Волчья песнь (СИ)

32

Лагерь Лесных Псов был разбит на лесном холме на берегу тёмного зелёного озера, к которому можно было пробраться лишь "за хвостом волка". Ну а уж если Лесные Псы не могли сами найти троп, полагаясь на помощь волков — то куда там врагам!

На этот раз они не разжигали костра и не вели разговоров. Бросив вещмешки и рюкзаки на траву и прислонившись к ним спинами, откинув головы, разбросав ноги, смотрели они в небо над озером. И волки, лёжа рядом с людьми, смотрели в небо тоже. А потом поднялись и начали уходить — к своим далёким логовам, подругам, подрастающим волчатам… Они исполнили свой долг перед друзьями и уходили отдохнуть, чтобы в любой момент вернуться на зов…

А Лесные Псы остались сидеть, заворожённо глядя в небо. Они снова победили, а небо — небо ничуть не изменилось, и половинка Неразлучного висела в небе… Хотелось прости сидеть и сидеть…

— Давайте всё-таки разведём костёр, — наконец пошевелился Горька. Но Сашка, поднявшись, покачал головой.

Он стоял, опустив руки и вскинув голову — рослый, поджарый, уже почти взрослый человек, выросший и возмужавший на войне. Его поза, его одежда, его молчание — во всём это было… было что-то эпическое, иначе не скажешь.

— Вспомним наших погибших, — сказал он, поднимая руку. — Давайте вспомним тех, кто шёл с нами от начала и не дойдёт до конца никогда — но навсегда останется с нами, в наших сердцах. Победим мы — победят и они. Умрём — и они умрут с нами навсегда. Мы многое и многих потерял — но, думаю, все согласятся, что больней всего для нас было терять тех, кто вырос рядом с нами и сражался рядом с нами — и пусть простят нас наши старшие, что мы не их вспоминаем сегодня… Ну? Кто начнёт, Лесные Псы?

На какое-то время снова стало тихо. Сейчас все и правда вспоминали — вспоминали тех, кто остался на дорогах войны за прошедшие годы.

Наконец поднялся Мирко. Сверкнул нож — и с ладони юноши упали несколько капель крови. Протягивая руку к друзьям, он заговорил с отчётливо уловимой нежностью:

— Я хочу говорить о Ларе — да и кому говорить о сестре, как не брату? Она была верной, честной и смелой, какой и должна быть русская, какой должна быть девчонка Земли. Разве оставила она друга в беде, когда пришла смерть?

— Тогда надо говорить и о её друге, — поднялся Дик, проведя по ладони ножом. — Тони Роклифф был достоин своей подруги. Разве он не пал, прикрывая наш отход? Пал, как мужчина и как воин, хотя был младше почти всех нас — сейчас! Аоу!

— Они были хорошей парой, — снова сказал Мирко, — достойной друг друга и народов, к которым принадлежали по крови… Он погиб, защищая друзей. Она погибла, вернувшись к телу уже мёртвого друга и защищая его! Аоу!

— Помните тот декабрь, — раздался звонкий голос Олмера. С его ладони, рубиново сверкнув, упали и повисли на траве капли крови, — когда деревья лопались от мороза?! Это была самая страшная зима — помните, как мы мёрзли, как нам нечего было есть?! Помните, как трудно было просто подняться на ноги?! Они ушли в мороз — Борька Усков и Мэгги Холлин! Они не вернулись… а потом мы нашли их рядом с тушей оленя, которую они волокли к нам в лагерь… и не дотащили. Умерли, стараясь спасти нас… Аоу!

— Сказав о Борьке, нужно сказать и о его сестре, — встала, уколов ладонь, Машка. — Я не знала другой такой девчонки, как Светлана! Она была доброй, она была отзывчивой, всегда готовой помочь. Мне ли не знать, почему холод той зимы забрал и её?! Я была ранена тогда, и она, старшая, отдавала мне свою пищу, чтобы я выжила. И я выжила, а она — замёрзла, просто не проснулась однажды утром, потому что у неё не стало сил противиться холоду… Аоу!

