Ветры Запада. Книга 2

Глава 21

Оболонский вокзал был довольно странно устроен — с перронов было невозможно выйти прямо в город, и приходилось идти к выходу через весь вокзал — шумный, не очень чистый и вообще довольно бестолково устроенный. Киевляне привычно оправдывали это тем, что Оболонский вокзал являлся старейшим вокзалом в княжествах, и даже мысль что-то перестроить в этом ценнейшем памятнике архитектуры является преступной. По всей видимости, предполагалось, что киевские обыватели, очередной раз получая локтем в бок в тесном проходе, тут же будут вспоминать, что Киев построил свой вокзал раньше Новгорода, и ощущать гордость за демократическую Родину. Лично мне кажется, что было бы уместнее наконец решить, что это — вокзал или памятник архитектуры, — и либо ездить, либо любоваться, не пытаясь совместить плохо совместимые вещи.

Впрочем, недовольными были отнюдь не все — в суете и толкучке Оболонского вокзала карманники чувствовали себя как в раю. Приезжающие, торопясь скорее покинуть памятник архитектуры, чуть позже частенько обнаруживали, что выход в город обошёлся им совсем не бесплатно. Стражники, однако, воров особо не донимали и жалобы на них принимали неохотно — скорее всего, там были давно выстроены прочные деловые отношения в полном согласии с основными принципами принятого здесь народовластия.

Двигаясь вслед за тележкой носильщика, я почувствовал, как на меня как бы случайно довольно сильно навалились слева, и одновременно в мой правый карман залезла ловкая рука. Незамысловатая, но вполне рабочая схема — по большому счёту, большинство воров именно так карманы и чистят. Чтобы работать без отвлекающего лоха напарника, требуется совсем другой уровень квалификации. Я резко ударил локтем напирающего на меня подельника, почувствовав, как под локтем хрустнуло ребро. Одновременно быстрым и почти незаметным ударом сломал пальцы шарящей в моём кармане руки — вряд ли все, к сожалению, но за два поручусь. Проигнорировав слившиеся в один вскрики боли, я как ни в чём не бывало продолжал двигаться за носильщиком. Обокрасть меня больше не пытались — возможно, урок пошёл впрок, но вероятнее всего, на этом направлении работала только одна бригада.

Носильщик, видимо, правильно оценив мой внешний вид, подвёз тележку к стоянке такси представительского класса, и машина, разумеется, немедленно нашлась. У стоянки обычного такси чуть в стороне перетаптывалась небольшая очередь, а ещё дальше забирали пассажиров извозчики. У нас извозчики уже полностью исчезли, и даже конки начали постепенно заменяться электрическими трамваями, а вот Киев здесь явно отстаёт. Впрочем, зная киевлян, уверен, что они и здесь найдут обоснование своего превосходства. Что-нибудь вроде: «Мы нюхаем экологически чистый навоз, а вы, отсталые новгородцы — вонь самобегов».

— Что здесь в центре есть из приличных гостиниц? — спросил я в ответ на вопрос «Куда везти?».

— Да в центре всё приличное, клоповников нет, — рассудительно ответил водитель. — Вы как желаете — за разумные деньги или…?

— Или, — решительно заявил я. — Везите в лучшую, уважаемый.

По идее, раз уж я взялся запутывать следы, то правильней было бы ехать в какое-нибудь скромное место вроде «Усталого паровоза», где останавливалось весёлое семейство Махренко, да и ехать на извозчике, а не в лимузине. Но я в своём костюме за пятьдесят гривен буду выглядеть там как павлин среди куриц, а другого у меня нет. Я же ехал к герцогу Баварскому — откуда мне было знать, что придётся возвращаться вот так, по-шпионски?

— Раз в лучшую, то, стало быть, в «Голубой рассвет», — кивнул водитель, трогаясь с места. — Лучше у нас здесь и нету.

Странное название. В принципе, при некотором воображении рассвет вполне можно назвать голубым — ведь говорят же «голубые сумерки». Но всё равно, звучит это как-то непривычно.

