Верховный Главнокомандующий [с иллюстрациями]

Глава 16. «Ирония судьбы», или как говорится: «С лёгким паром, Ваше Величество!»

Одним прекрасным днём, пролетая по улицам славного города Могилева на верном «Фюрермобиле», мельком заметил, молодую женщину — пешком идущую по пыльной могилевской улице, с характерного очертания футляром пишущей машинки в руках…

Смешно говорить, но с этим офисным девайсом у меня в «хозяйстве» прямо беда! Конечно, Имперский Канцлер обещал подсуетиться, но пока — «воз и, ныне там», а пишущая машинка — одна на все мои расплодившиеся «органы власти». Дело доходило до скандала, пока я не составил «скользящий» график и «Ундервуд» по очереди переезжал из Имперской Канцелярии в Генеральный Секретариат и обратно.

К великому сожалению, его «машинист» таким же железным «здоровьем» не обладал и, вскоре «забастовал» — несмотря на хорошо оплачиваемые сверхурочные. Поэтому, моим секретарям порой приходилось самим печатать… А, этому в своих кадетских училищах, они научены не были и, печатали одним пальцем: как какой-нибудь наш постсоветский «пенс» — поздно получивший доступ к «Инету» и, «под занавес» косящий под охрененного «тролля» в социальных сетях.

Иногда приходилось самому — плюнув на всякую конспирацию, распечатывать документы, удивляя сотрудников скоростью печатания: — я то с компом сравнительно рано подружился… Лет двадцать, практически жил в Интернете и, «тролляка» — ещё тот был! Правда, печатал порою с ошибками: пока привык к этой воистину «стимпанковской» металлической хреновине, да ещё эти долбанные «яти» с «ерами» и, несколько другое расположение знаков на клавиатуре.

Буквы «Ц» и «Э» располагались в самом верхнем «цифровом» ряду справа, в верхнем буквенном ряду на том месте — где «у нас» буква «Ц», размещалось «І», а в среднем ряду — между клавишами «В» и «А», располагалась «Ъ»… Это из-за того, что тогда эта буква использовалась довольно часто — в конце всех слов, заканчивающихся на согласную.

Блин, надо срочно провести реформу русского алфавита и выкинуть из него этот средневековый отстой!

Поэтому, я крикнул Кегрессу:

— Стой, тормози! Сдай назад, Адольф — видишь эту девушку?

Чуть ли не на ходу выскочив, я подбежал, взглянул в лицо и… Онемел!

ВОТ, ЭТО ДА!!!

На меня смотрела моя мечта — секс-символ моего детства, юности, и… Всю «ту» жизнь я искал, да так и не нашёл её — мою Барбару Брыльску из «Иронии судьбы»! Правда, очень-очень молодая — лет двадцати — двадцати двух…

Мы стояли, молчали и одинаково изумлённо смотрели друг на друга. Хотя думаю — внешне я гораздо невозмутимее, чем она выглядел — с возрастом неизбежно учишься хорошо скрывать свои мысли и чувства за маской безразличия. Надо полагать, она была изумлена не меньше — но само-собой не тем, что я напомнил ей Андрея Мягкова или Ипполита Георгиевича… Судя по всему, она мучительно, но не могла вспомнить, где она могла видеть, это — так хорошо знакомое лицо.

Как бы там не было, но она пришла в себя и представилась первой — хотя, это было и вопреки местной традиции знакомстве мужчины и женщины:

— Родомила Вуйцик, пан офицер…

— Очень приятно — царь…, — непроизвольно выскочило.

Девушка вздрогнула и, снова изумлённо уставилась на меня непонимающим взглядом.

Я взял её ручку в белой, хотя и слегка запылённой перчаточке, очень бережно поднёс к губам и, еле коснувшись поцеловал — получив при этом разряд статистического электричества, вполне достаточного — чтоб осветить Лос-Вегас! Последнее утверждение, возможно спорное — но ведь во все времена, всем влюблённым было свойственно преувеличивать свои ощущения! А я был влюблён!

«Я ЛЮБЛЮ ЕЁ!!!», — хотелось мне петь и кричать и, танцевать при этом.

— Извините…?

Однако, надо спуститься с Небес на Землю — хотя и, очень сильно не хочется. Сердце продолжало бешено колотиться а, устами всё ещё владела робость — как на первом свидании, но внешне — я отрешённо и довольно холодно, сказал:

— Хм, гкхм… Меня зовут Николай Александрович, пани Родомила. Ради Бога простите за мою бесцеремонность, но позвольте спросить: не испытываете ли Вы какие-то затруднения — какие я бы мог Вам помочь решить?

