Ветер в его сердце

1. Стив

Наконец-то я не только привыкаю к способу путешествий Калико, но и начинаю им наслаждаться. Особенно мне нравится изумленное выражение, появляющееся на лицах невольных свидетелей нашего появления буквально из ниоткуда, — именно так мы материализуемся в кабинете Сэмми в охотничьем домике. Хозяин в этот момент сидит за столом, а Дейв Бегущий Пес сидит на диване у окна. Оба вскакивают с округлившимися глазами и разинутыми ртами. Черт, как же мне это по душе!

Дейв бросается на нас, но Калико небрежным ударом тыльной стороны ладони перенаправляет набранный им импульс прямиком в стену. Сэмми вздрагивает, удивление на его физиономии сменяется страхом. Мы какое-то время молча стоим, а затем я, заметив, что владелец казино потихоньку приходит в себя, проявляю инициативу, прежде чем он успевает раскрыть рот.

— Для этого похищения мы решили отказаться от белого фургона. Преступники чаще всего засыпаются на том, что используют одни и те же средства и приемы.

— Слушай…

— He-а, — обрываю я его, грозя пальцем. — Я скажу тебе, когда можно говорить.

Перед отправлением сюда мы условились, что на этой стадии руководить действом буду я. Калико слишком озлоблена, так что никакой дипломатии от нее ожидать не приходится, а Рувим наверняка все сведет к противостоянию традиционалистов и казиношной клики.

— Тебе повезло, что я здесь, — втолковываю я Сэмми. — Калико жаждет твоей крови, и, честно говоря, ее предложение достойно внимания, поскольку в таком случае мы покончим с убийствами животных и майнаво раз и навсегда. Вообще-то в полном избавлении от твоей жалкой задницы уйма плюсов. А Рувим хочет бросить тебя в горах, — продолжаю я. — Только не в Йерро-Мадерас, а в ином мире. Мне такая мера больше по душе, поскольку вообще-то парень я не кровожадный. Заметь, однако, никакой гарантии, что тебе удастся там выжить, нет, — я одариваю его улыбкой. — Ну как, дошло? Решающий голос принадлежит мне.

Взгляд Сэмми мечется между нами.

Дейв потихоньку оживает и с кряхтеньем усаживается у стены, на что мои товарищи реагируют грозным рычанием. Охранник поспешно вскидывает руки:

— Неприятности мне ни к чему!

— Зачем тогда подхалимствуешь перед этим типом? — корит его Рувим, кивая на Сэмми.

— Да ладно, это же просто работа! Не я настучал на вас копам.

— В том-то и проблема, — говорю я. — Видишь ли, слово «настучать» подразумевает, будто мы в чем-то виновны.

— Я вовсе не это имел в виду!

— Знаю-знаю, Дейв. К сожалению, теперь ты свидетель.

— Не убивайте меня! Я никому ничего не скажу.

— Пожалуй, не скажет, — вновь подключается Рувим. — Да и кто его слушать будет? Станет трепать, будто из-под земли появились какие-то черти и сцапали его босса — кто поведется на такой бред?

Пока мы беседуем, Калико сверлит Сэмми злобным взглядом. Подобие бравады, что он выказывал пару мгновений назад, исчезает, будто впитанные иссохшей пустыней капли дождя.

— Что ж, разберемся сперва с боссом, — решаю я. — Итак, Сэмми, слово тебе. Есть что сказать в свою защиту?

Глаза казиношника пытаются уследить за нами, но мы разбрелись по кабинету так, что он не в состоянии сосредоточиться на ком-то одном, не потеряв из виду остальных.

— Я… — Сэмми прочищает горло. — Чего ты от меня ждешь? Ты велел мне не убивать этих духов-зверолюдей, и я их впредь трогать не буду.

— Ага, вместо этого ты наплел копам, будто мы похитили девочку.

— Это было опрометчиво… Теперь я понимаю. Я скажу им, что ошибся.

— Вот только ты не ошибся.

— Нет? — озадаченно переспрашивает Сэмми.

— Не ошибся. Ты им нагло соврал.

Не знаю уж откуда, но вдруг он набирается смелости:

— А чего вы ожидали? Вы оскорбили меня!

— И ты решил, что справедливой расплатой за твое уязвленное самолюбие станут тюремное заключение и всеобщее презрение, которые нас ожидают?

— Я хотел всего лишь немного подгадить. Вряд ли вам предъявили бы обвинение на основании моего голословного утверждения.

— А, значит, все в порядке. Так по-твоему?

— Я все улажу, ясно? Поговорю с кем скажете.

Я качаю головой.

— Пожалуй, лучше бы тебе заткнуться, потому что чем больше ты треплешь языком, тем больше я склоняюсь к варианту Калико насчет твоего будущего.

— За такое не убивают! — вопит он.

Я пожимаю плечами.

— Пообщайся как-нибудь с гангстером без должного уважения. Узнаешь его реакцию.

— Да ладно тебе! Можно же как-то все утрясти. Хотите денег? Помимо улаживания проблемы с копами могу еще подкинуть пару тысяч.

Я поворачиваюсь к Калико.

— Лучше тебе унести его отсюда, пока я сам ему не врезал.

Моя подруга кивает. Через мгновение она стоит рядом со мной, а в следующее — за столом, удерживая Сэмми борцовским захватом за шею.

— Чего ты ждешь? — поторапливает ее Рувим.

— Тс-с, — отмахивается Калико. — Мне нужно рассчитать высоту, чтобы не сбросить его со склона горы на той стороне.

— Подожди… нет, — хрипит хозяин казино. Когда тебе перекрывают кислород, говорить действительно нелегко. Сэмми пытается разжать хватку, но с тем же успехом он мог бы бороться с многометровым питоном.

Калико попросту не обращает на него внимания.

— Готово! — объявляет она. — Сейчас вернусь за вами.

И они вдвоем исчезают.

— Господи, — стонет Дейв, — неужто вы и вправду собираетесь его прикончить?

Я смотрю на охранника: тот мешком привалился к стене, но на этот раз хотя бы не обмочился.

— Еще не решили, — отвечаю я.

Тут возвращается Калико.

Рувим указывает пальцем на Дейва.

— Держи рот на замке. И помни: куда бы ты ни сбежал, мы всегда тебя отыщем.

Калико демонстрирует работнику казино полную пасть острых лисьих зубов, ставя в конце фразы вождя кикими жирную точку.

— Я клянусь, клянусь! — верещит Дейв.

Моя подруга рычит и отворачивается, но я вижу в ее глазах озорную искорку. В угрозе ее столько же правдоподобия, сколько и в моем похищении Сэди Хиггинс, но парню, естественно, это невдомек. Затем Калико протягивает нам с Рувимом руки и спрашивает:

— Готовы, ковбои?

— Эй, это расовое оскорбление! — ухмыляется вождь.

— Что? Кикими не сумеет по-ковбойски промчаться по прерии?

— Блин, только не начинайте! — делано закатываю я глаза.

Калико смеется и уносит нас прочь. Головокружительный бросок между мирами длится лишь мгновение, но в пункте нашего назначения обнаруживается, что мы не единственные, кто проявляет интерес к Сэмми Быстрой Траве. Калико оставила его на небольшом плато высоко в горах. Надо сказать, прежде на такой высоте я ни разу не бывал. Насколько хватает глаз, во все стороны тянутся горные пики. Воздух здесь разреженный и минимум на десять градусов холоднее, чем в пустыне. Небо невообразимо голубое. Вдали на восходящих потоках парят кондоры.

Однако внимание наше целиком сосредоточено не на окружающем пейзаже или небе, и даже не на стоящем перед нами Сэмми, штаны которого порваны вследствие очевидного падения. Таращимся мы на приземлившийся черный реактивный вертолет. Двигатель его заглушен, однако винты пока еще медленно вращаются. В конце концов они замирают.

Сам Сэмми не замечает нашего появления. Его внимание, как и наше, целиком сосредоточено на здоровенной металлической махине. Изящные обводы, тонированные стекла, угольно-черный цвет — прямо мечта геймера. Вертолет кажется нереальным, словно некое порождение компьютерной графики.

— Что за хрень? — изрекает Рувим.

Я бросаю взгляд на Калико, но она выказывает такое же изумление.

— Когда я оставляла здесь Сэмми, его не было, — поясняет она.

— Но теперь-то он есть! — резонно замечает вождь. — Черт, прям вертушка спецназа или фигня из фантастического фильма.

Я медленно киваю.

— Хотя я думал, что наш мир сюда не суется.

— Вообще-то не суется, — отвечает моя подруга. — Но старейшины говорят, что в ином мире все возможно.

Створки кабины открываются, и мы напряженно замираем. Рувим бросает Калико:

— Если у них автоматы, лазеры или прочая хрень, уноси нас отсюда ко всем чертям.

— В один миг, — кивает она.

Однако нас поджидает новый виток безумия и без того абсурдной ситуации: из вертолета на землю выпрыгивает человек, которого я ожидал бы увидеть здесь последним, — Томас Кукурузные Глаза собственной персоной. За ним высаживается Женщина-Ночь, эта странная воронова леди, которую я видел в Каньоне Предков на похоронах Дерека. Огромный призрачный череп ворона больше не маячит над ее плечами, зато на одном из них восседает полупрозрачная птица обычных размеров — этакое видение ворона.

— Что она здесь делает? — тихонько спрашиваю я у Калико.

— Понятия не имею.

— Томас! Шизанутый индеец! — вопит Рувим. — Где ты раздобыл эту чудо-машину?

— Это не машина, — отвечает парень. — Это Гордо, огромный черный пес Консуэлы. — Он косится на воронову женщину и добавляет: — По-моему, он типа трансформера.

Женщина-Ночь закатывает глаза.

Консуэла? Пес-трансформер? Пожалуй, насчет шизанутого Рувим не ошибся. Томас, видать, покурил убойной травки или наткнулся на чей-то загашник с пейотлем.

Как вдруг… Все происходит прямо у меня на глазах — и я отказываюсь им верить. Вертолет, как какая-нибудь фигурка оригами, начинает складываться внутрь, стремительно уменьшаясь в размерах, пока на его месте не оказывается та черная псина, что я видел в Каньоне Предков. По-прежнему здоровенная, но уже поменьше пони — скорее размером с английского дога.

Вертолета как не бывало.

— Правда, что ли? — словно со стороны слышу я собственный возглас. Ноги становятся ватными, меня так и подмывает поскорее шлепнуться на землю, где я, вероятно, растекусь безвольной лужей.

— Что это за чертовщина? — взываю я к Рувиму и Калико, но мои спутники выглядят ошарашенными не меньше меня.

Плюхнувшийся на задницу Сэмми таращится на приближающихся Томаса и его спутников полными ужаса глазами.

Черный пес ложится в паре метров от владельца казино и пристально смотрит на него. Женщина-Ночь останавливается возле собаки, а Томас подходит к нашей компании и обнимается с Рувимом.

— Ты как здесь оказался? — спрашивает у парня вождь.

— Меня послал Морагу. Чтобы я служил глазами и ушами племени, когда Консуэла будет убивать Сэмми.

Мы все смотрим на воронову женщину. Сама она совершенно невозмутима, а ее призрачный ворон, склонив голову, пристально разглядывает меня.

— Я пришла вовсе не для того, чтобы лишить его жизни, — заявляет Женщина-Ночь.

Томас пожимает плечами:

— Якобы. Но она будет судить его от имени майнаво, так что, честно говоря, сомневаюсь, что возможен иной исход.

— Ты понимаешь, о чем он толкует? — интересуюсь я у Калико.

Против обыкновения, вид у моей подруги усталый, и она сдавленно произносит:

— Я уже ничего не понимаю.

— Что-то я не врубаюсь, — трясет головой Рувим, по-прежнему обращаясь к Томасу. — Вчера мне пришлось уговаривать тебя показаться на потогоне, а сегодня…

— Ее птица наложила на меня чары, чтобы я проникся традицией племени.

— Какая еще птица? — вождь крутит головой.

— Та, что у нее на плече, — отвечаю я.

— Я никакой птицы не вижу, — хмурится Калико.

— Она полупрозрачная, как привидение, — я подыскиваю другие определения, однако на этом мое воображение иссякает, и тогда я сменяю тему, обращаясь к Томасу: — Ну и как, проникся традицией?

— Я же здесь, разве не видно? — пожимает плечами парень.

— Может, ей стоит попросить птицу наложить чары и на Сэмми? — предлагаю я.

Упомянутый деятель наконец-то просекает, что дела для него оборачиваются не лучшим образом, и пытается подняться на ноги, но Рувим одним толчком в плечо возвращает казиношника в прежнее положение. При этом на Сэмми он не смотрит — взгляд его сосредоточен на Консуэле, к ней же и адресован его вопрос:

— А с чего это Дух Смерти суется в наши дела?

— Она вовсе не Дух Смерти, — опередив женщину, выкладывает Томас. — Дух Смерти — это Гордо, собака. Они просто вместе путешествуют. И насколько я понял, духов смерти целая уйма, потому что Смерть не может находиться во всех местах одновременно.

— У Санта-Клауса это вроде неплохо получается, — брякаю я.

Калико пихает меня локтем в бок, но я успеваю заметить ее ухмылку.

— Так зачем ты здесь? — снова спрашивает Рувим у Консуэлы. Пока мы ждем ответа, я разглядываю пса, ломая голову над его способностью превращаться в вертолет. Физику притягивать к этому явно бесполезно.

Женщина высокомерно вскидывает голову и провозглашает:

— Я здесь как Женщина-Ночь и ради соблюдения интересов майнаво. Сэмми Быстрая Трава должен ответить за совершенные им убийства.

— Никого я не убивал! — срывается на визг владелец казино.

Вождь награждает его легким подзатыльником:

— Заткнись.

— Подожди-ка, — вдруг хмурится Калико. — Что значит «как»? На самом деле ты не Женщина-Ночь?

Консуэла качает головой.

— Я воспользовалась идеей из сказаний майнаво, чтобы вершить правосудие.

Моя подруга, похоже, выходит из себя.

— Так ты, значит, всего лишь кузина, только старше остальных!

Воронова женщина отвечает на ее взгляд:

— И какое отношение это имеет к делу?

— А такое, что тебе здесь не место. Это дело местных кузенов и племени кикими. Ты не имеешь права в него вмешиваться.

— Я пришла, чтобы помочь.

— Как вы «помогли» мне? — осведомляется Томас.

Женщина поворачивается к нему:

— Это Ситала сделала, не я.

Я собираюсь поинтересоваться, кто такая Ситала, однако парень взрывается:

— Шайку утилизаторов на меня натравила вовсе не Ситала!

— Что-что ты сделала? — обрушивается Калико на Консуэлу. А Рувим удивленно выдыхает:

— Так эти твари на самом деле существуют?

— Еще как! — отзывается Томас. — И когда я умру, они сожрут мой дух в призрачных землях.

— Мне плевать, кто такая Ситала, но ты должна убраться отсюда, — бушует моя подруга.

— Поосторожнее! — огрызается Консуэла. — Я не какой-то там одурелый пятипалый, который пляшет под твою дудку.

Камень, соображаю я, запущен в мой огород, однако меня совершенно не волнует, что думает на мой счет диковатая незнакомка, даже если у нее есть собака, способная превращаться в вертолет.

Я заслоняю собой Калико, и внимание вороновой женщины сосредотачивается на мне — так же, как и птицы на ее плече.

За спиной слышно раздраженное ворчание подруги, но я игнорирую его.

— Как вам сказала Калико, — говорю я Консуэле, — мы в состоянии разрешить этот вопрос. Без вашей помощи.

Воронова женщина в ярости расправляет плечи, из ее глаз того и гляди начнут бить молнии. Взгляд же ее призрачного ворона, однако, скорее пристальный, нежели разгневанный. Пес грузно поднимается на лапы и теперь кажется раза в полтора больше, чем лежа. Он тоже не сводит с меня глаз — таких темных, словно за ними кроется абсолютный мрак бездонной пещеры.

Почему бы нам не пойти навстречу Консуэле и не отдать Сэмми? Сами же рассматривали вариант сбросить его с какой-нибудь горы. Но все происходящее касается уже не только злополучного хозяина казино. Я ясно вижу, что Калико просто в бешенстве, а Рувим раздосадован, и намерен заставить Консуэлу считаться с ними.

Внезапно призрачный ворон срывается у нее с плеча и летит прямо на меня. Пускай птица и полупрозрачная, я четко различаю все до одного кончики ее лоснящихся перьев, блик на клюве и даже блеск глаз. Я зачарован ее красотой и не сразу осознаю, что она сейчас в меня врежется. Только понимание приходит слишком поздно.

Я дергаюсь, пытаясь уклониться, но ворон на полной скорости вонзается прямо мне в грудь.

Ощущения удара нет.

Птица проносится внутрь моего тела.

Бесконечно долгий миг я стою, слишком ошеломленный для какой бы то ни было реакции. Грудь словно сковал лед, холод быстро разносится по всему телу. Во рту появляется странный металлический привкус. До меня доходит, что это вкус крови. Я прикусил язык.

Я пытаюсь поднять руку ко рту, но тело меня не слушается.

А потом в мозгу что-то взрывается, и я ощущаю собственное падение. Заваливаюсь, как сраженное молнией старое дерево. Мои друзья кричат, но они словно в миллионе километров от меня.

Затем все исчезает.

2. Лия

Доктор откашлялся, и Лия приготовилась к худшему. Мариса вскочила с дивана:

— Что случилось? Что с Эгги?

— Пока ничего не изменилось, не волнуйтесь. Просто на сестринский пост заявился какой-то тип и требует, чтобы его пропустили к раненой. Здоровый такой мужик, и персонал его побаивается. Они хотят вызвать охрану, но я решил спросить сначала у вас, вдруг вы его знаете и сможете успокоить.

— Как его зовут? — спросил Морагу.

— Говорит, Диего Мадера.

Лие имя было незнакомо, но шаман немедленно встал и сказал врачу:

— Я поговорю с ним.

— Вы его знаете? — поинтересовалась писательница, когда они шагали по коридору вслед за Марисой и медиком.

Морагу кивнул.

— Он живет в горах. В резервации его называют Старик-Пума.

— Почему? — удивилась Лия.

— Потому что он древний дух-пума, обитавший здесь еще в те времена, когда пустыня была океаном. Говорят, здешние горы названы в его честь.

— В честь его рода, вы хотите сказать?

— Нет, — покачал головой Морагу. — В его честь.

— Но это… — она хотела сказать: «Невозможно». Но события бесконечно длинного дня лишали это слово всякого смысла.

Они свернули за угол, и перед ними предстал персонаж из индейских легенд. Лия, по правде говоря, испытала некоторое разочарование. Ей почему-то казалось, что мифическое существо должно производить впечатление одним своим видом, например живописно одеваться — носить, скажем, вычурные ковбойские сапоги, богато расшитую куртку и разукрашенную серебром и бирюзой огромную шляпу гаучо, как у Панчо Вильи[31]. А облачение ожидавшего их на сестринском посту пожилого мужчины — высокого, широкоплечего и узкобедрого, с копной золотистых волос и светло-коричневой кожей — оказалось весьма скромным: потрепанные роперы[32], выгоревшие джинсы и простая белая хлопчатобумажная рубашка. Диего повернулся на шум шагов — тут Лия разглядела, что у него проницательные бледно-зеленые глаза, — и провозгласил глубоким баритоном:

— Морагу! Скажи этим людям, что мне необходимо повидаться с Эгги.

— Ойла, Диего. Она не с нами сейчас.

— Знаю. Я только что встречался с ней в царстве духов. И сказал ей, что она должна сделать выбор — жить или уйти. Она ушла.

Лия, как и медики с Марисой, выслушала все это с недоумением. Морагу помрачнел и нахмурился:

— Зачем же ты ей так сказал?

— Думал, помогу, — Диего бросил взгляд за плечо шамана на Лию и Марису. — А вы кто такие?

— Это внучки Эгги.

Визитер принялся разглядывать женщин, затем, видимо удовлетворенный результатом, кивнул и повторил:

— Мне необходимо повидаться с Эгги, но пятипалые не пускают.

По мнению Лии, чинить препятствия такому здоровенному старцу не имело смысла — да его вряд ли сумел бы одолеть и отряд спецназа! Но затем до нее дошло, что Диего старается соблюдать правила общения с людьми. Хотя по глазам старика было видно, что запасы его терпения иссякают.

— Зачем повидаться? — настаивал Морагу.

Диего с искренним недоумением воззрился на шамана.

— Позвать ее обратно — зачем же еще? Но для этого мне необходима связь через ее тело. Тогда она наверняка услышит меня.

Морагу кивнул и обратился к доктору:

— Пустите его к Эгги.

— Боюсь…

— Сейчас не до научных экспериментов, — перебил его шаман, — необходимо спасать ее дух. — Он повернулся к Диего и кивнул на дверь: — Приступай. Постарайся не разбить окна.

— О чем вы? — поразилась Мариса. — Что он собирается делать?

— Именно то, что и сказал. Позвать ее дух обратно. Но у него громкий голос.

Они всей компанией прошли по коридору к палате Эгги, Диего открыл дверь и вошел. Взволнованный врач метнулся было за ним, но Морагу преградил ему путь.

— Моя пациентка… — лицо доктора пошло красными пятнами.

Шаман не дал ему произнести больше ни слова:

— Теперь она моя пациентка. Отныне она под опекой духовного главы племени кикими.

— Вы про этого типа? — врач показал через смотровое окошко на Диего, который медленно шел к койке Эгги.

— Я про себя, — отрезал Морагу.

Медик попятился и развернулся к посту:

— Вызовите охрану.

Лия посмотрела в окошко на Диего, возвышающегося над раненой. Цветущая пожилая женщина, с которой они с Марисой познакомились несколько часов назад, этим утром, словно усохла, почти развоплотилась, очертания ее тела терялись за агрегатами, трубками и проводами системы жизнеобеспечения. Пожалуй, врач прав — если состояние Эгги настолько скверное, что возникла необходимость в подобной установке, вмешиваться в процесс лечения не стоит.

Краем глаза заметив какое-то движение за окном палаты, Лия с интересом посмотрела на улицу. Оказалось, на карнизе рядком расселись вороны. Их черное оперение поблескивало на солнце, взгляд темных птичьих глаз был устремлен на Эгги, словно эти создания понимали трагизм и важность происходящего. Диего придвинул к постели раненой стул и сел.

— Когда я приехал, вы сообщили мне, что причину погружения Эгги в кому установить не в состоянии, — заговорил шаман. — Что ее рана, пускай и серьезная, не может вызвать подобного осложнения.

— Ну и что? — отозвался доктор.

— Причина кроется в духе, и заниматься лечением теперь должны специалисты, сведущие в этой области.

— Это больница, а не какой-то там шаманский вигвам в резервации, — огрызнулся врач.

— Ради Эгги я проигнорирую это оскорбительное замечание, — парировал Морагу. Не успел он, однако, сказать что-то еще, как в дальнем конце коридора распахнулась дверь, и к ним трусцой двинулись два здоровенных парня в полувоенной форме.

Лия, обернувшись на шум и топот, увидела в коридоре, впрочем, не только сотрудников охраны, но и вошедших следом за ними нескольких атлетически сложенных парней в гражданской одежде, смуглых и черноволосых. У женщины мелькнула мысль, что это могут быть визитеры из резервации.

Двигались они неторопливо, однако в мгновение ока нагнали охранников и блокировали их у стен, по двое на каждого. Санитар на сестринском посту потянулся к телефону, но не успел он даже поднять трубку, как один из незваных гостей, перегнувшись через стойку, положил ладонь ему на руку. Санитар попытался высвободиться, однако Лия ясно видела, что черноволосый слишком для него силен.

Вдруг стоявшая рядом Мариса схватила ее за плечо и сдавленно вскрикнула:

— О боже!

Лия снова повернулась к палате Эгги и прижала ладонь к губам: лицо Диего прямо у нее на глазах стало деформироваться. Оно расширялось. Оно вытягивалось, утрачивая человеческие черты. И через несколько мгновений на мужских плечах утвердилась голова пумы. Словно зачарованная, женщина наблюдала, как Диего подается телом вперед, широко — шире, нежели возможно для исполинской кошки, — раскрывая пасть. Лие припомнились сказанные пару минут назад Морагу слова: «У него громкий голос».

Писательница приготовилась услышать чудовищный рев, однако в какой-то момент голова Диего начала исчезать, словно старик сунул ее во что-то, чего ей не дано было видеть. Вслед за головой пропали и плечи. Где-то рядом, ощутила Лия, отпрянул от смотрового окошка доктор. Вполне понятная реакция, подумалось ей, учитывая, что ноги у нее самой так и подкашивались.

И снова в памяти всплыли слова шамана: «Он собирается позвать ее дух обратно».

Вот куда делась голова Диего. Он наполовину скрылся в ином мире и теперь зовет Эгги.

— Понимаете, — донесся до нее голос Морагу, пытающегося где-то за ее спиной просветить врача, — не все происходит так, как вас учили в медицинском институте.

— Я… я…

— Не волнуйтесь, доктор. Мы очень хотим помочь вашей пациентке. Как и вы, мы печемся только о ее благе.

Лия прильнула к смотровому окошку. Ей оставалось лишь гадать, в каком именно мире находится голова Диего, однако большая часть его тела по-прежнему оставалась видимой.

Вдруг она заметила, что пальцы Эгги начали подергиваться.

— Ты видела? — прошептала Мариса, еще сильнее вцепившись ей в плечо.

Писательница кивнула и перевела взгляд за окно. Вороны на карнизе — числом, пожалуй, штук семь-восемь — пристально всматривались внутрь палаты. За ними парили, словно дожидаясь своей очереди занять место на наблюдательном пункте, еще несколько птиц, периодически появляясь и исчезая из виду.

— Наши братья переживают так же сильно, как и мы, — послышался чей-то незнакомый голос.

Женщины обернулись: перед ними стоял один из черноволосых парней. Лия поморгала от удивления, покосилась на ворон за окном, затем снова взглянула на незнакомца. По спине у нее пробежал холодок. С чего бы? Парень-то симпатичный. Впрочем, «эффектный» для его описания подходило больше. Угловатые черты темного лица, несколько длинноватый нос, выступающие скулы. Кожа у него, как и у его товарищей, оставшихся в коридоре, была значительно темнее, нежели у Морагу. Эх, где бы разжиться вот такими густыми, черными и блестящими волосами?

Парень протянул руку Марисе.

— Меня зовут Гонсало, и я хочу поблагодарить вас за заботу о нашем друге, — взгляд его переместился на Лию. Он улыбнулся, но лишь губами — в глазах его застыла тревога.

Мариса стиснула ладонь Гонсало.

— Вы сказали «братья»… — начала она, но вдруг замялась.

Лия поняла, что хотела спросить подруга, поскольку у нее возник тот же самый вопрос.

Гонсало кивнул:

— Мы все корба из Желтого каньона — и крылатые, и пятипалые. Вороньи братцы.

Сохранять хотя бы видимость спокойствия, слушая пояснения черноволосого парня и глядя на наполовину исчезнувшего неизвестно где старика в палате Эгги, Лие было невероятно трудно. Хотелось закричать…

— У него получится позвать ее обратно? — Мариса внимательно посмотрела на Гонсало.

— Не знаю, — пожал плечами вороний братец. Какое-то время он молчал, разглядывая подруг, затем поинтересовался: — Откуда вы знаете Эгги?

— По правде говоря, мы ее толком и не знаем, — ответила Мариса. — Но мы были рядом, когда ее ранили, и она… Она из тех людей, к которым привязываешься сразу, едва успев познакомиться. И потом думаешь, что знал их всегда.

— Вы мне нравитесь, — снова улыбнулся Гонсало.

Уловив какое-то движение в палате, Лия прильнула к смотровому окошку.

— Что-то происходит, — прошептала она.

Положение Диего никак не изменилось, зато тело Эгги, недвижно лежавшее на койке с минуту назад, теперь парило в воздухе в десятке сантиметров над матрацем. В свое время Лия посвятила несчетное количество ночей фильмам об одержимости и экзорцизме и отлично помнила, что согласно жанру, все самое страшное начинается после воспарения над кроватью.

С каким-то нездоровым восхищением писательница наблюдала, как тело Эгги продолжает подниматься над больничным ложем. А затем оно начало крутиться вокруг своей оси.

— Капельница! — закричала Лия.

И не только капельница, но еще и кислородная трубка, и бог знает сколько датчиков, отслеживающих жизнедеятельность раненой.

Протолкнувшись мимо Морагу, она распахнула дверь и метнулась в палату.

— Стой! — заорал шаман.

Но Лия и не думала его слушать. Времени практически не оставалось.

Она вскочила на кровать и крепко обхватила Эгги за ноги. Вращение ей остановить удалось, но на этом все и закончилось — тело художницы упорно продолжало подниматься к потолку, несмотря на отчаянные усилия Лии.

— Убирайся оттуда! — донесся до нее крик Морагу — шаман одним прыжком оказался примерно на полпути между дверью и кроватью.

А затем перед глазами Лии все поплыло, искажаясь самым невероятным образом: ноги, голова и руки Морагу стали вытягиваться, становясь все длиннее и тоньше, а его торс раздался в стороны, словно накачанный автомобильным насосом воздушный шар. Казалось, она смотрит на отражение шамана в кривом зеркале. Морагу протянул к Лие жуткую бескостную ручищу, изгибающуюся и колышущуюся, как резиновый шланг, а потом в глазах у нее потемнело. Заболели, как при резком перепаде давления, уши.

И Лия начала падать.

Падать.

Падать.

Оставаясь в сознании, но при этом совершенно ничего не чувствуя.

Ей очень хотелось отключиться.

Укрыться в черноте беспамятства.

Но она продолжала падать.

3. Сэди

Как ни вырывалась Сэди, но избавиться от хватки вороньих братцев ей не удалось — они без видимых усилий выволокли сопротивляющуюся девчонку наружу и отпустили во дворе. Она рванула было назад к двери, однако не успела сделать и пары шагов, как тот, которого Руби называла Мэнни, схватил ее за предплечье. Сэди стукнула его свободной рукой. Жаль, что до ножика в другом кармане было не дотянуться, а не то она бы и его порезала, как старуху.

— Пошел на х…, извращенец! — взвыла она, пытаясь высвободиться.

Мэнни в ответ мрачно усмехнулся и сообщил:

— Мы отведем тебя куда угодно, только не обратно.

— Но Руби…

— Расплатилась по твоей сделке. Теперь уже ничего не попишешь.

— Платить должен был Реджи, а не она!

Парень опять отпустил ее, и Сэди немедленно сунула руку в карман.

— Не это ищешь? — осведомился Мэнни и помахал у нее перед носом канцелярским ножом.

— Отдай! — Сэди бросилась на него, но парень с легкостью увернулся, и она, потеряв равновесие, грохнулась на колени.

— He-а, и думать забудь.

Вороньи братцы даже не шевельнулись, чтобы помочь ей встать. Понося их последними словами, Сэди поднялась на ноги, и ругательства так и застряли у нее в глотке. За границей ведьминого двора гангстеры препирались с двумя сотрудниками племенной полиции.

— Ох, блин, — простонала Сэди, быстренько пригибаясь и отворачиваясь.

— Не волнуйся, — произнес Мэнни. — Они тебя не видят. Ты ведь заключила сделку с ведьмой, чтобы она тебя оберегала, помнишь?

И Сэди отважилась искоса взглянуть на полицейских. Она узнала Джерри, который приволок ее в участок — именно в эту минуту чертов коп посмотрел прямо на нее, но почему-то потерял интерес и снова сосредоточил внимание на бандитах, — и толстяка, сидевшего за стойкой.

Сэди глазам своим не верила. Вау! Ну не круто ли?

— Он и вправду не видит нас, — потрясенно выдавила она.

— Он не видит тебя, — поправил ее Мэнни. — Нас-то он видит, только мы ему без надобности. Так куда ты хочешь?

— Значит, — пропустила Сэди вопрос мимо ушей, — я невидима для любого, кто хочет мне навредить?

— Вроде того.

— Чудненько. — «Лучше просто не бывает!» — пронеслось в ее голове. — Ну тогда я хочу домой.

— Какой адрес? — спросил Мэнни.

Она назвала.

— Я провожу ее, Сандэ. Ты с парнями можешь сопровождать по воздуху.

