Волчица с Рдейских болот

Глава 20

В облике человека Роман смотрел, как она танцевала. Не для него, не для себя — для Леса? Она сейчас была не здесь, а где-то в своем мире, где звучала неслышимая для него мелодия, где вместе в ней почти невесомо парили огоньки светлячков. А на широком пне плавно раскачивала граненой головкой, высунув язычок, ядовитая медянка. Где к ее ногам полз плотный белый туман, нежно обвившись вокруг них, когда она нечаянно ступила в его сторону…

Роман почувствовал неясную тревогу, необходимость остановить ее, как бы ни был прекрасен ее танец, как ни хотелось смотреть на нее вот так бесконечно. Что-то странное, жуткое было в этом тумане — он будто настраивался, двигался все более синхронно, подстраиваясь под ее движения. Словно пытался сродниться с ней или стать с ней одним целым… единым… Он прыжком выскочил на поляну и рывком выдернул ее из белой мари, спеленал руками, прижав к своему разгоряченному бегом телу. И поразился тому, какая у нее холодная кожа — ледяная, почти неживая… Она открыла глаза, отстраненно смотрела на него.

— Сана… Саночка! Она сестра мне, просто сестра! Я пожалел ее, как Ленку, помог. Она любит Прохора, для него танцевала — не для меня, ты слышишь? Не для меня! Мне нужна только ты… ты одна… Ну посмотри же нормально, очнись наконец! Я люблю тебя, ты понимаешь меня? — пытался достучаться он до ее сознания, покрывая поцелуями лицо. Накрыл ее губы своими губами, почти теряя сознание от счастья, забыв обо всем враз… А ее тело вдруг потрясли конвульсии, она вывернулась из его рук и ее вырвало на траву. Она закашлялась и застонала.

А Роман потрясенно уставился на нее и опять подхватил, чтобы не упала, гладил по волосам, шептал, как в горячке. Потому что в голову пришло только одно:

— Тебе же нельзя волноваться… тебе же совсем нельзя волноваться. Саночка, садись… сядь… я принесу тебе воды. Уже лучше? Я сейчас, минуту… я мигом, — рванул он в сторону тумана и непонятно откуда взявшихся мертвых синих огней за ним. Не обращая внимания на ее отчаянное мычанье сквозь кашель.

И потерял опору под ногами, проваливаясь в болотную жижу, сразу нырнув с головой. Тело забилось и заметалось, извиваясь, как рыба. Сознание мутилось, паника затопила мозг… он из последних сил бился в грязи, пытался ухватиться руками хоть за что-нибудь… Во рту, в глазах была грязь — они не видели… все…!

И вдруг сильные руки выдернули его, подняли над болотом, одно прохладное движение воздуха очистило глаза, лицо… и он увидел — его нес на руках батя. Его батя Женя… такой, каким он запомнил его — рыжий и голубоглазый, здоровенный и сильный. В джинсах и испачканной в грязи светлой футболке. И голос был его — он сердито выговаривал сыну:

— Что же ты делаешь, Ромка, а? Что ты творишь, негодник? Это Рдейская топь, нет страшнее мест на Руси, а ты… Забирай свою девочку, уводи. Сегодня плохой день для прогулок по краю болот. Скажи, пусть не трогают этот клад — земляное сердце держит топь в границах. И еще — Хозяина благословляют, дают второй шанс. Ты понял меня?

— Батя… папка, тут же не море… как ты? — прохрипел Ромка, удивляясь еще и тому, как долго выносит его отец из болота. Все было, как во сне, и в то же время наяву — чавкала под ногами отца вязкая болотная жижа, слышалось тяжелое дыхание — Ромка не был легким. Запах его он слышал — родной, знакомый с детства…

— Вода тут, Ромыч, вода, сынок. Все, уходите! Вот так… — опустил он его и сделал какое-то движение. И густой туман послушно крутнулся вокруг Ромки, оставляя его чистым, убирая грязь с тела. Сын стоял на твердой земле, глядя, как отходит в туман батя на своих покалеченных ногах, как широко улыбается ему, махнув рукой.