— О Сиге Сюне скажу я, — поднялся Горька, и его "Глиммер" сверкнул, разрезая ладонь. — В конце концов, я знаю его лучше всех прочих… и я говорю "знаю", потому что для меня он не мёртв и сейчас. Он хотел стать военным и больше всех нас верил в то, что Земля победит; его вера сбылась, и погиб он, как военный. Вы знаете, как он был ранен в бою. Знаете, что отстреливался, пока его не обошли. И он ничего не сказал. Скажи он хоть слово — сидели бы мы сейчас здесь? Нет. "Сумел молчать в руках врага!" — какое ещё надгробие нужно солдату и мужчине? Аоу!

— Кто скажем о Мэсси? — спросил Сашка. — Дим, ты? Она была твоей девушкой. Ты, Люсь? Она была твоей лучшей подругой.

— Скажу я, — встал Димка, — и пусть не держит на меня зла Люська… Я не стану говорить сейчас о девушке Мэсси. Я скажу о Мэсси-бойце! Тот бой помнят все. Мы отрезали преследовавший нас отряд врага. Лихой был бой, но нас было мало, и они уже почти вырвались и з ловушки — помните? Кто тогда под огнём перебежал поляну? Кто взорвал скалу, похоронившую под собой этих обезьян? Мэсси Роуз, дочь и кровь Англии! Мы нашли её — помните? — мёртвую, пробитую пятью пулями. Мы похоронили её с автоматом в руке. Аоу!

— Тогда я скажу о Ромке Коржевом, — встала, резко взмахнув ножом, Люська. — Он был тихим. Слишком тихим для парня. Я любила его и смеялась над ним, а он только улыбался мне. Но он был — помните?! — лучшим снайпером отряда. Помните его винтовку и триста сорок семь белых чёрточек на прикладе? Триста сорок восьмой стал последним… Да и не было тогда у Ромки винтовки — нож в руке, двести кило трусливого рассвирепевшего мяса напротив и моя вывихнутая нога позади… Он умер. И победил. Аоу!

— Осталась Аня Салькова, — негромко подал голос Горька, — но кто о ней скажет лучше Сашки?

Сашка дёрнулся, словно через него пропустили ток. Обвёл всех расширившимися глазами; губы юноши дрогнули, будто он и правда хотел что-то сказать, но не смог… или не захотел. Он покачал головой и запустил пальцы в волосы, прикрыв глаза.

И молчал… молчал… молчал…

…Девушка в балахонистой туристской куртке, старой, много раз перешитой, вышла из теней внизу холма и легко поднялась наверх. Беззвучно прошла между сидящими и приблизилась, улыбаясь, к Сашке. Гибким, естественным движением, как было это сотни раз, положила ладони на его плечи, откинула голову назад и легонько, нежно дунула на нос друга.

Единственная…

…Сашка убрал ладони от лица. Все смотрели на него — молча и сочувственно. Ему сейчас очень хотелось плакать. Очень хотелось плакать и, чтобы всё-таки сдержаться, он хрипло сказал:

— Аня… говорить о ней…

…Он знал её очень и очень давно, всю жизнь, всю жизнь, а последние два года до её смерти — она была для него всем. Семьёй, домом, другом, покоем. Смешно — он мог спешить к ней под какую-нибудь коряжину, как домой. Она создавала его мир. Мир, где мира быть не могло, но…

И потерять её… это было трудно объяснить. Сашка до сих пор просыпался по ночам от острого, беспощадного чувства тоски и пустоты.

Что он мог сказать? Он поднял ладонь и, проведя по ней ножом, сказал негромко:

— Аоу.

Горька, протянув руку, положил её на плечо другу. С другой стороны на плечо Сашки легла рука Люськи. Секунда — и Лесные Псы уже стояли в круг, склонив головы, и Олмер, подняв бледное лицо, голосом ясным до стеклянного звона запел:

И остальные подхватили разом: