Владыки Безмирья

Глава 1 Сердце в плоти

Расстелив на земле плотную промасленную ткань, Рида попросила:

— Перетащи его сюда.

Я подчинился. Рида тем временем надела фартук и нарукавники, закрутила в тугой узел косу. Потом она встала на колени у краешка ткани и принялась вытаскивать из саквояжа инструменты. Последней, с самого дна, Рида вытащила скрутку тряпиц вроде той, что уже лежала на земле.

— Спасибо, — сказала она, когда я наконец выпрямился. Пот валил с меня градом. Он смешивался с грязью и засыхал, кожа под этой коркой зудела. Я вытер лоб тыльной стороной ладони, но чище от этого лицо почти не стало. Если на платье Риды окажется в худшем случае всего пара пятен, то мне придется бросать в стирку всю одежду и самому лезть в лохань следом.

Рида взяла тяжелый скинер и аккуратно ввела его в рану, оставленную моим клинком. Кровь уже не текла. Рида налегла на нож и расширила отверстие.

— Молодец, — сказала она. — Аккуратно ударил.

Я кивнул — старался. Рида занялась разделкой и больше уже на меня не отвлекалась. Она вскрыла грудную клетку, с деловитой торопливостью вынула сердце, завернула его в ткань, отложила в сторону. Нужно было изъять еще кое-что из внутренних органов, пока тело не начало коченеть: почки, печень, селезенку, семенники, связки. А потом можно будет собрать и остальной, внешний материал. Глаза, чешую, когти… Под ножом у Риды хрустело и чавкало, словно кто-то с аппетитом пожирал свою долгожданную добычу. Сильно мешала кровь, даром что жидкая и почти холодная — в теле ее было много, и по-хорошему его нужно было бы подвесить вниз головой, чтобы она стекла, и только потом разделывать. Вообще, улица была не самым лучшим местом для всего этого. Но выбора у нас не было. Не тащить же в общежитие…

— Милый, а нам повезло, — сказала вдруг Рида. — У него два сердца. Второе маленькое, неразвитое, я не заметила сначала… Ты знаешь, что это значит? Это значит, что мы просто обязаны зайти к господину Мираклу.

Я улыбнулся.

— Но мы же все равно к нему пошли бы, так?

— Ну, да. Но я не рассчитывала предложить что-то кроме почек и связок. Если что, ты снес этой твари голову, не забудь.

— Да, конечно.

За это меня в училище никто, разумеется, не похвалит, особенно с учетом того, что в бестиариуме я обращаюсь со зверьем довольно сносно. Но одно дело бестиариум, а другое — условия реальной схватки. Будем считать, что я немного сплоховал. Зато у нас с Ридой к обычной плате за работу будут небольшие «премиальные».

— Я закончила, — Рида выпрямилась, перевела дыхание. Оглядев развороченные останки, она добавила: — Надеюсь, свидетелей моей сегодняшней работы было немного?

— Никто за нами не наблюдал. Давай собираться.

Рида кивнула и принялась укладывать добычу в кожаные мешочки. Я стал ей помогать. В том, что за нами никто не наблюдал, я был уверен. Если желающие посмотреть на расправу с чудовищем находились всегда, то тех, кто был готов бегать за ним вместе с загонщиком и полазать по крышам и подвалам, рискуя быть раненым или покалечиться, как правило, не находилось. Охота — дело непростое и небыстрое. Это не представление на арене. К тому же, место, в котором мы в этот раз работали, было полузаброшенным портовым районом у старых пристаней. Здесь, среди пустующих доков и подгнивших складских построек с сопками мха на крышах, и днем-то было совсем не людно, не говоря уже о сумерках. И кто знает, что, кроме зверья вроде нашей сегодняшней добычи, тут водится.

— Надо будет как-нибудь еще сюда наведаться, — словно прочитав мои мысли, сказала Рида. Она закончила со сборами, тщательно вытерла руки, сняла рабочую одежду. — Зовем Флиппа?

Я кивнул, и Рида тоненько, жалобно засвистела. На свист явилось грузное мохнатое косолапое существо. В холке оно доставало Риде до бедер и, явившись, первым делом ткнулось мордой хозяйке в живот. Рида потрепала бурую шерсть на его голове.

— Ступай, — сказала она. — Ешь.

Создание тут же отвернулось и, поводив носом, подошло к останкам. А потом раскрылся огромный рот — казалось, ничего, кроме рта, на голове не было — и существо принялось жрать. Мощные челюсти шумно крошили кости, зубы рвали мышцы и жилы, язык слизывал холодную кровь. Флипп — наш с Ридой питомец-утилизатор — справлялся со своей работой очень хорошо.

Когда с трапезой было покончено, Рида подняла с земли и свернула едва ли не до первозданной чистоты вылизанную ткань. Флипп тем временем отправился искать и уничтожать другие следы нашей работы: пятна крови на брусчатке улицы, чешуйки на покосившейся изгороди, сквозь дыру в которой пролезала добыча, шерстинки. Он ел все, и было в этом нечто нездоровое, к чему я так и не сумел привыкнуть.

— Идем, — оглядев переулок еще раз, сказала Рида. Выглядела она весьма довольной.

До общежития идти пешком было далеко, но взять извозчика мы пока не могли. Нужно было дождаться, когда вернется Флипп, и спрятать его. Если мы станем разгуливать с таким созданием по городу в открытую, нас не поймут. И уж точно ни один извозчик взять нас не согласиться. Так что пока мы просто шли вдоль улицы, постепенно приближаясь к более обжитым районам.

— Что-то Флиппа долго нет, — подумала вслух Рида.

И тут же позади нас послышалось характерное покряхтывание нашего питомца — здесь он, никуда не делся, не сбежал. Вот только вместе с этим послышался и звук легких шагов.

Я обернулся. Следом за нами, постепенно нагоняя, шел стройный высокий мужчина — темный силуэт, зыбко вычерченный в полумраке. В руке у него была тонкая сияющая нить, на которой, словно пес на поводке, трусил Флипп.

Я остановился, насторожился. Рида остановилась тоже и даже сделала шаг навстречу незнакомцу.

— Добрый вечер, — сказал он, приблизившись. — Это ваш питомец?

Хозяйкой Флиппа была Рида. Ей его подарила тетка, по стопам которой Рида уверенно шла с детских лет.

— Да. Что вы с ним сделали?

— Ничего, — ответил незнакомец. Нитка в его руке исчезла, и Флипп послушно подошел к хозяйке, толкнулся боком, растянулся рядом на мостовой. Он был сыт и ленив, как избалованный домашний кот. — Я искал кое-что. Но вы, видимо, нашли это раньше. Очень жаль.

— Очень жаль? — взвилась Рида. — Да эта тварь двух человек загрызла, прежде чем мы ее поймали! Что, надо было подождать?..

Рида, девушка далеко не робкого десятка, всегда хорошо выполняла свою работу и была прекрасной напарницей. Но у нее имелся один существенный недостаток: какую бы выгоду от работы она ни получала, даже если та оказывалась совсем легкой, Рида всегда старалась отстоять честь профессии. Наследственность сказывалась, наверное.

— Это уже неважно, — ответил незнакомец. — Покажи мне, что вы забрали.

— Что?.. Да с какой стати мы…

Незнакомец взмахнул рукой и, быстро перебрав воздух перед лицом Риды — словно струны на невидимой арфе — щелкнул пальцами. Ладонь моя и так лежала на рукояти клинка, но я не успел ничего сделать — настолько стремительным был этот жест. И никаких слов, никакого заклятья. Один щелчок — и Рида, хватнув ртом воздух, замерла. Только рот бессильно открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег.

Незнакомец повернулся ко мне.

— Покажи мне, что вы забрали, — повторил он.

Мне не нужно было ничего объяснять. Суть колдовства я уловил без подсказок. Я торопливо снял с плеч мешок — тяжести в нашей рабочей паре таскал, разумеется, я — и развязал шнурки. Я старался держаться спокойно, но время утекало быстро: если я сделаю что-то не так или окажусь слишком медлительным, Рида поплатиться за это жизнью. Она попросту задохнется.

— Что вам нужно? — спросил я.

— Второе сердце. Вы его забрали?

Вместо ответа я как можно скорее вытащил небольшой сверток. Незнакомец нетерпеливо выхватил его, развернул, поднес к глазам.

— Уже мертвое!.. — выругавшись, вернул сердце, шлепнув его вместе с тряпицей мне на ладонь. Повернувшись, он снова щелкнул пальцами.

— Аыххх! — втянула воздух в легкие Рида и тут же поперхнулась, закашлялась. Она пошатнулась, я взял ее под руку.

— Где этот… Эта… Я ему…

Я оглянулся. Улица была пустынна.

— Исчез, — сказал я.

Больше мне сказать было нечего.

В общежитие мы возвращались молча. Извозчика так и не взяли, хотя спрятанного Флиппа никто бы не увидел. В комнате, которую мы вот уже четыре месяца снимали вдвоем, как семейная пара, Рида развязала наш мешок и принялась копаться в нем, чтобы уложить все удобнее и заодно успокоиться. Я собрал испачканную одежду и отправился стирать ее и отмываться от крови и грязи, благо что по ночам в общей кухне можно было заниматься совершенно спокойно еще и не такими вещами.

Провозился я довольно долго, так что, когда вернулся, Рида уже лежала в своей постели, повернувшись лицом к стенке. Дышала она тихо и ровно, и я подумал, что она спит. В комнате горел масляный светильник, я решил потушить его. Но, когда подошел к столу, на котором он стоял, Рида попросила:

— Оставь.

— Ладно, — отозвался я. На Риду иногда находило. Кто бы мог подумать, что девушка, способная убить и расчленить чудовище, иногда спит со светом — но с кем не бывает.

Я разделся до нижней рубахи и штанов, лёг в свою постель. Мы могли бы спать в одной постели, но Рида наотрез от этого отказывалась — мол, до венчания никакого супружеского ложа, плохая примета. Так что ее кровать была у одной стены, а моя у другой. Если нам хотелось близости, мы делали это на ее половине. Сегодня, зная Риду, мне ничего не светило, да мне и самому не хотелось. На душе было как-то муторно, тревожно.

— Как ты думаешь, кто это был? — спросила, не поворачиваясь, Рида.

Не стоило большого труда догадаться, кого она имела в виду. Я не слишком хорошо рассмотрел его тогда, не до того было. Но теперь я мог восстановить его образ в памяти и внутренним взором лучше разглядеть его.

Нашему ночному незнакомцу вряд ли было много лет. Скорее всего, он был на два или три года старше нас с Ридой. Очень худой и высокий, словно у него в теле ребер было больше, чем нужно нормальному человеку, он был одет во все черное. Только спереди поблескивал рядок серебряных пуговиц. Никаких амулетов я у него не заметил, но такое и не носят напоказ, а продемонстрировать свой магический знак он не удосужился. Волосы у незнакомца были черными, остриженными коротко, на макушке торчали ежиком, а на глаза падала длинная челка. Если бы не эта чудная стрижка, я бы не запомнил ее — в училище за такой вид подняли бы на смех. Что же касается черт лица, то их мне подробно разглядеть не удалось. Я запомнил только, что лицо незнакомца было белое, а глаза узкие, вытянутые, неглубоко посаженные. Это, пожалуй, все.

— Понятия не имею. Наверное, какой-нибудь магик. Проводил опыты над тварями, как это у них водится. Одна сбежала. Вот и все. Не думай об этом. Мы свое дело сделали честно. А он сам виноват.

Рида поежилась.

— Мерзкий тип…

Я не ответил, но внутренне согласился. Интересно было бы узнать, для чего он заставил нас показать ему второе сердце той твари. Не рассчитывал же он застать его живым — такое попросту невозможно. Или он имел в виду что-то другое?..

— Надеюсь больше никогда с ним не встретиться, — отчетливо произнесла Рида. Я снова промолчал — я снова был с ней согласен.

С этим мы и заснули в ту ночь. Правда, сквозь сон я слышал, как Рида вставала и выходила из комнаты, и по легкой, теплой волне, прокатившейся надо мной, я понял, что она колдовала. Скорее всего, подновляла защиту нашей комнаты, чтобы до утра спать было спокойнее.

Утром Рида выглядела приободрившейся. Ночная история, разумеется, не развеялась, как сон, и не забылась, но при свете дня все произошедшее стало казаться досадным недоразумением. После завтрака я взял мешок с нашей добычей, и мы отправились в училище, чтобы сдать сырье. Здание училища с прилегающими к нему постройками, в том числе и цехом, где все добытое старшекурсниками выделывалось и перерабатывалось на препараты с целью дальнейшей продажи, находилось неподалеку. В подражание академиям Высокой магии и университетам, имеющим свои студенческие городки, ректорат училища старался снимать для расселения студентов здания как можно ближе к главному корпусу. До того как мы сошлись с Ридой, я жил в комнате с тремя парнями, но зато из нашего окна можно было сигануть на крышу сарая, прокатиться по ней, и, запрыгнув в другое окно, оказаться прямо в учебной аудитории. Бесценное преимущество, если любишь по утрам поспать подольше. Но и в том, где и как я жил сейчас, конечно, были свои плюсы.

Дорога до училища занимала четверть часа. Но мы пошли не прямиком к нему, а сделали довольно большой крюк, направившись сначала ко Второй городской стене. Неподалеку от нее жил и держал лавку господин Миракл, торговец снадобьями и амулетами, авторитетный скупщик сырья. Путь к нему занял у нас больше часа, но задержаться было можно: зачарованная добыча не испортилась бы и дольше.

Когда мы подошли к лавке скупщика, Рида вынула из поклажи мешочек, в который заранее отложила все, что собиралась продать. С нашей стороны это было нарушением правил: все добытое полагалось сдать в цех при училище. Но, пока ученики привозили туда основную и наиболее ценную часть добычи, на такие нарушения смотрели сквозь пальцы.

Проводив Риду до дверей лавки, я перешел на другую сторону улицы, где располагалась пивная. Я устроился за одним из столов, выставленных на улицу под большой навес, и попросил подавальщицу принести мне кружку пива. Час был полуденный, город дремал. Редкие прохожие скользили мимо, направляясь по своим нехитрым делам. Лошади у коновязи хвостами отгоняли мух. Перед входом в пивную в ямке, оставшейся от высохшей лужи, в прогретой солнцем пыли купались воробьи. Тень от навеса была дырявой, и казалось, что в ней кто-то рассыпал золотые монеты, но захоти подобрать такую — пальцы поймают лишь солнечный свет…

За кружечкой пива я почти забылся. Так всегда: ощущение удовлетворения от хорошо выполненной работы приходит не тогда, когда убитый зверь умирает у твоих ног, а когда на следующее утро ты в спокойной и умиротворяющей обстановке вспоминаешь об этом. Из приятной полудремы меня вывела Рида. Выйдя из лавки, она торопливо перешла улицу — едва ли не перебежала ее. Лицо у нее было строгое, бледное. Не успел я спросить, что случилось, как она, сбавив голос до шепота, проговорила:

— Миракл ничего не купил. И он отказывается впредь иметь с нами дело.

— Что случилось? — наконец просил я.

Рида рухнула на соседний стул, обхватила руками голову. Вид у нее был растерянный.

— Сердце, которое мы ему принесли… То, второе. Оно человеческое.

В училище мы шли молча, словно только что кого-то похоронили. Причем это кто-то нами же и был убит.

— Ну вот! Наконец-то! — воскликнул Боггет, здоровенный инструктор из бестиариума. Обнаженный до пояса, щеголяющий бронзовым загаром и зарубцевавшимися шрамами, он за какой-то надобностью зашел в цех и увидел нас с Ридой, сдающих добычу. Оглядев то, что мы принесли, он похвалил: — Хорошая работа! Можешь ведь не калечить их, а?

Я кивнул — спасибо, мол, приятно, что Вы оценили нашу работу… Не кивнул даже — пригнул шею, как будто бы прятался от удара по затылку. По-другому реагировать на слова Боггета было невозможно. Характер у инструктора был тяжелый, как у сварливого, вечно всем недовольного старика, который если и добр с родней, то только до первой ее оплошности, хотя бы и совсем ничтожной.

Приемщик, одноглазый старик Титт, тем временем отсчитал и передал Риде монеты. Та расписалась в конторской книге, торопливо спрятала деньги в ридикюль, и мы вышли из цеха. Она старалась вести себя естественно, но была заметно, что ей не по себе.

— Что будем делать? — спросила она, когда мы вышли во двор перед цехом.

Я пожал плечами.

— Найдем пустырек, позовем Флиппа…

— Ты что! — воскликнула Рида и тут же, сбавив голос, зашептала: — Мы не можем так сделать. Это не нормально. Надо рассказать учителям, инструкторам… Хоть кому-нибудь.

Я искоса посмотрел на нее.

— Зачем? Это не наше дело.

— А если тот, черный… Если он вернется?

— Зачем ему возвращаться? Сердце он уже видел. И не забрал… — Я перевел дыхание. — Успокойся, Рида.

Она хотела сказать что-то еще, даже резко вдохнула. Но в последний момент, очевидно, передумала, и дальше мы пошли молча. Я зашел в оружейную, сдал клинок. Рида ждала меня на улице. Потом мы обошли здание училища и свернули в переулок, который оканчивался сточной канавой и пустырем. Там Рида позвала Флиппа, и утилизатор прикончил остатки вчерашней трапезы. Знатный у него получился десерт…

— Как ты думаешь, оно правда человеческое… было? — спросила Рида.

— Если только Миракл тебя не обманул.

— А зачем ему меня обманывать? Мы неплохо сотрудничали.

— Не знаю… Мало ли. Может, за ним стража следила. Или что-нибудь в этом роде.

— Так ты не уверен?

— Ну… По форме оно и правда было похоже на человеческое, Рида.

Она сокрушенно покачала головой.

— Черт знает что такое…

Домой мы вернулись вместе и до обеда не знали, куда себя деть. После обеда начинались занятия специально для студентов старших курсов. Во вторую половину дня они велись всего пару раз в неделю и были, в общем-то, факультативными, на них можно было не ходить. Но мы пошли. Рассчитывали отвлечься.

Я и сам не мог понять, почему меня так взволновала эта история. Ну, загнал я результат чьего-то магического эксперимента. Да, странный результат. Но ведь у магиков все не как у людей. Может, если бы не было их, эти создания тоже не появлялись бы. Как говорил один наш преподаватель: магия — это сила, решающая проблемы, которые она сама же и создает. Преподаватель этот вел у нас занятия на первом году обучения, какой-то вводный курс. Мы звали его Герцог — за тощую рыжеватую бороденку клинышком, а вот как звали его на самом деле…

— …Это было покушение не столько на власть, сколько на королевское достоинство, — говорил тем временем преподаватель. — И все же Ульбриху Двенадцатому не стоило принимать все так близко к сердцу…

Ах, черт. Только отвлекся… Ладно, ничего не поделаешь. У кого бы про все это спросить? У преподавателей нельзя — первое, что они спросят в ответ, почему я этим заинтересовался. У инструкторов из бестиариума тоже не спросишь: начнут относиться с подозрением, каждую добычу станут проверять намного пристальней… или шепнут руководству, и не видать нам с Ридой больше ведьмачьей халтуры. М-да… Может ли кто-то из однокурсников знать такие вещи?..

Я оглядел полупустой класс. На нашем курсе было всего семнадцать студентов, среднее число для выпуска. Сейчас на занятиях присутствовала едва ли дюжина, считая нас с Ридой.

Слева у окна за первой партой сидела Селейна. Стройная, скорее даже худощавая девица восемнадцати или девятнадцати лет с длинными темными волосами, дочка цирюльника с Круглой улицы. Она перевелась в училище примерно год назад, но ни с кем до сих пор почти не общалась. Не то чтобы она была отличницей, но, судя по успеваемости, знала много. Вот только мы были знакомы не так близко, чтобы я мог посвятить ее в нашу тайну.

Две парты за спиной Селейны пустовали, а дальше сидела парочка моих бывших соседей по общежитию, Глеф Ридман и Томман Руф. Рослый костистый Глеф сидел, подпирая кулаком подбородок и уставившись в окно. Коренастый Том что-то отковыривал от крышки парты. Глеф, третий сын галантерейщика, любимец всей немалой родни, был моим ровесником. Безродному подкидышу Тому, выросшему в училище, было, как и Риде, семнадцать лет. Оба они были славными ребятами и надежными друзьями. Но, зная их с первого года обучения, я был уверен в том, что толку их спрашивать нет никакого.

На среднем ряду, прямо передо мной, сидели еще двое. Одним был белокурый обаятельный балбес Артемис Риввейн, которого все звали просто Арси. Он приходился Риде недальней родней: тетка, которая ее воспитывала, была его бабушкой, но для простоты Арси и Риду считали братом и сестрой. Арси было пятнадцать. В училище он, отчаянно скучая, коротал последний год перед поступлением в Академию магии, к которому его готовили в большей степени домашние учителя, чем здешние преподаватели. Вторым студентом был шестнадцатилетний Ванесс (Вен) Олден, закадычный приятель Арси, рыжеватый зеленоглазый балагур и пересмешник. Оба они волею судеб считали меня своим другом, но я недолюбливал обоих: их принадлежность к аристократии вызывала у меня стойкое отторжение. Однако Арси сносно разбирался в магии (это у него было, вероятно, наследственное) и в крайнем случае, если на том настоит Рида, я был готов посоветоваться с ним. Только с условием, что Вен не узнает ничего, потому что то, что знает Вен, знает все училище.

На ряду справа размещалась компания, в сторону которой я даже смотреть не стал: Рейд Гир и его дружки держались на курсе особняком, такие все из себя крутые, что остальным в их присутствии полагается ходить вдоль стенки и дышать через раз. Имена они презирали, друг к другу и к окружающим обращались только по фамилиям, громогласно хвалились своими похождениями и делали вид, что презирают училище со всеми его порядками и преподавателями. Рейд, рослый плечистый парень, единственный на курсе был сыном ведьмака. Таких обычно не отдают в училище — родитель сам может обучить всему, что следует знать. Но папаша Рейда сгинул где-то, когда тому было года три, а через пару лет его мать снова вышла замуж. Теперь Рейду, как и мне, было восемнадцать. Он носил вместо куртки коричневую кожаную жилетку грубой выделки, голову перетягивал повязкой, будто бы та могла в любой момент развалиться на половинки, как тыква. На шее у него болталась гроздь амулетов от девушек… Не в смысле, чтобы их отпугивать, а наоборот — подарки, полученные от подружек. Рейд был крепким и заносчивым. Его приятели уступали ему всего год или два, так что было во всем их поведении какое-то запоздалое ребячество. Но и связываться с ними лишний раз не хотелось. Среди них, правда, был один смышленый парень (кто-то же должен был делать за всех грязную интеллектуальную работу). Светловолосый мальчишка в очках, сын механика с Мастеровой улицы, он был самый младший на курсе. Его звали Тим Оккли, мы неплохо ладили. Но вряд ли он мог знать что-то о том, с чем мы столкнулись: поскольку он собирался стать фито-аптекарем, он интересовался травами, а в остальном, кажется, не выходил за рамки учебной программы.

Я вздохнул. Как так получается: вокруг полно народа, а совета спросить не у кого? Но ведь и в самом дел шанс на то, что кто-то из однокурсников может знать такие вещи, очень мал. Если бы кем-то из преподавателей или инструкторов упоминалось хоть что-то подобное, я бы это запомнил: я не пропускал занятий. Не мог себе этого позволить.

— …Ошибочность принятого решения стала очевидна не сразу. И все же…

Жаль, что у меня нет знакомых из какой-нибудь магической академии или университета. Если они сами не знают, то обычно знают того, кто может знать. Но — увы… Не обращаться же к Ридиной тетке. Так что единственный способ выяснить хоть что-то напрашивается сам собой. И все же лучше бы именно этого способа не было.

После занятий я вместе с Глефом, Томом несколькими студентами помладше немного погонял мяч по пыльной вытоптанной площадке между общежитием и учебным корпусом. Потом ополоснулся в студенческих душевых, а вечером, после ужина, оставив Риду под каким-то благовидным предлогом, я пошел к Мираклу.

Час был еще не поздний. Солнце, двигаясь к западу, перебиралось с крыши на крышу. В желтоватую пыль улиц и на хлебного цвета стены ложились голубоватые тени. Камни домов отдавали впитанное за день тепло, в узких переулочках становилось душно. А может быть, это только мне от волнения не хватало воздуха.

Скупщик уже собирался запирать лавку — я застал его направляющимся к двери. Или, может, он решил поторопиться и запереться, когда увидел меня через пыльное стекло витрины.

— Господин Миракл, добрый вечер, — произнес я, торопливо входя в лавку. — Прошу прощения, что пришел так поздно.

— Здравствуй, — ответил скупщик. Джеффри Миракл был лысым молодящимся толстячком, порой обаятельным, порой невыносимым. Сейчас выражение его лица было не очень-то приветливое. — Зачем ты пришел? Твоя… хм… подруга заходила сегодня. Но я был вынужден…

— Я знаю, — перебил я его. — Прошу прощения за этот инцидент.

Скупщик пошлепал губами. Вероятно, он решил, что я попытаюсь загладить нашу оплошность, чтобы возобновить сотрудничество. Но я поспешил разубедить его.

— Рида мне все рассказала. Я ни в коем случае не ставлю под сомнение Вашу компетентность, мастер Миракл, но, осмелюсь спросить: Вы уверены? В том, что сказали Риде… Дело в том, что я собственноручно убил это существо, а Рида на моих глазах…

Миракл поморщился.

— Никаких сомнений, — произнес он. — Нет и не может быть. А теперь, молодой человек, если это все…

— Не все, — я шагнул к нему. Если бы не конторка за спиной у скупщика, он наверняка отпрянул бы. А так только подобрался. — Я верю Вам, мастер Миракл. И Вы поверьте мне тоже: ни я, ни Рида больше не переступим порог Вашей лавки. Но прежде, чем я уйду отсюда, ответьте мне на один вопрос. Как такое возможно? Это вообще возможно? Вы когда-нибудь с таким уже сталкивались?

Миракл задумался, тяжело вздохнул.

— Это не один вопрос, мальчик мой. Это целых три вопроса.

Я молчал. И не уходил.

— Иди за мной, — сказал наконец скупщик и, повернувшись, двинулся вглубь лавки. По пути он взял с конторки светильник и зажег его. Я пошел следом.

Лавка скупщика только в зоне для покупателей имела характерный вид: длинные полки со свитками и странного вида артефактами, бутыли с препаратами, немного паутины по углам. Клиенты приходили сюда, озирались по сторонам, ахали и охали, а потом подходили к конторке и просили что-то конкретное, не имеющее к этим декорациям никакого отношения. И тогда мистер Миракл шел в заднюю часть лавки, куда вход посетителям был закрыт, и там, с чисто вытертой от пыли полки, строго с определенного места брал, скажем, настойку девятисила — склянку с разборчивой надписью на бирке, содержащей название препарата, дату сбора растения и заготовки, — и нес ее покупателю.

Ставни окон в задней части лавки, предохранявшие препараты от света, были плотно закрыты. Около одной из стен стояло бюро. Скупщик подошел к нему, достал разбухшую от частого использования тетрадь и, полистав ее, показал мне рисунок. Он был сделан умело и довольно точно передавал особенности некоего существа.

— Это то, что вы убили? — спросил он. Я кивнул. Скупщик продолжил: — Это не то, что вы думаете… То есть, это именно то существо, согласно классификатору и так далее… И в то же время не оно. Не совсем оно. Понимаешь?

Я молчал. Кивать не стал — я не понимал, о чем он говорит. Миракл вздохнул, сунул тетрадь обратно в бюро.

— Садись, — кивком головы он указал мне на лавку, сам опустился на табурет. На дальней стене тут же замаячила его грузная жидкая тень.

— Я тебе это расскажу, чтоб ты знал. Но чтоб больше я тебя здесь не видел. Понял?

На этот раз я кивнул.

— Ты видел когда-нибудь червяка в яблоке? Ну, надкусил — а там червяк. Как ты думаешь, как он попадает в яблоко?

Я пожал плечами. Я как-то о таких серьезных вещах не задумывался.

— Ну и как?

— Да не важно, — скупщик махнул рукой. — Важно, что червяк ест яблоко. Но при этом червяк остается червяком, а яблоко — яблоком.

— И что с того?

— А то. А бывает… хм… Что червяк ест яблоко и становится яблоком. Но такому червяку есть яблоко не интересно. Ему интересно есть что-то посерьезнее. Понимаешь?

Я задумался. Совсем сбитый с толку, я спросил:

— Э… Например, арбуз?

Скупщик вскочил и ткнул в меня пальцем.

— Например тебя, дурья твоя башка! Думать надо было, что убиваешь! Все, урок окончен, остальное спрашивай у своих учителей, вы ж там ученые все…

Я встал, попятился к выходу из лавки.

— Ладно. Уже ухожу.

— Иди, иди давай.

— Спасибо, господин Миракл. До свидания…

— Не до свидания! Прощай навсегда.

С этими словами он захлопнул дверь у меня перед носом — из лавки я вышел спиной вперед. Потоптавшись немного на крыльце, я пошел обратно. По дороге я заставил себя подробно вспомнить и проанализировать свою схватку с чудовищем: и слежку, и погоню, и, собственно, сам бой. Я разъял события минувшей ночи на мельчайшие составляющие, но, как ни пытался, не сумел обнаружить ничего необычного. Чудовища, яблоки и черви перемешались у меня в голове, и понятней от странного объяснения скупщика не стало. Ясным было только одно: иметь с нами дело впредь Миракл и правда не будет.

Погруженный в свои мысли, я не заметил, как дошел до общежития. Там меня ждал еще один сюрприз.

Рида стояла около крыльца. На ней было ее обычное платье, в руках она держала свой ридикюль. Я подумал, что она ждет меня, чтобы пойти куда-то вместе. Но тут я заметил ее сундучок, стоящий на нижней ступени крыльца.

— Прости, — сказала Рида. — Я ухожу от тебя.

Она потянулась, поспешно поцеловала меня в щеку, а потом взяла за кольцо свой сундучок и заспешила прочь. Я опешил.

— Рида… Какого… Что случилось?.. Рида!

— Прости!

— Рида, постой! Рида!..

Я было бросился за ней, но пара секунд, которые я простоял в оцепенении, сделали свое дело: Рида поднялась на ступеньку экипажа, который ждал ее за углом, и тот мгновенно покатил по улице. Все, что я успел заметить, — родовой герб на дверце. Рида уехала не на извозчике, за ней прислал экипаж кто-то из родни…

Кто-кто, тетка, конечно же. Она всегда меня терпеть не могла, старая стерва…

Растерянный еще больше, чем до этого, я добрел до крыльца, сел на ступеньку на то место, где только что стоял сундучок Риды. Произошедшее было словно странное видение. Мне казалось, если я поднимусь сейчас в нашу комнату, Рида будет там. А еще там будет горячий ужин, после которого мы, конечно, займемся любовью… Я поднялся. Мне нужно было открыть дверь нашей комнаты и увидеть ее пустой, чтобы поверить в то, что Рида действительно только что уехала. Иначе я просто не поверю в этот бред.

С трудом преодолев пару лестничных пролетов, я шел по длинному коридору, куда выходили двери многих комнат. Вот и наша комната — дверь чуть-чуть приоткрыта, внутри горит свет…

«А с чего бы ему там гореть?..» — подумал я. Но подумал я об этом слишком поздно. Рука уже тянула дверную скобу, нога занеслась над порогом…

Риды в комнате не было. Аккуратность, с которой она собрала вещи, свидетельствовала о том, что делала она это неторопливо и обдуманно. Впрочем, вещей у нее было немного, так что на сборы ушла едва ли четверть часа. Дольше она простояла и прождала меня внизу, у крыльца.

— Дверь закрой, — попросил он. Тот, кто был в комнате вместо Риды. — Сквозняк же.

Я переступил через порог, закрыл дверь за собой. От неожиданности я осмелел и спросил:

— Тебя сюда тоже сквозняком надуло?

— Типа того, — ответил парень, не поднимая головы. Он сидел на полу, и его рослая тощая фигура низко склонялась над мисочкой с водой, которая стояла в центре начерченной на полу фигуры. Начерчена фигура была углем, торопливо и неаккуратно, а по обеим сторонам от нее горело два свечных огарка. В них я узнал разломанную пополам одну из наших больших домашних свечей. Фитиль незваный гость, вероятно, перерезал или попросту пережег.

Я аккуратно обошел фигуру, сел на свою постель. С моего ракурса в миске ничего, кроме простой воды, не было, но я знал, что это не так.

— Что показывают? — спросил я.

— Заткнись, а, — добродушно попросил гость. Теперь, при более-менее сносном освещении, он совсем не казался старше меня. Скорее всего, мы были ровесниками, причем я, хоть и уступал ему в росте, явно был крепче и физически сильнее. Я представил себе, как носком сапога пинаю миску, та летит, расплескивая воду и волшебные видения, а я тем временем смачно вмазываю этому недоделанному магику по физиономии. Настроение было самое что ни на есть подходящее. Но я помнил, как легко он околдовал Риду. И я сдержался. А магик все глядел в свою миску… То есть, не в свою. Миска тоже была нашей — нашей с Ридой… Рида… Черт! Что случилось-то?..

Наконец магик шумно выдохнул, выпрямился, подался назад, оперся о пол ладонями, запрокинул голову.

— Вот же… — прошептал он. И вдруг, посмотрев на меня, спросил: — У тебя поесть ничего не найдется?

Кажется, наглость была его коньком. Но я уже начал к этому привыкать.

— Нашло бы, если бы моя девушка не ушла. А так, боюсь, нет. Это ты ее прогнал?

Я понимал, что вопрос глупый — отъезд Риды бы неспешным, она не сбежала из дома, увидев незнакомца, что бы он ей ни наговорил. Не в характере Риды были такие поступки. Так что здесь магик, скорее всего, ни при чем. Но попытка ведь не пытка.

— Ну, нет так нет, — парень благополучно пропустил мой вопрос мимо ушей. Он сел ровно, потушил свечи, переставил миску с водой на стол, встал, лениво затер подошвой рисунок на полу. — Тогда пойдем поужинаем где-нибудь в трактире, — предложил он. — Если что, я при деньгах.

Я встал тоже. Но идти я никуда не собирался.

— С какой стати? — спросил я.

Парень посмотрел на меня искоса.

— А с такой, — ответил он. В голосе его мягко качнулась сила. — Пошли.

И я понял, что пойду. Хочу или нет — мне придется. Но будет лучше, если я это сделаю по своей воле.

Магик удовлетворенно улыбнулся. Глаза у него были золотисто-карего цвета…

Это было последнее, о чем я подумал, перед тем как доски под нашими ногами резко вспучились, а в трещинах между ними вспыхнуло ярко-оранжевое пламя. В следующее мгновение пол взорвался, и меня с оглушительной чудовищной силой швырнуло в потолок.

Пока я приходил в себя, мне казалось, что я лечу. Прохладный ветер овевал кожу лица и рук, тянул за одежду. Я вспомнил взрыв — понял, что это был настоящий взрыв, — но у меня ничего не болело, только голова была словно чугунная и звон стоял в ушах. Открыв глаза, я увидел над собой небо. Оно было еще светлое и очень высокое, далеко-далеко в полупрозрачной голубой зыби поблескивали крошечные первые звезды. Но я не летел — подо мной была твердая, слегка наклоненная поверхность. Я приподнялся и с удивлением обнаружил, что лежу на крыше Главного храма — самого высокого здания в городе. Звон в ушах причудливо смешивался с завываниями ветра. Позади меня словно огненная птица опускала свои прекрасные крылья — догорал закат. А впереди, далеко за темными угловатыми крышами, полыхало другое зарево — это горел наш с Ридой дом.

Я сел, растер лицо ладонями и вдруг ощутил насыщенный аппетитный запах. Он был словно с того отдаленного пожара — пахло огнем и дымом, вот только ни один ветер не мог бы донести сейчас оттуда этот запах так отчетливо, да и вряд ли кому-то пришло бы в голову коптить на том пожарище курочку. Повернувшись, я увидел, что мой давешний гость сидит чуть поодаль и с явным удовольствием обгладывает куриное крылышко. У его ног стояла плетеная корзинка с зеленью, среди которой красовался раскуроченный копченый цыпленок.

Заметив, что я очнулся, магик сделал мне знак рукой — или, мол, сюда.

— В харчевне на углу взял на вынос, пока ты в отключке был, — пояснил он, кивком головы указав на корзинку с едой. — Вроде б все свежее. Ты там ни разу не травился, нет?

Я придвинулся к магику. Поразмыслил — и отломал от цыпленка второе крылышко. Крылья — самое вкусное.

— Я тебе жизнью обязан, да? — спросил я.

— Ну, жизнью не жизнью… Но покалечиться и обгореть ты мог. В кухне под нами котел взорвался… Хорошо, что твоей спутницы не было. Двоих бы я не вытащил… — Обгладывая кости, он говорил об этом так обыденно, что мне становилось не по себе. — Куда она, кстати, делась?

— Рида ушла.

— Совсем?

— Не знаю. Она не объяснила. Уехала с родней, и все.

Магик кивнул.

— У нее среди родственников есть почтенные маги, не так ли? Они быстро поняли, в чем дело. Думаю, они ее защитят.

— От чего?

— От того, что чуть не убило тебя.

— И что это было?

Магик повернул голову в мою сторону.

— Проклятье.

Какое-то время он смотрел на меня пристальным, неприятно-изучающим взглядом. Потом отвернулся, уставился куда-то вдаль.

— Кто-нибудь еще прикасался к сердцу? — спросил он.

— Скупщик, может быть.

— Если он его трогал, то сейчас, скорее всего, уже мертв. А если не мертв, то скоро умрет. Он купил у вас сердце?

— Нет. Он сказал, что сердце человеческое, и зарекся иметь с нами дело.

— И что вы сделали с сердцем?

— Уничтожили.

Магик снова кивнул. Покончив с крылышком, он отломил часть грудки. Я ждал объяснений, но магик ничего не говорил. Следом за грудкой пришла очередь бедрышек.

— Вы убили очень сильное существо, — обглодав последнюю косточку, заговорил наконец магик. — Не только тварь, на которую охотились. То, другое, было внутри. Оно едва появилось на свет, только-только начало расти. И тут — вы… Даже не вы, а она — твоя подруга. Это она его убила.

— Нет, — возразил я. — В нашей паре дерусь один я. Рида только разделывает добычу.

— Ты убил монстра, — медленно, словно объясняя ребенку, сказал магик. — Когда твоя подруга взялась за свое дело, второе сердце еще билось. Его жизнь оборвала именно она. Так что хорошо, что есть, кому ее защитить. Большая часть проклятья падет именно на нее. Думаю, она уже знает об этом.

«И поэтому она ушла? — пронеслось в моей голове. — Чтобы защитить меня?..» Мне стало стыдно. Со времени сцены у крыльца общежития ни одной хорошей мысли насчет Риды у меня в голове не появлялось.

— Это не продлится долго, — продолжал тем временем магик. — Проклятье постепенно ослабнет и рассеется. С тобой, я думаю, вообще больше ничего из-за него не случиться. Да и того взрыва не было бы, если бы твоя подруга не замешкалась.

— А что это было за существо? Ну, то, внутри…

— Никогда о таком не слышал, да? Маги вашего мира знают кое-что. Но вам, наверное, не рассказывают.

Я покачал головой — нет, мол. Куда мне до магика…

— А на оборотней вас охотиться учили?

— Учили, — подтвердил я. Как распознать, как выследить, как подстроить ловушку… Как убить. Все это мы знали и умели. Но… — Но ведь оборотни перевелись почти. В окрестностях столицы их давно никто не видел.

Магик покосился в мою сторону.

— Никто не видел? Или говорят, что никто не видел? — он усмехнулся. — Тогда бы вас не учили уничтожать их.

— Некоторые после окончания училища уезжают довольно далеко, — возразил я. — Там могут быть…

Магик кивнул.

— Могут. И, скорее всего, есть. А здесь твари вроде той, что ты убил, часто появляются?

Я задумался.

— Перед нами ребята ходили две недели назад. А до них… Нет, не часто. Не очень. Но если их не замечают и не сообщают о том, что видели, никто их и не ищет. Так что, может быть, сейчас по городу бродят десятки таких существ.

— Это хорошо.

— Что же в этом хорошего?

Магик посмотрел на меня. Выражение его лица было грустно-задумчивым.

— Потому что то создание попытается воплотиться снова. И ему понадобиться новая форма, новая живая плоть. Чудовища, появившиеся когда-то в результате магических опытов, этакие производственные отходы, хорошо подходят для этого. Их тела выдерживают перерождение, а разум исчезает без остатка. Если то, о чем ты говоришь, правда, мне остается только немного подождать.

— А откуда взялось проклятье? — спросил я.

Магик устало вздохнул.

— К тому моменту, как вы убили чудовище, то существо уже обрело сердце. Поэтому выброс энергии от его смерти был довольно большой. Он и породил проклятье. Это как если бы кто-то умер жестокой смертью или был принесен в жертву… Такие вещи вам, я надеюсь, объясняют?

Я кивнул. Соответствующий курс у нас в училище был. И бороться с последствиями нас тоже учили.

— Тебе не стоит переживать из-за этого. Ничего страшного, в сущности, не произошло. Ты же просто выполнял свою работу. Ты не хотел причинить вред тому существу. Но препятствовать действию проклятья невозможно. Можно только защитить тех, на кого оно пало. Если, конечно, еще не поздно.

Сказав это, он отвернулся и замолчал. Видя, что на еду он больше не претендует, я прикончил остатки цыпленка и под салатными листьями обнаружил бутылку вина. Я достал ее и протянул магику. Тот, не глядя, взял, откупорил. Стаканов у нас не было, мы пили из горлышка. Сначала он, потом я.

— Скупщик, которому мы пытались продать сердце, рассказал мне кое-что, — начал я. — Он сказал, что бывают такие червяки, которые, поедая яблоко, становятся яблоком. Только яблоки таким червякам неинтересны. Им нужно что-то посерьезней. Вроде меня.

Магик повернулся и одарил меня крайне скептическим взглядом.

— Вроде тебя не подойдет, — уверенно произнес он.

— Скупщик так сказал, — напомнил я. — Ты, кстати, не знаешь, откуда в яблоках берутся червяки?

Магик повернулся снова и посмотрел на меня на этот раз с недоумением. А потом вдруг расхохотался. Он отдал мне бутылку с остатками вина, потянулся, поднялся. Сделав пару шагов вперед, он встал у края крыши и засунул руки в карманы.

— Мне пора идти, — сказал он. — Надо проверить этого вашего скупщика. Где он живет?

Я объяснил, как найти лавку, и спросил:

— Значит, ты мне ничего не расскажешь?

Он обернулся.

— А что еще ты хочешь знать?

Я задумался. Интуиция подсказывала мне, что я что-то упускаю из вида — возможно, что-то важное. Но сформулировать соответствующий вопрос я еще не мог. Поэтому я воспользовался шансом узнать хоть что-нибудь.

— Скажи хотя бы, как тебя зовут.

— Киф.

— Вот что, Киф… — я поразмыслил секунду и все же решился. — Я ведьмак. Думаю, я мог бы…

Магик вздернул плечами.

— Да хоть сам великий жрец! Какая разница? Забудь об этом. Сейчас для тебя главное без дурных последствий выпутаться из этой истории. Ну, бывай! Привет твоей подружке!

С этими словами он ушел… Просто сиганул с крыши, и его зыбкий силуэт размыло сумраком: темное исчезло в темном, и никаких искр, огня или тумана, обычно сопровождающих появления и исчезновения магов. Вот бы мне так уметь! Но нет — придется пораскинуть мозгами, чтобы придумать, как спуститься с крыши, куда этот странный магик затащил меня, спасая мою жизнь.

Глава 2 Полночный всадник

Когда за твоей спиной со скрипом закрывается решетка тюремной камеры, это производит неизгладимое впечатление. Первые несколько минут я боялся обернуться и увидеть, что она настоящая. Меня трясло. Но потом, когда шаги двух стражников и тюремщика стихли и растворилось даже эхо, на меня накатила такая слабость, что я едва удержался на ногах. Доковылял кое-как до нар, сел на плохо оструганные доски. Нары были одиночные. Кроме меня, в маленькой камере никого больше не было и не должно было быть: магиков по-другому не держат. Вот бы только мне теперь как-нибудь доказать, что я не магик… не государственный преступник… и не убийца.

Кое-как спустившись с крыши храма, я двинулся вниз по улице. Мне нужно было найти место, где я, оставшийся без денег и личных вещей, мог бы провести предстоящую ночь. Час был еще не поздний, но прохожие почти не попадались. Ставни почти всех лавок были уже заперты. Смеркалось; над крышами показался месяц, но, тонкий и бледный, света почти не давал. Квартал, по которому я шел, был тихим. Ни одна тень не решалась подозрительно шелохнуться и смутить вечерний покой.

Мне тоже не хотелось никого беспокоить, но и проводить остаток ночи под открытым небом я не хотел. Было место, куда я мог пойти — постучаться в дверь небольшого домика у самой Третьей стены, дождаться, пока за дверью послышится звук шагов хозяйки или хозяина, постучать снова, чтобы дать понять, что я не ушел, когда тот, кто спустился, с тревогой замрет с внутренней стороны двери… А потом назваться и, когда мне откроют дверь, войти в дом. Там я смогу найти ночлег, я мог бы получить там и поздний ужин, если бы был голоден. Но мой путь лежал в другом направлении. Я шел в сторону главного корпуса училища.

О том, чтобы заночевать в моей прежней комнате в мужском общежитии, не могло быть и речи: там уже давно жил другой парень. Но, если комендант окажется в не самом скверном расположении духа, какой-нибудь угол для меня найдется… Так я рассуждал, пока не заметил, что уже давно прошел училище и по привычке иду к тому месту, где мы жили с Ридой. В сердце у меня защемило болезненно, до рези в глазах. Впрочем, это можно было списать на едкую гарь, носившуюся в воздухе: пожар уже потушили, но дым от теплого остова выгоревшего изнутри дома еще валил.

Я покрутился среди толпы полночных зевак, послушал охи и ахи, понял, что ничего от нашего с Ридой дома не осталось, и, повернувшись, побрел прочь. Вот теперь уж точно следовало идти в училище. Но и на этот раз, правда, уже сознательно, я пошел в другую сторону.

Я брел по полночным улицам затихающего города, встревоженного, но не взбудораженного пожаром. Я ни о чем не думал, мне не хотелось думать. Даже о Кифе — хоть он и спас мне жизнь, я сердился на него, словно во всем, что со мной произошло, была и его вина. Так я добрел до роскошного поместья, окруженного высокой кованой оградой, звенья которой перемежались с белыми квадратными каменными столбами. Центральные ворота были заперты, особняк белел в конце аллеи, ведущей к нему, словно накрахмаленная манишка. Я покрутился у ворот, подумал о том, что можно было бы перебраться через ограду, но даже если меня не почуют сторожевые псы, шансы попасть в дом очень малы. Я очень хотел поговорить с Ридой (ведь именно сюда мою девушку увезла карета с помпезным фамильным гербом) — сказать ей, что я знаю, почему она так поступила, что мне все объяснили и я не сержусь. Но Рида теперь была на вражеской территории. Ее тетка госпожа Алосия, одна из признанных магов, допущенная к королевскому двору, на дух меня не переносила и была категорически против наших с Ридой отношений. Рида, конечно, обладала сильным характером, и пока у нее получалось отстаивать наш союз. Но ведь вода камень точит, тем более — в таких обстоятельствах. Впрочем, в этом есть и свои плюсы: тетка и ее напыщенные компаньонки сумеют защитить Риду так, как не смогу этого сделать я. Если, конечно, Киф не наврал и его слова о проклятии — правда.

Я потоптался у ворот еще немного. Мне хотелось дать Риде какой-нибудь знак, что я здесь. Но, так ничего и не придумав, я отправился восвояси. Месяц поднялся и засветил ярче, выбелив камни мостовой и стены домов. Там, куда ложился его свет, было светло, но от этого там, где царила темнота, было только еще темней. Вечер затягивался, и событий для него одного было более чем достаточно. Не только среди ровесников, но и среди сокурсников в училище я отличался завидной выносливостью (в том числе и из-за этого мне прочили неплохую карьеру). Однако сегодня мне уже хотелось наконец бросить куда-нибудь свои кости, закрыть глаза и забыть обо всем. Но у шутницы-судьбы были иные планы.

— Сеймор! Эй, Сеймор! Сэм! — услышал я голоса, окликавшие меня. Обернувшись, я увидел Арси, Вена и еще двоих их приятелей постарше, имен которых я не знал. Всю эту четверку я частенько видел вместе после занятий. Сейчас они вальяжно выходили из переулка — вероятно, шли они из какого-нибудь кабачка, где можно было допоздна разжиться алкоголем. — Ты представляешь, что только что было?..

Все четверо были в легком подпитии. Нагнав, они прилепили меня к своей вяло бредущей по улице компании и наперебой принялись рассказывать о пожаре, снабжая рассказ невероятными подробностями вроде черного духа, вылетевшего из пламени, или чего-то в этом роде. Я слушал молча и стерпел, когда Арси закинул мне руку на плечо и заявил кому-то, что его друг настоящий счастливчик — ведь он мог бы оказаться там, внутри, когда рванул котел… К счастью, это длилось недолго. На перекрестке компания разделилась: Вен и двое других, шумно распрощавшись с Арси и со мной, поплелись в сторону Второй стены, где жила семья Вена. Мы с Арси двинулись к училищу. Восторг у меня его общество не вызывало. Но сил отогнать его от себя у меня не было, да и идти нам все равно нужно было в одну сторону: городской особняк Риввейнов, в котором жил Арси, располагался неподалеку от училища.

— А я ей говорю: не надо тебе, деточка… — плел Арси какую-то невнятную историю без начала и конца, время от времени разбавляя ее фразами вроде «Магия для хлюпиков» и «Настоящий мужчина сумеет дать отпор обидчику без всяких там искр и молний, и ему не нужно сушеное сердце ласточки, чтобы очаровать возлюбленную». Немного странно было слышать такие слова от студента, которому магический дар передался по наследству и которому прочили блестящую карьеру в этой сфере. Впрочем, может быть, Арси просто пересказывал чьи-то слова — я слушал его вполуха и не очень-то вникал в то, что он говорил, а сам шел молча.

Вместе мы вышли на Круглую улицу. Никакой круглой она не была, просто делала очень длинный поворот, так что не просматривалась. Мне нужно было дойти почти до самого ее конца и свернуть в проулок. Так я оказался бы с боковой стороны училища.

Из-за того что улица заворачивала, я увидел этого человека, когда между нами оставался едва ли десяток шагов. Он выехал на нас — всадник на крупной белой лошади, закутанный в плащ. Лошадь шла еле-еле, едва не спала на ходу, и всадник, казалось, тоже спал: опустив руку с поводьями, он ехал, покачиваясь. Я отошел в сторону и оттащил вяло болтающего что-то Арси ближе к стене дома, уступая дорогу. И так бы мы, наверное, и разминулись, если бы всадник, едва стоило нам поравняться, не рухнул к нашим ногам. И так как он, грянувшись о мостовую, даже не шевельнулся, я понял, что он не спит.

Арси выразительно икнул и замолчал. Сонливая усталость слетела с меня, словно ее и не бывало. Разумеется, я понятия не имел, кем был этот всадник и что с ним произошло, но бросить человека посреди улицы и уйти я не мог. Шагнув к всаднику, я осторожно перевернул его на спину и тут же почувствовал характерный солоновато-металлический запах, а еще отчетливо пахло паленым. Темный плащ незнакомца отяжелел от крови. Тем не менее, всадник был жив. И, чтобы сохранить ему жизнь — кем бы он ни был — срочно нужно было что-то предпринять.

Я оглянулся по сторонам. Стражу я в одиночку не дозовусь, а если побегу за ней, потерянное время может стоить незнакомцу жизни.

— Эй, Сэм, что это с ним, а?..

Я взглянул на Арси — тот был растерян и бесполезен. Кажется, на Круглой улице жила Селейна, я как раз видел ее сегодня в классе… Это было будто бы вечность назад. Я уже говорил, что мы не были близко знакомы. Но я знал, что она дочь цирюльника. Вон как раз вывеска цирюльни — будем надеяться, это заведение здесь не имеет конкурентов. Перебежав улицу, я забарабанил в дверь, да так настойчиво, что лицо хозяина в окне второго этажа появилось довольно быстро.

— Господин… — я отчаянно вспоминал фамилию Селейны (будем надеяться, это ее отец). -…Гилмур! Господин Гилмур, пожалуйста! Нужна ваша помощь!

Лицо, подсвеченное масляным светильником, сморщилось.

— Ты еще кто… Чего тебе надо?

— Я Сэм, я учусь вместе с Селейной! Господин Гилмур, пожалуйста, помогите! Здесь человек, он тяжело ранен! А Вы… — я старательно собрал ту немногую силу, которой обладал, и втолкнул ее в слова, — Вы можете ему помочь! Пожалуйста!

В отличие от Риды, я не имел к магии ровным счетом никакой предрасположенности. Полтора заклятья, которые мне давались, были поисковыми и помочь мне сейчас никак не могли. Но то ли повлиять на волю цирюльника мне все-таки удалось, то ли в нем проснулось чувство профессионального долга…

— Сейчас спущусь, — хмуро ответил он и исчез в окне.

Я почти слышал, как он натягивает штаны поверх исподнего, как скрипит лестница под его тяжелыми шагами… Едва дверь лавки открылась и цирюльник с фонарем в руке показался на пороге, я бросился назад, к всаднику.

— Сюда, господин Гилмур! Сюда, скорее!

Незнакомец был пока жив. Арси стоял над ним, отупело глядя на распростертое у его ног тело. Гилмур с тяжеловатой торопливостью подоспел, склонился, а потом и вовсе встал на колени, поставил фонарь рядом. Осторожно он приподнял полу плаща.

— Мать моя женщина…

Незнакомец был светловолосым мужчиной лет тридцати или чуть больше. Грудь его была сплошь колотые раны. Я с первого взгляда насчитал шесть. Всадник потерял много крови, но был жив — упрямо, уверенно жив. Возможно, раны были неглубокими…

— Вот что, — сказал цирюльник. — Перенесем-ка его ко мне. Беритесь здесь.

Мы перенесли раненого на его собственном плаще. Едва мы оказались в лавке, Гилмур, не меняя хмурого выражения на лице, зажег больше света.

— Дора, Дора! Вставай, ты нужна мне! Дора!!!

Послышалась какая-то возня, потом грохот — что-то жестяное упало и покатилось по полу. Не то причитая, не то чертыхаясь, в шали и застиранной нижней юбке поверх ночной сорочки из каморки выкатилась старушка с заспанным лицом — вероятно, кухарка или экономка господина Гилмура. Вместе они занялись раненым. Цирюльник четко говорил, что делать. Моя помощь им была как будто не нужна. Я взглянул на Арси — тот медленно трезвел. Но на картину, разворачивающуюся перед его глазами, он смотрел все еще осоловело, и я боялся, что его может стошнить.

Заскрипела лестница, ведущая со второго этажа. Я оглянулся. Одетая в темное домашнее платье, вниз спускалась Селейна. Ее темная коса была слегка растрепана.

— Что здесь происходит? — тихо спросила Селейна.

— Раненого принесли, — коротко ответил Гилмур.

— Моя помощь нужна?

— Нет. Ступай к себе.

— Хорошо, — сказала Селейна. С отцом они разговаривали спокойно, буднично, как будто бы такие ситуации были в их семье обычным делом. Она уже стала поворачиваться, чтобы вернуться к себе, как ее ленивый взгляд упал на меня.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Потом она перевела взгляд на Арси (тот зажимал рот слегка подрагивающей ладонью, глаза у него были странно расширены), после чего снова посмотрела на меня.

— Может, сообщишь страже, что произошло? — наконец спросила она. — Раз уж ты здесь…

— Хорошо, — согласился я. — А ты не могла бы завести лошадь в ваше подворье? Она там, на улице. Если тебе не трудно…

Странный это был обмен любезностями.

Не дожидаясь ответа Селейны, я вышел из лавки и поспешил назад, к храмовой площади, где можно было встретить отряд стражи, патрулирующий улицы. Если я не встречу их по пути, отправлюсь прямо на городскую заставу. Но не успел я добежать и до угла, как резкая пронзительная боль сдавила виски, перед глазами на мгновение все почернело, и внутри головы я отчетливо услышал:

— Под седлом. Слева. Фирриган. Срочно!..

Последнее слово прозвучало с эхом, повторилось несколько раз. Потом боль отступила и исчезла, тьма развеялась. Я тряхнул головой. «Кажется, все в порядке», — подумал я. И тут же с досадой понял, что, выбравшись из одной передряги, умудрился почти сразу же ввязаться в другую. Но отступать было некуда: скройся я сейчас, меня, если в этом возникнет необходимость, все равно найдут. Возвращаться к цирюльнику я не был намерен: сначала стража, потом все остальное. Но, стоило мне сделать пару шагов, как я понял, что ни до какой стражи я не дойду. Сила, чужая немалая сила стояла у меня на пути. Я чувствовал, что сейчас сяду прямо на брусчатку и расплачусь — ненавижу, ненавижу такую магию! Даром что сам пытался ей учиться, а все равно до сих пор не умел сопротивляться и мало-мальскому воздействию на силу воли! Все без толку! Даже просто не подчиниться я мог: сила давила, тянула, размазывала… Повинуясь ей, я поплелся обратно, к цирюльне.

Большие полукруглые ворота, ведущие в подворье, не были заперты. За ними горел свет — фонарь оставила, вероятно, Селейна. Отлучилась ненадолго, иначе взяла бы фонарь с собой. Значит, у меня не очень много времени…

Я обошел спокойную белую лошадь. Седло, с левой стороны… Ничего там не было. Седельные сумки отсутствовали, а то, что крепилось к самому седлу, было срезано — виднелись обрывки кожаных шнурков. Ни под седлом, ни под потником ничего не было тоже. Может быть, то, что я должен был найти, уже забрали? Хорошо бы, если так.

Хорошо бы сейчас ничего не найти. Никаких обязательств.

Чтобы убедиться в том, что ничего нет, я осмотрел все еще раз. В последнюю очередь обратил внимание на стремена. Дужка была кованой, вполне обычной, а вот подходящая к ним опора оказалась слишком толстой, почти цилиндрической. Я наклонился, чтобы лучше ее рассмотреть… И понял, что, к сожалению, нашел.

Отставив фонарь, я взялся за левое стремя. Раскрутить его не составило никаких трудностей. Внутри опоры лежала крепко скрученная записка. Я зацепил ее ногтем и потянул на себя, и вдруг что-то невидимое выскользнуло из трубки, обожгло кожу ледяным прикосновением и впилось в мое левое запястье. От боли я выронил опору, едва сдержался, чтобы не вскрикнуть, и затряс рукой. Потом опомнился, взглянул на запястье — оно горело, словно поперек него прошлись плетью, но ни единого следа на нем не было. Я поднял опору, вытащил записку, сунул, не глядя, ее в карман и присоединил опору на место. В этот момент на подворье вышла Селейна.

— Уже вернулся? — спросила она.

— Я не уходил.

Я с трудом удерживался от того, чтобы растереть все еще ноющую руку. Селейна взяла фонарь.

— Почему? Что-то случилось?

У снулой рыбы эмоций было больше, чем у этой девушки.

— Нет. Сейчас пойду…

— Идем в дом. Покажу кое-что.

Когда мы вошли в лавку, Гилмур уже закончил с перевязкой и погасил лишний свет. Вместе с тем в очаге запылал огонь, и алые отсветы плясали на стенах. Всадника перенесли и уложили на широкую лавку. Его грудная клетка была вся перетянута тканевыми бинтами, в лице не осталось ни кровинки. Но жизнь все же не покинула его.

