерть вышибла пять его машин и одну серьёзно повредила – подранка придётся брать на буксир. Мало того – они сбили развитие лаза, и пока опекунья откроет новый, рядом появится слишком много врагов, чтобы захватить обладатель сахов.

Тройка висела между обладателем и стаей, слив защитные поля. Обзор силовых структур показал, что радужная сфера крепка. Но несокрушимых полей нет!

Команда Богоугодного злила главу, как боль.

– Средоточь вихри на панцире сил. Пробить. Огонь в машины. Обладателя не тронь!

– Стоять насмерть. – Заметив, как соединяются буровые вихри сириан, Влад максимально усилил поле. Багровый индикатор заморгал: «ПРЕДЕЛЬНОЕ НАПРЯЖЕНИЕ!»

Силовой поток ударил в радужную плёнку, заплясал по ней, разливаясь бледно-зелёными сполохами. Хват предостерёг:

– Капитан, поле разрушается. Семь секунд до прорыва. Шесть. Пять…

– Мне синхрон и пушки.

– Четыре.

– Есть, капитан!

– Три.

– …а то зря батареи сажаем.

– Две.

– Разброс пошире и…

– Одна.

Это Сокол умел – угадать миг между открытием поля и шквальным огнём.

Море плазмы хлестнуло навстречу вихрям, разбило им фокусировку, влетело внутрь сомкнутого строя призраков и обожгло пяток передних. Не смертельно, зато поучительно.

Штурм сорвался.

– Вальтер, вымпел-то мы не поставили!

– О!.. Может быть, сейчас не время?

– Надо, Вальтер. Нашли – и метку не пришлёпнули! Ты хочешь премию?

Перед Хонкой грозно стояла туча «топоров» и «линз»; вдали вновь раскручивалось колесо тьмы. Однако, он даже сейчас помнил, что жалование обер-лейтенанта весьма скромное, и прибавка к банковскому счёту будет очень кстати.

– Я согласен с товарищем капитаном, – подал голос Шон, тоже мастер считать деньги. – Это будет честный заработок. Наши приближаются.

Вальтер мгновенно произвёл расчёт и скомандовал Сургуту:

– К катапультированию – товьсь! Приказ – в режиме спас-капсулы сесть на объект и установить знак принадлежности.

– Готов, герр обер-лейтентант, – без колебаний отозвался кибер-рыцарь.

– Пуск!

Кабина дублёра отлетела от «Вектора», включила маневровые движки и заскользила к отсеку гибернации. Окно для вылета из поля ей открыли лишь настолько, чтобы проскочить.

– Противник рядом, – напомнил переднему главе второй в цепи.

Глава молчал. Дело провалено. Его терзали стыд и гнев.

Кто этот умелец, перешедший ему дорогу? Что за диковинное существо – Богоугодный?

– Я должен сразиться с ним один на один.

– У хут су лек ут эт сут, – медленно просипела гравитационная связь.

– Время уходит. Зев готов.

– Я должен. Всем отойти. Закрыть орудия.

Кристалл, только что дрожавший от готовности к атаке, вдруг стал оттягиваться к зеву. Перед Троицей остался один, зависший в неподвижности и посылающий монотонный сигнал:

– Ман га бат. Ман га бат. Ман га бат.

Опознать его труда не составляло. Он даже отключил защитное поле.

– Приглашешь? – шепнул Влад с опасной улыбкой. – Ну, давай.

Два корабля – аспидно-серый и чугунно-серый – двинулись навстречу друг другу, вначале медленно, затем всё быстрее. Влад чётко видел, что орудийные порты Маяка закрыты. Что ж, это по правилам. Такие штуки иной раз проделывают и курсанты, и даже опытные офицеры. Игра в таран. Тут огня не надо. Главное – кто первый отвернёт с линии лобовой атаки.

Они разгонялись с равным темпом, словно связанные синхронизатором.

На экране Влад различал рисунок, украшающий машину Маяка. Занятно, что он означает?.. И вообще – кто там, под бронёй? Локс интересно спросил тогда: «А вы их видели, сириан? Хоть одного? Живьём, вблизи?» Точно, есть у них понятие о личности. Будь они как муравьи – навалились бы скопом, без поединков.

Возможно, впервые в жизни Влад испытал желание просто увидеть сирианина – не для того, чтобы убить, а из любопытства. Задать ему пару вопросов…

«Я бы даже отпустил его. Что такое один сирианин? Я их потом много набью. А этот пусть живёт. По крайней мере, у него есть какие-то достоинства. На эскадрилью Смита он вышел один…»

При всём напряжении Влад остался холоден и собран. Датчик дистанции он игнорировал – без него отлично чуял расстояние. Маяк вёл машину ровно, орудия не открывал.

Они сблизились почти вплотную.

«Не сверну, – вдруг решил для себя Влад. – А он – как хочет».

Между истребителями осталось двадцать метров, когда Маяк не выдержал и на антинере круто взял вверх, описал петлю и рванул к своим. Влад из чувства самоуважения пронёсся ещё километров двести, и лишь тогда зарулил назад, к Троице.

– Сокол, – на связи возник Филин, – я не разглядел, сколько от тебя до него было.

– Мало, товарищ майор.

– Что ж ты не стрелял?!

– Да так, для интереса. Стрелять-то и дурак может.

– Ох, ты артист, Ракитин! Ох, ты у меня доиграешься!.. – А это кто включился? никак, сам Деев! Что ему не спится? Дело кончено, время перевалило полночь, в мире всенародный женский день! Радоваться надо, женщин целовать, а не в микрофон орать.

К зеву, поглощавшему отступающую стаю, неслись все, кто могли – фрегаты, истребки, – да только зря; Маяк уводил своих в неведомую даль, его не догнать.

