Вероломный бог

Глава 2

Я с криком упал на колени. Я был в бешенстве, потому что застрял в этом вонючем городе и не мог прийти на помощь Линасу. Ко мне в панике подбежала парочка юных копейщиков из ополчения Железного порта. И я с ужасом понял, что, принимая видение, открыл свой Дар и магия бесконтрольно вытекает в мир, превратив меня в пылающий маяк в ночи.

Со стороны шамана Скаллгрима появилась сумрачная кошка – извивающаяся темная громадина размером с лошадь прыгнула через дыру во мраке. Значит, они меня нашли. Мне хотелось отвести взгляд, и пришлось сосредоточиться, чтобы ее увидеть. Блестели черные, как обсидиан, когти и клыки, по воздуху плыли черные облачка ее дыхания, зеленые глаза уставились на меня с ненавистью и узнаванием.

Но ужас Линаса был намного сильнее моего…

Он бежит со всей скоростью, которую может развить со своей комплекцией, поскальзывается под проливным дождем на булыжниках мостовой, шлепает по грязным лужам, по гниющим отбросам, и его башмаки покрыты нечистотами из сточных канав. Тяжело дыша, он добредает до перекрестка и останавливается, а потом пятится. Впереди скрючился еще один демон. В голове мелькает воспоминание, как однажды назвал это существо Бродяга: оскольчатая тварь. Линас резко сворачивает вправо, в темный кривой переулок. Единственный шанс на спасение – добраться до открытого пространства Рыбачьей дороги.

От быстрого бега у него горят икры. Он слишком стар и слишком разжирел. Почему нельзя просто встретиться за ужином с Чаррой и Лайлой, выпить вина, как всегда в конце недели? Так нет же, полез шпионить! И все потому, что просто пытается расширить свое дело и обеспечить будущее дочери. Он отгоняет ненужные мысли – нельзя отвлекаться, это смерть. Он спотыкается на кучке мусора и чуть не падает, взмахивает руками и останавливается у самой стены дома, прерывисто дышит и еле стоит на дрожащих ногах.

Но останавливаться нельзя. Он не имеет права. В голове мелькают образы улыбающихся Чарры и Лайлы. Он может потерять слишком многое.

Оттолкнувшись от стены, он заставляет себя двигаться дальше, хотя ноги налились свинцом. Он выиграл для города немного времени, но теперь пора выйти на главную улицу, позвать стражу, бандитов – хоть кого-нибудь. Надо предупредить их, что погибнут тысячи. Его семья тоже умрет.

– Ну, давай… Ты, жирный… осел… – сипит он, сосредоточившись на том, чтобы передвигать ноги, не обращая внимания на струящийся по лицу пот и разъедающую глаза соль. Он вытирает лицо тыльной стороной ладони и моргает, чтобы прояснилось зрение.

Конец переулка перегораживает человек в темной промокшей одежде с капюшоном, затаившийся в самом глубоком сумраке. Линас молит, чтобы это был маг, пришедший на помощь.

– Демоны вернулись! – кричит Линас.

Но когда он пытается пробежать мимо, человек выпрастывает руку и ударяет его по горлу. У Линаса подгибаются ноги.

– Я знаю, – говорит неизвестный.

Линас ударяется спиной о камни мостовой и пытается набрать воздуха, но слишком ослаб. Тени вокруг смыкаются.

– Конечно, я знаю, – говорит незнакомец в капюшоне, вынимая из широкого рукава скальпель. – Ведь я их хозяин.

Я засипел от боли. В крови и мышцах пульсировала магия, а сознание дрожало, видения врезались в голову и отступали, словно судорога. Гори они все огнем!

Десять долгих лет я понятия не имел, кто настолько меня ненавидит или боится, что натравил демонов. Я предполагал, что это имеет отношение к моему участию в смерти бога. Но все эти годы, возможно, я ошибался, потому что узнал сильно обожженную морду сумрачной кошки – ведь именно я много лет назад обрушил на нее и ее спутника пылающий дом. Кошку-демона, которую я назвал Горелой, вызвал шаман Скаллгрима в костяной маске, но ни один необученный Одаренный, полагающийся на магию крови, не смог бы добиться верности целой стаи таких могущественных демонов. Кем бы ни был их настоящий хозяин, он либо из тех диких племен, либо в союзе с ними. Но кто он и почему преследует именно меня?