Не знаю, как насчёт лучшей, но гостиница оказалась и в самом деле хорошей. Выскочивший лакей подхватил мой чемодан, швейцар распахнул лакированную дубовую дверь, и я с достоинством проследовал в светлый холл, богато отделанный золотом — чрезмерно богато, на мой взгляд, хотя немцам, к примеру, такое нравится.

— Кен Вострик из Новгорода, — представился я портье, приподняв шляпу. — У вас найдётся приличный люкс для усталого путешественника?

— Разумеется, найдётся, свободный Кен, — приветливо, но с достоинством отозвался портье.

Ах да, у них же здесь все свободные, просто некоторые чуть свободнее. Хочется верить, что Вострика здесь не помнят. В отличие от Кена Махренко, похождения которого прекрасно известны гражданкам, Кен Вострик мелькнул здесь совсем краешком, так что выбора у меня особого не было. Как-то маловато у меня имён — вроде и есть в кармане целая стопка карточек, а представиться толком и некем.

— Мне надо побыстрее уехать в Новгород, — сказал я портье. — Нет ли у вас расписаний транспорта?

— Поезда? — спросил он, выкладывая на стойку тонкую книжечку.

— И дирижабли тоже, если можно, — я поблагодарил его кивком.

Полистав расписания, я слегка приуныл. Ежедневный пассажирский до Новгорода уже часа два, как улетел. Утренний поезд ушёл ещё до моего приезда; на второй у меня были шансы успеть, если бы он отправлялся с того же Оболонского вокзала, но увы, он ушёл с другого.

— Печально, — констатировал я. — Может, грузопассажирский… — сидеть даже лишнюю минуту в Киеве под именем, возможно, известным Обществу граждан, мне совершенно не хотелось.

— У нас нет расписания грузопассажирских дирижаблей, — развёл руками портье.

— Понимаю, — вздохнул я. Конечно, я всё понимал. Уж такой-то бывалый воздушник, как я, прекрасно знал, что грузопассажирские летают безо всяких расписаний — куда взял фрахт, туда и летит. — Тогда давайте сделаем так: я сейчас съезжу в порт и посмотрю, найдётся ли там кто-нибудь с фрахтом до Новгорода. Если ничего не будет, то приеду обратно, а если не вернусь, то завтра отошлите мой чемодан вот по этому адресу.

— Будет сделано, свободный, — наклонил голову портье.

— А кстати, — вдруг вспомнил я, — почему такое название — «Голубой рассвет»?

— Ну как же, — оживился портье, — это ведь даже в начальной школе проходят. Когда клевреты Владимира Окаянного пытались утопить в Днепре статуи богов, батюшка-Днепр не принял такое от святотатцев. Вот с голубых вод Днепра и начался рассвет нашей свободы. У нас в княжестве ведь даже знамя голубого цвета в память об этом. Неужели у вас дети этого не учат?

Ну конечно, нашим детям надо же первым делом рассказывать, кого там киевляне в своём Днепре топили, а кого недотопили. Крайне важная информация для новгородских малышей.

— Увы, не учат, — развёл я руками. — Впрочем, у нас в княжестве сейчас проходит реформа образования.

— Ну, исправят, значит, — обнадёжил меня портье.

Я кивнул ему на прощанье и вышел из гостиницы. Денёк был совсем неплох, и я решил немного пройтись и взять такси чуть подальше. Минутах в пяти от гостиницы я увидел на тротуаре знакомую картину, которую никак не ожидал увидеть и в этом мире — на перевёрнутом ящике перед раскладным столиком сидел персонаж с прохиндейской физиономией, ловко передвигающий три стаканчика. Перед ним топтались двое подставных, которые довольно неубедительно изображали игроков, тряся купюрами, которые они якобы только что выиграли. Не знаю, что меня стукнуло — наверное, я так давно не делал глупостей, что рано или поздно что-нибудь в этом роде должно было произойти. Просто по той причине, что нельзя всё время поступать умно — умные поступки всегда должны хоть как-то уравновешиваться.

Я кинул ему на столик гривну. Тот немедленно добавил к ней свою и закрутил стаканчики, приговаривая какую-то чепуху вроде «кручу, верчу, выиграть хочу». Наконец, стаканчики опять выстроились в линию; я легонько щёлкнул по среднему — он опрокинулся, и из-под него выкатился шарик. Подставные еле слышно ахнули. Катала разжал руку и неверяще уставился в свою пустую ладонь.

