Верховный Главнокомандующий [с иллюстрациями]

Глава 17. Вторая древнейшая профессия

Мне, как «выходцу» из двадцать первого века, как свидетелю того — каким макаром был развален СССР, как прочитавшему сотни статей и десятки книг после выхода на заслуженный отдых и, просмотревшего не меньшее количество фильмов — роль средств массовой информации была ясна как Божий день.

Поэтому, одной из первых задач данных генералу Спиридовичу а через него — всем правоохранительным органам Империи, был таким: собрать, обобщить и проанализировать всю имеющуюся информацию по всем печатным СМИ — других, слава Богу, пока не имеется!

— Через месяц, господин генерал, я хочу знать максимально много: кому принадлежит газета или журнал, из каких средств финансируется, привычки хозяина, редактора, корректора, журналистов… Короче, про всех — вплоть до последней уборщицы в редакции! Если, есть какой компромат (а он обязательно должен быть — мы все человеки!) — подать сюда. Задача ясна? Тогда выполнять!

Ну, а пока — буду делать, что могу.

— Господин Генеральный Секретарь, — подтягиваю как-то Мордвинова, — что-то, прощёлкал я один момент… Имеется ли при Ставке представители прессы?

— Конечно, имеются, Ваше Величество!

— Организуйте-ка мне «приватную» беседу с наиболее «борзым» писакой…

— Вы сказали «приватную»?!

— Ну, да! Чтоб поменьше народу знало, видело и слышало… И, особенно — собратьев этого «борзописца».

Через пару дней, самым поздним вечерком, мне — прямо «к крыльцу» на закрытом автомобиле доставили… Кто б, мог подумать — самого Лемке Михаила Константиновича[149], чьи мемуары мне доводилось — вот буквально «недавно» читать! Или, правильнее будет сказать «доведётся»? Ведь, до этого события, ещё век с небольшим?

ХАХАХА!!!

На самом деле, я это специально спланировал — знал, что Лемке только-только прибыл в Могилев и, если бы Мордвинов привёз бы мне другого — я бы попросил его «переиграть».

Биография его, мне была хорошо знакома, со слов же самого «первоисточника»: господин Лемке был историком, писателем и журналистом, одно время яшкался с революционерами, но затем с ними завязал вглухую. С началом войны он пошёл добровольцем в армию и, в звании штабс-капитана, служил командиром роты в ополченческой дружине… Так называли вспомогательные части из нестроевых солдат, вооружённых «берданками» и несущие охранно-вспомогательные функции в тылу. После возникновения проблем со здоровьем, его направили в Ставку при Штабе Верховного Главнокомандования, для работы с прессой — где его и выловил Мордвинов.

Конечно, Михаил Константинович был донельзя удивлён этой встречей… Но, молодец! Не подал даже виду.

Первая часть нашей встречи, прошла хотя и в слегка напряжённой — но вполне дружеской обстановке. Пили чай, закусывали всякими вкусностями, беседовали о разных пустяках — прощупывая друг друга.

— Вот, Вы служили, значит в «ополченческой дружине, — спрашиваю, когда он внутренне «оттаял», — какое отношение у ваших солдат к войне, Михаил Константинович?

— Да какое там, «отношение к войне» может быть — коль они и, солдатами то, себя не считают?! В принципе, мне всё это уже известно — с его же слов. Но не подаю вида и притворно удивляюсь:

— Вот, как?! А кем тогда они себя считают?

— До войны, нижние чины — переводимые по возрасту или состоянию здоровья из запаса в ополчение, считали себя практически отставниками и никто из начальства не удосужился объяснить им обратное. Теперь, они удивлены и даже возмущены своим призывом… Мол, служить должны молодые, а старики дома сидеть — семьи кормить.

Интересен, хрен с горчицей…

— Какие же они «старики»? — удивляюсь, — даже в дружины, не призывали ещё мужиков старше 42-ух лет!

— В народном понимании, Государь: если обременён семьёй и хозяйством — значит, уже «старик»! Молодёжь, это — ещё неженатые беззаботные «шалопаи», до двадцати-двадцати пяти лет.