А к отсеку гибернации (вирховцы на Иньяне подтвердили – на сей раз найдено что следует) стремились спасатели и госпитальное судно.

Между тем Сургут, аккуратно высадившись на броню отсека из спас-каспулы, прикрепил к наружной оболочке сигнальный вымпел: «Россия, СССР, Союзный военно-космический флот» и радировал Хонке:

– Прошу передать кому следует – сегодня, в субботу восьмого марта три тысячи шестьдесят второго года, в ноль часов двадцать семь минут, первым звеном Восток-Отдельной эскадрильи Иньянской космической дивизии обнаружен и отмечен отсек гибернации погибшего транспорта «Глория». Я, Сургут, кибер-дублёр истребителя «Вектор», прошу разрешения войти на объект.

– Давай! – по-русски гаркнул Вальтер, а затем перевёл на немецкий: – Входи с соблюдением предосторожностей, согласно правилам техники безопасности для обитаемых космических объектов.

* * *

Сургут медленно ступал по проходу. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Адгезивные пластины подошв фиксировались к покрытию пола, словно примерзая, затем цепкие волокна втягивались, и робот делал следующий шаг.

Доспехи Сургута, переохлаждённые при высадке на отсек, здесь вмиг покрылись инеем. Он походил на ледяную статую, голубовато-белую во мраке. У его ступней и вокруг шлемообразной головы изредка с мертвенным шипением возникали облачка сжатого газа – пшшш, пшшш.

Луч изо лба в ритме метронома пробегал по рядам прозрачных саркофагов. Туда-сюда. Туда-сюда. Яркое пятно выхватывало из мрака замершие во сне бледные лица, неподвижно вытянутые тела. Десятки и десятки молодых женщин, окоченевших, словно мухи в янтаре.

Стражи гробницы – многоногие приплюснутые карлики с торчащими на стеблях шариками глаз, – выходили из нор и приветствовали броненосного господина, шевеля глазами.

Холодный безжизненный воздух завивался вокруг робота неслышными струями. Какой-то блестящий цилиндрик, тихо вращаясь, проплыл над его плечом.

Сургут двигался вдоль голубых огней индикации, шеренгами уходящих во тьму.

Часто на панелях светилось красное: «Жизненные функции прекращены».

Здесь живые лежали молча, как мёртвые, а мёртвые говорили и ходили, как живые. Эфир подрагивал от переклички креатур. Ползали чёрные механические тени, поворачивались суставы, открывались клапаны, сами собою печатались надписи: «Расконсервация отсека. Начата замена воздуха. Начато повышение температуры».

Старенькие насекомоподобные киберы сопровождали Сургута, нагружая его через антенны сводками о состоянии людей. Роботу пришлось задействовать архивы памяти, чтобы читать сообщения служак в устаревшей кодировке.

Мерный гул насосов. В чреве отсека оживали могучие незримые системы, скованные полувековым сном. Воздух лился потоками, втягиваясь в трубы. Соринки и детальки, парившие в невесомости, устремлялись к фильтрам.

Иней таял. Мокрые пятна выглядели тёмной плесенью на композитных поверхностях. Вентиляционный ветер гнал зарождавшиеся капли, и они взлетали дрожащими шариками, словно дождь, лениво идущий вверх.

Шагающая ледяная статуя превратилась в коричневато-зелёную, будто каменную с наплывами лишайников.

Щёлк. Щёлк. Щёлк. Громадная фигура восходила по лестнице, пробивая темноту лучом, идущим изо лба. Люди спят, повинуясь тьме. В абсолютной ночи космоса живут лишь те, которые не дышат, не имеют сердца, не испытывают чувств. Только шаги робота. Только змеиное шипение сжатого газа. Не-жизнь холодно властвует над застывшей жизнью.

Если бы управляющий узел отсека обладал личностью, он мог свободно вздохнуть. Его долгая миссия завершилась. Человек, избавленный от такого бремени, сбросил бы мундир, обувь, и побежал бы босиком в зелёные луга, где гуляют кони и светится радуга. Узел был лишён этого счастья – его просто выдерут из корпуса и отправят в утиль. Но он не осознавал своего будущего. Оно выражалось одним сигналом: «Задача завершена». С человеком его роднила лишь процедура Страшного Суда – узлу тоже предстояло дать последний отчёт, только не Всевышнему, а экспертам Главкосмоса.

Сургут обследовал отсек. Очень скоро прибудут спасатели и медики; им понадобится точный план помещений.

Дальше по проходу располагались большие парные, так называемые «семейные» гибернаторы.

«152-2. Жизненные функции прекращены. 2 пассажира».

Необычная деталь заставила Сургута остановиться и повернуть к ячейке главные глаза.

Белое пятно на левой голени.

Механический великан склонился над колпаком гибернатора, провёл по девичьему телу взглядом и лучом.

Труп, лежащий в парной ячейке слева, был копией овцы, которую звали Рома.

«Какой у тебя приказ?» «Вручить поздравительную открытку «подопечной» по имени Рома». «Спасибочки за доставку…»

«Эта и та овца – из одной серии, – логично рассудил Сургут. – Они клоны».

Сведения легли в память, не противореча друг другу, но тотчас возникла перекрестная ссылка и вспыхнула метка-напоминание от 14 февраля: «Детка № 105 с Центавры Голд = Рома? Одна серия? Ответ: НОЛЬ. Причина: мало информации».

Робот отошёл от гибернатора, отсняв напоследок опознавательные браслеты. «Дика, подопечный персонал базы От-Иньян». «Дика и Соня – сёстры навек. Мы родились друг для друга».

Пришлось подняться этажом выше, чтобы найти исправный терминал внутренней связи и обратиться к резервному списку пассажиров.

«Ячейка 152-2 – подробные данные».

НОЛЬ.

Недоумевая, Сургут повторил запрос.

НОЛЬ.

Как будто гибернатор 152-2 пустовал с начала полёта. Однако, в нём лежат две мёртвые овечки.

«Основание для стирания данных?» – Сургут обратился к узлу управления. Тот охотно откликнулся, словно был рад поговорить со старшим братом по искусственному интеллекту:

«Бзззз! Вжжж! Крррр! Гмммм!»

«Узел испорчен, – сделал вывод Сургут. – Столько лет без профилактики и техосмотра. Хотя до этого момента он функционировал нормально».

Спасатели уже вошли в отсек через шлюз.

В дальнем конце прохода появилось свечение; замелькали длинные тени, то расходясь, то сливаясь. По потолку, по полу, по стенам с шуршанием и цоканьем побежали гигантские муравьи, поднимая и вытягивая сплющенные головы. Они прибывали отряд за отрядом, скрипели и звякали, сталкиваясь в лестничной шахте. Их волна надвигалась, стремительно захватывая коридор, заполняя его сверху донизу стуком, скрежетом, жужжанием инструментов, кипящей смутной массой непрерывного движения.

Операция «Хрустальный гроб» началась.

Сургуту осталось отчитаться по результатам осмотра и вернуться на «Вектор».

Покидая этаж, где хозяйничали большие служаки, он запечатлел его вид задними глазами.

Санитарным киберам выпала та же задача, что при любой катастрофе: выделить тех, кто нуждается в первоочередной помощи, затем – тех, кого надо передать врачам без спешки, а также пометить ячейки с трупами. Обычная сортировка с помощью липких этикеток: ЖИВОЙ, ЖИВОЙ, КРЕМАЦИЯ, ЖИВОЙ, ПОСТРАДАВШИЙ, ЗАХОРОНЕНИЕ, ПОСТРАДАВШИЙ, КРЕМАЦИЯ, ЗАХОРОНЕНИЕ, ЖИВОЙ, ЖИВОЙ, ЖИВОЙ, КРЕМАЦИЯ…

Овцы не имеют родни, хранить их тела нет смысла.

Вдоль прохода, по которому вереницей несли снятые с опор гибернаторы, пролетел на газовом ранце разведчик, за ним другой.

В шлюзе госпитального судна служаки расходились в стороны. Красный портал, синий портал. Направо – красный. Налево – синий. Направо. Направо. Налево. Направо, срочно! Направо…

Налево – в низкий зал, где работали «могильщики», похожие на сколопендр. Через диффузоры мёртвые тела пропитывались млечным консервантом, текущим из баллонов по извитым трубкам. Трупы покрывались стеклянным гелем, получали бирку и вперёд ногами плыли по транспортёру к покойницкой. Овцы двигались в крематорий – навалом, как дрова, тупо стукаясь холодными телами друг о друга.

– Семь штук. Хватит!

Щит опущен, плазменные горелки включены. Пламя звёздной температуры быстро испепеляет семерых. Продувка загоняет зольный остаток в камеру прессовки; охлаждение, сжатие – серая плитка выпадает в проволочную корзину.

– Давай следующих.

«Дика и Соня – сёстры навек. Мы родились друг для друга».

– Слушай, мне показалось… Погоди!

– Некогда годить. – Оператор кремации толкнул рукоять, голые ноги мелькнули и пропали в жерле. Щит опущен. Пошёл нагрев. Зажигание. Прыгнула стрелка термометра, закрутился счётчик степени сгорания.

…Рома с криком проснулась от ужаса, села в кровати. На её крик вскочили Маха и Джи.

– Ром, ты чего? Кошмар приснился?

– Маха, Махочка, – залепетала та, кинувшись к подруге и обняв её изо всех сил, – там огонь!

– Ну-ну-ну. Тихо-тихо. – Маха нежно гладила дрожащую, похолодевшую Рому. – Это сон. Ничего нет. Джи, дай воды!.. Пол-таблетки, и всё пройдёт.

– Да?

…Новая серая плитка упала в корзину.

– Посмотрите-ка сюда, – позвал особист своих коллег, подняв крышку узла управления.

Головы в шлемах с опущенными на забрала сканерами сгрудились над вскрытым кожухом.

– О, ч-чёрт…

– Гниёт прямо на глазах.

– Фиксатор, живо.

Паста, похожая на студень, залила схему, проросшую скользкими жилами и нитями. От желваков, игравших в паразитной сети роль центральных процессоров, распространялось тление – жилы увядали, нити сохли и ломались.

– Выходит, эта штука поселилась тут давно…

– Более того, товарищ лейтенант – её подсадили на Земле. А теперь она сдохла. Значит, это входило в её программу. Она что-то исполнила. Или мы что-то нарушили. Что именно?.. Алло, госпитальная группа? Капитан Сургайло, особотдел Востока. Немедленно прекратить кремацию овец!

– Стоп машина. – Оператор замкнул рукоять красной скобой. – Тьфу! Только дело наладилось… Зови служак! Придётся трупы из печи вытаскивать.

* * *

Я пограничник. Сколько необычного я видел! Все ждут моих рассказов – овцы, офицеры, штатские и разведчики. Особенно последние.

Уединившись в своём жилище, Локс притушил свет до минимума, лёг на гидрокровать и закрыл глаза. Отдохнуть. Забыться. Ни о чём не думать. Уснуть.

…и видеть сны. Спать. Это опасно. Чем ярче сон, тем ближе истина. Нет сил вырваться. Я вынужден идти дорогой сна, повторяя чьи-то шаги и не зная, куда они ведут.