— Повторим, — хрипло сказал он.

Не давая мне возможности вставить слово, он добавил к лежащим деньгам ещё две гривны и опять закрутил стаканчики. Всё повторилось, только шарик на этот раз выкатился из левого стаканчика.

— Пикша, ты чо⁈ — не сдержался один из подставных.

Тот злобно глянул на меня, молча вытащил из кармана бесформенный комок купюр, отслюнявил оттуда ещё четыре гривны, и бросил их к лежащим деньгам. Стаканчики он закрутил дёргаными движениями, пристально на них уставившись. Шарик в руку он спрятал на этот раз настолько неуклюже, что это заметила бы и самая тупая деревенщина, а руку он при этом сжал так крепко, что пальцы у него побелели.

Я лёгким щелчком опрокинул средний стаканчик, и из-под него выкатился шарик. Катала медленно раскрыл ладонь, неотрывно на неё глядя. Она была пустой, но он продолжал на неё пялиться, словно ожидая, что шарик вот-вот откуда-то на ней появится.

Возле нас как-то незаметно возникла пара стражников, и до меня сразу дошла глубина моей глупости. Катала расположился с полным удобством — было совсем непохоже, что он готов рвануть отсюда при появлении стражи. Да и вообще, это же Киев — княжество свободных и предприимчивых — пока граждане тебя не замечают, делай что хочешь. Даже совсем тупой мог бы догадаться, что жульё здесь работает совместно со стражей, а я вот почему-то не догадался.

— Что здесь происходит, свободные? — строго спросил стражник.

— Он мошенник, старший! — доложился подставной. — Пикшу вот обыграл.

— Как же я могу быть мошенником, если я к вашему шарику не прикасался? — резонно возразил я.

— В участок пройдём, свободный, — распорядился стражник. — Там и разберёмся, кто здесь мошенник.

Упомянутый Пикша тем временем так и сидел, тупо разглядывая свою руку. Впрочем, деньги со столика он уже успел куда-то прибрать. Вести его в участок никто не собирался, так что было уже вполне очевидно, кого признают мошенником.

Я задумчиво посмотрел на стражника. Он правильно уловил мой взгляд и слегка попятился, хватаясь за дубинку.

— Даже не вздумай, — предупредил он. — Лучше иди в участок по-хорошему. Всё равно не уйдёшь, мы всю стражу поднимем.

Я прикинул варианты и неохотно признал, что он прав. Сейчас ситуация имеет все шансы разрешиться мирно, если, конечно, не считать моей уязвлённой гордости. Если же я раскидаю их, это переведёт конфликт совсем в другую категорию.

— Пойдём по-хорошему, — согласился я.

В участке наше прибытие никакого фурора не произвело.

— Документы предъяви, — равнодушно потребовал дежурный. — Так, что у нас здесь? Ага, из Новгорода гость, стало быть. Ну, что скажешь, Кен Вострик? Признаваться по-хорошему будешь?

— В чём признаваться? — осведомился я.

— Ты зачем его привёл, Микола? — посмотрел он на доставившего меня стражника. — Что у тебя на него?

— Он Пикшу обыграл, — доложился тот.

— То, что Пикша катать не умеет, это не новость, — хмыкнул дежурный. — А с этим-то что? Он деньги забрал, что ли?

— Да не, деньги-то кто бы ему отдал, — решительно опроверг стражник.

— Ну и какие тогда к нему претензии?

— Так мошенник же! Чтобы какой-то приезжий лох Пикшу обул? Да ни в жисть не поверю! Ясно же, что он сам катала.

Дежурный внимательно оглядел меня с ног до головы.

— А ведь и правда, Микола, — согласился он. — И одет прилично, сразу ясно, что на гастроли к нам приехал. Вот что я тебе скажу, Вострик: плохо ты себя повёл. Ты должен был первым делом что сделать? Явиться в участок и доложиться, что мол такой-то и такой-то, прибыл на гастроль. Мы бы тебе участок выделили, выработку определили, всё по закону. А ты что вытворил? Пошёл наших людей щипать! Неправильно ты поступил, придётся тебя наказывать. До завтра в клетке посидишь, а завтра определим, где и как ты будешь отрабатывать.