— Взгляни, — сказала Селейна, поднося фонарь к ладони раненого. В той, полуразжатой, лежали осколки прозрачного голубого камня.

— Он на пару мгновений пришел в себя, — пояснила Селейна. — Едва открыл глаза, стиснул камень в ладони, закатил глаза и тут же снова потерял сознание. Ничего не сказал. А камень треснул. Как думаешь, что это такое?

— Магия какая-нибудь, — ответил я. Фон от сослужившего свою службу амулета вокруг расколотого камня еще чувствовался. Я догадывался, что именно это была за магия. Но делиться своими догадками с Селейной я не спешил.

— Я думаю… — начала Селейна.

Но тут на улице послышался шум: топот ног, бряцание оружия и брони, звуки голосов. Звонко разлетелась на осколки витрина лавки, в комнату ворвались двое. Еще трое, выбив дверь тяжелой, но эффективной заемной магией, перевалились через порог.

— Стойте, где стоите, и останетесь целы! — крикнул один. — Нам нужен только раненый!

Помощница цирюльника ахнула, прижала ко рту краешек шали. Сам Гилмур, домывавший в миске с теплой водой инструменты, выпрямился. В руках у него тускло и страшно сверкнул ланцет. Я оставался на месте, отыскивая взглядом, что бы использовать в качестве оружия — незваные гости были вооружены, в случае драки неплохо было бы уровнять шансы. «Хотя, — подумал я, — лучше всего было бы драки избежать. Отдать им этого человека — и дело с концом…» Но тут вперед выступила Селейна.

— Добрый вечер, — сказала она.

И сделала то, что я видел всего пару раз в жизни. Кулаком правой руки она ударила себя в грудь — не в область сердца, а прямо посередине — и в воздухе перед ней повис алый светящийся символ. Вертикальная линия, закрученная сверху улиткой, две длинных ветви по бокам и два тонких рога сверху. Знак боевого мага.

Пришельцы потоптались на месте. Наконец один из них скомандовал:

— Уходим.

И они действительно ушли. Вскоре звуки их шагов и голосов стихли. Знак мага, повисший в полумраке комнаты, медленно таял и исчезал.

— Не знал, что ты магичка, — только и сказал я. — Что ты делаешь у нас в училище?

— Учусь, — просто ответила Селейна. — Из академии меня выгнали.

Мне хотелось спросить почему. Правда, очень хотелось. Но я счел за благо пока не задавать несвоевременных вопросов и вместо этого спросил:

— А где Арси?

— На кухне, — ответила Селейна, махнув рукой в сторону прохода. Она снова была скучающей и равнодушной ко всему происходящему.

Я последовал в указанном направлении и нашел Арси довольно быстро: завалившись на бок около лавки, он безмятежно спал. Ночное вторжение, кажется, совершенно не потревожило его. «Вот бы госпожа Алосия увидела его сейчас, — не без злорадства подумал я. — Как ее внучок пьяненьким спит на полу кухни в лавке цирюльника». Подумал — и тут же устыдился: Арси наверняка впервые видел человеческую кровь. Он же просто перепугался до смерти и отключился, как только представилась такая возможность. Алкоголь был здесь совсем ни при чем.

Оставив Арси спящим, я наконец отправился за стражей. Месяц скрылся за островерхими крышами. Ночной холод уже опустился на улицы, до восхода было далеко. На улице патрульный отряд я не встретил, пришлось идти на заставу. Там меня поприветствовали с досадливой вежливостью и, выслушав, ответили, что прямо сейчас о том, чтобы выделить стражников для осмотра места преступления и, возможно, поимки злоумышленников по горячим следам, не может быть и речи. Раненому помощь оказали? Оказали. Утром его следует переправить в госпиталь, а потом нужно снова прийти на заставу и подробно описать произошедшее. В общем, спасибо за исполнение гражданского долга, юноша, свободен. Может быть, мне не хватило настойчивости и следовало бы вести себя иначе, но я спорить не стал и так ни с чем и побрел назад. О том, что на цирюльню пытались напасть, я даже не заикнулся. Я и вспомнил-то об этом, только увидев выбитое окно лавки.

Внутри меня ждала Селейна. Она вызвалась присмотреть за раненым, в то время как ее отец и его помощница отправились отдыхать. Мне она посоветовала устроиться на свободной лавке и немного вздремнуть, и я уже было собрался последовать этому мудрому совету — вот и крыша над головой нашлась на остаток ночи… Но тут я вспомнил, что у меня в кармане лежит кое-что важное. Видимо, по-настоящему важное, потому что я знал только одного человека с фамилией Фирриган. Эйвис Гийом Фирриган, Великий канцлер империи.

— Мне нужно идти, — сказал я. — Но я думаю, что еще вернусь.

— Ладно, — ответила Селейна.

Голова у меня от усталости начинала гудеть. Больше всего мне хотелось, чтобы эта девушка сказала мне: «Не ходи никуда, приляг отдохнуть, утром сходишь, куда тебе надо». Но она не сказала больше ничего, к тому же я не был уверен, что магия, повлиявшая на меня до этого, уже развеялась и теперь я могу делать, что хочу. Поэтому я снова вышел на улицу.

У меня не было ни малейшего представления о том, как я сумею передать послание канцлеру. Не вламываться же мне посреди ночи в его дом, требуя немедленной аудиенции. Может ли то, что я несу в кармане, быть настолько важным, чтобы я все-таки рискнул потребовать такой встречи? И как поведет себя его охрана — выставит меня сразу или схватит и запрет где-нибудь до наступления утра? Что мне вообще из всего произошедшего сказать им, чтобы увеличить свои шансы на выполнения этого странного поручения?..

Все это нужно было обдумать, а думать я не любил. В нашей паре за двоих думала Рида. Пусть она и уступала мне год возраста, она была умной, находчивой и никогда не теряла самоконтроля. За это я и любил ее. И пусть сначала, когда я выбрал себе в напарники девчонку, надо мной в училище посмеивались (а потом, когда девчонки из объектов насмешек превратились в тех, кому дарят цветы и сладкие яблоки, стали завидовать), я ни разу не сомневался в том, что сделал правильный выбор. Жаль только, что сейчас я не мог посоветоваться с Ридой. Впрочем, у меня нашелся иной советчик, а заодно и помощник.

За спиной осталось уже нескольких дюжин шагов, когда меня окликнули:

— Эй, Сэм! Постой!

Я обернулся и увидел Арси. Потирая глаза рукой, он торопливо нагонял меня.

— Куда ты? — спросил он.

— Есть одно дело.

— Можно с тобой?

— Не стоит.

— Почему?

Арси снизу вверх пытливо заглядывал мне в лицо. Я задумался.

— Давай-ка я провожу тебя до дома, — предложил я. — Тебя наверняка уже заждались. Могут устроить выволочку.

Арси упрямо мотнул головой.

— Пойдем вместе.

— Куда?

— Туда, куда ты идешь. Тот человек — он ведь сказал тебе что-то, да? Или дал?

Я изобразил удивление.

— С чего ты взял?

Арси снова мотнул головой и хитро улыбнулся.

— Я не знаю. Я предполагаю. Ну, так что?

Я отвернулся. Во что бы я ни ввязался сам, втягивать в это пятнадцатилетнего мальчишку из хорошей семьи я был не намерен. Это могло обернуться еще большими неприятностями для меня самого.

— Я провожу тебя. Не хочешь идти к родителям — оставайся у Селейны, она не против. Вернешься домой утром.

С этими словами я пошел по улице, ускоряя шаг. Арси какое-то время стоял на месте, потом сорвался, снова догнал меня и молча зашагал рядом. Выглядел он нарочито угрюмым, и это отчего-то забавляло меня.

Конечно, я терял время, взявшись его провожать. Но у меня не было выхода. Я должен был позаботиться о нем ради Риды. Бросить ее брата посреди улицы, не имея представления о том, что у того на уме, я не мог. Вряд ли Арси отстал бы от меня просто так: отправь я его домой одного, с него сталось бы проследить за мной и впутаться в происходящее, что бы это ни было. Игры в героев в его возрасте — это же так притягательно. Но я сдам его на руки родителям или прислуге и наконец выполню то, за что взялся… Так я рассуждал, попутно думая о том, как мне все-таки увидеться с канцлером. План уже почти выстроился в моей голове — хороший, безопасный план, отсекающий все варианты обвинения меня в чем-то дурном вроде незаконного проникновения в жилище, неподобающего обращения к высокопоставленной особе и прочее. Я — как сказал тот парень из стражи? — просто стремлюсь исполнить свой гражданский долг. Но, погрузившись в эти размышления, я не учел одного: провожая Арси, я был вынужден пройти мимо особняка канцлера. И, проходя мимо него, я невольно остановился.

Особняк сиял огнями, горящими во всех окнах. У парадного подъезда стояли кареты, и, если прислушаться, можно было услышать легкую танцевальную музыку. У канцлера был бал. Остановился я вовсе не для того, чтобы поглазеть на особняк: просто это обстоятельство вынуждало меня внести в мой план существенные коррективы. Но не прошло и минуты, как весь мой план рассыпался прахом.

— Тебе надо туда, да? — с лукавинкой в голосе спросил Арси. — Тебе нужно увидеться с канцлером! Я прав?

Я вздрогнул: задумавшись, я успел забыть, что этот мальчишка рядом. Оглянувшись, я увидел, что глаза у него горят. Не дождавшись моего ответа, он сказал:

— Значит, это и в самом деле важно! Идем!

И, схватив за рукав, он потянул меня к особняку.

— Стой, Арси! Я не… Мне не нужно, я просто… Да стой же ты!

Он лишь оглянулся, усмехнулся.

— Не пойдешь со мной? Тогда подожди тут, я схожу один, договорюсь о встрече. Только никуда не уходи!

Он выпустил ткань рукава моей куртки и побежал по подъездной аллее. Я бросился за ним, отчаявшись убедить его в том, что мне совсем не нужна встреча с канцлером.

— Арси, стой! Нас никто не пустит! Арси!

— Там карета отца! — крикнул он через плечо, взбегая по лестнице. — Он внутри! Он нам поможет!

Лакеи, стоявшие у дверей, уже обратили на нас внимание, и, кажется, один шепнул другому, чтобы позвали охрану канцлера. Арси натолкнулся на них, сгрудившихся перед дверями, и не смог проломить этой стены.

— Пропустите! — потребовал он. — Срочное дело! Нам нужно немедленно видеть канцлера!

Появился дворецкий, принялся что-то говорить. Арси прикрикнул на него, на шум показалась другая прислуга и охрана. Все это время я стоял, едва вбежав на нижние ступени лестницы, и был готов в любой момент схватить Арси и стащить его вниз. На меня поглядывали опасливо, но все внимание собирал на себе Арси. Он кричал, горячился, убеждал. Его поведение, грубое обращение с прислугой казались мне непристойными. И все же я не мог не позавидовать этой безотчетной напористости, с которой Арси требовал впустить нас. Я не думал, что у него что-то получится: мало того что одеты мы были не соответствующе торжеству, поведение Арси тоже было неподобающим. Тем не менее, после этой короткой, но жесткой перепалки нас впустили и проводили во внутренние комнаты — правда, в окружении охраны. Кто-то из прислуги отправился доложить канцлеру о нашем визите. Узнав об этом, Арси взглянул на меня с торжествующим видом. Мы находились в небольшом зале, убранном в светлых голубых и зеленых тонах и украшенном зеркалами, и в их несуществующих коридорах многократно отразилась безупречная осанка и аристократическая улыбка Арси. Ни растрепанные волосы, ни мятая пыльная одежда, в которой он не так давно спал на полу кухни в лавке цирюльника, не могли отнять у него его происхождения.

Через какое-то время слуга вернулся и сообщил, что канцлер готов нас принять. Лицо у него было такое, словно он только что съел лимон и запил его уксусом. Вместе с охраной, которая не отставала от нас ни на шаг, он проводил нас в одну из гостиных, открыл сдвоенные двери и отступил в сторону.

— Молодые люди такие горячие, — произнес кто-то старческим, скрипучим голосом, вызывающим в мыслях образ писчего пера и желтоватой шершавой бумаги. Потом раздался тихий смех, похожий на кашель. Я не сразу понял, что говорил сам канцлер Фирриган. Он сидел в одном из кресел — сухонький старичок с лицом деревянной скульптурки, одетый в фиолетовый камзол и песочного цвета жилет с богатой отделкой.

— Прошу простить моего сына, — сказал соседствующий с ним господин. Одарив Арси многозначительным взглядом, он, не отводя его, произнес: — Надеюсь, у него есть веская причина для поведения подобного рода.

Я знал этого человека: это был господин Риввейн, отец Арси. В комнате находилось еще несколько мужчин — высокопоставленное дворянство, они, кажется, курили и выпивали, коротая ночь за разговорами… До тех пор, пока мы не осмелились помешать им. Кровь отхлынула от моего лица — я только сейчас понял, какое безрассудство мы совершили. А вот Арси, по всей видимости, еще только предстояло это понять.

— Добрый вечер, господин Фирриган! — бодро начал он. — Добрый вечер, уважаемые господа. Здравствуй, отец. Мы просим прощения… — он выдал какую-то витиеватую фразу, в которой я понял слова, но не общий смысл, но которая, кажется, пришлась по душе присутствующим. А потом он перешел к главному. — Разрешите представить моего друга Сеймора Коулфа. Пару часов назад мы спасли жизнь одному человеку. Он уполномочил Сеймора передать Вам, господин Фирриган, нечто важное и очень срочно. Вы позволите?

Канцлер по-птичьи склонил голову на бок. На губах его играла легкая улыбка — к счастью, происходящее забавляло его, а не сердило. У нас был шанс легко отделаться.

— Кто этот человек? — спросил Фирриган.

— Мы не знаем.

— О-у… — протянул канцлер и усмехнулся. — История, видимо, таинственная?

Послышались сдержанные смешки. Арси держал себя в руках, но мне, стоящему в паре шагов позади него, было заметно, что на шее у него проступили алые пятна.

— Так Вы позволите? — повторил он свой вопрос. Голос прозвучал резче, чем следовало бы. Улыбка на губах канцлера растаяла. Фирриган устало спросил:

— Что у вас там? Говорите, и покончим с этим.

Зная Арси, я мог предположить, что он сейчас потребует оставить нас наедине. Но мальчишка проявил, наконец, благоразумие и просто сделал шаг в сторону, уступая мне дорогу.

Я выступил вперед. Не то чтобы у меня ноги подкашивались… Скажем так: пола я под собой не чувствовал, просто заставлял себя верить в то, что он никуда не исчез, и совершать движения, к которым привыкли мои ноги. Сунув руку в карман, я достал записку, протянул ее канцлеру… и вдруг заметил, что он смотрит не на этот клочок бумаги в моеей рке, а на мое запястье. Глаза канцлера сузились, словно он пытался что-то рассмотреть, и я, повинуясь интуиции, сделал еще один шаг к нему. Дернулись охраники, заподозрившие меня в намерении напасть, среагировал дворецкий, немеревавшийся принять послание, чтобы передать его. Но канцлер остановил их всех жестом и сам взял записку из моей руки.

Демонстративно отойдя к одной из ламп, Фирриган развернул записку и будто бы углубился в ее чтение. Будто бы — говорю я совершенно уверенно, потому что с места, где я стоял (и, кажется, только с этого места), было видно, что глаза канцлера лишь скользят по написанному, но не читают его. Я изо всех сил старался не смотреть на свою руку и не дотрагиваться до зудевшей кожи.

Наконец Фиггиган пустил руку и сунул послание в карман. Все присутствующие выжидающе уставились на него. А он обвел их взглядом, полным какой-то тихой, смиренной печали и, остановив его на отце Арси, едва ли не с грустной улыбкой произнес:

— Господин Риввейн… С прискорбием вынужден Вам сообщить, что Вы подозреваетесь в государственной измене. — И чуть тверже, не сводя взгляда с опешившего Риввеейна, добавил: — Вы арестованы.

Наступила пронзительная тишина. Я успел увидеть, как отец Арси, вцепившись в подлокотники кресла, начинает подниматься. Что было потом, я помню смутно: кажется, Арси бросился к отцу, потом ко мне, потом снова к нему. Тут же поднялась суматоха — стало очень людно и все разом вдруг заголосили. Меня оглушило шумом, смело в сторону, вытеснило в двери… Не знаю, как я снова отказался на улице. Преследовали ли меня? Убегал ли я? Может быть — придя в себя, я обнаружил, что прячусь в тени большого платана. Взвесив все, я отступил глубже в тень и, повернувшись, скорым шагом пошел прочь. Возможно, мне следовало бы остаться — даже не будучи способным что-то прояснить и повлиять на происходящее, я мог хотя бы в эту непростую минуту быть рядом с Арси. Но я предпочел скрыться. Потом я долго не мог простить себе этого.

Убедившись в том, что меня никто не преследует, я пошел медленнее. Меня знобило, мысли путались и сбивались в неприятные серо-шерстяные комки. Когда в конце улицы показались корпуса училища, я подумал, что дойду до первого же крыльца и просто лягу на него, свернусь калачиком, как бездомный пес, и пролежу так до утра — усну или нет, без разницы. Я слишком устал, чтобы будить коменданта и проситься на ночлег. Да и не добудился бы я никого: корпуса стояли неприступными темными громадами. Но, подойдя поближе, я заметил крохотный огонек около бестиариума и пошел на него.

Огонек плыл на меня из темноты, и чем ярче он становился, тем темнее делалось все вокруг. В какой-то момент я понял, что это факел, прикрепленный к углу маленького бревенчатого домика, который стоял около бестиариума. Раньше там жил старичок-лекарь. Сейчас там обитал Боггет. Как он выносил специфический запах, который распространялся вокруг бестиариума и в иные жаркие дни был совершенно убийственным, я себе не представлял. Даже сейчас, посреди ночи, в воздухе витал отчетливый смрадный душок. Им повеяло на меня и — странное дело! — я вдруг совершенно успокоился. Я словно пришел домой и кто-то сильный и мудрый сказал мне, что все будет в порядке. И я двинулся вперед смелее.

Сначала я услышал Боггета, и только потом увидел его: инструктор, обнаженный до пояса, стоял около макивары, широко расставив босые ноги, и методично лупил ее левой рукой. В правой он держал пинтовую кружку. Услышав мои шаги, он обернулся и, прихлебнув, спросил:

— Чего не спится? Бродишь, как…

Я хотел ему что-то сказать, правда хотел. Может быть, мне даже пришла на ум какая-то шутка. Но то ли эти шаги отняли у меня последние силы, то ли просто наступил какой-то внутренний предел — голова у меня закружилась, и я рухнул на притоптанную землю тренировочной площадки.

Кажется, я приходил в себя, пока он тащил меня в дом. По крайней мере, я помню угол дверного проема между сенями и единственной комнатой, служившей и кухней, и спальней. Этот угол, похожий на широко раскрытый клюв диковинной птицы, шарахнулся на меня, а потом снова отступил в темноту. Больше я не помню ничего. А когда я открыл глаза в следующий раз, было уже светло.

Глава 3 Сердце в камне

Я проснулся на широкой низкой лавке, застеленной старыми вытертыми шкурами. Очевидно, она служила Боггету постелью — кроме этой лавки, тяжеловесного стола и колченогого табурета в комнате мебели не было, разве за таковую можно было счесть еще сундук, раскосо поглядывающий из-за печи своими тусклыми застежками. В окна светило уже высоко поднявшееся солнце, на щербатой столешнице и пыльном полу лежали светлые ромбы. Боггета дома не было.

Я поднялся, потянулся к графину, стоявшему на столе, выпил немного теплой невкусной воды. И вдруг заметил, что левая рука у меня перевязана не очень чистой, но добротной тряпицей. Я повращал запястьем — боли не было. Сдвинув повязку, не обнаружил на коже никаких следов, даже простого раздражения. Значит, было там что-то такое, чего я не видел.

Голова у меня была тяжеловатая, но я знал, что это ощущение пройдет, как только я немного подышу свежим воздухом. Поднявшись, я вышел из дома и отправился на поиски Боггета.

День был ясный, жаркий. Училище жило своей обычной жизнью; никаких признаков того, что происходит что-то неординарное, я не заметил. Разве что активно обсуждался ночной пожар — но было бы странно, если бы здесь об этом еще никто не знал. Боггета я обнаружил на площадке около бестиариума. Он занимался с ребятами среднего звена — те с нестройными выкриками отрабатывали движения с копьем. Чуть в стороне от них сидела, постукивая хвостом по земле, одетая в надежную броню старенькая мантихора Таша. Заметив меня, Боггет окликнул старшего в группе парня и жестом указал ему на свое место. Парень беспрекословно занял место Боггета. Сам инструктор двинулся ко мне.

У всех преподавателей училища были прозвища. Задевающие внешность, манеру говорить или черты характера, они чаще всего давались особенно остроязыкими учащимися, переходили от одного их поколения к другому и бывали довольно обидными. Но прозвище Ларса Боггета, работавшего здесь инструктором четвертый год, наоборот, отражало уважение к нему, хотя это и не было очевидно с первого взгляда. Я подозревал, что Боггет сам придумал это прозвище, а потом аккуратно внедрил его в студенческую среду. Звали его «Старый Псих», или же просто «Старик». Старым при этом Боггет совсем не был: он едва перешагнул тридцатилетний рубеж. У него были длинные, черные, как смоль, волосы без малейшего признака седины. Боггет стягивал в толстый конский хвост, обнажая глубокие залысины, выбритые по обычаю северных наемников. Имея немалый рост, он сильно сутулился, при ходьбе прихрамывал на левую ногу и подавался плечами вперед, словно шел в наступление в рукопашную, а по выражению его лица можно было предположить, что противники его, как минимум, тролли. Но стоило ему приступить к демонстрации упражнений, сутулость и хромота исчезали, и его выверенными, отточенными движениями можно было залюбоваться. И все же я не знал другого человека, который так бы старался казаться старым. Догадываться о причинах этого я не мог, так что лишь молчаливо принимал правила игры Боггета — как, впрочем, и все остальные в училище.

— Доброе утречко, — с недоброй шутливостью произнес инструктор, когда подошел ко мне. — Хорошо поспал.

— Спасибо, мастер Боггет. Я вчера…

— Не за что, — перебил он меня. Потом отвернулся, и, глядя в сторону, произнес: — Ты мне лучше вот что скажи. Ты ничего противозаконного не натворил?

— Нет, — ответил я. Может быть, чересчур поспешно.

Боггет повернул голову и пристально посмотрел на меня.

— Тогда слушай. С территории училища не выходи. Можешь перекусить в столовой, потом возвращайся сюда. Деньги есть у тебя?

Немного мелочи у меня еще оставалось.

— Да.

— Хорошо. Будь на виду. И повязку, — он кивнул на мою руку, — не снимай. Я освобожусь через пару часов, и ты мне все расскажешь. Больше пока никому ничего не говори. Понял?

Я кивнул, и Боггет вернулся к студентам. Я проводил взглядом его широкую спину — две длинных белых полосы на загорелой коже и еще десяток мелких, давно зарубцевавшихся шрамиков. Было мне не по себе… Скажем так: чувствовал я себя, как мантихора, привязанная к столбу. Доспехи не утешали.

Для начала я направился в учебный корпус. Я дождался перемены и, когда преподаватель вышел, вошел в класс. Так как никто еще не успел покинуть кабинет, я смог сразу оценить обстановку: ни Риды, ни Арси, ни Селейны на их местах не оказалось. Был Вен, сонный и скучающий, из чего можно было сделать, что о ночных происшествиях с участием Арси он еще ничего не знал.

— Эй, Сэм, привет! — окликнул меня Глеф. Томман помахал рукой. — А мы думали, куда ты запропастился! Ты как после вчерашнего? А Рида где? С ней все нормально?

— Я в порядке, просто проспал. А Рида дома.

— Дома? Так общежитие же…

— Она у себя дома, у тетки, то есть. Нас там не было, когда пожар случился…

На слове «пожар» Вен было всколыхнулся, но когда понял, что новоявленный погорелец не сможет ничего добавить к тому, что уже известно, вовсе улегся на парту, положил голову на согнутые локти.

— А ты чего так поздно? — спросил Томман и кивнул на дверь. — Сейчас этот вернется, возмущаться будет…

— Не будет, — я подмигнул. — Я не собираюсь оставаться. Я так зашел, поздороваться.

Глеф только усмехнулся. Я вышел из класса. Сейчас хорошо было бы сходить к Риде (может быть, мне удалось бы добиться встречи с ней) или хотя бы к Селейне — узнать, все ли у них с отцом в порядке. Но Боггет однозначно запретил мне покидать территорию училища. Тон у него был серьезный, и на это наверняка были причины.

На улице стояла жара, было душно, и я не торопился туда. Я побродил по корпусу еще немного, попался на глаза старшему коменданту Олфи Снорроу по прозвищу Шнурок. Тот обрадовался, увидев меня.

— А, вот еще один погорелец. Где ты был все это время?

— Я поздно пришел, ночевал у мастера Боггета. А Рида домой уехала.

— Она не пострадала?

— Нет. Нас не было в здании, когда оно загорелось.

Комендант покачал головой.

— Ох и везучие же вы, молодежь… Ты вот что, приходи после занятий в корпус общежития, место есть. А еще нужно документы оформить — ты можешь разовое пособие получить.

— Спасибо, господин Снорроу.

Он кивнул и повернулся, чтобы идти по своим делам.

— Не забудь зайти ко мне! — напомнил он напоследок.

Да, господин Снорроу. Я обязательно зайду. И крыша над головой, и денежное пособие мне сейчас очень пригодятся.

В столовой, где уже было известно о ночном пожаре, меня покормили бесплатно и сказали, что я могу и впредь в ближайшие дни рассчитывать на это, как и другие студенты-погорельцы. Все знакомые, кто мне только встречался, спрашивали, все ли в порядке со мной и с Ридой. Я, как заведенный, повторял одни и те же слова, выполняя распоряжение Боггета — старался быть на виду, хотя и не понимал, зачем это нужно.

— Чтобы никто не подумал, будто бы ты прячешься, — пояснил Боггет, когда я спросил его об этом. Закончив занятия, он отвел злую и обиженную мантихору в бестиариум, окатился колодезной водой, насухо вытерся серым холостяцким полотенцем и, наконец, обратил внимание на меня. — Пойдем в дом.

Он шел первым, я следовал за ним, безотчетно разглядывая несколько мокрых волосков, прилипших к его спине, и думал о том, почему Боггет проявляет ко мне такой интерес. Мне от его внимания было, мягко говоря, не по себе.

Взглядом указав на лавку, инструктор сказал:

— Садись и рассказывай.

Я сел. Задача передо мной была поставлена совсем не простая. Во-первых, мне нужно было решить, с какого момента начать рассказывать. Во-вторых, определить, во что следует посвятить Боггета, а о чем можно и умолчать. Подумав немного, я решил, что не стану пока пересказывать историю со вторым сердцем и странным магиком, а уход Риды спишу на мелкую бытовую ссору, спасшую нам жизнь: ведь Рида после этого собрала вещи и поехала к тетке, а я, чтобы немного остыть, пошел прогуляться.

— Поэтому нас не оказалось в общежитии, когда взорвался котел, — объяснял я. — Когда пожар начался, я был далеко, но зарево увидел, пошел к нему, понял, что ничего из вещей спасти не удастся, и ушел.

— Почему ты не пришел в училище? — спросил Боггет. Он достал кваса, налил себе и мне.

— Я пошел к Риде. Хотел поговорить, извиниться… Но просто постоял у въезда в поместье и ушел. Я пошел к училищу. По дороге я встретил Арси и Вена с приятелями…

Дальше я решил ничего не скрывать. Я подробно рассказал о том, как мы с Арси нашли израненного всадника, отнесли его в лавку отца Селейны, как я получил странное распоряжение и как на лавку пытались напасть. Я сообщил Боггету, что обратился в стражу сразу же, ночью, и он одобряюще кивнул. А вот то, что было после этого, пересказывать было очень сложно. Наш с Арси поступок теперь казался мне вопиющей глупостью, которая каким-то неведомым образом окончилась кошмаром.

— …И тогда канцлер объявил Риввейну, что тот подозревается в государственной измене и арестовывается. Поднялась суматоха, я растерялся, как-то оказался на улице. А потом отправился в училище. Я не знал, что надо было делать, и…

Я сказал что-то еще, поймал себя на том, что оправдываюсь, будто бы в чем-то виноват. Я и в самом деле был виноват — в том, что бросил Арси. Я замолчал. Боггет задумался.

— Не сходится, — произнес наконец он.

— Что не сходится? — настороженно спросил я. Мне не понравилась мысль о том, что Боггет подозревал меня во лжи. Но он только устало поморщился.

— Не обращай внимания, к тебе это не имеет отношения. Это все?

— Да.

— Ладно, — он поднялся с табурета, на котором сидел. — Иди сейчас к коменданту, пусть устроит тебя в какой-нибудь угол. Территорию училища тебе лучше пока не покидать.

Я встал тоже.

— Мастер Боггет, что у меня на руке?

Он нахмурился, посмотрел на мое запястье, словно мог увидеть сквозь ткань то, что было спрятано под повязкой.

— Это… Заклятье. Послание, заклятое особым образом. Прочесть его может только тот, у кого есть ключ — словесная формула или какая-то вещь. Но увидеть может каждый, кто владеет магией на продвинутом уровне или у кого есть специальный артефакт.

Я посмотрел на свою руку.

— Я не вижу, — сказал я.

Боггет ухмыльнулся.

— Может, оно и к лучшему. Все, иди. Помни, что я тебе сказал.

На том мы и разошлись. Я отправился к коменданту, и тот сразу же отвел меня в новую комнату, рассчитанную — чудо! — на одного человека. Комната была угловая, длинная и узкая, так что умещалась в ней только простая кровать и стол, приставленный к единственному окну. Но я был рад, что у меня снова есть крыша над головой, а соломенный матрас с подушкой и одеялом и сероватое казенное постельное белье так и вовсе делали меня счастливым. Понадобится, конечно, еще хотя бы одна смена одежды и книги, но это дело наживное. Кто бы мог подумать, что всего через несколько часов одиночество, столь редкое в условиях студенческого общежития, совсем не будет меня радовать…

Остаток дня я провалялся на постели. В училище вот-вот должны заговорить об аресте Риввейна-старшего, и хорошо было бы написать Риде короткую записку и отправить с кем-нибудь, но я так и не решился это сделать. Я отдохнул, немного успокоился. Но чувство тревоги так до конца и не оставило меня и к вечеру стало снова усиливаться. А в сумерках за мной пришли.