Было бы здорово прерывать эти туманные наплывы, когда начинают колебаться зеркала, покачиваться стены, когда струится серебристый дым и раздаются голоса. То ли живые, то ли мёртвые беседуют между собой. От их шёпота порою хочется убить себя, настолько он зловещий. В то же время страстно хочется слушать в надежде понять, уловить смысл речей целиком.

Вот горы, где спит время. Платформы громадных ног ступают по горячему песку. Земля проплывает внизу. Рядом кто-то, у него e - gun на плечевом ремне. Он говорит: «Смотри, они живые. Сейчас они полезут из земли».

Сухие, коричневые, они словно выныривают из песка. На них маски, грубые комбинезоны, чёрные очки-«консервы». Можно подумать, покойники восстали. Так и есть. Никто не думал, что они живы. Они поднимают блестящие трубы. А-а-ахх! А-а-ахх! Взметается земля, трещит пламя, молнии хлещут по защитному полю. С писком моторов вращаются башни, автоприцелы фиксируют бурые фигурки. Шшшанг, шшшанг, шшшанг! Расплавленный песок сверкает, как вода, пузырится и дымится. Вниз, вниз, вниз. Железная дверь со вспышкой взрыва слетает с петель. Лицо, пухлые губы, синие глаза. Кровь.

Звук шагов. Локс приподнялся. Спрашивать «Кто?» излишне. Только один человек на От-Иньяне имеет ключ от его двери и может входить без предупреждения. Человек без имени…

– Локс? – негромко спросил безымянный.

– Всегда здесь. Я нужен?

– Да. Придётся тебя нагрузить – сильно и надолго.

– Как будто ты мог придти с чем-нибудь хорошим. Например, с тортом.

– Торт за мной, договорились.

– Суть дела. – Локс перевернулся на живот и замер в изнеможении, пытаясь за тьмой поймать тающие образы выжженной земли, встающих из неё фигур в бурых комбинезонах и вспышек, превращающих людей в уголь.

– Речь о пассажирках «Глории».

– А при чём здесь я?

– Вот что нашёл Сургайло в узле управления отсеком.

Пришлось открыть глаза.

– Да-а… а я-то думал – хоть неделю проживу без этих штучек. А как женщины?

– Вот ты и выяснишь, как.

– Сколько их?

– Было восемьсот двадцать. Потери – двести сорок шесть. Это умершие и те, кому прописали эвтаназию. Необратимые изменения мозга… Двести с небольшим встанут на ноги, хотя кое-кто останется инвалидом. То, что я сказал – оценочные данные. Пока разбудили не всех.

Локс представил себе обстановку в госпитале Востока и на Голубом луче. Но то, что придётся увидеть воочию, наверняка будет хуже любых представлений.

– Контроль на паразитное врастание?

– Взяли сотни полторы проб тканей. Они в работе. Но пару уже выявили.

– Так, так… Проснувшиеся – как они себя ведут?

– Лучше не спрашивай. – Голос безымянного просел, словно тому стало дурно. – Иногда кажется, что сириане специально нам подбросили этот сундук, чтобы обвалить нашу медицинскую службу. Столько проблемных пациентов одновременно! И сколько среди них заражено?..

– Я не могу обследовать всех сразу.

– Я и не требую. Постепенное расследование.

– Расследование?

– Да.

– Инквизиция?.. Пытки, застенки?

Безымянный примолк, с запозданием поняв, что лукавый Локс поймал его за язык.

– Считай, что инквизиция. По-моему, ты ясно представляешь, где работаешь.

– В аду. Я нахожусь в аду. Я дьявол. Только в моём положении можно понять, что дьяволы мучаются куда сильнее грешников. У тех, по крайней мере. есть надежда на Господне милосердие.

– Утешься, я буду работать рядом. Тоже безвылазно.

– Как можно сравнивать? Ты просто мелкий бес, бесёнок, приставленный к большому дьяволу в роли соглядатая от Сатаны!

– Jedem das Seine. Каждому своё. – Безымянный встал, выжидающе глядя на Локса. – У тебя есть пять минут на сборы. Ночевать будешь на Голубом луче.

Инквизиция.

Вниз, в подземный этаж.

Хотите поглядеть на этих сук, мессер? Да, стоящее зрелище! Они продались лягушечному дьяволу. Последние мерзавки… Глядите. Эта белобрысая, совсем девчонка, а туда же, танцевала в дюнах, накликала воду на поля… Она раскаялась, её придушат. А сюда мессер инквизитор не велел пускать никого, кроме исповедника. Тут главная ведьма, манихейка, клеймёная чёрным когтем. Всё вопит, аж выдохлась от крика.

Стража у дверей. Вооружённые охранники расступаются.

«ВНИМАНИЕ! ЗОНА САНИТАРНОЙ БЛОКАДЫ».

Снова стража! Два уровня оцепления.

Ступени вниз.

Сердце ударило лишний раз, как-то особенно сильно.

«Я это видел. Где, когда?»

– С кого начнём? – Безымянный листал истории болезни на цифровом планшете. – Если тебе всё равно, то с этой. Девятнадцать лет. Завербована колониальным управлением как оператор аграрных систем. Незамужняя. Небольшая атрофия мышц… в целом сохранна, по мозгам тоже. Помнит своё имя, фамилию и всё такое.

«Белобрысая. Что происходит, почему меня ведёт, куда ведёт?»

– Кто вы? – завернувшись в тонкое одеяло, девушка поджала ноги, прижалась к стене. Что-то случилось с её волосами… они свалялись, стали похожи на паклю. И кожа… несмотря на лечебный крем, она блёклая, рыхлая, нездоровая, какого-то бумажного цвета. Боязливые глаза метались от Локса к безымянному. – Почему меня охраняют? Я что, заразная? Я проходила контроль при отлёте.