Очень интересная инфа! Пожалуй, действительно — таких в армию призывать смысла нет. Страх оставить семью без кормильца, по любому перевесит чувство солдатского долга в войне — ведущийся неизвестно за что. Так, зачем поставлять Кайзеру дармовую рабсилу — в виде русских пленных?!

Ну, а где тогда солдат на войну брать — «молодых шалопаев», вместо «стариков»? Может, призывной возраст понизить? Не с 21-го года забирать в армию, как сейчас — а с 19-ти лет?

Надо хорошенько подумать…

Так… Идём дальше:

— Говорят, Вы одно время числились в эсерах, Михаил Константинович? — как бы шутейно спрашиваю.

— Был такой грех, Ваше Величество, — так же шутейно отвечает, — даже, печатался в журнале социально-революционной партии «Былое».

— Понимаю… Читал где-то, у какого-то английского писателя — не помню, у какого именно: «Кто в юности не был радикалом — у того нет сердца. Кто под старость не стал консерватором — у того нет ума».

— Очень мудрые слова! Разрешите, Государь, я их позаимствую и процитирую при случае?

— «Заимствуйте», чего уж там — всё равно, эти слова не мои…, — не своё не жалко, — к сожалению, наша российская интеллигенция западные «мудрости» редко заимствует — чаще, наоборот. Глупости!

— Может всё от того, — отрешился тот от спокойного равнодушия, — что наше правительство, что-то не так делает?

Кажется, «повело»… Сейчас выждать когда хорошенько «заглотит» и аккуратно «подсечь»!

— Конечно же, под общим термином «наше правительство» Вы подразумеваете лично меня, Михаил Константинович?

— Ваше…

Расставляю все точки над «ё»:

— Я сам напросился на эту беседу, господин Лемке — поэтому, ни на одно ваше слово обижаться не в праве… Сегодня мы с Вами просто побеседуем, идёт? И, если друг друга не поймём, то разойдёмся как в пустыне караваны с верблюдами — без каких-либо последствий для обоих…

— Хахаха! — смеётся, — хорошо, Ваше Величество! На какую тему будет «беседа»?

Глубоко задумываюсь, типа, потом отвечаю:

— Сегодня мы с Вами поговорим про… Про царя!

— Про Вас?!

Отрицающе, отчаянно машу руками — как Киса Воробьянинов, позирующий Остапу Бендеру для его бессмертного шедевра «Сеятель»:

— Нет, нет и ещё раз — нет! Не про меня! Я всего лишь — Романов Николай Александрович, простой человек, такой же — как и любой из сотен миллионов живущих на Земле. Пощупайте меня: я такой же мягкий и тёплый — как Вы… Если меня сильно ударить я, быть может — закричу от боли, а если меня поранить — с меня потечёт не голубая, а самая обычная красная человеческая кровь…

— Что же такое, тогда «царь»? — Лемке был поражён такой постановкой вопроса, но пока не подавал виду.

— Что такое «Царь», спрашиваете?

Я встал и широко развёл руки, как будто пытаясь объять необъятное:

— Вы только представьте, Михаил Константинович, какие мы все разные! Кто-нибудь из господ революционеров — родом из интеллигенции, хоть раз об этом задумался?! Рабочий, надрывающийся в холодном, узком забое добывая нам уголь — чтоб нам всем было тепло… Крестьянин, карябающий древней сохой истощённый ещё дедами и прадедами подзолистый суглинок и поливающий его солёным потом — чтоб нас накормить… Солдат, путаясь в собственных кишках, медленно и мучительно умирающий в грязном, вонючем окопе…

Вижу — «проникается» и, продолжаю — со всем пылом-жаром:

— Извиняюсь за натурализм: солдат — защищающий нас в худой шинели, стоптанных сапогах, с пустым желудком и последней обоймой в винтовке…

— Вам бы романы писать, Ваше Величество! — восхищается мой собеседник.

— Спасибо! Как-нибудь обязательно попробую… Но, я с вашего разрешения продолжу: с другой стороны — интендант ворующий у этого солдата сухари, помещик — «проедающий» солёный от пота хлеб крестьянина по парижским кабакам с «мамзелями», фабрикант — с помощью «экономических рычагов», принуждающий дочь рабочего идти на панель — чтоб заработать на тот же кусок солёного крестьянского хлеба… Что же нас всех — таких разных, объединяет?