Когда я, лениво подумывая о том, что неплохо было бы пойти поужинать, стал проваливаться в дрему, ко мне в комнату постучали. Это был один из воспитателей. Он сказал, что меня хочет видеть ректор и мне следует немедленно к нему прийти. Я послушно поднялся с постели и пошел вместе с воспитателем, который отчего-то решил проводить меня. Скорее всего, ректор хотел поговорить со мной о вчерашнем пожаре, или, может быть, узнав о случившемся, в училище пришел мой отец. В любом случае, вряд ли меня ожидало что-то неприятное… Так я думал.

Подходя к кабинету ректора, мы столкнулись с двумя мужчинами в темных одеяниях, которых провожал один из помощников коменданта. Я старался не смотреть на них, но, когда воспитатель открыл передо мной дверь кабинета, я услышал пару слов, которым он перекинулся с помощником. Тихо, но отчетливо прозвучало:

— …Орден…

Я задержался у порога, пропуская посетителей. Вперед членов Ордена лезть не следовало. Потом вошел помощник коменданта, следом за ним — мы с воспитателем.

Кабинет ректора был небольшим, отделанным простыми зелеными обоями и пропахшим слежавшимися сыроватыми книгами. Слева стояли шкафы со стеклянными витринами, в которых были выставлены чучела разных редких тварей — символы нашей ведьмачьей работы. Чучела были пыльные, побитые молью и совсем не страшные. На стене справа висело две картины, изображающие пасторальные пейзажи. В простенке прямо напротив двери висел королевский герб. Ректорский стол, занимавший значительную площадь кабинета, темный и тоже как будто бы отсыревший, был заложен пухлыми папками, конторскими книгами и листами с записями. Он стоял так, чтобы ректор, сидя за ним, мог видеть входящих. Оказавшись в кабинете, я заметил, что у ректора уже был один посетитель: сухопарый, не старый еще человек в простом коричневом камзоле стоял около окна, погладывая во двор.

Когда мы вошли, в кабинете сразу стало очень тесно. Безошибочно угадав, кто к нему пожаловал, ректор поднялся со своего места.

— Господин Маунтен, это господа Арим и Рэндл, они здесь по поручению Ордена высших искусств. Они интересуются… — заговоривший было помощник коменданта замешкался и скосил глаза на меня. В этот момент один из адептов выступил вперед, как того требовал этикет, ударил себя кулаком в грудь. В воздухе появился витиеватый серебряный знак, свидетельствующий о том, что его носитель — маг, специализирующийся на работе с информацией. Мне было почти интересно, кто второй. Между тем первый заговорил:

— Добрый вечер, господин Маунтен. Приношу свои извинения за наш поздний визит, но дело не терпит отлагательств. Нас интересует один из ваших студентов, Сеймор Коулф. Я полагаю, это он? — магик кивком головы указал в мою сторону и тут же снова посмотрел на ректора. — Нам предписано немедленно доставить его в Орден в связи с целым рядом инцидентов, произошедших в городе.

Ректор выслушал его молча. Он держался молодцом — мне казалось, что ему сейчас отчего-то гораздо страшнее, чем мне. Не то чтобы я вовсе не ощущал страха или паники. Просто я вдруг оказался как будто бы отстраненным от своих собственных чувств и ничего не мог с этим поделать.

— Господа адепты… — начал ректор. Но тут заговорил другой посетитель ректора.

— Господа адепты опоздали, — сказал он. — Этот юноша оказался участником событий, Ордена совсем не касающихся. Впрочем, если уважаемый Орден озаботиться оформлением соответствующего запроса, то интересующий его юноша вполне может быть направлен к ним. Несколько позже.

— А, господам из Канцелярии Его величества снова мерещится государственная угроза, — брезгливо заметил адепт.

— Всегда к Вашим услугам, — посетитель слегка склонил голову. Выглядело это почти оскорбительно.

Я наблюдал за перепалкой представителей двух облеченных властью структур с неуместным внутренним ликованием: надо же, они оспаривают меня друг у друга. Я и мечтать не мог о таком интересе к своей скромной персоне, даром что закончиться все это могло довольно удручающе… Задумавшись, я пропустил несколько реплик. Меня вернула к действительности робкая фраза ректора:

— Может быть, юноше лучше еще какое-то время оставаться в училище? Сегодня он весь день провел здесь. Я уверен, мы сможем обеспечить…

Не дослушав, я умилился — никогда бы не подумал, что ректор готов вступиться за меня. Даже если он всего лишь заботиться о репутации училища или о своей собственной судьбе, все равно приятно. Но посетитель из Канцелярии жестко оборвал его:

— Нет. Решение окончательное и оспорено быть не может. С вашего разрешения, я провожу юношу. А господа адепты могут сопроводить нас. Так они могут выполнить свои прямые обязанности. Что же касается возможностей дальнейшего сотрудничества…

Я понял, что судьба моя решена. Что ж, Орден — значит, Орден. Я не был ни в чем виновен, и бояться мне было нечего. Пусть впереди меня не ждало ничего приятного, в итоге справедливость должна восторжествовать.

В сопровождении умопомрачительного эскорта, к которому присоединился еще один посланник Канцелярии, я вышел из училища, и все вместе мы направились к воротам. Я заметил, что за нами наблюдает Боггет, но он стоял очень далеко, и выражения его лица я различить не мог. В широко распахнутых воротах стояло трое стражников во главе с капитаном. Рядом с ними находился комендант, и мне показалось, что за минуту до нашего появления стражники намеревались пройти на территорию училища. Я было решил, что они здесь по распоряжению Канцелярии или Ордена и просто ждут нас, как они преградили нам путь.

— Капитан городской стражи Грон Дейлав, — бодро представился старший стражник. — Прибыл для задержания студента выпускного курса Сеймора Коулфа. Сеймор Коулф подозревается в совершении убийства с отягчающими обстоятельствами.

Надо было видеть лица адептов Ордена и посланников Канцелярии в эту минуту. Как выразительно они вытянулись от удивления! Я так залюбовался ими, что до меня не сразу дошло, что речь идет обо мне.

— Но, позвольте!.. — опомнился первым один из адептов.

То, что было потом, было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Адепты Ордена и посланники Канцелярии пытались втолковать городским стражникам, держащим наперевес алебарды, что студент Сеймор Коулф никак не может быть передан им. Но капитан Грон Дейлав, имевший письменный ордер на мой арест, был непримирим и не желал ни на шаг отступать от устава, предписывающего четкое выполнение полученного приказа. Видимо, это было его жизненное кредо, иначе он не был бы капитаном.

В конце концов компромисс все же был достигнут, и меня препроводили сначала в расположение стражи, а потом сразу же в тюрьму, но не в обычную, городскую, а в ту, что находилась на окраине, — в обнесенную стеной короткую широкую каменную башню, казавшуюся издалека вбитой в землю ударом чьей-то гигантской ладони. К ее основанию жались пристройки, в которых горел свет. Явившиеся за мной в училище представители Ордена и Канцелярии, на какое-то время оставившие меня под присмотром городской стражи, уже ждали внутри: я понял это по экипажам, стоявшим во дворе тюрьмы. Хорошо отдохнувший за день, я бодро шагал вперед. Наверное, мой мозг, опасаясь за свое здоровье, отключил какую-то важную функцию, и я в определенный момент перестал воспринимать происходящее с должной серьезностью и глубиной. Я шел, ничего не страшась и ничему не удивляясь.

Следующие несколько часов я провел в небольшой комнатке с низким потолком, где мне пришлось очень много говорить. Под скрип писчих перьев я снова рассказывал свою историю, прерываясь, чтобы ответить на вопросы, которыми меня бесконечно перебивали, и отвлекаясь на подробности. Представителям стражи, Ордена и Канцелярии, допрашивавшим меня вместе, я рассказал гораздо больше, чем Боггету. Пришлось начать с той ночи, когда мы с Ридой охотились и убили тварь с двумя сердцами, потому что я обвинялся в убийстве Джеффри Миракла, который был найден мертвым прямо в своей лавке. Смерть наступила в результате отравления наперстянкой. А так как сам Миракл перепутать препарат или дозировку никак не мог, смерть его сочли не естественной. При этом довольно быстро выяснилось, что молодые люди из училища, парень и девушка, приходили к нему днем, а потом парень приходил вечером. Меня подозревали в том, что я убил Миракла с целью скрыть что-то — возможно, другое преступление.

Не знаю, поверили ли мне, когда я рассказал про второе сердце, но я был честен. Умолчал я только о Кифе. Во-первых, толком я рассказать о нем ничего не мог: слишком уж странным было его поведение. А во-вторых, то, что он мне наговорил, — теперь я явственно понимал это — могло быть просто выдумкой, созданной специально для простачка вроде меня, и пересказывать все это я попросту не решился. Соврать напрямую я не мог, ложь была бы тут же изобличена теми, кто меня допрашивал. Поэтому мне пришлось просто скрыть часть информации. Нашлись свидетели, видевшие, как я входил в общежитие и даже поднимался в нашу с Ридой комнату перед самым взрывом, и Орден обвинял меня в использовании магии в целях личного спасения. В качестве мага я не был зарегистрирован, а значит, все это время, тайно владея магией, я нарушал государственный закон. Не упоминая о Кифе, я просто настаивал на том, что покинул здание до взрыва — только это почему-то осталось незамеченным.

Что же касается всего, что произошло дальше, я был откровенен совершенно. Я рассказал и о приказе, который услышал, и о попытке вызвать стражу, и, к неудовольствию присутствующих членов Канцелярии, о событиях в особняке канцлера. Меня обвиняли в содействии участникам заговора против Его величества, но тут я ничего не мог пояснить, даже если бы захотел. Повязку с моей руки давно сняли, невидимое для меня заклятье рассмотрели тщательно и не один раз, но ни прочесть его, ни снять, вероятно, не сумели, и в конце концов оставили в покое. Я даже снова перемотал запястье — мне так было спокойнее.

На допросе я провел большую часть ночи. Я так устал, что, когда меня отводили в камеру, едва держался на ногах, словно проштрафился в бестиариуме и Боггет устроил мне одно из своих знаменитых дополнительных занятий. Камера моя представляла собой мрачную унылую одиночку с единственным окном у самого потолка, забранным толстыми прутьями, за которыми стояла бархатистая темень. Решетка за моей спиной закрылась с долгим, леденящим душу скрипом; тюремщики, переговариваясь, удалились, а я все стоял, пошатываясь, в крошечной каменной коробке и пытался понять, что меня ждет дальше. Меня трясло, и в голову ничего не приходило, да и не могло прийти — после допроса, длившегося столько часов, от мыслей остались одни ошметки.

Кое-как я добрался до нар, сел, потом, туго ворочая деревенеющее тело, улегся. Перебирая в памяти вопросы, которые мне задавали, и свои ответы, я старался увериться в том, что все говорил правильно. Но ясности в происходящее это все равно не вносило. «Ладно. Доживем до утра, а там посмотрим, что будет дальше», — уговорил я себя наконец и, поворочавшись на голых досках, уснул.

Утром наступившего дня, равно как и в последующие несколько дней, ничего яснее не стало. Ко мне приходили еще несколько раз — уточняли что-то, задавали новые вопросы. Стража, Орден и Канцелярия делали это попеременно, как будто бы опасаясь того, что их конкуренты могут узнать что-то, что даст им преимущество, хотя я при всем желании не мог себе представить, какие отношения на самом деле были выстроены между этими мощными организациями. Обидным было то, что мне отказывали в информации: все мои попытки выяснить, кого мы с Арси спасли той ночью и что происходит теперь, прерывались быстро и безоговорочно.

В остальном же мое пребывание в заключении было вполне терпимым. При свете дня камера оказалась не такой уж и мрачной, а главное, здесь было сухо, не холодно и кормили сносно — конечно, не чета Ридиной готовке, но и не хуже кухни в училище. Я посмеивался про себя: видимо, если заключенных магов еще и кормить плохо, они станут по-настоящему опасны. Я, конечно, никаким магом не был, но меня не выпускали, и большую часть времени я лежал на нарах или болтался по камере, как дурной маятник в свихнувшихся часах. От скуки и для поддержания тонуса я делал несложные физические упражнения. Первые несколько дней я боялся, что ко мне кто-нибудь придет. Приятелей из училища наверняка не пустят, а вот отца — вполне возможно. Но время шло, а ко мне никто не приходил, и — забавно — в какой-то момент я понял, что буду рад видеть даже его. Однако случилось кое-что лучшее, на что я не мог даже надеяться. Пришла Рида.

Я услышал ее голос и торопливые шаги задолго до того, как увидел ее, и у меня захолонуло сердце. Рида, это была Рида!.. Я вскочил, машинально вцепился в решетку, едва сдерживаясь от того, чтобы закричать. Я знал, что могу все испортить. Между тем ее шаги звучали все отчетливей.

— …Не обязана ничего объяснять… Сэм!

— Рида!..

Она бросилась к решетке, и мы на мгновение крепко обнялись.

— А ну, разойтись! — прикрикнул тюремщик, и я тут же получил сильный тычок дубинки в плечо. Меня отбросило назад, в камеру.

— Сэм! — взвизгнула Рида, вцепившись в решетку, и, обернувшись, гневно взглянула на тюремщика: — Не смейте так с ним обращаться!

— Ладно, ладно! — отозвался тюремщик и щербато ухмыльнулся. — Воркуйте, голубки, у вас десять минут.

Рида повернулась ко мне. В глазах ее была тревога. Я придвинулся к разделявшей нас решетке, но не отважился снова обнять Риду, хотя мне этого хотелось больше всего на свете.

— Как ты, Сэм? Тебя не бьют? Кормят нормально? Сэм, как же я волновалась за тебя… — Она прислонилась головой к толстому пруту решетки. Я покосился в сторону тюремщика и все же решился — накрыл ее пальцы своими ладонями. Руки у Риды дрожали.

— Я в порядке, Рида. Все хорошо. Я люблю тебя. Рида… Я знаю, почему ты ушла.

Она подняла голову и посмотрела на меня. Глаза ее были влажными. Я остро почувствовал свою вину — Рида не должна была плакать из-за меня! — и в то же время было приятно, потому что она готова была из-за меня разреветься.

— Ты ненавидишь меня? — спросила она.

— Нет. Нет, что ты… Я все понимаю. Я… мне рассказали.

Во взгляде Риды мелькнуло удивление.

— Я тебе потом все расскажу, не сейчас, — я снова покосился на тюремщика. Тот делал вид, что не прислушивается к нашему разговору, но я ему не поверил. — Расскажи мне лучше, что творится в городе. Я ничего не знаю. Что с Арси и…

— Арси пропал. Тот человек, которого вы спасли, — тоже. Я слышала, что наутро его отвезли в госпиталь, а там он исчез, как в воду канул. Господин Риввейн под стражей. Он обвиняется в государственной измене. В городе была облава, но подробностей я не знаю.

— А Селейна? С ней все в порядке? Просто в ту ночь…

Я не договорил, Рида замялась тоже. Тюремщик тут же встрепенулся.

— Эй, если вы закончили, давай, красавица, на выход!

— Еще нет! — выкрикнула Рида. Мне показалось, с ее дикцией было что-то не так — я и до этого слышал в ее голосе какие-то непривычные нотки, но на этот раз они прозвучали довольно явственно. Рида тем временем торопливо заговорила: — Гилмур убит. Лавка сожжена дотла, среди обломков нашли его обгорелое тело. Селейна пропала. Их с Арси ищет и стража, и Канцелярия, но где они, никто не знает.

Я стоял ошеломленный. Селейна… Господин Гилмур… Во что же такое я их втянул?!.

— Все, голубки, время истекло! — скомандовал тюремщик. Рида воровато оглянулась на него.

— Береги себя! Я тебя люблю! — прошептала она и прижалась губами к моим губам. Поцелуй длился всего несколько секунд — но за это время Рида успела протолкнуть мне в рот что-то маленькое, гладкое. От неожиданности я чуть не поперхнулся.

— Все, все! — подгонял нас тюремщик.

Рида отступила от решетки.

— Береги себя! — выкрикнула она напоследок. Из речи ее исчезли все дефекты. Провожая ее взглядом, я восхищался ее смелости и находчивости. Я осторожно трогал языком непонятный предмет и удивлялся тому, как Рида вообще могла говорить с этой штукой во рту.

Оставшись в одиночестве, я выждал какое-то время, чтобы убедиться в том, что тюремщик не вернется, и вынул изо рта подарок Риды. У меня на ладони оказался гладкий черный камушек в белых прожилках, похожий на маленькое яйцо. Его влажная поверхность была полупрозрачной, но, высыхая, становилась матовой. Я понятия не имел, зачем Рида оставила его мне и что я должен был с ним делать. Но я доверял своей любимой и верной напарнице и пока просто спрятал камень.

После того как Рида ушла, я еще долго не мог прийти в себя. Арси пропал? Да куда ему деваться-то было, он же совсем ребенок. Селейна… Господин Гилмур… Пытаясь спасти незнакомого человека, я навлек на их дом страшную беду. Тот всадник — он был совсем не простым, следовало дважды подумать, прежде чем бросаться ему на помощь. Но я не мог поступить иначе, и случилось то, что случилось. Тот человек — кстати говоря, лицо его мне показалось странновато-знакомым… Он ведь не был магом, я в этом уверен. Он использовал чужую, заемную магию, заключенную в артефакты. Как и те, кто за ним приходил… Может, это они вернулись? Всадник ведь тоже пропал… Как это все связано с Риввейном и связано ли вообще, не стоит и гадать — я ведь почти ничего не знаю. Но все эти события… ужасно. Ужасно то, что я — я! — оказавшись невольным их участником, теперь не мог ни на что повлиять. А вдруг Рида в опасности? Она ведь связана со мной…

Так я думал, теряясь в догадках и изнывая от своей беспомощности. И вдруг странно-холодная, расчетливая мысль пришла мне в голову. А что если я на самом деле заключен под стражу не для того, чтобы быть привлеченным к суду по целому списку обвинений, а для того, чтобы меня в любой момент можно было защитить? Вдруг я что-то знаю, сам о том не подозревая? Я ведь, как минимум, могу опознать того полночного всадника, и я единственный, кто его видел и до сих пор жив и не исчез. А еще у меня на руке эта странная вещь… Я машинально потер запястье — и вдруг почувствовал, что под повязкой образовалось нечто твердое. Торопливо размотав ткань, я увидел металлический браслет, покрытый мелкой гравировкой. Вес его почти не ощущался, гравировка будто бы рябила, но разглядеть ее все же было можно. Она представляла собой пляшущие строчки причудливых символов.

Не сложно было догадаться, что на браслет нанесено послание. Вот только прочесть его я не мог, и все это ситуацию ничуть не проясняло — скорее, наоборот, запутывало еще сильнее. Но как получилось, что я сумел увидеть заклятье и даже разглядеть эти симовлы? Не мог же я за несколько суток пребывания в тюрьме для магов превратиться в одного из них — на радость Ордену высших искусств… Камень. Все дело в камне! Том самом, который мне передала Рида. Я торопливо отыскал его, зажал в ладони. Точно, все дело было в нем: символы на браслете перестали рябить, и сам он потяжелел, словно действительно был изготовлен из металла. Теперь, знай я тайный язык, на котором была сделана надпись, мог бы без труда ее прочесть. Но языка я не знал и, как я ни крутил камень, надпись не изменялась. Что делать дальше, я не знал, так что я спрятал браслет под тряпицу, а камень засунул в щель в кладке стены.

За неимением ключа Рида, умница, подобрала к заклинанию отмычку. Узнала она обо всем, вероятно, с помощью своей тетки и ее связей. Вот только зачем она это сделала? Если разобраться, мне лучше было не знать, что на браслете что-то начертано. Или все-таки мне следовало узнать это? Ну, теперь я знаю — вот только что я могу сделать?.. Не понимаю, не понимаю… Я крутил в голове ситуацию и так, и этак. Получалось, единственное, что я мог сделать, — это передать зашифрованный текст. Вот только кому? Ясно, что не тем, кто меня допрашивал. Значит, в ближайшее время мне стоит ожидать весточки или даже гонца от Риды — или от того, кто ее ко мне направил… Стоп! Конечно, было глупым предположить, что ей разрешили свидание со мной просто так. Учитывая то, что она близкая родственница Риввейна, и то, сколько всего мне вменялось в вину, это просто не возможно — как только это раньше не пришло мне в голову? Конечно, все было подстроено. Но знала ли об этом сама Рида?..

Я зарычал вслух и принялся яростно растирать лицо ладонями. До чего же меня раздражали эти нелепые игры! Никогда не интересовался ни политикой, ни интригами высшего света, учился себе и учился, собирался ведьмачеством на жизнь зарабатывать, ни о чем другом даже не помышлял. И вот — нате, пожалуйста… Расхлебывай это все теперь… И ладно бы эта история была моей единственной проблемой — так нет же…

Смеркалось. Небо за окном из голубого превращалось в сиреневое, потом по нему поползли оранжевые сполохи. Принесли ужин — спасибо, я всегда отличался хорошим аппетитом, даже аховое мое положение не мешало мне испытывать чувство голода. А после ужина произошло то, чего я ожидал.

Я лежал на нарах, уставившись в потолок. Вдруг в углу камеры послышалось шуршание, и я вздрогнул — для начала того самого было еще рано, да и не начиналось оно никогда так. Приподнявшись, я увидел крысу, которая перебежками двигалась вдоль стены. Остановившись, она повернула клинышек своей головки и уставилась на меня. А потом вдруг перебежала камеру и столбиком застыла около моих нар.

Я сел, опустил ноги на пол. Гостья моя была самой обыкновенной крысой. За исключением того, что обычные крысы не носят воротнички.

Наклонившись, я протянул руку, и крыса резво вскарабкалась по ней. Взяв попискивающую зверушку в руки, я увидел, что на ней и в самом деле был воротник, а точнее меховая накидка из такой же, как у самой хвостатой модницы, серой шкурки. Когда крыса двигалась, воротник совсем не бросался в глаза. Я аккуратно отвязал его и обнаружил, что подкладка представляет собой тонкую, чистую, свернутую в несколько раз бумагу. К ней прилагался крошечный грифель. Я усадил гостью на свою постель, достал камень, зажал его в руке и, скорчившись над листком, принялся скрупулезно перерисовывать символы с браслета. Нанося их на бумагу, я надеялся, что тот, кто отправил ко мне крысу, знал, что делал, и не был врагом ни мне, ни Риде. Закончив, я привязал воротничок на место, отпустил крысу, растоптал остаток грифеля, тщательно стер с пальцев серебристо-серый налет и снова улегся на нары. Как ни странно, на душе у меня вдруг стало очень спокойно — словно я наконец принял решение, мучившее меня много дней. И я бы, наверное, в ту ночь уснул сном невинного младенца — если бы не то, что творилось в тюрьме по ночам.

Я услышал эти звуки на вторую ночь моего пребывания в камере. Первая прошла, в основном, в допросной, и после я слишком устал, чтобы обратить внимание на тихий шелест, сочившийся сквозь камни. А вот на следующую ночь я смог насладиться им в полной мере. Звук был тихий, сухой, как будто бы камни башни с наступлением темноты притирались друг к другу, шепотом спрашивая, не против ли их соседи того, что они здесь находятся. Шелест, шуршание, это бессловесное перешептывание отчетливей слышалось около стыков камней, струилось по коридору. Оно могло надолго стихнуть, но потом резко возникнуть снова, словно один камень ненароком прищемил бок другого. Личной угрозы я в этих звуках не чувствовал, но спать спокойно они все-таки не давали. Я не знал — может быть, здесь так было всегда, и мне не о чем было беспокоиться. Ведь башня, которая теперь служила тюрьмой для магов, сама была магической: поговаривали, что она способна поглощать магию, подавлять ее, а ее стены сделаны из плоти древних каменных гигантов. Говорили также, что она когда-то служила убежищем какому-то могущественному магу, кости которого до сих пор покоятся в подземелье тюрьмы, — но мало ли сказок рассказывают. По мне это было обычное старое строение из желтовато-серого камня, совсем небольшое по нынешним меркам (таких камер, как моя, здесь едва ли умещался десяток). Вот только шорохи эти и перешептывания…

Сегодняшней ночью звуки были более отчетливыми. Поначалу я думал, что мне это просто кажется: я был взбудоражен визитом Риды и новостями, которые она принесла. Но к полуночи я понял, что все совсем не так. Звуки стали гораздо более явственными, чем в предыдущие ночи, и, прислушавшись, я понял, что, наверное, мог бы даже различить слова — если бы они произносились на знакомом мне языке. Но это было еще не все. Приложив руку к стене, я почувствовал, что она подрагивает. Мне стало не по себе: я словно находился в трепещущем чреве живого существа, которое очень долго спало и теперь просыпалось. Довольно скоро вибрация исчезла, но потом возобновилась снова, и вдруг всю башню резко тряхнуло — и из сводчатого потолка на пол моей камеры с громким стуком рухнул камень.

Я подскочил на нарах. Камень был не очень большой, но, упади он на мою голову, мои мозги уже украшали бы здешний невзрачный интерьер. Оглядывая потолок, оставшуюся в нем ямку, напоминающую дыру от выпавшего зуба, я отполз в угол и подумал о том, что неплохо было бы позвать на помощь. Пусть меня переведут в другую камеру: хотелось бы уцелеть, если потолок продолжит рушиться. Впрочем, вибрации, как и странный шорох, уже стихли… Зато в коридоре послышался шелест тихих, вкрадчивых шагов, и еще до того, как я засомневался в собственном зрении, кое-кто знакомый улыбнулся мне и произнес:

— О, привет! А ты что здесь делаешь?

Вопрос был такой нелепый, что я даже не рассердился.

— Здравствуй, Киф. Я тут под стражей сижу. А ты какими судьбами?

Магик сунул руки в карманы.

— То существо, о котором я тебе рассказывал, — помнишь? Оно где-то здесь. Вот только я понять не могу, где. Ты ничего странного не замечал?

Я невольно посмотрел на камень, вывалившийся из потолка моей камеры. Он безмятежно лежал на полу, словно не имел к происходящему никакого отношения.

— Не знаю, насколько странно то, что здесь происходит, Киф. Может, для этого места все вполне естественно.

— Ты о шорохах и других звуках? Нет, этого быть не должно. И башня должна стоять крепко. Здесь может быть опасно. Думаю, тебе лучше уйти отсюда.

Я усмехнулся — ну да, конечно, почему бы просто не уйти из-под стражи… И тут меня осенило.

— Постой, Киф! А ты как здесь оказался? Как прошел мимо тюремщиков?

— А, да у них там своих забот хватает, — он коротко оглянулся назад. — Ладно, пойду я. Еще увидимся!

И он скрылся в темноте коридора. Вскоре по его следам торопливо пробряцало трое стражников: один магик и двое сопровождающих. Но я даже не шелохнулся, чтобы окликнуть их и попросить перевести меня в другую камеру, и они не стали меня беспокоить. Башня угомонилась, я уснул и проспал до самого утра. А утром похлебка, которую мне принесли на завтрак в простой глиняной миске, начала странно подрагивать прямо у меня в руках.

Я поставил миску на пол. Так и есть: пол слабо, но ритмично вздрагивал. Что-то за стеной хрустнуло, по стене поползла длинная извилистая трещина. Я кинулся к решетке, чтобы позвать на помощь, и тут же услышал, как в глубине коридора, в стороне допросной, что-то рухнуло и послышались крики. Я тоже закричал. Мне стало не на шутку страшно: я оказался в ловушке и мог быть попросту раздавлен. Между тем пол у меня под ногами ходил ходуном, грозя вспучиться, словно оттуда, снизу, прорывалось что-то огромное.

Я закричал снова, но меня, видимо, никто не слышал. Со стен и потолка валилась каменная крошка, камни вываливались из кладки и рушились о пол, осыпая все вокруг осколками. В воздух поднялась желто-серая взвесь. В глубине башни перекликались голоса и раздавался шум. К ним примешивался какой-то странный то ли гул, то ли рев, источник которого я никак не мог угадать. До меня же никому не было дела. Киф был удручающе прав, когда ночью накануне сказал, что мне нужно выбираться отсюда. Жаль только, он не подсказал как.

Я потряс решетку — нет, она, загнанная глубоко в камень, стояла намертво. Тогда я кинулся к окну, по пути увернувшись от еще одного камня, выпавшего из потолка. Нет, оконная решетка тоже была поставлена на совесть: я рванул ее, чувствуя, что впадаю в панику… Без толку. Но вдруг башню тряхнуло так, что я оказался на полу. Внешняя стена раскололась. Лучи света прорезали взвесь, заигравшую бриллиантовым блеском, а потом кусок стены вместе с окном и оконной решеткой попросту отвалился. Я вскочил и рванулся к образовавшемуся проему. Вовремя — мою камеру завалил обрушившийся потолок. Ухватившись за огрызок стены, я едва удержался на самом краю пролома.

Моим глазам открылось престранное зрелище. Двор башни был испещрен длинным бороздами, словно тюрьма шевелила под землей своими каменными корнями и пыталась вытащить их наружу. Повсюду валялись камни и обломки стен, в воздухе стояла удушливая пыль. Тюремная стража, перекликаясь, эвакуировалась, прихватив с собой заключенных, находившихся в тюрьме вместе со мной. Те то и дело пытались сбежать, возникла паника и сумятица. Несколько магов, входивших в состав тюремной стражи, ничем не могли помочь — они были очень заняты другим делом. Они… Как бы выразиться?.. Пытались образумить башню. Накидывая на нее сети из хитро сплетенных заклинаний, поражая молниями то здесь, то там, они изо всех сил старались заставить ее стоять на месте. А башня шаталась и ревела, как раненое животное. У меня было чувство, что я стою на палубе корабля, попавшего в шторм. И с этого обреченного судна нужно было убираться.