– С вами всё в порядке. Корабль потерпел аварию, но вы не пострадали. Мы выясняем состояние вашего здоровья, – присев рядом, Локс с огромным терпением (сколько ещё его понадобится?) попросил: – Позвольте, я осмотрю вашу руку.

– Меня уже смотрели. Даже брали кровь.

– Позвольте, пожалуйста.

Рука была худой, холодной и тяжёлой. Девушка протянула её неловким, неуверенным движением. Разучилась за пятьдесят лет.

Локс почувствовал едва ощутимые уколы в кончиках пальцев. Слабое жжение, ползущее по коже предплечья к локтю.

– Благодарю вас.

– Когда меня выпустят из карантина?

– Вскоре.

«Никогда», – следовало ответить ему.

– Тампон, – прорычал Локс, оказавшись в коридоре. Санитар тотчас подал пухлый кубик, смоченный жёлтой жидкостью. Локс принялся яростно оттирать пальцы от следов пота светловолосой девушки.

– Ты решил тестировать меня? Убедиться, что я по-прежнему всё чую?

– Прости, Локс, это было необходимо. Она – первый случай, выявленный по тканевой пробе. Но мне казалось, ты эту дрянь отторгаешь…

– Я брезгливый. Каково решение насчёт неё? – Локс мотнул головой в сторону камеры.

– Наблюдать, лечить. Как принято.

– Ты ведь знаешь, что это не лечится.

– Но не усыплять же, в самом деле. Для таких есть колония Лира.

– …которую давно пора разбомбить с орбиты.

– Рассуждаешь, как русский.

– Иногда мне нравятся их радикальные решения. А второй случай?

– Овечка. Пойдём, посмотрим.

Камера, куда они пришли, оказалась пуста. Санитар в защитном комбезе и респираторе опрыскивал стены, а деловитый служака вылизывал пол. Личные вещи «второго случая» уже были сложены в чёрный мешок и помечены наклейкой «КРЕМАЦИЯ».

– Так сразу?.. – растерянно спросил Локс в пустоту. На душе у него дул ветер, словно в доме, где давно все умерли.

– Да, как-то очень быстро распорядились. – Безымянному стало неловко, чтобы не сказать – противно. – Думаю, мы их не догоним.

Оператор толкнул рукоять, голые ноги мелькнули и пропали в жерле. Щит опущен. Пошёл нагрев. Зажигание.

– Ничего, остались пробы тканей!

– Да. Ничего. – Локс вспомнил множество глаз, жадно обращённых к нему в кают-компании: «Кто из нас чистая? Может, я?»

Никогда прежде я не глядел так, как сегодня.

Кто чист? Ты? Или ты?

«О чём я?.. Какая чистота? Тут все на подозрении».

– Остаётся радоваться, – тоном патера на панихиде говорил безымянный, шагая за Локсом, – что паразитное врастание случается довольно редко. Естественная сопротивляемость. В конце концов, паразиты рассчитаны на микросхемы… А ты как считаешь?

– Вычитаем – раз, два. Осталось – пятьсот семьдесят два пациента. Мне дадут медаль за этот медосмотр? Я требую. Слушай, ты когда-нибудь жалость испытывал?

– Когда учился. Я переехал кошку, случайно. Думал, сам над ней сдохну, пока она корчится. Заплатил штраф, тысячу марок, и месяц был на социальных работах. Потом сколько-то внёс на счёт кошачьего приюта. А что?

– Наверно, сильное чувство.

* * *

Восточная Аравия, 3059 год

– Иссякла нефть, умолкли промыслы, погасли факелы-ы-ы, – раскачиваясь, завывал тёмный, морщинистый старик. Он прожил много лет, но песня была неизмеримо старше. Этот плач сложился, когда рухнул прежний мир с его надеждами.

– О-о-о, горе нам, горе великое-е-е. Пришли русы, персы, пришли хиндустани-и-и. Где воины, где храбрецы-ы-ы? Их кости на Эль-Батине, на Эль-Ахдаре, в Дофаре-е-е. Нога паука наступила в Оман, огонь жарко лился-а-а-а.

Мальчишки слушали певца, затаив дыхание. Упоительно слушать древние сказания – у очага, поздним вечером. Скоро старик распоётся в полный голос, уронит слезу, велит набить косяк и поведёт другие сказки – о мореходе Синдбаде, царевне Будур, о прОклятом городе Иреме, о женщине с отрубленными руками и других удивительных вещах.

Слушатели высохшего старца не ведали, что они – из числа последних, знающих язык пустыни. Новый, изменённый мир окружал плато Дофар, как море. Оно разлилось по солончакам востока Руб-Эль-Хали, отрезав Оман от Аравии гиблым мелководьем.

Издалека, из-за горизонта слабо донёсся вой сторожевой башни. В ответ раздался еле слышный долгий зов другой башни, стоявшей у обрывистых гор Кара, у самого моря. А близ подножия говорящих башен их звук невыносим – он валит с ног, разрывает в ушах перепонки, поднимает вихри.

– Слышите? – прошептал старик, подняв палец. – Так же было в городе Ирем Зат аль-Имад, в Иреме Столпов. Он цвёл, словно осколок рая на земле. Его возвели джинны по воле царя Шаддада. Царь заточил джиннов в столпах, чтобы они оберегали город от врагов. Хотите знать, что было дальше?

– Да! Да! Расскажи, абу! – горячо закивали мальчишки.

– Шаддад рукою джинна вывел знак – красную молнию на белой скале. Кто прочтёт и повторит сей нечестивый знак, тот войдёт в Ирем. Там встретишь прекрасных джинний, чьи зрачки – как щели, прорезанные кончиком ножа.