Тот кивнул, покосился на Сэди и двинулся в сторону высохшего русла. Девушка проводила его взглядом и, когда он скрылся под мескитовым деревом на противоположной стороне, повернулась к Мэнни.

— И что ему не нравится?

— Ты.

Девушка нахмурилась.

— Кажется, меня вообще никто не любит.

— Есть хоть одна причина, по которой мы должны тебя полюбить?

— Да мне пофиг! Но почему, если я вам настолько противна, вы меня видите?

— Мы дали обещание. Сначала Эгги, что не убьем тебя, а потом Руби — что проводим в безопасное место. Свое слово мы держим. Поэтому чары ведьмы на нас и не действуют. Ты нам не по нраву, но вреда тебе мы не причиним.

— А-а.

— Теперь пошли.

Мэнни повернулся к высохшему руслу спиной и зашагал по ведьминому участку к улице. Сэди нагнала его.

— А отдай мне ножик.

— Нет.

— Почему?

— Потому что ты нападешь на меня. А поскольку я не могу тебя убить, мне придется сначала тебя искалечить, а потом тащить на своей спине.

— Ты, я вижу, сама отзывчивость!

Парень не ответил.

Когда они оказались на улице, Сэди обернулась и взглянула в последний раз на дом ведьмы, стараясь не думать о том, что сейчас происходит с Руби.

— Я не стану нападать на тебя, — возобновила она попытки вернуть оружие.

— Ты уже пыталась, просто я забрал нож раньше.

— Но ты меня первый схватил!

— И схвачу опять, если не будешь шевелить ногами.

Сэди собиралась огрызнуться, но вдруг раздался какой-то непонятный шум. Она снова обернулась: с мескитовых деревьев вдоль русла поднялась, должно быть, добрая пара сотен ворон. «Это они издают этот звук. Это хлопают их крылья», — Сэди содрогнулась и бросилась догонять Мэнни, постаравшись выкинуть из головы, что ее спутник — один из зверолюдей. Точнее, человек, способный обратиться в ворону. А может, наоборот. Неважно. В любом случае стремно.

Основная часть стаи куда-то улетела, но двадцать-тридцать птиц так и держались поблизости, пока Мэнни выводил Сэди из баррио в направлении Мишн-стрит. Одни вороны лениво кружили над ними, другие перелетали на короткие расстояния — с проводов на кровлю, потом на кактус, на дерево, — ни на секунду не упуская их из виду.

4. Томас

Томас ошарашенно таращился на падающего Стива, зато Рувим и Калико не растерялись и вовремя подхватили отшельника с двух сторон. Не переставая окликать Коула, они осторожно уложили его на землю, а потом Калико — ее глаза полыхали огнем — выпрямилась и с вызовом уставилась на Консуэлу.

Огромный черный пес издал угрожающий утробный рык. Лисолопа оскалилась, но потом, словно позабыв о нем, вновь воззрилась на воронову женщину. Окинув взглядом всю эту троицу, Томас вдруг понял, что недовольство Гордо вызвала вовсе не Калико, а Консуэла. Казалось, пес, уставившийся на плечо Женщины-Ночи, пытается разглядеть на нем Ситалу и злится, не обнаруживая ее на привычном месте.

Рувим встал над распростертым телом Стива и заговорил, обращаясь к Консуэле:

— Даже если ты и вправду принадлежишь к неизвестному нам в силу невежества древнему роду корба, это ничего не значит! Не знаю, что ты сотворила со Стивом, но тебе стоит это быстренько исправить, иначе мы не оставим на тебе живого места, и все твои запасы талисманов не удержат нас от расправы!

— Она бросила в него своего призрачного ворона, — выпалил Томас. — Он влетел Стиву в грудь, и тот упал.

— Ваши обвинения неуместны, — проговорила Консуэла. — Ситала обладает собственным сознанием.

— Никакого ворона я не видел, — озадаченно проговорил Рувим.

— Стив дернулся, будто его ударили, — заговорила Калико. — Но я стояла за ним и не видела, что произошло.

— На него напала ее птица, Ситала, как Консуэла ее называет, — принялся объяснять Томас. — Призрачный ворон. Как тень или что-то вроде того.

— Она обладает собственным сознанием, — повторила Консуэла.

Томас помрачнел и кивнул:

— Вот это она любит — сваливать на птицу все, за что сама не хочет нести ответственность.

Воронова женщина смерила его гневным взглядом.

— Да мне плевать, что это за птица, — взорвалась Калико, — и плевать, кто виноват! Давай вытаскивай эту тварь из него — и немедленно!

— Я не могу, — ответила Консуэла. — Даже не знаю, с чего начинать.

Томас и вправду не единожды оказывался свидетелем независимого поведения Ситалы и потому мог бы даже посочувствовать вороновой женщине — да только именно из-за нее у него и выдался такой дерьмовый денек.

Калико угрюмо кивнула:

— Может, мне стоит освежить твою память парой хороших укусов?

Консуэла расправила плечи:

— Попробуй.

Внезапно Гордо, поднимаясь, увеличился вдвое, затем медленно прошествовал к Консуэле и, уставившись на нее, гневно оскалился. Встревоженная его демаршем Женщина-Ночь вскинула руки к небу, явно пытаясь утихомирить зверя. Томас переглянулся с Калико и Рувимом: с чего это Гордо встал на их сторону?

— Я тут ни при чем! — с досадой бросила Консуэла собаке. Затем вздохнула и обратилась к остальным: — Миленькое дело! В общем, я знаю, что внутри царств грез существуют собственные царства грез. — Она умолкла и встретилась взглядом с каждым. Калико кивком велела ей продолжать. — Думаю, моя сестра увела вашего друга в его собственный мир. В его сознание.

— Но зачем? — Томас задал вопрос, ответ на который интересовал всех.

— Об этом тебе придется спросить у нее самой. Но чтобы отыскать их, нужен шаман или сновидец.

На какое-то время воцарилось молчание, а затем Калико и Рувим уставились на Томаса.

— Не смотрите на меня так! — вскричал парень. — Я не шаман!

— Пожалуй, пока нет, — признала воронова женщина. — Но ты обладаешь шаманским зрением. Ты мог бы заглянуть в сознание вашего друга и позвать их назад.

— Да я даже не знаю, с чего начать!

— Хм, я, конечно же, не специалист, — заговорил вождь, — но Морагу, как мне представляется, положил бы руки Стиву на виски и… — на этом он осекся и пожал плечами. — Эх, дальше я тоже не знаю.

— Магия строится на воле, — рассудительно заметила Консуэла. — Это разговор между тобой и духами. А все остальное — возложение рук, жжение табака или курительных палочек — нужно лишь для сосредоточения внимания.

— Так, и что мне делать? — Томасу ужасно хотелось провалиться сквозь землю. Или заплакать.

Воронова женщина пожала плечами.

— То же, что шаманы и делали давным-давно, когда еще не существовало ритуалов и песен. Придумывай. Определись, чего ты хочешь, и тогда добьешься своего.

Парень бросил отчаянный взгляд на Калико и Рувима, но те помочь ему никак не могли.

Гордо вновь улегся, в очередной раз приняв размеры обычной крупной собаки. А забытый всеми Сэмми с остекленевшим взглядом тихонько отполз в сторонку.

— Наверно, она все-таки права, — произнес наконец Рувим. — Шаманы ведь не всегда знали, как действует их магия. Когда-то им приходилось все выяснять на собственном опыте, так же как и Джимми Чолле — обучать первых псов-воинов обретать животное обличье. Кто-то же все это придумал.

— Боюсь, этот кто-то определенно не я, — проговорил Томас.

Вождь покачал головой:

— Откуда тебе знать? Сначала попробуй.

— Я… — начал было парень, но вдруг осекся.

Он устремил взгляд туда, где горы иного мира, убегая за горизонт, сливались с невероятно голубым, таким, какого не бывает в реальном мире, небом. За последние два дня почти все стало казаться Томасу каким-то ненастоящим. Или…

Он обернулся к Консуэле:

— То перо, что я вам отдал, оно все еще у вас?

5. Стив

— Ты очнулся.

Я продираю глаза и обнаруживаю, что лежу на широкой плоской скале, а рядышком, скрестив ноги, сидит Консуэла Мара. Волосы ниспадают ей на лицо, когда она склоняется и с интересом разглядывает меня.

Ее лицо да огромное голубое небо — вот и все, что я вижу. Воздух разреженный, беспрестанно задувает ветер, и на основании этих признаков я заключаю, что по-прежнему нахожусь высоко в горах иного мира. Однако у меня возникает ощущение, что, кроме нас двоих, здесь больше никого нет.

— Где я?

Вопрос как будто ее забавляет.

— Понятия не имею. Наверно, где-то в твоем сознании.

— Где-то в моем… — я трясу головой в надежде прояснить мысли. Последнее, что я помню, это как на меня нападает призрачная птица треклятой вороновой женщины.

Впрочем, не совсем так.

Птица не нападает на меня. Она влетает внутрь меня.

— Ты не Консуэла, — вдруг говорю я. Не знаю, с чего я так решил, но стоит словам сорваться у меня с языка, и заключение уже не вызывает у меня сомнений. Взгляд у женщины несколько иной — помягче, пожалуй, — хотя во всем же остальном она выглядит в точности как Консуэла, прямо вылитая сестра-близнец.

Я с кряхтеньем усаживаюсь, и она, не вставая, немного отодвигается и отвечает:

— Верно. Я — Ситала.

— Ты родственница Консуэлы?

— В некотором роде. Можешь считать меня ее теневой сестрой. Ее памятью, почерпнувшей свою вещественность из магии ветра и гор.

Не самое внятное объяснение, но пока меня волнуют другие вещи.

— И что мы здесь делаем?

— Я хотела с тобой поговорить, — улыбается Ситала.

— Мое внимание можно было привлечь и как-то попроще.

Она кивает.

— Только разговаривать с тобой я могу лишь при таких обстоятельствах.

— Когда находишься у меня в голове.

Женщина снова кивает, затем в ее взгляде появляется нечто сродни сочувствию.

— Что это за место? Так пустынно!

— Это уж как посмотреть. Если мы вправду внутри меня, место здорово смахивает на то, которое я воображаю во время медитаций. Лично я нахожу его умиротворяющим.

Ситала неспешно оглядывается по сторонам, словно прицениваясь к окружающей нас пустоте. Мне и смотреть не надо, пейзаж я знаю прекрасно: небольшое плато, срезанная верхушка горы — островок буквально посреди ничего. В какую сторону ни кинь взгляд, кроме бесконечного неба, ни черта не видать. Ни других гор, ни суши вообще.

Наконец, женщина снова обращает внимание на меня и придвигается поближе. Все-таки выглядит она гораздо невиннее своей сестры. Мы встречаемся взглядами.

Лицо ее медленно озаряет лучезарная улыбка, а затем она произносит:

— Тебе не в чем раскаиваться.

— Что-что?

— У нас уже был этот разговор. Но поскольку ты его не помнишь, я рада, что мы беседуем снова.

— Слушай, я понимаю, что вы, майнаво, без сверхъестественной чертовщины и мудреных загадок просто жить не можете, но если ты надеешься получить от меня хоть сколько-то вменяемые ответы, не городи всякую чушь. Другими словами, или говори внятно, или заткнись.

Я подкрепляю свою тираду мрачным взглядом, однако улыбка женщины не меняется. И она действительно искренняя. Определенно, происходящее Ситалу неимоверно забавляет, и подобная реакция немного выводит меня из себя. Ведь смеется-то она не надо мной, а над чем-то, что должно веселить и меня. Да только я не понимаю прикола. И это неприятно.

— Хорошо, попробую еще раз, — говорит она. — Теперь ты знаешь, что мир совсем не таков, каким ты видел его прежде, так?

Понятия не имею, откуда она прознала про это. Коли на то пошло, я вообще не понимаю, как призрачный ворон может превратиться в женщину, которая вместе со мной сидит внутри моей головы — в придуманном мною месте.

Я решаю немного потянуть время:

— Откуда ты знаешь, чего я вижу или не вижу?

— Терпение. Просто ответь — права я или нет?

Я неохотно киваю.

— И с подобным новым мировосприятием, — продолжает Ситала, — допускаешь ли ты, что можешь быть не знаком с кое-какими проявлениями окружающего мира?

Мне не терпится, чтобы она поскорее перешла к сути, однако я снова послушно киваю.

— Ты спрашивал, кто я такая, и я ответила, что прихожусь Консуэле теневой сестрой, но ты ведь не понял, что это значит, так?

— Ты еще сказала, мол, являешься ее памятью.

Женщина хлопает в ладоши, как восхищенная разумным ответом малыша воспитательница детского садика, и чуть откидывается назад.

— Когда долго живешь, память становится бременем. А Консуэла существует с самых первых дней мира — почти с того момента, когда Ворон, ее муж, извлек все это из своего большущего пузатого котелка. И воспоминаний у нее больше, чем она может вынести.

— Ясно… — выдыхаю я, хотя мне по-прежнему невдомек, к чему она клонит.

В глазах Ситалы вспыхивает лукавый огонек: мои ощущения ей доподлинно известны, уж это-то я понимаю.

— Кузены обходятся с этим грузом по-разному, — продолжает она. — Одни живут только настоящим, для них в самом прямом смысле не существует ни прошлого, ни будущего. Другие поступают более благоразумно — удерживают в памяти примерно сотню лет. Третьи сходят с ума.

— И как насчет Консуэлы? Она в какой категории? В последней?

Ситала качает головой:

— Нет. Есть кузены, способные… м-м, скажем, призвать свою тень. На нее они взваливают свои воспоминания, а потом отпускают, чтобы впредь та заботилась о себе сама. До той поры, пока им не понадобится что-нибудь из прошлого.

— И ты тень Консуэлы.

Женщина кивает.

— Только она очень-очень давно не обращалась к воспоминаниям, которые я храню, и поэтому я постепенно становлюсь самостоятельной личностью. Моя связь с ней ослабевает с каждым днем — а дней этих минуло немало! И скоро я найду кого-нибудь, кто из ветра и грязи создаст для меня тело. И тогда я сменю облик призрачной птицы — или женщины, которая может разговаривать, лишь войдя в сознание собеседника, — на что-то более надежное.

— Отлично понимаю, как такая ситуация может достать!

Склонив голову набок, Ситала окидывает меня задумчивым взглядом, словно решая, можно поделиться со мной сокровенным секретом или нет.

— Ты наверняка заметил, — говорит наконец она, — что Консуэла несчастна. По некой причине в собственной памяти она хранит в основном скверные воспоминания. А почти все радостные берегу я — естественно, это сказывается на мне самым лучшим образом. Однако с течением времени дурных воспоминаний у Консуэлы — в силу ее природы — становится все больше и больше. И если она решит поделиться ими со мной, я, скорее всего, уподоблюсь ей.

Я вздыхаю. И когда же только эта чертова веревочка совьется, как говаривала моя бабушка Сэди. Верю ли я рассказам Ситалы? Да после всего происшедшего за пару последних дней мне следует либо относиться ко всему непредвзято, либо застрелиться!

И потому я спрашиваю:

— Так о чем ты хочешь поговорить со мной?

— Когда я увидела тебя этим утром в Каньоне Предков, у меня возникло предчувствие. И тогда я просмотрела твою историю — откуда ты, куда путь держишь.

— Ты способна на такое? Ты в состоянии видеть… Все?

— Да какое там! Но я вполне могу отследить ход жизни тех, с кем встречаюсь. Прошлое, настоящее, будущее.

— Что? Ты умеешь путешествовать во времени?

Ситала качает головой.

— Большинство людей просто-напросто не осознает, что все события происходят одновременно.

— A-а! Так ты именно это имела в виду, когда сказала, что уже знаешь содержание этого нашего разговора? Ты представляешь себе, что произойдет, поскольку для тебя все это происходит одновременно?

Она кивает:

— Если только ты не изменишь что-нибудь в прошлом.

— Погоди-ка. Разве можно изменить прошлое, если живешь в настоящем?

— Не ты из настоящего, а ты из прошлого. Все происходит одновременно. И если что-то изменить в прошлом, все остальное тоже изменится.

Я машинально передергиваю плечами, жалея, что не могу, подобно черепахе, втянуть голову внутрь.

— Слушай, у меня крыша едет от всего этого.

Ситала сочувственно улыбается, но никак не комментирует моих сетований. Она, конечно, старается щадить меня, но я устал как собака, и мне не до обходительности.

— И когда я умру? — брякаю я предательски дрогнувшим голосом.

Ее глаза округляются.

— Ты вправду хочешь это знать?

— Нет. Просто неудачная хохма. Слушай, прояви ко мне чуточку снисходительности. Последние два дня были не самыми лучшими в моей жизни. Нервы у меня на пределе, поэтому я немного несдержан на язык.

Затем я крепко задумываюсь над ее словами, и меня осеняет. Если можно вернуться во времени…

— А когда… обращаешься… к прошлому, — неуверенно начинаю я. — Можно в нем что-то исправить? Одну ошибку?

Она кивает:

— Если сообразить, что именно нужно сделать. Но должна тебя предупредить: подобное вмешательство меняет ситуацию к лучшему очень редко. А еще говорят, будто в результате возникает еще один мир, а в нем — копия того, кто стал причиной его появления. Понимаешь? В этом случае не ты, а твой двойник, воспользовавшись плодами твоих усилий, сможет вести совершенно другую жизнь. А ты останешься тут.

— И ты на голубом глазу утверждаешь, что не имеешь представления, как исправить то, о чем я говорю? — звучит, пожалуй, грубовато, но я просто не договариваю: «Ведь тебе, милая леди, все должно быть известно».

В ожидании ответа я не свожу с Ситалы пристального взгляда, а она медленно собирает глаза в кучку и строит забавную гримаску. Вид у нее такой нелепый, что я прыскаю со смеху:

— Тебе пять лет, что ли?

Лицо ее снова принимает нормальный вид, и она хихикает.

— У тебя была такая рожа, что мне захотелось разрядить обстановку.

Да уж, она со своей копией Консуэлой как день и ночь.

— Отлично! Но ты так и не сказала, ради чего затащила меня сюда, — я в очередной раз возвращаюсь к оставленной теме.

Улыбка Ситалы меркнет. Теперь на ее лице написано нескрываемое вожделение.

— Я тебе говорила про тело. Чтобы порвать с Консуэлой, помнишь?

Я киваю.

— Так вот, я хочу, чтобы ты его создал, — ее глаза вспыхивают надеждой.

— Я?! Леди, я музыкант, а не скульптор.

Она трясет головой:

— Но в тебе огромный потенциал созидательной магии. Сначала я хотела попросить мальчика — Томаса. Поэтому-то я и подсунула ему заколдованное перо. Хотела пробудить в нем шамана. Магия его сильна и с каждым годом будет становиться все действеннее. Но он еще даже не начал учиться ее использовать. Пройдет время, прежде чем он будет готов. А мне ужасно надоело ждать. И еще меня пугают дурные воспоминания Консуэлы…

— Раз тебе требуется действенная магия, обратись к Морагу.

— Это, конечно, выход. Но он попросит об ответном одолжении.

— А с чего ты взяла, что Томас или я — бессребренники?

— Понятия не имею. Но о какой бы услуге любой из вас ни попросил, уверена, у меня она затруднений не вызовет. А вот Морагу… Этот наверняка захочет, чтобы я раз и навсегда примирила племя. Закрыла казино и все остальное.

— И что же в этом плохого?

— У всего есть свое предназначение. Сейчас многие полагают, что Сэмми Быстрая Трава раскалывает и разрушает племя, но скоро придет время, когда именно он вновь воссоединит кикими. Он и Томас.

— Ты вправду считаешь, что он изменится просто по доброте душевной?

— А с чего ты взял, что и теперь им не движут благие намерения? — отвечает Ситала вопросом на вопрос.

— Да его интересуют только деньги! И возможность потешить себя любимого. А на обычаи собственного племени ему просто наплевать.

— Основная часть заработанных Сэмми денег отходит племени — так же, как и часть твоего гонорара и средств от продажи прав на издание…

— Не понимаю, о чем ты, — вру я.

Она пожимает плечами.

— Сэмми и традиционалисты достигнут соглашения. Им есть чему поучиться друг у друга. И это будет очень важно, когда встанет вопрос водопользования.

— Что-что?

— Город стремительно разрастается с каждым годом. Еще недавно его пригороды теснились за руслами пересыхающих речушек, а теперь они подбираются к самым горам. Не успеешь оглянуться, как всем этим новым домам, школам, площадкам для гольфа и предприятиям понадобится вода — и где, как ты думаешь, они будут ее брать?

— Об этом я не думал, — я трясу головой.

— В сезон дождей с заповедных гор по каньонам несутся потоки воды. И течет она по землям кикими, между двумя половинами резервации. Город наверняка захочет заключить договор и, возможно, даже соорудить водохранилище — естественно, на землях кикими. А что произойдет, если племя откажет? Или если город сочтет запрашиваемую цену слишком высокой?

Мне даже не приходится задумываться над ответом. История о воде в пустыне стара как мир, а если дело касается притязаний на землю индейцев, заканчивается она обычно плохо. И я говорю:

— Тогда жди неприятностей.

Ситала кивает.

— Вот тогда-то для переговоров и потребуется человек вроде Сэмми, способный понимать оба мира. Равным образом нужен будет и Воинский союз — охранять и защищать собственность племени. И обеим сторонам придется взаимодействовать. Научиться работать в мире и согласии. Как ты думаешь, почему Женский совет позволил Сэмми осуществлять свои планы? Да потому что Тетушки предвидели, что им понадобятся его навыки и деньги, которые приносят его заведения.

Новая знакомая предстает передо мной в другом свете.

— Для призрачной птицы ты на редкость практична, — подмигиваю я ей.

На этот раз, однако, Ситала не смеется. Она не сводит с меня пристального взгляда. Мне понятно, что на уме у нее лишь одно.

— Так ты хочешь, чтобы я взялся ваять для тебя тело.

Она кивает.

— Художник я хреновый, — признаюсь я. — Мое высшее достижение в изобразительной сфере — палка-палка-огуречик. Мне даже подумать страшно, какую жуть я сваяю! Поверь мне, ты сама не захочешь быть такой уродиной, что выйдет из-под моих рук.

Ситала качает головой.

— Главное — намерение. А не то, что, как ты думаешь, может получиться.

Я пытаюсь всесторонне обдумать возникшую проблему, однако выбора у меня, похоже, нет.

— Если я сделаю тебе тело, это никому не навредит? — уточняю я.

— Непосредственно — конечно, нет. Я хочу сказать, что ничего злодейского не замышляю. Консуэла, естественно, будет недовольна, но она всегда может попросить громов помочь ей создать другую тень, если нечто подобное вообще понадобится. Ведь для нее это тоже чистая и новая страница. Начало. Будет здорово, если она решит сосредоточиться на настоящем, сможет радоваться жизни и наслаждаться ее красотой, а не изводить себя мрачными мыслями.

Тут в ее глазах вспыхивает озорной огонек, и она со смехом добавляет:

— А вдруг я примусь кого-нибудь мучить и изводить? Тебе решать, взвалишь ты вину за все это на себя, если даруешь мне тело, или нет!

Я тоже смеюсь и киваю. Несут ли родители ответственность за поступки повзрослевших детей? Да — ведь это они привели их в мир. Нет — нельзя контролировать другое существо. Даже пытаться не стоит. И тогда я решаю, что пора Ситале обрести независимость.

— Ладно, — говорю я. — Я сделаю тебе тело.

Радость, которой сверкает ее взгляд, стоит всех глупостей, что я сотворил сегодня.

— Мне начать прямо сейчас? — спрашиваю я и оглядываюсь. Кругом только камень.

— Сначала тебе нужно вернуться в свое тело, — отвечает Ситала. — И еще, перед тем как опробовать себя в роли скульптора, тебе предстоит довести до конца одно незавершенное дело.

Я не успеваю спросить, как мне надлежит понимать эти ее слова, потому что Ситала интересуется:

— А что ты хочешь взамен?

— Как-нибудь потом сочтемся, — машу я рукой.

— Я знала, что ты так скажешь, — улыбается Ситала.

— Потому что для тебя будущее и настоящее происходят одновременно, да?

— Нет, — качает она головой, — потому что ты такой человек. Мне даже не нужно брать с тебя обещание, что мое ответное одолжение никому не навредит.

— А что ты подразумевала под «незавершенным делом»?

Она встает и указывает за край плато, на что-то, пока мне невидимое. Это мое личное место для медитаций, и я, как никто другой, знаю, что там ничего быть не может. Но я тоже поднимаюсь на ноги и с изумлением вижу внизу некий объект. Он парит в воздухе. Постепенно до меня доходит, что это тело. Медленно вращающееся женское тело.

6. Сэди

Прогулка в сопровождении Мэнни от Мишн-стрит до района, где свило гнездо семейство Хиггинсов, выдалась долгой. Сэди шла, стиснув кулаки в карманах худи. Как же правой руке недоставало привычной тяжести канцелярского ножика, что у нее отобрал этот тип! Длинные волосы парня покачивались в такт его шагам, рта он больше не раскрывал. Вороны не отставали.

Сэди прямо-таки зациклилась на отнятом оружии. Чем ближе был родной, так сказать, дом, тем сильнее ей хотелось кого-нибудь порезать. Себя. Мэнни. Случайного прохожего. Ей было плевать, кого именно.

Лицезрение родного паршивого района ее настроение только ухудшило. Пыльные дворы с пожухлой травой да пересохшими кактусами, бурыми и сморщившимися. Кое-какие дворы, впрочем, могли похвастаться растрепанными пальмами. Почти в каждом стояла как минимум одна отжившая свое тачка — как правило, на чурбанах вместо колес. Асфальт давно потрескался и кое-где облез до земли, а на постройки и вовсе смотреть было тошно. Не диво, что у Сэди отчаянно едет крыша — детство в таком Дряньбурге даром не проходит.

Но она снова здесь. И реальных шансов выбраться из этой помойки всего два: или загреметь в тюрягу, или, раздобыв деньжат, удрать как можно дальше. Мечта о барышах с продажи Джексона Коула — лет сто назад это было, не меньше! — лопнула, как мыльный пузырь. Рассыпалась в прах, в пыль придорожную. Теперь наскрести денег хоть на междугородный автобус — и то радость. Может, тогда и где-то там ей удастся начать все с начала. Конечно, все зависит от того, сколько наличности хранится у Реджи в доме. И сколько понадобится переломать ему костей, чтобы заполучить ее.

Правда, сначала нужно как-то одолеть папашу.

— Дальше я сама, — объявила Сэди за квартал до дома.

Мэнни кивнул и остановился.

— Советую не забывать одну важную вещь, — произнес он напоследок.

— Да, и что же?

— Если Эгги умрет, между нами и тобой все будет по-другому.

Сэди сделала шаг в сторону:

— Вы не можете мне навредить. Вы обещали. И очень этим гордитесь! И потом, я ведь заключила сделку с ведьмой.

— За которую расплатилась душой того, кто искренне хотел защитить тебя.

Об этом Сэди действительно сожалела.

— Я вовсе не хотела…

— Неважно, чего ты хотела. Важно, что в итоге произошло. И лично я тебе ничего не обещал. Мой род дал обещание Эгги, но с ее смертью оно утратит силу. Так что молись, чтобы она не умерла.

— Я вовсе не желала ей смерти. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Наверно, тебе следовало подумать, прежде чем бросаться с ножом или грязными словами на каждого оказавшегося рядом.

— Ворожба той старухи защитит меня.

Сэди вспомнила, что даже пронырливые копы не заметили ее во дворе колдуньи.

— Может, и защитит, — отозвался Мэнни. — А может, и нет. Но в любом случае кровная магия сильнее хитроумных фокусов любой ведьмы.

— Что еще за «кровная магия»?

— Магия, которую может призвать кровное обязательство. В общем, если Эгги умрет, на чары своей ведьмы особо не надейся.

Мэнни умолк и прямо на глазах Сэди обернулся вороной, да так быстро, что девушка даже не заметила самого превращения. Раз — высокий смуглый парень меряет ее мрачным взглядом, два — в небо взмывает крупная ворона. На месте, где только что стоял Мэнни, что-то брякнуло. Сэди глянула на асфальт и проворно нагнулась за канцелярским ножиком. Улыбнулась, сдула с него пыль и немного поиграла лезвием. Потом, сунув оружие в карман, осмотрелась. Черт, повсюду эти проклятые вороны, чертовы крылатые твари. На деревьях, на крышах, везде. Поди разбери теперь, какая из них Мэнни. И все пялятся на нее. Тупые сраные птицы. Сэди продемонстрировала им средний палец и двинулась дальше.

Миновав очередной заросший сорняками захламленный двор, она свернула на разделительную дорожку, за которой начиналось личное автомобильное кладбище Хиггинсов — несколько проржавевших остовов легковушек и одного пикапа. На противоположном конце участка высилась чахлая пальма, отбрасывавшая подобие тени на этот утиль на колесах. А на ее истрепанных побуревших листьях уже устроились три вороны, внимательно наблюдавшие за пробирающейся по участку Сэди. Не обращая на птиц внимания, девушка уселась на подножку пикапа: из-за переднего крыла грузовичка открывался отличный вид на дом, а вот заметить ее саму оттуда будет не просто.

Ждать придется долго — сначала до темноты, а потом до тех пор, пока родаки не завалятся спать. Сэди достала ножик и снова принялась играть лезвием, доставая и убирая его. Щелк-щелк, щелк-щелк. Надо было раздобыть воды по дороге сюда. Такая мысль ей в голову приходила, вот только у нее нет ни цента, а у этого зануды Мэнни денег точно было бы не выпросить.

Что ж, в ее распоряжении жажда, скука и куча времени. Заняться все равно нечем, кроме как играться канцелярским ножом. Ну, еще можно подумать.

Вообще-то девушка испытывала некоторое раскаяние, что оговорила Стива и порезала Эгги. Но старухе точно не стоило пытаться остановить ее, а дядечка мог бы и сообразить, что Сэди не по душе, когда кто-то лезет в ее жизнь, да еще и принимается расставлять там свои приоритеты. Почтенный возраст вовсе не означает, что тебе все известно, в особенности если твое представление о приятном времяпрепровождении сводится к проживанию в гребаной пустыне в сомнительном обществе скал да кактусов. Хотя, по правде говоря, мужиком он оказался неплохим. Правда, не поделился с ней травкой, зато даже не попытался трахнуть. Большинство козлов, вроде ее папаши, не упустило бы возможности перепихнуться по-быстрому.

Она вовсе не хотела катить на Стива бочку и выставлять его насильником перед копами и его дружками, как в итоге получилось. А все из-за его тупорылой подружки-меховушки. Сэди нахмурилась, вспоминая угрозы Калико. Вот уж кому бы она с удовольствием скинула на башку валун, да побольше!

Девушка выглянула из-за крыла грузовичка. Тихо, никакого движения. Интересно, дома Реджи или нет? Насколько ей подсказывал опыт, родаки запросто могли надраться и завалиться в постель — и пускай хоть трубы иерихонские протрубят, их ничто не прошибет. Им не впервой, особенно ежели на дворе суббота. Не то чтобы они выматывались на работе или что-то в таком духе — налакаться-то можно по любому поводу, — но в выходные собутыльников отыскать проще.

И еще Сэди злилась из-за облома у ведьмы. Она должна была расплатиться душой Реджи, а не Руби. Это же проще пареной репы. Гребаный папашка заслуживает самой худшей участи, а если у него и имеется душа, она все равно ему на фиг сдалась. Да он даже и не заметил бы, что лишился ее. Но вот Руби…

Какого черта она вообще сунулась? Смысл, простите? Впрочем, большинству людей, на взгляд Сэди, свойственно заниматься бессмысленными вещами. Ходить на дерьмовую работу. Жить в этой вот части города. Да взять хотя бы неудачника Реджи — зарабатывает на своих махинациях столько же, сколько получал бы в какой-нибудь лавке или на службе, а вкалывает в два раза больше.

Девушка еще немного машинально поиграла ножиком. Прислонившись к ржавой двери пикапа, запрокинула голову и бросила взгляд на пальму. На чахлых листьях теперь сидели только две вороны. Исчезновение третьей птицы отчасти встревожило Сэди, хотя, с другой стороны, ломать голову, куда подевалась чертова тварь, бессмысленно — ее товарок, среди которых она затерялась, наверняка кругом полным-полно, просто их не видно.