Девочка моя, видать ещё не знала убойной силы своей красоты — поэтому, слишком как-то по-простецки сказала на довольно приличном русском:

— Я беженка из Варшавы, господин офицер, только что прибыла поездом из Вильно и хотела бы снять гостиничный номер… Если недорого…

— Боюсь, «недорого» не получится, пани. Хотя в Могилеве и, порядка сорока гостиниц — но в связи с переездом в этот город Ставки Верховного Главнокомандования, цены на номера очень сильно взлетели…

Сердце Моё опустила очаровательную головку и, по щекам её потекли горькие слёзки:

— Тогда, я… Я… Я… Я только на работу устроюсь, сразу же…

— Почему Вы одна, пани Родомила? Где ваша семья?

— Маму я потеряла при эвакуации — ещё до Вильно, а мой папа… Мой папа, умер задолго до войны…

— Почему же, вы с вашей мамой эвакуировались из Варшавы? Германцы — культурная, европейская нация и вам ничего не угрожало… Мало того, мне доподлинно известно — что многие поляки с радостью встретили германскую оккупацию, принёсшую им «освобождение» от российской…

Пани Родомила, горько усмехнувшись, отрицательно замотала головой:

— Мой отец был крупным российским чиновником — за это его в седьмом году убили боевики Юзефа[148]. Когда стало ясно, что русская армия оставит Варшаву, наши соседи — все как один, вдруг сделались такими злыми! Шипели из-за каждого угла… Всякие гадости говорили, обзывались нехорошими словами… Мы с мамой терпели, только улыбались в ответ — но когда наши солдаты уходили из Варшавы, нам стали угрожать: «Не долго вам осталось жить, собачья кровь»! Мы очень сильно испугались и, схватив первое попавшееся в руки, побежали на вокзал…

Понятно: соседи на барахлишко или жилплощадь семьи российского чиновника позарились. Обычная история — испортил жилищно-денежный вопрос варшавян!

— Вы упомянули, что ищите работу… Умеете ли работать ни пишущей машинке, пани?

— Да, пан офицер! — из-под широко раскрывшихся длинных-предлинных ресниц, напоминающих крылья волшебницы-феи, выпорхнула вспыхнувшая надежда, — я очень хорошо умею печатать на пишущей машинке!

— Тогда я приглашаю Вас к себе на работу в качестве секретарши-машинистки… Каков будет ваш ответ, пани?

— Я… Я… Я, право не знаю…

— Значит, так и запишем — Вы согласны. Я правильно Вас понял, пани Родомила?

Лёгкий, еле заметный кивок прелестнейшей головкой!

Как бы там не было, но я должен ей помочь — хоть немного компенсирую вред, причинённый моим Реципиентом. На футляре, которую пани при разговоре поставила на землю, имелась надпись «Remington». Взявшись за него, я спросил:

— Ещё какие-нибудь вещи имеются, пани?

— Нет, пан офицер… Только то, что на мне — остальное украли на вокзале в Вильно…

— Да, там могут.

Закинув довольно тяжёлый и громоздкий футляр на заднее сиденье, я повелительным тоном спросил у лиц меня сопровождающих:

— Кто-нибудь из господ желает прогуляться пешком?

Соскочили сразу двое — Дворцовый комендант генерал-лейтенант Воейков и, не так давно вернувшийся из служебной командировки, генерал-майор Александр Иванович Спиридович — начальник Особого Отряда Императорской дворцовой охраны. Хорошо ещё, что сам Кегресс не выскочил — этой штукой я ещё управлять не пробовал и, если честно — не испытываю не малейшего желания!

А управление этим автомобилем, было сказочно сложным. Не три педали на полу — как я привык, а целых девять: по две для левого и правого тормозов, стояночный или «горный тормоз», педаль газа — здесь называемая «акселератором», усиленная подача масла в двигатель и пневматический сигнал. Кроме этого, многочисленные рычаги — пускового устройства, пневмодомкрата, подкачки шин…

Недаром, «местных» шоферов сравнивали с инженерами! Мне и, в голову пока не приходило подменить Кегресса за рулём.

Так… Так, куда её? Ну не в кино же даму приглашать!

— Пани, должно быть сильно голодна?

Конечно, можно было накормить её в вагоне-ресторане, но… Седина в бороду — бес в мошонку!

— Не знаю, приличествует ли…

— Ну, тогда в ближайшую ресторацию, Адольф!

Блин, чувствовал себя как Киса Воробьянинов — запавший на отощавшую на «овощных» котлетах студенточку из общежития имени монаха Бертольда Шварца… Довольно идиотское «чувство» — должен признаться, но ничего с собой поделать не мог!