— Государство, религия, общая история…

— Эээ, полноте! — пренебрежительно отмахиваюсь, — восемьдесят пять процентов русских и слов то, таких не знают! Ибо, оба понятия испокон веков у них были спроецированы в одно: ЦАРЬ!!! А всё остальное прилагается к этому понятию.

— Пожалуй, Вы правы…, — согласно закивал головой Лемке.

— А, что такое в народном понятии, «царь»? Царь, это «божество» надличностное — он стоит над партиями, над классами и личными амбициями каждого! Царь, не ищет личных выгод для себя и, не может ошибаться априори — ибо, он не человек! Он любит всех своих подданных и они любят его — так как Царь является источником их благосостояния и гарантом защиты.

— Однако, всех сделать счастливыми Царь не может — ресурсы государства ограниченны, а потребности людей — нет! Народ это хорошо понимает — но его утешает уверенность, что Царь знает все их горести и потребности и, делает всё, что в его силах, чтоб им помочь. Ведь, самым величайшим утешением в самых трудных испытаниях, для любого человека является уверенность что кто-то — самый мудрейший и могущественный, думает и заботится о нём! Отсюда проистекает сила Православия и русского Самодержавия, господин Лемке…

— Вполне с Вами согласен!

— Но, чтоб о ком-то заботиться, надо знать его нужды: Царю необходимо знать думы и чаяния своего народа. От кого он может получить такие знания? Непосредственно от народа?! А как он может удовлетворить эти самые — народные чаяния? Неужели сам — своими собственными руками?!

— …Нет и, ещё раз нет! С огромной страной, протянувшейся от Камчатки до Варшавы, самому Царю не справиться — в каждый медвежий уголок не заглянуть! Поэтому, между ним и народом стоят две враждующие меж собой касты — по идее выполняющие эти функции: бюрократия и интеллигенция… И, всё было бы просто сказочно хорошо — но вот беда: в суровой реальности, интересы каждой из этих каст не всегда совпадают — как с чаяниями народа, так и с замыслами Царя…

— Каждая из этих каст, тянет общее «одеяло» на себя: бюрократия кровно заинтересована держать царя в неведении — чтоб скрыть свои злоупотребления при распределении народного «пирога». Интеллигенция же, считающая себя «пупом Русской Земли» и «совестью нации» — которой (по её же мнению) достаются крохи после чиновников, мечтает занять это место — но понимает, что без «великих потрясений» и свержения существующего порядка, у неё это не получится.

— Интеллигенция, чтоб выполнить свою задачу и дорваться до власти, в своих газетных статьях, «научных» трудах, уличных памфлетах — где они, так или иначе внушают народу мысль о том, что Царь их не любит, интеллигенты без устали извращает и разрушают отношения между народом и Царём — перекладывая на последнего все ошибки, проступки и даже преступления, совершённые бюрократией!

Я встал, походил по кабинету, сам раздумывая и давая подумать своему гостю, затем снова:

— Наши интеллигенты, хоть и считают себя «интеллектуалами», очень не любят читать классическую русскую литературу и имеют донельзя короткую память… Они, раскачивая лодку в которой плывут и сверля её и, без того трухлявые борта, не ведают слова великого Пушкина: «Не дай Бог увидеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный!» Они очень быстро забыли про ужасы творившиеся в революцию пятого года… Да! Зверства были с обеих сторон — в междоусобной войне нет правых, только одни виноватые. Со стороны Правительства зверств было больше — поэтому Революция проиграла…

Михаил Константинович, по ходу, уже устал удивляться:

— Боже! Вы даже не подозреваете, Ваше Величество — насколько Вы правы!