Вдруг со стороны дома послышался какой-то шум и возня, и Сэди снова выглянула из-за крыла машины. Дверь черного входа отворилась, и показавшаяся на пороге Эйлисса придержала ее, выпуская двух младших приемышей. Райли и Габриэла выглядели испуганными — впрочем, они и были зашуганными с самого первого дня, как Реджи и Тина привели их в дом.

Их мамаша, шлюха-наркоманка, то ли загремела в тюрягу, то ли отдала концы, Сэди уж и не помнила. Ее саму они перестали побаиваться, только когда сообразили, что Реджи и Тине наплевать на нее даже больше, чем на них.

Дети, смуглые, с каштановыми нечесаными волосами, вышли, держась за руки, и показались Сэди почему-то младше, нежели ей помнилось. Странно, ведь она отсутствовала-то от силы пару дней. Габриэле недавно исполнилось шесть лет, Райли — пять. Кроме этих биографических данных Сэди еще знала про приемышей, что отец у них мексиканец, а мать — белая.

А Эйлисса почти ее ровесница, кожа у нее светлая, а волосы, которые она обычно собирает в кукиш на затылке, — черные и блестящие. Сэди проследила, как приемная сестричка осторожно прикрыла дверь и вывела малышей на задний двор. На плече у Эйлиссы болтался кожаный рюкзачок, с которым она практически никогда не расставалась. Она вела малышей наискось через двор к утоптанной бесчисленными ногами дорожке между участками. Наверное, они направлялись на игровую площадку — так Тина называла пустырь через квартал отсюда, где зависала местная ребятня.

Сэди встала и, стараясь не высовываться из-за пикапа, внимательно осмотрела дом. Никакого движения внутри по-прежнему не наблюдалось, однако это еще ни о чем не говорило, поскольку людей ленивее Реджи и Тины стоило еще поискать.

Блин. Покой и тишина. Чертовы уроды. Пора двигать за приемышами — и Сэди намеревалась исполнить собственное решение, но запнулась: перед домом остановилась полицейская машина — не из резервации, а из управления шерифа. Впрочем, будто это хоть что-то меняло! Сейчас за ней охотятся все копы на свете, а она торчит тут, как столб посреди пустыни. Им достаточно глянуть чуть дальше собственного носа, чтобы сцапать ее.

Если сейчас она рванет за соседний дом, на нее неминуемо обратят внимание. А если нет, потеряет драгоценное время.

Блин, блин, блин!

Пока Сэди соображала, что же ей делать, дверца машины открылась и наружу выбрался здоровенный мексиканец в новенькой, с иголочки, форме. Он машинально огляделся по сторонам, равнодушно скользнув по девушке взглядом, будто перед ним не живой человек, а какая-то палка, и потопал к дому. Вот осел.

И тут Сэди чуть не расхохоталась.

Он же ее не видит. Ну конечно, не видит! Чары колдуньи действуют. Да еще и как эффективно! Коп ведь хочет ей навредить — иначе зачем бы его сюда принесло?

А если ведьма перестанет поддерживать свою защиту? Тогда полицейский бросится за ней. Стараясь пригасить зудящее чувства страха, Сэди повернулась к копу спиной и, накинув на голову капюшон, сунув руки в карманы и ссутулившись, направилась на пустырь к Эйлиссе и малышам.

Следом за ней устремились вороны — немного, всего с полдюжины. Сэди постаралась не обращать на них внимания.

На площадке, кроме троицы приемышей Хиггинсов, не было ни души. Эйлисса, устроившись на штабеле из трех старых покрышек, наблюдала, как Райли и Габриэла кидают камни, пытаясь попасть по консервной банке, заклиненной в опунции весьма жалкого вида. Сэди беззвучно подобралась поближе к приемной сестре.

— У тебя в рюкзачке воды не найдется?

Эйлисса вздрогнула от неожиданности, но, обернувшись, просияла улыбкой.

— Ты в порядке! — радостно пискнула она, хотя кидаться с объятиями не стала — подобное проявление дружелюбия казалось девчонкам странным, хотя в данный момент Сэди не отказалась бы даже от парочки поцелуев. Однако пришлось довольствоваться созерцанием трех знакомых лиц, ни на одном из которых не читалось желания влепить ей подзатыльник или упечь в тюрягу.

— Ну как, разбогатела? — осведомилась Эйлисса, доставая из рюкзачка пластиковую бутылку.

— He-а, план провалился.

Сэди сделала большой глоток, завинтила бутылку крышкой и бросила обратно сестре. Та с легкостью ее поймала.

— Фигово!

— Ясен хрен.

Сэди улыбнулась Габриэле и Райли:

— Как, ребятки, все путем?

Малыши, таращась на нее во все глаза, закивали.

— А Реджи правда отвез тебя в пустыню и бросил там? — поинтересовался мальчик.

Сэди нисколько не удивилась, что Эйлисса им рассказала. По уговору, друг другу они не врали.

— Ага. Вот только в итоге вышло не так, как он рассчитывал. Реджи-то сам дома?

— До сих пор в участке, — ответила Эйлисса. — Я слышала, как Тина с ним разговаривала по мобиле, копы здорово разозлились, что он пытался их развести.

Сэди постаралась сохранить невозмутимое выражение лица, чтобы не выдать своих чувств. Ну вот, еще и поганого мудака нет дома. Как всегда. Даже не получится искромсать его чуток и ограбить перед исчезновением.

— Копы подъехали к дому, когда я пошла к вам. — Сэди вздохнула.

— Они еще и Тину заберут? — Эйлисса нахмурилась.

— Вряд ли, — покачала головой Сэди. — Наверняка они по мою душу. Кажется, я по уши в дерьме.

Сестра нахмурилась.

— Ты-то с чего? Это ведь Реджи бросил тебя в пустыне и потом набрехал о твоем похищении.

— Да из-за того, что я потом натворила, — Сэди покосилась на ворону, которая удобно устроилась на ближайшей карнегии и, наблюдая за ними, еще и прислушивалась. — Меня ищут легавые и, вероятно, еще кое-кто.

— Мы тебя не сдадим, — заявила Габриэла с ужасно серьезным видом. — Притворимся, будто и не видели тебя.

Райли и Эйлисса закивали в знак солидарности.

— Я бы рассказала вам больше, — продолжила Сэди, — но чем меньше вы будете знать, тем меньше копы станут вас доставать.

— Да ладно! Будто это когда-то останавливало легавых, — заметила Эйлисса.

Сэди пожала плечами: дескать, мой вам последний подарок.

— И что теперь? Есть куда свалить? — спросила сестра.

— Пока не знаю. Бабло есть?

Эйлисса выудила из кармана шортов толстенькую пачку денег и протянула Сэди. Та схватила купюры, быстро перебрала их и заключила:

— Да тут за сотню баксов! Откуда?

— Из бумажника Реджи. Не сразу: парочка баксов утром, парочка — вечером.

— Клёво!

Сэди отсчитала двадцать долларов и протянула остальные сестре — та вскинула руки и замотала головой, но вернуть бабло было правильно.

— Нет. Забери. Баксы лишними для меня не будут, но вам они тоже могут понадобиться. Еще неизвестно, что случится с Реджи и Тиной. Социальные службы могут просечь, что их динамят, и тогда вам понадобятся средства.

Эйлисса сдалась и, сунув деньги в карман, рискнула дать совет:

— Чего бы ты ни натворила, ты ж несовершеннолетняя. Не можешь просто сказать, так, мол, и так, простите, я накосячила? Еще тебе дадут послабление, если расскажешь, что Реджи бросил тебя на погибель.

Сэди хотела ответить, что так не прокатит, однако ей не хватило духу, особенно в присутствии малышей. Поэтому получилась отмазка:

— Мысль неплохая. Наверно, попробую.

Взгляд ее снова скользнул на карнегию, на которой сидела ворона. Теперь число птиц увеличилось до четырех. Одна восседала на верхушке кактуса, другие устроились на огромных ветвях.

Ага. Извиниться. Будто Мэнни и его жуткие дружки станут ее слушать, как же!

— Мне пора, — произнесла Сэди.

— Дай нам знать, как найдешь, где зависнуть, — отозвалась сестра. — У меня новый ящик, Реджи его не успел взломать. Имя то же, только на Yahoo.

Сэди кивнула.

Но какая-то хрень внутри знала: никаких обменов письмами не произойдет. В следующий раз Эйлисса и малышня услышат о ней только из новостей. Малолетняя преступница за решеткой. Или: обнаружено обезображенное тело, истерзанное птицами.

Внутри у нее все сжалось, и то ли стянулась кожа, то ли, наоборот, раздулось туловище. Ей срочно нужно кое-что — что бы там ни выходило из-под вспарывающего кожу ножика вместе с сочащейся кровью — выпустить из себя. Нужно избавиться от этой дряни немедленно.

— Поосторожнее там, — проговорила Сэди. — И не дайте Реджи… — «Превратить вас в такую же, как я», — подумала она, однако вслух этого не произнесла. Она прекрасно знала все истории приемышей, слышала, через что они прошли, что потеряли, в чем их напряги с системой. Они сильнее ее, даже маленькие Райли и Габриэла. Они не станут терпеть дерьмо Реджи столько, сколько сносила она. Черт, да Эйлисса, прежде чем оказаться в их семье, пырнула кухонным ножом какого-то гребаного извращенца!

Из них четверых Сэди самая слабая, как ни горько ей это признать.

— Вот, возьми, — Эйлисса протянула ей бутылку с водой.

— Спасибо.

Сэди подумала, что сейчас они обнимутся. И испугалась, не понимая, хочет она этого или попросту взорвется после подобного проявления чувств.

— Увидимся! — бросила она и почти бегом, чтобы никто из приемышей не успел подойти к ней, двинулась прочь. Послышался уже привычный звук хлопающих крыльев — вороны вспорхнули с карнегии и полетели за ней, но Сэди, не удостоив их и взглядом, только крепче сжала ножик в кармане. Да пошли они на хрен. Все пошли на хрен!

Дело в том, что ей кое-что нужно сделать, прежде чем ее разорвет на сотню маленьких Сэди и разнесет по ветру.

Впрочем, возможно, это не так уж плохо.

По крайней мере, она больше ничего не будет чувствовать.

7. Мариса

Мариса вбежала в палату Эгги вслед за Лией и замерла. Только что ее подруга была здесь — вскочила на кровать Эгги, схватила художницу за ноги, пытаясь остановить вращение, — а секундой позже исчезла без следа. От тела художницы оторвались трубки жизнеобеспечения и провода. Немедленно вразнобой запищали несколько сигналов тревоги.

Что происходит? В груди Марисы словно разверзлась дыра, а желудок провалился куда-то вниз. Чувства ее внезапно обострились: в нос ударил резкий запах химикалий, голые стены обрели неожиданную фактурность, как и ряды диагностической аппаратуры. Потом все это завертелось вокруг нее, устремляясь в зияющую внутри пустоту… Она закричала и рванулась вперед…

Ее остановила чья-то рука, впившаяся в ее плечо. И окрик:

— Стой!

Это оказался Гонсало.

— Теперь это дело шаманов, — пояснил он.

Мариса тряхнула головой:

— Но…

— Только они могут что-то сделать. Мы только напортачим.

И Гонсало отвел Марису к окну, чтобы она не мешалась. Что ж, ее хотя бы оставили в палате. Двое темноволосых вороньих парней встали в дверях, полностью блокировав проход.

— Мне необходимо к ней, — донесся до Марисы голос доктора.

Однако рослые парни и не подумали его пропустить.

— Вы ничем ей не поможете, — сказал один из них врачу точно таким же тоном, каким с Марисой разговаривал Гонсало.

Тем временем Морагу, совершенно не обращая внимания на какофонию сирен, обошел парящее тело Эгги и тронул Диего за руку. Тот вынырнул из иного мира и недоуменно посмотрел сначала на шамана, затем на художницу.

— Нашел хоть какой-нибудь ее след? — спросил Морагу.

Диего покачал головой и потянулся было к висящей в воздухе Эгги, но шаман быстро оттолкнул его руку.

— Лия тоже так сделала и после этого исчезла.

— Исчезла?

Морагу кивнул:

— Да. Прикоснулась к ней — и пропала.

Несколько долгих минут все безмолвно смотрели на тело Эгги.

— Бессмыслица какая-то, — проговорил наконец Мадера. — Если дух покинул ее, тело должно было умереть. Но оно по-прежнему функционирует даже без помощи медицины пятипалых.

— А прежде чем я отозвал тебя, ты Лию там не заметил?

— Меня увлекло к месту, где я в последний раз встречался с Эгги. Но ни ее, ни этой другой женщины в том месте не оказалось, зато были другие. Консуэла со своей псиной. Калико, Рувим Маленькое Дерево, парнишка, что работает у него, и Стив Коул. И еще этот пустой человек с другой стороны резервации.

— Сэмми Быстрая Трава?

Диего кивнул.

— Стив вроде как был без сознания. Калико держала его голову на коленях, а рядом сидел Томас и размахивал перед носом отшельника черным перышком.

— Что за бред?!

— Если только он не пытался какой-то собственной магией привести Стива в чувство, — Мадера нахмурился. — Я ощущал Эгги поблизости так же ясно, как вижу сейчас тебя, но отыскать не сумел.

— Возможно, она находится в более глубоком отображении той горы, — предположил шаман. — В стране грез ведь чем дальше, тем запутанней.

— Может, ты и прав, — отозвался Мадера, — хотя меня такое объяснение не слишком устраивает. Она казалась такой близкой.

Пока шла эта беседа, Марису не оставляло чувство, будто она угодила в какой-то зарубежный сюрреалистический фильм, актеры которого хоть и говорят на ее родном языке, но без субтитров в его содержании все равно не разобраться. Каким бы простым ни казался диалог, каждое слово в нем воспринималось загадочным и неуместным, особенно на фоне сумасшедшего писка аппаратуры. Большинство упомянутых людей Марисе было незнакомо, и ей казалось, что все позабыли о более серьезной проблеме.

— А как насчет Лии? — громко спросила она. — Вы можете проследить, куда она делась? — женщина по очереди переводила взгляд с шамана на персонажа местных легенд. — И если ваша магия настолько лучше больничной медицины, почему вы не оживляете Эгги?

Тело художницы снова начало медленно вращаться в метре над койкой.

— Она права, — заявил Мадера. — Хватит болтовни. Я последую за Лией, а ты, Морагу, делай все возможное для Эгги.

Шаман поморщился и вновь схватил Диего за руку, когда тот поднялся и потянулся к художнице.

— Ты ведь не знаешь, куда ее затянуло. А если вы оба никогда не выберетесь?

Мадера вырвался:

— Прежде всего, это я виноват. Я дал Эгги дурной совет. Поэтому и исправлять должен я.

Он снова потянулся, и на этот раз шаман останавливать его не стал. Мариса затаила дыхание, однако когда Диего прикоснулся к телу художницы, ничего не произошло. Он схватил Эгги за руку, но и это лишь остановило вращение тела.

У Марисы так и упало сердце.

— Что же теперь делать? — чуть не заплакала она.

Диего убрал руку, и парящее тело возобновило вращение.

— Теперь только ждать, — произнес он. — Отныне все в руках громов.

— Кого-кого? — переспросила женщина.

— В руках великих духов.

Мариса тяжело вздохнула и посмотрела в окно. Вороны по-прежнему сидели рядком на карнизе и кружили в небе — похоже, их стало гораздо больше. Женщина медленно съехала спиной по стене и села прямо на пол. Поездка обернулась сущим кошмаром. Не надо было Алану подбивать Лию ехать сюда. Вот как теперь Мариса будет объясняться с ним и с их общими друзьями? «Ах, Лия просто исчезла… Нет-нет, не уехала, не ушла! Пропала в самом прямом смысле слова! И с тех пор я ее больше не видела», — она покачала головой. Ну нельзя же торчать тут и ждать, когда какие-то там духи соизволят их заметить! Неужели Морагу и Диего с их непонятной магией, с их невероятной способностью путешествовать между непостижимыми мирами не в состоянии сделать хоть что-нибудь?

— А если ничего не произойдет? — спросила Мариса.

Несколько долгих секунд ей казалось, что ответа она не услышит. Но затем Диего пристально посмотрел на нее и произнес:

— Что-нибудь всегда происходит.

8. Стив

Чертовщина какая-то. Женщина висит в пространстве лицом вверх, руки покоятся на груди. Она будто лежит в невидимом плавающем гробу. А когда мне удается разглядеть ее лицо, я едва не прыгаю со скалы.

Ситала хватает меня за руку.

— Ты не умеешь летать, — предупреждает она.

— Но это мой друг, Эгги Белая Лошадь.

— Знаю.

— Ты же говорила, мы в моем сознании. А в своем сознании летать я умею.

— Мы не просто в твоем сознании, — качает головой Ситала. — Мы в той части иного мира, что отображает твое сознание. Законы физики здесь по-прежнему действуют.

— Ах вот как? Как же тогда она летает? — указываю я на Эгги.

И это даже не затрагивая вопроса, какого черта она здесь вообще делает, в то время как должна находиться в больнице. Я всматриваюсь повнимательнее. Под сложенными руками блузка Эгги пропитана кровью. У меня вновь начинает раскалываться голова.

— Ну? — нетерпеливо спрашиваю я.

Так и не дождавшись ответа, я отрываю взгляд от художницы и смотрю на Ситалу. Оказывается, воронова женщина уставилась куда-то вверх. Недоумевая, я пытаюсь понять, что же она такое увидела, а затем различаю какую-то крапинку в небе. «Птица, наверно», — думаю я, но внезапно понимаю, что это еще одно тело, стремительно падающее прямо на нас.

Первая моя мысль — откуда же оно, черт побери, свалилось? Вторая — когда этот человек грохнется на камни, он как пить дать превратится в кровавую кашу. Ему, кем бы он ни был, ни за что не выжить. Хотя, может, бедняга уже скончался в полете…

Но раз мы в моем сознании, почему бы мне не попробовать что-нибудь предпринять? Например, попытаться замедлить падение и затем осторожно опустить рядом с нами? Или переместить его к Эгги?

Вот только ни черта я поделать не могу.

Мне вспоминаются слова Ситалы: «Мы не просто в твоем сознании. Мы в той части иного мира, что отображает твое сознание. Законы физики здесь по-прежнему действуют». В общем, с тем же успехом я мог бы пытаться схватить луну.

Я кладу руки Ситале на плечи и говорю:

— Сделай что-нибудь.

— И что же? — в ее глазах плещется безмятежность.

— Понятия не имею! Майнаво — ты. Ты владеешь искусством магии.

Она задумчиво смотрит на меня и молчит — минуту, час, год? — пауза кажется мне бесконечной, потому что мысли мои заняты летящим с небес бедолагой.

— Ладно, — наконец произносит Ситала, и из ее плеч вырывается пара огромных крыльев. Я отскакиваю — от неожиданности и чтобы не мешать. В воздухе кружит облако выбившихся перьев и пуха. А затем Ситала бросается вниз с края плато. Описывает плавную дугу под парящим телом Эгги и круто уходит в небо — спасать падающего.

Чего я только не насмотрелся за последние дни, но это зрелище приводит меня в восторг. Эмоции переполняют меня, сердце колотится, как сумасшедшее.

«Так выглядят ангелы», — думаю я, наблюдая, как Ситала поднимается все выше и выше и солнце озаряет ее крылья.

9. Томас

— Ты всегда такая нервная? — иронично бросила воронова женщина Калико.

Та, вероятно, намеревалась произнести что-то не менее ядовитое и уже приоткрыла рот, но Томас прервал намечающуюся перепалку:

— Помолчите.

Гордо издал сдавленное рычание, а потом грозно засопел, однако, взглянув на него, парень понял, что пес недоволен исключительно Консуэлой.

— Прекрасно! — воронова женщина полоснула гневным взглядом собаку. — Я всего лишь поддерживаю разговор.

В ее обществе Томас провел совсем немного времени, но догадывался, что намерения Консуэлы невинными назвать трудно. Она явно относилась к категории записных склочниц, способных на ровном месте устроить неимоверный скандал. Ей очень нравилось провоцировать других.

— Помолчите, пожалуйста, — повторил Томас. — Я пытаюсь сосредоточиться.

«Чтобы вытащить твою тупую теневую сестру из Стива», — подумал он. Хотя сама мысль об этом казалась бредовой. И как действовать дальше, парень не имел ни малейшего понятия. Да-да, нужно сделать волевое усилие. Ну конечно. Будь все так просто, он давно уже переместил бы себя за пределы резервации, а не на какую-то забытую громами гору в ином мире.

— Прекрасно, — снова процедила Консуэла.

Она церемонно двинулась к краю плато, где сидел Сэмми и с каменным лицом таращился в бесконечное небо.

Калико тронула Томаса за руку и очень серьезно проговорила:

— Не обращай ни на кого внимания. У тебя получится.

Парень перевел взгляд на Рувима, и тот закивал с воодушевлением.

— Магия есть магия, — изрек вождь. — Раз Морагу считает, что у тебя есть дар, тебе нужно поверить в это самому и найти способ раскрыть его.

— И здесь это сделать гораздо проще, — подхватила Калико. — Страна грез пропитана магией. Именно здесь твои предки познакомились с ней и начали практиковать.

Проще? Хм, смотря что под этим понимать. Если не знаешь вообще ни черта, о какой простоте может идти речь?

Томас вновь сосредоточился на Стиве, стараясь проникнуться оптимизмом, что в его отношении питали Рувим и Калико. Рассматривая лицо отшельника, он попытался обнаружить в чертах его лица что-нибудь подобное призракам звериных образов, восседающим на плечах или парящим над головой людей с примесью крови майнаво, которых он то и дело встречал в резервации. Конечно, какого бы то ни было звериного обличья у Стива нет и быть не может — он ведь не кикими, — но вдруг таким образом получится разгадать способ, которым чертова птица пробилась внутрь него, и выяснить место их нынешнего нахождения.

Затем Томас поднес к лицу Стива воронье перо и медленно поводил им туда-сюда. Что-то в этом движении показалось ему знакомым, и через пару мгновений парень осознал, что оно напоминает ему покачивание танцующих на церемонии сестер. А потом вспомнил, как Сантана на дне русла пересохшей речки за их домом учила танцевать маленькую Наю. Старшая сестра казалась такой уверенной наставницей! Спустя пару часов Томас поинтересовался у Сантаны, как ей удалось освоить все эти движения, ведь, насколько ему было известно, уроков она ни у кого не брала.

— А мне и не надо было чего-то осваивать! — объяснила она. — Все движения уже жили у меня здесь, — Сантана положила руку себе на грудь. — Тетушка сказала, что мне нужно всего лишь достучаться до самой себя, потому что все женщины нашей семьи умеют танцевать с самого рождения. Ная сразу поняла, что я имею в виду.

Наверное, прием хорош и для него. Раз он родился с шаманским зрением, надо научиться им пользоваться. Включить его, словно хитроумный механизм. Прозреть, так сказать… А как это сделать?

Консуэла нисколько не сомневалась в его способностях. Как и его покойная — в ином мире, напротив, живая и бодрая — тетушка Люси. Но проблема заключалась в том, что Томас не знал, что он должен увидеть.

Единственной реальностью, когда он рассматривал лицо Стива и пытался пробиться к тому, чего и сам не понимал, было воронье перо: оно само, а еще траектория и ритм его движения.

«А все-таки странно, — подумал вдруг парень, — что Ситала, решив во что бы то ни стало пробудить меня, подсунула мне в карман заколдованное воронье перо, а не одно из вороновых Консуэлы». Впрочем, она могла исходить из того, что судьбы ворон из Желтого каньона и членов семей Кукурузные Глаза и Белая Лошадь тесно переплетены между собой.

Вороны — долговязые темноволосые парни с плавающей над плечами пернатой аурой, то попадавшиеся на горных тропах и в каньонах, то забредавшие в резервацию поработать на строительстве или просто поболтать у крыльца, или сами чернокрылые птицы, которые наведывались к Тетушке, восседали на кактусах или крышах построек и оглашали окрестности своими пронзительными песнями, — крутились у его дома всегда.

От ворон мысли Томаса перетекли к сказаниям. В Расписных землях об этих птицах ходило бесчисленное количество историй, однако парню больше всего нравились сказки про Старика-Ворону, действие которых происходило то в каньонах, то в мире духов. Ребятня, посещавшая Центр общины, тоже их обожала. Томас как раз этим и занимался в Центре — читал и иногда пересказывал детям сказки, большую часть которых слышал от Тетушки, а некоторые — от Рувима и Пити Жожоба.

— Некоторые племена, — как-то обмолвилась Тетушка, — рассказывают сказки только зимой.

— Почему же мы их рассказываем круглый год? — поинтересовался тогда он.

В ответ старуха постучала костяшками пальцев ему по голове:

— Потому что черепа детей кикими такие толстые, что им приходится повторять сказки по нескольку раз, чтобы они хоть что-то усвоили из них.

Вот и у него толстый череп. Ведь каждый знает, что сказки эти поучительные. Какими бы неправдоподобными и загадочными они на первый взгляд ни казались, стоит в них разобраться, и сразу поймешь, как прожить хорошую жизнь. Томас вспомнил свою любимую, «Девушка с каменным сердцем».

Однажды подле высохшего русла Старик-Ворона повстречал девушку по имени Анна Длинные Уши, которая сидела под лунным светом и горько плакала. Она родилась с камнем вместо сердца, и ей напророчили, что никогда она не сможет полюбить.

Старик-Ворона водил Анну по всяким наставникам майнаво и духов, и они делились с нею мудростью, но она не слышала их. Наконец, когда из-за гор на востоке забрезжил рассвет, Старик-Ворона сунул руку ей прямо в грудь.

— Видишь, — сказал он. — Твое сердце вовсе не камень. Это яйцо.

Расширившимися от удивления глазами уставилась Анна на предмет, покоившийся на ладони Старика-Вороны. Она захотела потрогать его, но прежде чем пальцы ее коснулись яйца, Старик-Ворона отдернул руку и вернул его обратно ей в грудь.

Мука читалась во взгляде девушки, когда она посмотрела на старика.

— Яйцо ничуть не лучше камня, — горестно промолвила она. — С ним я тоже не смогу полюбить.

Старик-Ворона рассмеялся.

— Нет, конечно, — отвечал он. — Во всяком случае, пока не высидишь его.

— Да как же мне…

Но старик не дал ей закончить:

— Загляни в себя. Что ты видишь?

— Я… я…

И потом глаза ее снова расширились, потому что яйцо в ее груди треснуло и из него вылупился кактусовый крапивник — маленький, но уже взрослый. Он затрепетал крыльями, поднялся вверх по горлу и выпорхнул у нее изо рта. Птичка покружила вокруг головы Анны, оглашая воздух веселой песенкой, и улетела прочь.

Старик-Ворона снял маленькое коричневое перышко с губ девушки и протянул его ей.

— Все необходимое нам для движения вперед и осуществления собственных возможностей, — сказал он, — всегда можно найти внутри себя. Штука в том, что никто туда не заглядывает.

Анна взяла перышко. Она еще не совсем оправилась от потрясения, но улыбка на ее лице становилась все шире и шире. В груди ее, где вылупилась птичка, сильно и уверенно, словно цокот копыт по пустыне, билось сердце.

— Сделай амулетный мешочек и храни в нем перышко, — велел ей Старик-Ворона. — Если вдруг начнешь забывать, достань его, и оно тебе напомнит, кто ты такая.

Рука Томаса замерла, и он внимательно вгляделся в перышко, которое держал большим и указательным пальцами.

Не потому ли Ситала подсунула ему в карман воронье перо? Напомнить ему эту самую сказку и пробудить его чувства к племени и родной земле?

— Вы знаете эту штуку про время? — спросил он своих товарищей, не отрывая взгляда от перышка. — Будто прошлое, настоящее и будущее происходят одновременно?

— Ну конечно, — отозвалась Калико. — Хотя даже представить себе не могу, кто способен удерживать их все разом в голове.

— А мне не особенно-то и верится в это, — заявил Рувим. — Нелогично! Смысла нет.

«А где же он есть?» — промелькнуло в голове Томаса. Но он взглянул сначала на вождя, а потом на Калико:

— Так это правда или нет?

— Это имеет какое-то значение?

— Вряд ли.

Парень снова уставился на перо, а затем закрыл глаза. Может, в груди у него вместо сердца камень, прямо как думала о себе Анна Длинные Уши. Нечто, разобщающее его с традицией. А может, и нет. Однако он вполне может воспользоваться сказкой в качестве руководства, как живо представить тот самый взгляд внутрь себя, о котором ему столько говорили. Хотя, если уж что-то и воображать, то не камень, а яйцо. Будто внутри этого яйца сидит птица с шаманским зрением. И тогда ему остается разбить яйцо и выпустить птаху наружу.

Томас мысленно нарисовал яйцо — бледно-голубое с темными крапинками различных оттенков коричневого. А вот внутри него клювом по скорлупе бьет птица. Бьет в неспешном ритме сердцебиения, напоминающем ровное дыхание Тетушки, когда взгляд ее сосредоточен за горизонтом на чем-то, видимом лишь ей одной. И еще очень похоже на шарканье в танце сестер под аккомпанемент медленного и размеренного барабанного боя.

Наконец яйцо трескается, из пробитой дыры показывается птичья головка. Не кактусового крапивника, как у Анны Длинные Уши, а крошечной безупречной вороны, достойной своей родни из Желтого каньона. Затем парень представил, как птица пробивается вверх по глотке. Это получилось у него так хорошо, что он на самом деле ощутил ее шевеление внутри себя.

И вдруг Томас начал задыхаться — что-то непонятное перекрыло его дыхательные пути. Он поднес свободную руку к горлу и тут услышал внутри своей головы голос. Его воображение живо нарисовало высокого смуглого старика, обращающегося к нему: «Все необходимое нам для движения вперед и осуществления собственных возможностей всегда можно найти внутри себя. Штука в том, что никто туда не заглядывает».

Это был голос Старика-Вороны, резкий и хриплый, как его изображала Тетушка в сказках.

Томас ничуть не сомневался, что птица, чье продвижение по собственной глотке он ощущал, и была его шаманским зрением.

Ничего себе.

Он принялся массировать горло, чтобы как-то прочистить его, как вдруг рот его наполнился перьями. Парень закашлялся, и в следующее мгновение из его губ наружу протиснулась маленькая черная ворона.

— Что за чертовщина? — донесся до него изумленный возглас Рувима.

«Во-во», — подумал парень, хотя вслух ничего произнести не смог.

Глаза у него были закрыты, однако он видел прямо сквозь веки.

И он видел… видел так далеко… так глубоко…

Его глаза заполнило бесконечное небо, тут же закрутившееся спиралью в ярких оттенках синего. Томасу казалось, будто перед ним распростерся буквально весь мир. И то, что за его пределами, тоже.

Он был связан со всем. Стал частью неба над головой, от горизонта до горизонта. Стал таким же огромным и таким же синим. И ветер был его голосом и пел тысячу тысяч песен. Из его вен, нервов и костей проросли корни — глубоко в скалу под ним, сквозь крохотные щелочки проникнув до самого ядра земли.

Безмерность переживаемого разрывала сознание Томаса. Поддайся он, и тогда ему даже не вспомнить, кто он такой. Тогда он утратит себя самого — собственную сущность, обособленную от всего остального мира.

Как Морагу умудряется жить по-человечески, если он так видит мир?

Но внезапно — так среди туч прорывается последний луч закатного солнца — Томас понял, каким образом шаман, не теряя связь со всем в мире, сохраняет интерес к самым обыденным вещам. И этого оказалось достаточно, чтобы вернуться к собственной сущности.

С некоторым усилием Томас обратил свое вновь обретенное шаманское зрение на лицо Стива и обнаружил целый иной мир в его голове. Как бы невероятно это ни выглядело, но в нем высилась горная вершина наподобие здешней, и на ней стоял тот, другой Стив. Запрокинув голову, отшельник сосредоточенно смотрел на женщину, выглядящую в точности как Консуэла, только с огромными черными крыльями. И она несла какую-то белую женщину.

Нет, это не Консуэла. Это наверняка Ситала, практически в человеческом обличье, не считая крыльев. И скорее всего, она исполняет какое-то распоряжение Консуэлы. Вспомнив свои сегодняшние приключения, Томас проникся сочувствием к ее новой жертве, кем бы та ни являлась.