Комендант, действительно — почапал куда-то на своих двоих, а Спиридович — выгнав из автомобиля сопровождения подчинённого ему жандарма из Конвойного эскадрона, отправился следом за нами.

На ходу, чтоб не молчать, я рассказывал пане об достопримечательностях Могилева, с которыми уже успел достаточно хорошо познакомиться:

— Не смотрите на столь убогий внешний вид, пани! Могилев — достаточно современный город — в нём уже есть электричество, телеграф, телефон, водопровод и даже трамвай на конной тяге…

— А это — разбитый на месте старых городских укреплений Муравьёвский сквер, названый так — в честь губернатора конца прошлого века.

— Позвольте… Да никак, это театр?!

— Да, это театр, пани. В городе ещё и синематограф есть — под названием «Чары»…

— «Чары»?! …Что это за здание, Николай Александрович? Какая прелесть!

— Это, мы заехали в так называемый район «Школотица», населённом местными евреями… Обратите внимание, пани Родомила: это высшее еврейское учебное заведение — «Ешибот»! А эту синагогу в приснопамятном 1645-ом году — на праздник Рошга-Шана, разгромил достославный бургомистр Ребрович со товарищи…

— Ой, как интересно Вы рассказываете, Николай Александрович!

Видать, мой шофёр Кегресс подслушивал или неправильно меня понял, но привёз он нас как раз к «Чаре». Только хотел ругнуться, как заметил напротив двухэтажное здание под большущей вывеской «Дом Граната», на первом этаже которой кроме ювелирного магазина Моисеевой и магазина дамского платья Кагана, мною была замечена какая-то забегаловка. Возникли кое-какие сомнения:

— Сами то Вы, здесь бывали, Адольф?

— Не извольте беспокоиться, Ваше Величество, — отчаянно грассируя, заверил тот, — отличная французская кухня: здесь и, наш посланник — мсье женераль Жанен, частенько бывает.

Так вот, где у него происходят конспиративные встречи со своим резидентом! Совсем, русского царя — за дурачка считает, раз привёз сюда.

Я пошарил по карманам: разум у этого тела другой, а привычки остались теми же — у царя ни гроша за душой!

— Рассчитаетесь за нас, Адольф? Как только разбогатею, тотчас верну — честное императорское.

«С германских репараций, блин»!

…ЧТО, ЧТО?!

Кажется, только что, в мою голову пришла хорошая идея…

Наш «роман», сразу же пошёл как-то не так, как мне хотелось бы: моя любимая так жадно ела, что отвлекать её от этого занятия любовным трёпом, было как-то совестно… После французской кухни, пани Родомила Вуйцик покраснев, отпросилась «попудрить носик» и я её довольно долго ждал. Затем, вернувшуюся за стол, мою забавницу начало конкретно «плющить»! Человек был явно на пределе своих сил — видать, довелось ей хлебнуть лиха…

Ну, что ж поделать? Всякие там «пуси-муси», придётся отложить до более благоприятного момента.

К Царскому поезду, привёз её уже спящую.

Вагоны «поезда-дублёра», когда стало ясно — что я буду постоянно обитать и царствовать здесь на полустанке — а не в резиденции могилёвского губернатора, как сперва предполагалось, с мой же подачи начали потихоньку «обживать» — превращая их в спальные… Вот здесь я и, поселю мою радость. Не проживать же ей, моей прелестнице, в гостинице — в городе, как консервная банка килькой, набитой лощёнными штабными офицерами?! И, не ездить же моей лапушке, на работу каждый день из города на извозчике — как какой-то простой купчихе?

Когда приехали и я очень осторожно растолкал Родомилу и она удивлённо спросила, оглядывая обстановку:

— Извините, Николай Александрович… Совсем забыла спросить: кто Вы? У кого я буду работать?

— У Хозяина Земли Русской, пани Родомила.

Она, внимательно пригляделась в моё лицо и вдруг воскликнула в благоговейном ужасе:

— ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО!!!

Вот так мы и, познакомились с моей милой лапушкой…

Три дня, пока пани Родомила обживалась и обвыкалась, пока знакомилась со своими должностными обязанностями и, получив аванс, ездила с Кегрессом на любезно предоставленном ей автомобиле по магазинам — восстанавливая утраченный положенный всякой приличной девушке минимальный гардероб, я к ней практически не подходил.