— Хм… Думаете, господин Лемке, это я зверствовал?! Нет, это наша бюрократия — прикрываясь моим именем, отчаянно сражалась за свои привилегии по распределению народного «пирога»…

— Однако, могу со всей ответственностью Вас заверить: следующая революция, первую превзойдёт по уровню зверства ТЫСЯЧЕКРАТНО!!! Кто сможет заверить, что вторая русская революция не встретит ещё более яростного сопротивления тех же сил? Кто будет сомневаться в том, что господа революционеры — люди, без всякого сомнения очень умные, сделали правильные выводы из своего фиаско и, теперь с ответным «зверством», постараются не оплошать…

— Государь, — Лемке, встав, приложил ладонь к сердцу, — конечно, Вы абсолютно правы… Но, поймите и тех — а их достаточно много, которые не из-за «привилегий» по распределению народного пирога, присоединились к революционному движению. А по зову сердца! Видя беспорядки, притеснения и злоупотребления, творящиеся вокруг них…

— Я ЗНАЮ!!! — схватив его за руку, — я знаю, дорогой Михаил Константинович! Но, повторяю: наша интеллигенция, наша горячая умная смелая — но неопытная молодёжь слишком увлеклась западными идеями и не подозревает — что её, быть может, используют! Что у нас в России, может быть своя специфика!

Искра понимания мелькнула в глазах моего визави:

— Вы, что-то упоминали про «трухлявые борта», Ваше Величество… Я Вас правильно понял?

— ДА!!! У нас в России революция всегда приходили не «снизу» как в Европе, а «сверху»! Вспомните Ивана Грозного — разве не революционер?! А, Пётр Великий?!

— Однако, сравнения…, — Лемке несколько поморщился.

— Эээ… Бросьте ваши предубеждения, господин Лемке! Эти два революционера, крови пролили не больше, чем Дантон с Робеспьером — не говоря уже про Наполеона с Бонапартом. Как бы там не было, наши цари рубили головы обосновывая это хоть каким-то законом… Во Франции же, гильотина работала в три смены — по принципу «революционной целесообразности». Конечно, понимаю — хрен редьки не толще, но…

Наконец, я грамотно подвёл его к вопросу по существу и Лемке спросил:

— Так, значит… Если я правильно понял, Вы хотите произвести «революцию сверху», Ваше Величество?

Я сделал вид, что сильно изумился его вопросом:

— А зачем тогда думаете, я Вас сюда пригласил? Чтоб, чаем угостить?! Нет, дорогой Михаил Константинович: Россия по своим историческим рельсам мчится на полном ходу к пропасти и, я хочу перевести стрелки — чтоб направить её на другой путь. И, для этого я ищу себе соратников… Вы согласны быть в их числе, господин Лемке?

Лемке — я ещё по его мемуарам понял, был очень умным и практичным до мозга костей человеком:

— В каком качестве Вы хотели бы меня видеть… Ээээ… В рядах своих соратников?

Я со смехом:

— К сожалению, Вы слишком поздно приехали в Ставку, господин Лемке и, все «тёплые» места уже заняты: Малюта Скуратов у меня уже имеется и, даже Меньшиков… Осталась только «Тайная канцелярия» с её пыточными застенками, но боюсь — такая работа не для вашего здоровья!

Вдруг, донельзя посерьёзнев:

— Я хочу манипулировать общественным мнением, иначе — никакая «революция сверху» не получиться. Поможете мне с этим?

Лемке, не удивился, лишь спросил деловито:

— Понятно… Какими возможностями для этого я буду обладать, Ваше Императорское Величество?

Несколько хитро прищурившись, он ждал ответа.

— Прежде чем ответить на ваш вопрос, господин Лемке, мы с вами должны подписать пару бумаг…

Я достал из стола и положил перед ним два официальных бланка.

— Что это?

— Подписка об неразглашении государственной тайны высшего уровня и договор об принятие Вас на работу в мою Свиту, с присвоением звания полковник… Если, что-то непонятно с юридической точки зрения, могу предоставить — хоть прямо сейчас, очень хорошего юрисконсультанта.

— Спасибо, но я сам… Буквально несколько минут, Ваше…

— Пожалуйста, пожалуйста! Пересядьте вон в то кресло и, изучайте сколько угодно, Михаил Константинович! До утра я совершенно свободен.