Ну уж нет!

Парень напряг волю и выдернул Ситалу наружу. Ему пришлось уклониться в сторону, когда призрачный ворон выскочил из тела Стива — глаза горят, клюв раскрыт в пронзительном крике, хотя ни единого звука не слышно. Птица восстановила равновесие и взмыла почти вертикально вверх. Томас одним движением вскочил на ноги и встал между Стивом, Калико, Рувимом и вороном, пикирующим на них.

Парень ощутил, как вокруг него для защиты собираются ветры. А небо — небо обернулось для него сплетением магической силы, ожидающей его повелительного гласа. Томас стоял недвижим, впившись невидимыми корнями в недра горы.

— Эти трое под моей защитой! — вскричал он, подняв над головой воронье перо. — Ты бессильна перед нами! — слова, судя по всему, на птицу действия не возымели, и тогда парень приготовился к удару призрака, но в последний момент Ситала вышла из пике и улетела прочь.

Томас наблюдал за птицей, пока она не скрылась из виду, а затем стал следить за ней посредством обретенной связи с небом и ветрами.

— Как Стив? — бросил он, не отрывая взгляда от точки, где исчезла Ситала.

— Без изменений, — отозвалась Калико.

Рувим уставился на парня и спросил:

— С кем ты разговаривал?

Томас склонился над Стивом и сосредоточил на нем шаманское зрение.

И ничего не увидел. Ему больше не удавалось заглянуть в сознание отшельника, тесная связь с землей и небом прервалась.

— Нет, — прошептал парень.

Он потерпел поражение. Хоть Томасу и удалось вытащить Ситалу из Стива, его самого он так и не вернул.

И магическая сила исчезла. Он вновь стал ничем не примечательным отпрыском рода Кукурузные Глаза, обычным недотепой-кикими, застрявшим в ином мире, где-то на пустынной горной вершине, с бесполезно зажатым в пальцах вороньим перышком и нарастающим внутри чувством глубокой утраты.

Парень вздрогнул от неожиданности, когда Рувим положил руку ему на плечо.

— Томас? Что сейчас произошло?

— Вы не видели призрачного ворона?

Вождь покачал головой.

— Мне удалось вытащить птицу из Стива, — проговорил парень. — Но теперь моя магическая сила исчезла. Как вернуть его сюда, я не знаю…

Калико осторожно переместила голову Стива с коленей на землю и поднялась.

— Тогда сделаем это по-моему, — процедила она и двинулась через плато к Консуэле, все так же нависающей над Сэмми.

10. Сэди

Вороны следовали за Сэди через весь район до самой Мишн-стрит, но, похоже, потом отстали — когда девушка оказалась на оживленном перекрестке, на глаза ей попалась лишь пара крылатых тварей. Возможно, Мэнни и этот его приятель. Впрочем, Сэди это не особенно волновало. Больше опасений у нее вызвала полицейская машина, приближающаяся со стороны соседнего квартала.

Черт.

Ее натурально затрясло, пальцы стиснули ножик с такой силой, что, наверное, с ладони еще долго не сойдет отпечаток рукоятки. Необходимо срочно дать выход боли, но не делать же это у всех на виду! Какой-нибудь доброхот непременно захочет «помочь бедной крошке» — людей ведь хлебом не корми, дай влезть в чужие дела! Однако Сэди была уже практически на грани, и любой коп как пить дать примет ее за наркоманку.

Быстро повернувшись спиной к проезжей части, она, оставаясь в капюшоне, изобразила живейший интерес к витрине букинистического магазина на углу улицы. Патрульная машина медленно проехала мимо нее, и в отражении девушка увидела, что коп прореагировал на нее так же, как и его коллеги возле клуба «66 Бандас»: никак. Легавый даже не взглянул в ее сторону. Значит, она по-прежнему невидима для тех, кто мечтает отравить ей существование, без того, впрочем, особой радости не приносящее. Но Сэди на всякий случай подождала, пока машина не одолеет еще несколько кварталов, и только потом перешла на другую сторону улицы.

Вскорости она прошмыгнула в небольшой магазинчик, где из ящика в задней части зала благополучно стянула бутылку воды. Возможно, подумалось ей, парнишка за прилавком и засек кражу, но пожалел ее и отпустил с миром. Вот лошара. Зато у нее наконец-то появилась вода. Та бутылка, что вручила ей Эйлисса, закончилась целую вечность назад.

Едва выйдя за дверь, Сэди открутила крышку и разом осушила полбутылки. Пускай вода и не оказалась холодной, пить ничего вкуснее ей в жизни не доводилось, да и тревога хоть немного улеглась.

Путь ей предстоял неблизкий, и когда Сэди доплелась наконец-то до «Призрачного пассажа» — так в народе называли заброшенный торговый центр на восточной окраине города, — ноги ее налились свинцом и стали неподъемными. Все окна и двери строения были заколочены досками, стены исписаны граффити и символами банд. Стоянка превратилась в свалку разбитых легковушек и грузовиков, старых холодильников, кухонных плит и прочего хлама, а заодно и в арену межвидовой борьбы сорняков, кактусов и кустов, обильно прораставших через асфальт.

В свое время место это закрылось из-за гангстеров. Насилие и вандализм — как внутри пассажа, так и на стоянке — были обычным делом, и в конце концов торговцы не выдержали и перебрались дальше на север. Сооружение обнесли ограждением из металлической сетки, которая, естественно, желающим просочиться внутрь не очень мешала. Сэди, например, проскользнула в небольшую прорезанную дыру, а чуть дальше от лазейки кто-то попросту снес забор, проехав на машине по одной из подъездных дорожек.

После закрытия торгового центра в здании обосновались бандиты. В основном из «Южной братвы», но также из восточных «Королей» и «Лос примос локос» — «Чокнутых кузенов». Здесь они кутили и разрешали разногласия на манер гладиаторов. А затем что-то произошло, и отморозки с пушками и ножами исчезли — на школьном дворе ребята постарше любили втирать малышне байку про то, что их выгнали привидения, — но из-за живучих предрассудков больше никто в пассаж не совался. Тупицы, что еще сказать.

Сэди, конечно, на всякий случай посидела напротив, разглядывая бывший торговый центр. Ей было жутковато, но более надежного укрытия она не знала. Сюда легавые или кто другой заявятся в последнюю очередь — больно уж стремное местечко. Убедившись, что никого поблизости нет, девушка пересекла стоянку, огибая глыбы вздувшегося асфальта и груды хлама. Здесь ее точно ни за что не найдут.

Тут над головой Сэди, словно опровергая ее размышления, пролетела пара ворон, которые, похоже, следовали за ней от самого дома. Птицы устроились на крыше пассажа.

Ладно, эти нашли.

Сэди вскинула руку с выставленным средним пальцем и двинулась к центральному входу. От двери осталась только металлическая рама, внутри под ногами мерзко хрустело битое стекло и воняло, но не так сильно, как девушка опасалась — возможно, летняя жара иссушила малейшие признаки влаги. Что-то юркнуло совсем рядом и скрылось в глубине здания. Наверно, древесная крыса. Ничего страшного — если, конечно, она не окажется зверочеловеком и подружкой Эгги в придачу.

Сэди тихонько пошла по одному из коридоров, ощущая себя раздувшейся, как большущий воздушный шар, который с трудом помещается в узком проходе. И не важно, что в частично сохранивших полировку мраморных плитах — в свое время они пошли на отделку стен между отделами — мелькала тощая девчонка в капюшоне. Боль, отвращение к себе и окружающим да тревога буквально распирали ее душу и, казалось, аналогично действовали на тело.

Потратив некоторое время на поиски относительно уютного уголка, Сэди в конце концов остановила свой выбор на помещении, где в период торговой деятельности пассажа располагался магазин одежды. От товара, ясное дело, и следа не осталось, однако повсюду валялись вешалки — эдакие костные останки, напоминающие об изначальном предназначении отдела. Сквозь невообразимо грязную стеклянную крышу над центральной частью торгового центра сочился тусклый свет. Небо казалось не голубым или серым, а каким-то буро-коричневым.

Неужели переход завершен? Кожа у Сэди зудела, словно ее грызли тысячи микроскопических клещей. Больше выносить это не было никаких сил. Девушка обошла прилавок и плюхнулась на пол. Потом достала из кармана ножик, выщелкнула лезвие и, подтянув рукав, прижала режущую кромку к предплечью. На миг закрыла глаза, наслаждаясь предвкушением свободы, и полоснула острым лезвием по коже. Короткая вспышка боли…

Кровь, капая на пол, уносила с собой всю ту гадость, что накопилась в Сэди с того момента, когда ей прошлый раз выдалась возможность ослабить внутреннее напряжение. Она посмотрела на руку — кровь из пореза сочилась медленно, эдаким тяжким вздохом. Наконец-то Сэди осталась одна в безопасном месте, где всем управляет она сама, а не какой-то там дядя. Окружающий мир словно растворился, исчез.

— Какого черта ты творишь?

Девушка подняла глаза. У конца прилавка стоял Мэнни и таращился на нее с ужасом и отвращением. И как ему удалось так незаметно подобраться? Или сквозь стену просочился?

— Отъе…сь, — вяло проговорила Сэди.

Парень вздрогнул и откинул с лица пряди волос.

— Слушай, зачем ты это с собой делаешь?

Даже в тусклом свете Сэди разглядела в его глазах участие, однако сейчас она настолько прибалдела, что даже разозлиться толком не смогла.

— Серьезно, — не унимался Мэнни. — Уважай свое тело хоть немного.

— Если серьезно, то тебе на самом деле стоит съе…ться.

Парень молчал, зачарованно таращась на ее окровавленную руку. Или, может, на все эти бесчисленные шрамы… Да какая разница? Размышлять об этом Сэди совершенно не хотелось. Терзавшая ее тревога немного улеглась, и потому чужое внимание бесило самую малость.

— Пожалуйста, — она решила сменить тактику, прибегнув к вежливости. — Просто уйди.

Мэнни грустно покачал головой.

— Я не могу оставить тебя в таком состоянии.

Сэди дождалась, пока парень вволю налюбовался на ее руку и соизволил посмотреть ей в глаза, и пояснила:

— Слушай, я сломанная. Понимаешь, что это значит? Я плохой человек. И хорошим мне не стать. Люди вечно пытаются исправить таких, как я. Руби, Стив, Эгги. Теперь вот ты. Но нас уже не исправить.

— Но Эгги…

— Желала добра. Вы все желаете добра. Но знаешь, я очень надеюсь, что Эгги таки скопытится, и тогда все мои проблемы будут разом решены: вы прикончите меня. Раздерете вот на такие маленькие кусочки… — она сложила пальцы щепоткой.

— Ты это так шутишь?

Сэди вдруг ощутила, что ее накрывает новая волна тревоги. Ее опять начало раздувать, кожа натянулась, словно на барабане — и это несмотря на то, что она только что порезалась и выпустила негатив. Прежде такого не случалось.

— Уходи, — торопливо выдохнула она.

— И ты будешь продолжать резаться?

— Да тебе-то, бл…, что за дело? — Помолчав, девушка добавила: — Слушай, мне больше нравилось, когда тебе было насрать.

Она взяла верх в игре в гляделки: Мэнни в конце концов отвернулся. Потом, закрыв глаза, послушала, как он удаляется. Где-то в коридоре звук шагов внезапно сменился хлопаньем крыльев. Сэди выдвинула лезвие и полоснула поперек предыдущего пореза. Облегчение пришло немедленно. Достав из кармана платок, она отыскала на нем среди бурых и коричневатых пятен чистый клочок, промокнула кровь, откинулась назад и, оперевшись о стену, взглянула вверх. Девушка ожидала увидеть ворону, наблюдающую за ней сквозь стеклянную крышу. Но видно было только темное небо.

Поигрывая ножиком, она снова закрыла глаза. Внутри ее тела росла спасительная пустота — теперь можно было не думать, не чувствовать, не страдать.

Покой. Впервые за целую вечность Сэди обрела его и, побалансировав на грани между сном и явью, заснула.

11. Стив

Они летят ко мне — Ситала с ангельскими Вороновыми крыльями несет на руках женщину, которую я узнаю: видел ее как раз в тот момент, когда Сэди окатила меня новой порцией клеветы. Лана или Лейла или что-то вроде того. А в следующий миг Ситала исчезает, и женщина камнем летит вниз — сейчас гравитация мой злейший враг. К счастью, это происходит на высоте около трех метров. Я готовлюсь подхватить беднягу, но кого я обманываю? Силенок-то у меня не как у майнаво! Хорошо, если удастся смягчить ее падение.

Она сбивает меня с ног, практически вышибая дух, и прижимает к камням своим весом. Какое-то время я лежу и пытаюсь прийти в себя. Я бы сдвинул женщину в сторонку, но меня словно парализовало. В итоге первой шевелится она — медленно отыскивает руками опору, отталкивается и усаживается рядом; вид у нее ошеломленный. Я пока способен только лежать. Наконец с неимоверным трудом втягиваю сквозь стиснутые зубы воздух. Потом делаю глубокий вдох. И еще один.

Женщина вроде бы реагирует на звук — в ее остекленевших глазах я замечаю проблеск мысли и задаю вопрос:

— Вы… в порядке?

Взгляд ее постепенно проясняется и сосредотачивается на мне.

— Мне приснился дикий сон… — начинает она и, вдруг умолкнув, принимается осматриваться. Вершина горы, бесконечное небо. Я, растянувшийся на камнях возле нее.

— Я ведь не сплю? — произносит она наконец.

Я качаю головой, насколько это возможно лежа.

— Но я же не сошла с ума, — озадаченно продолжает женщина. — Значит, я сплю. Особенно если в моем сне оказались вы.

Я кое-как усаживаюсь. Смена положения отзывается легким головокружением, но оно постепенно прекращается.

— Вы не спите, — произношу я.

— Но иначе никак!

Я не утруждаю себя повторением — просто жду, когда она смирится с очевидным.

— Чертовщина какая-то, — выдавливает в конце концов женщина.

— Здесь это не довод.

Она снова крутит головой.

— Где мы?

— В моей голове — по крайней мере, так мне сказала Ситала. Или, другими словами, в некоторой части иного мира, которую я воспринимаю, когда погружаюсь в собственное сознание. Согласен, звучит немного запутанно.

— А кто такая Ситала?

— Крылатая женщина, которая только что спасла вашу задницу.

Моя гостья медленно кивает.

— Ну конечно. Крылатая женщина. Мы в вашей голове. Все так естественно.

— Как вас угораздило свалиться с неба? — спрашиваю я.

— Ах, да как это обычно происходит! В больнице над койкой воспарила женщина. Когда она начала вращаться, я попыталась остановить ее, чтобы не выскочили дыхательная трубка и капельница. Но стоило мне до нее дотронуться, и я оказалась здесь, — она задирает голову к небу. — Точнее, там.

Ее взгляд вновь обращается на меня.

— Скажите, вас моя история не удивляет? По идее, я должна была бы сейчас биться в истерике, но почему-то ощущаю только дурацкое спокойствие.

— Сам я свалился в кроличью нору[33] пару дней назад, — сообщаю я собеседнице. — Скоро вы тоже дойдете до точки, когда ничто больше не сможет вас удивить.

Она вскидывает бровь.

— Хм, прежде чем оказаться здесь, я повстречался с собакой, которая может превращаться в настоящий вертолет, — привожу я пример.

— Но это невоз… — моя гостья осекается.

Что ж, всецело ей сочувствую.

— Та женщина в больнице — это ваша приятельница? Блондинка, что была с вами, когда мы впервые встретились?

— Вы про Марису? Нет. Это ваша подруга, Эгги.

Я киваю. Ну конечно.

— Пойдемте, кое-что покажу, — говорю я и указываю за край плато, туда, где парит тело художницы.

Женщина поднимается, смотрит, но вдруг бледнеет и снова плюхается на задницу.

— Не понимаю, — произносит она, схватившись за виски.

— Добро пожаловать в клуб «Новые ворота».

Повисает молчание. Меня охватывает острое желание снова улечься на земле и закрыть глаза. Может, если я засну, то по пробуждении окажусь в своем трейлере?

— Я хочу перед вами извиниться, — говорит вдруг женщина.

— За что? За то, что свалились на меня?

— Нет, — улыбается она, — за то, что доставала вас при нашей первой встрече. Теперь я знаю, что вы не Джексон Коул.

— И что же заставило вас передумать?

— Мы с Марисой познакомились с одним вашим другом — с Рамоном Морагу. Он много чего рассказал о вас и вашем двоюродном брате Джексоне. Даже не знаю, как это я раньше не обращала внимания, но вы похожи, как близнецы!

— Нас вечно принимали за родных братьев, — киваю я.

— Но вы не гнались за славой, так ведь?

Не совсем. Поначалу я даже наслаждался ею. Однако через некоторое время сценический образ Джексона Коула поглотил меня почти полностью — порой я уже сам не понимал, кто я такой на самом деле. Разнообразные вещества и алкоголь разобраться в этом тоже не помогали. Впрочем, рассказать ей все это я не могу и потому ограничиваюсь пространным объяснением:

— Когда видишь, до какого безумия доводит слава, сразу хочется удрать от нее как можно дальше. Куда проще оставаться парнем из гастрольной команды и носить надвинутую на нос бейсболку во избежание идиотских расспросов.

— Поняла, — смеется женщина. — Знаете, пару дней назад я обрушила бы на вас миллион вопросов о тех днях.

— А сейчас?

Взгляд ее устремляется вдаль, и я терпеливо дожидаюсь момента, когда он снова сфокусируется на мне.

— Даже не знаю, как объяснить, — произносит она спустя целую вечность. — Пожалуй, я наконец осознала, что в мире полно проблем, о которых стоит писать. Более важных, чем эпизоды биографии рок-звезды средней руки, в особенности давным-давно уже мертвой.

Внезапно лицо женщины искажается, и она в замешательстве прикрывает рот рукой.

— Ой, простите, — лепечет она. — Вы ведь наверняка все еще горюете о нем…

Я вскидываю руку и перебиваю ее:

— Все в порядке. Я давно смирился с этой утратой. Возможно, оно и к лучшему, что впредь вы собираетесь писать о более серьезных вещах.

Женщина улыбается:

— На протяжении многих лет я была убеждена в обратном, но утром того дня, когда мы прибыли сюда, мне явилось своего рода откровение. Я поговорила в мотеле, где мы остановились, с одним старым отшельником. Готова поспорить, он даже не догадывается, как сильно на меня подействовали его слова.

— А как вы стали такой неистовой фанаткой «Дизел Рэтс»? — не удерживаюсь я от вопроса.

— Знаете, это произошло далеко не сразу. Моя лучшая подруга буквально дышала ее музыкой, а меня она совершенно не задевала. Но когда Эйми умерла, я заинтересовалась «Крысами на дизельном ходу». Стала слушать. Много.

— Чтобы не потерять ее?

Она качает головой.

— Нет. Эйми покончила с собой. Я начала слушать «Дизел Рэтс», чтобы понять, почему любимая музыка подруги не удержала ее на земле. А потом и сама влюбилась в нее.

Она говорит, глядя в безоблачное небо.

Что ей ответить, я не знаю. Когда-то, на пике славы «Дизел Рэтс», фанаты говорили мне, что остались жить благодаря нашим песням. Черт побери, да меня самого тогда спасало только то, что я играл музыку, спасающую их! До тех пор, пока это не перестало действовать. Пока в моей жизни не накопилось столько дерьма, что ни одна песня в мире не могла вытащить меня из-под вонючих завалов.

О самоубийстве я никогда не помышлял. Но мне отчаянно хотелось раствориться, исчезнуть, сбежать, и потому я взял и поменялся местами со своим двоюродным братом. Он должен был стать рок-звездой, а я тихонечко сделал бы ноги.

Все прошло бы путем. Ведь Стива даже не забрызгало той дрянью, груз которой едва не задавил меня. Ему нужно было просто подождать, пока все закончится — и хорошее, и плохое. И я нисколько не сомневаюсь, что Джексон Коул из него получился бы куда лучше, чем из меня самого.

Но потом этому чертову самолету понадобилось рухнуть.

— Люди любят рассказывать, как их спасло искусство, — изрекаю наконец я.

Женщина смотрит на меня, ожидая продолжения.

— Ну вы же знаете: вовремя прочитанная книга, прослушанная песня. Не раньше, не позже, а как раз в тот самый момент, когда это необходимо. Часто восприятие искусства вытягивает с самого дна. А иногда человека спасает творчество. Только это тоже не гарантия долгой и счастливой жизни. Порой человека ничто не может спасти — даже поддержка любящей семьи, друзей или незнакомцев, протягивающих руку помощи. Некоторым очень хорошо удается скрывать, насколько им плохо. Пожалуй, страшнее всего обнаружить это слишком поздно.

— Это как раз про Эйми, — отзывается она. — Я понятия не имела… Да вообще никто. Пока мы не прочли ее дневник после… после ее… — вместо окончания фразы следует тяжелый вздох. — Сколько ночей я пролежала без сна, сокрушаясь, что сунула нос в эти чертовы записи.

— Бесконечные самокопание и самобичевание могут довести до ручки, — наставляю я новую знакомую. — Наверное, только и остается надеяться на то, что наши близкие — те, кто не справился с судьбой или с собой, — в конце концов обрели мир, которого они так жаждали.

— Вы вправду в это верите?

— Скорее, хочу верить. Но я знаю совершенно точно: корить себя за то, что мы не в силах были изменить, глупо и недальновидно.

Это не мои слова — я слышал их от друзей, когда в группе рушилось буквально все. А позже — от Опоссума и Морагу. Но меня не оставляет ощущение, что осознал я их только сейчас.

Я не заставлял Стива садиться в тот самолет. И не просил его поменяться со мной местами. Просто как-то ночью мы разговорились: я, не переставая, скулил, что все пошло по п…де, Стив мне сочувствовал, а в конце концов пошутил:

— Слушай, а давай на какое-то время поменяемся местами. Я буду рок-звездой, а ты — чуваком из обслуживающего персонала. Посмотрим, что получится. Готов поспорить на свой Gibson Les Paul[34], ты быстренько оклемаешься.

Даже не помню, когда предложение перестало быть шуткой. Но и после принятия решения никто ни на кого не давил. Мы предвкушали потеху, да мне и вправду необходимо было сменить обстановку.

Стив позвонил мне перед тем рейсом.

— Эй, неудачник! — прикалывался он по телефону. — Меня тут в самолете дожидаются девочка и бутылка хорошего виски. А у тебя как вечерок складывается?

Это оказался наш последний разговор.

Но в самой авиакатастрофе я не виноват. Не я превратил Салли в безнадежного торчка, не я подбил Тони трахаться с Беном, не я подстроил несчастный случай Мартину. И уж точно я никак не мог повлиять на бабушку, грохнувшую своего отключившегося муженька.

И все это, одно за другим, тяжким грузом повисало у меня на шее, как и бесконечные ожидания фанатов и продюсеров: «Давай, выдай еще один хит! Отыграй чумовой концерт! Обрати все свалившееся на тебя дерьмо в звонкую монету, ты же творческая личность! Пострадаешь — запилишь новую песню!»

Но с чего это вдруг мне пришло в голову примириться с прошлым? Сидя в этом совершенно невообразимом месте, разговаривая с едва знакомой женщиной.

— Вы как будто сейчас не здесь, — очень кстати замечает она.

Отмахнувшись от своих невеселых мыслей, я, глядя на нее, соглашаюсь:

— Да, есть немного. Просто пока давал вам советы, сам к ним прислушался — в голове будто стрелку переключили, и мысли потекли туда, куда им и следовало. Понимаете, можно тысячу раз сказать себе, что вечно каяться в несуществующих грехах бессмысленно. Это не трудно. Но неимоверно трудно поверить в это.

Женщина понимающе улыбается:

— У вас же получилось! Научите меня, как добиться нужного результата?

— Боюсь, не сумею.

— На самом деле я и не надеялась, — медленно кивает она.

— Видите ли, мне понадобилось сорок лет, чтобы уяснить это. Пожалуй, без терпения здесь не обойтись.

— Сомневаюсь, что испытываю желание жить с этим еще сорок лет, — отзывается моя гостья.

— Отлично вас понимаю! — тут мне приходит в голову, что неплохо бы познакомиться с собеседницей: — Кстати, я, кажется, не знаю вашего имени.

— Лия. Вообще-то полностью Элеонора Лия Хардин, но, по правде говоря, никогда не ощущала себя Элеонорой.

— Вам подходит Лия. На Элеонору вы совершенно не похожи.

— А как должна выглядеть Элеонора?

— Не как вы. В именах у нас Морагу разбирается. Он вам скажет.

— Морагу, — повторяет Лия.

Затем поднимается на ноги и идет к краю плато: там внизу — может, даже в нескольких километрах от дна пропасти, черт его знает, с этого места станется — по-прежнему парит и медленно вращается тело Эгги.

— Нужно ей как-то помочь, — говорит женщина, когда я присоединяюсь к ней. — У вас, случайно, нет веревки или чего-нибудь такого?

Я качаю головой.

— Когда Ситала, вырастив эти огромные вороновы крылья, бросилась вас спасать, я подумал, что потом попрошу ее достать и Эгги.

— Кажется, мне все это примерещилось. Раз — и нету. А что с ней случилось?

— Этого я не знаю. Очень надеюсь, что мы тут не застрянем, хотя я не имею ни малейшего представления, как отсюда выбираться.

— Из вашей собственной головы, — уточняет Лия.

— Я так и не понял, как это действует, — вынужден признать я.

— Может, вам надо всего лишь проснуться.

— Штука в том, что я вовсе не сплю.

Лия снова смотрит на Эгги.

— Когда мы впервые встретились, мне показалось, вы с ней хорошие друзья.

— У вас, наверное, был в школе ученик, с которым абсолютно все хотели общаться?

Она кивает.

— Хотя это была вовсе не я.

— И не я. А Эгги именно такая. У нее всегда найдется время для каждого, и отношение ко всем одинаково серьезное. Пожалуй, человека лучше я не встречал.

— О да, я понимаю. Она так радушно нас встретила, когда мы с Марисой приехали к ней домой — свалились, словно снег на голову. И нам сразу же показалось, будто мы знаем ее целую вечность.

Она умолкает, а мне добавить нечего. Мы снова усаживаемся, но на этот раз у самого края, откуда можно наблюдать за Эгги.

— А знаете, — говорит Лия через какое-то время, — я ведь попала сюда не во сне, и не какой-то там воронов дух меня принес. Я всего лишь схватила Эгги за руку, когда она парила над больничной койкой.

Стоит мне понять, к чему она клонит, и я прихожу в ужас:

— Даже не думайте об этом.

— Она не так уж и далеко, — словно не слыша меня, продолжает женщина. — С разбега я точно допрыгну.

— В лучшем варианте развития событий вы действительно допрыгнете до нее и сумеете удержаться. А потом что? Перетащить ее сюда вы не сможете, так вместе с ней там и застрянете. А в худшем варианте грохнетесь вниз, и, честно говоря, я даже не уверен, что у этой пропасти есть дно.

— Нет, в лучшем варианте развития событий я коснусь ее и она переместит меня обратно в больницу.

Я качаю головой.

— Не беспокойтесь, — не унимается Лия. — Я расскажу, где вы находитесь. И Морагу сообразит, как вас вызволить, так ведь?

— Дело не в этом, — отвечаю я. — Если вы прыгнете, то либо убьетесь, либо будете падать целую вечность — что вообще-то одно и то же. Только представьте себе такое долгое падение, что начинаешь умирать от жажды и голода.

— Да бросьте. Лично мне мой вариант представляется вполне разумным. Естественно, насколько в такой ситуации вообще можно говорить о разумности. Стоило мне оказаться в резервации, и чудеса посыпались как из рога изобилия. Почему здесь должно быть как-то по-другому?

— Ошибка будет стоить вам жизни! — веско заявляю я.

— А если я не ошибаюсь?

Что ж, настойчивости Лие не занимать. Только безрассудная уверенность и точный расчет — не одно и то же.

— Готовы рискнуть жизнью? — спрашиваю я.

На какое-то время она смолкает, затем вздыхает:

— Нет, не готова.

Лия со вздохом отворачивается от парящей художницы и смотрит на противоположную сторону столовой горы.

— А там что?

Прежде чем я успеваю ответить, она вскакивает и быстрым шагом направляется к краю. Бросив напоследок взгляд на Эгги, я отправляюсь вслед за своей гостьей.

— То же самое! — разочарованно сообщает Лия, когда я настигаю ее, и сникает. — Только без Эгги. Я-то думала, может, здесь будет тропинка вниз.

Но ничего подобного тут нет, да и быть не может. Гора да бескрайнее небо — насколько хватает глаз.

Помолчав минуту-другую, Лия внимательно смотрит на меня и спрашивает:

— Так что это за место? — но стоит мне открыть рот, она вскидывает руку: — Я поняла, что оно у вас в голове. Но почему оно именно такое? Что в нем особенного?

— Наверно, у каждого есть личные демоны. Сюда я наведываюсь сражаться со своими. Это место я представляю себе во время медитаций. Будто нахожусь на такой вот горе буквально посреди неба, где ничто не может меня достать, а я никому не могу навредить.

— Вы считаете, что кому-то причинили боль?

Я помню, что она держит меня за собственного двоюродного брата, поэтому ограничиваюсь одной фразой:

— Да, я подвел людей.

Глаза Лии наполняются болью, она смотрит куда-то в сторону, затем произносит:

— Мне это тоже знакомо.

Какое-то время мы молчим. Я опускаюсь на землю — никак не могу прийти в себя после попытки поймать Лию. Забавно все-таки. Почему меня беспокоят физические недомогания, если я нахожусь в собственной голове?

Женщина устраивается на самом краю обрыва и принимается беззаботно болтать ногами. Меня это сильно напрягает.

— А Эгги здесь почему? Если это место для медитаций, существующее только в вашей голове, как она сюда попала? Случайно? Или ей каким-то образом удалось заглянуть в ваше личное пространство?

— Так она же мне и описала это место.

Лия вскидывает бровь.

— Это было очень давно, я еще только объявился в резервации. Эгги предложила мне вообразить какое-нибудь безопасное место, где я мог бы отдохнуть от своих нескончаемых тяжелых мыслей, сбежать от них. Мне ужасно долго ничего не приходило в голову, и тогда она рассказала про эту гору. Объяснила, что приходит посидеть на вершине, когда ей требуется обрести покой. Ну, дело в том, что избранное Эгги укромное место располагается посреди настоящих гор, но мне-то они были ни к чему. Мне требовалось убежище где-нибудь на краю мира, а лучше — за его пределами. И очень много безоблачного неба — как вы сейчас и видите.

— Теперь-то наверняка жалеете, что не воспользовались задним двором своего дома! — Лия весело улыбается.

Я окидываю мысленным взглядом изученную до последней травинки лощину между пещерой и трейлером:

— Да, было бы неплохо…

— А как Эгги попадала в то свое место?

— Поднималась по тропинке, которая зигзагом ведет к вершине.

Лия подается вперед, смотрит вниз между колен и спрашивает:

— Вроде такой вот?

Я поднимаюсь и подхожу к ней поближе, она тоже встает.

— Никакой тропинки я не вижу, — недоумеваю я.

— Присмотритесь повнимательнее.

Я послушно вглядываюсь вниз, и тут Лия во всю прыть бросается к противоположному краю, туда, где внизу парит Эгги. Женщина моложе меня, да к тому же в кроссовках. Поэтому, когда до меня доходит, что у нее на уме, она успевает пробежать половину расстояния.

— Лия, нет! — кричу я.

Я бросаюсь за ней, но где мне ее догнать! Она на миг замирает над обрывом и, вытянув вперед руки, сигает вниз, как с трамплина.

— Бля…! — захожусь я.

Я понимаю, что опоздал. Лия уже мертва. Тем не менее, отчаянно топая ботинками по камню, ускоряюсь, и вдруг…

12. Томас

Последнее, что Томас хотел бы увидеть, так это парочку сцепившихся майнаво. Беда в том, что Калико окончательно вышла из себя, а Консуэла явно не собиралась давать спуску никому на свете.

Интересно, чью сторону примет Гордо? Пока лисолопа стремительно сокращала расстояние, разделявшее ее и воронову женщину, парень взглянул на духа смерти. Похоже, громадного черного пса происходящее совершенно не занимало; он безмятежно растянулся на скале, положив голову на лапы и посматривая на Сэмми, сидевшего на корточках на краю обрыва.

