Ворон и медведь

Истинный король

— Ты хочешь сказать, что мой сын предал своего короля и добровольно, без всякого принуждения, перешел к Круту?

Молодой алеман невольно сглотнул, при виде того как грозно нахмурил рыжие брови герцог Гибульд. Правитель Алемании и без того славился своим крутым нравом, а уж сейчас, когда из Скитинга приходили одна весть хуже другой, любого, кто вызвал его недовольство часто настигала быстрая и кровавая кара.

— Пусть боги моих предков и бог христиан будут свидетелями, что я не вру, — произнес молодой воин, — клянусь Воданом, я узнал, что Родерих собирается предать короля уже в пиршественном зале.

— Конечно, ты ничего не знал, — желчно усмехнулся Гибульд, — так это Атаульф убил моего сына, а не наоборот — как говорит Крут?

— Все так, — торопливо кивнул дружинник, — пусть все боги будут мне свидетелями...

— Бог один, — веско сказал Гибульд бросив быстрый взгляд на стоявшего рядом отца Теобальда, а также еще одного человека — дородного воина во франкской кольчуге. Густая черная борода обрамляла мясистое лицо. Мужчина слушал молодого воина с не меньшим интересом, чем Гибульд — Сигизмунд, герцог Бургундии, и брат короля франков Хлодомира, был его посланником прибывшим в Алеманию, чтобы обсудить условия будущего союза. Кроме него в главном зале Турикума, королевской крепости, стояла дочь Гибульда, Брунгильда, и несколько дружинников.

— Не смей в присутствии нашего гостя смешивать Бога Истинного с языческими демонами, — назидательно произнес Гибульд, — ты и без того принес слишком дурную весть, чтобы усугублять ее еще и богохульством. Мой сын мертв — и он же предал меня, если верить тебе. А его люди, что с ними?

— Все они перешли к Круту, — сказал молодой воин.

— Тогда почему отказался ты? — Гибульд в упор глянул на алемана

— Я давал клятву вашему сыну, — сказал воин, — а не Круту. Смерть Родериха освободила меня от прежних обетов.

— А если бы мой сын не умер, ты бы вместе с ним воевал против меня? — спросил Гибульд. Молодой воин замялся, не найдя ответа и это решило его судьбу: герцог с быстротой молнии сорвал с пояса молот и обрушил его на голову дружинника. Тот, рухнул замертво, его голова превратилась в уродливое месиво из крови, костей, волос и мозга.

— Как не крути, но он предатель, — объяснил Гибульд, вытирая окровавленный молот об одежду воина, — откуда мне знать, что его не послал Крут, чтобы воткнуть нож мне в спину? Эй ты, — обратился он к одному из дружинников, — позови моего сына Вадомара. И пусть кто-нибудь выкинет в озеро эту падаль.

Дружинник молча исчез за дверью, тогда как остальные потащили наружу мертвое тело, оставляя на полу широкий красный след. Гибульд повернулся к Сигизмунду.

— Надеюсь, все это не повлияет на наш уговор? Теперь ясно, что не Атаульф приказал устроить тот набег — а значит в резне в Австразии виноват только Крут.

Герцог Бургундии пожал плечами.

— Честь моего короля оказалась задета, — сказал он, — и виновник вероломного нападения должен быть наказан. Но, если король Атаульф мертв — за что собираетесь воевать вы?

Герцог Гибульд перевел взгляд на дочь.

— Брунгильда, — негромко сказал он, — приведи моего внука.

Вдовствующая королева поклонилась и вышла из зала. В дверях она столкнулась с дружинником, сопровождавшим темноволосого мальчика, лет пятнадцати, в голубом наряде, подпоясанным широким ремнем с золотым шитьем. Серые глаза настороженно глянули на собравшихся.

— Вадомар, сын мой, — обратился к нему Гибульд, — подойди ко мне. Ты уже слышал вести из Скитинга?

— То, что мой брат-предатель?- спросил Вадомар, — я не...

— Это правда,- покачал головой Гибульд, — он предал не только своего короля, но и меня, сговорившись с узурпатором Крутом. Из-за них двоих погиб наш король и твой двоюродный брат Атаульф.