– У-у-у… – Ребята беспокойно ёрзали, ухмыляясь и толкаясь. – Абу, они до сих пор живы? Я хочу взять такую в жёны! Ха-ха, она спалит тебя огнём! Они ведь не дочери Адама. Один раб сказал – на юге под землёй…

– Эй, мальчик, ты сведущ больше меня? – Старик сердито нахмурился. – Кто много болтает о странных местах, тот скоро там окажется.

– Что это?.. Собаки тревожатся. – Старший из ребят резво вскочил и отодвинул циновку, заменявшую дверь. Все притихли. Прозрачная тёмная синь заливала небо, загорались звёзды, на западе багрово остывал закат. Дым кизяков тянулся ввысь белёсыми струями; в посёлке слышались голоса и лай собак.

– К дождю. Скоро муссон закончится, сушь придёт, о-хо!.. – кивал старик, вдыхая дурман. Глаза его заволакивала пелена грёз.

– Там, где вади. – Старший мальчик уверенно показал в сторону речной долины, по которой в пору муссона текла ленивая и мутная вода.

Над краем долины, за редкими стволами акаций, приподнялась и поплыла горбатая тень. Словно спина огромного чёрного зверя.

Из спины стал расти острый шпиль, раскрываясь, как зонт без полотнища, вытягивая в стороны прямые, сухие спицы.

– Паук идёт по вади, – проговорил мальчик, отступив от проёма. – Абу, паук!

– Давно не ходят, – кряхтя, старик поднялся и заковылял к двери. – Незачем ходить! Мы мирные. О!.. и впрямь, паук.

Ребятня сбилась у проёма, разинув рты и широко открыв глаза, потом высыпала наружу. На пыльных прогалах между хижинами кучковались жители посёлка, шумно обсуждая появление гигробота в их забытом богом месте.

Гиг плавно двигался на шести паучьих ногах, будто на гибких ходулях, подняв над собой эмиттер защитного поля. Старая машина – таких теперь не производят, – походила на телефонную трубку; толстая рукоять была корпусом, из которого торчали ноги, а барабаны на его концах – подвесными орудийными башнями. Легко перешагнув акации, гиг метнул в сторону посёлка световой луч, словно солнцем озарив людей и хижины. Пыль, взметённая силовым полем, клубилась у его ступней-платформ.

…Сотерель, сидевший в пилотской кабине на месте штурмана, сверился со спутниковой картой.

– Это оазис Хиса-Эр-Разб. Других поселений тут нет. Надо взять западнее, к вади Арма. Утром будем вне зоны слежения.

– Терпеть ненавижу резервации, – от души сказал Фур, следивший за оазисом глазами визоров. – Для какого чёрта их сберегают? Давно бы всех вывезли на Оман. Всё равно эта земля не родит, хоть сорок дождей тут пролей.

– А зона покрытия индийских башен? – скрывая беспокойство, спросил пилот. Ему не хотелось потеть на допросах в Йемене, объясняя, зачем пёстрая группа вооружённых туристов «по ошибке» забрела в Дофар.

– Их ближайший форт – Эль-Фудул, а башня – в Эль-Рахубе. Горный район, плохой обзор. Проскочим. – Сотерель говорил уверенно; пилот успокоился. Всем известно: за сомнительные дела Сотерель не берётся.

– Ну, так я займусь? – Фуру не терпелось показать класс.

– Да.

Гикнув, Фур выметнулся из кабины и прыгнул сверху в переднюю башню, прямиком на сиденье стрелка. Зажёг прожектор, снял силовое поле, перевёл снарядное питание на подачу газовых боеприпасов, включил прицелы и комп координации огня. Всё не глядя, мастерски. Это был момент, когда пилот перешагнул акации, и ногастый гиг целиком поднялся над краем долины вади.

– Они нам пригодятся? – Пилот приблизил лица глядящих на него людей.

– Нет. Это выродки. Ниже четвёртой категории.

Бросив пилоту: «Герметизация!», Фур ударил по посёлку из всех стволов передней башни, покрывая зону поражения с запасом. Разрывы и выбросы бледного газа возникли в Хиса-Эр-Разбе сразу всюду.

Гиг стоял над стелющимся облаком, по колени в газе, поводя прожектором и визорами. Фур радовался ясному вечернему безветрию – в дождь и ветер газ куда менее эффективен, – и испытывал прилив щемящей светлой грусти.

– Царство небесное! Чего им жить, таким? Лучше в рай. Я ни на кого зла не держу. Если глушить, то быстро.

– Слева, двадцать градусов, дистанция сто пятьдесят, – закурив, Сотерель обратил внимание Фура на огрехи.

– О, не взяло… Наверно, мутант! у них антидот в крови.

Он открыл башенный e - gun и послал палящую молнию. Шатающаяся фигура легла, окутанная дымом. Фур озабоченно стал водить дальнобойным сканером по хижинам, проверяя на наличие живых. Пришлось пустить пару кумулятивных снарядов, чтобы там всех размазало в желе.

– Полный вперёд, по вади, – велел Сотерель пилоту. – А кстати, Фур, тут когда-то был рай.

– Не верю!

– …или кусок рая. Мы как раз туда едем.

– Там будут гурии?

– Они-то нам и нужны.

Ночь напролёт шагал гиг, подобно верблюду. Сотерель убрался в нишу, заменявшую каюту, и выспался. Ни толчков, ни рывков – комп стопоходящей системы держал гладкую ровность хода. Внутри корпуса тесно, интерьер предельно стиснут; каждая деталь легка, словно сухая птичья кость. Похоже на гондолу дирижабля, только ещё плотней.

Перевалив междуречье, утром вышли к вади Арма.

Сотерель открыл верхний люк и выбрался из корпуса на крышу гига, около втянутой мачты эмиттера. Тут поймёшь, какое благо – кондиционер!