Рувим окликнул Калико, но та, не оборачиваясь, выкинула вверх руку с выставленным средним пальцем.

— Мы их должны остановить! — вожак псовых братцев выглядел встревоженным.

«Ага, удачи», — подумал парень, собираясь немедленно озвучить эту нехитрую мысль, но в эту минуту Стив завопил:

— Бля…!

И резким движением сел с широко распахнутыми глазами. Все произошло так неожиданно, что Томас и Рувим шарахнулись в сторону.

Калико остановилась.

Стив поднялся на ноги, пошатнулся и, вероятно, грохнулся бы на землю, не подскочи к нему Рувим и не подхвати его под руку. Коул постоял, приходя в себя, затем вырвался и целеустремленно, хотя и на весьма нетвердых ногах, двинулся к краю плато. Он остановился на самой границе камня и неба и, по-прежнему слегка покачиваясь, уставился вниз.

— Стив! — вскричала Калико. Подскочив к Коулу, она сомкнула руки на его талии. Отшельник приобнял ее за плечи, но взгляда от бездны за краем плато не отвел.

— Здесь была Эгги? — спросил он, указывая вниз. — Ее тело парило в воздухе, медленно вращаясь?

— Нет, — взволнованная Калико впилась взглядом в лицо Стива, очевидно опасаясь, что после своей загадочной отключки тот повредился умом. Даже если лисолопе такое не пришло в голову, Томас подумал именно об этом.

— Тогда, наверно, с Лией все в порядке, — проговорил Коул.

— Да что ты такое несешь? — не успокаивалась Калико. — Что с тобой произошло?

Стив указал на Консуэлу.

— Ее призрачная сестра наложила на меня какое-то заклятие, и мы оказались в моем сознании.

— Что за бред! Сначала Эгги, потом Лия, а теперь еще и призрак какой-то!

Томас ухмыльнулся и кивнул:

— Все, что произошло сегодня, я с удовольствием отнес бы к категории «бред», а потом вытряхнул бы из памяти. Но Ситала и вправду влетела в Стива.

Калико внимательно посмотрела на Томаса, сверкнула глазами на воронову женщину, а потом взглянула снизу вверх в лицо отшельника:

— Ладно. И зачем ей это понадобилось?

— У нее была ко мне одна просьба. А вообще она вела себя очень доброжелательно и даже предупредила о грядущих событиях.

— Как гадалка, что ли? — поинтересовался Рувим.

— Нет, — покачал головой Стив, — дело в том, что она все переживает одновременно — прошлое, настоящее и будущее. Это особенность майнаво.

— Наши старейшины тоже так говорят, — подтвердил вождь.

— Только на самом деле никто так не живет, — заметила Калико. — Иначе, как гласит молва, можно сойти с ума.

При этих словах все разом посмотрели на Консуэлу.

— Что уставились? Мне подобная ерунда не грозит. Я вложила память за тысячи лет в собственную тень. Если кто и слетел с катушек, так это Ситала.

— И где же она теперь? — поинтересовался Томас.

— Откуда мне знать, — поморщилась воронова женщина. — Она обладает собственным сознанием, — как ни пыталась Консуэла выглядеть уверенной и безмятежной, Томас догадывался, что отсутствие призрачного ворона ее все-таки тревожит.

— По пути сюда, — заговорил парень, — вы рассказывали об этом фокусе со временем. И я так понял, что вы проделываете все это на пару с Ситалой.

— Ты не слишком внимателен. Я говорила, что с Ситалой меня связывают только мои воспоминания. Я живу настоящим, а она — тем, что когда-то произошло. Впрочем, не могу не признать, последнее время она вела себя довольно странно. Наверно, все-таки тронулась умом.

— А о чем она тебя предупредила? — спросил Рувим у Стива.

— Сказала, что в будущем Сэмми нам понадобится.

— Этот предатель? — вскинулась Консуэла. — Да какой от него может быть толк?

Томас взглянул на Гордо. Пес лежал на прежнем месте, тихонько сопел и следил за их суматошной беседой так, будто все понимал.

А владелец казино сидел, обхватив себя руками, и трясся мелкой дрожью. Смотреть на него было забавно — Томас и в мыслях не представлял себе Сэмми таким жалким. Думали о нем разное — чаще ругали, чем хвалили, — но все в резервации сходились на том, что по возвращении из университета Сэмми за словом в карман не лезет. И всегда добивается своего.

Но сегодня удача повернулась к казиношнику спиной.

— Город растет… — снова заговорил Стив.

— Тоже мне открытие, — махнул рукой Рувим. — Это и без Ситалы ясно, даже полоумные понимают.

Коул кивнул:

— Только вряд ли они обращают внимание на одно важное обстоятельство: чем больше народу, тем больше ему нужно воды. А в городе ее мало. Поэтому скоро местные власти начнут претендовать на водные ресурсы племени. И если Женский совет не пустит их к поилке, они просто захватят ее.

— Не посмеют, — покачал головой Томас. — Ведь существуют договоры и законы!

Рувим с кривой усмешкой стиснул парню плечо:

— Прежде все эти бумажки никого не останавливали. Нам власти бросают только кости, на которые больше никто не зарится. Так было всегда.

— И какой прок будет от Сэмми? — нахмурился Томас.

— По словам Ситалы, его деловая хватка поможет племени справиться с тем, что окажется не по зубам Тетушкам и псовым братцам.

— Это дела кикими! — фыркнула Консуэла.

— Конечно, — ответил Стив. — Но проблема-то серьезная. Если племя лишится права водопользования…

— Да кого волнует право водопользования? — перебила его воронова женщина. — А как насчет кузенов, убитых охотниками за трофеями, которых привел Сэмми?

Коул закатил глаза.

— Кто за них ответит? — заходилась Консуэла. — Если оставить его в живых, сюда заявится еще больше белых с ружьями, а значит, умрет еще больше кузенов!

— Эй, остынь, — отозвался Стив. — Морагу научит его, как отличать майнаво от обычных зверей, и ничего подобного больше не произойдет.

— Так не пойдет, — покачала головой воронова женщина. — Я прибыла сюда, чтобы сбросить его в пропасть.

Томас нахмурился:

— Вы же говорили, что сначала выслушаете его.

— Я передумала.

— Но ваша теневая сестра сказала Стиву…

— Да мне плевать, что там наговорила Ситала. Ее здесь нет, хотя ей и не мешало бы появиться. — Консуэла огляделась, словно предлагая призраку материализоваться, затем нахмурилась. — Как бы то ни было, решение за мной.

Поморщившись, Стив вывернулся из объятий Калико и встал перед вороновой женщиной:

— Похоже, твоя сестра гораздо сообразительнее тебя. Неужели непонятно? Терки вокруг права водопользования могут стать началом серьезной беды. Основная масса дождевого стока проходит через Расписные земли. И если город будет остро нуждаться в воде, но не сможет выкупить право или заключить с кикими соглашение, власти найдут способ выкинуть племя с этой земли, лишить его резервации!

— Нет, это тебе непонятно, — рявкнула в ответ Консуэла. — Жизнь кузена — это тебе не разменная монета! Сэмми не останется безнаказанным за свои деяния!

Томас покосился на хозяина казино. Тот плюхнулся на задницу и, казалось, вот-вот обделается от ужаса.

Стив сделал глубокий вздох.

— Послушай меня, — начал он, стараясь говорить спокойно. — Я знаю, кто ты такая. Сэмми — самодовольный му…ла, и мне он нравится не больше, чем ходячие кошельки, с которыми он якшается. Но он ведь не знал, что убивает кузенов. И если племени придется воспользоваться его навыками, когда начнется заваруха, его нужно держать под боком. Ты только посмотри на него. Да он едва не тронулся от страха! Его нужно всего лишь научить отличать майнаво от животных, чтобы никто больше не пострадал.

Консуэла упрямо покачала головой.

— Даже не стоит стараться. Только подвергать кузенов ненужному риску. Он все еще жив, а они — нет. Он должен заплатить по счетам.

Коул схватился за голову и повернулся к Калико:

— Ты не поможешь мне хоть немного образумить ее?

Лисолопа нахмурилась:

— Риск для майнаво по-прежнему сохранится, в этом она права. Ты же не надеешься, что я слепо тебе поверю?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мне не доставит особой радости, если из-за этого му…ка, — Калико ткнула пальцем в сторону Сэмми, — моя голова или кого-то из моих друзей, окажется на стенке в кабинете какого-нибудь богатея.

— Да и мне тоже, — Стив посмотрел на подругу, расширив от удивления глаза. — Но послушай, разве Ситала стала бы…

— Нет, это ты послушай. Какая-то призрачная женщина, с которой ты сдружился неизвестно где — и которую большинство из нас, кстати, даже не видит, — рассказывает тебе байки о будущем, а ты даже не задумываешься, говорит ли она правду!

— Я думал, кузены не способны врать, — в замешательстве проговорил Коул.

— Да, для нас это невозможно. Но некоторые для своей выгоды умеют искажать правду. Солгать умолчанием, например.

— Вроде того, как она называлась Женщиной-Ночью? — кивнул Стив на Консуэлу.

— Именно, — закивала лисолопа. — Ей даже не пришлось нас в этом убеждать, мы сами так решили. Ну вот и как ты можешь, зная, какая она изворотливая, доверять словам ее сестры? Призрачной, да еще и наверняка безумной?

Стив какое-то время внимательно смотрел на Калико. Потом спокойно и взвешенно ответил:

— Во-первых, сестра Консуэлы совершенно на нее не похожа. А во-вторых, на убийство Сэмми я никогда не соглашался.

— Значит, ты принимаешь его сторону, и тебе плевать на чувства майнаво и мои в том числе! — вспылила Калико.

Коул аж застонал от досады.

— Нет, ничего подобного! Но ты ведь отлично знаешь: Сэмми — да, с традициями этот тупица не знаком — понятия не имел, что Дерек и другие были майнаво. Да, он допустил роковую ошибку. Только если его убить, ни ошибку, ни ситуацию это не исправит! Почему бы не дать ему шанс?

Калико прикоснулась рукой к щеке Стива, а затем внезапно шагнула в сторону и исчезла, перенесясь в какую-то другую часть иного мира.

Стив изумленно уставился на пустое место, которое только что занимала его подруга:

— Да что за хрень такая?

В надежде на поддержку Коул повернулся к Рувиму и Томасу. Парень, впрочем, был озадачен не меньше и никакого объяснения предложить не смог.

— Она решила, будто для тебя племя важнее нее. И похоже, еще и немного ревнует, — изрек вождь.

Стив затряс головой:

— Да с чего она так решила? Я не собирался потворствовать убийству Сэмми с самого начала. Даже если бы не услышал пророчество Ситалы.

— Тогда убирайся, — подала голос Консуэла. — И вы все тоже.

— Ну нет, леди, — Стив зло сощурился. — Что бы ты там ни имела против Сэмми, сначала тебе придется иметь дело со мной.

Воронова женщина хищно ухмыльнулась:

— Не вижу особой проблемы.

— По-моему, Гордо хочет сначала сказать вам пару слов, — небрежно обронил Томас.

Консуэла уставилась на своего четвероногого спутника. Черный пес поднялся на лапы и теперь казался едва ли не в два раза больше, нежели парой минут назад. Зверь занял позицию между вороновой женщиной и владельцем казино и грозно зарычал.

— Так, прекрасно, — прошипела Консуэла. — Значит, защищаем убийцу?

Пес встряхнулся всем телом, от носа до самого кончика хвоста, и после сей процедуры стал еще выше в холке. Взгляд его угольно-черных глаз буравил воронову женщину. Та какое-то время тоже свирепо таращилась на Гордо, а потом, как прежде Калико, сделала небольшой шажок и пропала. «Только что была здесь, а теперь ее нет. Интересно, можно ли когда-нибудь привыкнуть к этаким выкрутасам?» — подумал Томас.

— Вот черт! — в сердцах выдохнул Стив. — Ну и как нам теперь домой добираться?

— А не надо было злить Калико, — подначил его Рувим.

— Я? Это чем же я ее разозлил, скажи на милость?

Вождь покачал головой:

— Пока не поймешь, она не появится.

— Значит, мы здесь застряли. Если только кто-нибудь из вас… — Стив по очереди посмотрел на Рувима и Томаса — тот грустно покачал головой.

— Перемещения между мирами — это не мое, — отозвался вождь. — Простые переходы мне еще по силам, но если я попытаюсь вытащить вас отсюда, мы очутимся на каком-нибудь неприступном пике Мадерас. А то и еще хуже — повиснем в воздухе, а потом рухнем и разобьемся в лепешку.

Коул вздохнул и, подойдя к Сэмми, по-прежнему сидевшему на земле у края обрыва, протянул ему руку. Тот отпрянул.

— Брось, — Стив еще раз вздохнул. — Ты же слышал: я считаю, что ты должен исправить свои ошибки. А значит, остаться в живых.

Сэмми кивнул и, чуть поколебавшись, вцепился в ладонь отшельника и с его помощью поднялся.

— Так ты понял, что здесь произошло? — спросил у него Коул.

— Да, понял. Больше никакой охоты.

— Никакой охоты на майнаво.

— Ага, — с готовностью закивал хозяин казино. — Именно это я и хотел сказать.

Испуганный взгляд Сэмми метался по сторонам. Заметив Гордо, казиношник сжался и уставился в землю. От образа наикрутейшего воротилы, в котором Сэмми вышагивал по резервации, когда удосуживался заглянуть на сторону традиционалистов, не осталось и следа.

Видеть казиношника в таком плачевном состоянии Томасу, как наверняка и ни одному обитателю резервации, прежде не доводилось: дорогущие фирменные джинсы покрыты пятнами грязи, модная рубашка вся в пыли, один рукав порван… Впрочем, самое большое изменение претерпела покрытая красными пятнами физиономия Сэмми — глядя на нее, можно было подумать, что хозяин казино вот-вот расплачется. Вероятно, и у возгордившегося выпускника престижного университета белых была тетушка, которая рассказывала ему индейские сказки — и теперь он их вспоминал. А в большинстве этих сказок плохой парень безнаказанным не оставался.

Тем временем Стив, взявший на себя роль воспитателя, продолжал выяснять, хорошо ли Сэмми усвоил урок:

— А чтобы научиться отличать майнаво от животных, тебе нужно…

Коул умолк, предполагая услышать окончание фразы.

— …поговорить с Морагу, — промямлил наконец тот.

— Это я и хотел услышать, — кивнул Коул. — Но чтоб ты понимал, просрешь этот шанс — я тебя так отделаю, что ты пожалеешь, что мне довелось сегодня спасать твою задницу.

— Ладно-ладно, все я понял. Теперь мы можем вернуться?

— Можем. Хотя это и не слишком легко, — отозвался Стив.

Он решительно зашагал к обрыву и замер на краю скалы, созерцая убегающие вдаль горные пики. По его поникшим плечам Томас заключил, что задумался мужчина скорее о Калико, нежели о способе возвращения в родной мир.

— Эй, братан! — окликнул вдруг Стива побледневший Сэмми. По-видимому, казиношник перепугался, что спасать его передумали, и взмолился: — Я же сказал, сделаю все, как ты велел!

— Заткнись, — рявкнул Рувим.

— Но…

— Если бы мы знали, как вернуться, давно уже сидели бы по домам.

Стив даже не шелохнулся.

Томас, вволю налюбовавшийся на перетрусившего Сэмми, последние несколько минут — до краткой перебранки и во время нее — осматривал вершину горы. Должен же быть отсюда какой-то выход! Чуть раньше он заметил неподалеку очень старое кострище — полностью утратившие запах угли, обложенные камнями. Если костер разводили не майнаво, а люди, то они как-то сюда забрались! Следовательно, можно попробовать отыскать проложенную ими тропинку. Парень решил немедленно приступить к изучению местности, но его остановил вопрос Стива:

— А что насчет собаки?

Гордо вскинул голову и уставился на Коула.

— Он вовсе не собака, — ответил Томас.

— Знаю. В этом-то и дело. Ты говорил, он мастер менять обличье? Может, он превратится во что-нибудь и вернет нас в реальный мир? Он же вроде был вертолетом, или мне это только привиделось?

— Он способен выглядеть как угодно, — подтвердил парень. — Только он еще и дух смерти, так что нам вряд ли захочется оказаться перед ним в долгу.

— Давай сначала спросим, готов ли он нам помочь, а потом будем волноваться по поводу ответной услуги.

— Я отлично знаю, чем заканчиваются подобные истории! Обычно у них довольно скверный финал. Сами его спрашивайте.

— Но ты ведь шаман, — подключился Рувим.

— Да какой я шаман!

— Ты изгнал злого духа из головы Стива.

— Что еще за злой дух? — тут же заинтересовался Коул.

— Ситала, — пояснил вождь.

Стив покачал головой:

— Она вовсе не злая. Она просто… другая. Вообще-то она даже милая.

— Осторожнее, ковбой, — бросил Рувим. — Советую тебе унять свои романтические порывы.

У Стива так и отвисла челюсть:

— Ты издеваешься, что ли? Дружище, ты сейчас сказал большую глупость!

Вождь рассмеялся и хлопнул отшельника по плечу:

— Да знаю я. Но не уверен, что твоя подружка думает так же.

— Может, кто-нибудь все-таки поговорит с собакой? Чтобы она отправила нас домой, — взмолился Сэмми.

— Заткнись! — хором рявкнули на него Стив и Рувим.

Затем вождь снова повернулся к Томасу:

— Давай, парень. Ты сможешь!

От Томаса вновь не укрылось, что Гордо с любопытством следил за их беседой. Теперь, кстати сказать, он вернулся ко вполне приемлемым размерам и был не крупнее породистого английского дога. Просто большой пес. Только со светящимися разумом черными глазами. И вот как с таким налаживать контакт?

Сначала Томасу пришло в голову ласково сказать что-нибудь вроде «Хороший мальчик, хороший мальчик» и потрепать псину по спине — так он обычно вел себя с собаками в резервации. Но парень сдержал порыв и сунул руки в карманы, не успев совершить подобную глупость. Гордо — не собака. Он — майнаво. Нет, даже нечто большее, нежели кузен. По сути, он воплощение самой смерти.

Вдруг пальцы Томаса наткнулись на что-то в правом кармане — черное перышко! Тот удивительный дар Ситалы, с помощью которого парню удалось изгнать теневую сестру вороновой женщины из сознания Стива во время своего первого магического обряда. И откуда в такой маленькой вещице столько мощи?

Размышления о перышке так захватили Томаса, что он напрочь забыл о Гордо. А тот встал и, сделав пару шагов, оказался вплотную к парню. Потом зверюга, распахнув громадную пасть, высунула язык и слизнула перышко с пальцев Томаса. Зубы сомкнулись, вещица исчезла. В утробе пса.

Затем Гордо попятился и принялся менять облик.

Правда, наблюдать за процессом оказалось весьма затруднительно. Вернее, первые минуты все было просто — собака плавно увеличилась в несколько раз. А после состоялось превращение, только увидеть его никому не удалось. Нечто похожее бывает, когда сначала посмотришь на солнце, а после попробуешь разглядеть что-нибудь рядышком, на земле: из-за пляшущего в глазах светового пятна ничего толком будет не разобрать.

Но в результате пес исчез, а вместо него на горе появился вертолет. Не собака, а какой-то гребаный трансформер!

На изящном фюзеляже сама собой распахнулась дверца.

— Что ты ему дал? — спросил Рувим.

Томас не сводил глаз с махины, нового воплощения Гордо.

— Перо. Которое Консуэла — точнее, Ситала — подсунула мне в карман в фактории, когда я впервые их увидел.

— Это которым ты размахивал перед лицом Стива?

Парень кивнул.

— А зачем она вручила тебе перо?

— Вроде хотела пробудить мою духовность. Что-то типа установления связи с традициями племени в ускоренном режиме.

— Так это был приворот!

— Пожалуй, так. И перо она мне тайком запихнула в джинсы.

— Непорядок, — покачал головой Рувим. — Это как подсыпать кому-то в стакан наркоту! Потом жертва будет думать, что сходит с ума…

— Даже не знаю, — начал было Томас, но тут же осекся, заслышав позади какую-то возню. Обернувшись, он увидел, как Стив тянет Сэмми к вертолету.

— Ты совсем рехнулся? — вопил хозяин казино. — Черта с два я сяду в эту штуку!

— Если хочешь убраться с этой горы, то вот тебе билет отсюда! — Стив кивком указал на вертолет.

— Нахер такие билеты! Не полечу я в желудке этой псины!

— Это больше не собака.

— Да конечно, не собака!

Рувим оставил Томаса и поспешил на помощь Стиву. Но дотащить упирающегося Сэмми до дверцы кабины и засунуть его внутрь удалось только втроем.

Стоило им всем забраться в кабину, как дверца сама собой захлопнулась.

— Знаешь, как управлять? — поинтересовался Рувим у Томаса.

Тот покачал головой.

— Нам этого и не надо. Гордо полетит сам по себе.

— Все-таки немножко жутковато, — признал Стив.

Сэмми ломанулся к дверце:

— Выпустите меня отсюда! Эта х…вина переварит нас заживо!

Стив и Томас ухватили обезумевшего казиношника за руки.

— Знаешь что, — процедил Рувим. — Как только поднимемся в воздух, я с удовольствием вышвырну тебя наружу!

— Да пошел ты на х…!

Лицо Сэмми приобрело пепельно-серый цвет, когда вертолет оторвался от горы.

13. Мариса

В палате царила тишина. Морагу, склонив голову, стоял возле койки Эгги. Молился он или просто размышлял, этого Мариса сказать не могла. Диего, обосновавшийся с другой стороны постели, смотрел в окно, где на карнизе по-прежнему кучковались притихшие вороны, — впрочем, вряд ли он обращал хоть какое-то внимание на птиц. Мэнни, один из вороньих братцев, занял позицию у изножья постели — устроился верхом на стуле. Уперевшись подбородком в скрещенные на спинке руки, он не сводил с раненой художницы глаз.

А Мариса, ощущая себя совершенно разбитой, так и сидела на полу, прислонившись к стене и вытянув ноги. Взгляд ее скользил от окна к койке Эгги и обратно, а настроение болталось где-то между «скверное» и «подавленное», причем молчание новых товарищей не вселяло надежды на то, что в ближайшее время ожидаются перемены к лучшему.

В конце концов женщина достала мобильник и обнаружила два новых сообщения от Алана. Она принялась было отвечать на последнее, а потом, стерев ненужные буквы, нажала на вызов.

— Привет, — послышалось в трубке. — Надеялся услышать тебя.

От одного звука его голоса Мариса почувствовала себя бодрее.

— И тебе привет!

— Ну так и что произошло с Джексоном Коулом?

— Помнишь историю с Изабелл? Ту, о которой мы никому не рассказываем?

Ей показалось, что она видит, как пораженный Алан напряг спину и выпрямился:

— Ты хочешь сказать, он нумен?

Диего с любопытством взглянул на Марису, словно услышал ответ Алана.

— Нет, он оказался Стивом, кузеном Джексона, — ответила Мариса.

— Если нарисованная картина не вытащила Джексона Коула из… — начал было Алан, но Мариса перебила его:

— Я не о Джексоне. О месте, откуда происходят нумены Изабелл. Я побывала на другой стороне. А Лия и вовсе где-то там пропала.

— Эй-эй, погоди! Где ты побывала?

— В ином мире. Или в одном из иных миров, не знаю. Странно, но он оказался похож на наш собственный, только без всяких признаков присутствия человека. Ни дорог, ни домов, вообще ничего. Во всяком случае, так было там, где очутилась я.

— Ты в порядке?

— Да вроде. А ты понял, о чем я говорю? Лия пропала.

Мариса вкратце пересказала их приключения за день, закончив на фантастическом моменте, когда Лия запрыгнула на постель Эгги и исчезла. Во время повествования она поглядывала на раненую художницу. Тело Эгги все так же плавало над койкой и медленно вращалось, словно подхваченный бризом сухой лист. Напоследок Мариса описала и это зрелище.

— Зря я уговорил Лию поехать туда. Да еще и тебя втравил, — вздохнул Алан.

— Откуда тебе было знать, что все пойдет вразнос? И по правде говоря, я целую вечность не видела Лию такой радостной и воодушевленной. Возможно, чтобы выбраться из домашней и всякой другой рутины, Лие требовалась не новая книга о Джексоне, а хорошая встряска. Не просто впечатления от туристической поездки, а нечто совершенно другое — более глубокое, что ли. Она поговаривала о серьезном журналистском расследовании, которое хочет провести здесь. И когда выяснилось, что Стив — всего лишь двоюродный брат Джексона, ничуть не расстроилась…

— А теперь она исчезла…

— Да! Черт бы все это побрал… — вздохнула Мариса. — Самое мерзкое, что я не знаю, как теперь быть.

— Я прилечу первым же рейсом.

Мариса понимала, что ей следует сказать что-нибудь вроде: «Ты не обязан так поступать», или: «Мы все равно не сумеем ей помочь». Но Марисе, винившей себя за то, что произошло с подругой, действительно нужно было, чтобы Алан приехал, чтобы оказался рядом, подставил надежное плечо. В грядущем испытании, в чем бы оно ни заключалось, без его поддержки ей никак было не обойтись. Наверное, первым делом придется сообщить об исчезновении Лии в полицию… Но как, черт возьми, подать заявление о человеке, пропавшем без вести в ином мире?

— Мариса? — окликнул ее Алан.

— Мне бы этого очень хотелось, — призналась она. Алан произнес несколько ободряющих фраз и отключился — видимо, занялся изучением расписания.

Мариса намеревалась убрать телефон, но, помедлив минуту-другую, включила камеру и сделала несколько снимков, а затем сняла и небольшой ролик с парящей над больничной койкой художницей. Дело в том, что она вспомнила, как реальность истории с нуменами Изабелл постепенно стиралась из ее памяти — ускользала, испарялась, как туман под лучами утреннего солнца. Никаких доказательств о происшедшем не сохранилось, и они с Аланом не забывали эту историю только потому, что то и дело обсуждали ее и ее последствия.

Что ж, на этот раз доказательством Мариса обзавелась. Показывать все это кому-нибудь кроме, естественно, Алана, если к его приезду ситуация хоть как-то разрешится, она не собиралась: даже их друзья решат, что все запечатленное — какой-то хитрый трюк или монтаж. Убеждать людей непричастных в реальности происходящего бессмысленно. А ей запись послужит напоминанием.

Вдруг Мариса заметила, что на нее с ухмылкой смотрит Мадера.

— Вы прямо как детки, что живут у меня, — проговорил он. — Не поверят собственному опыту, пока не посмотрят на картинки на своих телефонах.

Мариса, вспомнив о десятках посещенных за последние несколько лет концертов с их непременным атрибутом — морем поднятых над толпой телефонов, начала объяснять:

— Нет, это для другого…

Ее речь была прервана самым драматичным образом: тело Эгги рухнуло на постель. Отчаянно заскрипели под весом художницы пружины. Грохнулся на пол стул, свернутый стремительно вскочившим Мэнни. А в воздухе прямо над Мадерой — Мариса еще не успела осознать хотя бы неожиданное возобновление действия законов гравитации над Эгги — возникла Лия. И персонаж местных легенд, видимо, каким-то шестым чувством узнавший о ее появлении, сделав шаг назад, вытянул руки и поймал падающую женщину с такой непринужденностью, будто они репетировали этот трюк бессчетное количество раз. Затем Мадера осторожно поставил Лию рядом с койкой, придерживая за плечи, чтобы женщина восстановила равновесие.

А пришедшая в себя художница приподнялась на кровати и огляделась по сторонам. Взгляд ее остановился на Лие, и она произнесла:

— Хм, а вы интересная девушка!

Та захлопала глазами.

Замешательство Лии, как, впрочем, и всех остальных, было вполне объяснимо — никому и в голову не могло прийти, что, вынырнув из комы, старая леди произнесет нечто подобное!

Усилием воли одолев внезапно навалившуюся слабость, Мариса вскочила на ноги и бросилась к Лие. Мадера деликатно отошел в сторонку, и она обняла подругу.

— Ты в порядке? — Мариса немного отстранилась и вгляделась в лицо Лии. — Я так за тебя волновалась!

Та кивнула, не сводя глаз с Эгги, но вниманием художницы уже завладел Мадера:

— Чем ты только думала? — рявкнул он. — Как ты могла просто взять и сдаться?

— И вовсе я не сдалась, — возразила Эгги, — я… даже не знаю, как сказать. Пожалуй, просто устала. Я ведь всего лишь человек. И не могу нести бремя дополнительных лет с той же легкостью, что и майнаво вроде тебя.

— Что еще за дополнительные годы? — не сдержалась Мариса.

Художница ее, похоже, не услышала. Или не захотела отвечать.

— Человек, который проводит много времени в призрачных землях, — пояснил Мэнни, — живет гораздо дольше обычных людей.

— А я провела там времени гораздо больше, чем кто-либо другой, — вздохнула Эгги. — Сначала-то кажется чудом, но под конец мечтаешь только о сне. И чтобы ветер унес твой прах к предкам… Нет, желания умереть я не испытываю, — художница обернулась к Морагу, словно заметив, как шаман хмурится у нее за спиной. — Но когда девчонка зарезала меня и Диего сказал, что у меня есть выбор… — она пожала плечами.

— Я совсем не это имел в виду, — проговорил Мадера.

— Тогда следи за языком, когда развязываешь его, — парировала старая леди.

Мэнни ухмыльнулся:

— Вот теперь узнаю Эгги Белую Лошадь, которая плюет на судьбу!

Художница покачала головой, но в глазах ее мелькнула улыбка.

— Что я тебе рассказывала о ласковом теленке[35]?

— Не помню, да и неважно. Я просто рад, что ты вернулась.

— Ойла, — кивнул Морагу.

— Мне казалось, это слово означает «привет», — заметила Лия.

— У него множество значений, — пояснил Мадера. — В данном случае оно подразумевает «спасибо».

— И сколько я отсутствовала? — осведомилась Эгги.

— Полдня, — ответил шаман.

— А что с девочкой?

— Сныкалась в «Призрачном пассаже», — доложил Мэнни.

— Но она цела?

— Вполне, — хмыкнул Мэнни. — Чего не скажешь о тех, кто с ней контактирует. Эта девчонка — сущий яд.

— Нет, — вновь покачала головой Эгги. — Наоборот, она отравлена.

— И ты можешь ее вылечить?

— Ох, нет. Единственный, кто может ее исцелить, — только она сама.

Затем художница взяла Лию за руку:

— Хотя меня вполне устраивало то место, где я оказалась, спасибо тебе, что рискнула жизнью и вернула меня.

«Рискнула жизнью?» — поразилась про себя Мариса и стиснула плечо подруги.

— Да ничего особенного, — отозвалась Лия.

— Очень даже чего, — возразила Эгги. — И мы обе это знаем.

— А как вы попали в сознание Стива? — спросила Лия.

Мариса удивленно уставилась на нее: «Что?»

— Так вот где я оказалась! Чрезвычайно любопытно, — художница улыбнулась.

Морагу и Мадера, как заметила Мариса, тоже недоуменно переглянулись. Обратила на это внимание и Эгги.

— Действительно, как… — начал было шаман, но художница оборвала его:

— Я устала. Дайте старухе немного отдохнуть.

Она махнула рукой в сторону двери:

— Обсудите, где я была и почему, в другом месте.

Диего кивнул и повернулся к Марисе и Лие:

— Я отвезу вас в мотель.

— Наша арендованная машина осталась у дома Эгги, — напомнила Мариса.

— Я попрошу кого-нибудь завтра перегнать ее, — пообещал Морагу.

Напоследок он сурово глянул на старую художницу, но та притворилась, будто ничего не заметила. Мадера вместе с женщинами тоже вышел из палаты. Мэнни поднял упавший стул и снова уселся.

— Ты тоже, — велела ему Эгги.

— Да, конечно! — ухмыльнулся парень.

14. Сэди

Девушка проснулась как от толчка. В кромешной тьме было ничего не разобрать, и какое-то мгновение она не понимала, что разбудило ее и даже где находится, но затем на нее обрушились воспоминания об ужасах минувшего дня.