Моя камера находилась на высоте третьего этажа — невысоко, но не спрыгнешь. Я подумал о том, что мог бы спуститься по стене, и уже начал примериваться к тому, как бы половчее зацепиться за ближайший уступ, как вдруг среди фигурок, метавшихся во дворе, заметил знакомый черный силуэт. Киф был там, и с удивлением я понял, что он пытается помешать магам. Один из них, что-то крикнув остальным, ринулся на Кифа, обнажив легкий короткий меч. Киф мгновенно выхватил из ножен рапиру, блеснувшую в пыли тонким серебряным лучом. Началась настоящая схватка.

Башню тряхнуло снова — казалось, в ее утробе бушевал запертый гром, — и я едва устоял на месте. Если я хотел остаться в живых, мне следовало начать спускаться немедленно.

Под оглушающий грохот рушащихся стен и перекрытий я ухватился за примеченный уступ и стал спускаться. Вцепившись в стену, я прижался к ней — и вдруг отчетливо понял, что она действительно живая, хотя и не вся: живые камни, из которых она была сложена, были разрежены другими, мертвыми камнями, но все равно сохранили между собой связь. И сейчас это разъятое, но сохранившее себя существо никак не могло соединиться в целое и рычало, ревело от боли и гнева. На мгновение я будто бы слился с ним — и почувствовал, как ему больно, обидно, страшно… А потом башню сильно тряхнуло, и я полетел вниз.

— Нет! Нет, нет, нет, НЕТ!!! — в тот же миг отчаянно закричал Киф.

Краем глаза я заметил, что один из магов отводит укороченный сияющий клеймор, чтобы нанести колющий удар в один из камней у самого основания башни. Киф, ранив одного из своих противников и пытаясь обойти другого, ринулся к нему, но было поздно: меч мягко, как нож в масло, вошел в камень. Башня взревела, встала на дыбы — и стала медленно осыпаться. Медленно — мне так показалось, потому что сам я все еще, кажется, падал. И в тот момент, когда рухнул спиной на землю двора, увидел, как, закрывая собой небо и весь мир, на меня несется огромный кусок стены.

— Ки-иф! — закричал я, что было сил, и тут же понял, что он не услышит, а если и услышит — не успеет…

Мне снова показалось, что я лечу. На этот раз я не терял сознания и, хотя и был слегка оглушен, открыл глаза еще в полете. Киф был здесь: схватив в охапку, он нес меня куда-то. Мы летели над городом, но не в воздухе как будто бы, а в сизо-серебрящемся эфире, пронизанном солнечным светом, и движения ветра, легкие и приятные, ощущались совсем слабо. Не думаю, чтобы кто-то из людей внизу мог нас видеть.

— Спасибо, Киф… Я уже дважды должен тебе, да?

Я почувствовал мягкий толчок — это Киф ступил на что-то твердое и отпустил меня. Я не удержался на ногах и осел.

— Типа того, — ответил Киф. — Но не переживай, мне не сложно.

Сизое марево рассеялось, и я понял, что находимся мы — ну, разумеется! — на крыше храма. Она была теплой, хорошо прогретой солнцем, сияющим на ясном небе. Только где-то у самого горизонта низко-низко стояло крошечное серое облачко. Нетрудно было догадаться, что это еще не осевшая каменная пыль над руинами тюремной башни.

— Все равно спасибо, — я осторожно поднялся на ноги. — То существо… Оно пыталось воплотиться в камне, да?

Киф кивнул.

— Я подозреваю, что башня была частично сделана из тел каких-то магических созданий, убитых или давно умерших. Но кого-то из них, наверное, можно было воскресить… Хотя, это уже не важно. Я не успел помешать магам, сердце снова уничтожено. Придется ждать следующего раза.

— Говорят, башня была сделана из плоти древних каменных гигантов.

— Да, то существо вполне могло польститься на что-то подобное… Но какой теперь толк в этом? Эх…

Вздохнув, Киф сел прямо на крышу. Выглядел он раздосадованным. Я примостился рядом. Все было как в прошлый раз, только сидели мы на крыше храма среди бела дня и еды у нас с собой не было. Я поймал себя на том, что пытаюсь отыскать в открывающейся перед нами панораме города черный остов общежития. Но его видно не было.

— Что ты теперь собираешься делать? — спросил я. — Снова ждать?

— Да.

— А проклятие? Оно ведь опять появилось, так?

Киф поморщился.

— Пусть маги с этим разбираются. Сами виноваты.

Мы немного помолчали. Потом я набрался решимости и спросил:

— Слушай, Киф. А это ты убил скупщика? Ну, того самого…

— Нет, — ответил Киф. — Когда я пришел, он был уже мертв. Я счел, что у него стало плохо с сердцем. А что?

— Он был отравлен. Или сам отравился, случайно. Меня обвиняют в его убийстве.

Магик невесело усмехнулся.

— Ну, учитывая все обстоятельства, тебе будет сложновато доказать, что ты не виновен. Ты из-за этого в тюрьме оказался?

— Если бы только из-за этого… После того как мы с тобой расстались в ту ночь, много всего произошло. А после сегодняшнего я даже не знаю, сдаться страже или все-таки спрятаться.

Магик пожал плечами.

— Я бы спрятался. Но я просто не выношу маленьких запертых помещений, — он запрокинул голову, прищурился на солнце. — Мне нравится, когда высоко и много воздуха.

Я усмехнулся.

— Я заметил… Слушай, Киф, а откуда ты вообще взялся?

— В каком смысле — откуда?

— Ты ведь не из местных магов, верно.

Киф улыбнулся.

— Ты бы меня еще о происхождении Вселенной спросил… Так хочешь это знать?

— Ага.

Киф потянулся, лег на крышу, положил руки под голову.

— Ладно, я расскажу тебе, — сказал он. — Раз уж мы так часто видимся. Как тебя, кстати, зовут?

— Сэм.

— Ну, слушай, Сэм. Далеко-далеко отсюда есть одно место. По сути, это не место даже, а много разных мест. Как мир… Но не мир. Это место больше любого мира и меньше одновременно. Кроме того, оно не обладает качествами мира — например, цельностью или единообразием, и законы там действуют другие. Но это долго объяснять. А живут в этом месте разные существа, хищные и не очень. Много, много разных существ. В одном мире они никогда бы не ужились. Да и там не очень-то уживаются: нападают друг на друга. Но не переводятся. И некоторые очень опасны. Вообще, это страшное, недоброе место. Но там… интересно. Есть магия, много разных рас помимо человеческой, можно добыть простое или волшебное оружие, обнаружить и исследовать что-нибудь необычное… Если постараться, в это место можно попасть. Точнее, пропасть в него можно — так у нас говорят. Пропасть из любого мира…

— Постой, — не выдержав, перебил его я. — Ты умеешь ходить между мирами? Так это все-таки возможно?

Киф скосил на меня глаза.

— А ваши маги говорят, что нет?

— Наши маги… — я задумался. Как нам объясняли, существует, помимо нашего мира, только астрал, или как его там — что-то вроде тонкого плана, из которого маги могу вызывать всякие духовные сущности. Но туда даже им вход будто бы запрещен… И тут до меня дошло: «ваши маги» — все время говорит Киф. «Ваши»… На меня как будто кипятком плеснуло. Я вскочил. — Киф! Ты что, из другого мира?

Магик блаженно улыбнулся. Ветер трепал его косую челку.

— Типа того, — ответил он.

Я снова сел. Я общаюсь с существом из другого мира. Вот так запросто, сидя на крыше Главного городского храма. Мы вместе ели тут цыпленка и пили вино из одной бутылки… Да легче поверить, что все это сон. Нет, конечно, все, что он говорил в прошлый раз и говорит сейчас, может оказаться ложью, рассчитанной на легковерного остолопа вроде меня. Но если хоть на секунду допустить, что он говорит правду, — говорит, словно иголочкой отковыривает кусочки от каменной стены моего представления о мире, — то очень скоро от этой стены камня на камне не останется.

— В том месте помимо прочих обитают особенные существа, — как ни в чем не бывало продолжал мой собеседник. — Они вроде магов. Но не маги. Не совсем маги… или не только маги… В общем, не важно. Дело в том, что они сильные и много чего умеют. Но, как все сущее, они смертны. И иногда они умирают… Погибают, например, в неравной битве с какой-нибудь тварюшкой или другим таким же существом. Их называют «хиро». Их особая природа позволяет им возродиться, но в том месте сделать это невозможно. Не спрашивай почему, просто это так. Однако их дух может отыскать какой-нибудь мир, а в нем существо, и поселиться в нем, а потом постепенно обратить это существо в себя. Это, помимо всего прочего, позволяет наследовать некоторые физические особенности нового тела. Поэтому лучше всего для возрождения использовать какого-нибудь монстра. В месте, где постоянно нужно выживать, физические способности его тела могут оказаться очень ценными. А миры, где люди активно используют магию и есть много опасных существ, появившихся из-за этого, подходят для поиска нового тела лучше всего. Когда обращение закончено, можно вернуться назад.

— То место, о котором ты говоришь… Ты ведь тоже оттуда пришел? Как оно называется?

Магик пожал плечами.

— Да никак не зазывается. Место и все. Но я слышал, его называют Безмирьем.

— Безмирье… — повторил я. На вкус слово было гладкое, как леденец. Но погладь его языком — и, как у леденца, появятся острые края.

— Можно тебя еще кое о чем спросить, Киф? Насколько я понял, ты хочешь найти то существо… Что ты будешь делать потом? Убьешь его?

Киф удивленно вскинул брови.

— Нет, что ты! Наоборот. Я должен проследить за тем, чтобы он успешно перевоплотился. Как показывает опыт, местные охотники на подходящих чудовищ не дремлют, да и маги знаю свою работу. Так что я постараюсь защитить его, пока он уязвим. А потом мы вместе покинем этот мир.

Хотя моей вины в произошедшем не было, мне стало неловко.

— Он твой друг, да? — догадался я.

— Да. Но пока он в форме духа, мне сложно отыскать его. Иногда до меня доносится эхо его мыслей, но оно едва слышно, а сам я ничего не могу сказать ему. Надеюсь, скоро он найдет новое тело.

— А сколько обычно времени проходит между такими воплощениями?

Киф пожал плечами.

— По-разному бывает. От нескольких часов до нескольких дней, иногда пара недель уйти может. Многое зависит от того, как скоро духу удастся найти подходящую оболочку. Знаешь, не в каждое чудовище можно втиснуться. Иногда даже магическое создание не подходит. А тот товарищ, насколько я его знаю, задался идеей найти самого монструозного монстра, чертов хардкорщик…

Я все еще чувствовал свою вину. И мне хотелось как-то помочь Кифу — меня не останавливала даже мысль о том, что я по сравнению с существом из другого мира, обладающим такими способностями, просто пыль, прах. Но прежде, чем я успел открыть рот и сказать какую-то глупость, послышались легкие шаги. Вывернув шею, Киф посмотрел назад, в сторону гребня крыши, за которым поднимались барабаны и башенки, украшающие храм. Я обернулся тоже. На гребне стояла рослая девушка, одетая… хм, слово «одетая» несколько не подходило к ситуации.

— С кем это ты тут болтаешь? — спросила девушка.

— Это Сэм, — ответил Киф. Он поднялся, отряхнулся. — Знакомься, Сэм, это Нора.

— Привет! — Нора помахала мне рукой. Это была смуглокожая девушка с роскошной копной вьющихся каштановых волос. Она была одета (я все-таки решусь на это слово) в короткую белую шелковую сорочку с тонкими лямками на плечах. Складки ткани, оканчивающейся гораздо выше очень красивых коленей, колыхало ветром. На правой лодыжке Норы поблескивал бронзовый браслет изящной работы. Девушка была босиком.

— Киф, я так понимаю, в этот раз снова ничего не получилось? — спросила она.

Киф кивнул.

— Я не сумел его защитить, Нора.

— Ладно, ничего страшного. Подождем еще немного. В конце концов, он справится… Хотите перекусить? Пойдемте, я принесла кое-что.

И она, сойдя с гребня крыши, скрылась из вида.

— Пойдем, — позвал меня Киф.

Глава 4 Воспоминания

Считается ли это побегом, если ты сбежал из развалившейся тюрьмы? Если учесть, что стража пыталась удержать некоторых заключенных, то да. Следовало ли мне после всего произошедшего сдаться властям, чтобы они меня посадили еще куда-нибудь? Скорее да, чем нет. Собирался ли я поступить так? Нет. Хватит с меня, — так я решил. В тюрьме я уже побывал, волею судеб ничем хорошим это для тюрьмы не кончилось. Кто знает, может, Орден и это запишет на мой счет. С него станется.

Пара часов, проведенных в компании Кифа и Норы, придали мне уверенности в себе. Эти ребята устроились на крыше удивительным образом: перебравшись через гребень, я увидел маленький лагерь, полностью скрытый от посторонних глаз. На слое мха и дерна, наросшего на кровле храма за многие десятилетия (здесь даже росли тоненькие деревья высотой в мой рост) была поставлена палатка, расстелен плед. Рядом лежала какая-то утварь, а на веревке, натянутой между одной их храмовых башенок и деревцем, задорно трепыхалась свежевыстиранная одежда. В большой чугунной плошке бездымно тлели угли, среди них стоял забавный металлический чайничек.

Пройдясь босиком по мху, Нора уселась на плед перед плошкой, пошевелила угли веточкой, обгоревшей на конце. Я старался не смущаться из-за ее вида, поскольку ее саму он явно не смущал: Нора двигалась естественно и грациозно, с той обманчивой мягкостью, с которой двигаются хищники. Ну а если кошка или, скажем, волчица не обременяет себя необходимостью одеваться, то Норе-то это зачем? Правда, окончательно справиться со смущением мне все-таки не удалось. Дело в том, что до этого дня я видел обнаженной всего одну девушку — Риду, и она была совершенно не похожа на Нору. У Риды было нежное, хоть и натренированное, но все-таки девичье тело. У Норы под кожей перекатывались мышцы, и это здорово сбивало с толку.

В отличие от меня, Киф не смущался совершенно. Он деловито поинтересовался, что на обед, и выразил бурный восторг по поводу холодного мясного рулета и сырных лепешек. Мы поели, запивая еду горячим сладким чаем, после чего Киф перебрался на прогретый солнцем подъем, ведущий к гребню крыши, и снова разлегся. Я устроился рядом.

— Слушай, Киф, а ты тут частенько так отдыхаешь?

— Ну да. А что?

— Просто интересно. Как получается, что у тебя кожа не загорает? И почему служители храма вас до сих пор не заметили? Вы же у них, можно сказать, над головой ходите.

— А… Ну, кожа у меня вообще не загорает. А жрецы с храмовой прислугой и послушниками — какое им дело? Нас ведь не видно, не слышно. Между внутренними помещениями храма и крышей большой чердак. На нем птицы живут и от дождя можно прятаться.

— А почему вы вообще здесь поселились?

— Да там, внизу, пыльно, шумно, люди повсюду. А здесь хорошо: солнышко, свежий воздух, прекрасная панорама…

— …И энергетический контур храма скрывает наше присутствие, — закончила за него Нора. Она подошла, но садиться не стала. В руке у нее была жестяная кружка с горячим чаем, и она пила его крохотными глотками. — Надеюсь, ты о нем тоже никому не разболтаешь.

— Он не разболтает, — вступился за меня Киф, едва я открыл рот, чтобы заверить Нору в своей благонадежности. — Кто в нас поверит-то?

— Маги.

Киф поморщился.

— Плевал я на магов.

— Они оберегают свой мир.

— И на мир этот я тоже плевал. — Он скосил взгляд на меня. — Без обид, Сэм. Мне тут не очень-то нравится.

Нора улыбнулась и тоже посмотрела на меня.

— Не обращай внимания. Кифу нигде, кроме Безмирья, не нравится. Да, Киф?

Тонкие бледные губы Кифа растянулись в довольной улыбке.

— О, да. Безмирье… Эх, как оно там без меня? Скучает, наверное…

Нора тихо усмехнулась и, прошлепав по крыше босыми ногами, скрылась в палатке. «Хорошо, когда можно любить один мир, не любить другой, приходить в гости в третий, — подумал я. — Наверное…»

Мы поболтали еще немного, а потом я сказал, что мне надо идти, и Киф показал мне шаткую неприметную лесенку, прикрепленную прямо к фасаду здания. Ее еще много лет назад сделали служки, чтобы можно было лазить на крышу, чинить ее или чистить статуи, украшавшие карнизы. Если бы я раньше знал об этой лестнице, в прошлый раз я оказался бы на земле гораздо быстрее.

Распрощавшись с Кифом, я направился в сторону училища. Но шел я не широкими людными улицами, а проулками и тропинками между дворов и заборов, делая лишние круги. Я не хотел, чтобы меня заметили. Но в то же время я не был уверен, что поступаю правильно: может быть, лучше было бы выйти на людную улицу и, расправив плечи, идти прямиком к училищу как и в чем не бывало. Естественное поведение и уверенность в себе бросаются в глаза не так, как попытки укрыться. Они совсем не бросаются в глаза.

К училищу я вышел со стороны пустыря и, поглядывая по сторонам, направился к бестиариуму. Однако в павильон я не пошел, а вместо этого прокрался вдоль его стены до угла, а потом пробежкой добрался до домика Боггета. Оглянувшись еще раз и не обнаружив никого, кто мог бы наблюдать за мной, я скользнул на крыльцо, дернул на себя рассохшуюся покосившуюся дверь и проник внутрь. За Боггетом не водилась привычка запирать домик, в котором он жил.

Оказавшись внутри, я успокоился. Я уже понял, то Боггета дома нет, иначе мое присутствие было бы мгновенно обнаружено. Скорее даже, я был бы обнаружен еще при подходе к его дому. Но дом был пуст, и я спокойно прошел в комнату, уселся на лавку, на которой уже провел ночь однажды, и, прислонившись к стене, принялся ждать.

С того дня, как я побывал здесь, прошло всего чуть больше недели, а мне казалось, что миновали месяцы, если не годы — по крайней мере, с той памятной охоты, когда мы с Ридой убили тварь с двумя сердцами. Я пришел к Боггету, надеясь на то, что он не рассердится на меня. Я не знал, что делать, и мне нужно было посоветоваться хоть с кем-то, а больше идти мне было не к кому. Кроме того что не вызову недовольство Боггета, я надеялся еще и на то, что у него не будет неприятностей из-за моего визита. Интересно, а как бы отреагировал на все случившееся тот, кто жил в этом домике раньше, — если бы был все еще жив?..

Я хорошо помню тот день, когда я казался в ведьмачьем училище. Это был долгий, жаркий, душный летний день. К семи вечера стало понятно, что до меня очередь не дойдет. Смотровой совет работал до восьми часов и, по слухам, витавшим над толпою, которая собралась во дворе училища, иногда задерживался. Так что еще у многих шансы были. Но на рассмотрение каждой кандидатуры уходило слишком много времени, а у меня не хватало наглости и сноровки, чтобы пробиться без очереди. К тому же, отец куда-то запропастился.

Я сидел на скамье около стены здания. Эти скамьи, расставленные вдоль стен училища и длинными рядами во дворе перед ним, вытащили из учебных аудиторий специально для тех, кто пришел сегодня поступать. Многие ведь были из пригородов и вышли еще до рассвета, а потом были вынуждены провести здесь как минимум несколько часов. Мне повезло: у отца в городе жил старый приятель, державший скобяную лавку, и отец заранее договорился, что он приютит нас на одну ночь. До тракта мы дошли пешком, и, хотя путь был неблизкий, мне нравилось идти по дороге среди полей, сияющих от росы, и вдыхать вкусные травяные запахи. Потом мы ехали на попутном обозе. В городе мы были к вечеру. Меня накормили похлебкой и отправили спать на веранду на матрасе, положенном прямо на пол. Я уснул быстро и крепко, уверенный в том, что и завтрашний день будет таким же хорошим.

Думаю, отец собирался встать пораньше, чтобы занять очередь. Но он не разбудил меня на рассвете. Я проснулся сам, причем очень поздно. На веранде, где я спал, от вчерашней прохлады не осталось и следа: в окна давно светило солнце, было душно. От слишком долгого сна у меня болела голова.

Я встал и пошел в дом. Еще издалека я услышал громкие голоса. Ругались взрослые — приятель отца и его жена. Они не перестали, даже когда увидели меня. Только женщина, ткнув в меня пальцем, громко выкрикнула:

— Как тебе перед ребенком-то не стыдно!

Я с трудом подавил в себе желание оглянуться и посмотреть, о ком говорила женщина. Мне было семь лет, я себя ребенком уже давно не считал.

Отцовский приятель замахнулся было на жену, но опустил руку, выругался сквозь зубы и ушел. Женщина всплакнула, украдкой вытерла краешком передника пару слезинок.

Потом был завтрак, прошедший в гнетущей тишине. Мне дали миску каши с маслом и щедрым куском белого хлеба, и я принялся есть. Когда в миске оставалось еще примерно половина, появился отец. Он вошел в кухню с мокрой головой, капли сбегали с его потемневших волос и падали на пол. Лицо у отца было хмурое и отяжелевшее, на левой щеке алел след от чего-то, на чем он лежал во сне. Я уже не раз видел отца таким и знал, в чем дело. Собственно, до того, как мамы не стало, он другим-то и не бывал, разве что еще хуже — мог явиться домой с отекшим и разбитым лицом… Или не явиться вовсе. Но потом он как-то поменялся, и это стало происходить с ним не часто. Правда, теперь, проснувшись, он бывал гораздо злее, чем раньше.

Завтракать отец не стал, только выпил чего-то и приказал мне ждать его на улице. Я вышел из дома и остановился на брусчатке, непривычно жесткой для ног. Улочка, на которой находилась скобяная лавка отцовского приятеля, была узкой, а дома, как мне тогда показалось, высокими и причудливыми — в деревне, где я вырос, рассчитанных на несколько семейств двухэтажных зданий с плоскими цветными штукатуреными фасадами, конечно, не было. Солнце светило ярко, но стояло еще не в зените, и одна половина улицы казалась выгоревшей, а вторая, темная, отбрасывала тень с косо обломанным краем.

Наконец появился отец, и мы двинулись в путь. К тому моменту, как мы дошли до училища, во дворе его уже яблоку было негде упасть. Сначала мы стояли; я молчал, отец разговорился с кем-то. Потом он повернулся ко мне и сказал, чтобы я никуда не уходил, потому что он сейчас вернется. Я кивнул, отец ушел и действительно скоро вернулся, принеся для меня кружку кваса и кулек со сладкими орехами. Квас был горький, орехи липко-сладкие и очень, очень твердые, но мне все равно было очень приятно, что отец решил меня побаловать. К тому же, сам он вернулся явно повеселевшим по сравнению с тем, каким он был утром.

Прошло еще около часа. К отцу и человеку, с которым он разговаривал, подошел еще кто-то, и отец снова сказал, что ненадолго отлучится. Явно хвастаясь мной перед новоиспеченными приятелями, отец взял с меня обещание вести себя хорошо (не помню, чтобы я когда-либо вел себя плохо) и ушел вместе с теми людьми. Больше в тот день я его не видел.

Время шло, день клонился к вечеру. На лавке около стены освободилось местечко, и я юркнул в него и принялся рассматривать студенческие каракули, которыми была испещрена лавка. Это были знаки иного, незнакомого мира, который, как мне тогда думалось, вряд ли откроется для меня. Очередь мамаши, приведшей бледную сероглазую девочку лет шести, за которой занимали мы с отцом, еще не подошла, да и перед ней было полно народа. По большому счету, я бы не очень расстроился, если бы не попал на смотровой совет. Во-первых, я не был уверен, что подойду им. Задолго до того, как мы с отцом отправились в город, он по всей деревне растрезвонил о том, что решил отдать сына в ведьмачье училище — задатки есть, получит профессию, выбьется в люди… Но все мои задатки сводились к неплохой интуиции, ловкости и выносливости. Уже оказавшись здесь и невольно услышав звучавшие во дворе училища разговоры, я понял, что многие конкурсанты, даже уступая мне в возрасте, знают и умеют гораздо больше, чем я. А во-вторых, перед этим путешествием мне пришлось пережить немало довольно мучительных часов, когда отец рисовал передо мной блестящие перспективы моего будущего, а бабушка (мать моей матери) говорила о таких якобы ждущих меня кошмарах, что и в страшном сне не приснятся. Потом, когда я уже стал студентом, я понял, что ни отец, ни бабушка не были по-настоящему правы. Но в тот день неизвестность мучила меня, и я думал, что было бы вовсе не плохо вернуться в деревню и жить, как раньше.

Сидя на лавке, я послушно ждал отца. Начало смеркаться, во дворе училища почти не осталось народа, женщина с девочкой куда-то исчезли, а отец все не появлялся. Я решил, что нужно подождать еще немного — он обязательно придет и отведет меня, куда нужно, и мы все сделаем, и все у нас получится, нужно только еще немного подождать… Я прилег на лавку, где теперь было вполне просторно. Проснулся я уже в другом месте.

Было тепло. Еще не открыв глаза, я удивился, потому что летние ночи коварны: за теплыми сумерками следует сырость и прохлада. Я помнил, что уснул на лавке, хотя совсем не хотел засыпать. Но, открыв глаза, я обнаружил, что нахожусь в помещении. Я лежал на постели, под головой у меня была плотная скрутка, служившая подушкой, а сверху я был накрыт пледом. В небольшой комнате горела стоявшая на столе лампа, а около нее сидел сутулый костлявый старичок со смешным лицом: словно кто-то потянул его за узкую недлинную бороду, да так и осталось. С очками, прицепленными на самый кончик носа, старичок штопал чулок.

— Проснулся? — отреагировал он на мои копошения в постели.

— Да, — отозвался я. — Добрый вечер. Меня зовут Сэм. А Вы кто?

Старичок улыбнулся.

— Какой ты вежливый мальчик… Я Зок Тиффи, лекарь. Я лечу животных, которые здесь живут.

— Здесь? — я покрутил головой, но не увидел в комнате никаких животных. Только бельевую веревку, протянутую из одного угла комнаты в другой да сундук около печки.

— В бестиариуме. Это рядом, сразу за домом, — пояснил лекарь.

— А можно посмотреть?

— Можно. Но не сейчас. Ночь на дворе, все животные спят.

— Ночь… — эхом повторил я. И тут я обо всем вспомнил: и о том, что мы с отцом приехали в город, чтобы я мог поступить в училище, и о том, что отец ушел и куда-то запропастился, и о том, что я нечаянно уснул… Лицо мое исказилось — я со стыдом понял, что вот-вот расплачусь. Я не знал, где нахожусь, и как найти отца, и как попасть домой…

— Ну, ну, успокойся, — упредил мои слезы лекарь. — Ничего страшного не случилось. Твои родители найдутся. У тебя же есть родители?

— Папа, — тихо ответил я. — Мама тоже была, но она умерла три года назад.

Лекарь покачал головой.

— Ты вот что… Поспи еще немного. Утро вечером мудренее. Выспишься, отдохнешь, а утром мы найдем твоего отца. Договорились?.. — я кивнул. — Ну, вот и славно. А теперь ложись. Отвернись к стенке, чтобы свет не мешал. Но, вообще-то, я сейчас закончу, потушу его…

Он говорил что-то еще, а меня уже окутывал тревожно-сладостный дурман сна, и голос старичка (слова утрачивали формы и уже не различались) убаюкивал меня. Я думал о том, что уснуть — это лучшее, что можно сделать, потому что сейчас я потерялся и остался один, а утром, когда я проснусь, все уже каким-нибудь чудесным образом будет в порядке. Утром я покину дом этого смешного старичка с чулком и вернусь с отцом в деревню… Так я думал. Но ничего такого не произошло. К счастью или нет, не знаю.

Отец вспомнил обо мне, когда над миром уже вовсю разгорался новый день. У него больше не было денег и рубахи, но зато были новые приятели, кто-то из которых уже ушел, а кто-то еще оставался в ночлежке, где они все вместе провели ночь. Спохватившись, отец прибежал к училищу и никого там, конечно, не нашел. Студенты под присмотром одного из воспитателей заносили в здание лавки. Отец паниковал, спрашивал обо мне всех подряд, сбегал в ближайшее расположение стражи, вернулся в училище, заламывал руки, умоляя сказать ему хоть что-то, что поможет разыскать сына. Но никто ничего не знал. Новичков было много, никто еще не помнил их в лицо. И только один из помощников коменданта сказал, что вроде бы видел на территории училища какого-то мальчишку, который, насколько он сам помнил, не значился в числе поступивших в этом году. Он счел, что это внук или племянник их ведьмачьего лекаря, но потом вспомнил, что тот был совершенно одиноким человеком… Отец ухватился за эту возможность, и так он нашел меня.

Я к этому времени уже проснулся, был сыт и даже краем глаза сумел увидеть зверушек в бестиариуме. Отец плакал, прижимая меня к себе, и мне было неловко за него, хотя самому больше всего на свете хотелось обнять его. Он ведь любил меня, любил как мог. А потом у него был долгий разговор со старичком-лекарем, после чего отец, присев на корточки, гордо и торжественно объявил мне, что, пусть я и не поступил в училище, господин Тиффи готов взять меня к себе помощником. Я слегка опешил от такого поворота событий. Но, видя, как отец счастлив, что сумел меня пристроить, я не стал возражать. Так я остался в домике старого лекаря, а отец ушел, пообещав прислать мне одежду и еще кое-что из вещей. Не знаю, может, он и в самом деле присылал что-то, просто посылка затерялась. Когда он навещал меня, я об этом не спрашивал. Все необходимое достал мне Зок Тиффии — в училище был целый склад потерянных или списанных вещей, которые могли еще пригодиться.

Я прожил у старика Тиффи два года. Помогал по хозяйству и в бестиариуме, выполнял мелкие поручения, составлял ему компанию долгими вечерами. Одинокий старик, никогда не имевший семьи, привязался ко мне, а я сроднился с ним. Из желания устроить мое будущее или, может быть, просто от скуки, он начал подучивать меня своему ремеслу, так что в итоге я легко прошел смотровой совет и был зачислен в училище.

