Волчица и пряности. Том IV

Действие 2

— Пей до дна!

Под бурные рукоплескания Холо, облачившаяся в одежду селянки, поставила на стол пустую деревянную кружку. Вокруг рта уже выросли усы из пены, придавая девушке сходство со святым отшельником, и она продолжала держать ручку кружки, тем самым намекая, что нужно налить ещё. Посетители таверны нашли себе забаву: один за другим доливали красавице пива из своих стаканов, так что её кружка наполнялась очень быстро.

Когда в деревню приезжают загадочные путники, вечером в таверне щедро угощают всех выпивкой и сами пьют с размахом, селяне наверняка отнесутся к ним с одобрением, даже если понятия не имеют, что это за люди. А если ко всему один из путников — красивая девушка, местные выпивохи будут рады и того больше.

— Ну-ка, поднажми и ты! Негоже дать девке себя обскакать, слышишь?

Видя, как бойко пьёт Холо, подливали и Лоуренсу, но, в отличие от спутницы, тот пришёл в таверну, чтобы разговорить других людей, поэтому не мог позволить себе поддаться общему веселью и опьянеть.

Он выпил ровно столько, сколько требовалось, чтобы не выделяться среди остальных, а после этого только закусывал и пытался вовлечь окружающих в беседу:

— До чего же вкусное здесь пиво. Видно, варят по какому-то особому, тайному рецепту?

— Ха-ха-ха! Зришь в корень. Хозяйка таверны, Ирма Ранер, — известная особа в наших краях. Сильна, что три парня, а ест за пятерых…

— А ну-ка, перестаньте кормить небылицами чужеземного гостя. Жареная баранина, как просили. — Упомянутая Ирма ткнула деревянной тарелкой в затылок говорливого мужчины и принялась ловко расставлять блюда на столе.

Женщина с рыжими вьющимися волосами, убранными в хвост, и засученными рукавами в самом деле казалась довольно крепкой, так что слова о её силе, не уступающей троим, звучали правдоподобно, однако ответа на свой вопрос Лоуренс не получил.

— Больно же. Я ж собрался тебя похвалить, а ты сразу…

— Похвалить, сначала облив грязью? Вот и получил заслуженное.

За столом все расхохотались, и другой человек продолжил:

— Как-то давным-давно наша хозяйка в одиночку проделала длинное путешествие с котлом для варки пива на спине.

— Ха-ха! Да быть такого не может, — засмеялся Лоуренс.

— Ха-ха-ха! Именно так говорят все, кто слышит эту историю в первый раз. Но это правда, самая что ни на есть правда.

Ирма как раз стояла у другого стола с пьяными гостями и, обернувшись на оклик, сразу подтвердила:

— Да, всё так.

Позже, закончив с ними, она вернулась к компании Лоуренса и начала свой рассказ:

— В то время я была много моложе и краше. Родилась в землях западнее здешних, в приморском городке. Рано или поздно такие города сносит волнами. Как однажды и случилось: огромный корабль приплыл в порт, и город тотчас скрылся под морской водой.

Лоуренс тут же догадался, что речь о нападении пиратов.

— Так вот, я смешалась с толпой и бежала из города со всех ног, а когда очухалась, поняла, что на спине тащу котёл для варки пива, а в руках у меня ржаной сноп. Как вспомню, так диву даюсь: о чём я только думала, когда в суматохе похватала именно эти вещи?

Взгляд женщины потеплел; рассказывала она проникновенно, иногда посмеиваясь, будто сожалея об ушедших днях, но, очевидно, пришлось ей тогда нелегко.

Мужчина, сидевший рядом с Лоуренсом, протянул ей кружку со словами:

— Выпей и ты немного, хозяйка.

— Что ж, благодарствую. Так вот, одинокой женщине найти работу в городе даже мечтать нечего. Да и зе́мли вокруг до самых гор были разорены пиратами. Тогда я взяла тот самый котёл, зерно и сварила пиво, пустив в ход воду из тамошней реки…

— И знаешь, что было дальше? Граф со свитой объезжал свои земли, чтобы прижать пиратов к ногтю. Тут-то он наткнулся на неё да и отведал её пива!

Люди вокруг захлопали, хозяйка же замолкла ненадолго. Миг, другой — и она, осушив кружку, вернулась к своему рассказу.

— Да уж, тогда я совсем не умела смущаться. Волосы как воронье гнездо, лицо чёрное совсем, а кроме всего — молодая женщина, да одна в лесу, и что делает? Подумать только — пиво варит! Сам граф мне потом ещё говорил, что принял меня за лесную фею, — воображение у него было хоть куда.

Снова раздались рукоплескания, уже с другого стола, но, кажется, это Холо победила в поединке, выпив больше противника.

— Так вот, граф сказал, что пиво у меня вкусное выходит. Мол, в какой город он ни приедет, везде разруха, вкусной выпивки не найти. Велел, чтобы я отправлялась с ним и варила ему.

— И последовала наша Ирма Ранер за графом, как в сказке!

— Но вот досада: у графа-то уже имелась прекрасная жена!

— Да уж, для невзрачного графа я была слишком хороша собой. Но от воротника из чёрного соболя не отказалась бы.

— Выходит, ты стала придворным пивоваром? — озвучил Лоуренс свою мысль, но тут же спохватился: придворный пивовар не подавал бы выпивку в деревенской таверне.

— Ха-ха-ха! Куда уж там. Хотя в то время я совсем не знала жизни и порой грезила даже о таком. Однако от графа всё же кое-что получила в знак благодарности: великолепную трапезу в его роскошном поместье да право продавать своё пиво под его именем. Пожалуй, уже этим он отплатил мне с лихвой.

— А теперь начнётся сказание о похождениях торговки пивом!

— Странствующей девы-пивовара — зарубите себе на носу. — Она гулко стукнула кулаком по столу.

Все тут же сели по струнке и закивали.

— Так и повелось: сварю пива по дороге да продам, сварю да продам. Много всего со мной случалось в пути, но странствовала я, не зная горя. И лишь одну ошибку допустила…

— Да-да-да, в деревне Терэо с Ирмой случилась трагедия!

Посетители хорошо знали, когда вставить слово: видимо, хозяйка рассказывала свою историю каждому страннику.

— Я ведь совсем не пила своё пиво — стремилась продать его как можно больше, а потому и не знала толком, какое оно. Впервые сделала глоток, когда в Терэо оказалась. И до того оно мне понравилось, что я пила как одержимая, а потом, вконец охмелевшая, наткнулась на своего нынешнего мужа.

А ведь хозяин таверны в этот самый момент наверняка ухмылялся, сидя на кухне. Лоуренс представил себе его лицо и не удержался от смеха, а соседи по столу сделали вид, будто безутешно рыдают.

— Так я и стала хозяйкой питейной таверны в глубинке. Хотя деревня у нас хорошая, спору нет. Ладно, пейте на здоровье, — сказала Ирма со смешком и отошла.

Лоуренс искренне улыбнулся ей вслед:

— Да, замечательная у вас таверна. Таких даже в Эндиме не найдёшь.

Огромный город Эндима считался самым крупным на севере королевства Проания и затмевал собой даже Энберг. В Проании сравнение с Эндимой пускали в ход, когда хотели польстить городу или деревне.

— Да-да! А ты, братец, хоть и странствующий торговец, но глаз у тебя намётанный.

Любому приятно услышать, как хвалят его родные края, — люди за столом дружно расплылись в улыбке и приложились к кружкам. Лоуренс решил, что сейчас самое время.

— А выпивка-то хороша! Не иначе как Господь милостив к вашей деревне, — ввернул он.

Слова повисли в воздухе, будто капля воды — в масле.

— Ох, простите.

Немало ходило рассказов о том, как странствующих торговцев прошибает холодный пот, когда они, сидя за одним столом с язычниками, обронят неосторожное слово. С Лоуренсом такое случалось не единожды, и по выражениям лиц вокруг он понял, что это произошло и сейчас.

— Ну что ты, братец, как тут не обмолвиться, когда в деревне есть церковь, — решил приободрить его один из соседей по столу.

Все остальные закивали:

— И в нашей глухомани всё бывает ой как непросто… Спору нет, деревня по гроб обязана покойному отцу Францу, да только…

— Именно. Только не можем мы противиться воле Великого Торуэо.

