Ворота в никогда

31

Пленники Дронго Кейна сидели в огромной столовой отеля, у стены. Там же оказалась Салли Клаверинг и весь персонал гостиницы.

Естественно, все заблаговременно получили по заряду из парализаторов. Дронго Кейн получил причитающуюся мзду и тут же откланялся. Пульсирующий вой инерционного двигателя эхом огласил скалы ущелья, и наступила тишина.

Кейн улетел, но гуру Уильям остался.

Этот человек действительно выглядел совершенно безобидным. Возможно, именно так должен выглядеть святой. Он находился неподалеку, когда «неверных» накачивали наркотиками и несли в храм. Потом он подошел и долго, пристально разглядывал каждого. На его губах играла слабая улыбка, и казалось, что огромные карие глаза глядят не на беспомощных мужчин и женщин, а сквозь них, куда-то по ту сторону жизни.

— Мир, — выдохнул он.

Граймс попытался заговорить, но не смог. Молчать придется до тех пор, пока не ослабнет действие парализующего ружья.

— Мир, — уже громче произнес гуру. — Долгий, бесконечный мир. Благословенны вы, мои сыновья и дочери, ведь мы с вами станем свидетелями исчезновения хаоса, дисгармонии и противоречий.

— Бред… просто бред, — выдавил Биллинхарст.

— Мне придется оставить вас, мои сыновья и дочери, братья и сестры. Начинается посвящение — последний акт служения. Откажитесь от себя1 Присоединяйся к нам, люди Ворот! Ворота вот-вот откроются!

«Зачем отказываться? Ради чего?» — отчаянно вопрошал Граймс. Раньше остальных — возможно, за исключением Вильямса — он начинал понимать смысл происходящего. В воздухе поплыл резкий сладковатый запах, и коммодор попытался дышать реже. Похоже, они окуривают зал «травой мечтаний», нагнетая дым через вентиляцию. Сколько же гуру Уильям заплатил за партию товара? И сейчас целое состояние — может быть, небольшое, а может быть, весьма крупное — обращалось в пепел.

Гуру Уильям поднялся на помост и сел в позе лотоса. Вокруг стояли верующие. Бритые головы женщин жутковато поблескивали в тусклом свете. Но их глаза, как и глаза мужчин, словно светились изнутри. Вокруг серыми щупальцами шевелились клубы дыма.

— Мы принимаем… — пропел гуру.

— Мы принимаем… — подхватила паства. Голоса, казалось, доносились откуда-то издалека — легкое ледяное дуновение, проносящееся над мертвыми камнями вечности.

— Небытие…

— Небытие…

— За пределами звезд…

— За пределами звезд…

«Небытие или инобытие», — подумал Граймс. Они были за пределами Приграничья, на самом краю непрерывно расширяющейся Галактики, окруженные лишь тонкой пленкой, натянутой до предела. Грани между измерениями расплывались, почти исчезали. Граймс прекрасно знал: есть другие временные потоки, есть параллельные миры. А что между ними? Если там что-то есть — что лежит между временными измерениями, между параллельными мирами?

— Откройте Ворота…

— Ворота в Никогда…

«Я не верю — и не поверю», — убеждал себя Граймс.

Паралич постепенно проходил, но наркотик делал свое дело. Сидящего на помосте гуру окружал нимб — но то была аура не света или тьмы, а небытия.

Слова звучали прямо в мозгу коммодора.

«Никогда… никогда… никогда…»

Все вокруг становилось призрачным, ненастоящим… Он поднял руку, и с ужасом осознал, что видит сквозь нее — сквозь кожу, плоть, и кости — неправдоподобно спокойное лицо юного Павани.

— Нирвана… Нирвана… — бормотал субинспектор. Неужели именно это произошло на Австралисе… вернее, с Австралисом? Вот почему Дронго Кейн умчался прочь, как летучая мышь из преисподней… Перед мысленным взором Граймса возникла картина: огромное крылатое существо, хлопая крыльями, летит меж высоких столбов пурпурного пламени. Он видел все настолько реально, будто это происходило на самом деле. Ну что ж… Это куда привлекательнее, чем небытие, которое уже виднеется в разрыве пространственно-временного континуума… и это отверстие ширится…

— Откройте Ворота…

— Ворота в Никогда…

— Принимаю… Принимаю…

«Будь я неладен, если приму», — подумал Граймс.

