Во льдах

Глава 13 Семинар, день первый

База отдыха «Дубрава» роскошью не поражала. Да и не должна поражать. Принадлежит она управлению делами ЦК ВЛКСМ, а комсомол, даже в самых высших его проявлениях, должен чураться излишеств.

Никаких излишеств и нет. Двухэтажное здание, не старое, но уже видавшее виды, не мешало бы и подновить, асфальтовые дорожки растрескались, а местами и раскрошились, но в целом не хуже, чем на подобных базах лучших предприятий Чернозёмска. Когда выполним все решения двадцать пятого съезда партии, тогда и будем красоту наводить, а пока и так хорошо. Экономика должна быть экономной.

«Не ломай, не придётся чинить!» — придумал я наскоро лозунг повышенной бережливости.

Универсальный. Для школ, автохозяйств, спортивных площадок и ракетных войск стратегического назначения.

Довёз нас сюда самый обыкновенный автобус. Нас — это комсомольцев нового состава ЦК и кандидатов в таковой. Формально — на семинар «Задачи комсомола в свете решений съезда», а фактически — для «слаживания», как сказали нам в аппарате ЦеКа. То есть чтобы мы познакомились и пообщались в неформальной обстановке, притёрлись друг к другу, наладили горизонтальные связи (тут наиболее смешливые захихикали), приготовились к будущей совместной работе. В общем, из индивидуумов сложиться в коллектив.

«Он не горд и не спесив, он вписался в коллектив» — этот лозунг я приготовил для себя. Личного пользования. Для введения в заблуждение шпионов, диверсантов и неведомых врагов.

Я вовсе не собирался вписываться в коллектив. Комсомольская карьера меня не прельщала: я слишком хорошо знал судьбу вожаков. Особенно первых шести. Сейчас, конечно, подобное маловероятно. Ну, в Румынию пошлют работать, ну, в Монголию. Хотя… А быть на подхвате, вскипать по требованию, довольствоваться второстепенным — мне теперь как-то и неприлично. Как Куприну в шестьдесят семь лет вступать в Союз Писателей.

Но ведь вступил!

Утром мы — в смысле, комсомольцы-цекисты, — были на параде. Не в колоннах шли, а рядом с Мавзолеем стояли, среди тысяч других. Особая честь, да.

На участников парада светило солнышко, а мы оказались в тени Спасской башни. Свежо, небольшой минус, но если стоять, стоять и стоять — холодно. По счастью, мы утеплились: егерское бельё, купленное в Швеции, не давало замёрзнуть. А изнутри — ни-ни. Строго-настрого предупредили: никакого спиртного на Красную площадь не брать. Терпите! Зато мы взяли маленькие бутербродики с салом. Сработало. И потому мы, переминаясь с ноги на ногу, стояли и ожидали Выхода.

Когда руководители страны поднялись на трибуну Мавзолея, стало ясно: Андропова среди них нет.

Ну, нет, значит, нет.

Никаких предупредительных разъяснений ни в печати, ни по радио не было.

Годят.

От имени Центрального Комитета партии и Советского Правительства с праздником шестьдесят первой годовщины Великого Октября всех поздравил министр обороны Устинов. Ничего необычного, так и по протоколу положено. Но кто его знает, протокол? И среди присутствующих на Красной площади, и, вероятно, у телезрителей возникла идея: не Дмитрий ли Фёдорович займёт место Юрия Владимировича?

Мимо мавзолея шли доблестные войска, мимо мавзолея шли ликующие демонстранты, а мы терпеливо сносили морозец. Маленький, минус два-три, но уж больно всё это долго: прийти следовало за час с лишним до начала действа, таковы правила.

Я бы мог не пойти, малодушно сказавшись больным. Но миллионы советских граждан мечтают в этот праздничный день побывать на Красной площади, десятки, сотни миллионов! Как можно отказаться от подарка судьбы? И я не отказался.

Но вот демонстрация завершилась, и мы организованно стали расходиться. Очень организованно. Легче верблюду пройти через игольное ушко, нежели нам быстро покинуть площадь. Во избежание давки выпускали нас порциями небольшими, напутствуя «не задерживаться, не толпиться, не торопиться».

А мы торопились. Согреться.