Минуту-другую Сэди напряженно вслушивалась, однако кругом стояла гробовая тишина. Тело у нее одеревенело и ныло, что было неудивительно, поскольку остаток дня и большую часть ночи она проспала на мраморном полу заброшенного магазина одежды в «Призрачном пассаже». Утро нового дня — оно, правда, еще не наступило… А все равно ничегошеньки не изменилось. Хотя сейчас Сэди ничто и не угрожало, ее жизнь так и осталась полным дерьмом. На двадцатку баксов долго не протянешь, а ехать ей некуда. Остается только вернуться домой, где Реджи быстренько вышибет из нее дух.

Ей живо представилась его самодовольная мерзкая рожа — как она медленно расплывается в ухмылке, когда он, встав с кресла, направляется к ней.

Нет, не бывать этому! Хватит! Не будет она больше его персональной боксерской грушей!

Но проблема в том, что совместное существование с Реджи и Тиной можно променять только на жизнь бродяги: без дома и вечно в бегах. А если судить по результатам на нынешнее утро — как ни любила Сэди прикидываться искушенной уличной девчонкой, — ей это не по зубам. В любых испытаниях Эйлисса запросто заткнет ее за пояс, да даже Райли и Габриэла приспособлены к жизни лучше нее — Сэди это отлично знала, хотя старалась в этом себе не признаваться. По крайней мере, их тела точно куда надежнее ее собственного — сущей рубцеватой дорожной карты мерзости, которую она не способна удержать внутри себя.

Как они могут противостоять всему этому дерьму в своей жизни, в то время как у нее ни черта не выходит, на чем держатся, Сэди понять не могла. Впрочем, с ними-то Реджи не ведет себя по-скотски, потому как служба опеки время от времени наведывается в домишко Хиггинсов, а приемыши — это бабки. С Сэди, родной дочерью, история другая — от нее одни расходы, никаких тебе доходов. Не говоря уж о том, что она была нежеланной с самого начала, о чем папаша не уставал ей напоминать. В общем, в конечном счете приемыши не представляли для него той проблемы, что она.

Но какой бы скверной ни была ее жизнь, вчерашний денек выдался совсем уж мерзопакостным. Просто запредельной жопой! И самое худшее — Сэди не оставляло чувство, что последнее время и вела она себя, как Реджи; казалось, все эти годы совместного с ним проживания превратили ее в эдакую дешевую сучью версию му…ка, какого он собой представляет.

Девушка закусила губу до крови. Металлический привкус во рту немного унял нарастающую тревогу.

Будь ее жизнь сродни фильмам, на которые залипает Тина — их сутками крутят на канале «Холлмарк», — на этом этапе развития сюжета ей следовало бы бросить все силы на заглаживание вины перед всеми, кому она причинила боль. И как раз перед очередной порцией рекламы добиться полного прощения. Только Сэди давным-давно усвоила, что жизнь не похожа на какое-то там кино. Особенно ее жизнь, черт побери.

И прощение в ближайшем будущем — да и в перспективе — ей явно не светит. Где уж там! Чем она отплатила людям, которые искренне желали ей помочь? Постаралась хорошенько испоганить жизнь Стиву. Зарезала Эгги. Но самым худшим, пожалуй, было то, чем ее выходки обернулись для Руби.

Единственное, что ей остается, это уйти. Уйти навсегда. Только для такого шага ей недостает мужества. И она даже не может вывести кого-нибудь из себя до такой степени, чтобы тот пришил ее, поскольку ей хватило тупости заключить сделку с ведьмой, и теперь колдовские чары делают ее невидимой для любого, кто захочет причинить ей вред.

Но если она решится, если полоснет лезвием канцелярского ножика себе по горлу, это решит проблемы уймы людей.

Дело только за ней.

Сэди облизнула прокушенную губу и сунула руку в карман. Пальцы ее сомкнулись на рукоятке.

Может, достать герыча? Тогда смелости ей точно хватит.

Но вдруг из коридора послышался какой-то шорох, и тренированное чувство самосохранения Сэди разом пробудилось. Мысль о самоубийстве моментально улетучилась, будто и не появлялась откуда-то с задворок разума, будто и не зудел в ухо убаюкивающий страх шепоток.

— Кто здесь? — вскрикнула девушка.

Звук, кто бы его ни производил, мигом оборвался.

Сэди пошарила по полу, нащупывая груду вешалок, которую заметила, забираясь сюда. Чтобы найти их во мраке, понадобилась пара секунд. Схватив, сколько смогла удержать рука, девушка запустила импровизированное оружие в дверной проем. Вешалки с грохотом попадали, а затем до нее донеслись звуки, которые вполне могло издавать какое-нибудь удирающее животное. Древесная крыса, например. Но вдруг это явились зверолюди, мечтающие поквитаться с ней? Гибрид человека и скорпиона как раз такой царапающий звук и издавал бы!

Сэди в ужасе вскочила. Теперь, когда глаза ее привыкли к темноте, она поняла, что через запыленную стеклянную крышу сочится очень тусклый свет. Правда, его все равно было недостаточно, и до коридора девушка добралась потихоньку шаркая подошвами по полу с выставленными вперед руками, чтобы не наткнуться на витрину или стеллаж. Когда под ногой захрустело стекло, Сэди поняла, что оказалась недалеко от главного входа. Отморозки, громя окна и витрины торгового центра, наверно, неплохо повеселились. Зря только обоссали все кругом — воняло прямо как из отстойника.

Девушка замерла в кромешной тьме и прислушалась: ни звука, кроме ее собственного прерывистого дыхания. «Да хрен с ними, — проскочило в голове. — Мало мне дерьма, еще этого цирка уродов не хватало!»

И она более уверенно, хотя и держа уши настороже, двинулась в направлении главного входа, на этот раз скользя ногами по мраморному полу, чтобы распихивать битое стекло, а не топтаться по нему. Наконец впереди наметился какой-то просвет, расширявшийся с каждым шагом. Еще пара минут, и Сэди, перешагнув через раму входной двери, вышла из торгового центра.

Как ни странно, она неплохо различала очертания предметов, хотя разгуливать в такую темень ей прежде не доводилось — за исключением, пожалуй, той ночи в пустыне со Стивом. Видимо, глаза натренировались, пока она пробиралась в абсолютном мраке, заполнявшем заброшенное здание.

Остановившись под прикрытием стены, Сэди принялась всматриваться в черные остовы брошенных тачек и прочий хлам — вроде ни души. Некоторое время она собиралась с духом, а потом, осторожно выйдя на стоянку, пошла прочь от «Призрачного пассажа». Но не успела Сэди сделать и пяти шагов, как раздалось хлопанье крыльев, показавшееся ей в тихой ночи грохотом праздничного салюта.

Ну конечно! Как же она могла позабыть о персональном преследователе, этой чокнутой вороне?

— Мэнни?

Ответа не последовало. Невидимая птица описала круг над головой девушки, а потом, видимо, поскольку шум крыльев стих, приземлилась где-то у торгового центра. Заскрипело битое стекло — Сэди обернулась на звук и крикнула:

— Ладно тебе, Мэнни, кончай дурака валять!

— Мэнни здесь нет, — последовал ответ.

Тембр голоса, резкого и скрипучего, был прямо как у Мэнни, но явно принадлежал не ему. Сэди выслушала от вороньего братца достаточно нудных нравоучений и теперь узнала бы его голос где угодно.

— Меня зовут Гонсало.

— Какой еще Гонсало, черт побери? Где Мэнни?

— Он не может прилететь, поэтому попросил меня заглянуть к тебе.

А, застремался? В полутьме Сэди плохо различала черты нового соглядатая, но, как и Мэнни, он был высоким и смуглым. Впрочем, насколько она помнила, все в вороньей шайке выглядели почти одинаково.

— Это еще зачем? Так где Мэнни? — повторила она.

Чуть поколебавшись, Гонсало ответил:

— Он в больнице с сеньорой Белой Лошадью. Она переживает за тебя, вот Мэнни и послал меня проверить.

Девушке понадобилась пара секунд, чтобы сообразить, о ком толкует парень.

— Так она в порядке?

— Она поправляется, и вовсе не благодаря тебе.

— Слушай, если бы она не… — начала Сэди, но тут же прикусила язык. Затем вздохнула и заставила себя продолжить спокойнее: — Мне нужно с ней поговорить.

Гонсало невесело рассмеялся.

— Я серьезно. И я вовсе не собираюсь навредить ей.

— Мы больше не дадим тебе такой возможности.

Девушка достала из кармана канцелярский нож.

— Расслабься, — произнесла она, едва ли не физически ощутив, как вороний братец напрягся. Затем швырнула ножик во тьму. Оружие звучно брякнуло о что-то металлическое и спустя мгновение стукнулось об асфальт.

— Видишь? Теперь меня незачем опасаться.

Какое-то время Гонсало молчал. Наконец проговорил:

— Мэнни сказал: «Нет!»

Сэди удивилась, затем решила, что у него наушник «блютус».

— Дай мне свой телефон, я хочу поговорить с ним.

— У меня нет телефона.

— Тогда как же ты… а, ладно. Поняла. Вы же чудо-люди. Умеете превращаться в птиц, а теперь вот оказывается, еще и телепаты. Но ты можешь хоть усраться от своей крутости, а командовать мной не будешь. Передай Мэнни, что я узнаю, в какой она больнице, и тогда поговорю с ней, нравится ему это или нет.

— Я остановлю тебя.

Сэди улыбнулась. Возможно, помимо прочих суперспособностей Гонсало обладал еще и ночным зрением, но это ее совершенно не волновало.

— Знаешь, у тебя вряд ли получится. Чары ведьмы отлично действуют. Готова поспорить: как только ты кинешься на меня, я исчезну без следа и ты даже не будешь знать, где я.

— Подожди.

— Нет уж, проехали. До скорого, неудачник, — девушка двинулась прочь.

— Подожди, говорю, — снова окликнул ее Гонсало.

Сэди остановилась, но оборачиваться не стала.

— Он хочет знать, зачем ты хочешь повидаться с сеньорой Белой Лошадью.

Девушка собралась с мыслями и в конце концов выдохнула:

— Скажи, я хочу извиниться.

Через мгновение Гонсало отозвался:

— Мэнни говорит, это ничего не изменит.

— Думаешь, я не знаю? Но это все равно важно.

Снова повисла пауза — Гонсало мысленно общался с Мэнни.

— Для тебя или для нее? — спросил он затем.

— Для нас обеих.

Пауза.

— Ладно. Мэнни не возражает. Но если попытаешься хоть что-нибудь…

— Да что я попытаюсь, черт возьми? — Сэди раздраженно топнула ногой.

Вороний братец медленно кивнул.

— Тогда пошли.

И он зашагал к краю стоянки, без труда выбирая путь среди нагромождений хлама. Сэди неспешно двинулась следом. Оказавшись возле ограды, Гонсало без видимых усилий запрыгнул на забор, какую-то секунду постоял на нем и затем бесшумно соскочил вниз на другую сторону. Сэди пришло в голову, что ей придется преодолевать преграду самостоятельно, но, присмотревшись, она увидела в сетке приличных размеров дыру — вороний братец привел ее прямиком к лазу.

Продравшись через него, девушка бросилась догонять Гонсало по все еще темной улице.

15. Стив

Хотя за последние несколько дней мне открылась иная, невероятная сторона мира, наше нынешнее путешествие — натуральное чудо из чудес. Потому что мы не просто сидим в вертолете, который летит сам по себе. Это собака, которая превратилась в вертолет. Черт побери, мы внутри пса. Ни с того ни с сего мне на ум приходит речевой оборот, который порой использовал мой отец: «Этот пес уже не охотник». Вроде так говаривали в южных штатах, имея в виду, что «дело не выгорит». Но наша собачья история совсем другая, и меня — как и всех остальных на борту — охватывает неподдельная радость, когда мы наконец-то подлетаем к горному склону и видим внизу среди сосен охотничий домик Сэмми.

Я не заметил, когда мы переместились из иного мира в свой. Но это меня не очень занимает. Главное, мы убрались с той горы.

Вертолет проносит нас над лесом и садится на предназначенной для малой авиации площадке. Рувим распахивает дверцу, и пассажиры — все мы — по очереди покидают салон. Я вылезаю последним. И едва подошвы моих ботинок касаются асфальта, винтокрылая машина за доли секунды становится вновь громадной черной собакой: она лежит на земле и таращится на нас. Или на кого-то из нас. Возможно, я потихоньку становлюсь параноиком, но мне не отделаться от ощущения, что внимание пса сосредоточено именно на мне. Кажется, он чего-то от меня ждет…

Я рассматриваю его целую вечность, но потом все же нахожу в себе силы переключить внимание на прочие аспекты бытия. Под деревья убегает дорожка — несомненно, к охотничьему домику. На краю вертолетной площадки стоят два квадроцикла: один обычный двухместный, а второй выглядит как гольфмобиль на стероидах — широченные шины, мощная подвеска, съемная крыша и вроде целых шесть посадочных мест. Дальше склон горы уходит круто вниз.

— М-да, это было что-то, — взбодрившийся Сэмми топает к дорожке, собираясь ускользнуть от нас, но Рувим хватает его за воротник рубашки, прямо как щенка за шкирку.

— Мы еще не закончили, — чеканя слова говорит вождь.

Сэмми фыркает и вырывается:

— Я понял, что мне нужно сделать! Но теперь тебя это не устраивает? Ты уж определись, Маленькое Дерево.

— Наша договоренность предварительная, еще необходимо выслушать мнение Тетушек.

Владелец казино закатывает глаза. Я понимаю, что Рувим начинает выходить из себя, и кладу руку ему на плечо.

Вождь делает глубокий вдох и немного успокаивается.

— Раз уж мне удалось завладеть твоим вниманием, — продолжает он вразумлять Сэмми, — есть еще одна важная вещь: ты должен относиться с уважением к животным, на которых охотишься.

— И что это значит?

— Все очень просто: когда твой охотник за трофеями убивает толсторога, вы от всего сердца благодарите дух животного за то, что он пожертвовал своей жизнью. И не оставляете его тушу гнить на скалах.

— Ой, я тебя умоляю! И что прикажешь мне делать с этой требухой?

— На моей стороне резервации мясо и шкура животного не пропадут. Ты можешь попросить одного из своих парней закинуть тушу в факторию, а я прослежу, чтобы она досталась тому, кто правильно ею распорядится.

— То есть ты продашь кому-то эти останки.

Рувим снова начинает закипать:

— Это в тебе говорит белый… Стив, без обид.

Я машу рукой.

Сэмми воинственно выпячивает челюсть.

— Обычно до такой лажи скатываются только полные нищеброды! Им приходится заискивать перед первым встречным, чтобы хоть как-то свести концы с концами, — говорит он. — Я помню, каково это, и к такой жизни возвращаться не собираюсь.

— Могу только посочувствовать. Мне, к счастью, неизвестно, что такое нищета духа, — отзывается Рувим.

— Те, у кого за душой ни шиша, именно на это и уповают. Прямо как в Библии белых, где говорится, мол, кроткие унаследуют землю[36]. Только у меня для тебя новость, Маленькое Дерево. Не будет такого. Кротким не преуспеть в жизни. Никогда. Все решают деньги, и даже упертые традиционалисты вроде тебя это знают. Стоит лишь познать вкус хорошего кэша, и отвернуться уже невозможно.

— На твоем месте я бы поумерил амбиции, — говорю я ему.

— Сказал отшельник беднее самых нищих индейцев в резервации, — смеется Сэмми.

Я пристально смотрю на него, а затем перевожу взгляд на Гордо.

Владелец казино вскидывает руки.

— Эй-эй, только не пойми меня превратно! Я играю по вашим правилам, потому что вы машете у меня перед носом огромной пушкой, — он кивает на пса. — Но строить иллюзии глупо. Мир плевать хотел на ваши идеалы.

— И это ты говоришь после всего, что сегодня увидел?

— Допустим, майнаво действительно существуют, — пожимает Сэмми плечами. — Ладно, они застали меня врасплох, и я вынужден подкорректировать свою игру под их правила. Но за пределами резервации? За этими вот горами? Сколько этих ваших зверолюдей среди финансовых воротил или политиков? Да нисколько! А знаешь почему? Да потому что не дано им развивать и сотрясать наш мир. А иначе правили бы им майнаво, а не люди!

Я вспоминаю, каким напуганным Сэмми казался в ином мире — да он чуть в штаны не наложил. Зато здесь, когда за сосновой рощей высится его здоровенный охотничий домик — успешная реализация только одного из его проектов, — к нему вновь вернулось былое высокомерие.

Рувим кривится в глумливой ухмылке. Обычно такое выражение появляется на его лице, когда кто-то из его приятелей или учеников садится в лужу. А казиношник только что сморозил просто невероятную глупость.

— Ты, погляжу, уже во всем разобрался, — растягивая слова, замечает вождь.

— Ты чертовски прав, — кивает Сэмми. Он указывает пальцем на Томаса: — Слушай, парень, Маленькое Дерево уже староват, но если ты захочешь чего-то добиться в жизни, загляни ко мне. Я научу тебя, как устроиться получше. Чем глотать унижения и побираться…

Прерывая тираду казиношника, Томас вежливо отвечает на предложение:

— Буду иметь в виду.

— Ага, как же иначе! — Сэмми трясет головой и затем вновь обращается к Рувиму: — Передай Морагу, я загляну к нему на днях.

Он машет рукой, поворачивается к нам спиной и топает по дорожке к охотничьему домику.

— Позвони Джерри, коли действительно разобрался! — кричит ему вслед вождь. — Разъясни ему свою брехню насчет Стива и меня!

Владелец казино, не останавливаясь, выкидывает руку с отставленным большим пальцем.

— Жаль, что мы все-таки не сбросили его со скалы, — досадует Рувим.

— Да уж. Но ведь не без причины.

— Но это не значит, что я должен быть в восторге!

Он задумчиво смотрит на Гордо и спрашивает Томаса:

— Как думаешь, мы должны что-нибудь майнаво?

— Откуда мне-то знать? — разводит руками парень, косясь на пса.

— Я должен Ситале, — говорю я.

— Что-что? — разворачивается ко мне вождь. — Можно подумать, тебя никто никогда не предостерегал от сделок с майнаво?

— Именно.

Рувим вздыхает.

— Ну и что ты ей наобещал?

— Сделать ей тело.

— Из чего?

— Она сказала, это не имеет значения, — пожимаю я плечами. — И не имеет значения, как оно будет выглядеть. Насколько я понял, главное — мое намерение в процессе изготовления.

— И что ты за это получишь?

— Я напомню ей о долге, когда мне что-то от нее понадобится.

Рувим снова вздыхает:

— Надо было поговорить со мной или Морагу, прежде чем соглашаться.

— Учитывая мое тогдашнее местонахождение, при всем желании это не удалось бы.

— Ладно, допустим. Но мог бы и сообразить, что нам вполне хватает и одной поехавшей Консуэлы, сующей свой нос в чужие дела.

Я открываю рот, намереваясь начать возражать, но он машет рукой.

— В любом случае теперь слишком поздно. — Вождь потягивается и продолжает: — Ладно, пора двигать домой. Но обсуди это с Морагу, как встретишь его. И, наверно, с Калико, если ты ее еще увидишь.

— Что ты имеешь в виду?

Он смотрит на меня так, как совсем недавно смотрел на Сэмми, и говорит:

— Уж разозленную женщину я завсегда узнаю, будь она хоть майнаво, хоть человек. А твоя подружка-лисичка рассердилась не на шутку.

— Да брось. Она понимает, что я имел в виду. А нет, так вернется, и мы все обсудим.

Рувим качает головой и обращается к Томасу:

— Ты тоже это почувствовал, или только я один?

— Что почувствовал? — недоумевает парень.

— Как уровень нашего коллективного интеллекта только что понизился еще на несколько пунктов, — поясняет вождь.

— Ха-ха, как смешно, — говорю я.

— Стив, я не шучу, — мрачно отзывается Рувим и снова потягивается, разминая мышцы шеи. — Идемте. Путь предстоит неблизкий, — и он направляется к дорожке, по которой только что отбыл Сэмми.

— Может, перенесешь нас в иной мир? — предлагаю я.

— Запросто. Если хочешь оказаться на этой же самой горе, только в ином мире. Я тебе уже втолковывал, что в этом плане мне до Калико далеко.

— Просто замечательно.

После всех этих приключений пеший переход по горам — последнее, о чем я мечтаю. Но Рувим внезапно останавливается у многоместного квадроцикла:

— Что? Ты же не подумал, что мы пойдем пешком, а? Сэмми задолжал нам поездку на этой тачке.

Он усаживается за руль, и мы с Томасом залезаем на сиденья. Вождь оглядывается на пса и кричит:

— А ты как, наш большой друг? Тебя подбросить?

Гордо встает, делает шаг — и исчезает.

— Нас, конечно, перенести было сложно! — смеется Рувим, и окрестности оглашает рев запущенного двигателя. Когда мы выкатываем на ведущую вниз ухабистую дорожку, свет фар кажется чересчур ярким.

16. Лия

На стоянке для посетителей перед больницей обнаружился старенький ржавый пикап. На крыле машины сидел белый подросток в яркой гавайской рубашке, мешковатых шортах и сникерах — светлые волосы взлохмачены, глаза светлые-светлые, голубые, что заметно даже в тусклом свете по контрасту с загорелой физиономией. Вылитый серфер, подумалось Лие.

К нему-то Мадера и повел всю честную компанию. Паренек соскользнул на землю и приосанился.

— Блин! — с ухмылкой произнес он. — Про дам вы не предупреждали.

— Но я и не говорил, что их не будет, — отозвался Диего. — И веди себя прилично.

Подросток кивнул и, все так же ухмыляясь, открыл пассажирскую дверцу и жестом пригласил Лию и Марису садиться. Писательница прикинула, что на сиденье только трое и помещаются.

— Не беспокойтесь, — заметил ее реакцию паренек, — босс предпочитает трястись на открытом воздухе.

Лия посмотрела на Мадеру, и тот кивнул и забрался в кузов. Из груды сваленных в кучу попон он соорудил себе сиденье и расположился на нем, опершись спиной о кабину.

Мариса забралась на среднее место, Лия устроилась рядом. Паренек обошел машину и уселся за руль. Подождав, пока женщины пристегнутся, он окликнул в окошко Диего:

— Куда едем, босс?

— Мотель «Серебряная шпора», — опередила Мадеру Мариса.

Парень тем не менее дождался утвердительного кивка Диего и только тогда, включив передачу, газанул.

За окном мелькали однообразные улочки с глинобитными домами, пыльными дворами да неизменными кактусами. Месторасположения больницы Лия не знала и потому совершенно не понимала, где они находятся.

Ни ей, ни Марисе говорить особо было не о чем, зато у паренька за рулем рот не закрывался. В любое другое время Лия от души повеселилась бы над приколами бойкого мальчишки, но сейчас бесконечный поток трепотни утомлял ее, и она постаралась отключиться, предоставив поддерживать разговор Марисе. К счастью, подруге это вроде доставляло удовольствие.

Наконец показалась неоновая вывеска мотеля, и Лие полегчало. Когда машина остановилась на грунтовой стоянке, она открыла дверцу и пулей вылетела наружу.

— Спасибо, что подвезли, — бросила женщина, стараясь не глядеть на парня и Диего.

— Да не за что, блин! — отозвался мальчишка, а Мадера лениво вскинул руку.

Из кабины выбралась Мариса и, к ужасу Лии, явно вознамерилась напоследок перекинуться парой слов с юным водителем. Писательница решительно отпихнула подругу и захлопнула дверцу.

— Счастливого пути! — крикнула она и взмахнула рукой. Из отъезжающего пикапа донесся заливистый смех парнишки.

— Ты, наверно, здорово устала, — заметила Мариса, пока они смотрели вслед удаляющимся огням машины. — Всю дорогу молчала.

— Даже с собакой не сравнить, как устала, — проговорила Лия и двинулась к их номеру. У двери она рухнула в металлическое кресло за столиком. — Но в основном из-за всего этого… Черт, даже не знаю, как назвать-то. Из-за магии?

— Магии, — эхом отозвалась Мариса, устроившись в другом кресле.

— Ну, ты поняла. Иные миры и зверолюди, парящие и падающие тела… и прочее-прочее. После таких приключений во всем начинаешь сомневаться. Взять хотя бы этого мальчишку-водителя. Вроде обычный пацан, но, как ты думаешь, что он за животное на самом деле?

— Вовсе не обязательно ему быть каким-то животным! — возразила Мариса.

Лия выдавила улыбку.

— Да, конечно. С мистером-то Голова Пумы в качестве босса. — Она вздохнула. — Я вправду не знаю, чему теперь и верить.

Подруга какое-то время внимательно смотрела на нее, затем уставилась в темноту.

— А тебя ничего из происшедшего вроде не смутило? — поинтересовалась писательница.

— И да, и нет. Все это… Слушай, если тебе хочется, чтобы все снова стало нормальным, так и будет, достаточно лишь предоставить событиям развиваться своим чередом.

— Что ты хочешь сказать?

— Не знаю почему, но мозги у нас так устроены, что мы естественным образом забываем все необычные события в своей жизни. Похоже, мозг просто списывает подобное в архив, как неприемлемое для себя. Да и большинство людей чувствуют себя гораздо спокойнее, не заморачиваясь на всякие загадки. А вот если ты захочешь все запомнить, тебе придется постараться, иначе придумаешь какое-нибудь правдоподобное объяснение пережитым чудесам и они сами собой померкнут в памяти. И гораздо быстрее, нежели ты можешь вообразить.

— Даже представить себе не могу, что забуду сегодняшний день.

— Забудешь-забудешь, если пустишь на самотек. Джилли говорила то же самое мне и Алану после истории с нуменами Изабелл — и мы ей точно так же не верили. Но буквально через несколько дней ощутили, как события начинают стираться из памяти. И тогда мы договорились регулярно обсуждать их между собой и с Джилли. Теперь-то, думаю, то приключение основательно засело в нашем сознании.

Лия спрятала лицо в руках.

— О боже. Джилли. Стоит мне вспомнить, сколько я издевалась над ней за ее байки про фей, привидения и… Как там она называла тех чудных девиц, что живут в брошенных автомобилях? Гамми-что-то-там…

— Геммины[37].

Писательница опустила руки.

— Значит, все это правда? Картины Джилли, рассказы Кристи?

Мариса улыбнулась:

— Насчет Джилли — да. А истории Кристи, пожалуй, стоит воспринимать с некоторым скептицизмом. Он любит присочинить.

— Боже, поверить не могу, я попала в рассказ Кристи Риделла!

— Не самое худшее, что может случиться! — прыснула Мариса.

— Кажется, я поняла, — озарило Лию. — Поняла, почему они рассказывают сказки, почему Джилли рисует картины. Это их способ не забывать, пересказывать эти истории повсюду, чтобы они стали частью нашего мира, а не только странного и таинственного места, которое существует где-то на его задворках.

— Ну да, — кивнула подруга, хотя и с некоторым сомнением. — Правда, лично я не уверена, что рассказывать такие истории — хорошая идея.

— Почему?

— Понимаешь, некоторые из этих существ — этих людей — мои друзья. И если они хотят сохранить инкогнито, какое я имею право трепаться? Только им решать, когда раскрываться — и раскрываться ли вообще.

Лия задумалась, затем медленно кивнула:

— Я испытала нечто подобное, когда до меня внезапно дошло, что я могла натворить, если бы мы и вправду нашли здесь Джексона Коула!

— Именно. Но если ты выкинешь все сверхъестественные события из своей книги, это не очень здорово скажется на сюжете. Как думаешь?

— Да я не уверена, что хочу написать еще одну книгу про «Дизел Рэтс».

Мариса удивленно вскинула брови, но прежде чем Лия успела объясниться, их внимание привлекли фары заворачивающей на стоянку машины. Писательница мигом вспомнила про отшельника, с которым познакомилась прошлой ночью, но автомобиль оказался другим — седан, а не пикап. Тем не менее, когда он остановился на парковочном месте их номера, из него вышел именно Эрни.

— Да это же наша прокатная старушка! — озадаченно воскликнула Мариса.

Эрни взглянул на женщин поверх машины и прикоснулся пальцем ко лбу:

— Леди, я полагал, вы уже седьмой сон видите!

— Привет, Эрни! — отозвалась Лия. Она представила его Марисе и поинтересовалась: — А где ты нашел эту машину?

Мужчина обошел автомобиль и направился к подругам.

— Алехандро — тот парень, что подвозил меня прошлой ночью, помните? — так вот, ему позвонил Морагу и попросил перегнать ваш автомобиль от дома Эгги к мотелю.

Он покачал головой:

— Ужасная история все-таки с ней приключилась. Эгги — хороший человек. Рад, что она поправляется.

— Она нам очень понравилась, — закивала Мариса.

Эрни положил ключи от машины на столик, подтащил еще одно кресло и сел.

— Эгги все любят, — согласился он. — Кроме, пожалуй, той психованной девчонки, которая напала на нее.

— Не думаю, что все так просто, — заметила Мариса.

— Просто никогда не бывает.

На какое-то время воцарилось молчание.

— Кстати, Эрни, — заговорила наконец Лия, — спасибо, что посоветовали нам «У Джерри». Вчера утром именно такое местечко нам и требовалось! И еще мы с удовольствием поболтали с вашей приятельницей Дженис.

— О да, интересная барышня, — отозвался мужчина с неподдельной теплотой в глазах. Затем он сменил тему: — Ну и как продвигаются поиски вашего музыканта?

— Да зашли в тупик.

— Наверно, в вашей сфере это в порядке вещей.

Лия кивнула:

— Но я хотела бы продолжить тот наш разговор о происходящем в пустыне.

Эрни покосился на Марису и снова сосредоточил внимание на писательнице.

— Я думаю о том, что вы рассказали. Не могу выкинуть это из головы, — добавила та.

Мужчина кивнул и произнес:

— Я немного устал.

— Ах, я не собиралась приставать к вам с расспросами прямо сейчас. Может, завтра, в первой половине дня, например?

— Без проблем.

— Э-э… Лия, — вмешалась тут Мариса. — Завтра днем у нас рейс, а нам еще возвращаться в Лос-Анджелес.

— Знаю. Я не поеду.

— Но…

— Не беспокойся. Алан получит свою книгу, хотя, может, и не совсем ту, на которую рассчитывает. Я могу и, пожалуй, хочу протянуть связующую нить от первого увлечения «Дизел Рэтс» до своего теперешнего местонахождения.

— Я беспокоюсь не о книге. Я беспокоюсь о тебе. Это серьезное решение.

— Да, мамочка.

— Я серьезно, Лия, — нахмурилась подруга.

Эрни поднялся, улыбаясь краем рта:

— Пожалуй, оставлю вас за дружеской беседой.

Лия кивнула:

— Но когда вам удобнее всего будет встретиться?

— В любое время после часа дня, — неуверенно ответил мужчина.

— Прекрасно, — улыбнулась писательница.

— Тогда до встречи, — ответил Эрни и понес кресло обратно к соседнему номеру.

Мариса дождалась, когда он скроется за своей дверью, и снова обратилась к Лие:

— И когда ты решила застрять здесь и заняться этими мигрантами?

— Буквально в последние пять минут. Но размышлять о другой книге и других планах я начала с той минуты, когда устроилась вот тут с блокнотом вчера ночью. Прости, что обрушила на тебя вот так, без предупреждения.

Лия ожидала упреков и обвинений в сумасбродстве — ей и самой решение представлялось чуточку безумным, — но Марису заинтересовал только один аспект:

— И где ты будешь жить?

— Пока не думала. Может, какое-то время поживу в мотеле, в нашем номере. У меня припасено немного денег. Наверно, протяну на них пару месяцев, а если найду работу, то и дольше.

Мариса вздрогнула и обхватила себя руками:

— Это безумие.

Ага, все-таки дошло до этого.

— Знаю, со стороны именно так это выглядит, — произнесла писательница. — Но я уверена, что делаю правильный выбор. Всю свою сознательную жизнь я провела в тесном мирке блога и в аудиториях Художественного центра. И с музыкой «Крыс на дизельном ходу». Все по кругу, изо дня в день. А здесь я внезапно поняла, что мне по силам множество других вещей. Вместо того чтобы копаться в каких-то эпизодах истории группы, которая уже несколько десятилетий как перестала существовать, и рыться в грязном белье музыкантов, я могу попытаться изменить мир к лучшему.

— Но ведь… Ведь это была работа всей твой жизни! Ты столько отдала группе!