— Великого Торуэо?

— Да, это бог-страж деревни. Приносит урожай, помогает вырастить детей здоровыми, не подпускает дьявола. Бога нарекли в честь деревни Терэо.

«Вот оно что», — пробормотал Лоуренс про себя. Вероятно, и змея в особняке Сэма олицетворяла этого Торуэо.

Лоуренс кивнул, посмотрел в сторону Холо и даже смог поймать её взгляд, несмотря на то, что девушка под громкий шум огромными глотками уничтожала выпивку. Да, не стоило забывать о богине у себя под боком.

— Бог урожая? Я ведь странствующий торговец, так что наслышан. Ваш бог, верно, волк?

— Волк? Чушь какая. Разве может быть богом это дьявольское отродье?

А деревенские жители не стеснялись в выражениях. Впрочем, теперь Лоуренс знал, как можно подколоть Холо при случае.

— Другими словами…

— Великий Торуэо — это змей. Змеиный бог.

Змеи забираются в сумки ротозеев и обнажают ядовитые клыки, поэтому что змея, что волк для человека та ещё напасть, но на севере змеиных богов превеликое множество. Выходит, именно на змей и ополчилась Церковь, — кстати, в Священном Писании именно змей привёл людей к грехопадению.

— Я слышал предания о змеиных богах. Взять хоть змею, что спустилась с горы, проползла к морю по земле да оставила в ней след, по которому позже потекла река.

— О нет, не путай Великого Торуэо с этой змейкой. Великий Торуэо столь огромен, что в том месте, где находится его голова, погода одна, а там, где лежит его хвост, — совсем другая. Утром он съедает луну, а на ужин лакомится солнцем. Негоже равнять его с другими.

— Вот-вот, — подхватили за столом.

— А уж предание о Великом Торуэо не чета сказочкам про хитроумных зверушек. Свидетельство тому имеется на краю деревни: там до сих пор есть нора, которую он вырыл себе для зимней спячки.

— Нора, говоришь?

— Нора. Подумаешь, вырытая пещера, эка невидаль, скажешь ты. Но лишь ту самую обходят стороной и волки, и летучие мыши. А говорят, давным-давно один путник решил зайти внутрь, чтобы показать, какой он храбрый, так с тех пор его и не видели. Ходит предание, что на любого, кто осмелится туда зайти, падёт проклятие. Сам святой отец Франц строго наказывал обходить пещеру стороной. Но коли желаешь, поди-ка взгляни на неё. Тут пешком недалеко.

Лоуренс с подчёркнуто испуганным видом замотал головой. Судя по всему, местные жители совсем не нуждались в церкви. Более того, теперь казалось чудом, что её до сих пор не снесли.

Впрочем, угадать причину не так сложно: мешало то, что город Энберг находился у Терэо под боком.

— Постой-ка, ты ведь заезжал в Энберг перед тем, как прибыть сюда? — вдруг вставил кто-то, опередив Лоуренса: тот уже ломал голову над тем, как бы начать разговор на эту тему.

— Там как раз есть огромная церковь. Сейчас ею заправляет епископ Бан, но, ох, люди там издавна такие, что зло берёт.

— Энберг раньше был маленькой деревней, ещё глуше нашей. Все жили, следуя мудрости Великого Торуэо, пока однажды не появились слуги Церкви да не принялись читать свои проповеди. Тамошние жители и повелись: недолго думая, приняли Истинную веру. Тут и церковь появилась, люди стали приезжать, дорог понастроили… Так вырос на том месте красивый город, и этот город задумал и нас прижать к ногтю.

— Конечно, они захотели обратить в свою веру Терэо. Но стараниями наших праотцов дело закончилось без крови, разве что церковь построили. Дa и только. Пришли в итоге вот к чему: в Энберге закроют глаза на то, что мы почитаем Великого Торуэо, а взамен обложат нас большими налогами. Так нам старики говорили.

На подобные компромиссы миссионерам приходилось идти довольно часто — о таких случаях рассказывали и по сей день.

— И вот лет тридцать-сорок назад появился святой отец Франц.

Запутанная история деревни понемногу прояснялась.

— Правда? Но нынче в церкви за священника молодая девушка…

— Да, так и есть.

Пьяный собеседник с готовностью поддержит любой разговор, поэтому Лоуренс решил спрашивать всё, что его интересовало.

— Мы зашли, чтобы попросить о молитве за спокойное странствие, и тут нате — встречает нас молодая девушка в одежде священника. Удивлению не было конца. Всё же есть особая причина тому, что служит именно она, а не кто-то другой?

— Ну ещё бы. Эльзу Франц подобрал больше десяти лет назад. Хорошая она девушка, но работа священника ей не по плечу, — подал голос один селянин, и остальные за столом дружно закивали.

— Но если Эльзе эта работа не по плечу, нельзя ли пригласить кого-нибудь из церкви Энберга?

— Да тут такое дело… — замялся собеседник, а затем взглянул на своего соседа.

Тот, в свою очередь, посмотрел на другого мужчину рядом с собой. Эстафета с переглядываниями обошла весь стол, и в итоге ответил тот, кто её начал:

— Ты же торговец из далёких краёв?

— Ну да.

— Стало быть, знаком с каким-нибудь служителем высокого сана из большой церкви?

Лоуренс не понимал, к чему тот клонит, однако почуял, что, если бы такой знакомый у него имелся, следовало бы ответить утвердительно.

— Вот бы он хоть слово сказал этой ораве церковных крыс из Эн…

Мужчина не договорил: подошедшая Ирма смачно шлёпнула его по затылку:

— Ты что это болтаешь нашему гостю, а? Ох, достанется же тебе от старосты!

Глядя, как насупился собутыльник — точно мальчик, которого обругала мать, — Лоуренс чуть не прыснул, но вовремя заметил суровый взгляд Ирмы и поспешил спрятать улыбку.

— Ты уж извини, что мы тут будто скрываем от тебя что-то. Но даже странник… да нет, именно странник должен понимать: у каждой деревни найдутся свои тайны.

Говорила Ирма весьма убедительно, как мудрая женщина, которой пришлось скитаться с котлом для варки пива на спине, к тому же сам Лоуренс, разумеется, признавал правоту этих слов.

— Дело путника — поесть, выпить да повеселиться. А затем отправиться в другой край и рассказать, как хорошо ему было в нашей деревне.

— Да, тут я согласен.

Ирма рассмеялась:

— Ну что, вот вам на сегодня последняя работа! Выпить да повеселиться, — с этими словами она хлопнула по спине одного из посетителей, а затем вдруг кинула взгляд куда-то в сторону и, повернувшись к Лоуренсу, ухмыльнулась:

— Да только наставление моё ни к чему — твоя спутница-то совсем уже опьянела.

— Слишком давно она не притрагивалась к выпивке — напрочь забыла о том, что нужно знать меру.

У самого Лоуренса пива оставалось только на донышке, поэтому он осушил кружку одним глотком и встал со стула:

— Отведу-ка домой, пока чего не выкинула. Она ведь ещё не замужем.

— Ха-ха-ха! По себе скажу: хмель — самый страшный враг женщины.

Компания собутыльников Лоуренса как-то сдавленно и неловко рассмеялась в ответ на слова Ирмы, — видно, о её похождениях ходило немало историй.

— Учту, — коротко ответил Лоуренс и положил на стол серебряные монеты.

Десять торени, плата за пышный пир, приземлились на стол со звоном, ласкающим слух. Люди не любят, когда сорит деньгами тот, кого они встречают каждый день, однако с радушием примут странника, если он делает то же самое. Лоуренс забрал Холо — совсем пьяная, она полулежала, уткнувшись головой в стол, — и покинул таверну под насмешки и слова благодарности за весёлый вечер.

Таверна с гостиницей находились на одной площади, и теперь это казалось настоящим благословением. Пусть Холо и хрупкая девушка, поесть эта Волчица в человеческом обличье любила, а еду и выпивку поглощала в невообразимом количестве, прибавляя в весе соответственно, поэтому нести её было довольно тяжело.

Впрочем, правда ли она опьянела так, что не могла ходить самостоятельно?

— Ты слишком много ешь и пьёшь, — пропыхтел Лоуренс, положив руку Холо себе на плечо и поддерживая её за талию.