Свет бил ядра планеты — яркие волны, красные, оранжевые и самые яркие — бело-голубые. Свет омывал Граймса, пронизывал его тело и рассеивался в беззвездной темноте, — темноте, отрицающей все. Свет боролся и проигрывал сражение с небытием, все быстрее превращаясь в слабое серебристое сияние. Коммодор вытянул вперед руку — или подумал, что вытянул, — в попытке поймать последние умирающие фотоны. Зачерпнув их пригоршней, он смотрел на частицы, слабо пульсирующие в его ладони, и всем своим существом желал возродить их. Вот они судорожно мигнули и…

Кто-то вцепился ему в рукав и яростно теребил. Кто-то звал его… голос с присвистом…

— Сэр, сэр!

Граймс покосился на докучливое создание. Так вот что находится в небытии между временными пространствами! Там ад, старый добрый ад, над которым он всегда посмеивался, в котором живут мерзкие дьяволы с рогами и хвостами…

— Сэр! Сэр! Вернитесь, пожалуйста!

Вернитесь? Что он несет, этот глупый дьявол? Как можно вернуться назад, если он только что сюда попал?

— Сэр! Землетрясение! Ужасное!

— Уйди… Уйди…

Чешуйки и когти чуть заметно царапнули кожу. Граймс почувствовал, что ему на лицо что-то натягивают, и попытался сопротивляться.

Потом испуганно вздохнул… и глаза чуть не вылезли на лоб. Чистый кислород… Обеими руками он попытался сорвать с головы респиратор, но дьяволы окружили его и держали изо всех сил.

И тут пол начал проваливаться.

Граймс попытался удержаться на ногах, одновременно отбиваясь от своих противников.

Противников?

Спасителей.

Пол ходил ходуном, как море, по которому катятся длинные, ленивые волны. Купол легко вибрировал, издавая гул. Но это видел только Граймс — и дьяволы, которые пытались его спасти. Впрочем, коммодор до сих пор не был уверен, что видит нечто реальное, а не продолжает галлюцинировать. Напротив сидел Биллинхарст, похожий на жирного Будду, а рядом молодой Павани — на тонком лице неестественно счастливая улыбка, а глаза глядят прямо в небытие…

— Приют, последний приют, — бормотал Вильямс.

А Салли Клаверинг… неужели вокруг ее головы действительно мерцает неяркий ореол — или это просто колечко дыма?

Может быть, это только иллюзия — Биллинхарст, Вильямс и все остальные? А гуру и его паства? Они исчезали прямо на глазах, и волны, пробегающие по полу, слегка покачивали их. Они растворялись. Сквозь разрывы в тонкой ткани пространства-времени все яснее, все отчетливее виднелось абсолютное, ужасающее небытие.

Если бы только проделать дыру в трехмерной материи купола и развеять облако наваждения…

Что есть галлюцинация? Что есть реальность?

— Сэр, сэр!

Это звал дьявол. Его голос вернул Граймса к реальности — или тому, что он был склонен считать таковой.

— Сэр! Сэр! Ну сделайте что-нибудь! Нам так страшно! «И не только вам!» — подумал Граймс.

Он еще раз посмотрел на туземца. Похоже, помощник повара или что-то наподобие. Нелепый белый передник, огромная поясная сумка со множеством отделений, из которых торчат разнокалиберные ручки.

— Дай мне нож, — приказал Граймс.

Вооружившись внушительным тесаком, он попытался пробить стены, завешенные черной тканью. Но пластик был прочным — слишком прочным, чтобы острие ножа могло ему повредить. Еще немного… стена гулко зазвенела, задрожала, натянулась. Казалось, она вот-вот лопнет.

Нож прорвал оба слоя пластика. Воздух вырвался из отверстия с резким свистом, и Граймса вместе с его спасителями буквально выбросило в ночь — прекрасную, совершенно обыкновенную ночь. Да, толчки продолжались, но это было не так важно. Коммодор стоял, с трудом удерживая равновесие, и с восторгом наблюдал, как рушится удивительное воздушное строение «Объятий Люцифера». Мерцающие пузыри опадали один за другим — то взрываясь, то мягко оседая. Генераторы продолжали работать, и темнота — настоящая темнота — наступила только тогда, когда лопнул последний пузырь.

На «Маламуте Приграничья» нашлись батареи аварийного питания. В лучах прожекторов начались спасательные работы.