Жара. Пот стекает со лба. От ярости солнца земля дошла до белого каления. Впереди бело-жёлтые известняковые горы, сияющие как металл. Пронзительно-синее небо. Чёрная тень, плывущая по пепельной земле. Тень паука.

Бригадир подумал: «Тут всё мёртвое, даже время замерло. Не удивлюсь, если наводка ошибочная. Тогда заказчику придётся заплатить за ложный вызов».

Воздух уплотнялся, становился безжизненным раскалённым газом, будто солнце выжигало из него кислород. Между ступнями гига ветер погнал ручейки пыли. Последние вздохи муссона… Скоро на Дофар хлынет ливень, вади обратится в грязную канаву с осклизлыми склонами, и скорость машины снизится. Надо скорее добраться до гор.

– Ходу! Прибавь, насколько можно.

Гиг побежал. Стали заметны толчки.

В небе, затмевая горизонт, стали набухать мрачные тучи. Наконец, дождь грянул; видимость упала, платформы зашлёпали по вязкой жиже.

Сотерель непрерывно сверялся с картой. Ошибиться нельзя. Ресурсы гига ограничены, заправить его негде. Не в Йемен же топать!.. Надо сберечь запас энергии для возвращения. Бойцы молча томились в корпусе, изредка выбираясь на крышу, чтобы ополоснуться под дождём.

Ещё ночь.

Новое утро.

Карта уверяла, что бригада почти на месте. Осталось полкилометра.

Где ж эта скала со знаком?.. Сотерель выпустил беспилотных разведчиков. Но самым зорким оказался верный Фур со своим сканером.

– Бригадир, они под нами.

– Под?

– Здесь проложены тоннели. Целая сеть. У нас опора лёгкая, мы их не продавливаем. Они там движутся, чёрт бы их подрал. Стягиваются на один рубеж. Нас ждут вон там, у горы. Ставь поле, берегись мин.

Гора. На изжелта-белом выветренном камне – красноватая жила, похожая на зигзаг молнии. Здесь!

Платформы громадных ног с опаской ступали по горячему песку. Земля проплывала внизу. Стоящий рядом боец в доспехах, с e - gun ’ом на плечевом ремне, тоже следил за экраном сканера.

– Смотри-ка, они живые. Сейчас из земли полезут.

Баххх! – лопнула первая мина, тряхнув силовой конус. Баххх, баххх – взлетели огненные фонтаны двух соседних. Фур, приметив конфигурацию минного поля, прострочил по нему извилистой очередью, вызвав целый фейерверк детонации. Тут показались воины подземелья.

Они словно выныривали из песка – в масках, бурых комбинезонах и очках-«консервах», – тотчас вскидывая ручные плазмомёты. А-а-ахх! А-а-ахх! Взметнулась земля, затрещали разряды; языки плазмы захлестали по силовой преграде.

Фур запел, поворачивая башни. Шшшанг, шшшанг, шшшанг! Молнии плавили песок; пятна попаданий закипали, обращаясь в жидкое стекло.

– К высадке, – скомандовал Сотерель, застёгивая шлем. – Опустить машину!

Согнув длинные ноги, гиг приблизил корпус к земле; силовой заслон стал куполом. Фур сеял смерть вокруг, прикрывая своих, спрыгнувших вниз со служаками, а затем свёл поле в щит, заслонив машину спереди. Моргнув открывшимся окном, пустил ракету. Не прямо в скалу, а в бок.

Скала треснула, обвалилась и открыла чёрную зияющую пустоту. Известковая громада оказалась изнутри источенной, словно термитник. Бригада бросилась в пролом, оставив снаружи бойца с парой кибер-стрелков. Пилот поднял машину, а Фур начал кумулятивными обрубать тоннели, ведущие в гору.

«Здесь можно жить веками, никто не узнает», – думал Сотерель, перешагивая через трупы. Отряд осторожно и быстро продвигался вглубь скального городка. Авангард иногда постреливал, ощупывал путь сканерами и высылал вперёд быстроногих служак.

«Откуда у них вода?.. Карстовые пещеры, подземные озёра. Тайная крепость басурманов… Питомник гурий для их вождей. Схема заказчика верна – расположение, структура, всё точно. Что ж, берём товар и уходим».

Вниз, вниз, вниз. Бегло осматривая своды пещер, бригадир замечал в луче фонаря части каких-то циклопических конструкций, похожие на остовы машин или скелеты джиннов. Кости, роторы, ссохшиеся органы-цистерны и причудливые трансмиссии великанов покрывал седой налёт. От этих останков веяло необъяснимым ужасом. Даже захваченному боевым азартом Сотерелю порой становилось дурно.

«Надо убираться отсюда. Чем быстрее, тем лучше. Очень плохое место».

Уходя вглубь, они на бегу прихлопывали к потолку следящие камеры. В двух местах, на перекрёстках тоннелей, оставили кибер-стрелков, настороженно поднявших стволы.

Слева провал, словно часть подземных залов рухнула в бездну; осталась чёрная пропасть и обломок моста. Внизу плещет вода.

Несмотря на быстроту, бригада нашла заветную дверь наглухо запертой. Когда покончили с наружным охранением – эти парни бешено отстреливались! – подрывник немедля приступил к работе.

– Всем отойти. Ставь силовой зонт.

«Если внутри бомба или запас горючки, плакали наши денежки», – Сотерель глядел, как с грузового служаки снимают генератор зонта.

Железная дверь со вспышкой слетела с петель. Чисто!

Внутри было весьма прилично для глубинной подземной камеры. За тамбуром, игравшим роль шлюза – разветвлённые покои, свет, узорная обивка стен, занавеси. Пять внутренних охранников – похоже, холощёные бараны, – дрались до последнего. Добыча нашлась в одной из последних комнат. Девки набились сюда и сгрудились в угол, плача и причитая.