Девушка в ответ чуть твёрже стала на ноги, и ему стало легче.

— Ох-ох… От меня ведь это и требовалось — есть да пить так, чтобы слово выговорить было некогда.

— Знаю-знаю, но просила-то сплошь дорогие угощения…

Холо очень хорошо соображала, но Лоуренс не уступал ей в этом, когда дело касалось денег: он подмечал, какие блюда и выпивку несли к её столу.

— Жадный же из тебя самец… Потом поворчишь, прилечь бы мне… Тяжело слишком.

Лоуренс вздохнул: видимо, ноги у неё заплетались не понарошку — да и сам он немного опьянел, так что хотелось присесть где-нибудь.

На деревенской площади совсем не было людей, только через ставни просачивался свет из окон нескольких домов. Конечно, солнце уже закатилось, но всё же в городе это дело невиданное.

Когда Лоуренс добрался до гостиницы и открыл дверь, в коридоре тускло горели свечи, а хозяин не вышел ему навстречу: ещё бы, ведь он вечером напивался за одним столом с Холо.

Хозяйка, услышав, что гости вернулись, выглянула в прихожую и не сдержала усмешки при виде опьяневшей девушки.

Торговец попросил воды, а сам по скрипучей лестнице поднялся в комнату на втором этаже. Всего там было четыре комнаты, но из гостей — только Холо с Лоуренсом. Впрочем, можно поручиться, что в праздники урожая и весеннего сева гостиницы переполнены жителями окрестных земель и здесь царит оживление.

На стене в коридоре висело единственное украшение — полотно с вышитым на нём гербом рыцаря, который, наверное, когда-то давно приезжал в деревню. Узор герба, освещённый лунным светом из открытого окна, был знаком Лоуренсу: если память его не подводила, именно под таким флагом известный наёмник убивал святых мучеников в северных землях Проании. Возможно, хозяева об этом не знали — или, напротив, знали, поэтому и решили украсить гостиницу такой вышивкой.

Вывод напрашивался сам собой, стоило вспомнить отношение местных к церкви.

— Эй, не спи. Чуть-чуть осталось.

Ноги Холо совсем не слушались, когда Лоуренс начал подниматься по лестнице вместе с нею, а когда они добрались до комнаты, силы практически покинули девушку.

«Утром опять будет болеть», — подумал торговец скорее с жалостью, нежели с раздражением, и кое-как уложил её на кровать.

Он открыл потемневшие деревянные ставни, через щели в которых с улицы просачивался лунный свет, и вздохнул, так что в его лёгких воздух, наполненный дневным жаром и уличным гомоном, смешался с холодным воздухом зимней ночи. Тут в дверь постучали, и вошла хозяйка с водой и незнакомыми фруктами в руках.

По её словам, фрукты помогают от похмелья, но увы: та, кому это очень бы пригодилось, уже спала мертвецким сном. Отказываться было невежливо, и Лоуренс с благодарностью принял подношение. Плоды оказались твёрдыми, идеально круглыми и умещались в ладони, а стоило откусить от одного, как во рту стало так кисло, что заломило в висках.

Да, кажется, от помелья такое помогло бы, а стало быть, должно неплохо продаваться. Лоуренс взял себе на заметку узнать о фрукте побольше завтра или в другой день, если останется время.

Тут он вспомнил, какое оживление царило в таверне сегодня вечером — до чего же быстро Холо освоилась, едва они пришли туда. Разумеется, он заранее рассказал, чего собирался добиться этой ночью, объяснил ей, какую роль она должна на себя взять.

В таверне двух путников либо забросают вопросами, либо будут сторониться. Чтобы избежать и того и другого, следовало поссорить деньгами. Если в деревне ничем не торгуют, то и получить звонкие монеты в обращение её жителю почти невозможно, при этом, пожалуй, только в полностью изолированном поселении могут обходиться без денег. Вот почему в глухих местах рады путникам: разве будут с радушием встречать незнакомцев, если не надеются, что те оставят в деревне свои медяки и серебро?

Поэтому нужно было много пить и есть. Но нельзя заранее знать, какого качества еду и выпивку принесут гостю. Где-то могут подмешать смертельного яду, а где-то оставят в живых, но разденут, обворуют и бросят в горах. Другими словами, если гость бойко ест и пьёт то, что ему принесли, значит, доверяет таверне. Тут бы дала о себе знать занимательная сторона человеческой натуры: редкий сельчанин не оттает, увидев, что путник выказывает доверие там, где следует поостеречься.

Всему этому Лоуренс научился за годы странствия, когда пытался наладить новые торговые связи, но Холо превзошла опытного торговца: в мгновение ока она привлекла общее внимание и завоевала расположение пьющих посетителей, так что разговорить их не составило труда.

Расспросить самое важное помешала хозяйка таверны Ирма, но и того, что удалось узнать, оказалось предостаточно. Если бы Лоуренс заехал в Терэо, чтобы поторговать, за подобный успех он не отказался бы отсыпать Холо денег. Жаль только, что та лёгкость, с которой получилось провернуть дело, будто обесценивала усилия прежних лет, когда мужчина работал в одиночку: неужто он не мог добиться большего?

И всё же…

Лоуренс закрыл ставни и растянулся на кровати.

Если бы Холо узнала основы и хитрости торговли, мир обрёл бы редкого мастера в своём деле — торговца, которому ничего не стоит стать своим в любой компании. Окажись такой торговец рядом с Лоуренсом, уже Лоуренсу пришлось бы думать о том, как спасать свои дела, а возможно, даже распрощаться с прибыльным местом — вот до чего хороша Мудрая Волчица. И совершенно ясно, что мечту открыть лавку в каком-нибудь городе легче исполнить вдвоём, а то и втроём, так что помощь Холо тут была бы неоценима.

До Йойса, родного леса Волчицы, оставалось недолго, да и его местонахождение уже не казалось столь загадочным. Даже если не удастся разузнать, где монастырь, даже если не появится новых зацепок, к началу лета они наверняка доберутся до этого места. Что же решит Холо? По условиям договора с ней, пусть лишь устного, от Лоуренса требовалось только проводить её до дома.

Торговец вздохнул, глядя в потолок. Он знал, что в любом странствии не обходится без расставаний, и, казалось, смирился с этим. Однако при мысли о том, что не будет больше мудрости Холо, исчезнут весёлые беседы, в которых оба принимали живейшее участие, и подойдёт к концу само странствие с Волчицей, на душе становилось тяжело.

Тут Лоуренс прикрыл глаза ладонью и в темноте сам себе улыбнулся: ни к чему торговцу думать о чём-то кроме торговли — за семь лет своего труда эту истину он усвоил очень хорошо. Переживать стоило лишь о содержимом кошелька — о том, как усмирить аппетит Холо, когда она хочет плотно поесть и выпить. Лоуренс повторил это про себя пару раз, пока его не сморил сон.

«Ни к чему, — пронеслась последняя мысль, — совсем ни к чему».

Одеяло из шерсти, которое было таким рваным, словно его вскипятили в кастрюле, а затем высушили на солнце, не спасало от холода. Лоуренс проснулся от того, что оглушительно чихнул, и тут же понял: наступило утро. В такой час возможность понежиться в тепле под одеялом на вес золота, но торговцу это не принесёт никакой прибыли. Более того, как подарок дьявола, ещё и отнимет драгоценное время. Лоуренс, поднявшись, кинул взгляд на соседнюю кровать. Холо уже не спала. Она сидела к нему спиной, понурив голову.

— Хо… — начал Лоуренс и запнулся, увидев волчий хвост: тот распушился до невиданных размеров.

— Что… что с тобой? — еле слышно спросил он.

Лишь тогда Холо шевельнула ушами и медленно повернула голову в его сторону.

Рассвело ещё не полностью; в бледном воздухе раннего утра девушка открыла рот и испустила облачко белого пара. В глазах её стояли слёзы, а рука сжимала круглый надкушенный фрукт.

— Поела-таки? — спросил Лоуренс, сдерживая смех.

Холо высунула язык и кивнула:

— Что… что это такое?

— Вчера хозяйка принесла, когда мы вернулись. Сказала, от похмелья помогает.