А теперь, когда демоны меня нашли, уже не было нужды сдерживаться, полагаясь лишь на два других, более слабых вида магии – магии воздуха и манипуляций с человеческим телом. Каждый Дар преобразует поток магии по-разному, наделяя своего обладателя определенным набором способностей, и мой проклятый Дар управлять человеческим разумом был силен, даже если выпустить одну каплю, и становился по-настоящему опасным, когда применяется без ограничений. Это самая древняя и редкая магия, и демоны могли учуять ее за лигу.

В головах двух ополченцев сжался в клубок страх. Если бы они увидели сумрачную кошку, то убежали бы и оставили меня на погибель. Один из них ободряюще положил руку мне на плечо. Я схватил ее, и моя магия устремилась в него, проникая в мысли. При контакте с кожей это всегда легче, а при всей его панике и растерянности приказать ему защищать меня было проще простого. Мужчина повернулся и направил на демона копье. А за ним и второй слегка растерявшийся ополченец.

Предоставив им сдерживать тварь, я помчался к кораблям. Все равно ополченцы почитай что мертвецы, как только их настигнут люди Скаллгрима.

– Я иду, Линас. Держись!

Я попытался дотянуться до него с помощью уз Дара, но…

Линас ощущает теплую влагу в паху – он обмочился.

– Прошу, пожалуйста, не надо, – хрипит он. – Я никому не скажу.

– Уж точно не скажешь, – отвечает незнакомец, и под капюшоном мелькает улыбка. – Мне нужна твоя плоть, магорожденный. Содержащаяся в ней магия мне пригодится.

Он опускается на колени у распростертого Линаса, пригвождая его к холодным камням, и сжимает руку как в железных тисках. Один ловкий удар – и он рассекает ее от запястья до локтя.

Линас вопит, понимая, что вот-вот умрет.

– Боги, помогите!

Человек в капюшоне хмыкает:

– Так называемые боги Сетариса ослеплены и закованы в цепи, Линас. Они слишком поглощены собственной борьбой за выживание, чтобы заметить происходящее здесь. От них ты помощи не дождешься.

Линас знает, что должен во что бы то ни стало отправить весточку через узы Дара. Кто-то мог бы счесть отвратительным, что Линас покорился Бродяге, обладающему более сильным Даром, но это доверие уже тысячекратно окупилось. Где бы ни находился сейчас Бродяга, надо связаться с ним, рассказать об угрозе Сетарису, предупредить, что Лайла и Чарра в опасности. Если он еще жив, то, возможно…

– Я тебя чувствую, Линас! Беги! Выбирайся оттуда. Я иду. Давай…

Слишком поздно.

В надежде вернуть друга домой он собирает всю силу своего зачахшего Дара, наполняется им, пока не чувствует, что вот-вот взорвется. Он представляет Бродягу, когда тот в последний раз вышел из дома Линаса, его циничную улыбку, усталый и затравленный взгляд.

Скальпель делает глубокий порез. На серебристое отражение расколотой луны фонтаном вытекает яркая артериальная кровь.

Линас чувствует, как прибывают силы, готовые излиться через узы Дара, но вместо этого нож поворачивается, и Линас снова кричит.

Человек в капюшоне улыбается шире, в лунном свете блестят белые зубы. Он качает головой:

– Никто не придет тебе на помощь, жалкий отброс Одаренных. Подумать только, когда-то ты собирался стать магом.

Он начинает срезать с Линаса кожу, и скальпель сверкает алым на серебре.

Линас кричит, и ему на лицо капает горячий липкий дождь. Он так хотел бы оказаться дома, с семьей, перед потрескивающими в камине углями, досыта наесться и напиться вина. Он всю жизнь желал всем лишь здоровья и счастья. И подвел их. Он закрывает глаза и молит о смерти, чтобы остановила боль.

– Смерть тоже тебя не спасет, Линас, – говорит незнакомец. – У меня на тебя другие планы.

В памяти всплывают слова Бродяги: «Выбей у сволочи почву из-под ног, врежь ему по яйцам и делай все, что тебе нужно, пока он блюет». Нельзя сдаваться. Линас еще не знает, что делать, но если удастся как-то отвлечь противника, появится один-единственный шанс вернуть Бродягу домой.

Он останавливает взгляд на воображаемом спасителе, стоящем за спиной у человека в капюшоне, и разражается издевательским смехом, раскатывающимся по всему переулку.

Глаза незнакомца округляются.

– Что ты…

И когда человек в капюшоне разворачивается, чтобы посмотреть назад, Линас из последних сил отправляет еще одно послание и надеется, что этого хватит, что хотя бы последняя часть сообщения прорвется сквозь ночь и дойдет до…

Внутри черепа взорвалась боль. Я схватился руками за голову, а из носа хлынула кровь. Как будто в голове что-то лопнуло. О боги, нет! Линас! Линас! Нет ответа. Его постоянное и успокаивающее присутствие где-то в глубине разума, которое не давало мне сойти с ума все десять проклятых лет, начало тускнеть. А потом исчезло.