— Тоже верно. Только, если как следует подумать, я ничему так и не научилась. А что Джексон Коул говорил чуть ли не в каждой своей песне? «Будь самим собой. Иди за своей мечтой. Изменяй мир». Что-нибудь подобное я сделала? Приложила усилия? Нет!

— И репортажи о мигрантах эту ситуацию изменят?

— Понятия не имею, — пожала плечами Лия. — Но, знаешь, у меня к Коулу — если бы мне довелось его встретить — был один вопрос: почему музыка «Дизел Рэтс» не спасла Эйми? И теперь я поняла, что ответить на него мог один-единственный человек на земле — сама Эйми. — Она немного помолчала. — Случайный разговор с Эрни той, первой ночью оказался для меня подлинным откровением. Я крутила его слова так и этак в голове. И то, что с нами произошло за эти часы, и его рассказ — они заставили меня задуматься о том, как и чем я могу помочь другим людям. Изменить мир. А не поганить жизнь Стива ради какой-то паршивой сенсации, которая заинтересует только десяток упертых фанатов!

Мариса открыла рот, потом покачала головой. Наконец предложила:

— А может, утро вечера мудренее? Посмотрим, что ты скажешь, хорошенько отдохнув.

— Я не передумаю.

— И все же советую оставить решение на завтра, — тут глаза у Марисы расширились. — Ох, черт, совсем забыла! Алан же собирается прилететь! Мне надо связаться с ним, узнать, сможет он сдать билет или уже слишком поздно.

Она встала, вытаскивая из кармана мобильник, и бросила, набирая номер:

— Подумай над этим!

— Конечно, мамочка. Сообщу о результатах за завтраком.

Мариса показала подруге язык и скрылась в номере. Лия осталась наедине со звездной ночью и пустыней.

17. Сэди

За долгий путь от «Призрачного пассажа» до больницы вся храбрость Сэди потихоньку улетучилась. Всю дорогу они с Гонсало молчали, что ее вполне устраивало. Желание болтать с кем-либо — произносить какие-то идиотские слова и выслушивать бредовые ответы — у нее отсутствовало напрочь.

Проходя между раздвинувшимися створками стеклянных автоматических дверей центрального входа больницы, девушка ощущала только опустошенность да тоску. Она понятия не имела, чего хотела добиться встречей с художницей, и довольно живо представляла себе, как та отреагирует, увидев свою несостоявшуюся убийцу. Вряд ли появление Сэди порадует старуху! Перспектива вновь встретиться с Мэнни ее тоже отчасти напрягала. Все-таки не очень здорово, когда видишь, что вороний братец на любое твое слово или действие реагирует вспышкой неодобрения, а то и и гнева. Сэди не очень понимала, почему ее так волнует мнение Мэнни.

Но теперь сдавать назад было слишком поздно, поэтому она ссутулилась и, сунув руки поглубже в карманы худи, проследовала за Гонсало к лифту.

Еще на улице девушка заметила ворон — они сидели рядком на козырьке больничной крыши, на ветвях мескитового дерева и на кактусах перед фасадом. В фойе им повстречались два дежуривших вороньих братца. Когда Сэди и Гонсало вышли из лифта, в коридоре на этаже обнаружились еще двое. Все они провожали девушку спокойными, но мрачными взглядами, и она нисколько не сомневалась, что, кабы не защита ведьмы, лежать ей уже в наспех вырытой могиле где-нибудь в пустыне.

И возможно, это было бы лучшим для нее выходом. Способом избавиться от всего этого дерьма.

Ну да, Сэди заставила Гонсало привести ее сюда, только… Положим, встретится она со старухой, а дальше-то что? Промямлит ей: ах, простите меня — и на этом все. Да она не просто сожгла за собой мосты, а разнесла их взрывом на мелкие куски, будто их никогда и не существовало.

Эх, если бы она только научилась думать головой, прикидывать наперед! Ведь с тех самых пор, как Реджи вышвырнул ее в пустыне, она словно с цепи сорвалась — прямо как та бешеная собака, которую копы пристрелили на их улице прошлым летом.

Ведь даже сейчас, пускай до пены у рта дело и не дошло, она лихорадочно соображает, как бы ей выпутаться из переплета, да еще жалеет, что выкинула канцелярский ножик. Как здорово было бы воткнуть его прямо в эту источающую надменность спину Гонсало!

«Хватит бредить», — велела Сэди самой себе.

На самом деле, будь у нее нож, она ослабила бы нарастающее внутри давление, от которого у нее уже натягивается кожа, а голова превращается в кипящий котелок.

Сэди глубоко вздохнула. Черт, и во рту пересохло.

Когда они проходили мимо уборной, она бросила:

— Мне надо в туалет, — и юркнула за дверь, прежде чем Гонсало успел как-то среагировать.

Пустив воду в раковине и сложив ладони ковшиком, девушка жадно напилась, затем ополоснула лицо. И посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на нее таращилась какая-то мутная психованная девка.

Сэди что есть силы закусила губу, и старая рана тут же открылась. Солоноватый металлический привкус крови, наполнившей рот, немного снял напряжение. Капельку полегчало — теперь психованная девка в зеркале скорее походила на жалкую уличную девчонку с окровавленной губой.

Сэди сплюнула в раковину и принялась следить, как кровавая слюна медленно стекает к сливному отверстию. Когда ей это надоело, снова включила кран и смыла плевок.

Затем вытащила несколько бумажных полотенец, намочила их и оттерла с лица и шеи самые заметные пятна грязи и пота. Кое-как пригладила пальцами волосы. Одежда на ней основательно перепачкалась, а уж воняла — прямо как тот загаженный торговый центр, но с этим, увы, ничего поделать было нельзя. После сих нехитрых гигиенических процедур Сэди снова хлебнула воды из-под крана. Наконец выпрямилась и вышла в коридор. Гонсало поджидал ее, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.

— Ну, готова? — буркнул он.

Девушка кивнула.

Они миновали сестринский пост и оказались возле двери, которую караулил еще один вороний братец. Гонсало пропустил Сэди в палату, а сам остался в коридоре.

Девушка провела языком по прокушенной губе и сглотнула. От вкуса крови осталось только напоминание, но ей помогло и это.

На стуле у изголовья койки сидел Мэнни, который при появлении Сэди поднялся. Эгги лежала с закрытыми глазами и казалась жутко бледной — но, быть может, только из-за света люминесцентных ламп, проникавшего в палату через широкое смотровое окошко.

— Никаких шалостей, так? — осведомился парень.

— Что?.. Нет! — Сэди вгляделась в Эгги. — Может, мне зайти, когда она проснется?

Но тут художница так внезапно открыла глаза, что девушка отшатнулась.

— Кто говорит, что я сплю? — спросила старуха.

Сэди осторожно приблизилась к изножью кровати.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она, переминаясь с ноги на ногу.

— Уже лучше.

— Хм, тогда… Я, это, приношу извинения. Что вы ранены. Эм-м… — Она прочистила горло и предприняла новую попытку: — Что я вас ранила.

Эгги бесконечно долго разглядывала ее, не произнося ни слова. Взгляд ее был такой мрачный и серьезный, что Сэди отчаянно хотелось отвести глаза, только сделать этого она не могла.

— Я понимаю, что вина за происшедшее в полицейском участке лежит не только на тебе, — наконец заговорила старуха. — Ты запаниковала, а я оказалась не в том месте.

Девушка медленно кивнула.

— Но за оскорбительную ложь против Стива тебе нет оправданий.

— Я… я знаю.

— Возможно, из-за своего отца ты не доверяешь мужчинам, но тебе достаточно вспомнить, с какой добротой Стив обошелся с тобой, и ты сразу поймешь, что они слеплены из разного теста.

— Я поступила дурно, — снова кивнула Сэди.

Скривившись, Эгги чуть приподнялась в постели и отмахнулась от Мэнни, поспешившего ей на помощь. На протяжении всего этого времени она удерживала взгляд девушки мертвой хваткой.

— Мне хотелось бы знать, ты сама веришь в то, что говоришь, или просто произносишь то, что я хочу услышать? Вернее, то, что, как тебе кажется, я хочу услышать?

Лишь через несколько секунд Сэди сообразила, что Эгги задает ей вопрос, а не разговаривает сама с собой.

— Наверно, немножко и того, и другого, — ответила девушка, удивившись собственной честности.

— А! — Старуха обернулась к Мэнни: — Что думаешь?

Тот смягчаться не собирался:

— Думаю нехорошее. Ведь помимо остального она заявилась к ведьме и выменяла на ее чары душу Руби.

Вот черт. Руби. Наверно, самое худшее из того, что она натворила.

— Это идиотская случайность! — Сэди, инстинктивно обороняясь, моментально ощетинилась. — Я держала ситуацию под контролем, так нет, ей надо было явиться и предложить себя!

— А что должно было произойти? — поинтересовался Мэнни.

Девушка обернулась к нему и процедила:

— Я собиралась бить Реджи по башке бейсбольной битой, пока он не согласился бы отдать свою душу.

— Кто такой Реджи?

— Мой папаша, — пожала плечами Сэди.

Глаза вороньего братца по-прежнему источали неприязнь, однако теперь его гнев, похоже, был обращен не только на нее одну.

Старуха вздохнула и печально покачала головой.

— Что-то с тобой определенно не так, — изрекла она.

Сэди машинально принялась сжимать и разжимать кулаки.

— Думаете, я этого не знаю? Я ненавижу себя и почти постоянно бешусь. Вы даже не понимаете, насколько я охреневшая.

— Такое лечится, — отозвалась Эгги.

На какое-то мгновение у Сэди вспыхнула надежда.

— И вы могли бы сделать это? Помочь мне?

— Могла бы, — кивнула старуха. — Надеюсь, мне предоставится такая возможность. Но ты ведь знаешь, что должна сначала сделать.

— И что же? — Сэди тут же сникла. В ее теле словно открыли некий кран, через который все ее силы моментально вытекли наружу.

— Есть духовный мир, и есть телесный, — заговорила Эгги. — Я в состоянии помочь тебе в духовном, но прежде ты должна уладить дела здесь, в обыденном мире. Иначе духи не в силах будут тебе помочь.

— Духи, — повторила Сэди. — Это как он, что ли? — она кивнула на Мэнни.

— И да, и нет, — улыбнулась художница. — Мэнни из Желтого каньона — майнаво. Обычно люди считают майнаво духами, но достаточно вспомнить о громах — больших таинствах, — и кузены по сравнению с ними сразу представляются малыми.

— Значит, они… малые таинства? — предположила девушка.

Впрочем, она понятия не имела, что такое «таинства», и утвердительный ответ Эгги ясности не внес нисколько.

— В общем, я должна уладить дела с легавыми, — мрачно констатировала Сэди.

Старуха кивнула.

— Они ведь бросят меня в тюрягу. Хоть это и не называется тюрьмой, но смысл все равно такой.

Эгги снова кивнула.

— Отнесись к этому как к перерыву. И не отказывайся от адвоката. Уверена, любую брехню ты за километр чуешь. Так что если поверишь кому-нибудь из юридической братии, не отказывайся от его услуг.

— А потом что?

— Потом вернешься ко мне, и я научу тебя, как жить дальше. Научу, как снова обрести гармонию с духовным миром.

— А это трудно?

— Все трудно, что хоть сколько-то важно, — пожала плечами художница.

Ну почему и это должно быть трудным? Почему она постоянно должна чувствовать себя так хреново? Почему она постоянно должна разрушать все, что ни окажется рядом?

«Не все», — осознала вдруг Сэди. Она никогда не обижала Эйлиссу и других приемышей, что оказывались в доме Хиггинсов.

Потом ей вспомнились собственные мысли в «Призрачном пассаже» — что у нее не осталось иного выхода, кроме самоубийства. Но возможно, она ошибалась. Как сказала Эгги, будет трудно. Предстать перед копами. Перед Реджи. Понести наказание.

Но трудности вполне оправданны — рассчитывать на веселую прогулку после всего, что она успела натворить, не очень разумно.

Сэди встретила твердый взгляд Эгги — женщины, которую она собственными руками отправила на больничную койку и которая вопреки происшедшему предлагает ей помощь. Да, она какая-то блаженная, один ее бред насчет обладающей чувствами жрачки чего стоит. С другой стороны, все эти байки старуха рассказывала, когда они готовили, пожалуй, самую вкусную еду в жизни Сэди. Прямо сейчас странная тетка из резервации Эгги казалась Сэди единственным источником света в кромешной тьме.

До этого она пыталась пробиться по-другому. Как Реджи. По-му…цки.

Может, настало время прибегнуть к способу блаженных? Как там выразилась Эгги? Снова обрести гармонию с духовным миром. Сэди не совсем понимала смысл этого выражения, но знала со всей определенностью, что никакой гармонии в своей жизни отродясь не ощущала. И всяко звучало это получше, чем любой другой вариант ее будущего. Или его отсутствие.

Потом Сэди задумалась о канцелярском ноже, который дарил ей иллюзию свободы и помогал превозмогать собственное бессилие. Ножа больше нет, но ей по-прежнему требуется что-то, способное вселить в нее надежду. Без которой не продраться через кучи дерьма, что обрушатся на нее сразу же, как только она заявится в полицейский участок.

И Сэди вдруг пожалела, что не слишком внимательно слушала сказки Эгги, когда они занимались в тот раз готовкой.

Ощущая себя маленькой девочкой, она попросила старуху:

— А вы не расскажете мне сказку, перед тем как я пойду? Которая помогла бы мне, когда копы упекут меня за решетку?

Эгги кивнула.

— Присаживайся рядышком.

Девушка обошла кровать и уселась на стул, который до этого занимал Мэнни. Сам вороний братец расположился на подоконнике, скрестив руки на груди. Хотя его вид назвать дружелюбным было сложно, но его взгляд немного потеплел.

— У народов Черепашьего острова[38] обряды и таинства разные, — заговорила художница. — Однако кое-какие сказки и поверья известны индейцам большинства племен. Я расскажу тебе одну из самых древних известных мне историй. За долгие годы мне довелось услышать множество ее версий, но кикими рассказывают ее у костров так.

Давным-давно Тия[39] Сладкий Дым, Тетушка пустынного племени, спустилась с гор, чтобы обменяться кое-чем с индейцами реки, да и взяла с собой внучку Пелу. Они оставили Расписные земли рано утром, однако сам обмен и сплетни отняли у них много времени, и потому, когда они пустились в обратный путь, перед ними ложились длинные тени, а солнце готовилось отойти на боковую в горах. До дома же оставалось еще несколько часов пути.

Тьма вокруг сгущалась, и маленькой Пеле становилось все страшнее, зато Тия Сладкий Дым нисколько не тревожилась. Да и с чего? Тропу она прекрасно знает, и вскоре взойдет луна и осветит им путь, а уж чтобы кто-то осмелился доставить неприятности самой Тетушке племени — это и вовсе нечто неслыханное. Ведь каждому известно, что, если мужчины племени пустыни обладают магической способностью сражаться в обличье псов, Тетушки волшебные сами по себе. Магия течет в их жилах точно так же, как в наших — кровь.

Но Пела была еще совсем маленькой, магию пока не познала и потому похвастаться бабушкиным бесстрашием не могла. И когда из придорожных кустов послышалось шуршание, девочка тут же решила, что их преследуют демоны. Бабушка же подумала, что это какое-то животное — ну, может, майнаво.

Ошиблись они обе — хотя Пела, пожалуй, все-таки оказалась ближе к истине. Когда взошла луна, впереди на тропе они увидели существо, не имевшее облика ужасающего демона, — то был обыкновенный человеческий мальчик. Но Тия Сладкий Дым сразу поняла, что у него сердце чудовища. Она знала, кто это такой.

Оборотень.

Оборотни — порождение темнейших уголков сновидений мира. Злые колдуньи похищают из деревень молоденьких девушек и оплодотворяют их. Рожденные в таких союзах дети кормятся плотью своих же матерей и обучаются с младенчества черной магии. В должное время их обучают принимать обличье других существ, облачаясь в их кожу. И тогда они становятся способны выдавать себя за умерших.

Даже одна такая тварь сама по себе ужасна. Впрочем, Тетушка, хоть и с немалым трудом, могла ее уничтожить. Однако Тия Сладкий Дым услышала, что по обеим сторонам тропинки прячутся еще несколько чудовищ — возможно, с полдюжины.

И тогда она зашептала на ухо внучке:

— Когда я скажу «беги», беги так быстро, как только сможешь, и не оборачивайся. Так быстро, как только понесут тебя ноги, и еще чуточку быстрее. Если… Когда вернешься в деревню, расскажи моим сестрам, что видела. Они знают, как поступить.

— Но…

— Не спорь. Если хочешь дожить до утра, делай как я велю.

С этими словами Тия Сладкий Дым выпрямилась и быстро двинулась навстречу оборотню, и ее внучка устремилась следом за ней. Подобие мальчика улыбнулось им, но Тетушка, сделав несколько шагов, крепко схватила чудовище и закричала:

— Беги!

И Пела что есть сил бросилась бежать по дорожке.

Надетая мальчиком кожа под хваткой Тетушки чуть сместилась, натянулась, а затем и вовсе лопнула на затылке — и в следующее мгновение Тия Сладкий Дым смотрела в лицо сущему кошмару. Оборотень в своем подлинном обличье вместо кожи покрыт только прозрачной оболочкой, удерживающей мышцы и органы на своих местах. Нисколько не утратив присутствия духа, Тия положила ладонь на лицо твари и начала читать ритуал освящения.

Магия так и полилась из Тетушки, и в тех местах, где она держала оборотня, его кожа стала дымиться, а потом и вовсе загорелась. Тия вцепилась в чудовище из всех сил — не ради собственной безопасности, но ради внучки. Она понимала, что другие твари могут погнаться за Пелой, однако, услышав отчаянные вопли товарища по своре, несомненно, бросятся его спасать.

Тия Сладкий Дым Тетушкой была старой и опытной, и один оборотень существенно уступал ей в силе. Но только не два, и не три, и уж тем более не пять, которые напали на нее, пока ее магическая сила изгоняла зло из первого. Тот вспыхнул ярким пламенем, прежде чем его товарищам удалось оторвать от него Тетушку.

Старая женщина отчаянно сражалась, но врагов оказалось слишком много. Под конец она с трудом сдерживала рвущийся из горла крик, чтобы Пела не услышала его и не вернулась.

Однако ее внучка была уже далеко. Ведь страх придает крылья ногам. Луна к тому времени поднялась высоко, и тропинка отчетливо просматривалась, так что бежать по ней было несложно. Наконец, на последнем издыхании девочка достигла деревни и подняла тревогу. Первыми явились псовые братцы — некоторые в человеческом обличье, но большинство в собачьем. Следом за ними прибыли Тетушки.

Пела рассказала о происшедшем и принялась дергать за рукав то одну Тетушку, то другую.

— Идемте же, — упрашивала она. — Мы должны ей помочь.

Однако Тетушки лишь качали головами.

— Наша сестра Сладкий Дым спасется или нет собственными силами и волей, — заявила Тия Марита. — А если кто-то из нас отправится ей на помощь, деревня останется без защиты, потому что мы сильны только все вместе.

Тогда Пела попыталась броситься на помощь бабушке одна, но Тетушки не пустили ее. Вместе с ней они стали ожидать развития событий в горловине каньона, где в те времена располагался вход в деревню.

Псовые братцы отправились патрулировать горные границы. К Тетушкам присоединился Хуан Карлос Морагу, шаман племени. Он опирался, словно на посох, на деревянное копье, с верхушки которого на кожаных ремешках свисали перья и ракушки, а острый наконечник светился сам собой синевато-зеленым цветом.

Луна взошла и села. А они все ждали.

Звезды в медленном танце прошествовали по небосводу. А они все ждали.

Наконец, уже перед самым рассветом, на тропе показалась чья-то фигура. Пела издала радостный крик, узнав бабушку раньше остальных. Тия Сладкий Дым была сплошь покрыта запекшейся кровью и синяками, и она брела, поникнув в изнеможении головой и волоча одну ногу.

И все же она была жива.

Хуан Карлос двинулся ей навстречу, стуча копьем о землю при каждом шаге, отчего за ним тянулся небольшой пыльный шлейф.

— Наша достопочтенная сестра, — заговорил он, остановившись перед ней. — Мы видим, битва твоя выдалась долгой и тяжелой.

Тия Сладкий Дым подняла голову и кивнула в знак признательности за его слова.

Хуан Карлос вновь стукнул копьем оземь.

— Хей-йя, хей-йя! — произнес он.

А затем внезапно ударил женщину светящимся острием прямо в грудь.

Пела издала отчаянный вопль, и всем Тетушкам пришлось ее удерживать.

Но на землю упала вовсе не ее бабушка, а какая-то жуткая тварь, облаченная в кожу старой женщины. Оборотень. Он корчился и извивался, пытаясь вырвать из себя копье, однако Хуан Карлос удерживал чудовище пригвожденным к земле, пока оно не начало дымиться и наконец не вспыхнуло ярким пламенем. Секундой позже от чудовища осталось только пятно пепла, в центре которого торчало копье.

После той ночи Пела никогда уже не была прежней. Она отвернулась от Тетушек и стала тренироваться с воинами, пытаясь выучиться псовой магии у Марко Маленького Дерева, вождя псовых братцев. Только он не мог обучить девушку этой магии. Хоть Пела обгоняла и побеждала в схватках даже юношей старше себя, ее не оставляла злость. Она обладала целью — но не выдержкой, поскольку все ее действия и поступки питались гневом — гневом, который пылал в ней слишком ярко и горячо. При всей неистовости ей недоставало настойчивости, и потому ей не давалось ни одно упражнение.

Наконец Марко отвел Пелу в сторонку, и они уселись на красной скале, возвышающейся над каньоном. Долгое время никто из них не начинал разговор. Они лишь наблюдали за воронами Желтого каньона, которые суматошно гонялись друг за другом, играя в пятнашки.

— Ты ведь понимаешь, — заговорил наконец Марко, — что Хуан Карлос убил не твою бабушку.

— Это не имеет значения, — ответила Пела, не глядя на вождя. — Я по-прежнему ненавижу его. Но оборотней я ненавижу еще больше. И собираюсь перебить их всех до единого.

— Мы только защищаемся. Мы не нападаем на врага.

— Вы не понимаете, каково это — носить в своей груди такую огромную дыру. Когда буквально все вокруг напоминает о бабушке и моей потере. Мне так больно. Я хочу одного — крушить все подряд.

— Ты не первая, кто теряет любимого человека, — отвечал Марко, — и, увы, не последняя. В какой-то момент жизни всем нам приходится ощутить подобную тяжесть, и никто из нас не в состоянии избавиться от этого ужасного чувства. Говорят, время лечит, но лично я нахожу, что оно только затуманивает боль.

— Тогда какой же смысл? Зачем вообще что-либо любить?

— У любви нет смысла, — пожал плечами Марко. — Она просто случается.

— Тогда я не хочу ее, — замотала головой Пела. — Больше никогда. Так больно!

— Быть может, ты предпочла бы вообще никогда не знать свою бабушку?

Пела не ответила. Взгляд ее был устремлен на горы вдали.

— Пела?

Наконец она покачала головой.

— Гнев и ненависть, что ты испытываешь, больше всего вреда причиняют именно тебе, — проговорил вождь.

— Но как мне избавиться от этих чувств?

— Этого я не знаю. Но я знаю, что в каждом из нас живут два духа, непрерывно сражающиеся меж собой. Они как колибри, бьющиеся за цветок, и мы в таком случае — нектар. Один дух черпает силу в нашем гневе, жадности и себялюбии, другой — в любви, доброте и сострадании. И в конечном итоге мы становимся тем из двух духов, которого сделали сильнее.

Пела задумалась, а затем спросила:

— И как узнать, который из них победил?

— Это очень просто, — улыбнулся Марко. — Всегда побеждает тот, которого ты больше кормишь.

— Ужасная история, — заявила Сэди. — То есть история-то хорошая, но, блин, через какое же дерьмо пришлось пройти Пеле! А ее бедная бабушка!

Эгги энергично закивала:

— Помнишь, что я тебе говорила, когда ты жила у меня? Что сказки помогают нам понять окружающий мир и соседей.

Девушка кивнула.

— Эта сказка для пейзажа, что простирается внутри нас.

— Да, это я поняла, — отозвалась Сэди и вздохнула. — На словах-то все просто получается. Хорошего духа кормить, плохого морить голодом.

— Просто и есть. Но это вовсе не значит, что легко. Порой битва двух этих духов становится тяжелейшим испытанием в жизни.

Девушка снова кивнула.

Эгги взяла ее за руку:

— И помни, что я тебе сказала. Возвращайся, когда разберешься с телесным миром, и я помогу тебе, как смогу.

Когда она отпустила Сэди, та поднялась. Посмотрела на Мэнни, потом снова на старуху на больничной койке. На которую ту уложила именно она, Сэди.

— Почему вы хотите помочь мне после того, что я… После всего?

— Может, я просто кормлю своего хорошего духа, — улыбнулась Эгги.

Сэди кивнула. Ей было не по себе, она чувствовала, что краснеет, но по непонятной причине ее не подмывало немедленно укрыться где-нибудь в одиночестве со своим канцелярским ножиком.

— Ну ладно, — произнесла она. — Надеюсь, вам станет лучше, ну и прочее.

— Спасибо. Ойла, Сэди.

Сэди снова кивнула. Говорить ей было больше нечего. Она прокралась бочком мимо Мэнни.

— Сэди, — окликнул ее вороний братец у самой двери. Девушка обернулась. — Подумай о татуировках вместо того, чтобы резать себя. Те же шрамы на коже, но они будут рассказывать другие истории. Не такие, что ты наносила сама на себя. Лучше.

— Неужто тебя это волнует? — не удержавшись, брякнула Сэди.

— Вообще-то многих волнует.

— Только не тех, кого я знаю.

— Тебе надо завести новых друзей, — произнесла Эгги. — И помнить, какого духа кормить в их обществе.

— Что ж, попробую.

Девушка вышла за дверь и медленно пошла по коридору, провожаемая настороженными взглядами вороньих братцев, охраняющих палату Эгги и лифт.

18. Томас

Когда Рувим высадил Томаса и Стива на подъездной дорожке у дома семьи Кукурузные Глаза, в здании не зажглось ни огонька. Поблагодарив вождя, мужчины молча наблюдали, как тот, развернув квадроцикл, выезжает обратно на шоссе. Когда шум двигателя стал затихать вдали, Стив повернулся к Томасу и протянул руку.

— Загляни ко мне попрощаться перед отъездом из резервации, — сказал он после рукопожатия.

— С чего вы взяли, что я куда-то собираюсь?

Парень разглядел в темноте улыбку Стива.

— А с чего ты взял, что не собираешься? И помни, что я тебе сказал. Мы позаботимся о твоей семье, пока ты будешь бродить по свету, — он хлопнул Томаса по плечу и зашагал в сторону горной тропы, ведущей к его трейлеру.

Парень постоял еще немного и затем побрел по дорожке к крыльцу. Почти у самого дома он услышал хлопанье крыльев. Вглядевшись, Томас различил одну из ворон, которые частенько наведывались к Тетушке. Птица вышагивала туда-сюда по перилам, расправляя и складывая крылья. Парень улыбнулся: своими ужимками ворона напоминала опытного шпрехшталмейстера[40].

Затем он понял, что в кресле Тетушки кто-то сидит.

Только у самых ступенек Томас разглядел, что это Тетушка и есть. Почему-то она до сих пор не легла спать. А рядом с ней в другом кресле сидела Сантана. Парень поднялся на крыльцо, и сестра встала и обняла его.

— С чего такая встреча? — тихо спросил Томас у нее на ухо.

Сантана отстранилась и заглянула ему в глаза.

— Я так беспокоилась. Тетушка сказала, ты умер.

— Вовсе нет, — подала голос старуха. — Я сказала тебе, что он в краю мертвых. Это совсем не одно и то же.

— Ох, блин. Надеюсь, ты не рассказала это маме?

Сантана покачала головой.

— Тетушка заставила меня сварить для нее чай из специальных трав, чтобы она уснула.

— Вот как?

— Честно говоря, другого и не оставалось. Она рвала и метала, что Тетушка отправила тебя к Морагу и остальным. Что-то надо было делать.

Томас мог только догадываться о состоянии матери.

— Удивлен, что чай на нее вообще подействовал, — сказал он со вздохом.

Сестра пожала плечами и снова села на облюбованное место.

— А Ная и Уилл как? — парень тоже устроился в кресле. — Они-то в порядке?

— Спят, — кивнула Сантана и, предупреждая его вопрос, добавила: — Без всякого чая. Я тоже спала, но вдруг ни с того ни с сего проснулась. Вышла, а тут Тетушка разговаривает со своими воронами.

Одна из птиц все так же сидела на перилах, а на старом мескитовом дереве и карнегии во дворе наверняка обосновались и другие. Ворона на крыльце, склонив голову набок, внимательно смотрела на девушку, будто прислушиваясь к разговору.

Томас вздохнул. Кого он обманывает? Она наверняка и прислушивается, и понимает, о чем идет речь.

— Давай рассказывай, где был, — потребовала Сантана.

Томас провел рукой по волосам, взглянул на Тетушку и отозвался:

— Да где только не был.

— Ага, сразу все стало ясно.

И тогда Томас рассказал им все, что произошло с ним с тех самых пор, как он оказался на собрании возле Центра общины. По мере его повествования к первой вороне присоединялись другие, а когда он закончил, внимательными пернатыми слушателями были заняты все перила. Любопытно, что после всех пережитых приключений Томаса все же несколько смущал жадный интерес ворон.

Тетушка невидяще смотрела на начинающее розоветь небо. Глаза ее сверкали, рот сжался в прямую линию. Вороны, уловив ее гнев, тревожно зашевелились и в нестройном хоре защелкали клювами.

— Если эта женщина еще хоть раз сунет свой нос в Расписные земли, — заговорила наконец старуха, — я убью ее.

У Томаса мелькнула мысль, что на его лице наверняка отразилось такое же потрясение, как то, которое заострило черты его сестры.

— Тетушка! — выдохнул он.

Но старуха и не думала отказываться от угрозы:

— Она перешла все границы, поступив так с тобой.

— Слушай, я понимаю, что ты разозлилась. Мне самому она не очень-то по душе. Но как же твои заверения, будто кикими — мирное племя, не ищущее неприятностей на свою голову?

— Разве я говорю, что стану ее искать?

Пару дней назад Томас считал свою Тетушку хрупкой и слабой. Но сейчас, однако, она выглядела готовой схватиться хоть с пумой. И победить.

— Нет, — ответил он. — Просто сейчас ты кажешься гораздо… свирепее, чем я о тебе думал.

— Я не всегда была заточена в тело старухи. Когда-то я могла обогнать и победить в схватке любого псового братца.

— Ты состояла в Воинском союзе?

— Нет. Но кто сказал, что только они могут быть воинами? Когда я была молодой, их способностями обладал каждый. У них призвание, но в наших жилах течет одна кровь. Мы все были сильны.

Томас вспомнил об умершей тете Люси, ныне обитающей в ином мире. Сейчас она молодая, сильная и решительная. Вот, оказывается, какой была Тетушка, когда обе они девушками вместе росли в Расписных землях! Потрясающей — и грозной.

Да уж, с учетом подобных обстоятельств Консуэле Маре точно лучше не соваться в их края. Угрозы тетушки не похожи на шутку.

Небо за горами уже вовсю розовело, и вороны вдруг поднялись с места и с карканьем полетели прочь — все, кроме одной. Может, это была та самая птица, что сидела здесь с самого начала, а может, и нет. Парень понятия не имел.

— Так ты теперь начнешь учиться у Морагу и станешь шаманом? — поинтересовалась Сантана.

— Нет.

— Но…

— Я вовсе не говорю, что никогда не стану. Но за всю свою жизнь я видел только резервацию да Санто-дель-Вадо-Вьехо. Кругом целый мир, о котором я совершенно ничего не знаю.

— Понимаю, — кивнула девушка.

Еще бы она не понимала. Ведь они вдвоем так часто говорили об этом, растянувшись на плоских скалах позади дома и пытаясь представить, что же лежит за простором пустыни, простирающейся внизу. Томас всегда думал, что Сантана покинет резервацию одна, а он останется заботиться о семье. Пускай он и старший, а ей еще год учиться в школе. Братское чувство подсказывало ему, что сестра не должна упускать ни единой возможности, и если ради этого ему придется остаться — что ж, так тому и быть.