Видно, во рту Холо ещё оставался кусок этого фрукта — она крепко зажмурилась и проглотила что-то, а затем засопела и вытерла слёзы.

— Даже если беспробудно пить сто лет, от такого вмиг протрезвеешь.

— Значит, тебе помогло?

Холо нахмурилась, запустила надкушенным фруктом в его сторону, нежно погладила распушившийся хвост, — кажется, тот и не думал возвращаться в прежнюю форму.

— Я ведь не каждый раз буду так напиваться.

— Уж постарайся… Но до чего ж сегодня холодно.

Лоуренс посмотрел на плод, которым Холо бросила в него: половины как не бывало. Да уж, откусить половину разом, да ещё и не подозревая, что за этим последует, — изумлению Холо, верно, не было предела. Можно позавидовать её выдержке: она даже не вскрикнула. Впрочем, скорее всего, на это у неё просто не осталось сил.

— К холоду я уже привыкла, но в деревне небось все ещё спят…

— Не то чтобы все… Но лавки, пожалуй, откроются поздно.

Лоуренс слез с кровати, распахнул ставни — они не спасали даже от слабого ветра — и выглянул наружу. Площадь в утренней дымке была пустынной. Стало немного тоскливо — он уже привык к тому, что на городских площадях идёт оживлённая борьба за покупателя между местными торговцами и торговцами из чужих земель.

— Я больше люблю, когда жизнь кипит.

— Согласен. — Он закрыл окно и обернулся.

Девушка вновь залезла под одеяло и завозилась, устраиваясь поудобнее, — видно, собиралась поспать ещё.

— Вообще-то по Божьему замыслу человек должен спать не больше одного раза за день.

— Так я волчица, — зевнула Холо. — Что я поделаю, если вокруг все спят? Прикажешь бодрствовать, хотя заняться нечем — только терпеть холод да сидеть голодной?

— Да, не лучшая нынче пора. Чудно́, однако…

— Что?

— Тебе такое вряд ли интересно… Я тут задумался: а как местные зарабатывают себе на жизнь?..

Холо с любопытством вскинула голову, но при последних словах вновь спряталась под одеяло. Лоуренс не удержался от смеха, глядя на неё. Что ж, пока есть свободное время, почему бы не подумать над загадкой.

Нечасто в деревне могут позволить себе жить одним урожаем, полёживая на боку всю зиму. Кроме того, в таверне говорили, что Энберг облагает Терэо большими налогами. Однако дополнительного заработка местные селяне вроде бы не имели: как заметила Холо, деревня жила в тишине.

Дополнительный заработок жителей деревни — это зачастую либо вязание шерстяных вещей, либо плетение корзин из соломы да мешков из ткани, но прибыль здесь можно получить, только если продать таких изделий много, и тогда бы люди принимались за дело с восходом солнца, а при необходимости платить налоги — и того раньше. К тому же вчера в таверне подавали на редкость вкусные блюда и хорошую выпивку, — похоже, деревня Терэо была довольно богатой.

Как Холо со своим острым звериным нюхом сразу понимала, годится ли какая-то еда в пищу, так и Лоуренс мгновенно чуял запах денег: стоит разузнать, каким путём деньги приходят в деревню, и можно наладить здесь торговлю. Других торговцев он здесь не заметил, а о более выгодных условиях приходилось только мечтать.

Лоуренс поневоле усмехнулся: он постоянно забывал, что в эту поездку отправился не ради торговли.

Вдруг откуда-то с улицы донёсся скрип открывшейся двери, особенно громко прозвучавший в утренней тишине. Лоуренс выглянул через щель в ставнях: это был Эван, но теперь он не стучался в ворота церкви, а вышел из неё, держа в руках какой-то свёрток — наверное, с едой. Парень, как и вчера, огляделся по сторонам и пустился бежать, но на полпути обернулся и помахал Эльзе рукой. Девушка махала ему в ответ с сияющей улыбкой, и выражение её лица разительно отличалось от того, какое запомнилось путникам при первой встрече с нею.

Сложно было удержаться от зависти при виде этой парочки. И теперь Лоуренс, провожая взглядом Эвана, кажется, понимал, почему мельник переживал, что церковь Эльзы и церковь Энберга не ладят между собой. Впрочем, торговец не станет долго размышлять о том, какая картина человеческой жизни ему открылась, — на то он и торговец. Лоуренс думал прежде всего о выгоде, которую можно извлечь из увиденного.

— Теперь я знаю, куда пойти сегодня.

— Что?

Холо высунула голову из-под одеяла и с любопытством взглянула на спутника.

— Скажи-ка, почему я один стараюсь ради того, чтобы найти твой родной лес?

Холо в ответ лишь шевельнула ушами, легонько чихнула и потёрла нос:

— Потому что дорожишь мною?

Он только вздохнул: ну что с нею, такой бесстыжей, поделаешь?

— Могла бы быть поскромнее, а то словами разбрасываешься как деньгами.

— Сказал не человек, а торговец.

— Для большой прибыли нужно приобрести крупную партию товара. Покупая мелочь, ничего не добьёшься.

— Хм. Но как же быть с мелочностью, что у тебя в крови?

Он не нашёлся с достойным ответом и обречённо прикрыл глаза.

Холо захихикала и сказала уже мягче:

— Тебе ведь труднее работать, если я буду рядом. Очень уж маленькая эта деревня — куда ни пойдёшь, везде люди смотрят.

Лоуренс прикусил язык.

— Если разрешишь мне взяться за дело, я возьмусь. Но возьмусь как следует — откушу голову той нахалке из церкви. Так что уж постарайся расспросить её раньше, чем до этого дойдёт. Хоть по мне не скажешь, но я только и думаю о том, как бы поскорее найти монастырь и послушать монаха.

— Хорошо, — сказал Лоуренс, желая её успокоить.

Ещё бы, Холо что сноп соломы, который может вспыхнуть от одной искры.

Иногда Волчица показывала свою истинную суть не раздумывая, но порой прятала внутреннее пламя за скучающим взглядом.

И за какие грехи ему досталась такая спутница? Впрочем, стоило признать её правоту: Лоуренс старался, потому что и впрямь дорожил ею.

— Вернусь самое позднее к обеду.

— Купи мне что-нибудь, — раздалось уже из-под одеяла.

Лоуренс в ответ лишь усмехнулся.

Он спустился на первый этаж, поздоровался с сидящим за стойкой хозяином — тот был бледен и постанывал, — а затем направился в пристройку, на конюшню, где взял свой мешок с неразмолотыми зёрнами, и наконец вышел на улицу.

С восходом солнца люди просыпаются, даже если не нужно работать в поле: кто-то обрабатывал овощи в саду, кто-то возился с курицами и свиньями.

Похоже, пир в таверне вчерашней ночью сделал своё дело: если в первый день приезда на Лоуренса лишь удивлённо пялились, то сегодня несколько человек, улыбаясь, поприветствовали его. Остальные же здоровались сухо, что немудрено: во время похмелья не до улыбок.

Что ж, видимо, в деревне его приняли как путника, и одной заботой стало меньше. С другой стороны, человеку, которого знает каждая собака, гораздо сложнее передвигаться незаметно.

«Здесь Холо угадала», — отметил Лоуренс про себя с восхищением и завистью.

Направился он, конечно, к мельнице Эвана, собираясь расспросить того об Эльзе. Выражать какое-то недовольство нежной дружбой парочки, торговец, разумеется, не собирался, ведь его новый знакомый ходил не к Холо. Возможно, Эван знал, почему Эльза настроена враждебно и не желает отвечать на вопросы, и Лоуренс рассудил, что через парня удастся быстрее подобраться к девушке.

Он зашагал по дороге, которая привела его в деревню; по пути поприветствовал крестьянина, пропалывавшего сорняки в поле. Тот расплылся в улыбке, — верно, тоже вчера пировал в таверне, хотя лицо его казалось незнакомым.

— А куда путь держишь? — спросил крестьянин, поздоровавшись.

— Да вот, думал обмолоть зерно.

— А, на мельницу. Смотри в оба, чтобы у тебя там муки не украли.

Видно, этой шуткой напутствовали каждого, кто направлялся на мельницу. Лоуренс ответил приветливой улыбкой, припасённой для подобных случаев, и пошёл дальше.