Положение мое оказалось немного странным. Во-первых, я был уже взрослым для учащегося первого года. В училище приводили детей в семь-восемь лет, а то и младше, а мне к тому времени было уже девять. Во-вторых, я, в отличие от новеньких, отлично знал училище, его порядки и сотрудников. Так что я сильно отличался от одноклассников, и мне было непросто. Ситуация осложнялась тем, что я теперь был обязан жить в общежитии вместе с другими учащимися. Я выполнял это требование, но все равно при каждой возможности приходил к старику Тиффи (часто по нескольку раз в день), помогал ему, а иногда и оставался у него на ночь. Многие считали, что я его родственник — внук или племянник. Я не спешил их разубеждать. Но потом, в последующие годы, случилось то, что выровняло мою жизнь. Кто-то из моих одноклассников оставался на второй год или отчислялся, вместо него приходили другие ребята, второгодники и третьегодники со старших курсов. В училище не считалось чем-то позорным проходить один и тот же курс по нескольку раз, потому что профессию нам давали сложную, требующую высокой квалификации и ответственности, а преподаватели, читая один и тот же предмет, каждый год чередовались, справедливо полагая, что это поможет глубже и полнее изучить его. Появлялись также студенты, переводившиеся из других учебных заведений, и вскоре я уже не был самым старшим на курсе. Потом появилась Рида. Ее привели после нескольких лет домашнего обучения, и несносный свой характер она показывала при каждом удобном и неудобном случае. Она очаровала меня с первого взгляда, и я, тогда еще не отдавая себе отчета в том, что делаю, бегал за ней, как собачонка.

Время за учебниками и тренировками летело быстро. Окончательно состарился и после недолгой болезни умер Зок Тиффи. Я считал его своим вторым отцом и был с ним до последнего часа. Видя, как я переживаю его уход, Рида мне очень сочувствовала и была рядом. Новым лекарем стал недавно выпустившийся студент, неплохой парень, но у него было свое жилье неподалеку от училища, и какое-то время домик старика-лекаря пустовал. Потом в нем поселился принятый в училище инструктором Ларс Боггет. Рида стала моей девушкой.

Вскоре после этого отец женился второй раз. В один из своих приездов в город он познакомился с небогатой порядочной вдовой, у которой было две дочери и домик на окраине города, около Третьей стены. Они сошлись, отец перебрался в город и устроился работать конюхом на подворье. Вскоре у них родилась еще одна девочка. Пить отец бросил. Я иногда навещал его, и его новая семья принимала меня очень хорошо. Но близких отношений между нами не было. Я не сердился на отца и ни в чем его не обвинял, нет — просто наши жизненные пути постепенно разошлись, и все.

Сейчас, перебирая в памяти те дни, я вижу их как четки: бусинка, бусинка, бусинка, все похожи друг на друга, и вдруг — оп! — пальцы нащупывают бусину какой-то необычной формы, отмежевывающую некий период времени, который отныне относится к прошлому. А потом — снова: бусинка, бусинка, бусинка… Сколько же их было бы, если бы я мог собрать хотя бы те, что лежали на полу этого крохотного домика? И — как бы мне сделать так, чтобы, приблизив к глазам любую из них, увидеть неповторимый рисунок пятнышек и прожилок в камне, из которого бусина выточена? Ведь, когда проходили эти дни, ни один из них не был похож на предыдущий и на самом деле никогда потом не повторялся.

Думая об этом и машинально шевеля пальцами, я не заметил, как стемнело. Распахнулась и хлопнула входная дверь — вернулся Боггет. Я встряхнул головой, готовясь к тому, что сейчас буду говорить с ним, — начну с того, что извинюсь за вторжение в его дом… Боггет ловким быстрым хищником проскользнул вдоль стены полутемной комнаты, бросился вперед — и я оказался плотно придавленным к полу с холодящим кожу лезвием кинжала у горла. А еще от инструктора убийственно несло зверьем.

— Мастер Боггет, это я! Я, Сеймор! — поспешил прошептать я.

— Сэм? — удивился Боггет. Но он уже и сам узнал меня, отпустил, отступил в сторону. — Какого… ты здесь делаешь?

Я поднялся.

— Простите, мастер Боггет, что находился здесь. Я… Мне просто нужно…

— Садись, — скомандовал инструктор, зажигая лампу. — Что-то мне подсказывает, что я сейчас услышу от тебя очередную интересную историю. Часто ты в них стал попадать, тебе не кажется?

Я согласился. И, пока Боггет возился со своей ведьмачьей амуницией, развязывая и распутывая непослушные шнурки, я начал рассказывать. К тому времени, как я закончил, Боггет уже давно сидел передо мной, опираясь подбородком на могучий кулак. Глаза его смеялись.

— Два вопроса, — сказал он, когда я закончил, глядя прямо на меня. Мне было не по себе от его взгляда — я никогда прежде не видел Боггета таким и не знал, чем это чревато. Боггет между тем продолжил: — Первый. Чего ты от меня хочешь? Все, что ты рассказал, конечно, очень занимательно. Но вряд ли ты просто хотел развлечь старика. Что тебе нужно?

— Совет, — ответил я. — Я не знаю, что делать. Буду благодарен, если кто-нибудь мне подскажет, — я немного склонил голову, демонстрируя Боггету готовность прислушаться к любым его словам. — А какой второй вопрос?

— Второй? — Боггет ухмыльнулся. — Второй вопрос, Сэм, такой. Долго еще ты меня за дурака держать будешь?

Я опешил.

— Мастер Боггет, я никогда не…

— Барышне своей доказывать будешь, — перебил он меня. — Что, мол, я не я и эту голую девицу в нашу супружескую постель бродячие артисты подкинули. А мне ты сейчас выложишь все как есть. Или иди отсюда на все четыре стороны.

Я отвел взгляд, задумался. Боггет понял, что я что-то не договариваю? Или же знал об этом наверняка? Рассказать ему о Кифе… Я могу. Но ведь Нора меня просила этого не делать, буквально сегодня просила — никому не рассказывать о них. Однако Боггету, каким бы ни был его характер, я доверял. И если я попрошу его…

— Ну, что решил?

Я поднял голову и прямо посмотрел на инструктора.

— Мастер Боггет, это не моя тайна, я не в праве ее выдавать.

— Значит, уходишь?

— Нет. Я расскажу все. И я готов ответить за последствия.

Боггет медленно кивнул, одобряя мое поведение. И я начал рассказывать — сбивчиво, порой захлебываясь, я говорил обо всем, о чем молчал до этого. Не только об охоте на существо с двумя сердцами и Кифе, но и о визите к скупщику Мираклу (пришлось попутно проговориться о том, что это была уже не первая наша с Ридой нелегальная продажа), а также о своих догадках и сомнениях. Когда я закончил, во рту у меня было суще, чем на тренировочной площадке перед домиком Боггета в жаркий летний день. Инструктор налил мне пива.

— И угораздило же тебя связаться с безмирниками, — сказал он. — Жуткий народец. Ни закона им, ни указу… Но, насколько я понял, в истории со всадником они не замешаны?

— Нет.

— Вот и чудненько. Все это хотя бы объясняет обстоятельства обоих твоих чудесных спасений… Да, я уже знаю про тюрьму, не смотри на меня так.

— Орден считает, что это я ее разрушил?

Боггет расхохотался.

— Нет, нет, что ты… Веришь, кое-что в мире происходит не по твоей вине, Сэм. Вот что… — он потер ладони о штаны. — Поступим так. Оставайся в училище на ночь — я пойду скажу коменданту, что ты вернулся, он пустит тебя в твою комнату. Перекусить что-нибудь тоже, я думаю, найдется, да и вымыться тебе было бы неплохо…

Я про себя фыркнул: вымыться — кто бы говорил!

— Никуда не уходи, — продолжал тем временем Боггет. — Совсем никуда и ни с кем — ты понял? По возможности со студентами не общайся… Да и с воспитателями и преподавателями язык тоже не распускай. Но и не прячься, не стоит. Ты ни в чем пока не виноват.

— Я все понял, мастер Боггет. Спасибо.

Он поднялся.

— Спасибо ты мне потом скажешь, когда мы это дельце распутаем. Ох и заварил кашу старый кошак…

С этими словами он вышел. Я не понял, что он имел в виду, но и задумать об этом как следует не успел. Я вдруг с удивлением понял, что до сих пор не обращал внимания на одно очень важное обстоятельство. Ларс Боггет перевязал мне руку, чтобы скрыть браслет-заклятье от посторонних глаз. Это означало, что сам он его видел и знал, что это такое. А еще он ничуть, ну вот ни капельки не удивился, когда я рассказал о Кифе. Внутри меня неприятно похолодело — было похоже на то, что я знаю нашего инструктора гораздо хуже, чем я думал.

Боггет вернулся довольно скоро.

— Все, можешь идти. Завтра утром увидимся.

Я еще раз поблагодарил его и, выйдя из домика, увидел коменданта с лампой в руке. Я извинился за то, что его побеспокоили так поздно, — Боггет наверняка не сделал это. Комендант осведомился, все ли со мной в порядке, не нужно ли мне чего, и проводил в ту самую комнату, которую уже выделял для меня. Оставляя меня одного, он сказал, что я могу обратиться к нему даже посреди ночи, если возникнет такая необходимость. Я поблагодарил его, и, когда он ушел, еще долго не мог отделаться от ощущения, что он то ли заискивал передо мной, то ли побаивался меня. Ни для одного, ни для другого не было никаких оснований, и это ставило меня в тупик.

Боггет явился не утром, а около полудня. К этому времени я уже успел позавтракать и привести себя в порядок. Инструктор вошел ко мне без тука; он был гладко выбрит, бодр и уверен в себе. От патины времени, которую он старательно наводил на себя обычно, не осталось и следа. Глаза его задорно поблескивали.

— Слушай меня внимательно, — сказал он. — Сейчас ты выйдешь с территории училища и пойдешь по Липовой аллее к Часовой башне. У ее подножья есть лавочка часовщика. Ты постучишься, тебе никто не откроет. Ты постучишься снова, а когда дверь откроется, скажешь: «Здравствуйте, я насчет дедушкиных часов». Тебе ответят: «Часы еще не готовы, но мастер работает над ними прямо сейчас. Не согласитесь ли подождать немного?» Ты кивнешь и войдешь внутрь. Понял?

Я был немного сбит с толку, но кивнул — что тут сложного.

— А потом? — спросил я.

— А все. Дальше тебе все объяснят.

Наверное, выражение моего лица было очень красноречивым. Боггет усмехнулся.

— Ничего не бойся. Если заметишь, что за тобой кто-то следит, не прячься и не пытайся сбежать. Так и должно быть.

— Так и должно быть? — переспросил я. — Мастер Боггет, что Вы имеете в виду? Что вообще происходит?

Улыбка Боггета стала усталой.

— Ты пароль запомнил? — спросил он.

— Да. «Здравствуйте, я насчет дедушкиных часов».

— Отзыв?

— «Часы еще не готовы, но мастер работает над ними прямо сейчас. Не хотите ли…»

— «Не согласитесь ли подождать немного», — напомнил Боггет. — Все, иди. Ты справишься.

Я ничего не ответил. Это его «ты справишься» — он произносил эти слова и когда ученик явно мог блестяще выполнить задание, и когда столь же явно мог его провалить, с одинаковой интонацией.

Уже через пару минут я шагал по Липовой аллее. Не знаю, следили ли за мной, — я не присматривался. Я решил, будет лучше, если этого не узнаю.

Часовая башня была довольно высокой, квадратной в сечении. Она была выстроена из поблескивающего коричневого камня, похожего на леденцы из жженого сахара. Под большим белым циферблатом располагался балкончик, на который дважды в день, в полдень и в шесть вечера, из специальных открывающихся дверок выезжали марионетки — дамы и кавалеры, танцующие причудливый танец. Лавка часовщика-смотрителя располагалась в узеньком двухэтажном зданьице, ютившемся у подножья башни. Фасад его составляло всего одно окно, служившее витриной, пыльное и как будто бы закопченное, и простое деревянное крыльцо.

Я поднялся по трем покосившимся, сильно скрипящим ступеням, постучал в дверь. Мне никто не ответил. Я выждал какое-то время, потом постучал снова. На этот раз дверь открылась. На пороге появился парень-мастеровой в щегольской кепке. Хоть дверь и была открыта достаточно широко, у него каким-то образом получалось закрывать собой весь проем.

— Здравствуйте, я насчет дедушкиных часов, — торопливо проговорил я.

Парень бросил на улицу за моей спиной короткий взгляд, с очень убедительной естественностью почесал затылок.

— Часы еще не готовы, но мастер работает над ними прямо сейчас. Не согласитесь ли подождать немного?

Я кивнул, и парень отошел в сторону, уступая мне дорогу.

— Сэм! — окликнул меня вдруг очень знакомый голос.

— Рида!

После яркого солнечного дня глаза мои не успели привыкнуть к полумраку лавки, но Рида меня видела отчетливо: подбежала, крепко обняла. Я тоже обнял ее.

— Рик, я так волновалась за тебя… С тобой все в порядке?

— Да, все хорошо, — я ослабил было объятья, но вдруг неожиданно даже для самого себя прижал к себе Риду с новой силой. — Все хорошо… Я только очень соскучился.

Рида выразительно всхлипнула и рассмеялась. Я рассмеялся тоже.

— Как ты здесь оказалась?

— Мне сказали, что я могу здесь с тобой увидеться.

— Кто сказал?

Рида хитро прищурилась, улыбнулась.

— Это секрет. Сегодня вечером сам все узнаешь. Если, конечно, планы не поменяются, — и она, продолжая заговорчески улыбаться, потянула меня к узенькой лестнице, ведущей на второй этаж.

— Рида, постой. Мне столько нужно у тебя спросить…

— Потом, потом! — Рида торопливо оглянулась в сторону парня-мастерового, который устроился в кресле неподалеку от двери. Закинув руки за голову и надвинув кепку на лицо, он будто бы собрался вздремнуть. Рида снова повернулась ко мне и крепко поцеловала в губы. — Пойдем, здесь есть одна свободная комнатка…

Естественно, все, о чем я собирался поговорить с Ридой, тут же вылетело у меня из головы. Да и ладно. Рида провела меня за собой на второй этаж, завернула в комнатку, единственное окно которой выходило прямо на площадь. Все, что я успел, это нащупать задвижку и запереть дверь, чтобы никто не посмел нам мешать. Утолив первый голод, мы сделали краткую передышку, а потом принялись друг за друга с новой силой. Наконец насытившиеся, мы ненадолго уснули. Разбудил нас бой часов, звучавший здесь странно близко и гулко.

— Пойдем, покажу тебе кое-что, — сказала Рида.

Мы вышли из комнаты, и Рида повела меня по какому-то узкому проходу. Потом пришлось взбираться по короткой низкой лестнице, выведшей нас в небольшое, очень светлое квадратное помещение, в центре которого копошился зубчато-колесный механизм. Внутри него застыли в ожидании своего часа марионетки. Они были гораздо больше, чем казались снизу, но зато теперь было видно, что одежда у кавалеров и дам подвыцвела, а носы облупились. Я с удивлением понял, что мы находимся в часовой башне.

— Это еще не все, — сказала Рида и стала подниматься по деревянной лесенке, пристроенной к одной из стен. — Иди за мной!

Лестница оканчивалась люком, и следом за Ридорй я выбрался на крышу башни. Ее ограждал невысокий зубчатый парапет.

— Смотри! — воскликнула Рида. Ветер уносил ее звонкий голос. — Весь город как на ладони! Здорово, правда?

— Ага! — крикнул я. — Очень красиво!

Я улыбнулся Риде и не стал ее расстраивать тем, что видел наш город и с большей высоты — с крыши Главного городского собора. Причем уже дважды.

Мы немного постояли на крыше — конечно же, обнимаясь, — а потом спустились вниз, в лавку. Там меня ждал очередной сюрприз. На стуле с высокой прямой спинкой, с открытой книгой на коленях, сидела Селейна. Она была одета в красивое бордовое платье с воротником-стойкой. Меня охватили противоречивые чувства: я был рад, что она нашлась, но я помнил и о печальной судьбе ее отца, постигшей его, как мне казалось, и по моей вине тоже.

— Селейна…

Она подняла голову.

— Здравствуй, Сэм.

Лицо ее, как всегда, не выражало ничего. Я почти разозлился на нее за это, но смирил свое негодование, потому что мне предстояло произнести тяжелые слова соболезнования.

— Селейна, господин Гилмур…

— Мой отец жив, если ты об этом, — перебила меня она, закрывая книгу.

— Извини, это моя вина, — сказала Рида. — Когда я приходила к тебе, я еще не знала, что случилось на самом деле.

— А что случилось на самом деле? — повернувшись к ней, спросил я. Рида покосилась в сторону Селейны.

— Утром отец отвез раненого в госпиталь, — произнесла та. — А потом на лавку снова напали. Но мы не пострадали, потому что появились люди, защитившие нас. Лавка, правда, сгорела дотла, но нам обещали возместить ущерб. Сейчас мы живем здесь, и нас охраняют. Нам сказали, что это необходимо, пока с заговором не будет покончено.

— А как же… — начал я. Селейна догадалась, о чем я намеревался спросить.

— Там погиб другой человек.

— Другой?

— Да. На самом деле там погибло довольно много людей. Но для инсценировки смерти моего отца было достаточно всего одного тела…

Я слушал и не верил собственным ушам. Не потому что информация поразила меня, нет. Селейна, говорившая о страшных вещах таким спокойным, флегматичным голосом, — вот что пугало меня. Может быть, мне это только показалось, но от нее как будто бы струился какой-то тонкий, острый холодок.

— Я рад, что с господином Гилмуром все в порядке, — я поспешил сменить тему разговора. Камень у меня с души уже свалился, и я не испытывал желания водружать на его место новый. — А что насчет Арси? Его тоже где-то прячут?

Селейна покачала головой — нет, мол.

— Арси пропал, — заговорила Рида. — В ту ночь, когда вы заявились к Канцлеру… После ареста дяди Риввейна Арси отправили домой. Но там он пробыл недолго. Сбежал, хоть его и стерегли. И исчез.

Я отыскал руку Риды, некрепко стиснул ее.

— Не волнуйся, он обязательно найдется, — сказал я.

— Скорее бы, — вздохнув, ответила Рида.

Остаток вечера мы провели почти молча. Селейна не горела желанием общаться. Она сидела на своем стуле и читала какую-то дорогую книгу (я заметил подкрашенные вручную иллюстрации). Изредка шелестели переворачиваемые страницы. Рида скучала. Я — тоже: терпеть не могу ждать чего-то, когда нечем заняться. Особенно когда еще не понятно, чего же ты ждешь.

Наконец в сумерках, когда Селейне уже понадобился свет, чтобы продолжать чтение, к лавке подкатила простая черная карета. Мастеровой, приглядывавший и за нами, и за улицей в течение всего дня, резво подскочил. На этот раз он не стал дожидаться ни стука, ни пароля, а сразу распахнул дверь перед гостем. На пороге лавки стоял канцлер Фирриган. Его сопровождал еще один человек, но в лавку входить он не стал, остался за порогом.

— Добрый вечер, молодые люди, — произнес канцлер, когда мастеровой-соглядатай закрыл дверь. — Рад, что вы все здесь.

— Добрый вечер, господин Фирриган, — встав со своего места, произнес я. Откровенно говоря, я ожидал чего-то подобного.

— Добрый вечер, господин Фирриган, — эхом прошелестела Селейна. Она тоже встала и, ничего не объясняя, покинула комнату.

— Не все, — заметила Рида. От того, каким тоном были произнесены эти слова, мне стало страшно за Риду — все-таки, перед ней стоял сам канцлер, второе лицо в государстве.

Но Фирриган, привычный, видимо, и не к таким претензиям, лишь улыбнулся.

— Дорогая Ригида, Артемиса обязательно вернут домой. За ним отправлен отряд тайной полиции.

Рида не ответила, только отвела взгляд в сторону. Насколько я мог судить, она уже и сама чувствовала неловкость из-за того, как повела себя. В этот момент в комнату вернулась Селейна, ее сопровождал господин Гилмур. Хоть мне раньше уже сообщили, что он жив, увидеть его своими глазами означало поверить в это окончательно.

— Добрый вечер, господин Фирриган, — сказал Гилмур.

Канцлер кивнул и предложил:

— Присядем.

Когда все расселись, он продолжил:

— Прежде всего, господин Гилмур, я хотел бы убедиться, что Вас и Вашу дочь устраивают условия, в которых Вы вынуждены пока пребывать.

— Вполне, господин Фирриган, — ответил Гилмур. — Если в этом есть такая необходимость.

— Необходимость есть, — канцлер оглядел нас всех. — Думаю, уже ни для кого из здесь присутствующих не секрет, что мы столкнулись с заговором против Его Величества короля. Будет лучше, если вы узнаете подробности. — Канцлер сделал небольшую паузу. А потом снова заговорил — неторопливо, взвешенно, словно покатывая на языке то или другое слово, прежде чем его произнести. — Всадник, которого вы спасли той ночью. Это был Амир Ди’Асанн, незаконнорожденный сын Его Величества.

Услышав это, я немало удивился — надо же, как причудливо сложились обстоятельства. А я еще думал, почему лицо того человека кажется мне знакомым. Теперь все вставало на свои места: профиль, который напомнило мне его лицо, я частенько держал в руках выгравированным на монетах.

— Когда принц появился на свет, Его Величество были очень молоды, да и, строго говоря, сами были еще не Величеством, а только Высочеством. Ради справедливости должен заметить, что, во избежание недоразумений, принц воспитывался за границей, но ни в чем не нуждался, всегда знал свое место и никогда его не оспаривал. Однако с тех пор прошло много лет, а несмотря на многолетний брак Его Величества, наследников у него пока нет, и с каждым годом вероятность того, что они появятся, все меньше. Разумеется, никто не собирается пускать это на самотек, — Канцлер слегка склонил голову. — Однако принц решил воспользоваться этой ситуацией и заявить о себе… Но не все так просто. Принц действовал явно не по своей инициативе. Его к этому тщательно и довольно долго подталкивали, и есть некое высокопоставленное лицо, которое заинтересовано в успехе этого заговора. Причем речь идет не только о том, чтобы признать принца законным наследником престола, но и о том, чтобы посадить его на этот самый престол.

Канцлер сделал выразительную паузу и снова оглядел нас.

— Дядя Риввейн? — убитым голосом спросила Рида.

Канцлер тихо рассмеялся.

— Нет, девочка моя, нет, разумеется. В преданности Риввейна я не сомневался никогда. Он не только безупречный верноподданный Его Величества, но и мое доверенное лицо. Что тебя так удивляет? Почему он тогда под стражей? О, на то есть причина. Дело в том, что я попросил его сыграть роль предателя. Он и его люди довольно глубоко внедрились в ряды заговорщиков. Фактически, до той ночи мы контролировали заговор. Принц наверняка и не подозревал о том, что все его действия не только заранее известны, но и в какой-то мере даже запланированы. Но нам не нужен был принц — арестовать его можно было в любую минуту. Нам нужен был тот, кто стоит во главе заговора. А судя по тому, что принца регулярно и обильно снабжали магическими артефактами, в числе заговорщиков есть и маги. Если, конечно, за всем этим вовсе не стоит кто-то из Ордена.

— Так что все-таки произошло в ту ночь? — осмелился спросить я.

— О, это очень интересная история, — Фирриган осторожно, словно у него болела спина, отклонился назад, прислонился к спинке стула, расслабился. — Принц в сопровождении охраны из числа заговорщиков должен был проникнуть в город. Еще один отряд следовал за ними на расстоянии. Мои люди следили за обоими отрядами. Но неподалеку от Третьей стены на принца и тех, что бы с ним, напали. Нападение было слаженное, их явно пытались уничтожить, а не взять в плен. Впрочем, я не стану утверждать, что они убили бы принца, если бы он не стал сопротивляться. Мне, к сожалению, это не известно… Однако принц принял решение не сдаваться без боя. Артефактов и заемной магии у него оказалось достаточно, чтобы уничтожить нападавших, но он потерял все свое сопровождение и был серьезно ранен. Он сумел уйти на какое-то расстояние от места боя, но не прошел далеко. Мои люди получили приказ только следить, не вмешиваться. Но, если бы не подоспел второй отряд заговорщиков, они спасли бы принца вместо вас. — Канцлер посмотрел на меня. — Однако в этом не возникло необходимости. Ты и Артемис натолкнулись на принца и отнесли его к господину Гилмору, — Фирриган перевел взгляд на цирюльника. — Люди, которые напали на лавку, были вторым отрядом заговорщиков. Они хотели забрать принца. А дальше в события вмешалась случайность, — он усмехнулся и посмотрел на Селейну. — Когда ты показала свой знак, они сочли, что вы все на стороне принца и он поехал этой дорогой не просто так, а потому что здесь мог найти приют и помощников в случае, если что-то пойдет не так. Поэтому они отступили.

— Но потом ведь они вернулись! — напомнил Гилмур.

— Да. Когда связались со своим руководством и узнали, что никакого запасного варианта для принца приготовлено не было.

— А те люди, которые нас защищали? Это было Ваше поручение?

— Да. Но, строго говоря, большой помощи от них не потребовалось. Так, Селейна?

Глаза девушки округлились от удивления. Может быть, мне это только показалось, но на ее лице появилось выражение испуга. Канцлер только улыбнулся.

— Ничего страшного. Я осведомлен о твоих обстоятельствах. Думаю, после всего случившегося ты вправе рассчитывать на протекцию. Ты ведь оканчиваешь училище в этом году, правильно? Тебя ждет университет магии. Если, конечно, ты сама этого захочешь.

Щеки Селейны вспыхнули.

— Спасибо, господин Фирриган, — сбивчиво пробормотала она.

— Я делаю это ради общего блага, — ответил канцлер.

— А что случилось с принцем? — спросил я. — Он ведь пропал?

— Пропал, хотя деваться ему было некуда. От дома господина Гилмура до госпиталя его сопровождала тайная полиция, охраняла она его и потом, когда принц был помещен в палату. Он был изранен и беспомощен, никто не рассчитывал на то, что он попытается сбежать. Мои люди просто следили за ним, ожидая связного. Нужно было как можно скорее выяснить, кто стоит за заговором, — учитывая то, что натворили вы с Артемисом…

Я почувствовал, что уши у меня горят. Слушать рассказ канцлера, вникая во все подробности, становилось сложно.

— Что сделано, то сделано, Сеймор. Вы ведь поступили так из лучших побуждений, верно?.. Теперь я расскажу, чем это обернулось. То сообщение, которое ты мне передал, было предназначено не для меня, а для Риввейна. Я полагаю, ты не читал его? Оно касалось некоторых обстоятельств заговора. Но когда на принца напали, он счел, что его предали, и решил отомстить. Поэтому он вынудил тебя передать сообщение другому адресату. Я же, когда получил его, был вынужден в свою очередь подыграть принцу. Кроме того, у нас с Риввейном был условный знак — он сейчас болтается на твоей руке, Сеймор. Это заклятье. Мы условились, что воспользуемся им, чтобы можно было отличить подлинное послание заговорщиков от ложного. Кроме того, на нем есть зашифрованный текст. Сеймор, я благодарен тебе и Риде за то, что вы пошли мне навстречу и передали это послание в обход представителей Канцелярии и Ордена. Информация оказалась достаточно важной, она от наших заграничных коллег. Теперь нам известно, насколько распространился заговор. Но до сих пор не ясно, кто стоит в его главе. Кроме того, появилась еще одна проблема.

Канцер сделал небольшую паузу и внимательно посмотрел на Риду.

— Риввейн-младший, сам того не желая, основательно спутал нам карты. Он принял обвинение своего отца в заговоре за чистую монету, а мы не успели ему ничего объяснить. И он решил все выяснить сам. Он проник в госпиталь, чтобы узнать все от человека, которого вы спасли. А тот взял его в заложники и исчез вместе с ним. Наши маги полагают, что был использован какой-то очень сильный артефакт или заклинание мгновенного пространственного переноса.

— В заложники? — переспросил я, не веря собственным ушам.

Канцлер развел руками.

— Или же принц уговорил мальчишку помочь ему добровольно. Нам это не известно… Как я уже говорил, по их следу идет тайная полиция. И в связи с этим, молодые люди, у меня есть к вам просьба, — канцлер подался вперед, прищурился, оглядел нас снова. — Пожалуйста, не предпринимайте никаких действий. Не пытайтесь спасти вашего друга самостоятельно. Поверьте мне, в моем подчинении отличные люди, их сопровождает два мага высокой квалификации. Они отыщут принца и вернут Артемиса домой. Вы все поняли?

Я кивнул — почему-то мне казалось, что Фирриган обращается, в основном, ко мне.

— Вот и славно, — Канцлер качнулся, поднялся. Мы встали тоже. — Селейна, тебе и Вам, господин Гилмур, пока следует оставаться здесь. Сеймор и Рида, вы можете вернуться к обучению.

— С меня сняты обвинения? — нетерпеливо спросил я.

Канцлер одарил меня своей тихой старческой улыбкой.

— Скажем так. Один человек, которому я доверяю, поручился за тебя.

«Боггет», — промелькнуло у меня в голове. Больше некому!.. Я поклонился.

— Благодарю.

— Берегите себя, молодые люди, — сказал Фирриган на прощание. — И помните, о чем я вас попросил.

Мне хорошо врезались в память эти его слова — не приказал, а именно попросил. Это подкупало.

— Прошу прощения, господин Фирриган, — я осмелился на минуту задержать его. — А кто напал на принца? Той ночью, как Вы говорили, у Третьей стены…

Канцлер прищурился и одобрительно улыбнулся.

— А ты внимательно слушал меня, Сеймор… Это хороший вопрос. Но на него у меня нет ответа. Пока — нет.

С этими словами он ушел, оставив у нас ощущение, будто бы мы все этим вечером прикоснулись к чему-то великому и очень важному. После ухода канцлера Рида тоже засобиралась.