— Вы что, совсем ничего не боитесь, что ли? — в полном ошеломлении спросил я.

— Тебя, что ли, нам бояться? — пренебрежительно фыркнул дежурный. — Будешь хорохориться, определим тебя в камеру на две недели как буяна. Тебя даже к судье вести не понадобится, он такие дела не глядя штампует. А можем и на два года каторги определить за мошенничество, свидетели есть. Ты что выбираешь?

Я был в полном ступоре. Со стороны киевские порядки казались даже забавными, но вот самому познакомиться с ними, так сказать, изнутри, оказалось довольно шокирующим переживанием. Я лихорадочно соображал, как вывернуться из этой дикой ситуации, и уже склонился к тому, чтобы загнать всю эту шайку в клетку, а потом как-то выбираться из Киева, но пришла неожиданная помощь — прямо как в визионе, в самый критический момент.

— А ведь он прав, — раздался обманчиво мягкий голос. — Зря не боитесь.

Говорящий, похоже, некоторое время слушал нашу беседу из-за двери, а сейчас зашёл в дежурную часть, и целая группа стражников за ним следом. Дежурный, который только что так вальяжно разъяснял мне мои перспективы, сидел оцепеневший, и от него веяло откровенным ужасом.

— Кен Вострик из Новгорода? — уточнил новый участник у меня.

— Совершенно верно, — подтвердил я. — С кем имею честь?

— Народный страж первого ранга Олесь Бутко, — представился он. — Вас желает видеть некая персона, и мне поручено вас доставить.

Судя по количеству золотого шитья на мундире, чин немаленький.

— А эта самая персона, случаем, не Славяна Лановая? — хмуро спросил я.

— Гражданка, — строго поправил меня Бутко. — Гражданка Славяна Лановая. Прошу прощения, мне нужно сначала распорядиться здесь. — Он отвернулся от меня и начал отдавать команды своим людям. — Эту троицу в клетку, с ними будем решать отдельно. Начальника участка и его заместителя в камеры. Остальным покидать участок запрещаю, пусть сидят здесь. Возможно, гражданка распорядится прислать сюда бригаду народных инспекторов, вот пусть её и ждут. Этот участок уже получал гражданское предупреждение. Народ дал им возможность исправиться, но они не вняли. Придётся отсекать гнилые ветви. Да, кстати — тех жуликов, которых они покрывали, их всех тоже доставить сюда и по камерам. — И уже мне: — Пойдёмте, свободный Вострик.

Меня не устаёт поражать, насколько легко у демократов можно лишиться головы, а то, что в этом участке полетят головы, не вызывает ни малейших сомнений. У нас, в нашем тоталитарном княжестве, тоже может, конечно, при случае не поздоровиться, но князь всё же вынужден следовать законам, и при этом тщательно следит, чтобы его решения одобрялись общинами и выглядели справедливыми. При выборной же системе ограничений почти нет — во-первых, благодаря развитой бюрократии всегда можно найти подходящий закон или нормативный акт, много их разных насочиняли, а во-вторых, персональной ответственности там не существует, и виноватого найти невозможно. Можно не особенно заботиться об одобрении общества, а в случае чего всегда можно переложить ответственность на народ — а чего вы хотели, сами же таких выбрали.

С Бутко мы больше не перемолвились и словом. Он, по-моему, вообще не знал, как ко мне относиться. С одной стороны, какой-то мутный тип, но с другой стороны, мутный тип, который на короткой ноге с гражданкой Лановой, может оказаться весьма опасным. Так что Олесь осторожно молчал, гадая, кто я такой, ну а мне у него, собственно, спрашивать было и нечего.

Секретарша Славяны не поленилась выскочить из-за стола и открыть для нас дверь кабинета, отчего Бутко совершенно растерялся.

— Ах, да ведь это же знаменитый Кен Вострик! — расцвела Лановая, выходя из-за стола и всем видом демонстрируя, что прямо жаждет меня обнять.

— Здравствуйте, гражданка Славяна, — отозвался я. — Вы мне льстите, и вовсе я не знаменит.