Я остался в подлинном одиночестве.

Есть там пиромант или нет, я принял решение. Вместо того чтобы взойти на борт ахрамского торгового судна, я пробрался на потрепанную старую каравеллу и рухнул на палубу, пока моряки отдавали якоря и отталкивались от причала длинными шестами. Я плыл домой, и ничто, никто меня не остановит.

Нахлынули подзабытые за десять лет образы, смешавшись с какими-то мыслями Линаса. Запах дыма и крови заполнил ноздри, и на поверхность поднялось одно воспоминание, вызванное видением: захлопывающиеся стальные ворота. Словно паря вне своего тела, я увидел наши полные ужаса лица, когда ублюдок Харальт запер нас с Линасом в катакомбах Костницы. Как он смеялся! И тьма, мучительная тьма…

Подробности видения утекали как вино из лопнувшего бурдюка, оставив после себя лишь спутанный клубок образов и уверенность, что дома я долго не проживу. Что ж, так тому и быть.

Хлопнули паруса, подхватив ветер. Мы выскользнули из порта, оставив двух ополченцев на растерзание когтям и клыкам моих личных демонов. Раздраженная Горелая не торопилась, отрывая им руки и ноги одну за другой, а потом вогнала обсидиановые клыки в горло. Она провожала меня взглядом, и в нем сквозила злоба – я убил ее спутницу.

Когда каравелла вышла в море, мы смотрели на лес мачт и парусов, заполнявших горизонт, – огромный флот кораблей с волчьими носами и эмблемами десятков племен: медведями, волками, драконами и различными рунами. Укрытая бухта Железного порта была самой большой и безопасной на восточном побережье, что делало ее идеальным местом для стоянки флота, а благодаря обилию в городе рудников и кузниц моряки получат любое оружие на выбор.

Никто не приведет флот за восемьсот лиг через море Штормов, чтобы просто поглазеть на окрестности и развлечься набегами – это было вторжение в Каладон. Дикари всегда были многочисленны, но племена раздирала кровная вражда, религиозные войны, а также строгий и в некотором смысле роковой кодекс чести. Должно было произойти нечто очень важное, чтобы кровные враги пришли на край света в готовности сражаться бок о бок на наших берегах. К горлу подступила рвота. Рассказы моряков об украденных детях и человеческих жертвоприношениях оказались не такими уж безумными, как я думал.

И тут до меня дошло: Линас мертв, по-настоящему мертв. А его должны были защитить! Я заключил сделку с кем-то слишком опасным и могущественным, чтобы от нее отказаться; наградой была жизнь моих друзей, а ценой – изгнание. Глубоко в подсознании был похоронен секрет, запертый силами, значительно превосходящими мои собственные, настолько страшный, что даже я не должен его знать. Я знал лишь, что он как-то связан со смертью бога. Каждый раз, когда я пытался его вспомнить, меня охватывали парализующая паника и ужас, но теперь сделка расторгнута, и я должен найти способ восстановить воспоминания.

Подробности самой сделки были разрозненными, большая их часть заперта у меня в голове вместе с той страшной тайной. Я не мог вспомнить, с кем ее заключил, но кое-что знал: это был единственный способ обеспечить безопасность Линаса и Чарры, а также их дочери Лайлы. Они совершили какую-то смертельную ошибку, и Чарра серьезно заболела. Мне обещали, что ошибка будет исправлена, Чарра исцелится, а все трое будут ограждены от беды, если я выполню задание, а затем покину Сетарис, обо всем забыв. Кем бы он ни был, он нарушил уговор. И это нельзя простить. Я обхватил голову руками, в горле встал комок, на глазах выступили слезы. Горе длилось недолго. Оно утонуло в потоке гнева. Я спалю человека в капюшоне за то, что он сделал. И любой ценой уберегу Чарру и Лайлу.

Настало время возвращаться домой, в город, который меня боялся и презирал. Настало время убивать, и мне было все равно, кого надо убить и насколько могущественными они себя считают. Линас всегда был моей совестью, призывая использовать силу с умом и толком, но теперь мой друг погиб, и я мог отбросить его призывы. Я разорву его убийцу на куски, а потом разберусь со скаллгримцами, считающими, будто могут безнаказанно меня преследовать.

Сделке конец, и я сорвался с цепи.