1

Я различил стук сердца — одного сердца — совсем неподалеку.

Городской шум ушел на задний план, когда этот звук позвал меня. Она отстала от своих друзей, свернув со знакомой дорожки.

Солнце садилось над Сентрал-парком, где я нашел себе приют четырнадцать долгих дней назад, когда приехал в Нью-Йорк. Все цвета этих городских джунглей стали мягче, переходя друг в друга, предметы сливались со своими тенями. Небо из оранжевого и синего стало чернильно-черным, а влажная земля окрасилась в густой охряной цвет. Мир затих, как всегда бывает в конце дня, во время смены вахт: люди и дневные создания закрывают двери, и на охоту выходят твари тьмы вроде меня.

Кольцо, которое подарила мне Катерина, позволяло гулять в солнечном свете вместе с нормальными живыми людьми. Но испокон веков вампирам проще охотиться в те неверные часы, когда день медленно сменяется ночью. Сумерки пугают тех, кто не обладает зрением и слухом ночного хищника.

Сердцебиение начало затихать — жертва удалялась. Я в отчаянии рванулся, заставляя себя двигаться быстрее. От недостатка еды я совсем ослаб, и для охоты пришлось собрать все силы. К тому же этот лес был мне незнаком. Деревья и кусты были такими же чужими, как люди на мощеных улицах в четверти мили отсюда.

Но охотник всегда остается охотником. Я вломился в чахлый кустарник, обогнув ледяной ручей, где не было ленивых сомов, на которых я так любил смотреть ребенком. Нога соскользнула с поросшего мхом камня, и я упал в подлесок. Погоня получилась гораздо более шумной чем хотелось бы.

Обладательница сердца, которое я преследовал, знала, что за ней идет смерть. Она была совсем одна, отрезанная от общества и знающая о своей участи. Она побежала.

Интересное я, должно быть, представляю зрелище: криво подрезанные темные волосы, мертвенно-белая кожа, глаза, наливающиеся кровью по мере того, как проступала моя вампирская сущность. Я несся через лес, как дикарь, но все еще был одет в наряд, подобранный для меня Лекси, моей подругой из Нового Орлеана, только вот белый шелк рубашки обтрепался на рукавах.

Жертва набирала скорость. Но я не собирался отставать.

Жажда крови превратилась в боль — такую сильную, что я не мог больше сдерживаться. Сладкое ощущение разлилось по челюсти, и я почувствовал, как растут клыки. По мере преображения кровь в моих жилах стала заметно горячее. Чувства обострились, и я собрал все остатки вампирской Силы.

Я бросился вперед, двигаясь быстрее любого человека или животного. Инстинктом, свойственным всем живым существам, бедняжка почувствовала приближающуюся смерть и заметалась, ища защиты под деревьями. Сердце колотилось: тук-тук — тук-тук — тук-тук.

Тем, что еще осталось во мне от человека, я почувствовал стыд за свой поступок, но мне-вампиру нужна была кровь.

Последним прыжком я настиг ее — огромную прожорливую белку, которая вылезла из своей норы в поисках еды. Время замедлилось, почти остановилось, я наклонился, разорвал ей шею и запустил в нее клыки, высасывая жизнь.

Мне доводилось есть белок, когда я был человеком, и это избавило меня от чувства вины. Дома, в Мистик-Фоллз, мы с братом охотились в густых лесах, окружавших наше поместье. Большую часть года есть белок нельзя, но осенью они жиреют, а на вкус отдают орехами. Беличья кровь оказалась совсем не такой вкусной, она была вонючей и мерзкой. Это была еда — и только. Я заставил себя продолжать пить. Это была издевка, напоминание о пьянящей жидкости, текущей по человеческим венам.

С того мгновения, как Дамон убил Келли, я навсегда зарекся иметь дело с людьми. Я никогда больше не убью человека, никогда не выпью человеческой крови и никогда не полюблю человека. Каковы бы ни были мои желания, я ничего не смогу дать людям, кроме боли и смерти. Такова жизнь вампира. Такова жизнь в представлении моего брата Дамона.

В листьях вяза над головой ухнула сова. За спиной пробежал бурундук. Я опустил плечи, положив несчастную белку на землю. В ее тельце осталось так мало крови, что рана была совсем сухой, а лапки уже окоченели. Я стер с лица следы крови и шерстинки и пошел дальше в парк, оставшись наедине со своими мыслями, а вокруг меня шумел город с почти миллионным населением.

С тех пор как две недели назад я сошел с поезда, я спал в глубине парка в пещере. На бетонной плите я отмечал прошедшие дни, которые иначе сливались бы друг с другом, пустые и бессмысленные. Рядом с пещерой было огороженное пространство, куда строители сложили «полезные» обломки деревни, разрушенной для постройки Сентрал-парка, и архитектурные украшения, которые они собирались когда-нибудь установить: фонтаны, статуи без постаментов, косяки, пороги и даже могильные камни.

Я отвел от лица голую ветку — ноябрьский морозец сорвал с деревьев почти все листья — и втянул носом воздух. Скоро пойдет дождь. Я знал это и потому, что долго жил на плантации, и потому, что обостренные вампирские чувства постоянно сообщали мне самую разную информацию о мире вокруг. Переменившийся ветер принес с собой дразнящий, приторный запах ржавчины. Снова. Болезненный, металлический вкус.

Запах крови. Человеческой.

Я залез внутрь — густой запах железа был везде, он наполнял эту дыру почти ощутимым туманом. Я осмотрелся. Здесь я проводил мучительные ночи, дрожа и ворочаясь в ожидании рассвета. Снаружи, рядом с выходом, громоздились балки и двери, оставшиеся от снесенных домов и вскрытых склепов. Сверкающие белые статуи и фонтаны, которые обязательно установят в парке.

А потом я увидел. На постаменте статуи принца лежала молодая женщина, и ее белое бальное платье покрывали пятна крови.

Загрузка...