— Знамениты-знамениты, — погрозила она мне пальцем. — Правда, в узких кругах, но всё же. Однако неплохо живут воздушники — костюм, как я погляжу, гривен за семьдесят? Уже механик, наверное — можно вас поздравить?

— Всего лишь за пятьдесят, — кисло ответил я. — Всё ещё помощник, увы. У вас платье тоже недешёвое, замечу.

— Ну, я-то гражданка, а вы простой помощник механика, — усмехнулась она. — Так что ты расскажешь про нашего дорогого гостя, Олесь?

— Пришлось за ним побегать, гражданка, — начал докладывать Бутко. — Очень энергичный молодой человек, всегда был на шаг впереди нас. Определился в гостиницу «Голубой рассвет», но сразу же оттуда ушёл, заявив, что едет в воздушный порт. В порт, однако, не поехал, а пошёл пешком в сторону Всеславского рынка. Там ввязался в игру в горошину с жуликами, и имел неосторожность выиграть…

— Выиграл в горошину? — удивилась Славяна. — Получается, что вы тоже жулик, Кен? Вы же, надеюсь, не станете утверждать, что выиграли честно? Честно там выиграть невозможно.

— Сам не знаю, что меня стукнуло, — виновато сказал я. — Вот захотелось подшутить над жуликами, а о последствиях подумал слишком поздно.

— Вот именно, — назидательно сказала Славяна. — Если вы начинаете играть с шулерами, то для вас существует только два возможных варианта — вы либо жертва, либо шулер. А раз вы выиграли, то вы шулер, верно?

— Здесь можно поспорить, — возразил я. — Слово «выиграл» здесь вряд ли применимо. Оно подразумевает получение в результате неких денег, но я никаких денег не получил. Наоборот, потерял свою гривну.

— В ваших рассуждениях есть определённый резон. Соглашусь, пожалуй, что вы жертва мошенников, но как мне кажется, этим тоже гордиться не стоит. Впрочем, это всё же лучше, чем быть мошенником самому.

— Если вы думаете, гражданка Славяна, что таким образом получили рычаг давления на меня, то вы ошибаетесь, — мрачно сказал я. — Вы можете хоть публиковать это в газетах — я принципиально не поддаюсь на шантаж, и даже не надейтесь что-то с меня получить.

— Спокойней, спокойней, господин Кен, — она подняла руки. — У меня и в мыслях не было вас шантажировать. Скажу больше — я обещаю, что никто не услышит от меня ни одного слова об этих событиях. Что же касается других участников, то они будут либо молчаливыми, либо мёртвыми — верно, Олесь?

— Я позабочусь об этом, гражданка, — твёрдо пообещал Бутко, бросив на меня странный взгляд. Похоже, он даже уже не пытался догадаться, кто я такой.

— Благодарю вас, — сказал я, чувствуя неловкость за свою вспышку.

— Просто имейте в виду, что я вовсе не собираюсь с вами враждовать, — мягко сказала Славяна. — Но продолжай, Олесь.

— Мошенники вызвали стражей, которые их опекали, в результате свободного Кена Вострика задержали и препроводили в участок как мошенника. Там они решили, что раз он выиграл, то, вне всяких сомнений, и сам является шулером — как вы правильно заметили, гражданка Славяна. А раз так, то они собрались заставить его отрабатывать свой якобы проступок, причём как раз в качестве шулера.

— Это просто позор, — с отвращением заметила Лановая. — Знаете что, господин Кен — я обещала вам молчать, но я хочу попросить вас об ответной услуге: не рассказывайте князю Яромиру о происшедшем. Нас, как вы понимаете, это история тоже не красит, а с Яромиром у нас и без того непростые отношения. Он очень вас ценит и вполне может счесть всё это личным оскорблением.

Бутко был уже в полном замешательстве, и я его полностью понимал. На его месте я бы тоже был в недоумении, что это за помощник механика, которого князь не последнего княжества ценит настолько, что может воспринять неуважение к нему как личное оскорбление.

— Если он мне сам не задаст прямой вопрос об этом, то я ему ничего не скажу, — пообещал я.

— Вот и замечательно, — кивнула Славяна. — Олесь, поезжай туда и разберись с этой помойной ямой. Они перешли границы допустимого.