Только работал с бумагами, встречался с людьми и мечтал, как приглашу её в уже более-менее приличный ресторан, театр, синематограф… Как мы будем с моей Единственной кататься на «Фюрермобиле» по окрестностями Могилева, на лодке по Днепру, гулять по этому чудесному сосновому бору… Я научу её стрелять из нагана с двух рук, ловить рыбу на земляного червяка или опарыша и, как мы будем — сидя с удочками на высоком днепровском берегу, целоваться при восходе и закате Солнца и…

Хм, гкхм… Так далеко в своих мечтах, я «заходить» ещё не смел!

Я стал чрезвычайно рассеян, отвечать нас вопросы порою невпопад и улыбаться в тех местах разговора — где надо быть серьёзным и, даже злым… Лейб-медик Фёдоров, уже стал было с тревогою на меня поглядывать.

Как вдруг!

Решив, что пришла пора, что настал момент серьёзно поговорить и пригласить панну Родомилу куда-нибудь поужинать вечерком — давая намёк на моё желание начать с ней серьёзный «роман», я приосанившись, зашёл в оборудованный специально для неё крохотный рабочий купе-кабинетик в вагоне Генерального Секретариата и, замер на пороге, как соляной столб — в который превратилась враз окаменевшая жена Лота, оглянувшаяся на Содом и Гоморру…

Моя Богиня весело щебетала с моим личным секретарём Сергеем Михайловичем Крупининим.

Нет, нет, нет!

Никаких «ути-пути»! Чисто профессиональный разговор — про делопроизводство, оформление документов и всём таком прочем…

Но, КАК(!!!) они при этом разговаривали! КАК(!!!) они смотрели друг на друга, не замечая ничего вокруг, даже — моего появления! И, я всё враз понял: я здесь — ЛИШНИЙ!!!

«Дурак, дурак, дурак! — со злостью повторял я про себя, потихоньку выйдя обратно на перрон, — старый дурак! Педофил позорный! ДОЛБО…Б(!!!) конченный!»

Заперся у себя, объявив чтоб не беспокоили и попробовал отвлечься работой… Но, ничего не получалось — всё из рук валилось. Просидел целый час с объятой ладонями головой…

Что делать?

Конечно, если я захочу — он её мне уступит и, она… И, она мне отдастся. Но… Разве, я ЭТОГО(!!!) хочу?! Я ж, её так сильно люблю, мою Ненаглядную… Я ж, её так долго искал, мою Единственную…

Что делать?

«— Что ТЫ(!!!) сделал из-за любви к женщине?

— Я отказался от неё…», — пришло откуда-то из глубины сознания.

— ЕСАУЛ!!! — заорал я, выскочив из вагона.

— Слушаю, Ваше Величество! — он, как будто под окном стоял.

— Пулемёт на стрельбище! И, проследите, чтоб в округе ста вёрст ни одной живой души не было — сегодня я желаю стрелять совершенно один.

Начальник Конвоя озадаченно сморщил свой горбатый шнобель…

— Что в народе про меня и пани Родомилу Вуйцик говорят?

Наутро я спросил у Алексея Николаевича, бреющего меня и «поправляющего» наш с ним патентный полубокс — за который, мы с ним уже получили по первые сто рублей от его могилевских коллег.

Как я и, предвидел — эта стрижка, становится популярной: многие офицеры Свиты — первым делом из моего «ближнего круга» уже щеголяли «Имперским полубоксом» и небольшими аккуратненькими усиками под носом «а-ля Николай Второй Кровавый». Первым, приобрёл себе новый облик Мордвинов, за ним оба моих секретаря и даже комендант Воейнков. В городе и в Штабе стали уже частенько попадаться офицеры — из тех, кто помоложе с таким новым обликом. Как мне доложил на днях Алексей Николаевич, его «жидок» уже выехав в обе столицы — оформлять «привилегию» там.

— «Народ», теряется в догадках, Ваше Величество! Сперва шептались, что у Вас с ней «амур», а потом видят…

По интонации, было сильно заметно, что он и сам сгорает от любопытства.

— У меня «амур» только с моей законной супругой — Императрицей Александрой Фёдоровной, — несколько равнодушно, прервал я поток его словесности, — к пани Родомиле же, я испытываю чисто отеческие чувства — она напомнила мне одну из моих дочерей… Понятно?

— Это, какую же из них? — в полном недоумении, парикмахер перестал меня брить, — ни одна из…

— Ту, которая ещё не родилась! Не тупи, компаньон — без тебя тошно.

После этого, при рабочих контактах с Родомилой я, нет-нет — да и называл её «доченькой» и, возникшие было грязноватые сплетни про нас, тот час же исчезли — как жирные пятна на фарфоровой посуде от действия «Fairy Oxi».