Заказчик знал, чего хотел – товар отборный, одна другой краше.

– Усыпить и грузить, – приказал Сотерель, смекая, как безопаснее вернуться к гигу.

Одна – нежные щёки, пухлые губы, синие глаза, – шагнула вперёд, говоря что-то громко и злобно. Декодируя её слова, залопотал автопереводчик:

– Вы нас не возьмёте, собаки. Мы уйдём чистыми. Пусть наша кровь падёт на вас.

Её рука скользнула под кофту. «Граната», – решил Сотерель и крикнул:

– Зонт!

Боец-атлет двинул вперёд с гудящим генератором наперевес, заслонив своих выпуклым полем.

– Захлопни её!

«Хоть осколки погасим, других сбережём».

Свести поле в шар-ловушку боец не успел. Вскинув руку, девка полоснула себя ножом по горлу. Удачный разрез. Похоже, их учили это делать.

– Взять, я сказал! Живьём, за дохлых не платят! Обыскать, всё вытрясти – ножи, пузырьки, таблетки.

Пока бойцы валили заказных и впрыскивали им пилотское снотворное, Сотерель получил радио:

– Бригадир, они подходят из тоннелей. Веду огневой контакт. Возвращайтесь.

– Снять со служак всё, что можно. Оставить только боеприпасы. – Сотерель жалел о девке, но остальных хватит, чтобы окупить экспедицию, выплатить родне погибших и остаться с прибылью. Элитные тёлки, выращенные в чистоте, стоят безумных денег. Прекрасные жёны и подружки, матки для вынашивания яиц, пакеты ценного генетического материала.

Каждый служака нёс двоих спящих, пристёгнутых к раскладным носилкам по обе стороны от корпуса. Даже н-бомбу пришлось навьючить на бойца. Обратный проход по подземелью обошёлся ещё в одного человека, но н-бомба и девки не пострадали. Удалось поставить заряд незаметно и без потерь выйти наружу.

–Заметаем следы, – подмигнул Фур, сняв предохранитель с красной кнопки, когда гиг галопом удалился на безопасное расстояние от выпотрошенного городка в скале. – Как там было, в раю?

– Здорово. Двоим понравилось, они остались.

–Ай-яй-яй. Царство небесное! Ну, в дорогу. – Фур нажал дистанционный взрыватель. Заряд нанта сработал, перемешав в одну пыль тоннели, потолки. стены, тела и странные механизмы-великаны.

«Сейсмический толчок в точке 18°45’ с.ш. 52°30’ в.д., – отметил кибер-мозг индийской башни в Эль-Рахубе. – Возможная причина: обрушение карстовой каверны».

Возвращение к берегу стало сплошным бедламом. Заказные заняли места в спальных нишах, переселив бойцов на пол и в гамаки, отчего по коридору стало не пройти. Постоянный искусственный сон был запрещён заказчиком; от плача, брани и нытья гурий приходилось укрываться в башнях и на крыше, даже в бункерах служак. Апельсиновые шнуры спасали бойцов от девичьих когтей, но заказные плевались, брыкались и кусались. Сотерель предупредил: «За повреждение товара штраф, десять тысяч марок». Сдача табуна заказчику прошла на «ура», как общий праздник избавления.

Дело было в безлюдном месте, ночью. Наёмники перебрались на экраноплан; гиг на автопилоте пошёл топиться куда поглубже; девиц цепочкой повели по сходням на корабль с воздушной подушкой.

Экипаж ховеркрафта, прибывшего за заказом, поголовно носил оружие и маски. Судя по маркировке на борту, ховеркрафт приписан к иранскому порту, но кто этому поверит?.. Люди из экипажа даже для смеха на фарси не говорили.

– Ваши деньги, мсье бригадир. Пересчитайте и проверьте.

Худой жилистый малый с военной выправкой пристально смотрел на Сотереля, словно хотел запомнить.

«Много ты разглядишь. Мы все в масках. Никто не знает, кто есть кто».

– Порядок, дружище. По деньгам честно.

– Госпожа? – по-немецки заговорил худой в телефон-гаджет. – Оплата сделана. Я расстаюсь с мсье бригадиром.

– Хозяйка довольна?

Боевик таинственной госпожи помедлил с ответом. Недоверчивые глаза его поблёскивали.

– Она говорит, что вы зря взорвали объект.

– Там жили фанатики. Мне не нужен такой хвост по жизни.

– У вас был газ.

– Долго возиться. Притом, между камерами и тоннелями – герметизация.

– Всё-таки жаль. Вы последний, кто видел руины Ирема.

– Руины чего?

Худой махнул рукой и направился к сходням.

Турбины завыли; ховеркрафт в облаке брызг поднялся над водой и стал выруливать на простор.

Помощник госпожи стянул маску и перчатки, разгладил примятые волосы. Подышав морским ветром, он спустился в салон, где хозяйка осматривала новые приобретения. Девушки, измученные тремя сутками езды, стыда и страха, посматривали на рослую молодую женщину искоса, но с надеждой.

– Вы в безопасности, – убедительно лгала им госпожа через автопереводчик. – Вас никто не тронет.

– Может, оставим хоть одну себе? – всё так же по-немецки спросил помощник.

– Тебе? – словно недослышав, переспросила хозяйка. – Пожалуйста. Сто тысяч марок.

– Я мог бы обратить её, спасти душу.

– Фанатичку, воспитанную в склепе?

– Я сам фанатик, – резким жестом он вскинул правую руку; стала видна чёрная татуировка над запястьем – голова овчарки, несущей в зубах факел, и надпись «Domini canis».