О поездке на семинар нас, понятно, известили заранее, и нехитрый скарб свой мы принесли в пункт сбора тоже заранее. Поездка на две ночи, а многое ли комсомольцу нужно на две ночи? Самый пустяк. Но на Красную площадь следовало прибыть налегке, вот и озаботились о месте складирования. Не вдруг, не стихийно, а наш вожак, дядька Черномор сказал: вещи принести туда-то. Николай Черноморский, он в ЦК уже четыре года, знает всё и вся, и сейчас возглавляет наш десант. Как знать, вдруг лет через десять он сподобится высокой чести стать Первым Секретарем? Поэтому мы, новички, относимся к нему со всем почтением, как новобранцы к ветерану, прошедшему путь от Москвы до Берлина.

Дошли, взяли вещи, сели в автобус и поехали. Ехать недалеко, пятнадцать километров за окружной дорогой. И хорошо, что недалеко.

Пока ехали, присматривались друг к другу. Чуть не обнюхивались. Некоторые даже и обнюхивались: духи? рижские? польские?

И вот мы приехали. Все двадцать два человека.

В холле было тепло, нам быстренько вручили ключи от номеров — с тяжелыми деревянными грушами, чтобы не потерялись, — и мы побежали заселяться.

Номера одноместные, о чем не без гордости сообщил Черномор.

Бедненько, но сносно.

Только-только успел перевести дух, как настало время обеда. Обеда, о котором Черномор говорил таинственно, намекая на нечто необыкновенное.

Столовая располагалась отдельно, метрах в пятидесяти от жилого корпуса. Опять же обычное здание, типовой проект: стекло, бетон и немножко фанеры. На фанере всякие лозунги: «Комсомол — моя судьба!», «Комсомол не подведёт!» и, конечно, «Комсомол ответил: Есть!»

Все комсомольцы и комсомолки на плакатах были добры молодцы и красны девицы, кровь с молоком, с улыбчивыми одухотворёнными лицами. Не будь я комсомольцем, тут же бы побежал к ним, задрав штаны повыше.

А так и бежать никуда не нужно. Я уже. И люди вокруг меня похожи на тех, с плакатов: бодры, красивы, как минимум — миловидны. Похоже, что внешность комсомольца при отборе и на съезд, и в ЦК играет не последнюю роль. Возможно, не первую, но не последнюю тоже. В комсомольце, а, более, в комсомолке всё должно быть прекрасно!

Снаружи по-прежнему морозец, даже снежок падает, а внутри тепло, и накрытые столы. В супницах — харчо, в хлебницах хлеб, в салатницах салаты, в салфетницах — салфетки. Счастье! А на второе — котлеты по-киевски. И пиво! Да не простое, а старопраменское! Бутылочки, правда, небольшие, в треть литра, по одной на брата.

Черномор, глядя на реакцию подопечных, радовался и улыбался: вот они, новые горизонты!

Столы были на четверых, и к нам подсел лыжник, олимпийский чемпион.

— Ну, просто чума, — сказал он.

— Что именно, Николай Алексеевич?

— Коля, просто Коля. Откуда ты меня знаешь?

— Кто ж вас, Николай Алексеевич… прости, кто ж тебя, Коля, не знает? Как ты обошёл норвежца на финишной, вырвал золото у варяга! Мы так кричали, так кричали, думаю, и в Инсбруке было слышно. Молодец!

— В мазь не угадал, а то бы я ему минуту привёз! — скромно ответил Коля.

— Ещё привезёшь! Ты же в Америку едешь?

— Должен, — ответил Коля.

— Может, и мы поедем, — сказала Лиса.

— Вы? — удивился лыжник. — А вы по какой части?

— По медицинской. «Спорт высших достижений как полифазная система обратной связи».

— Это о чём?

— О том, что в спорте мелочей нет.

— Верно! Из-за пустяка можно проиграть! Мазь не та, или простыл перед гонкой. Готовишься, готовишься, а тут на тебе — насморк! Или температура под сорок, и горло болит! Или всё вместе!

— Вот чтобы этого не было, мы и разрабатываем особую систему подготовки, — сказала Пантера.

За такими разговорами мы и не заметили, как обед завершился.

— А сейчас, точнее, через двадцать минут, в кинозале мы будем смотреть новый фильм! — объявил Черномор торжественно. — «Человек с золотым пистолетом»!

— Это не о тебе, Чижик, не волнуйся, — сказала Лиса.

— Успокоила.

— А при чём тут Чижик? — спросил олимпийский чемпион.

— Вот я и говорю — ни при чём, — ответила Лиса.

