Я проскользнула в дом, надеясь, что никто не заметил моего отсутствия.
Большая часть людей уже разошлась. Дедушка всё ещё кричал на своих советников в соседней комнате. Все охранники были на местах и находились в состоянии повышенной готовности. В центре залы ярко горел огонь, и некоторые из людей деда сидели и пили, все еще поднимая тосты за павших на пути в загробную жизнь. Я направилась в сторону спален, когда мое внимание привлекло какое-то движение в тени.
— Эйвинд, — поприветствовала я, поворачиваясь лицом к скальду.
Он склонил голову в ответ. Музыкант, предсказатель или поэт — трудно было определить, чем на самом деле занимался скальд. Единственное, что я знала наверняка, — он путешествовал с моим дедушкой с тех пор, как тот был ещё юношей.
Он стоял, глядя на комнату остекленевшими глазами. Тушь под его глазами потекла, словно капли после дождя. Он сильно заморгал, словно отгоняя какое-то видение, а затем повернулся ко мне.
— Где ты бродишь, Хервёр? — прошептал он. — Я вижу тебя во тьме и слышу, как Всеотец что-то шепчет тебе. Что он говорит?
— У него и спроси, — огрызнулась я.
Мы с прорицателем не сводили друг с друга взгляда.
Спустя несколько долгих мгновений, он рассмеялся. Я улыбнулась.
— Всеотец слишком мудр, чтобы говорить со мной о тебе.
— Никто со мной не говорит, Эйвинд. Я — никто.
— Значит, время пока не пришло.
Резкий тон ярла, за которым последовал удар кулаком по столу, привлек наше внимание.
— Вы найдёте ответы, или ваши лживые языки и глухие уши будут висеть на моей шее! — закричал дедушка.
Я посмотрел на Эйвинда. Он приподнял и опустил брови.
Один за другим советники моего деда уходили. Сквозь деревянные планки, отделяющие зал совета от холла, я увидела своего дедушку, стоящего перед огнём с рогом эля в руке.
Я кивнула Эйвинду и тихо направилась в зал совета.
Молча вошла, раздумывая, говорить деду то, что выяснила, или нет. Я уже почти решила уйти и промолчать, когда ярл повернулся и увидел, что я стою рядом. Его глаза сузились, а ноздри раздулись от ярости.
— Почему ты ещё не спишь?
— Кто может спать рядом с головорезами?
— Твоя благословенная мать. Твоя тетя. Твои двоюродные братья. Твой дядя. Моя жена. Я — единственный! Единственный, кто видит, — крикнул он и бросил свой рог с элем в костёр. Жидкость брызнула, частично погасив пламя.
Я медленно вдохнула, выдохнула, собралась с мыслями и выпалила:
— Эгил и Эйлиф покинули зал и, как воры в ночи, направились к дому Хамнера Одноухого. Там они вполголоса беседовали с другими отступниками. Когда они закончили, то ушли под покровом темноты, как провинившиеся твари.
Ярл долго и пристально смотрел на меня.
— Кто тебе это сказал? — спросил он наконец.
— Никто. Я видела, как они переглядываются и перешёптываются, поэтому проследила за ними и увидела всё своими глазами.
— Они тебя видели?
Я покачала головой.
— А Кальдер?
— Его там не было.
Ярл постучал костяшками пальцев по столу.
— Кто был с ними? Кто там встречался?
Я перечислила имена мужчин, которых узнала.
Дедушка уставился на меня желтоватыми, налитыми кровью глазами. Когда-то он был великим воином. Он совершал набеги и был человеком, которого следовало бояться. Теперь же единственное, что сдерживало его власть, — это сила его личности. И если такие люди, как Горм, могли учуять запах гнили в воде, то и другие его почувствовали бы.
Мой дедушка пересек комнату, подошёл ко мне и внимательно изучил моё лицо.
— Красота твоей матери… Но эти глаза. Его глаза. Я же сказал тебе оставаться в холле и не лезть не в свое дело. Ты не воительница и никогда ею не будешь, — сказал он и резко ударил меня. — Убирайся с глаз моих долой!
Щека вспыхнула болью, но я ничего не сказала. Я заставила себя стоять спокойно. Каждый инстинкт во мне хотел схватить старика за шею и вышибить из него дух.
Я слегка покачнулась. Мое сердце бешено колотилось, а кровь бурлила в венах. Я слышала, как она стучит у меня в висках. Ужасная ярость охватила меня, заставляя мои руки дрожать и судорожно сжиматься в попытке успокоиться.
— Ты слышала меня, Хервёр. Убирайся! — прошипел ярл.
Вместо этого я шагнула к деду и встретилась с ним взглядом, наклонившись поближе, чтобы он мог заглянуть в мои глаза — в его глаза.
Убийственная ярость внутри меня кричала и билась, как дикое животное в клетке. Я встретилась взглядом с дедушкой, позволяя ему увидеть монстра внутри меня.
Он смотрел на меня и хмурился, затем покачал головой. Бормоча что-то себе под нос, он прошел мимо меня, оставив одну в зале совета.
Его глаза.
Его глаза.
Отца, чьего имени я даже не знала.
Я проскользнул по коридору в семейное крыло. Аста ворочалась в своей постели в полудрёме. Мои юные братья, как щенки, свернулись калачиком в постели рядом с ней. Кальдер спал в кровати детей. В моей собственной комнате мать снова витала во снах, а Эйдис заняла мою кровать. Она лежала, раскинувшись, ее руки и ноги торчали во все стороны, а черные волосы напоминали растёкшуюся под головой лужицу чернил.
Я пересекла комнату и села у постели матери. Сняв ботинки, скользнула к ней, поморщившись, когда мое плечо слишком сильно ударилось о кровать.
— Хервёр? — прошептала мама, когда я положила голову ей на живот.
— Мам? Ты не спишь?
— Нет, — сонно прошептала она, гладя меня по волосам.
— Кем был мой отец?
— Твой отец?
— Кто он?
— Глаза янтарного цвета, как сосновая смола весной, — мечтательно произнесла она.
— Но кем он был?
Мать не отвечала.
— Мама?
— Хервёр?
— Кем был мой отец?
— Любовью всей моей жизни, — ответила она и заснула.
За эти годы я слышала много историй о своём отце.
Некоторые говорили, что мой отец был странником, что они с моей матерью любили друг друга всего одну ночь, а потом он ушел. Это была великодушная история, которая сделала меня незаконнорожденным ребенком либо авантюриста, либо какого-то странствующего бога.
Другие рассказывали, что мою мать похитили и изнасиловали, а ярл Бьяртмар смог спасти её лишь после того, как уже всё случилось.
Третьей — наиболее распространенной — историей было то, что моя мать влюбилась в раба. И когда ярл узнал об этом, он приказал убить этого человека.
Но кем бы ни был мой отец, в моей истории всегда был один и тот же сценарий. Я родилась слишком рано, появившись на свет крошечной, и после моего рождения мать забыла все, что когда-либо знала. Она не помнила ничего и никого. Когда она действительно что-то вспоминала, это были короткие урывки. Так и вышло, что я стала дочерью человека, чье имя никогда не произносилось вслух.
Насколько я могла судить, его помнил только мой дедушка, который никогда не произносил его имени. Его глаза. Если другие и знали, кем был мой отец, они никогда в этом не признавались.
По словам моего деда, мой отец был проклят, что сделало проклятой и меня. Что бы я ни делала, какой бы храброй или сильной, или красивой, или умной я ни была, ярл Бьяртмар всегда, глядя на меня, видел только одно: глаза янтарного цвета.
И ненавидел меня за них.