— Проводи меня, Сэм, — попросила она.

— Конечно. Я…

— В этом нет необходимости, — встрял в наш разговор парень, никакой не мастеровой, как я давно уже понял, а охранник и соглядатай. Наверняка в доме он был не единственным и на улице дежурил еще кто-то. — За башней госпожу Ригиду ждет карета. Ее прислала достопочтенная госпожа Алосия. Я провожу.

Рида помрачнела, взглянула на меня, ища поддержки. Я обнял ее за плечи. От того что к ней обратились как к высокопоставленной особе, мне стало неприятно, словно Риду уводили от меня, воздвигали между нами преграду. Но я любил Риду и знал, что она любит меня, поэтому спокойно сказал:

— Иди. Увидимся завтра в училище.

Рида кивнула, торопливо поцеловала меня и вышла за дверь. Ей было грустно, я чувствовал это, и это меня беспокоило. Но утешить ее сейчас у меня не было возможности. Я попрощался с Селейной и Гилмуром и отправился в училище. Мне следовало поблагодарить Боггета за то, что он заступился за меня. Правда, я уже предчувствовал, как нелепо буду себя при этом чувствовать: Боггет был не из тех людей, кто приветствует подобные церемонии. Кем бы он ни был на самом деле, это я о нем знал точно.

Глава 5 Сердце в пламени

Светлая полоска на востоке ширилась, наливалась теплым алым соком солнца. Выше облака были темно-сиреневого цвета, но на их кружевных краешках уже появилась предрассветная позолота. Еще выше небо было светло-голубым, и в нем прощально поблескивали тускнеющие звезды.

— …Бежали, как сумасшедшие. Такой грохот стоял — оглохнуть можно было. Впереди уже показался выход из пещеры — все, думаю, ура! Выбрались! И тут выход заслоняет здоровенный тролль! Косматый, плечи шерстью покрыты, нижние клыки чуть ли не до глаз торчат. А в лапах такая дубина, как будто бы он ради нее вековой дуб из земли вырвал!

Я невольно оглянулся в сторону Кифа.

— У вас и тролли есть?

Киф отмахнулся.

— У вас они тоже есть.

— Я не видел.

— Разумеется! Где ты их в городе увидишь-то. Но есть, я знаю. Я чую… Ну вот. Выбегаем мы — и прямо на него…

Город еще спал. Темные хребтины крыш горбились, кое-где поскрипывая флюгерами. Но мне больше нравилось представлять себе, что это не крыши домов, а горные кряжи, населенные разными существами, чудесными и опасными. Неподалеку протопал по мостовой отряд стражи, патрулирующий улицы, и звуки их шагов еще долго отдавались эхом между стен, словно там, внизу, и правда было ущелье.

— …А он как заорет! Аж камни с горы посыпались. Ну и на нас дебаф повесился — «Боевой рык тролля», шестьдесят секунд, минус к урону такой, что этим минусом нас самих убить можно было бы. Тут мы и поняли — все.

— И что же? — нетерпеливо спросил я. В речи Кифа частенько проскальзывали незнакомые слова, но я не хотел прерывать его, чтобы спрашивать, что имеется в виду, и о смысле догадывался по контексту. Привык уже. — Вы победили тролля?

— Не-а, — весело и с гордостью заявил Киф. — Мы сбежали. Нашли дураков — с этакой махиной связываться…

Я невольно усмехнулся: кто бы мог подумать, что захватывающая история о проникновении в жилище горного мага, сражении с его слугами и похищении артефакта с каким-то причудливым названием и еще более причудливыми функциями окончится групповым бегством? Но в этом был весь Киф. Его истории, смешные, грустные или страшные, рассказывались не для того чтобы похвастаться. Просто он делился со мной своей жизнью, какой она у него была. Жизнью в Безмирье.

— А теперь ты чего-нибудь расскажи, Сэм.

Взамен он требовал моих рассказов. Поначалу я сильно смущался. На моем счету ведь не было подвигов и захватывающих приключений. Я был простым студентом-ведьмаком, и все, о чем я мог поведать, это как подрабатывал охотами на тварей в трущобах города, организуемыми училищем по заявлениям граждан. Три из четырех таких заявлений были пустой тратой бумаги — кому-то что-то померещилось, кто-то что-то слышал от соседа, а тот от другого соседа, у кого-то в огороде наследила крупноватая бездомная кошка… Но, как выяснилось, Киф и не требовал от меня этого. Ему не очень-то нравилось в этом мире — как сказала Нора, ему действительно не нравилось нигде, кроме Безмирья. Но Кифу было интересно, как здесь все устроено. Как живут люди, во что они верят, каким богам поклоняются. Особенно его развлекали простые бытовые обряды — я подумал, что с точки зрения иномирца эти странноватые действия и в самом деле должны были быть забавными.

— …А если ты идешь по улице и тебе дорогу перебежит черная собака, то нужно трижды обернуться вокруг себя и плюнуть за спину, причем обязательно через левое плечо. Иначе тебя ждет неудача в делах.

Киф рассмеялся.

— Черная собака на дороге? Надо же… А если просто дождаться другого человека и пропустить его вперед себя? Это сработает?

Я тоже рассмеялся — мне это не приходило в голову.

— Не знаю, Киф. Я не проверял…

Так мы часто болтали, сидя на крыше храма. С улицы мы были незаметны, зато отсюда было видно все: и город с его зданиями и улицами, раскинувшийся далеко-далеко, и пристань с синим полотнищем реки, и темную зубчатую дугу леса, стоявшую на самом горизонте. Небо над нами казалось огромным, гораздо больше и выше того, что я привык видеть с земли. Даже если бы Кифу и Норе не нужно было скрывать при помощи энергии храма свое присутствие в нашем мире, я на их месте все равно поселился бы здесь. На этот раз еду и вино на крышу принес я, и Киф оценил — кто бы сомневался… Я был рад, что ему понравилось… Я был рад, что у меня появился такой друг.

Солнце показало над горизонтом пылающий краешек. Облака вспыхнули, обагрились переливчатым светом. Небо над ними из голубого сделалось розовым, а потом стало стремительно желтеть. Рассвело.

— Мне пора, Киф, — сказал я, поднимаясь. Он посмотрел на меня, запрокинув голову.

— Что, вздремнешь пару часов до начала занятий?

— Нет, не выйдет. Есть кое-какие дела.

— Ну, ладно. Заходи еще, дорогу знаешь!

Я кивнул — конечно, зайду. Будем надеяться, студент, периодически украдкой взбирающийся на крышу Главного городского храма, еще не привлек к себе особого внимания священников и жителей окрестных домов.

По дремлющим еще улицам я шел к училищу. На свежем утреннем ветру шелестела листва деревьев, словно ветер старался осторожно разбудить город. Он доносил до меня первые запахи его пробуждающейся жизни: пекущегося в печи хлеба, открывающихся на клумбах цветов, лошадиного пота.

К училищу я вышел быстро. Идея вздремнуть, конечно, была очень соблазнительной, но мне не стоило даже задумываться об этом. Во внутреннем дворе домика Боггета, закрытом с двух сторон стенами построек, а с третьей бурной растительностью и забором, меня ждал сам инструктор. Он уже размялся и теперь покручивал в руке нетяжелый полуторный меч. Завидев меня, он ухмыльнулся.

— Что-то ты ноги еле волочишь, Сэм. Неужто тебя пустили на ночь в поместье Риввейнов?

— И вам доброе утро, мастер Боггет.

Натаскивать меня на мечах он начал с неделю назад и по собственной инициативе. Несмотря на серьезную физическую подготовку студентов, собственно боевые искусства, в том числе фехтование, в училище не преподавались, да я и не представлял себе, как мне это может пригодиться в моей будущей профессии. Но оспаривать решение Боггета я не решился. Все-таки я был ему обязан нынешней свободой. Так что, даже если ему вздумалось заниматься со мной просто от скуки, или чтобы потешить свою гордость, то и дело отвешивая пинки недостаточно проворному ученику, или чтобы я больше времени бывал у него под надзором — какие бы мотивы ни руководили им — я был готов его слушаться. К тому же, честно говоря, занятия Боггета, хоть и выматывающие до предела, мне были по нраву…

— Разминайся и начнем, — скомандовал Боггет.

…Я сказал «по нраву»? За ближайшие два часа я раз двадцать возьму эти слова обратно. Но на следующее утро все равно приду во внутренний двор домика Боггета.

После тренировки я ополоснулся, сменил одежду и отправился на занятия. Рида, приезжавшая теперь в училище на экипаже, ждала меня в еще пустом классе. Сев к ней, я обнаружил, что на лавке между нами стоит квадратная плетеная корзина. Тепло, исходившее от нее, и прекрасные запахи не оставляли никакого сомнения в том, что находиться внутри.

— Ты ведь опять не завтракал, верно? — угадала Рида.

— Я люблю тебя, — только и сумел ответить я. И в предыдущие дни Рида, прекрасно осведомленная о моих привычках, как хороших, так и скверных, приносила утром какой-нибудь еды — кусок пирога, тосты с омлетом, бутерброды. Но чтобы горячий завтрак…

— Ешь давай. А то сейчас твои приятели появятся — делиться придется.

— Ни за что! — ответил я и прежде, чем приняться за завтрак, крепко поцеловал Риду. За такую простую внимательность и заботу я обожал ее.

Занятий в этот день было немного, мы планировали пообедать вместе и вместе провести вечер. Времени, которое мы могли проводить наедине друг с другом, теперьс тало меньше. Риду рано забирал экипаж, отвозивший ее в поместье, и, насколько я мог судить, тетка стала уделять ее воспитанию гораздо больше внимания, чем прежде. А я, распрощавшись с Ридой, возвращался в училище и заваливался спать в своей одиночной комнатке в общежитии задолго до того, как по-настоящему темнело, потому что на следующее утро мне предстояла ранняя тренировка с Боггетом. Так что мы с Ридой старались пользоваться любой возможностью побыть вдвоем. Но на длинной перемене посреди дня к нам подошел Вен Олден.

— Надо поговорить, — сказал он.

Мы с Ридой переглянулись — предчувствия были тревожные.

— В чем дело? — спросил я.

Вен мотнул головой.

— Не сейчас. И… — он торопливо оглянулся на наших одноклассников и ребят с других курсов, болтавшихся в коридоре. — Не здесь. — В шесть вечера, на углу Левой улицы и Конюшего переулка. Придете? — Вен пытливо заглянул в глаза мне, а потом Риде. — Это очень важно.

Мы с Ридой переглянулись снова.

— Хорошо, мы придем.

— Спасибо! — Сказал Вен, вложив в голос больше благодарности, чем, как мне казалось, этого требовала ситуация, и тут же отошел от нас.

— Интересно, что у него на уме? — вслух подумала Рида.

— Понятия не имею. Но это же наверняка как-то связано с Арси, да?

Рида кивнула. Арси и Вен были друзьями не разлей вода, и с тех пор, как Вен узнал об исчезновении Арси, он не находил себе места. Прежде болтавший без умолку, он стал молчаливым, сосредоточенным. За последнюю пару недель он заметно осунулся, даже веснушки на его лице поблекли. Весте с тем в его взгляде появилась какая-то мрачная решимость. Вену было шестнадцать, для своего возраста он был, пожалуй, слишком худощавым. Но теперь он наоборот выглядел взрослее. Когда я вернулся в училище, он пытался выяснить у меня, что случилось той ночью. Но я не смог рассказать ему многого. Утешить и обнадежить его я, в сущности, тоже не смог. Правда, я все-таки поделился информацией о том, что по следу Арси и его похитителя отправлен отряд тайной полиции, но Вен только поморщился и пробормотал что-то неразборчивое. Теперь же он явно что-то замышлял.

Учитывая просьбу канцлера, мы с Ридой должны были оставить это без внимания. Но в то же время нам следовало узнать, что именно на уме у Вена. Ведь он невольно мог помешать исполнению планов Фирригана. Так что в назначенное время мы вышли к месту встречи. Вен подошел к нам немедленно.

— Спасибо, что пришли, — сказал он. — Идемте.

И он двинулся по Левой улице в сторону мастерового квартала.

— Может быть, ты объяснишь, в чем дело? — спросила Рида.

— Я все объясню, — заверил ее Вен. — Чуть позже, когда придем на место. Когда все будут в сборе.

— Все? — переспросила Рида.

Вен кивнул. Рида встревоженно взглянула на меня. Я некрепко сжал ее руку. Так, молча, мы шли следом за Веном, теряясь в догадках о том, что у него на уме. Миновав Левую улицу, мы свернули на Мастеровую, и почти сразу же Вен остановился перед небольшим домиком, крепким и добротным, но со слегка покосившейся крышей. Окна у него были запыленными, на двери висел замок.

— Нам сюда.

Открывать переднюю дверь Вен не стал. Вместо этого он вошел в узкий проулок и потянул за скобу другую дверь, меньше и уже передней. Лестница за дверью круто уходила вниз.

— Идемте, — сказал Вен. Мы стали спускаться. Вен, не оглядываясь, добавил: — Я очень рад, что вы согласились пойти со мной. Дело в том, что мне нужна помощь. И без вас я… Эй, а что ты здесь делаешь?..

Там, куда мы спускались, горел свет, но из-за того, что лестница была слишком узкая, я не видел, к кому обращался Вен. Впрочем, Вен торопливо сбежал по ступеням, и моим глазам открылся небольшой подвальчик, чистый, обшитый стругаными досками. Здесь стоял рабочий стол и верстак, к стенам было прибито несколько полок, загруженных всякой всячиной. На крюке, ввинченном в потолочную балку, висела лампа. А посреди подвальчика на длинных тонких металлических ножках громоздилась странная конструкция, состоящая из винтиков, шестеренок, трубок и стеклянных сосудов разной формы. В центре конструкции находилась сероватая полусфера из цельного стекла, размером с две ладони, оправленная в бронзу. Но больше всего меня удивили те, кто уже находился в подвале. Это были Тим Оккли, Рейд Гир и Селейна. И Вен, налетев на Рейда, схватил его за грудки.

— С какого ты приперся сюда? Тебя никто не звал!

— Эй, остынь, Олден, — Рейд небрежно оттолкнул Вена. — Я хожу, где хочу. Мне особое приглашение не нужно.

Вен повернулся к Тиму.

— Это ты его позвал?

Тим виновато развел руками.

— Прости, Вен. Но Рейд интересовался, что тебе от меня нужно.

Вен только что-то невнятно прорычал. Он был зол, но сорвать злость было не на ком.

— Да что ты прямо сам не свой, Олден? — нахально спросил Рейд. — Я — не такая уж и скверная компания. К тому же, вам понадобиться хоть кто-то, кто не струсит в последний момент… — тут он наконец соизволил заметить нас с Ридой. — О, так вы все-таки пришли?

Я понял, что его последние замечания относились к нам.

— Может быть, вы объясните, что здесь происходит? — спросил я.

Вен опомнился, взял себя в руки.

— Да. Да, разумеется… — Секунду он собирался с мыслями, потом вскинул голову и заговорил. — Вы знаете, что Арси Риввейн похищен. Я собираюсь отправиться на его поиски. С помощью вот этой машины, — дернув головой, он указал на устройство, стоявшее посреди подвала, — я смогу попасть туда, где находится Арси. По крайней мере, достаточно близко к нему. И я предлагаю вам пойти со мной. Вместе мы сможем найти и спасти его.

Окончив свою недлинную, но пылкую речь, Вен обвел нас испытующим взглядом.

— Ну, так что?

Ответом ему была тишина. Рейд привычно ухмылялся. Мы с Ридой переглянулись. Вен растерялся. Но тут заговорила Селейна.

— Что это за устройство и как оно работает? — поинтересовалась она.

— Его собрал мой дедушка, — с готовностью ответил Тим. — Он всю жизнь старался создать нечто подобное. Думаю, он закончил. А если и не закончил, то я смогу завершить его дело. Он оставил чертежи и подробные описания.

— Твой дед был полным психом, Оккли, — лениво напомнил Рейд. — А под конец жизни вообще свихнулся.

Тим вспыхнул.

— Это неправда! Мой дед был гениальным изобретателем! Просто никто не мог поверить, что у него может все получиться!

— Ну да, конечно…

— То есть, этот механизм никто никогда не испытывал и, возможно, он вообще не работает? — уточнил Селейна.

Тим смутился.

— Ну, да…

— Тогда, извини, я не могу в этом участвовать, — Селейна направилась к лестнице.

— Но как же так! Неужели тебе все равно? Ведь твой отец чуть не погиб!

Селейна на мгновение остановилась.

— Но не погиб же. И вообще, Тим… — она перевела взгляд на Вена. — Вен, это не очень умная идея.

И, обменявшись взглядами со мной и Ридой, Селейна ушла. Мне не было известно, откуда Вен прознал, что она никуда не пропала и ее отец жив, и как он сумел убедить ее прийти сюда. Но Вен всегда был пронырливым, и что он умел, так это добывать информацию.

После того как Селейна ушла и где-то наверху за ней захлопнулась дверь, Вен посмотрел на нас с Ридой. Во взгляде его боролись отчаяние и надежда.

— А вы? — спросил он. — Вы пойдете со мной? Рискнете…

— Нет, — отрезала Рида. — Прости, Вен, но Селейна права. Это действительно глупая идея.

— Но Арси же твой брат! Как ты так можешь?

Рида скрестила руки на груди.

— Сэм ведь уже говорил тебе. По следу похитителя идет тайная полиция. Они отыщут Арси и вернут его домой. Нам не следует вмешиваться. Мы будем только мешать.

Говорила Рида резко — может быть, даже резче, чем это было необходимо. Но тогда я не обратил на это внимания. А Вен тем временем повесил голову.

— Каждый должен заниматься своим делом, — продолжала Рида. — И наше дело — просто дождаться возвращения Арси.

— А если он не вернется? Если с ним что-то случилось, Рида! Ведь прошло уже больше двух недель!

Рида медленно перевела дыхание, прикрыла глаза.

— Я не собираюсь заниматься этими глупостями, Вен. Мы не знаем, где Арси, и шанс на то, что мы сможем оказаться где-то поблизости — если эта штука вообще сработает — очень маленький. Нас самих придется спасать. Ты это понимаешь? Мы только доставим всем неудобства. Если вообще переживем этот перенос в пространстве…

Голова Вена склонялась все ниже и ниже. Когда Рида замолчала, он тихо спросил.

— Ну, а ты, Сэм? Ты тоже?..

— Я… Да, Вен. Прости. Я не пойду.

Мне не просто дались эти слова. Но я помнил просьбу канцлера и был полностью согласен с Ридой.

— Но… Ты ведь его друг… Как же так…

Подвальчик вдруг содрогнулся — заливисто рассмеялся Рейд Гир.

— А ты сомневался, что будет иначе, Олден? Да никому твой Риввейн не нужен. Как и ты сам. Брось эту идею, сиди на месте ровно… — он подошел к Вену и с размаху хлопнул его по плечу. — Да вернется твой дружок, что с ним станется-то.

Я удивился, угадав в жесте и словах Рейда попытку утешить Вена.

— Пойдемте отсюда, — сказал я. — Все. И ты, Вен, тоже. Не вздумайте вдвоем с Тимом испытывать эту штуку. Вас и вправду может разорвать на куски.

Рейд поднялся по лестнице первым, остальные вышли за ним следом. Тим погасил лампу и запер подвал. Выбравшись наружу, он еще долго щурился на яркий дневной свет.

Потом, когда случилось то, что случилось, я много раз мысленно возвращался к этому дню, но так и не смог понять, что же я упустил. А ведь я упустил что-то. Иначе обязательно попытался бы что-нибудь предпринять.

Разошлись мы в тот день в дурном настроении. Все, кроме Рейда — тот был привычно-веселым, на его лице играла выработанная злобновато-беспечная ухмылка. Закинув руки за голову, он неторопливо удалился, что-то насвистывая себе под нос. Риде уже было пора возвращаться домой, и мы с Веном проводили ее. Но прогулка прошла в молчании. Только на обратном пути Вен спросил меня:

— Ты действительно не беспокоишься о нем, Сэм?

Я вздохнул.

— Разумеется, я беспокоюсь. Арси — мой друг. Но, если подумать здраво, я не могу ему ничем помочь. Где бы они ни был.

— Если подумать здраво… — Эхом повторил Вен. И вдруг остановился, повернулся ко мне лицом. — А я не могу думать здраво, Сэм! У меня не получается! Ты сам знаешь, какой Арси идиот! С ним уже могло случиться все, что угодно! Понимаешь? Мы должны спасти его! Мы должны хотя бы узнать, что с ним!

— Вен. — Я положил руку на его плечо. — Я…

— А, черт! — Порывистым движением он скинул мою руку. — Ты думаешь только о себе! Тебе наплевать на Арси! — он отступил на пару шагов. — Я знаю, это все из-за Риды! Она ведь не одобрила бы, если бы ты не подружился с ее братом, правда? Но ты мог бы хотя бы сейчас не притворяться его другом!

— Вен…

— Отстань от меня!

Выкрикнув это, он резко повернулся и быстро зашагал прочь. Мне ничего не оставалось, как пойти своей дорогой.

Сердился ли я на Вена? Нет. Был ли он прав? Тоже нет. Я беспокоился из-за Арси. Но я и в самом деле не мог ему сейчас ничем помочь. Если бы машина Тима была закончена, если бы она была проверена и работала… Хм… Отправился бы я тогда на поиски Арси? Не знаю. Возможно, я нарушил бы обещание, данное канцлеру. По крайней мере, я бы задумался над этим. Но при таких условиях — нет. Я еще не сошел с ума.

На следующий день Вен появился в училище злой. Ни со мной, ни с Ридой он не разговаривал. Тима на занятиях не было, но кто-то сказал, что он простыл и остался дома. Рейд отсутствовал тоже. О нем никто ничего не говорил, но Рейд часто самовольно пропускал занятия, так что беспокоиться было не о чем. А еще через день в училище не пришла Рида. Правда, я получил от нее записку, где говорилось о том, что она вынуждена сопровождать тетку, которая едет в гости к какому-то важному лицу. В этой же записке Рида обещала мне встречу вечером. И мы действительно встретились — Рида была в приподнятом настроении, она много улыбалась и болтала. Я не знал, разделять ее веселье или беспокоиться, и в конце концов спросил, в чем дело. Рида удивилась.

— Сэм, ты что, забыл? Мне ведь сегодня исполняется восемнадцать, — она подалась ко мне и крепко обняла. — Это значит, что через месяц мы можем обвенчаться, прошептала она мне на ухо.

Я замер. Сердце как будто вонзилась длинная острая иголка — как я мог забыть о дне рождения Риды? Со всеми этими событиями я совсем потерял счет времени…

— Рида… Прости, я… Я…

— Да знаю я, что ты забыл все на свете! — Рида отстранилась от меня и игриво хохотнула. — Не извиняйся. Ничего страшного. — Она взяла меня за руку. — Пойдем. Сегодня мне не нужно возвращаться домой так рано, как обычно. Давай погуляем!

Мы пошли в городской сад. Это было лучшее место для прогулок: два длинных искусственных канала, проведенных от реки, были обсажены раскидистыми липами, тропинки были вымощены плитками разных цветов — слоновой кости, обожженной глины и охры. Через ручейки вели изящные мостики. Можно было отдохнуть в одной из беседок, расставленных по всему саду, купить сладости и напитки с лотков или послушать музыкантов, игравших каждый вечер на небольшой сцене, сделанной в форме ракушки. Еще в саду было маленькое озеро и грот, у которого часто назначались свидания. В целом, это место, наполненное оживленными разговорами и смехом, заставляло забыть о всех проблемах.

Мы с Ридой отлично провели вечер, и хотя я не мог побаловать ее, потому что денег у меня не было, Рида не очень-то переживала из-за этого. Она была весела и, кажется, всем довольна. Мы гуляли допоздна. Когда же сумерки стали сгущаться, мы сняли комнату в гостинице.

— Рида. Ты правда выйдешь за меня замуж? — спросил я, когда она игриво скинула платье.

— Да, конечно, Сэм. Ты что, мне не веришь?

Я улыбнулся.

— Не поверю, пока не поведу тебя под венец.

Ночь мы тоже провели вместе. Это была прекрасная ночь — мы впервые провели ее в общей постели, как супруги. Обнимая Риду, я с ужасом думал о том, что счастлив и могу быть счастливым всю жизнь.

А наутро, когда я, приучившийся к ранним тренировкам Боггета, проснулся незадолго до рассвета, я обнаружил, что Риды рядом нет. Постель еще была теплая, Рида ушла совсем недавно. Сбитый с толку, предчувствуя неладное, я вскочил, торопливо оделся и вдруг заметил на столе клочок бумаги. Взяв его в руки, я прочел: «Я люблю тебя. Пусть это объяснит, почему я так поступаю».

Сжав записку в руке, я выскочил из гостиницы и побежал по улице. Город был пуст и светел тем особым синим светом, какой бывает в последний час перед появлением солнца. Я ломился сквозь этот холодный свет, изо всех сил надеясь, что успею остановить Риду. Я пересек одну улицу; срезая угол, свернул на другую, выбежал на третью. Мастеровой квартал был впереди, но — как я мог так ошибиться? — я выскочил в него с противоположной стороны. Чтобы добраться до дома Тима Оккли, мне нужно было добежать до другого конца улицы. Я припустил во весь дух — я еще надеялся, что успею, ведь Рида ушла пешком… Сердце у меня упало, когда я увидел у дома Оккли темную коробочку — экипаж, запряженный парой лошадей. На нем не было герба, но это не имело значения. Я бежал так быстро, как только мог. Но когда до мастерской оставалось не более трехсот шагов, предутреннюю тишину потряс грохот взрыва. Домик Оккли, казалось, на мгновение разошелся по швам — даже крыша подпрыгнула — а потом снова собрался и опустился на землю, выдохнув из своей бревенчатой груди древесную пыль. Я бросился к дому.

Дверь в подвал была распахнута. Внутри стоял дым и пыль, сквозь которую пробивался странный, мерцающий серо-желтый свет. Я бросился вниз, споткнулся, кубарем скатился по лестнице.

— Рида!.. Рида, остановись!..

Но Риды в подвале не было. Заходясь кашлем, посреди обломков аппарата и прочего хлама, разметанного взрывом, сидел один Тим.

— Тим, что случилось? Где Рида? Она была здесь?

Мальчишка закивал, потер слезящиеся от пыли глаза.

— Все получилось, Сэм, — сказал он со странной, кривой улыбкой. — Рида… Да, она была здесь. Она… Они ушли.

Я вскочил, шагнул к Тиму, схватил его за грудки, рывком поставил на ноги.

— Ушли? Куда? Кто — они?

— Рида, Рейд и Вен, — тихо ответил Тим. Взгляд его блуждал, словно у одурманенного, и я понял, что Тим оглушен. — У меня… получилось перенести их.

— Куда?!.

— Туда, — он неопределенно качнул головой, указав себе за плечо. — К Арси…

Я разжал руки, и Тим тихо сполз обратно на пол.

— Я должен идти за ними, — сказал я. — Ты можешь отправить меня?

Вопрос был глупый — оба мы находились среди обломков аппарата. Только поблескивала каким-то образом удержавшаяся на тонких ножках полусфера в бронзовой оправе. Серо-желтый свет, как от солнца в осенний день, исходил именно от нее.

— Я должен идти за ними, — бестолково повторил я. — Рида…

В этот момент послышался хруст мусора под подошвами чьей-то обуви. Я обернулся и увидел Селейну, аккуратно спускающуюся по лестнице. Ступив на пол, она оглядела подвал.

— Значит, они уже ушли? — меланхолично спросила она. — Ясно.

Я накинулся на нее.

— Ты знала?..

Селейна даже бровью не повела.

— Я догадалась.

Натолкнувшись на ее прямой, открытый взгляд, я невольно отступил.

— У входа стоит экипаж Олденов. Кто еще ушел с Веном?

— Рида и Рейд, — убитым голосом ответил я. Только сейчас, с появлением Селейны, я начинал в полной мере осознавать, что произошло. Мне стало плохо. Физически плохо.

— Куда они ушли? — спросила Селейна.

— Я не знаю.

— Тим?

Мальчишка поднялся с пола, пошатываясь, доковылял до угла подвала и принес большой лист бумаги, свернутый в рулон.

— Я не понял, — сказал он, снова садясь на пол и расстилая бумагу перед собой. Лист был покрыт кругами разных цветов и оттенков, накладывающимися друг на друга. В самих кругах и на полях рисунка стояли какие-то надписи. — Еще когда мы пытались выяснить, где Арси… Я не мог понять, где он находится. Показания приборов не совпадали. Но Рида сказала, что все равно пойдет, и тогда я настроил оборудование… Вот… — Тим провел рукой по листу, рисунок на котором не говорил мне ровным счетом ничего. — Как я и думал, спектр свечения не совпадает ни с каким местом.

— Как это возможно? — нетерпеливо спросил я. — Куда ты их отправил? Отвечай!

Тим поднял на меня взгляд все еще слезящихся глаз.

— Я не знаю… Я знаю только, что все получилось. Переход состоялся. А где они…

— Отправь меня туда сейчас же! Немедленно!

— Не могу… Я не могу этого сделать, Сэм. Прости…

Я услышал какой-то странный, жутковатый звук и не сразу понял, что его издал я сам — я зарычал. Селейна тем временем присела, склонилась над рисунком.

— Ты знаешь, что это, Тим? — спросила она. — Что это за круги?

— Да, конечно. Тут написано… Это места. Куда можно попасть.

Селейна покачала головой.

— Ты не правильно понял, Тим. Это не места. Это миры. Ты отправил Риду и остальных в другой мир. Ты понимаешь?

— Но я отправил их к Арси! И они перенеслись туда, где находится он!

— Это означает лишь, что Арси тоже в другом мире.

Тим ахнул.

— Не может быть…

— Точнее… — Селейна поднялась, взглянула на светящуюся полусферу, — Ты отправил их в никуда, Тим.

— Что?..

— Что?!.

Селейна посмотрела на меня.

— Спектр свечения не соответствует ни одному из зафиксированных на этой карте, — объяснила она. — Это был переход в никуда, шаг в пустоту.

Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я схватил Селейну за плечи.

— Но ведь они не погибли? Они же не погибли, так?

— Думаю, они живы. И Арси тоже жив, раз они сумели перенестись куда-то к нему. Вот только где все они сейчас, сказать невозможно. Если судить по спектру, этого места как бы не существует.

— Как бы не существует? — переспросил я, заглядывая в глаза Селейне. Глаза у нее были карими… И тут меня осенило. Никому ничего не говоря, я выскочил из подвала и бросился бежать. Я бежал к Главному городскому храму.

Пока я один несся через просыпающийся город, тысячи мыслей неслись в моей голове. Все они были отрывочные и об одном: Рида, Арси, Безмирье, Киф, канцлер… Я должен был попасть к Риде, я должен был ее догнать. Раз я вынужден нарушить обещание, данное Фирригану, теперь я сделаю это, ни в чем не сомневаясь… Но как, как Рида, Вен и Рейд сговорились с Тимом за моей спиной? И если уж Рида все-таки решила отправиться выручать Арси, почему она не посвятила меня в это? Почему не позвала с собой? Неужели думала, что я не соглашусь? Я бы согласился, стоило ей только заикнуться об этом… Нет. Она же написала на прощание: «Я люблю тебя. Пусть это объяснит, почему я так поступаю». В этом-то все и дело. Рида — моя славная, верная Рида! Она же просто захотела уберечь меня… Слезы навернулись на глаза, когда я понял это. Мне было больно, обидно за себя и страшно за Риду. Больше всего я боялся ее потерять.

До храма я добежал уже выдыхающимся. Увидев толпу народа и услышав доносившиеся из храма песнопения, я не сразу сообразил, что происходит, а потом вспомнил, что сегодня большой религиозный праздник — Явление священного огня, и в храме идет служба. Во время этого праздника на алтаре храма появлялся волшебный огонь, в который, по преданию, обратился священный зверь-спутник одного из древних богов, и с этого момента земля и все люди считались вновь благословенными. Помнится, я как-то рассказывал Кифу эту легенду…

Пробравшись сквозь толпу, я обогнул храм, и, стараясь не привлекать к себе внимание, вскарабкался по лестнице. Я намеревался уговорить Кифа помочь мне — он, гость из другого мира, наверняка мог бы хотя б подсказать мне, как догнать Риду. Я искренне надеялся на его помощь. Но, когда я наконец вскарабкался на крышу, мои надежды рухнули. Лагерь Кифа и Норы был покинут. Не было ни палатки, ни других вещей. Только примятый мох и сбитый дерн свидетельствовали о том, что совсем недавно кто-то находился здесь.

Не помня себя, я кое-как спустился с крыши, вернулся к столпившимся у храма людям. Мне хотелось уткнуться в толпу, провалиться в нее и исчезнуть, чтобы даже от мыслей моих не осталось следа. Конечно, мне не стоило так сразу разочаровываться. Пусть Киф и Нора исчезли (наверняка их друг наконец-то сумел воплотиться и они вместе покинули этот мир). Но ведь канцлер сказал, что по следам Арси и его похитителя отправлен отряд полиции — значит, наши маги все-таки умеют ходить между мирами и проводить между ними простых людей. Значит, я просто должен как можно скорее связаться с госпожой Алосией и рассказать ей все, что случилось. А потом, может быть, и родителям Вена и канцлеру. Путь они придумают что-нибудь. Пусть придумают, как вернуть Риду…

Погруженный в собственные мысли, покачивающийся в такт поющей толпе, я не сразу заметил, что что-то не так. Сначала оборвалось служение в храме, потом что-то упало и разбилось. А потом послышались крики, вопли, и народ повалил из храма прочь. Бегущие люди наталкивались на тех, кто стоял на площади, и прорывались через их строй, нещадно работая локтями. Толпа заволновалась, заколыхалась, делясь на тех, кто предпочел убраться сразу, и тех, кому стало любопытно, что происходит в храме. Но тут из окон, выбивая витражи, и из дверей рвануло яркое перламутровое пламя, и люди с криками ужаса бросились во все стороны. Меня прижало к одной из каменных колонн, я ухватился за резьбу и удержался на месте. Пламя, ревя, рвалось из здания, но при этом не коптило и ничего не сжигало. А еще, как я теперь мог разглядеть сквозь распахнутые настежь двери, в нем метался знакомый черный силуэт. Отпихнув кого-то, я бросился к храму.

Вломившись в перламутровое пламя, я понял, что оно магическое: оно не жгло и даже не было горячим. Скорее, наоборот — оно леденило кожу.

— Киф! — позвал я. — Киф!..

Но Киф не мог откликнуться. Он был очень занят.

В прекрасном высокосводном храме, отделанном нежно-бежевым и розово-серым мрамором, среди колонн и статуй бушевало пламя — и перламутровое, магическое, и вполне реальное, рыжее, радостно-яркое. Эпицентром того и другого был алтарь. Позолота на украшавших его изваяниях пузырилась от жара, а в огромной плоской чаше, предназначенной для священного огня, зыбилось, дыбилось и танцевало что-то удивительное. Языки магического пламени сплетались с языками настоящего, поднимались высоко вверх, то прорисовывая какие-то очертания, то снова стирая их. В какое-то мгновение мне удалось заметить, что там, среди них, высоко парит сердце — настоящее, живое, бьющееся сердце, от которого протягиваются странные тонкие ало-голубые ветви. На моих глазах в пламени рождалось, сотворялось настоящее тело: внутренние органы, кости, суставы, сосуды, связки и мышцы. Теплым молоком растеклась по этому телу кожа. Полыхнуло что-то нежно-золотистое — и вот в ритуальной чаше, овеваемый обоими пламенями, стоял обнаженный молодой мужчина с длинными светлыми волосами. Глаза его были полуприкрыты. Но не успел я поразиться красоте его тела и черт лица, как этот образ разорвался, разметался. Пламя взвилось, опалив свод храма, и вдруг приняло образ огромного огненного лиса. Рухнув с алтаря, он встал на все четыре лапы, ощерился и пронзительно заверещал. Все, кто еще имели смелось находиться в храме, рванулись к выходу. Их спины и мое лицо обдало нешуточным жаром. Лис пригнулся, готовясь к прыжку. Но тут Киф преградил ему дорогу.

— Ариэл! — закричал он, что было силы. — Ариэл!!!

Расставив ноги, он пригнулся, сгруппировался для встречного броска. И когда лис двинулся на него, схватил его за морду. Лис рванулся вверх, но почему-то не смог оторвать Кифа от пола храма.

— Ариэл, очнись! Ариэл! Ариэл! — не переставал голосить Киф. За ним я заметил Нору. Она была в коротком коричневом платье, поверх которого был надет неполный женский доспех, и сандалиях. Она тоже заметила меня.

Лис замотал головой, пытаясь освободиться. Киф держал его крепко. Одежда на нем дымилась.

— Ариэл!..

Лис рычал, мотал головой. Дернув лапой, он разбил в крошки одну из статуй. Я хотел помочь Кифу, но не знал, как.

— Да угомонись ты уже! Все! Все, Ариэл! Хватит!..

В этот момент лису все-таки удалось оторвать Кифа от пола. Мотнув головой, он сбросил его. Киф полетел в стену, врезался в нее, сполз на пол.

— Ариэл, дьявол! — выкрикнул он. — Ты теперь ментал резистишь!

Я понял, что Киф не покалечился сильно. Но встать сразу он все-таки не смог. А лис, разделавшись с одним противником, поискал взглядом других. Нора стояла молча и неподвижно. Лис посмотрел на меня. Сотканный из двух пламеней, ледяного и обжигающего, магического и реального, он был прекрасен. Глаза его, казалось, не крепились к морде, а просто парили в воздухе. Прекрасные золотисто-зеленые глаза.

— Ариэл? — прошептал я.

Лис повел ухом — пляшущим лоскутком пламени. Взгляд его был осмысленный, но прочитать в нем ничего не удавалось… Я много раз видел такой взгляд. Смотреть в такие глаза было частью моей работы. Смотреть — перед тем как нанести решающий удар.

Я поднял руку. У меня не было никакого оружия, да и магией я не владел в должной мере. Но благодаря моим учителям — старику Тиффи и Боггету — я действиетльно неплохо управлялся со зверьем в бестиариуме. Если передо мной зверь, я знаю, как себя с ним вести. Даже если он таких размеров и не имеет настоящей плоти.

Лис чуть наклонил голову, явно заинтересованный моим поведением. Меня обдало жаром — это было страшно и приятно одновременно. Я стал медленно покачивать рукой, словно двигая в воздухе что-то. Сначала глядевший на меня всего, лис постепенно сосредоточился на моей руке, а потом и вовсе на кончиках пальцев. И вот тогда я собрал в другой руке то немногое количество магии, которым мне удалось овладеть, и шарахнул по зверю — не прямо, наотмашь, чтобы оглушить и сбить спесь. Лис взвизгнул, отшатнулся, попятился, сбитый с толку, и тут же, ощерившись, ринулся на меня, разевая пылающую пасть.

Я подумал, что мне конец. Подумал я об этом как-то странно, без должного ужаса, благоговения и богоугодных мыслей. Смерть моя в этот момент показалась мне неминуемой и даже в какой-то степени естественной. Нормальной. Никогда не забуду те ощущения. Впрочем, мне не очень хотелось бы переживать их еще раз.

Лису помешал Киф. Он сумел не только подняться на ноги, но и броситься наперерез зверю и снова вцепиться ему в морду.

— Ариэл, прекрати! Хватит, хватит, Ариэл!..

Он кричал и кричал, зовя лиса по имени, пока тот наконец не стал проседать и уменьшаться. Пламя отступало, как будто бы сворачиваясь в клубок, и вскоре снова появились очертания молодого светловолосого мужчины. Спустя какое-то время среди языков еще поигрывающего, но уже утихающего пламени на полу храма ютились все трое: воплотившийся пришелец, Киф и Нора. Пришелец был без сознания, совершенно обнаженный. Его голову и плечи поддерживала Нора, а Киф пытливо заглядывал ему в лицо, стараясь заметить признаки пробуждения. Я, чудом оставшийся в живых, смотрел на эту картину едва ли не с умилением. И вдруг — словно яркая вспышка озарила мои мысли! — я понял, почему они мне так нравятся. Киф, Нора и этот Ариэл… Юноша-вампир, девушка-оборотень и прекрасный эльф. Вот кого они мне напоминали — героев древних легенд и детских сказок. Они были не просто магическими существами. Они были волшебными. Здесь, в моем мире, подчинившем магию, но забывшем о ее очаровании, эти трое на полу разоренного храма были воплощением волшебства. И я понял, что ради того, чтобы у них все было благополучно, я сделаю что угодно.

Пришелец между тем приоткрыл глаза.

— Ариэл! — радостно воскликнул Киф. — Как же я рад тебя видеть!

Губы эльфа дрогнули — кажется, он пытался улыбнуться.

— Киф… Сильно я тебя?

— Ты? Меня? Что ты! Совсем нет. Встать можешь? Тебе надо одеться.

Киф и Нора помогли пришельцу подняться. Одежда для него была у Норы, и она стала помогать ему облачаться. Киф повернулся ко мне.

— Спасибо, Сэм, ты нам очень помог. Как ты здесь оказался?

— Я искал тебя, Киф. Мне нужна помощь.

Киф кивнул, торопливо оглянулся на Нору и Ариэла. Пришельца заметно покачивало.

— Давай поговорим позже, — предложил Киф. — Нам нужно как можно скорее уйти отсюда.

— Я думал, вы уже ушли. Совсем.

— Нет, как видишь. Ты был на крыше?

— Да. Киф…

— Мы готовы! — подала голос Нора. — Можем идти!

Голос у нее был бодрый, но было заметно, что Ариэл едва держится на ногах.

— Идем с нами, — сказал мне Киф. — Еще не ясно, кому чья помощь понадобиться.

Мы вышли из храма и тут же увидели отряд стражи, выбегающий на площадь.

— А, черт, стража сагрилась! — воскликнул Киф.

— Уходите! — скомандовала Нора. — Увидимся позже!

И она побежала навстречу стражникам. Мы с Кифом, подхватив Ариэла, обогнули храм, скрылись в переулке. Оглядываться, чтобы увидеть, как собиралась отвлечь стражу Нора, я не стал. Оружия я у нее не заметил, но она же наверняка знает, что делает.

Район за храмом представлял собой путаницу проулков и тропинок, пролегающих между палисадами и огородами стареньких домишек, стенами дровяных сараев и заборами усадеб. Мы бежали, ища, где бы спрятаться; вслед нам заливались всполошенные собаки и, перекрикиваясь, громыхали сапогами члены разделившегося отряда стражи. Хорошо было бы воспользоваться той же магией, с помощью которой Киф уже дважды спас жизнь мне. Проще всего было бы им двоим исчезнуть, а я бы нашел способ спрятаться, затаиться, а потом тихо ускользнуть от стражи. Но Киф упорно продолжал убегать по земле. Я не стал спрашивать его, почему. Не может воспользоваться свой силой — значит, на то есть причина.

В какой-то момент нам показалось, что стража наконец потеряла нас. По крайней мере, звуков преследования не было слышно уже очень давно. Мы ненадолго остановились в крошечном проулке между щербатым, покосившимся дощатым забором, обросшим лебедой, и задней стеной курятника, из которого доносился уютный клекот птиц. Мы оба порядком устали: Ариэл находился в сознании, но двигаться самостоятельно почти не мог и нам приходилось тащить его на себе.

— Уф… Ариэл, ты тяжелый! — Киф переводил дыхание. — У меня бодрость почти в ноль ушла.

— Извини, — произнес прекрасный эльф. Голос у него был тихий, мелодичный и немного печальный. — Я под таким посмертным дебафом, что хочу еще раз сдохнуть.

— Обойдешься, — Киф повренулся ко мне. — Спасибо тебе, Сэм.

— Да не за что. Убегать — дело не хитрое…

— Я не об этом. Я о том, что ты сделал в храме. Ариэл очень сильный. Без твоей помощи нам понадобилось бы гораздо больше времени.

Я смутился.

— А, ты об этом. Да я просто…

— Они здесь! — послышался вдруг громкий выкрик. Мы поняли, что нас снова заметили. Доля секунды у меня ушла на то, чтобы оценить ситуацию.

— Уходи, Киф, — сказал я. — Спрячьтесь где-нибудь. Я их задержу.

Киф взглянул на меня, задержал взгляд. Странный это был взгляд — оценивающий.

— Договорились, — сказал он. И уковылял с Ариэлом в глубину проулка.

Я повернулся. Навстречу мне бежало четверо стражников. Двигались они красиво, слаженно, даже полная экипировка, казалось, не стесняла их. Я усмехнулся: один, безоружный, как я собирался задержать их? Что я мог сделать? Тем не менее, я сгруппировался. Я же пообещал Кифу задержать их. Сделаю, что смогу.

Оглянувшись по сторонам, я заметил в траве около забора довольно длинный обломок черенка от какого-то инструмента — может быть, лопаты или вил. Потянувшись, поднял его и, перехватив поудобнее, побежал навстречу стражникам. Я уже сообразил, что они не станут останавливаться, видя меня на пути, а попросту сметут меня. Если я хотел их задержать, мне следовало нападать.

Я врезался в отряд, достал черенком одного стражника, подставил подножку другому и тут же получил хлесткий удар по ребрам. От другого удара я увернулся, но и сам не достал до противника и почти сразу меня с размаху ударили сверху. Удар, нацеленный в голову, пришелся в плечо. Я едва не рухнул, но выровнялся и со всего маха ткнул одного из стражников черенком под колено. Тут же на меня обрушился удар сзади, и я понял, что все-таки падаю. Но моей целью было не победить, а только задержать их, так что я не очень-то переживал из-за этого. Ухватив одного из стражников, попытавшегося меня пнуть, я перекатился. Свалив его на землю, я почти успел вскочить, как вдруг меня ударили по дых. Я свалился снова, и меня попросту стали пинать. Теперь все, что я мог, это сгруппироваться и ждать, пока они прекратят, надеясь, что я не настолько разозлил их, чтобы они захотели меня убить или покалечить. Было больно; я задыхался, глотая пыль. Утешало лишь то, что стража, похоже, слишком увлеклась мной, чтобы преследовать Кифа.

— Все, хватит, — скомандовал вдруг один. Самый сообразительный — понял, что я просто пережидаю, пока им не надоест пинать меня. — Заберем его в расположение и…

Темная тень промелькнула где-то над нами. Я замели ее краем глаза, повернул голову, и тут же небо надо мной померкло. Оно стало темно-серым, клочковатым, словно грозовая туча вдруг рухнула и почти прижалась к земле своим кудлатым брюхом. Стражников раскидало по сторонам порывом ветра. А потом, словно раскат грома, раздался утробный предупреждающий рык. Я поднял голову и наконец сообразил, что надо мной не сбрендившая туча, а действительно брюхо — покрытое шерстью, благоухающее отнюдь не запахом дождя брюхо могучего зверя. По обеим сторонам от меня стояли четыре лапы, грудина уходила резко вверх.

Я закопошился, встал на четвереньки. Стражники выставили перед собой алебарды, слаженно двинулись на зверя. Тот снова зарычал, ощерился. Я отполз вбок, кое-как поднялся на ноги. Зверь, могучий бурый волк, в холке был выше меня на голову и, скосив глаз, смотрел на меня сверху вниз… В переносном смысле она и раньше на меня так смотрела.

— Нора?..

Вместо ответа зверь медленно согнул лапы, прижался к земле. Недолго думая, я вцепился в шерсть на его холке. Миг — и мы взмыли в воздух и провалились в искристое голубое марево, оставив стажу далеко внизу.

— Нора!..

В первое мгновение меня чуть не сорвало с ее спины. Избалованный аккуратностью Кифа, я не ожидал, что ветер рванется нам навстречу, а сама Нора будет двигаться скачками, рывками. Мир тоже скакал, рвался, появляясь кусками, когда Нора опускалась на что-то, чтобы оттолкнуться и снова взмыть в воздух. Наконец мы приземлились на какой-то улочке. Я тихо сполз со спины зверя. «Надо же, Нора и в самом деле оказалась оборотнем», — не без удивления подумал я, наблюдая за тем, как огромная бурая волчица протискивается в щель между домами. В нашем мире оборотней-людей (по крайней мере, как нам говорили в училище) не существовало. Только звери, которые превращались в более крупных, страшных, кровожадных почти до безумия и потому очень опасных существ.

Не прошло и нескольких минут, как Нора вернулась в своем более привычном для меня обличье. На ходу она поправляла платье под доспехом.

— Спасибо, — сказал я.

Нора эффектно тряхнула волосами.

— Не за что. Идем.

— Куда?

— У тебя же было какое-то дело к Кифу. Так?

Я кивнул и последовал за Норой. Вместе мы пересекли несколько кварталов и вышли к докам, где я и Рида впервые встретили Кифа. Нора уверенно провела меня через лабиринт старых строений, и вскоре мы оказались на пустыре, за которым простиралась широкая мелкая заводь. На берегу лежали заброшенные полусгнившие лодки. А на другой стороне заводи, завалившись на бок, стоял старый корабль.

— Нам туда, — сказала Нора. Пройдя по узким мосткам, она аккуратно спустилась в воду, которая здесь едва доставала ей до пояса. Впрочем, называть водой зеленовато-желтую жижу, которая закачалась вокруг Норы, как испортившийся пудинг, язык не поворачивался.

— А перенестись туда ты не можешь? — спросил я.

— В этом обличье — нет, а звероформа в откате. Давай уже, поторапливайся.

Ну, нет — так нет. Я полез в «воду». Тело, которому и так основательно досталось, отчаянно протестовало. Но, когда я оказался в «воде», ее прохлада оказалась неожиданно приятной. Дно, правда, было илистым и покрытым водорослями, наводящими на мысль о старом рваном тряпье и существах, которые в нем ютились. Но Нора впереди уже не шла, а плыла, так что терпеть это все оставалось недолго.

Доплыв до корабля, мы поднялись на борт по веревочной лестнице, сброшенной в самую воду. Небрежно отжав волосы и подол платья, Нора направилась к корме. Ее сандалии оставляли на серой рассохшейся палубе неровные темные следы. Я пошел за ней.

Киф и Ариэл находились в каюте. Прекрасный эльф спал, устроенный на койке и прикрытый плащом. Киф сидел рядом.

— Все в порядке? — спросил он, оглядывая нас с Норой.

— Ага, — Нора прошла мимо него и растянулась на койке напротив. Меня не покидало ощущение, что обернулась человеком она все еще не до конца: настолько плавными и обманчиво-безобидными были ее полузвериные движения. — Ариэл еще спит? Тогда и я вздремну, пожалуй.

— Спасибо, Сэм, — сказал Киф. — Ты нам помог.

Я задумался… И все-таки решил задать вопрос, мучивший меня.

— Киф, вы ведь сюда перенеслись, так? Почему ты сразу не сделал этого?

Киф виновато улыбнулся.

— Я тебе как-то говорил об этом, Сэм. Я не могу перенести сразу двоих. А в этот раз я одного Ариэла еле-еле утащил, да и то не сразу. Спасибо, что выиграл нам время.

— Ясно… — Я про себя улыбнулся: кажется, Киф не мог допустить, чтобы я подумал, будто бы он меня бросает. — Значит, это ваше новое убежище?

— Да. Пришлось подыскать другое местечко, когда я начал слышать дух Ариэла в храме прямо под нами, — Киф усмехнулся, развел руками. — Я помню ту легенду, которую ты рассказал мне о храмовом огне. Но кто мог подумать, что Ариэлу придет в голову слиться именно с ним? Такого он еще ни разу не делал… И я не уверен, что кто-нибудь вообще делал что-то подобное. Но ведь все когда-то случается впервые, правда? В любом случае, мы здесь ненадолго. Ариэл немного оклемается, и через пару дней мы уйдем.

— Через пару дней, значит… Киф, у меня есть к тебе очень серьезная просьба. Ты не мог бы отправить меня в свой мир?

На лице магика отразилось удивление. Я пустился в объяснения.

— Видишь ли, девушка, которую я люблю…

Говорить пришлось довольно долго: надо же было объяснить, как и почему Рида попала в Безмирье. Я старался быть как можно более убедительным. Но оказалось, что старался я зря. Выслушав меня, Киф ответил:

— Прости, Сэм. Я не могу тебе помочь. Я не умею водить людей между мирами. Нора и Ариэл — тоже.

Внутри меня все сжалось.

— А ты знаешь кого-нибудь, кто умеет? Мне очень нужно туда попасть, Киф!

— Я понимаю. И да, есть хиро, которые умеют водить между мирами. Но их в Безмирье не так много, к тому же их еще нужно найти и уговорить. Сэм, это займет много времени. И шансы на успех не очень-то велики.

Я опустил голову.

— Понятно…

— Сэм. Если я все правильно понял, тебе лучше рассказать обо всем вашим магам. Если у них есть способ проникать в Безмирье, пусть и хранящийся в тайне, они могут им воспользоваться, и тогда…

Я встал.

— Я все понял, Киф. Спасибо.

Он вскочил.

— Сэм, я не отказываюсь! Просто…

— Да понял я! Не можешь — значит не можешь, все. Я… Я пойду, пожалуй.

Он вышел вместе со мной на палубу.

— Прости меня, Сэм, — повторил он. От того, каким прочувствованным голосом он это произнес, мне стало тошно. Я украдкой поморщился, но это, кажется, не ускользнуло от глаз магика.

— Я помогу тебе перебраться на берег, — сказал он и, подавшись вперед, торопливо обхватил меня. Но долю секунды вспыхнуло голубое сияние, и тут же отхлынувший было от меня мир вернулся. Я стоял на берегу среди брошенных лодок. Кифа рядом не было.

Миновав доки, я вернулся в город. Старался не идти людными улицами: одежда на мне была покрыта засохшей грязью, да и стража могла заметить меня и признать во мне утреннего храмового дебошира. Так, околотками, я добрался до мастерового квартала, спустился в подвал уже знакомого дома.

Сойдя по ступеням, я увидел, что подвал преобразился. Он был чисто выметен; все обломки аппарата, которые еще можно было использовать, были собраны в большой ящик, два других заполняли осколки и прочий мусор. Полусфера в оправе еще стояла на своей треноге, но свет ее был тусклым, ускользающим. Мебель была расставлена по своим местам, лампа под потолком горела тихо и ровно. Тим и Селейна были еще здесь. Наследник горе-изобретателя изучал чертежи, намереваясь, вероятно, заняться восстановлением аппарата, укравшего у меня Риду. Селейна неторопливо заканчивала уборку, наводя порядок на полках. Обернувшись на звук моих шагов, она тихо ахнула.

— Сэм…

Я ждал, что она начнет спрашивать, что случилось. Но она только покачала головой и сказала:

— Садись.

Когда я сел на табурет, Селейна подошла ко мне с аптечкой и принялась промывать ссадины на моей физиономии и руках. В движениях ее не было нежности, но была точность и аккуратность. Дочь цирюльника как-никак…

— Ты почему еще здесь? — спросил я. Кожу щипало, но меня волновали вещи поважнее. — Тебя не хватятся?

— Думаю, уже хватились, — ответила она. — И, думаю, люди канцлера знают, что я здесь. Взрыв-то на всех окрестных улицах слышали, такая толпа зевак собралась, едва ты ушел.

— И что вы сделали?

— Ничего. Заперлись изнутри и сидели тихо, пока они все не разошлись.

— Так почему ты не ушла?

Селейна вздохнула, выпрямилась.

— Думаешь, мне очень хочется рассказывать кому-то о том, что здесь произошло?

— Но ты же ни в чем не виновата.

Она покачала головой.

— Мы оба виноваты, Сэм. Ты не понимаешь? Мы ведь… не донесли. — Она ненадолго замолчала, потом продолжила: — Нам следовало рассказать о том, что замышляет Вен, как только мы сами узнали об этом. Но я никому ничего не сказала. И ты, полагаю, тоже.

Я опустил голову и уставился в пол. Селейна была права.

— Я не думал, что Рида вытворит такое, — признался я. — Вен и Рейд — да, но она…

— Она сильно привязана к Арси.

Я кивнул — да, разумеется, Рида очень любит брата. И она переживала за него все эти дни — кому как не мне было видеть это? Но Рида всегда отличалась завидным здравомыслием. Я не ожидал, не мог ожидать от нее такого. А самым ужасным было то, что я не знал, что теперь делать. Кажется, у нас оставался единственный выход — рассказать обо всем канцлеру. Эх… И почему Рида, решаясь на этот отчаянный шаг, не взяла меня с собой? Момент объяснения с Фирриганом был бы основательно отложен.

— В любом случае, мы должны были предусмотреть это, — произнесла Селейна. Говорила она со мной и как будто бы с самой собой. — Но тогда мы бы были… предателями. И никакие благие побуждения не смогли бы нас оправдать.

Я поднял голову и с удивлением уставился на Селейну. Она стояла, высокая, прямая, около стола, на котором лежала аптечка с уже убранными в нее препаратами. Ее пальцы касались грубой волокнистой поверхности столешницы. Качнув головой, Селейна обернулась, посмотрела на меня.

— Ну, и что мы теперь будем делать?

— У нас еще есть надежда, — сказал вдруг Тим. Он зашуршал чертежами, потом отодвинул их и, подойдя к треноге, осторожно снял с нее полусферу. — Здесь осталось еще немного энергии. Если я смогу…

В этот момент послышался скрип ступеней под чьими-то тяжелыми сапогами.

— Ну, и что вы натворили? — раздался грозный раскатистый голос. — Что произошло? Выкладывайте!

Я повернулся и уже даже открыл рот, чтобы ответить что-то внезапно появившемуся в подвале Боггету. Но тут до слуха моего донесся плаксиво-звонкий звук разбивающегося стекла. Резко оглянувшись, я успел увидеть, как разлетается на куски сияющая полусфера, выпавшая из рук Тима. А потом взрывной волной меня ослепило и отбросило. Я подумал о том, что сейчас шарахнусь о стенку подвала, и попытался сгруппироваться, чтобы смягчить удар, но вдруг просто рухнул на спину. Я успел порадоваться, что взрыв был не настолько сильный. Но тут раздался оглушающий удар — что-то словно рухнуло на меня и весь мир в придачу — и я на долю секунды потерял сознание.

Я был уверен в том, что прошло очень мало времени, потому что я даже не переставал думать, просто внезапно оглох и ослеп. Когда же чернота стала рассеиваться и ко мне вернулся слух, я услышал голос мастера Боггета.

— …иоты! Придурки! Больные на всю голову, чтоб вас…

Я подумал о том, чего он так разоряется — все же обошлось. Я лежал на спине и предварительно мог сказать, что во время взрыва не покалечился. Зрение полностью вернулось ко мне, я увидел ветви деревьев высоко над собой и светлое небо за ними. Что ж, получается, домик чудака-изобретателя на этот раз все-таки снесло? Ну и ничего страшного, лишь бы никто не пострадал… «Интересно, как там Тим и Селейна», — думал я. И тут же вспомнил, что рядом с домиком на Мастеровой улице никаких деревьев не было, особенно таких высоких. А еще я почувствовал холод под своей спиной. Пошевелив пальцами, я ухватил длинные тонкие травинки и пару шелковистых листков.

Сделав усилие, я сел и увидел, что все мы вчетвером находимся на опушке леса. Селейна сидела на траве, ошеломленная и растерянная, и прижимала к груди аптечку. Тим сидел около дерева, прислонившись спиной к стволу и широко расставив ноги. Взгляд его рассеянно блуждал. Боггет стоял на ногах, упираясь кулаками в бока. Он был похож на огромную нахохлившуюся птицу. Заметив, что я пришел в себя, он бросил в мою сторону взгляд, полный гнева. А я… А мне вдруг стало смешно. Я повалился назад, раскинул руки в стороны и рассмеялся.

— А этого хорошо приложило, — произнес Боггет.

А я все смеялся и смеялся. Я не мог объяснить ему, как хорошо, как легко мне было в эту минуту.