Но если Стив не обманывает, если он и вправду готов помочь, тогда почему бы им не отправиться в путешествие вдвоем.

— А ты когда-нибудь уезжала? — спросила Сантана у Тетушки.

— Нет, — покачала головой та. — Это Люси была странницей, моталась по нашему миру да по краям майнаво. А я как ваша мать. Меня никогда не тянуло в дорогу. Понимаете, все, что я когда-либо в жизни желала познать, находится здесь, в Расписных землях.

— Красные скалы, пыль да пустыня, — устало проговорил Томас.

— Именно, — кивнула Тетушка. — Но еще друзья, семья и община.

Ворона на перилах нахохлилась и издала звук сродни хриплому пыхтению.

— Думаю, Хорхе, эти встречаются во всех трех группах, — засмеялась старуха.

— Что он сказал? — поинтересовалась Сантана.

— Спрашивал, куда следует относить любовников.

Сантана склонила голову набок и внимательно посмотрела на Тетушку.

— Потому что… — она вдруг осеклась и скорчила гримаску. — Фу! С птицей?

— Он не был птицей, когда мы…

Девушка торопливо зажала уши руками:

— Излишние сведения!

Тетушка снова рассмеялась.

— Я же не всегда была такой старой. А Хорхе, когда он не в перьевом облачении, и до сих пор весьма привлекательный мужчина.

Ворона защелкала клювом и выпятила грудь.

— Разве что немного тщеславный, — добавила старуха.

Птица каркнула в притворном возмущении и перелетала к своим товарищам на мескитовое дерево.

Мигом посерьезнев, Тетушка повернулась к Томасу и заговорила:

— Где бы ты ни оказался, держись подальше от призрачных дорог. Как в жизни, так и в смерти. Может, Консуэла Мара и не замышляла этого, но она навлекла на тебя проклятье. И проклятье страшное — такое возлагается на оборотней. Утилизаторы пометили тебя как свою собственность; они этого никогда не забудут и не отпустят тебя.

— Да не собираюсь я даже носа показывать возле призрачных дорог, — заверил ее парень.

— Вот и не показывай. — Тетушка поднялась из кресла. — Ойла. Рада, что ты дома. А теперь пора старухе и на покой.

Проходя мимо Томаса, Тетушка взъерошила тому волосы. Сантана вскочила и чмокнула ее в щеку, а затем придержала для нее дверь в дом.

Когда девушка снова уселась в кресло, Томас задумчиво созерцал рассвет.

— Странно все-таки, — заговорил он. — Теперь, когда я вовсе не боюсь Морагу и меня даже тянет учиться у него, другая моя часть жаждет убраться из резервации еще сильнее, чем весь я раньше.

— Может, как раз ничего странного в этом нет, — отозвалась Сантана. — За день ты чего только не повидал, в каких только безумствах не участвовал, но в конечном итоге все это лишь часть твоего заточения здесь, твоего шаманского пути.

Парень кивнул.

— Мне кажется, если я еще немного потяну с отъездом, то уже никогда отсюда не выберусь.

— Да, я тебя полностью понимаю. И при первой же возможности сама уеду — а ведь я люблю все то, что пугает тебя до смерти.

— Дело вовсе не в том, что я чего-то боюсь.

— Знаю, — улыбнулась девушка. — Просто пока у тебя не было возможности увидеть, лучше ли живется во внешнем мире. Или хотя бы разглядеть разницу.

— Как думаешь, вернешься сюда?

— О да, конечно. Разве в конце концов все не приезжают обратно?

— Наверно, большинство.

Правда, сам Томас не был уверен, что войдет в это большинство. Заглянуть на пару дней, погостить? Вполне возможно. Но вернуться насовсем? Сейчас ему такое развитие событий представлялось наименее вероятным.

Вскоре Сантана отправилась спать, а он остался сидеть в одиночестве на крыльце, размышляя о будущем и любуясь рассветом.

Даже вороны улетели в свое гнездовье в Желтом каньоне.

19. Стив

Рувим предлагал довезти меня прямо до каньона Расписное Облако, но я распрощался с ним у дома Томаса, после чего поднялся на горную тропу. Объяснил, мол, мне необходимо подумать, а на прогулке голова у меня работает лучше всего. И то и другое сущая правда, но еще я надеюсь, что здесь, в одиночестве, мне удастся поговорить с Калико.

Отойдя примерно на километр от жилища Томаса, я начинаю выкрикивать ее имя. Призывы мои скатываются с тропы и растворяются в пустыне да кустарнике. Единственный получаемый мною ответ в этот предрассветный час — полнейшая тишина. Я зову подругу еще где-то с километр и затем сдаюсь.

М-да, здорово она на меня разозлилась.

Возвращаться в пустой трейлер — перспектива не из приятных, но снаряжения у меня при себе никакого, а я уже слишком стар, чтобы завалиться спать в дикой местности без спальника. По крайней мере, такими доводами я себя убеждаю топать к трейлеру. Но в глубине души, естественно, надеюсь, что Калико поджидает меня дома. Я выйду из-за трейлера, а она сидит себе за столом и спрашивает как ни в чем ни бывало:

— Ну и где тебя носило?

Но вместо нее у себя в гостях я обнаруживаю Морагу.

Шаман угнездился на столе: потягивая пивко — которым, скорее всего, угостился из моего же холодильника, созерцает каньон. Когда я выхожу из пещерки, он лениво поворачивает голову, хотя наверняка услышал мои шаги много раньше, еще пока я лез вверх по тропе.

Кроме его задницы на столе имеется свеча — она тихонько чадит себе, капая воском в тарелочку. Лужица натекла изрядная, и мне не составляет труда догадаться, что ожидание Морагу несколько затянулось. На горизонте потихоньку разгорается розовая заря, а непроглядная тьма так же неторопливо сдает свои права.

— Ойла, Глотающий Духов, — произносит шаман.

— Не смешно! — огрызаюсь я.

— И впрямь. Чем ты только думал, черт тебя подери?

— Будто я знал, что происходит, и мог поступить как-то иначе!

— Тоже верно. — Он делает пару глотков. — Говорят, мнение Калико о тебе недавно основательно пошатнулось.

Я оставляю его ремарку без ответа и отправляюсь к холодильнику. Вернувшись с тремя бутылками, передаю одну Морагу, другую открываю для себя и, осушив ее наполовину, усаживаюсь рядом с гостем на стол.

— Откуда ты узнал?

— Да кузены трещат с самого утра, — шаман пожимает плечами.

Естественно, это он не о каких-то там своих родственниках, а о майнаво. Несколько дней назад я бы закатил глаза или скривился, а сейчас просто киваю — дескать, да, такие они ребята.

— Им больше делать нечего, кроме как сплетничать о старом отшельнике, который мечтает только о том, чтобы его оставили в покое?

— Ты для них загадка. Самый интересный пятипалый в мире. Чем бы ты ни занимался, хоть один маленький кузен увидит и обязательно расскажет об этом другим.

— Ужасно увлекательные байки! Да до вчерашнего дня я вообще ничего не делал: бродил по пустыне, зависал со своей подружкой, играл на гитаре, ел да спал. Кого это может занимать?

— Ты ведь знаешь, что отличаешься от других белых, верно?

На этот раз я не выдерживаю и закатываю глаза:

— О боже! Сейчас последует офигительное откровение, будто на самом деле я ящерица, кролик или другая тварь!

— Нет, — с улыбкой качает головой Морагу. — Чего нет, того нет. Но есть кое-что другое. Во-первых, ты довольно давно живешь в ином мире, а это сильно меняет человека.

— Принято, хотя я этого и не ощущаю. Но Калико что-то такое говорила.

— А во-вторых — у тебя безупречная репутация. Причем тебя уважают не только индейцы в резервации, но и майнаво в пустыне.

— Да кроме своей подруги, никого больше… — я обрываю себя на полуслове.

Так мог сказать старый я, тот, который на все закрывал глаза. На самом деле, мотаясь по горам, я наверняка познакомился со множеством других майнаво. Черт, может, даже встречал их в городе или в резервации. Я ведь не могу отличить кузенов от людей, пока они не примут звериное обличье.

— Хорошо, жизнь в ином мире и расположение его обитателей. И что дальше?

— Ты готов помочь любому, но никогда ничего не просишь взамен, — отвечает шаман. — И это очень необычно: даже у самых щедрых есть нереализованные желания. И их осуществление является платой за услугу. Это естественно для людей. Как, впрочем, и для майнаво, — он улыбается.

— Ну и что?

— А ты никогда ничего не просишь, и это озадачивает кузенов на протяжении десятков лет. Годами они выжидали, полагая, что когда-нибудь ты проявишь свое истинное лицо, например, раскроется некий хитроумный замысел… Но оказалось, что это и есть твое истинное лицо. До них это дошло наконец.

Мне реально не по себе от болтовни про то, какой я славный парень. Я отхлебываю пива и спрашиваю:

— Так к чему ты клонишь?

Морагу, пропуская мимо ушей мой вопрос, продолжает:

— Ты не обращал внимания, что к тебе часто обращаются случайные люди? Излагают какую-то ситуацию и спрашивают твое мнение. Ты спокойно бродишь по горам и внезапно натыкаешься на какого-нибудь старика: сидит себе на камне дедуля, привет, говорит, никуда не спешишь?

Я неуверенно киваю.

— Просто соседские отношения, поздороваться-поболтать.

— Это ты так воспринимаешь ситуацию. Но в округе ты известен как Арбитр. Все эти случайные люди воспринимают тебя как местного царя Соломона. Ты уладил в Расписных землях гораздо больше споров, чем Тетушка Нора заполнила лотерейных билетов.

— Арбитр, — повторяю я, пробуя на язык непривычное словечко.

— Это ты и есть, — говорит шаман.

Я качаю головой.

— Не по мне, конечно, шапчонка. Но яснее не стало ни на йоту.

— В общем, и Калико, и остальные майнаво сбиты с толку. Они не понимают, почему из всех людей ты — именно ты — защищаешь му…ка, делающего деньги на их крови и разрушении их жилищ.

— Что-что?

Морагу игнорирует мою реакцию и снова продолжает:

— Ты же был в охотничьем домике. Видел, какой он здоровенный, да еще с вертолетной площадкой и всеми этими дорожками. Думаешь, все это дерьмо не отражается на жизни майнаво? Я общался со многими из них после появления Консуэлы Мары. Они действительно уповают на Женщину-Ночь.

— Только она не Женщина-Ночь.

— Да неважно, — отмахивается шаман. — Если она называет себя Женщиной-Ночью и помогает майнаво, как это сделала бы настоящая Женщина-Ночь, то какая разница?

— Ты хочешь сказать, что согласен с ними? Что надо было позволить Консуэле убить Сэмми? Может, нам стоило своими руками сбросить его со скалы?

И пока Морагу переводит дух, чтобы сообщить мне что-то еще в том же духе, я вкратце излагаю ему предсказание Ситалы, делая упор на то, что через несколько лет резервации потребуются навыки Сэмми.

— Это я прекрасно понимаю. — Похоже, шамана ничем не пробьешь. — При той скорости, с какой вырастают дома в городских предместьях, каждому должно быть очевидно, что в ближайшем будущем право водопользования превратится в проблему. И хотя я не сомневаюсь, что Женский совет на переговорах с властями не ударит в грязь лицом, Ситала права: помощь Сэмми нам не помешает. У него есть связи, каких ни у кого другого в резервации отродясь не бывало.

Я чокаюсь с ним бутылкой и улыбаюсь:

— Значит, ты поступил бы так же?

Морагу задумчиво смотрит вдаль и молчит.

— Я не спорю с тобой, — осторожно начинает он и только потом встречается со мной взглядом. — Я просто объясняю, почему Калико считает, что она имела право сказать все, что думает о Сэмми и его ближайшем будущем.

Мне становится грустно, и я вздыхаю:

— Но она же выступала за убийство этого поганца… А от этого стало бы только хуже.

— Думаешь, Калико имеет привычку разрывать на части тех, кто ей не по нраву? Но разве она не имеет права обрушить свой гнев на того, кто погубил ее друзей? Почему ей нельзя было немного выпустить пар?

— Но если пресловутый охотничий домик Сэмми так сказывается на жизни майнаво, что же они запоют, когда на их землях выроют гигантское водохранилище?

Морагу грозит мне пальцем:

— Ты принимаешься возражать, не давая мне закончить! И в точности так вел себя с Калико. Насколько мне известно, единственным майнаво, которого ты соизволил выслушать, была призрачная сестра Консуэлы, Ситала. — Он смолкает, снова предаваясь созерцанию пустыни, затем роняет: — Все-таки странно, что они с Консуэлой смотрят на вещи по-разному.

— Если честно, влетела она в меня по другой причине, а разговор о Сэмми зашел уже потом, — я рассказываю шаману о просьбе Ситалы сделать для нее тело, благодаря которому она обретет свободу от Консуэлы. — Не могу ее в этом винить, — добавляю я. — Ты когда-нибудь всерьез общался с особой, которая выдает себя за Женщину-Ночь?

Морагу задумчиво потирает подбородок:

— Так, поправь меня, если я ошибаюсь. Ты исчезаешь с призрачной женщиной-майнаво по ее прихоти, но, излагая свои проблемы, она заодно высказывается по делу Сэмми. И ты соглашаешься с ней, начхав на мнение остальных, в том числе и своей подруги.

Он внимательно смотрит на меня и продолжает:

— Вы с Калико знакомы и, более того, близки туеву кучу лет. И потому такое твое поведение представляется мне возмутительным. Тебе не приходило в голову, что ей нужна капелька внимания и уважения? Что тебе следовало сначала хотя бы обсудить ситуацию с ней?

— Бля… — говорю я. — Похоже, это я просрал.

Потом чешу репу, вспоминая.

— Знаешь что?.. Я даже не позволил Калико спорить с Консуэлой. Просто встал между ними. Тогда-то Ситала и влетела в меня, — я осушаю бутылку и незамедлительно открываю следующую. — Черт, я пытался единолично принять правильное решение. И теперь вижу, что поступил, как полный му…к.

— Поговори с ней.

— Пытался, но она не отзывается. Я ее не видел с тех пор, как она исчезла в ином мире.

— Ты ведь не станешь спорить, что прямо сейчас тоже находишься в ином мире?

В ответ я вздыхаю:

— Да какое это имеет значение. Все равно я понятия не имею, где ее искать.

— Что ж, не зря в некоторых сказках их называют «невидимым племенем».

Он ставит свою опустевшую бутылку рядом с первой и продолжает:

— Ладно, а теперь поговорим о другом — о теле для призрачной сестры Консуэлы. Уверен, что хочешь с этим связываться?

— Ты считаешь, это плохая идея?

Морагу пожимает плечами:

— Нужна ли миру вторая Консуэла Мара?

— Ситала другая. Совершенно. И ее взгляд на мир иной. Диаметрально противоположный. И потому я считаю несправедливым, что она заточена в своем злом близнеце.

— Пожалуй, мне придется положиться на твое мнение. И когда думаешь заняться?

— Как можно скорее. Она просила сделать фигурку из глины или веток, неважно какого размера. Я ей объяснял, что никогда ничем подобным не занимался. Но Ситала заявила, что значение имеет только мое намерение. Тебе это что-нибудь говорит?

Морагу кивает:

— Магия — она повсюду. Спит внутри нас, наполняет весь мир. Но только несгибаемая воля способна собрать ее энергию и направить этот поток в определенное русло.

— Значит, мне необходимо хорошенько сосредоточиться на цели, ради которой все затевается.

Шаман снова кивает:

— Делу поможет, если ты займешься этим в каком-нибудь священном месте, — закрыв глаза, он, как я понимаю, перебирает в памяти эти самые места, а затем предлагает: — Лучше всего подойдет колесо стихий на участке Эгги. Его красная земля хранит в своей памяти обряды целой тысячи лет.

— Никогда не видел у нее колеса стихий, — признаюсь я.

— Сразу за домом, где Эгги разводит костры.

Я бывал на нескольких ночных сборищах у художницы и понимаю, какое место шаман имеет в виду.

— А разве колеса стихий — это не круги из камней?

— Именно, — соглашается Морагу. — Просто почти вся кладка на участке Эгги ушла в землю.

— Сколько же веков должно было пройти?

— Это очень древнее колесо, его сложили еще до кикими.

Мы умолкаем. Снизу раздается птичье пение, и мы наблюдаем, как восходящее солнце постепенно озаряет каньон.

— Ситала не только предсказывала будущее, — произношу я спустя некоторое время.

Шаман вопросительно смотрит на меня.

— О прошлом она тоже говорила. По крайней мере, сказала, что мне не в чем раскаиваться.

— Похоже, кое-что она действительно соображает, — отзывается Морагу. — Я тебе втолковываю это вот уже много лет.

— Ага, только мне никак не удается избавиться от чувства вины. Я думаю о Салли, о Мартине. И очень часто — о Стиве. Они вечно смотрят на меня с немым укором. Они погибли из-за меня!

— Послушай, но я же видел все своими глазами. Салли совершенно самостоятельно превратился в торчка, а Мартин съехал с катушек. Группу разгромил вовсе не ты.

— Пускай так. Но это была моя группа. Я отвечал за музыку и за ребят. Я должен был приглядывать за ними. А Стив… Только не надо меня убеждать, что он погиб не потому, что мы поменялись местами!

— Однако все произошло именно так. Самолет разбился, понимаешь? Неполадка в моторе, чья-то халатность — и никакой мистики.

— Но…

— Поменяться предложил он. И между прочим, чуть с ума не сошел от радости, когда ты согласился. Никто из нас и подумать не мог, что все так обернется.

— Потому что мы были молоды, глупы и обкурены.

— Это верно. Но действовали мы — и Стив в том числе — по своей воле.

Морагу склоняется, задувает свечу и задирает голову к розовому небу.

— Каждый из нас обладает силой. У кого-то ее больше, у кого-то меньше. И каждая ошибка, на которой мы чему-то учимся, делает нас сильнее. Как и каждая жертва, каждое доброе дело. Именно так мы развиваемся. Наша сила — сумма всего, чем мы были в прошлом и чем являемся в настоящем. Когда ты принимаешь на себя ответственность за решения или действия других, ты тем самым лишаешь их силы. А лишив кого-то силы, ты мешаешь ему двигаться вперед, вынуждаешь топтаться на месте.

Мне начинает это надоедать:

— Ты считаешь, что Стив, где бы он там сейчас ни находился, сейчас топчется на месте, поскольку я испытываю вину за случившееся с ним?

— Нет, я считаю, что это ты топчешься на месте. Когда отнимаешь у кого-то силу, теряешь и часть своей.

— Ой, бля…, — трясу я головой. — Ты вправду веришь в это?

— Неужели даже после всех своих приключений ты не способен признать, что наш мир — нечто большее, чем открывается глазам?

— Как раз это я признаю. Только не верю, что многоплановость нашего мира имеет какое-то отношение ко мне. Когда-то я был Джексоном Коулом, рок-звездой. А теперь я всего лишь его призрак.

— Вы, белые, именуете их призраками, а мы, кикими, считаем духовными наставниками. В этом разница, не находишь?

Понятно, куда он клонит — будто я какой-то там Арбитр для здешних майнаво.

— Я слишком запутался, чтобы служить кому-то наставником. Для всех же только лучше, что я не высовываю носа из пустыни и гор и что события идут своим чередом без моего вмешательства.

— Ты сам-то веришь в это? — Не давая мне вставить и словечко, шаман гнет свою линию: — Без твоего «вмешательства», как ты выразился, Сэмми был бы мертв. И бог весть сколько майнаво переругались бы насмерть. Ну и без тебя Ситала не получит тела. — Морагу качает головой. — Сила, благодаря которой ты мог бы стать тем, кем должен, будет покидать тебя, если ты продолжишь прятаться от мира и пестовать беспричинное чувство вины.

Я не знаю, что на это сказать. Тему терзающей меня вины мы затрагивали несчетное количество раз, но так откровенно Морагу высказывается впервые. Штука в том, что умом я всегда признавал его правоту. Однако принять ее сердцем мне никак не удавалось.

— Есть смирение, — добавляет шаман, — и есть глупость.

Меня так и подмывает продолжить спор. Хочется обескуражить Морагу заявлением, что он заблуждался на мой счет с самого начала. Что… Но только я ужасно устал тащиться по жизни под бременем вины. Не хочу его нести. Больше не хочу. Черт, да никогда и не хотел. Просто когда-то оно обрушилось на меня, и мне до сих пор не удавалось стряхнуть его с плеч.

— Я не знаю, что делать, — наконец произношу я вслух то, в чем ранее не мог признаться даже самому себе. — И не знал с самого начала — со дня смерти Стива.

Морагу всем корпусом поворачивается ко мне, и его сине-зеленые глаза, которые видят меня насквозь, до самой моей сокровенной сути, впиваются в мое лицо. Не имею ни малейшего представления, сколько времени это длится, и не знаю, что ему открывается, но в конце концов он кивает, вероятно, придя к какому-то решению, и говорит:

— Давай-ка слепим тело для воронова духа.

20. Лия

Наутро намерение остаться в пустыне только окрепло и стало более обоснованным. Собственно, Лия проснулась с осознанием, что накануне приняла верное решение. Хотя сны ее полнились тревожными образами — собакоглавыми женщинами и целыми тучами ворон, выстраивающихся в небе в непостижимые слова, наподобие выводимых самолетами дымовых посланий, — и смысл их был совершенно непонятен, у нее не возникло и тени сомнения в правильности сделанного выбора.

Лия села на кровати и увидела, что Мариса уже расположилась за столиком у окна и вовсю работает на ноутбуке. Они обменялись дежурным «Доброе утро», и подруга снова уставилась на экран. Занимавший ее вопрос Мариса задала, только когда Лия вышла из душа, вытирая волосы полотенцем:

— Так что надумала?

— Я остаюсь.

Мариса, ничего не пытаясь уточнить, внимательно посмотрела на подругу, и, видимо, то, что она увидела, убедило ее куда больше утвердительного ответа.

— Ладно, — кивнула она. — У меня в планах завтрак, визит в больницу и путешествие в Лас-Вегас.

— Хорошая компания потребуется?

— Да не помешала бы во всех трех мероприятиях, но придется довольствоваться и двумя.

Двадцать минут спустя они сидели в кабинке закусочной «У Джерри» и, потягивая кофе, ждали появления Дженис с завтраком. «Если оставаться жить в мотеле, — подумала Лия, — забегаловка станет моей новой кухней. Готовить не надо, убирать за собой тоже. Разве плохо?»

— Как думаешь здесь передвигаться? — спросила Мариса.

Лия пожала плечами. Еще одна проблема, требующая разрешения. Наверно, наконец-то настало время научиться водить машину.

— Должен же здесь быть какой-то общественный транспорт, — ответила она и усмехнулась. — Может, возьму напрокат мула.

— Представляю! — рассмеялась Мариса. — Чтобы увидеть это дивное зрелище, я бы и сотни баксов не пожалела.

— Ловлю на слове! На случай, если с деньгами станет совсем туго.

— Без шуток, если тебе понадобится какая-нибудь помощь…

— Не беспокойся, — отмахнулась Лия. — У меня достаточно средств, чтобы продержаться пару месяцев, да еще и платить за квартиру в Ньюфорде. А дальше посмотрю, как пойдут дела.

— Ты храбрая, — проговорила Мариса. — Взять, все бросить — и начать с нуля! Сумасшедшая и отчаянно храбрая.

— Вообще-то ничего такого я в себе не ощущаю, — призналась писательница.

Она хотела развить свою мысль, но тут наконец появилась Дженис с завтраком.

— Слышали про девчонку, которая зарезала Эгги Белую Лошадь? — заговорила официантка, расставляя на столе тарелки. — Вы ведь вчера наведывались в больницу, верно?

Женщины кивнули, и Мариса поинтересовалась:

— Так что насчет девочки?

— По новостям сказали, будто она явилась с повинной, — Дженис покачала головой. — Как можно было ополчиться на такую милую старушку, как Эгги?

— Здесь не все так однозначно, — ответила Мариса. — У девочки ужасная обстановка в семье.

— И что с того? — снова покачала головой официантка. — По мне, так люди просто не хотят отвечать за свои поступки. Куда проще прикрываться либеральными оправданиями.

Лия заметила, как подруга помрачнела и напряглась.

— Так вы республиканка?

— Да мне нет дела до политики и всех этих уродов на трибунах. Пожалуй, только либертарианцам сочувствую. Остальные все врут и жульничают. И не отвечают за свое дерьмо.

— Сэди ответила, — заметила Мариса. — Девочка, которая явилась с повинной.

Дженис умолкла на минуту, а потом кивнула:

— Знаете что? Пожалуй, вы правы.

Тут в соседней кабинке потребовали кофе, и она отправилась к стойке за кофейником.

— Прямо бесит, — заворчала Мариса, когда официантка отошла. — У трудных детей и без того хватает проблем, чтобы еще всякие талдычили, будто их не оправдывает дурное воспитание. Мол, что сделано, то сделано, пускай утрут сопли и начнут новую жизнь.

— Не думаю, что она на самом деле так считает, — заступилась Лия за официантку. — Люди почти всегда говорят о любой проблеме в общем, но в конечном счете задумываются и о частностях.

— Может, и так. Но зачем же сразу допускать худшее?

— Да потому, что если сталкиваешься с чем-то ужасным — в данном случае подросток зарезал старушку, — в голову приходит только самое дурное. Однако стоит немного подумать, и все представляется по-другому.

— Да ну? — Мариса подмигнула подруге. — Тебе следует завести отдельный блог!

Лия улыбнулась и перевела разговор на другую тему, и вскоре они уже вовсю сплетничали о ньюфордских знакомых. Конечно, ей будет ужасно недоставать старых друзей, но это не повод отказываться от собственной жизни!

После завтрака женщины вернулись в мотель и загрузили в багажник машины вещи Марисы.

— Будешь сейчас договариваться насчет сохранения номера? — осведомилась та у подруги.

Лия покачала головой:

— Не похоже, что их одолевают толпы постояльцев. После больницы забросишь меня назад, тогда и улажу вопрос.

Она постояла немного, сделала глубокий вдох, а затем медленно повернулась кругом, осматривая окрестности. День только вступал в свои права, но воздух уже успел основательно прогреться, а из пустыни, что простиралась за мотелем, ветер доносил массу незнакомых запахов. Женщина улыбнулась большущей карнегии на другой стороне стоянки и забралась в автомобиль. В правильности решения даже нечего сомневаться.

К Эгги им удалось попасть без проблем. Как и прошлым вечером на входе — и в фойе, и в коридоре перед палатой Эгги — дежурили черноволосые мускулистые парни с суровыми выразительными лицами. Выглядели они такими мрачными, что Лия даже разволновалась: вдруг не пропустят? Но неподкупные стражи, явно узнав женщин, приветствовали их дружелюбными улыбками и кивками. Больничный же персонал подруг старательно не замечал, что было довольно странно, но зато им не пришлось снова врать о родстве с художницей.

На стуле у кровати раненой, свернувшись в три погибели, спал Мэнни. Но стоило Марисе и Лие войти в палату, он выпрямился и помахал им рукой. Писательница взглянула на Эгги. Старуха уже не казалась такой бледной и, похоже, крепко спала.

— Я возвращаюсь в Лас-Вегас, — зашептала Мариса Мэнни, — и хотела перед отъездом справиться о ее состоянии.

— Прекрасное у меня состояние, — отозвалась вдруг Эгги, не поднимая век. — И было бы еще лучше, если бы со мной не носились, как с инвалидом.

— Не поможет, — улыбнулся Мэнни. — Ты и есть инвалид.

Художница открыла глаза, с шутливым укором посмотрела на парня, а потом улыбнулась гостям:

— Ойла, Мариса, Лия. Значит, возвращаетесь домой?

— Еду только я, — ответила Мариса. — Лия пока остается.

— Продолжать поиски призрака Джексона Коула?

Лия покачала головой:

— Не совсем. Но книгу о призраке и его поисках мне все же придется сделать. И я решила, что лучше заняться этим здесь — смогу что-нибудь уточнить, расспросить, когда не буду сидеть за компьютером. Еще я хочу написать о беглецах, которые пытаются перейти границу через пустыню.

— Вы живете вдали от наших проблем, с чего же вас так заинтересовала судьба мигрантов? — удивилась Эгги.

— Я познакомилась с человеком по имени Эрни. Он живет в мотеле, где мы остановились. У нас два дня назад завязался разговор, и его тема всерьез меня зацепила. Мысли как-то сами собой текли в ту сторону, понимаете…

— Ах, Эрни. Яркая личность.

— Хороший человек, — подхватил Мэнни, — Майнаво его очень уважают, хотя он, скорее всего, об этом даже не догадывается.

Лия подалась вперед, захваченная новым направлением разговора:

— О них я тоже хотела бы узнать, если это возможно. Май… Как вы сказали?

— Майнаво, — отозвалась Эгги. — То есть кузены. Это на языке кикими.

— Какое хорошее слово, — заметила Мариса. — Ощущаешь всех одной семьей.

Лия с воодушевлением кивнула, и Мэнни улыбнулся.

«Странно все-таки, — подумала писательница. — Прошлой ночью парень показался мне ужасно опасным и суровым. Членом, а то и предводителем некой зловещей банды, которая бог весть почему взяла на себя охрану раненой художницы. А сегодня я считаю его старым добрым знакомым».

— Где вы собираетесь жить? — поинтересовалась у нее Эгги.

— В мотеле.

Мэнни и художница переглянулись, да так выразительно, что Лие померещилось: она видит мелькающие обрывки фраз. Однако кто или что является предметом безмолвного разговора, оставалось для нее загадкой, пока Эгги не сказала как бы между делом:

— У меня в доме есть гостевая комната.

— И я стану гораздо спокойнее спать, если буду знать, что Эгги не одна, — добавил Мэнни.

— Не такая уж я и беспомощная старуха, — нахмурилась художница.

— Продолжай в том же духе, и я сделаю так, что тебя еще месяц отсюда не выпишут, — пригрозил Мэнни.

— Видите, что приходится терпеть? — немного театрально воскликнула Эгги, обращая к Лие.

— Так вы серьезно? — спросила та. — Вы не против, чтобы я у вас пожила? Должна вас предупредить, я не умею водить машину.

— Я тоже, — пожала плечами художница. — Но для этого в резервации и растет молодежь — чтобы старуха вроде меня могла добраться, куда ей надо, в любое время.

Мэнни рассмеялся и кивнул:

— Вас подвезет один из псовых братцев Рувима. Я договорюсь.

Теперь настал черед сеанса безмолвной связи Лии и Марисы. Писательница видела, что в глазах подруги отражается ее собственное воодушевление. Она поверить не могла своей удаче. Получить возможность жить в пустыне, сблизиться с Эгги, любоваться на досуге ее картинами!

— Это было бы просто замечательно, — наконец произнесла писательница.

— Эгги собираются выписать сегодня днем, — сообщил Мэнни. — Не могли бы вы поехать туда пораньше — проверить дом, составить список продуктов?

— Конечно, — ответила Лия, но тут же вспомнила о назначенной встрече. — Правда, днем я должна встретиться с Эрни. Мы договорились вчера… Надеюсь, он поможет мне в одном исследовании, которое я хочу провести.

— Я ему все передам, — отозвался Мэнни. — Наверняка он будет только рад заглянуть к Эгги.

— Скажи ему, что он приглашен на ужин, — кивнула художница. — От угощения он еще никогда не отказывался.

Часом позже, распрощавшись с Марисой, Лия забралась в кабину старенького пикапа, за рулем которого сидел паренек по имени Джек Молодое Дерево — племянник Рувима, о котором упоминал Мэнни, и один из его псовых братцев. После всего пережитого писательница ни секунды не сомневалась, что Джек на самом деле способен превращаться в собаку.

Ей очень хотелось расспросить об этом парня. Да что уж там, у писательницы нашлась бы сотня вопросов для каждого, кто бы с ней ни заговорил. Однако стоило им свернуть с шоссе на грунтовку, разговор вести стало невозможно: грузовичок так трясло и мотало на ухабах, что Лия сочла за благо следить, как бы не впечататься в приборную панель подбородком или не треснуться темечком в потолок, и дать водителю сосредоточиться на езде.