— У Чижика есть золотой пистолет, — объяснила Пантера.

— Настоящий?

— Золотой частично, — уточнил я. — Рабочие детали, понятно, из оружейной стали.

— И он у тебя… с собой?

— Нет, не с собой. Дома. В смысле, на вилле.

— На какой вилле?

— Ливийской.

— А, это вы шутите!

— Шутим, — сказала Лиса.

Удивительно, но Коля не узнал во мне шахматного чемпиона. Он вообще, похоже, не интересовался шахматами, чижиками, Ливией и прочими пустяками. Нагрузки у лыжников такие, что не позволяют отвлекаться. Особенно у тех лыжников, которые становятся чемпионами Олимпиад.

Кино нам показывали в рекреационной зале. Шестнадцатимиллиметровый кинопроектор, смотри и радуйся. Дублирования не было, выручали субтитры, которые не дословно передавали диалоги, а лишь смысл. Не знаю, как это делалось — покупался ли фильм официально, или иным путем, не для широкой публики, а для людей подготовленных, кого западными штучками с правильной дороги не собьешь.

И не сбили. Хотя и пытались. Ну, мы с Лисой и Пантерой люди привычные, а для большинства это было откровение. Пиф-паф, ой-ой-ой, элегантный мордобой! Глаза горели, и каждый считал себя суперагентом, разъезжающим по миру в супермашине, останавливающимся в суперотелях и с подругой-супермоделью. И девушки примеривали на себя не роль подруги, а роль главного героя, а подруга-супермодель пусть будет приятным бонусом. Для остроты впечатлений.

После фильма состоялась краткая дискуссия, под протокол. Слушали, постановили. Смысл выступлений: ослепляя фальшивым блеском витрин показного благополучия, западные пропагандисты пытаются создать впечатление, что буржуазный мир — не такое уж плохое место. Делают это они не без таланта, с использованием новейших кинотрюков, рекламируя ценности, чуждые нашему обществу, и потому для массового показа этот фильм рекомендован быть не может.

Точка.

А теперь — буфет!

В буфете нужно было платить, но это не останавливало. Двойной виски — рубль пятьдесят шесть. Бутерброд с красной икрой сорок две копейки, с чёрной шестьдесят семь.

— Виски в Америке пьют с красной икрой, — авторитетно сказал я.

— Ты был в Америке? — спросил Коля.

— Доводилось.

Виски с икрой — то ещё сочетание, но успех был несомненный. Однако повторить никто не решился: было мнение, что за нами наблюдают, выявляя нестойких. Пятьдесят граммов в компании единомышленников можно и даже нужно, но если человек не способен остановиться, цена ему невелика.

— А кто ж следит? — простодушно спросил Коля.

— А свой брат студент и следит, — ответила Лиса.

Колю, впрочем, это не напугало, он сказал, что через три дня едет на сбор, и потому бутылочка пива, что была за обедом, полностью удовлетворила его потребность в алкоголе.

Может, и так. А, может, не хочет впустую тратить полтора рубля.

Мы проявили спортивную солидарность, и тоже отказались от виски.

— Мы, спортсмены, должны подавать пример, — сказала Пантера.

— Спортсмены? Ты спортсменка? — спросила Инга, девушка с соломенными волосами, ивановская ткачиха.

— Первый разряд, — с гордостью ответила Пантера.

— Ну, это не считается. Я тоже в школе занималась ориентированием.

— Еще как считается, присоединяйся!

Но Инга предпочла нам виски. Кто его знает, когда ещё случай представится — настоящий польский виски!

Ладно, переживём.

Далее по расписанию следовал тихий час. Полежать, отдохнуть, чтобы обед усвоился, а виски — выветрился. Или выветрилось. Кто-то подчеркивал мужской род напитка, а кто-то утверждал, что правильно — средний.

Тихий час я воспринял как необходимую передышку. Право, давно я не чувствовал себя в пионерском лагере, пусть с пивом, виски и Джеймсом Бондом, но — пионерском.

Только расположился на кровати, собираясь вздремнуть, как в номер пришли Лиса и Пантера.

— Мы будем охранять твой сон!

— От кого?

— На тебя, Чижик, многие глаз положили. Не все тут такие простые, как лыжник Коля!

И в самом деле, спустя пять минут в номер заглянула Нина, затем Инга, затем Мария, затем Катя…

— Чижик отдыхает, у Чижика режим, — отвечали девочки, целомудренно сидевшие за столом и читавшие прессу.