Торговцам трудно завоевать доверие людей, но всё же работа у них отнюдь не самая тяжёлая на свете. Поневоле задумаешься: где же превозносимый Церковью Бог? Совсем не следит за выполнением собственной заповеди, гласившей, что любой труд должен быть почитаем. Впрочем, тут же вспомнил Лоуренс, в Терэо служители этого самого Бога не пользовались уважением или любовью.

До чего же непросто всё бывает устроено — сам чёрт ногу сломит.

Лоуренс пересёк сиротливо пустующее поле, на котором давно собрали урожай, и, пройдя по дороге между холмом и ручьём, увидел мельницу. Когда он приблизился к её стенам, из двери выглянул Эван, видимо заслышав шаги.

— Вот это да! Господин Лоуренс!

Вёл он себя по-прежнему бойко, но Лоуренс ощутил неловкость: только вчера познакомились, а его уже окрестили господином.

— Жернова у тебя свободны? — ответил он, подняв мешок с зерном повыше.

— Что? Свободны, но неужто вы уже уезжаете?

Лоуренс покачал головой, передавая мешочек Эвану. В самом деле, разумно предположить, что перемолоть зерно в муку путник решит именно перед отъездом.

— Нет-нет, пока что побудем в Терэо.

— Вот и славно! Тогда подожди-ка тут. Я тебе такой муки сделаю — хлеб из неё выйдет самый пышный!

Эван вздохнул с заметным облегчением, — возможно, потому, что надеялся завоевать расположение торговца, а затем с его помощью уехать из деревни, — и зашёл обратно в мельницу. Лоуренс последовал за ним, и перед ним предстала неожиданная картина: дом внутри выглядел совсем иначе, было чисто убрано, а в глаза бросались три добротных жернова.

— Надо же, какие жернова!

— Ещё бы! С виду мельница старенькая, но ты подумай: именно здесь всё зерно Терэо превращается в муку! — гордо заявил Эван.

Он поставил вместе две жерди — ось жерновов и ось водяного колеса — и сцепил круги так, чтобы они вращались в одну сторону. Потом из окна опустил к реке длинный тонкий шест и убрал трос с крючком с водяного колеса, служившего запрудой. Тут же раздался скрип дерева, и каменные жернова с грохотом закрутились. Эван проверил их, а затем положил зерно из мешка в жёлоб на верхней части жёрнова. Теперь оставалось ждать, когда мука соберётся на блюде снизу.

— Давно я не видал пшеницу. Рассчитаемся потом, но навскидку с тебя три рюта.

— Надо же, как дёшево.

— Да? Я-то думал, наоборот, дорого.

Там, где высокие налоги, могут взять и втрое больше этой суммы, но если не знать расценок в других местах, то и такая плата покажется дорого́й.

— Ты бы видел, с какой неохотой платят местные. А ведь от старосты по шее получу я, если денег не соберу.

— Ха-ха-ха! Это везде так.

— Господин Лоуренс, тебе и мельником побывать довелось? — удивлённо уставился на него Эван.

Лоуренс только покачал головой:

— Нет, я лишь выступал посредником при сборе пошлины. Помнится, занимался налогами на разделку мяса в мясной лавке. Например, считал, сколько должны заплатить за разделку свиной туши.

— Ну надо же, и в голову бы не пришло.

— Мясо и кости моют в речной воде, от этого портится вода и мусора прибавляется. Чтобы его убрать, нужны деньги, вот и собирают пошлину, да только платить никто не хочет.

Право взимать пошлину городские чиновники выставляли на торгах; кто-нибудь его выкупал, и деньги шли в казну города, а купивший принимался за сбор налогов. Если ему удавалось собрать много, он получал прибыль, в противном же случае оставался в очень большом убытке.

Лоуренс в начале своего пути брался за эту работу два раза и ни за что бы не согласился на неё в третий: ради ничтожной прибыли приходилось трудиться как вол.

— Под конец я даже пускал в ход слёзы, пытаясь выбить денег из неплательщиков.

— Ха-ха-ха, да уж!

Хочешь расположить к себе человека — расскажи ему о своих невзгодах, которым он сможет посочувствовать. Посмеиваясь вместе с Эваном, Лоуренс выжидал нужный момент.

— Кстати, ты ведь сказал, что именно здесь всё зерно Терэо превращается в муку?

— Верно. В этом году собрали большой урожай хлеба, меня то и дело ругают, хоть я и ни при чём.

Сразу представилось, как Эван без устали, забыв о сне, крутит жернова мельницы, чтобы перемолоть гору зерна.

Впрочем, сам мельник только рассмеялся — видимо, это были приятные воспоминания — и продолжил:

— А что такое, господин Лоуренс? Вчера ты говорил, что в Терэо не торговать приехал. Неужто передумал и решил всё же продать зерно?

— Что? Ну, можно и так сказать.

— Тогда лучше сразу выкинь из головы эту мысль, — тут же ответил Эван.

— Я ведь торговец, а мы мыслями дорожим.

— Ха-ха! Хорошо сказано. Но ты хоть к старосте сходи — сразу узнаешь, что в нашей деревне всё зерно скупает Энберг.

Парень говорил, неустанно следя за жерновами; он взял какую-то метёлочку, видимо сделанную из свиной щетины, и принялся аккуратно сметать на блюдо муку, которая прилипала к жерновам.

— Почему? Деревня подчиняется Энбергу?

Если так, то Лоуренс затруднялся найти объяснение образу жизни местных: трудились они явно недостаточно.

Как и ожидалось, Эван поднял голову, на лице его читалась гордость:

— Мы на равных с Энбергом. Они покупают наш хлеб, мы же покупаем у них всё остальное. И не только: нам не нужно платить пошлину, когда берём у них вино или одежду. Неплохо, скажи?

— В самом деле, неплохо.

Энберг в своё время поразил Лоуренса — настолько большой это оказался город, и, хотя называть Терэо глушью было бы несправедливо, всё-таки скромная деревня вряд ли может диктовать свои условия Энбергу. Но покупать в городе товары без обложения налогами — большое достижение.

— Но вчера я слышал, что, напротив, Энберг душит вас налогами.

— Хе-хе, было такое, но давно. Желаешь узнать, почему всё переменилось? — Точно ребёнок, Эван выпятил грудь и сложил на ней руки.

Странное дело: его снисходительное поведение скорее забавляло, нежели отталкивало.

— Да, конечно. — В знак мольбы Лоуренс поднял ладони кверху.

Эван в ответ вдруг опустил руки и почесал голову:

— Прости. На самом деле я не знаю. — Он смущённо улыбнулся.

Лоуренс усмехнулся ему в ответ, и тогда Эван поспешно добавил:

— Но знаю, благодаря кому.

И тут торговец вспомнил, каково это — предугадывать слова собеседника.

— Наверное, отцу Францу?

Эван захлопал глазами:

— Отку… откуда тебе известно?

— Как откуда. Чутьё торговца, конечно.

Услышь его Холо, на её лице появилась бы лукавая улыбка, но Лоуренсу иногда хотелось ощутить своё превосходство. После встречи с Волчицей он постоянно чувствовал себя простофилей, а тут вдруг вспомнил, что когда-то умел водить других за нос.

— Вот это да. Господин Лоуренс, так я и знал, что ты не прост.

— Только не жди от меня благодарности за лесть. Как там моё зерно?

— Ах да. Подожди-ка чуть-чуть.

Лоуренс усмехнулся, глядя, как Эван бросился собирать намолотую муку, и не удержался от вздоха.

Похоже, задерживаться в деревне опасно — ему доводилось видеть, к чему приводят отношения, подобные тем, что установились между Терэо и Энбергом.

— Так. Всё-таки выходит три рюта. Но вокруг никого не видно, так что могу с тебя не брать…

— Нет, я заплачу. На мельнице нужно вести себя честно, правда?

Мельник, не выпуская из руки обсыпанную мукой меру, пристыженно усмехнулся и принял три чёрные серебряные монеты, протянутые Лоуренсом.

— Только надобно хорошенько просеять перед выпечкой хлеба.

— Понял. Кстати… — обратился Лоуренс к Эвану, когда тот уже принялся чистить жернова. — В вашей церкви утренние службы всегда так рано начинаются?