— Им уже выносилось гражданское предупреждение. Так что я для начала приказал арестовать причастных к этой истории, а также начальника участка и его заместителя. Остальные пока сидят там без права выхода.

— Всё правильно сделал, — одобрительно кивнула она. — Возьми бригаду народных инспекторов и вытряси из этих мерзавцев всё. Даю тебе право использовать все меры демократической защиты вплоть до высшей. Волей народа!

До чего же разные демократы любят к месту и не к месту упоминать народ. Наверное, чтобы народ не забыл, что они исполняют его, народа, волю, и не задался мыслью — а кто это, собственно, такие?

— Слушаюсь, гражданка Славяна! — вытянулся Бутко. — Разрешите выполнять?

— Разрешаю, — веско сказала Лановая, отпуская его мановением руки.

Она проводила его взглядом и повернулась ко мне.

— Давайте присядем, господин Кеннер. Этот неприятный вопрос полностью закрыт, не беспокойтесь об этом. Олесь сделает всё, что надо.

Она открыла шкафчик и достала оттуда вазочку с печеньем.

— Сейчас Уляна сделает нам чаю. А печенье я сама пекла.

Я посмотрел на неё с таким изумлением, что она нахмурилась.

— Ну что вы на меня так смотрите? — недовольно сказала она. — Я, в конце концов, женщина, а не машина для отрывания голов.

Я бы с этим поспорил — если бы был подурнее. К счастью, глупости я совершаю не так часто, и свою норму сегодня уже выполнил с запасом, так что я просто уважительно кивнул.

— Меня всё же удивляет, почему вы пользуетесь одними и теми же фамилиями, — доверительно заметила она.

— Других нет, увы, — развёл я руками.

— Всего две? — удивилась она. — Вострик и Махренко?

— Три. Но третья была бы здесь совсем не к месту.

— Это просто безобразие, — покачала головой она. — А такой продуманный, казалось бы, молодой человек. Но я вам помогу, не благодарите.

Она нажала кнопку рядом со своим креслом, и через несколько секунд в комнату заглянула секретарша.

— Уля, вот для этого молодого человека сделай документы на имя… — она на мгновение задумалась, — на имя Казимира Куродойко.

Секретарша кивнула и исчезла. Интересно — это у всех Высших склонность к тупому юмору, или мне просто везёт с такими сталкиваться?

— Вот вы и стали киевлянином, — с удовлетворением заметила она.

— Благодарю вас, гражданка Славяна, — кисло сказал я. — Не могу также не отметить ваш великолепный юмор.

— Ах, я же сказала, не благодарите, — махнула рукой она. — Как погода в Вене?

— Отвратительно. Дождь, слякоть.

— Не люблю такую погоду, — зябко повела плечами она. — Как чувствует себя император?

— Всё так же болен, увы, — развёл я руками. — Но голова у него работает по-прежнему. Если вы полагаете, что я могу вам рассказать что-то интересное, то вы ошибаетесь. Дело даже не в том, что я не хочу, я просто сам ничего не знаю. Там такое бурление, — я неопределённо покрутил рукой, обозначая бурление, — что мне кажется, они сами толком не понимают, кто из них к чему стремится.

— Я это понимаю, — мягко сказала она. — Но меня больше интересует ваше влияние на имперские дела.

— Моё влияние? — я посмотрел на неё непонимающим взглядом. — Вы это серьёзно?

— Я знаю, какой у вас дар.

— Да? — я интересом посмотрел на неё. — И откуда? Вообще-то, мне говорили, что дар — это всегда тщательно хранимый секрет.

— Да, секрет, — засмеялась она. — Тщательно хранимый. Проблема только в том, что дар практически невозможно сохранить в секрете. Так что, с одной стороны, считается как бы неприличным о нём спрашивать, а с другой — все и так всё знают. Я знаю, что ваш дар — лес вероятности. Ещё вы демонстрировали довольно интересные пространственные техники, но я склоняюсь к мысли, что их демонстрировали не вы, а ваша жена. Сильные дары, надо сказать, с весьма интересными применениями.

— Погодите, — до меня дошло, что она имеет в виду, и я не смог сдержать смех, — так вы решили, что я как-то воздействую на имперские дела через лес вероятности?