— Батя, мы все так тебя любим! Не уходи, еще немного… побудь…

Туман исчез, уплыл, растворился и Ромка повторил: — Вода…

Потом будто очнулся и развернулся к Сане, быстро подошел к ней, подхватил на руки, прижал к себе. Совсем замерзла, кожа холодная и влажная, а одежды никакой…

— Саночка, нужно уходить, тут опасно. Я отнесу тебя, тебя не тошнит уже? Нет тут воды — извини. Дома… все дома…

— Кто это был? — спросила она почти спокойно… почти.

— Ты только не волнуйся, не нужно. Это мой папка Женя, батя мой. Он сейчас живет в Море. Оно призвало его к себе, так нужно было. Он живой — ты же видела, так что не бойся ничего.

Роман нес ее на руках, крепко прижав к себе, не особо выбирая дорогу, только бы дальше от топи. Под ногами что-то зашелестело, он дернулся, остановился, чтобы посмотреть — стрельчатые широкие листочки укрывали землю сплошным ковром. Сана тоже глянула, потом склонилась опять к нему на грудь, объяснила:

— Это ландыши… они тут полями растут. Скоро цвести начнут — пахнут очень сильно…

Потом опять завозилась и попросила опустить ее на землю.

— Ты дороги совсем не знаешь. Тут овраг скоро будет. Давай опять волками…

— А ты сможешь позвать? Хватит сил?

— Я беременная, а не больная… просто перенервничала, — отвернулась она. А Ромка опять обхватил ее, голую, прохладную и целовал, как в горячке — до чего достал… куда попал, успевая жарко шептать:

— Люблю тебя… люблю… страшно люблю… родная моя… хорошая… любимая…

В дом они проскользнули почти на рассвете, как две тени. А потом без сил упали на кровать. Сана выпила воды и уснула, не в состоянии ни одеться в рубашку, ни помыться. Его девочка, его любимая, с которой он был всего один раз… так давно. Наконец она рядом с ним… тихонько сопит в подушку.

А Роману не спалось — не мог. Слишком многое пережил сегодня, слишком сильное потрясение испытал. Все думал и вспоминал это — осознание неминуемой гибели, сильные руки отца, возвращающие его к жизни. И не понимал — а хотел бы он для себя такого после смерти? Иметь возможность помочь… хранить тех, кто тебе дороже всего на свете? И однажды использовать эту возможность… Да, наверное, это стоило того…

Роману в голову не пришло бы назвать этого человека отчимом — ни раньше, ни сейчас, когда у него появился родной отец, которого разлучили с сыном и женой много лет назад. А папа Женя — это его счастливое детство. Это взрослый, умный, бесконечно уважаемый мужчина рядом, для которого и он был сыном, настоящим сыном. Потом он погиб, его забрал Амур… страшное время. Как они все пережили это, как тогда смогла выжить мама? Леший сказал, что батя живет теперь в Море, что он теперь одно с ним и когда настанет такое время… он придет на помощь… сможет… ему разрешат. И он пришел… Это что? Плата за украденные годы жизни? С детьми, с любимой женщиной? Возможность хранить их, быть ходатаем за них перед Высшими силами.

Мистика… нереальное, неведомое волшебство. И страшная, недобрая сила самых таинственных и самых больших на континенте болот… живых, как и Лес? Им нужен Хозяин, чтобы держать их в узде. И, похоже, что он вернулся и ему дают еще один шанс. И у него теперь есть Хозяйка… Нужно не забыть сказать им про клад.

Он укрыл простыней Сану, осторожно потрогал рукой ее лоб — прохладный, жара нет. Бережно обнял, прижал к себе, согревая. И вспомнился ее танец… Для кого она танцевала тогда, кому предназначалось это изумительное по красоте и чувственности зрелище?

Сколько будет жить, он никогда не забудет то, что увидел там — тонкая женская фигурка, извивающаяся, кружащаяся под слышную только ей мелодию в синем ночном лесу. А вокруг — танцующий вместе с ней живой туман и змея, и голубые огоньки кружащихся светлячков. И льющийся прямо сверху холодный, потусторонний свет полной луны…