Он ожидал, что мельник удивится, но тот лишь обернулся и непонимающе посмотрел на него, а затем, видно, догадавшись, что имеет в виду Лоуренс, рассмеялся и покачал головой:

— Да нет, что ты. Просто сам рассуди: разве можно здесь спать? Летом ещё куда ни шло, но зимой… Вот я и ночую в церкви.

Лоуренс ожидал такого ответа, поэтому успешно притворился, что объяснение его устроило:

— Ах вот оно что. Однако с Эльзой вы ладите, как я погляжу.

— Что? А, да, хе-хе, можно и так сказать.

«Так вот как выглядит тесто, замешанное на гордости, смущении и счастье, — подумал Лоуренс, глядя в лицо Эвану. — Пышный получится хлеб, если испечь его на огне ревности».

— Вчера мы зашли в церковь, чтобы спросить дорогу, и Эльза обошлась с нами очень грубо. Даже слушать не хотела. А сегодня утром гляжу — безмятежна, что святая дева. Удивительная перемена.

— Ха-ха-ха! Эльза хоть и робкая, но вывести её из себя очень легко. А ещё людей дичится: к незнакомцам всегда недружелюбна. Уж не знаю, чем жители деревни думали, когда решили поставить её на место Франца.

Эван снял водяное колесо с жерновов и ловко закрепил его крючком при помощи одной только жерди. Всё это он сделал, по-прежнему оживлённо разговаривая, и в эту минуту Лоуренс зауважал его чуточку больше.

— Но она в кои-то веки в хорошем расположении духа. Вы её в неудачное время встретили. Вчера ночью и не думала хмуриться. Но… кстати, а ведь я не слышал от неё, что вы приходили, хотя мне она рассказывает даже про то, сколько раз за день чихнула.

Эван, видимо, ничуть не стеснялся своих слов, но Лоуренсу стало неловко.

Небольшая хитрость помогла бы подобраться к Эльзе, поэтому он заявил:

— Может быть, потому что я всё же мужчина, пусть и не лучший на свете.

Парень растерянно уставился на него, а потом вдруг расхохотался и наконец выдавил:

— Неужто испугалась — вдруг я возомню плохое? Вот глупышка.

Эван был моложе Лоуренса, но Лоуренс мог бы многому у него поучиться. Пожалуй, это будет даже сложнее торговли.

— Но если раньше она ходила мрачнее тучи, что заставило её развеселиться?

Эван чуть напрягся:

— Тебе это зачем?

— У моей спутницы настроение меняется чаще, чем погода в горах, — пожал плечами Лоуренс.

Эван, видимо, попытался вспомнить Холо, и что-то подсказало ему: торговец прав.

Он сказал с сочувственной улыбкой:

— Тяжело тебе, господин Лоуренс.

— Ещё бы.

— Только зря расспрашиваешь. Разрешились трудности, вот и всё.

— Что за трудности? — спросил Лоуренс.

Эван тут же отступил:

— Мне местные строго-настрого запретили говорить. Если так хочешь узнать, у старосты спрашивай.

— Зачем же? Не можешь рассказать — и не надо.

Лоуренс не стал допытываться, и тому была причина: он уже узнал более чем достаточно.

Похоже, Эван решил, что обидел торговца: боязливо взглянув в его сторону, он помолчал, будто подбирая слова, и, найдя нужные, открыл рот:

— Но знаешь, если вы придёте к ней сейчас, наверняка она вас выслушает. Она ведь совсем не вредина.

Даже староста деревни притворился, что не знает, где монастырь, поэтому, очевидно, так просто дело не решалось, но повод навестить Эльзу ещё раз у Лоуренса появился, и на том спасибо. Впрочем, важнее другое: теперь нужно было брать приступом совсем другую крепость, и, если его догадки окажутся верными, тут он добьётся успеха.

— Как скажешь. Пожалуй, наведаюсь к ней ещё раз.

— Да, так будет лучше.

Тут Лоуренс решил, что самое время прощаться, и, повернувшись к двери, бросил:

— Ну, бывай.

Эван поспешно окликнул его:

— Эй, господин Лоуренс.

— Что?

— Скажи, трудно быть странствующим торговцем?

В его беспокойном взгляде проступала решимость: верно, однажды он собирался оставить мельницу и отправиться в путь по белому свету.

Лоуренс отнёсся к такому стремлению с подобающей серьёзностью:

— А кому приходится легко? Однако скажу за себя, что сейчас это весело.

Впрочем, он тут же отметил про себя, что до встречи с Холо веселья было куда меньше.

— Вот как? Да, пожалуй. Ясно, спасибо тебе.

От мельников требуют душевной чистоты, но душевная чистота и искренность не одно и то же. Если Эван всё-таки станет торговцем, то завоевать симпатию людей ему не составит труда, но добиваться прибыли будет очень непросто. Разумеется, Лоуренс не сказал об этом, лишь поднял мешок с полученной мукой повыше в знак благодарности и покинул мельницу.

Позже, шагая по берегу ручья, он вспоминал разговор с парнем. Значит, Эльза рассказывает Эвану даже о том, сколько раз за день чихнула. Пожалуй, Холо в таком случае, чтобы показать своё недовольство, поведала бы Лоуренсу о том, сколько раз за день вздохнула. Интересно, чем объяснить эту разницу? С другой стороны, если его спутница вдруг начнёт стойко и без жалоб терпеть неудобства, впору пугаться, не подменили ли её.

«Да уж, хорошо, что сейчас её нет рядом», — подумал Лоуренс и улыбнулся.

Площадь немного оживилась к тому времени, как он вернулся. Утренним рынком это не назовёшь, но открылось несколько лавок, и вокруг ходило немало людей. Впрочем, пришли они не столько ради покупок, сколько ради того, чтобы поболтать друг с другом; настоящими торгами, когда каждый старался продать подороже и купить подешевле, тут и не пахло.

По словам Эвана, всё собранное деревней зерно сбывали в Энберге по договорной цене, а местные могли покупать в городе товары и не платить налоги. Поверить в такое сложно, но если это правда, то немудрено, что сельчане ведут столь расслабленный образ жизни.

Деревни зависят от городов, а их жители трудятся целый день, потому что не могут обеспечить необходимое не только себе — ту же еду, выпивку и одежду, — но и даже домашнему скоту. Они продают зерно и прочие продукты горожанам, а взамен покупают то, что требуется.

Однако без денег купить завозимые в город товары невозможно, так что сельчане продают торговцам зерно, а уже затем на вырученные монеты приобретают товары у тех же городских торговцев. Здесь важно следующее: сельчане крайне нуждаются в деньгах, а вот горожане проживут и без зерна сельчан. Очевидно, условия неравны, поэтому обычно зерно скупают по бросовой цене, а товары продают втридорога, объясняя это высокими налогами. Выходит, чем беднее деревня, тем сильнее город может затянуть удавку на шее её жителей. В итоге сельчане обрастают долгами и, будучи не в силах их вернуть, вынуждены и дальше снабжать город зерном, превращаясь в рабов горожан.

Для странствующих торговцев такие деревни — источник выгодной торговли. Звонкие монеты здесь мощное оружие, и можно дёшево скупить очень много товара.

Впрочем, если деревне удастся обзавестись денежным доходом, силы сторон сравняются, и город окажется в невыгодном положении. В этом случае проводятся переговоры, развязывается борьба за права, и каждая сторона будет пытаться перетянуть канат на себя, но, кажется, в деревне Терэо о таком и речи не шло.

Хотя оставалось загадкой, как сельчане добились такого статуса, Лоуренс мог себе представить, какие трудности им приходилось преодолевать и какому риску подвергалась деревня.

Он заглянул в лавку вяленых продуктов, купил сушёного инжира у торговца, который совершенно не обрадовался покупателю, и вернулся в гостиницу. Холо беззаботно спала, совсем не тревожась о том, что происходит в мире. Глядя на неё, Лоуренс беззвучно рассмеялся. Она проснулась от шороха его одежды, а когда высунула голову из-под одеяла, вместо приветствия выдала лишь одно слово: «Обед».

Лоуренс решил, что стоит расправиться с остатками провизии, которой он запасся для поездки в Терэо, — не зная, чего ожидать в дороге, он старался экономить еду.

— Надо же, сколько сыра у нас было. А мне говорил, что еды не хватает, я и старалась поменьше на неё налегать.