— Отец, такое бесчестие...

— Бесчестие да, — свирепо кивнул герцог, — именно оно. Бесчестие и измена охватили Тюрингию, возведя на трон братоубийц и клятвопреступников. Вот та кара, которую мы заслужили за то, что так долго отвергали Бога Истинного, почитая идолов. Увы, Родерих тоже связался с язычниками — и посмотри чем он кончил. Надеюсь, что ты сын мой, не повторишь его ошибок.

— Отец, если Родерих совершил предательство, это не значит, что я...

— Не значит, сын мой, — кивнул герцог, — конечно же, нет. В бесчестии Родериха есть доля и моей вины — я слишком долго не называл его прямо своим наследником — и может, потому у него появились сомнения. Больше я не повторю этой ошибки — перед лицом нашего гостя и смиренного служителя Божьего, я объявляю, что мой сын Вадомар, отныне законный наследник герцога Алемании, благословленный Господом Истинным. Отец Теобальд, вы благословите моего сына — перед всеми моими подданными, крестив его в водах Турикумского озера?

Священник молча кивнул, а Сигизмунд довольно усмехнулся- крещением своего сына Гибульд показал, что окончательно выбрал сторону франков. Осталось только понять, как выбор Алемании повлияет на судьбу всей Тюрингии. Он уже открыл рот, чтобы задать этот вопрос, но тут в комнату вернулась Брунгильда. Она держала на руках двухлетнего мальчугана, испуганно смотревшего на незнакомого бородатого мужчину и свирепого деда.

— Увы, мне не удалось спасти зятя, — сокрушенно покачал головой Гибульд, — но, к счастью, я успел вывезти из Скитинга его жену и наследника. Отец Теобальд, я хотел, чтобы вы крестили и его — после чего мы немедленно объявим Бедариха новым королем Тюрингии.

Теобальд посмотрел на Сигизмунда и, увидев одобрение в его глазах, медленно кивнул в ответ.

— Отрекаешься ли ты от лжебогов: Ругевита и Водана и всех идолов, от Сатаны и всех духов злобы поднебесной. Признаешь ли Господа нашего Иисуса Христа истинным Богом, единым в трех лицах?

— Отрекаюсь и признаю.

Крепость Турикум стояла на вершине холма Линденхоф: построенный еще римлянами каменный форт ныне стал одной из главных твердынь королей, а потом герцогов Алемании. У подножия же холма простирались Турикумское озеро — и в нем, зайдя по пояс, в воду, стоял ежившийся от холода Вадомар. Стоявший рядом Теобальд опустил руку на его голову и с силой окунул мальчишку в воду. Когда же наследник Гибульда, фыркая и отплевываясь, вынырнул из озера, Теобальд нацепил ему на шею золотой крестик.

С берега за всем этим наблюдали Гибульд, Сигизмунд, Брунгильда и еще с десяток знатных алеманнов, из числа наиболее доверенных людей тюрингского майордома. Всех их также давно крестили и поэтому Гибульд вполне полагался на их преданность.

Вадомар поднялся на берег, за ним вышел и Теобальд. Брунгильда, не без колебаний, передала ему сына и священник, подхватив заплакавшего ребенка, понес его к озеру.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа...крестится младенец...

Детский плач на миг прервался, когда ребенка опустили в озеро, но тут же возобновился с удвоенной силой, когда Теобальд поднял его над водой. Священник размашисто перекрестил его.

— Перед лицом Господа нашего, нарекаю тебя в честь евангелиста Марка, — сказал священник, передавая ребенка Брунгильде.

— Слава Марку, королю Тюрингии, — выкрикнул Гибульд и все его спутники, вслед за ним принялись выкрикивать хвалу малолетнему королю. Сам он, съежившись на руках матери, негромко плакал, непонимающе уставившись на окруживших его мужчин. Его же дед уже перевел взгляд на Сигизмунда.

— У Тюрингии снова есть король-христианин, — сказал он, — теперь осталось лишь возвести его на трон в Скитинге.

Так и будет, — кивнул франк, — кровью язычников мы смоем оскорбление, нанесенное нашему королю....

— И Святой Крест, наконец, воссияет над Тюрингией, — закончил Теобальд.