Влюбленный призрак

Константин Льдов РЕТРОСКОП Стихотворение в прозе

Подробности изумительного открытия Эдисона еще не оглашены. Мы не знаем изысканий, которые были произведены американским изобретателем в его мастерской при Филадельфийской обсерватории. Перед нами лишь итог его творческих усилий.

Эдисону удалось перехватить луч одной из отдаленнейших звезд Млечного пути. Перехваченный эдисоновским ретроскопом луч сохраняет свою первоначальную, баснословную скорость. Звездный гость, по закону обратного тяготения, может быть возвращен на его небесную родину. Подчиняясь своей стремительной природе и направившей его разумной воле человека, он удаляется от земли с быстротою мысли. Все созерцаемое на нашей гаснущей планете отражается им светописно в большом стекле ретроскопа. Луч постепенно проникает в области, куда еще не долетело позднейшее мерцание нашей планеты. Чем дальше улетает он, тем более отдаленное наше прошлое открывается его огненному взору. Картины развития земли развертываются в обратном порядке — от современности к первобытному прошлому. Так пущенный обратно валик фонографа воспроизводит мелодию от заключительного звука — к началу. Облик земли молодеет. Охладевшая кора снова раскаляется, клокочет потоками лавы, заволакивается туманами испарений…

Но человеческое сердце пугливо. Что ему до судьбы планет и созвездий? Затерянное в бесконечном пространстве, оно ищет тихих, успокоительных созерцаний. Приникая к другому стеклу ретроскопа, оно всматривается в затаенные уголки земной жизни. Подобно вселенским переворотам, судьбы каждого из людей развертываются в обратной последовательности проявлений. Река событий возвращается вспять от устья к своему истоку.

Вот убогая деревенская церковь. Возле нее утопают в зелени множество надгробий с покосившимися крестами. Одна из могил открылась. Из нее выходит дряхлый, согбенный старец. Дрожащими руками сбрасывает он с себя истлевший саван. Еще несколько мгновений, — и мы видим его на одре болезни, переходящим от полного истощения к первой слабости недомогания. Как бы стряхивая с себя день за днем, выходец из могилы переживает перед нами свою скудную старость, труды и заботы возмужалости, весенний приток молодых сил, беззаботную юность. Далее, — умаление и детство, лепет младенчества, таинственная жизнь в материнских недрах и, наконец, завершительное исчезновение в непостижимом зарождении. Заколдованное кольцо человеческой жизни снова сомкнулось. От смерти до зачатия, сознательное земное существо в обратном направлении совершило тот же неуклонно предначертанный кем- то пробег от тайны к тайне. Какие чувства испытало бы оно, направляясь от ворот смерти к порогу жизни? Исходя из могилы, оно перестало бы томиться неразрешимой загадкой загробного существования. Будущее его — в обратном чередовании; оно там, за неуловимой гранью зачатия, к которому человек неудержимо стремится по склонам вспять обратившейся жизни. Едва сбросив с себя прах могилы, новорожденный старец увидит вокруг себя человечество, непрерывно умаляющееся и исчезающее в загадочной бездне. Душа его поражена суеверным ужасом. Он постиг, что нельзя избегнуть рокового удела. Опьянение красотой мира и нарастающей собственной силой заслонит ли от него надвигающийся черный мрак предзачаточной гибели? Приближение к ней неизбежно, — и только, пред концом существования, превратившись в беспомощного, слабого, но беззаботно-радостного младенца, вкусит он прелесть отдохновения. Он будет бессознательно счастлив, но купит это жалкое блаженство ценою всего, что возвышало его душу. Переживание себя было бы слишком мучительным. Ни одно человеческое существо не вынесло бы такой пытки, если бы возможно было устранить себя из жизни. Но как вернуться к блаженству небытия, из которого вышел обреченный пятиться к рождению старец? Как ускорить свой пробег к новому уничтожению и покою? Как осуществить при обратном порядке жизни замысел самоубийства?..

К счастью, ретроскоп ничего не говорит об ужасе такого существования. Давая обратное изображение нашей жизни, он, на самом деле, не направляет ее обратно. Воды реки не текут вспять, не меняют своего русла. Показанные в ином чередовании, они изменяются, в сущности, не больше, чем истинный смысл этой заметки, хотя бы мы вздумали ее прочитать снизу вверх, от заключительной буквы к началу.