— Только не вздумай всё съесть: половина моя.

Он отрезал себе половину от куска сыра, и Холо посмотрела на него как на врага.

— Тебе же удалось хорошенько нажиться недавно в городе.

— И я, кажется, объяснял тебе, что все эти деньги уже потрачены.

Точнее, они пошли на оплату большой покупки в Кумерсуне и на погашение огромного долга, которым Лоуренс обзавёлся в городе неподалёку от того же Кумерсуна. Он поступил так, потому что хотел избавиться от любого бремени перед поисками Йойса на севере, да и возить с собой много денег попросту опасно.

Впрочем, то, что оставалось, он отдал во временное распоряжение гильдии, и проценты принадлежат ему, но Холо об этом не знала.

— Объяснять ещё раз и не надо, я ведь не о том. Ты сумел нажиться, а я-то ничего не получила.

Она ударила по больному месту: переполох в Кумерсуне случился по вине Лоуренса, вообразившего лишнего, а Холо и впрямь не получила никакой для себя выгоды. Но если дать слабину, то Волчица с радостью вцепится в него.

— Да что ты говоришь! Забыла, сколько вчера съела и выпила?

— Тогда расскажи-ка мне, сколько прибыли ты получил и сколько я вчера потратила, а?

Крыть было нечем, и Лоуренс отвёл взгляд.

— Меж тем уже от камней, что я купила у пташки, ты, кажется, выгадал прилично. К тому же…

— Всё-всё, твоя взяла.

Холо умела распознать ложь на слух, так что въедливости у неё мог поучиться любой сборщик налогов. Если сопротивляться, только хуже будет. Лоуренс сдался и бросил сыр спутнице.

— Хе-хе-хе. Спасибо.

— Пожалуйста.

Нечасто слова благодарности приходится принимать с такой горечью.

— Так ты выяснил что-нибудь?

— Более или менее.

— Более или менее? Неужели она рассказала тебе, как проехать половину пути до монастыря?

Лоуренс рассмеялся столь неожиданному толкованию. Он чуть-чуть подумал, подбирая слова:

— Я рассудил: сегодня в церкви меня встретят так же, как вчера, поэтому отправился на мельницу к Эвану.

— Решил подобраться к сердечному другу девчушки? Неплохой ход, а для тебя и вовсе отличный.

— Так вот… — кашлянул Лоуренс, а затем решительно проговорил: — Давай забудем про монастырь?

Холо застыла на месте:

— Почему?

— Странная это деревня. Мне кажется, здесь опасно.

Лицо Холо не отражало никаких эмоций, она только жевала ржаной хлеб с сыром.

— Проще говоря, ради моей родины ты рисковать не желаешь.

Лоуренс дёрнулся, как от удара:

— Зачем ты так… Нет, да ты ведь нарочно.

Холо доела хлеб в полной тишине и, кажется, с последним куском проглотила кучу слов — теперь на лице её читалось недовольство. Девушке не терпелось добраться до монастыря и узнать дорогу — это было ясно как день, но, возможно, Лоуренс не до конца представлял себе, насколько ей не терпелось.

И всё же теперь, когда он получше узнал о Терэо, опыт странствующего торговца, повидавшего немало деревень и городов, подсказывал ему, что продолжать поиски монастыря в этом месте опасно, ведь…

— Я думаю, что искомый монастырь — та самая церковь.

Холо не изменилась в лице, но шерсть на звериных ушах встала торчком.

— Объясню тебе почему. Послушаешь?

Холо ухватила пальцами шерсть на ушах и слегка кивнула.

— Начать с того, что Эльза из деревенской церкви, очевидно, знает, где монастырь, но утверждает обратное. Обычно люди скрывают правду, чтобы избежать плохих последствий, которые наступят, если правда станет кому-то известна. А ещё вспомни: вчера мы спросили про монастырь у старосты. Очевидно, и он знает его местонахождение, но тоже отрицал это.

Холо кивнула, закрыв глаза.

— Дальше, посмотри-ка на церковь: лучше неё построен только дом старосты. Однако в таверне говорили, что церковь здесь не в почёте. Деревенские жители поклоняются змеиному богу — он охранял их земли с давних времён.

— Но говорили также другое: они очень обязаны священнику Францу, у которого мы не успели узнать дорогу.

— Да, и староста утверждал то же самое. Надо думать, священник Франц что-то сделал ради деревенских жителей. Но это не связано со спасением их души проповедями и словом Божьим, это сразу видно. Стало быть, сделал нечто выгодное для деревни. И сегодня я узнал у Эвана, что именно.

Холо вопросительно склонила голову, пощипывая хлеб пальцами.

— В общем, между деревней и соседним городом Энбергом был заключён договор на выгодных для деревни условиях. Вот почему сельчане живут так вольготно даже после сбора урожая. Они совсем не нуждаются в деньгах, и всё благодаря невероятному договору с Энбергом, который заключил не кто иной, как отец Франц.

— Хм.

— Вот в чём корень прений между церковью деревни и церковью Энберга — о них и упоминал Эван. Почему церкви одной веры враждуют? Либо их священники что-то не поделили, либо это спор о взносах, либо разногласия по поводу самой веры. Я решил было, что они не поладили из-за Эльзы: слишком уж она юная, к тому же женщина — негоже ей доверять церковь. Но нет, это скорее для отвода глаз, а истинная причина должна крыться в другом.

И тут одна догадка объяснила многое: то, что юная девушка унаследовала дело Франца, хоть ноша оказалась ей совсем не по плечу; прибытие человека в дорожной одежде, когда Лоуренс находился в доме деревенского старосты Сэма; наконец, слова Эвана о том, что вчера разрешились трудности Эльзы, — всё это очень хорошо укладывалось в известную Лоуренсу схему.

— Разумно полагать, что для Энберга такая связь с Терэо как кость в горле. Уж не знаю, где и как Франц заключил пресловутый договор, но Энберг намеревается разорвать его с кончиной священника. Самый быстрый способ — подчинить Терэо с помощью военной силы, но вот незадача: в деревне есть церковь. Кроме того, Энберг не пытался прибегнуть к такому средству раньше — почему? Видимо, у церкви Терэо ещё и покровитель имеется. Как же тогда быть? Надо сравнять с землёй церковь.

Вчерашний гость старосты в дорожной одежде, вероятно, принёс бумагу, которая подтверждала право Эльзы как наследницы Франца, заверенную либо церковью другого города, либо тем самым знатным покровителем. Так или иначе, бумага укрепляла положение Эльзы в церкви.

— В деревне почти открыто почитают языческого бога. Стоит добиться признания Терэо языческой деревней, и у Энберга появится предлог напасть на неё с оружием.

— Если сельчане знают дорогу к монастырю, утаивать её незачем. Но нужно держать рот на замке, если монастырь находится в самой деревне.

Лоуренс кивнул и предложил ещё раз:

— Давай забудем? Тайну монастыря в деревне будут хранить до последнего, ведь для Энберга это превосходный предлог применить силу. А если монастырь и в самом деле находится в той самой церкви, то его настоятель — отец Франц, конечно же. Кто знает, быть может, предания о богах почили в земле вместе с ним. И тогда мы ничего не добьёмся, только наживём врагов.

Кроме того, Лоуренс и Холо не смогут подтвердить, что никак не связаны с Энбергом. Ведь даже богословы признают: не существует способа убедиться в том, что стоящий перед тобой человек не дьявол.

— Не забывай и о языческих богах. Представь, что мы наделаем шуму и откроется, кто ты такая. Тут уже малой кровью не обойдётся.

Холо тяжело вздохнула и раздражённо почесала макушку у основания ушей, будто не в силах дотянуться туда, где очень зудело: она поняла, что не обращать внимания на новые обстоятельства было невозможно, но и сдаваться не хотела.

Лоуренс кашлянул и попробовал ещё раз:

— Понимаю: тебе хочется узнать про свой родной город как можно больше. И всё же нельзя пренебрегать осторожностью. В Кумерсуне нам про Йойс рассказали предостаточно. К тому же ты ведь не всё позабыла — не тревожься, едва мы приблизимся к месту, ты…

Холо резко окликнула его, но, видимо, тут же забыла, что хотела сказать, и прикусила язык.