— А что, разве нет? — немного смутилась она.

— Вы очень, очень сильно меня переоцениваете, гражданка Славяна. Мои возможности пока что ограничиваются восстановлением надкушенного яблока.

— Даже небольшими воздействиями можно достичь многого.

— Верно, — согласился я. — Но даже до этого уровня мне пока что далеко. Я сомневаюсь, что смогу сделать что-то полезное раньше, чем, скажем, лет через пятьдесят. К тому же чтобы сделать что-то малыми воздействиями, их нужно применять годами.

— Вот как? — задумалась она. — Мне определённо казалось, что я уловила какие-то воздействия в поле вероятности империи.

— Я здесь совершенно точно ни при чём. Сказать откровенно, я вообще думаю, что вы ошибаетесь. Инерция общества, тем более такого огромного, как империя, настолько велика, что на него вряд ли можно как-то воздействовать. Сомневаюсь, что такой фокус был бы по силам даже моему прапрадеду, который по отзывам, был весьма силён.

— Вообще-то, есть способы воздействия и на общество, — заметила она, — но это уже совсем другой вопрос. А что вы сами думаете об имперских делах? У вас же наверняка есть какие-то мысли.

— Мыслей-то у меня полно, — хмыкнул я, — только вот все они ни на чём не основаны. Единственное, что я могу сказать с уверенностью: что-то там всё-таки будет. Понимаете, там столько мелких и крупных конфликтов, столько разных групп хотят что-то изменить, что это не может просто кончиться ничем. Вся эта каша каким-то образом обязательно выплеснется наружу. И повлиять на это невозможно, тем более нам. Нас могут терпеть в качестве посредников, но никто не позволит язычникам хоть как-то влезть в политику империи.

— Вот и я, как ни печально, пришла к такому же выводу, — задумчиво сказала Славяна. — Хотя я не согласна с вами, что повлиять нельзя. Можно и повлиять, есть способы сделать это ненавязчиво. Вот только нет никакой гарантии, что это сработает в нужном направлении. Да, жаль — я всё же надеялась, что вы сможете хоть что-то прояснить.

— Я и своему князю ничего не смогу прояснить, — пожал плечами я. — Разумеется, я изложу в своём докладе какие-то догадки и предположения, но это будут именно предположения. Фактов нет, даже надёжных догадок нет.

— Жаль, жаль, — повторила она. — Ну ладно, давайте просто поболтаем, тем более Уля, кажется, уже и чайник нам несёт. Что-нибудь слышно о Драгане?

— До нас ничего не доходило, — покачал я головой. — Полагаю, её путешествие протекает более или менее мирно, иначе мы бы услышали о каких-нибудь катаклизмах.

— Наверняка, — развеселилась она. — Характер у Ганы взрывной, вот уж кто-кто, а она тихо путешествовать не станет. Она упоминала, что мы с ней одно время дружили?

Я отрицательно покачал головой, с интересом ожидая рассказа.

— Ну вот, дружили. Потом поссорились… даже не то чтобы поссорились… так, небольшая размолвка. Но что-то сломалось, и мы с ней постепенно стали отдаляться, пока совсем не разошлись. Она же и в администрирование пошла по моему совету, это я её убедила. Но что-то у неё не заладилось, похоже.

— Морена сказала, что ещё немного, и она покатится вниз, — вспомнил я.

— Морена? — Славяна остро посмотрела на меня. — Ну, значит, так оно и есть. Видимо, путь гражданки всё-таки не для Ганы, хотя мне казалось. что для неё он будет самым подходящим.

— Путь гражданки? — не понял я.

— Возвышение через администрирование социума, — пояснила она.

— Погодите, — я совершенно растерялся, — нас учили, что возвыситься и развиваться дальше можно только в бою, поэтому только боевики становятся Высшими.

— Какая чушь, — она покачала головой, с жалостью глядя на меня. — Говоря с вами, совершенно забываешь, что вы ещё студент, поэтому когда вы изрекаете какую-нибудь немыслимую глупость, это всегда получается неожиданно. Есть бесконечное число путей, и с мордобоем из них связаны совсем немногие. Ваша мать, к примеру, ни с кем ведь не воевала.