— А вы что здесь делаете?

— А мы готовим для него обзор важнейших событий, — и они показывали газеты, Лиса — «Правду», а Пантера — «Известия».

Пораженные увиденным, остальные отступали.

— Это временный успех, — предупредила Лиса. — Иногда они возвращаются.

— Почти всегда, — уточнила Пантера.

— Кошмар, — заявил я потрясенно.

— Принцев мало, золушек много, обычная история.

Я и сам мог бы додуматься. В нашей прессе, по радио или телевидению, о моей личной жизни не упоминали. Как бы её и нет. Да и западные голоса тоже обходили эту тему стороной. Вот и сложилось впечатление, будто Чижик свободен, как птица.

— Могли бы к Коле наведаться, Коля — олимпийский чемпион.

— Наведаются, не бойся. Но ты в приоритете. Лыжники — люди суровые, молчаливые, все больше по сборам ездят, а ты — по заграницам. На себя посмотри!

Я посмотрел.

— Человек, как человек.

— Костюм английский, туфли французские, рубашка…

— Итальянская, натуральный шёлк, — подсказал я.

— Ну вот, как же такого буратину упустить? Весь в заграничном, и пахнет от тебя…

— Пахнет? — ужаснулся я.

— Голову утром мыл?

— Мыл.

— Шампунем?

— Ну да, шампунем.

— Заграничным?

— Японским.

— А девушки японское за двадцать шагов чуют. Вот от Коли пахнет моющим средством «Фея», а это не то. И с «АББОЙ» Коля не пел, а ты пел. В общем, готовься к штурму.

— Может, я лучше вернусь в Москву? А то глупо как-то получается. Комедия положений.

— Вся жизнь — театр, тебе ли этого не знать. Но у нас есть план, — успокоили они меня хором.

— Какой план?

— Простой, но надёжный. Проверенный.

— Ну, разве проверенный…

В пять тридцать вечера, уже в сумерках — организованная прогулка на Москва-реку. По дорожке, мощёной жёлтым кирпичом. Прошлись, взбодрились, раздышались. Редкие снежинки, ели, огромные, до звёзд, яркая половинка луны, и — тишина.

— Как романтично, — сказала Инга. — Того и гляди, пролетит чёрт и украдёт месяц.

— На это они способны, — ответил Коля.

И тут маленькая тучка, а вовсе не чёрт, закрыла луну.

— Страшно, — сказала Инга, и попыталась прижаться ко мне. Да что попыталась, прижалась, ещё как прижалась!

Вот тебе и надёжный план!

Но девочки никак не отреагировали. Подумаешь, прижалась! Я в замшевой дублёнке, Инга — в куртке на синтепоне, никаким флюидам не пробиться.

Мы дошли до реки. Здесь она и широка, и глубока, и тиха, как и положено степенной равнинной реке.

Стоим, смотрим на воду.

— А здесь русалки водятся? — спросила Инга, взяв меня под руку так, что и не вывернешься.

— Русалки в ноябре готовятся к спячке. Зарываются в речной ил, так до самой весны и спят. Видят сны, а иногда эти сны снятся девушкам, особенно тем, которые на чужое добро зарятся, — сказала Лиса.

— Это какие же такие девушки?

— А вот кому ночью приснятся утопленники, с впившимися в тело чёрными раками, и тому подобное — те, значит, такие. Какие.

— Девушки, девушки, не ссорьтесь, — призвал к порядку Коля.

— Да мы и не ссоримся, мы дискутируем о русалках, — ответила Лиса.

Девочки замолчали.

Все смотрели на реку, тихую, спокойную.

— Ой, — сказала Инга. — Это… Это что там?

Действительно, в воде, метрах в пятнадцати от берега, что-то плыло. Тут и тучка открыла луну.

— Русалка?

Нет, не русалка. Женское тело. Белое в лунном свете. Потому что нагое.

Все засуетились, зашумели, но Коля сохранил спокойствие.

— Лодка, тут есть лодка?

— Да, — ответил Черномор, — метрах в пятидесяти. Есть пара лодок на плаву, не успели вытащить на берег.

Через двадцать минут — легко сказать, трудно сделать, — тело вытащили на песок.

Да. Раки тоже были. Чёрные.

Никогда впредь не стану есть диких раков.