Несколько демонстративно достал из стола несколько документов и стал с ними работать… Вдруг:

— Извините, Ваше Величество…

— Что-то не понятно?

— В «Договоре» не указана сумма моего годового оклада…, — несколько смущённо.

— А, она и не должна быть указана, господин Лемке! При принятии на работу, мои сотрудники сами её ставят — по мере своих потребностей. Я считаю и, небезосновательно должен сказать: нуждающийся человек — очень плохой работник.

Недавнее моё нововведение — после того, как капнули первые гроши мне на карман от кой-каких «оптимизаций». «Гроши» без кавычек — так как пока действительно, гроши! Но, «ближнему» кругу на зарплату хватало — благо, они особо не наглели. Вот и, господин Лемке поставил себе всего семь тысяч и вопросительно-ожидающе смотрел на меня — пока не подписывая ни первую бумагу, ни вторую… Хитрый, блин!

— Господин Лемке! — сильно укоризненно, — должность, на которой я Вас желал бы видеть — очень ответственная! И, соответственно — очень хорошо оплачиваемая…

И, пририсовал после «семёрки» нолик. Очи у Михаила Константиновича, в момент стали под стать «ноликам»! Такие же круглые и, слегка вытянутые по вертикали…

«Намекает, что одного нолика мало?», — забеспокоился я.

— Если Вы оправдаете мои ожидания, господин Лемке — то через год, у этого нолика появится «брат»!

— СКОЛЬКО?!

Я, пальцем в воздухе начертил «700 000»:

— СТОЛЬКО!!!

А вы думали? «Манипуляция общественным мнением», обходится очень дорого…

Придя в себя, Лемке мигом подписал все бумаги и:

— Ваше Величество! С чего прикажите начать?

— Давайте, сначала «продолжим» с чаем, — нажимаю на кнопку вызова прислуги, — разговор предстоит очень долгий…

«Под чай», дальнейший наш разговор, очень хорошо пошёл:

— Если Вы ещё не забыли, господин Лемке, сейчас идёт война — самая кровавая война в истории человечества… Какое-то «шестое» чувство мне подсказывает, что её назовут «Мировой» или «Великой», даже. И в этой Великой войне, Россия терпит одно поражение за другим! Думаю, не надо Вам лишний раз напоминать — что после проигранной Японской войны, у нас случились те «беспорядки» — про которые мы с вами, буквально только что говорили… Народ усомнился в способности своего Царя его защищать! Конечно, часть интеллигенции смотрела на это как на некое развлечение, не подозревая — что это была лишь «генеральная репетиция» грядущего апокалипсиса… После следующего «представления», она останется — без шуб и при пепелище, в лютый мороз. Образно говоря, конечно!

— На всякой войне, дух народа не менее важен — чем умение командиров, опыт солдат, количество и совершенство оружия. В истории очень много примеров, когда голодная, голая и босая, вооружённая чем попадя — но воодушевлённая народная армия, громила разодетых, откормленных и вооружённых до зубов профессионалов. Увы, господин Лемке, надо сказать правду: дух нашей армии после тяжёлых поражений пал так низко — как он уже давненько не падал… Боюсь, сравнивать можно — только с временами накануне Смутного времени!

— Поэтому я, приняв высший командный пост — пост Верховного Главнокомандующего, первым делом должен восстановить дух армии, вдохнуть вы неё уверенность в своих силах и в конечной победе. Как это сделать? Про материальное — винтовки, пушки и снаряды с патронами — это мы с вами, потом… Первым делом, надо внятно объяснить народу причины предыдущих неудач и объявить виновника их!

— «Стрелочника», по-русски говоря…, — впрочем, по интонации не было видно, что Лемке осуждает мой замысел.

Я, насколько это было возможно, широко развёл руками:

— Не я придумал — жизнь так устроена, что любому обществу требуется знать конкретного виновника неудач! И, высшей власти государства необходимо этого «конкретного виновника» назвать — ибо в противном случае, виновником неудач и катастроф окажется она.