— Когда она возвысилась, как раз воевала, — возразил я.

— Я знаю эту историю, конечно, — махнула она рукой. — Но это же был просто последний толчок. Думаю, она возвысилась бы и без этого, она уже была достаточно близка.

— Помнится, Морена тоже мне говорила, что существует очень много разных путей возвышения, — признал я.

— Неплохие знакомства у вас, — усмехнулась Славяна.

— Вряд ли это можно назвать знакомством. Знакомство всё-таки подразумевает примерное равенство. Просто я изредка её встречаю, и она не отказывается со мной поговорить. И всё же, здесь возникает вопрос: если все пути практически равноценны, почему не бывает Высших ремесленников?

— А вы имели когда-нибудь дело со Старшими ремесленниками? — с любопытством спросила она.

— Имел, — кивнул я.

— Хотелось его удавить?

— Очень, — признался я, вспоминая своё общение с Янушем Ожеховским.

— Избалованные, капризные, привыкшие, что им всячески угождают… какие, по-вашему, у них шансы возвыситься?

— Действительно, — не мог не согласиться я. — Однако возвращаясь к вашим словам — я всё же плохо понимаю, что такое возвышение путём администрирования.

— Это на самом деле просто. Социум — это ведь тоже структура, принципиально не отличающаяся от любой материальной структуры. С точки зрения возвышения нет совершенно никакой разницы — гнуть волей балки или устанавливать тенденции развития общества.

— Но получается, что так может возвыситься любой бюрократ, — заметил я. — Ну, пусть не бюрократ, а правитель.

— Может, наверное, — согласилась Славяна, — но скорее всего, не возвысится. Ведь в бою тоже мог бы возвыситься любой ратник, но возвышаются только Владеющие. Как возвыситься, если нет дара?

— Да, вы правы, нужен дар, — согласился я. — Но я всё-таки не понимаю, как может работать этот путь. Перекладываешь бумажки, отдаёшь распоряжения — и при этом возвышаешься?

— Вы смешиваете разные вещи, — покачала головой Славяна. — Направлять развитие — это не командовать подчинёнными. И уж тем более не перекладывать бумажки. Представьте себе камень, скатывающийся с горы — он ведь катится не по случайному пути. Философ скажет, что он катится в соответствии с принципом наименьшего действия, но мы скажем проще: он выбирает для своего пути наиболее подходящие ложбинки и впадинки. Так и общество развивается не случайным образом — оно всегда движется по определённым траекториям, которые мы называем тенденциями. Общество как структура всегда ищет тенденции, по которым оно могло бы двигаться, а если не находит, то пытается создать их само. Иногда эти тенденции мы можем легко увидеть, иногда их очень трудно распознать. Например, когда все женщины разом начинают носить широкие штаны по колено — это тоже тенденция. Впрочем, эта тенденция мало на что влияет, есть и более серьёзные, но в отличие от моды, их часто бывает не так просто разглядеть.

— Правители могут создавать тенденции при помощи пропаганды, — заметил я.

— Совершенно верно, — согласилась она. — Вы правильно уловили суть. Пропаганда — довольно эффективный, хоть и грубый метод. Работает не всегда, но в основном работает. Однако это инструмент правителей, а Владеющий устанавливает и меняет тенденции волей.

— И что — это реально? — удивился я. — Задать своей волей вектор развития общества?

— Если воля достаточно сильна, — улыбнулась Славяна. — Начинать нужно с малого, конечно.

— Например, сделать модными любимые штаны?

— Например, — засмеялась она.

— Знаете, гражданка Славяна, — вдруг вспомнил я. — Мне доводилось слышать мнение, что граждане занимаются управлением Киевским княжеством по той причине, что вынуждены это делать. Они не могут просто бросить и отойти в сторону, потому что в этом случае всё просто рухнет.

Она слушала меня с лёгкой полуулыбкой.

— Но возможно ли такое, что на самом деле вы вполне можете отойти в сторону?

— Такое возможно, — с той же лёгкой полуулыбкой подтвердила она.

— То есть вы используете княжество просто как тренировочный полигон для своего развития? — я посмотрел на неё, чувствуя лёгкое ошеломление от своего открытия.

Славяна улыбнулась и не ответила.