— Послушай, Холо… — позвал Лоуренс.

Девушка лишь плотно сжала губы в ответ.

— Скажи-ка мне, ведь я не хочу строить домыслы на пустом месте: чего ты ждёшь от этих преданий о языческих богах?

Холо отвела взгляд.

Лоуренс продолжил, стараясь говорить мягче, чтобы его речь не походила на допрос:

— Ты надеешься узнать о медведе, который, говорят, разрушил твой лес?

Холо сидела неподвижно и по-прежнему не смотрела ему в глаза.

— Или же о своих земляках?..

Других предположений у него не было — зацепок здесь всего две, и Холо хотела найти либо какую-то из них, либо обе разом.

— Тебе-то что?

Он заметил её холодный, острый взгляд, и всё же взгляд этот принадлежал не хищнику, готовому броситься на добычу, а раненому зверю, окружённому врагами.

Лоуренс поискал нужные слова, и они нашлись неожиданно быстро:

— Быть может, я готов пройти по шаткому мосту.

Самое важное тут — понять, стоит ли идти на риск. Почему бы не помочь Холо, если ей так хочется узнать о ненавистном медведе, который разрушил её родину, или найти хоть какие-то следы своих земляков? Ведь Волчица не маленькая девочка (хоть наружность её наводит на такую мысль), она способна трезво оценить свои чувства. Если она настаивает на чём-то, то наверняка всё взвесила, и Лоуренс был не против поддержать её, даже рискуя жизнью.

Однако Холо вдруг опустила плечи, хихикнула и села, скрестив ноги.

— Вот и хорошо, — заключила она. — Хорошо. В конце концов, дело не стоит таких глубоких раздумий.

Лоуренс, конечно, знал, что обижаться на её слова не стоило.

— Послушай же меня. Говоря начистоту, я бы с превеликим удовольствием отхлестала девчонку по щекам и расспросила бы о преданиях. С одной стороны, чтобы узнать то, о чём ты только что сказал, с другой — о Йойсе я хотела бы послушать всё что угодно. Скажи, если бы кто-то мог рассказать тебе о твоей родине, неужто ты бы отказался послушать?

Лоуренс кивнул — тут не поспоришь, и Холо удовлетворённо кивнула ему в ответ.

— И всё же ради такого отправлять тебя на шаткий мост мне бы не хотелось. Говоришь, тебе уже известно, где Йойс?

— Д… да.

— Вот и хорошо.

И всё же её слова не успокоили Лоуренса. Именно он предложил отступить, но в глубине души был готов попытаться ещё раз, если Холо того пожелает.

Тем не менее она согласилась, и согласилась так легко и быстро, что в душу закрались сомнения, а не притворство ли это. Холо прервала его раздумья, присев на краешек кровати и свесив ноги:

— По-твоему, почему я не рассказываю тебе про Йойс?

Вопрос застал Лоуренса врасплох. Холо смотрела на него, и в её лёгкой улыбке не было и следа насмешки.

— Я не прочь поговорить о своей родной земле, предаться воспоминаниям. Но молчу, потому что иначе ты тут же начнёшь переживать обо мне и хлопотать вокруг меня. Вот как сейчас. Меня, конечно, любой обвинит в избалованности: посмотри-ка, недовольна чужой заботой. Но у меня она вызывает лишь горечь, — сказала Холо.

Она ухватилась за кончик хвоста и продолжила слегка недовольно:

— Ох, вот соображал бы ты чуть получше и избавил бы меня от неловкости. Каково, думаешь, мне всё это высказывать?

— Извини… что так…

— Хе-хе. Ладно, добросердечие — одно из немногих твоих достоинств… Хотя меня оно немного пугает.

Холо поднялась с кровати и повернулась к Лоуренсу спиной. Хвост, уже обраставший тёплой зимней шерстью, мелко задрожал, Волчица обняла себя за плечи обеими руками и покосилась на спутника:

— Ведь если я буду показывать, как в этот самый миг, что мне одиноко, ты и не подумаешь мной овладеть. Такие самцы по-настоящему пугают.

Лоуренс слегка пожал плечами в ответ на её взгляд, искрящийся вызовом:

— Я немало повидал плодов, с виду сладких, а откусишь — и слёзы рекой.

Она опустила руки, обернулась к нему лицом и громко рассмеялась:

— И впрямь, фрукты бывают очень кислыми. Однако… — Тут она подошла поближе и сказала по-прежнему с улыбкой: — Выходит, я не сладкая?

«Ты ещё спрашиваешь?» — подумал Лоуренс и твёрдо кивнул.

— Ну надо же, какой храбрый, — прыснула Холо.

Лоуренс поспешно добавил:

— Кое-что должно быть горьким, иначе невкусно — взять хотя бы пиво.

Глаза девушки расширились в немом удивлении, и тут же, будто сожалея об этом, она закрыла их и махнула хвостом.

— Хм. Но выпивка — настоящая отрава для юнцов.

— Да, похмелье — та ещё напасть.

Холо нарочито выпятила губы, ткнула Лоуренса в грудь кулачком, а потом опустила взгляд: сама она прекрасно понимала, что дурачилась, устраивая это представление.

Он сжал её руку у своей груди и тихо проговорил:

— Неужели ты согласна забыть о монастыре?

Он знал, что Холо сразу сообразила бы, какое решение разумно, а какое — нет, но как нельзя познать бога, лишь размышляя о нём, так невозможно и подавить свои чувства.

Она немного помолчала, затем тихо ответила:

— Нечестно играешь…

Холо разжала кулачок у его груди и ладонью вцепилась в его одежду:

— Я хочу расспросить о Йойсе, о своих земляках и о проклятом медведе — хочу, если кто-то что-то знает. Мне вовсе не хватило рассказов пичужки в Кумерсуне. Ведь это то же самое, что сделать один-единственный глоток воды, когда тебя мучает жажда.

Говорила она тихим, срывающимся голосом, и Лоуренс, уже понимая, какой ответ его ждёт, коротко спросил:

— Чего ты хочешь?

Холо склонила голову и сказала:

— Ты мне не откажешь? — И слова её будто манили обещанием мягкости девичьего тела, если обнять его.

Лоуренс глубоко вздохнул и коротко ответил:

— Доверься мне.

Холо стояла, по-прежнему опустив взгляд в пол, и лишь махнула хвостом.

Лоуренс не знал, сколько притворства было в её словах и жестах, но теперь ему казалось, что ради дела стоит пойти на риск, и в то же время его не покидало чувство, будто им движет хмель, а не трезвый рассудок.

И тогда Холо подняла голову; торжествующая улыбка играла на её губах.

— На самом деле есть у меня одна мысль…

— О, какая же?

— Вот, послушай… — И она поведала ему простой, до смешного очевидный способ.

Лоуренс вздохнул:

— Ты шутишь?

— Мы ничего не добьёмся, если будем ходить вокруг да около. К тому же, когда я спросила тебя, не откажешь ли ты мне, я имела в виду, что хочу пройти по шаткому мосту вместе с тобой.

— Но…

Холо рассмеялась, обнажив клыки:

— Ты велел довериться тебе, я так и сделаю — с превеликим удовольствием.

Письменные договоры всегда длинные и отличаются строгостью условий, потому что важно не допустить двоякого толкования. При устной же договорённости можно до белой пены спорить о том, что было сказано, а что — нет, а кроме того, — и это самое, пожалуй, главное — трудно заметить, где и что одна сторона растолковала иначе, чем подразумевала другая.

Лоуренс имел дело с Волчицей, прожившей сотни лет и называвшей себя Мудрой, но он совсем позабыл об этом, возомнив себя ведущим в их союзе.

Между тем Холо весело добавила:

— Иногда ведь нужно как следует натянуть поводья.

Лоуренс надеялся, что девушка доверится ему, а он, как герой, оправдает её надежды; сейчас, однако, ему было стыдно даже оттого, что решил, будто такое возможно.

— Впрочем, я доверюсь тебе, когда у нас не получится. Но… — Холо быстро сжала его ладонь. — На сей раз я лишь подержу тебя за руку.

От этих слов у него подкосились ноги, но выпустить её ладонь он был не в силах.

— Ну что ж, поскорее поедим и пойдём.

Лоуренсу оставалось только согласиться.