— …Мой предшественник на этом ответственном посту — Великий Князь Николай Николаевич, надо отдать ему должно — всё это отлично понимал. Но, будучи под влиянием своего начальника штаба Янушкевича и генерал-квартирмейстера Данилова, пытался сначала сделать «крайними» русско-подданных немцев — устроив «шпиономанию». Затем, русско-подданных евреев — выселив их за «черту оседлости»…

До сих пор никто не понял, зачем было сделано последнее? Если, живущих за «чертой оседлости» евреев считали подрывными элементами, почему их не оставили при отступлении — в виде «Троянского жида», немцам?

— …Мне тоже необходим свой «козёл отпущения» — чтоб народ видел, что «новая метла» метёт. Тем более, что этого «козла» долго искать не надо — сам в руки напрашивается.

— Вам нужен новый полковник Мясоедов[150], господин Главнокомандующий?

— «Полковник»?! Мелко плаваете, — я весело рассмеялся, — императоры, они не полковниками — генералами «питаются»!

— Извольте назвать имя жертвы, Государь…

— Генерал Рузский! И, что-то говорит мне — что на допросе, он ещё к себе парочку генералов подтянет… Бог, как известно, «троицу» любит!

Лемке был в шоке:

— Так ведь, это герой нации! И, Вы сами наградили его «Георгиевским Крестом» за взятие Львова…

— Да, наградил! — не стал отрицать я, — потому что, мне предоставили неверные сведения… За это, кое-кто тоже поплатится сполна: чтоб, всяк знал — что втирать очки Императору, ЧРЕВАТО!!!

Распустились, тут без меня пАнимаешь…

— Да, за что же?! Ведь, Львов всё же был взят — а, победителей не судят! — не мог понять Лемке.

— «Победителей»?! Ну и, где — в чьих руках сейчас тот Львов?

— В австрийских…

— Ну и, в чём и где «победа», господин журналист?

— Так, ведь…

— Слушайте, Вы же — умный человек! Когда гремят победные фанфары и, газетные бумагомараки прославляют очередного «героя» — для думающего человека, самое время поискать за всей этой парадной шумихой грандиозный провал.

— Я, не понимаю…

— Слушайте сюда, господин Лемке, я Вам расскажу — как всё на самом деле было…

— В самом начале этой войны, командующий Юго-Западным Фронтом генерал Иванов… Вернее, его начальник штаба — нынешний мой Начальник Штаба генерал Алексеев, долго и кропотливо готовил австрийцам ловушку. Их главные силы наступали в направлении Люблин — Холм и, ударив «под углом», можно было окружить группировку врага в количестве свыше полумиллиона человек. От генерала Рузского, всего-навсего требовалось действовать по плану своего командующего фронтом и своей Третьей армией — левым флангом фронта, зайти австрийцам во фланг и в тыл. Справа, их уже окружал Брусилов…

— …Однако, сей «национальный герой» сознательно нарушил приказ и продолжал идти прямо на Львов. Мало того, он проигнорировал повторный приказ генерала Иванова а, на третий — ввёл того в заблуждение сообщив об его выполнении! Сам Верховный Главнокомандующий — Великий Князь Николай Николаевич, грозил генералу Рузскому судом, а тот скрыл эту телеграмму от своих подчинённых и продолжал выполнение своего дешево-эффектного маневра.

— …Пустой, свободный от сколь-нибудь значительных сил австрийцев Львов был взят — но, 600-ти тысячная группировка врага избежала окружения и последующего разгрома! Говорите, Львов сейчас в руках австрийцев… А, не те ли силы у нас его отбили — что были спасены руками нашего «героя»?!

— Вроде, в газетах писали об больших трофеях…

— «Писали»… На заборе тоже, много чего написано — а под ним всего лишь дрова сложены.

Подумав, Лемке сказал мне:

— Кажется, я знаю — откуда «ветер дует»! Впервые, восторженную статью об взятии Львова опубликовали в «Киевлянине». Должно быть, Рузский имеет выгодные для себя отношения с печатью — особенно с Брешко-Брешковским[151].

— Да! Умеет этот чувачок себя попиарить и, особенно — прикинуться простым и скромным… Как он «вдаль» ломался, получив от меня эту «висючку» — цирк да и, только[152]! Так, что? Берётесь?

— …Немного не понял Вас, Государь.

Вздохнув тяжело:

— Пред тем, как я генерала Рузского арестую, а потом даст Бог — повешу, из этого «героя» в глазах общественности надо сделать мудака. Иначе, господин Лемке, полным «мудаком» буду выглядеть я…

— Не слишком ли строгое наказание?

— Видите ли, господин Лемке: если б, он один такой был — я может быть удовольствовался простой отставкой «с мундиром». Однако, такое явление — к моему великому прискорбию, характерно для всех наших больших военных «шишек». Куропаткин, Стессель, Фок — стоит ли перечислять ещё?! Если бы генерал Рузский выполнил приказ своего начальника, это была бы наша большая ОБЩАЯ(!!!) победа. Но, он предпочёл общей для всех победе, свою — хоть и маленькую, но СВОЮ(!!!) личную… Мысленно встаньте на моё место и, подскажите мне — как с этим явлением бороться, НЕ ВЕШАЯ?!

Достал и пододвинул господину Лемке тоненькую папочку, недавно приготовленную в Генеральном Секретариате — с «выжимкой» генеральских косяков за год войны:

— Вот, ознакомьтесь, Михаил Константинович… Заверяю Вас, Вам тоже очень сильно захочется кого-нибудь повесить.

— Разрешите взять её с собой?

— Конечно! Для Вас же, в моём Генеральном Секретариате приготовили — для «работы»…

После небольшого перерыва на чай, Лемке пролистал второпях «папочку» и стал задавать «наводящие» вопросы:

— Как я понял, дело не только в…

— В «Деле генералов»… Да! Я бы хотел более плодотворных отношений Ставки с российской периодической печатью! Нужно формировать общественное мнение, а не просто излагать какие-то отдельные факты.

— В какой форме, Ваше…

— Во время рабочих встреч наедине, называйте меня просто «Николай Александрович»… Ну, или — «господин Романов»…

— Господин Романов! Я решительно возражаю против идеи вашего генерал-квартирмейстера Пустовойтенко об издании при Ставке большой политической газеты!

Ага! Значит, не я один такой умный…

— Обоснуйте, господин Лемке, чем плоха такая «идея».

— Такое издание не будет пользоваться полным доверием читателей — как орган центральной власти! Был уже один такой случай, когда московская патриотическая газета «Голос русского» с разрешения главнокомандующего фронта (уже хорошо знакомого нам генерала Рузского!) бесплатно распространялась в частях. Так, эта «слякоть» лежала нетронутой — получая потом чисто бумажное «употребление»… Да и, на практике такое неосуществимо — из-за отсутствия в Могилеве типографии, редактора, сотрудников… Ну, не офицеров же Ставки привлекать!

— Да, дыра — дырой, этот Могилёв… А, если печатать в столице?

— В Петрограде? Это совершенно немыслимо и нежелательно по ряду причин, Николай Александрович!

Хорошо, когда имеешь дело с профессионалом! Способствует не совершению непоправимых ошибок и изрядной экономии времени.

— И, какие меры Вы предлагаете предпринять, господин Лемке?

— Предлагаю вместо издания новой газеты, обратить самое пристальное внимание на старые: сделать постоянные представительства при Ставке, таких самых популярных газет как «Русское слово», «Русские ведомости», «Биржевые Ведомости» и «Речь». В самой же Ставке необходимо создать орган — отвечающий за работу с печатью. Правда, нанять в него профессионалов из тех же газетчиков… Ну и, самое главное — негласное сотрудничество с владельцами и редакторами некоторых газет, которых не заподозришь в сотрудничестве с…

Здесь, Лемке несколько застеснялся и закончил, отведя взгляд в сторону:

— С Вами, Ваше Величество.

Понятно… Мой Реципиент был, типа — «нерукопожатый» в приличном обществе, и любое сотрудничество с ним, могло навсегда испортить репутацию…

Печально!

— Ну, что ж, Михаил Константинович… Принимайтесь за работу — создайте «Центр-Информ-Бюро» при Ставке Верховного Главнокомандующего.

Название Лемке очень понравилось и, после обсуждения с ним кое-каких второстепенных деталей, я вернулся к «самому главному»:

— Всё же я думаю, Вы абсолютно правы! Делать ставку надо на «негласное» сотрудничество с издательствами. Хотя бы в таких деликатных делах, как «Дело генералов»…

Затем, перешли к конструктиву:

— Кому я буду подчиняться? — спросил господин Лемке.

— Неофициально — непосредственно мне… Ну, а про официальную «крышу», мы с Вами поговорим позже.

— Мне потребуется объехать все редакции означенных газет…, — осторожно сказал Лемке, — поговорить с редакторами, с владельцами…

— Говорите своими именами — Вам предстоит их купить с потрохами. Как говорят в Америке: «Сколько этот человек стоит?». Сколько надо заплатить, чтоб самые популярные газетные издания опубликовали компромат на генерала Рузского?

Господин Лемке наморщил лоб, вспоминая:

— Могу лишь назвать примерные довоенные «расценки», Государь!

— Да, хоть так — чтоб примерно ориентироваться…

— Я очень хорошо знаком лишь с Михаилом Михайловичем Гаккебушем, с недавних пор ставшим Гореловым. Это — фактический редактор «Биржевых ведомостей».

— Что это за человек? Есть ли в нём «стержень»?

— «Стержень»?! — Лемке задумался, — конечно, есть — раз поднялся с самых низов и, до сих пор, похож на нищего — попавшего на помпезный обед и только и думающего, как стащить лишний кусок колбасы про запас…

— Хахаха!

— Он сказал мне, что получает тридцать тысяч рублей в год, а сам Проппер[153] — хозяин журнала, не меньше трёхсот тысяч рублей чистой прибыли.

— Ну, неплохо! Ну, а народ «помельче» в изданиях?

— Военный обозреватель Константин Макарович Соломонов, более известный как Шумской, получает в «Биржевых Ведомостях» три тысячи в месяц и ещё тысячу в «Неве». Заведующий отделом примерно тысячу в месяц, средний репортёр восемьсот…

— Не, ну кучеряво живут, наши «псы демократии»! Строевой офицер — за куда меньшие деньги, лоб под пули подставляет…

Я был сильно раздражён: во все времена одно и, тоже — осёл стоит дороже человека!

— Согласен, Государь…, — печально согласился со мной Лемке, — с надеждой об устройстве печати — как некой «общественной кафедре», несущей свет просвещения в народ, пришлось распрощаться: с некоторых пор, издательское дело стало весьма доходным делом для всяких жадных неучей.

— Ладно, — я хлопнул ладонью по коленке, — «с волками жить — по-волчьи выть», а «Париж — стоит мессы»! Собирайтесь в командировку, господин Лемке.

Я залез в верхний ящик стола, порылся в нём и, достав кое-что, черканул несколько закорючек:

— Вот, держите.

— Что, это? …Чек?! Тридцать тысяч[154]?!

— Да, это — ваш аванс, командировочные и плюс — на непредвиденные расходы. В случае чего, телеграфируйте — ещё вышлю. Но, чтоб через неделю-две, «цепные псы демократии» вцепились генералу Рузскому у сраку!

Задумался:

— Про меня, ни в коем случае не упоминайте! В случае особых назойливых расспросов, намекайте что действуете от имени Алексеева, — что ещё? — начните пожалуй, с самого трудного — с «Киевлянина», Михаил Константинович… В случае чего, в случае каких-либо затруднений, опять же — телеграфируйте.

Уже на выходе, провожая, я приобнял господина Лемке за плечи и заглянул в глаза:

— Слух идёт, что Вы копируете все документы — в ваши руки попадающие и, отправляете их на хранение в Петроград?

Был изумлён и не на шутку перепуган:

— Ваше Величество, да я…

— Пожалуй, этого делать больше не надо, Михаил Константинович! Понимаю, Вам хочется написать про все эти события исторический труд — оставить своё имя в анналах истории, так сказать… Но, лучше хранить такие материалы у меня в кабинете, понимаете? Если изъявите желание, даже отдельный сейф лично для Вас поставлю!

Что и не говори — хорошая вещь, это «послезнание».