Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов" [СИ]

19. Tears of the Dragon[22]

— Жесть… — прошептал Кобра, выслушав этот захватывающий и пугающий рассказ. Его глаза сверкали. — Столько крови! Столько войны! Поверить не могу…

— Что удивительного? — бросил Кэно пьяным голосом. — Кира знает меня. Ведь знаешь? Замечала? Мое правое плечо твердое, как гранит. Столько лет оно чувствовало приклад и отдачу от выстрелов! Мое тело сроднилось с оружием. Мозоли на ладонях никогда не пройдут, да. Пистолеты, ножи — каждый выстрел, каждый удар отдается по руке и по всему телу. Клинки это уже продолжение меня.

— Выходит, ты чувствуешь оружие? — заинтересовался парень. — Оно… как живое, да?

— Примерно так, — промямлил главарь. — Нож, пистолет, автомат… Он должен быть одушевленным предметом в твоих руках.

Кобра, сияя глазами, заулыбался:

— Круто. Быстрее бы мне так научиться…

— Спешка нужна при ловле паразитов! — буркнул пьяный анархист. — Но не в обучении.

Кэно встал и поплелся в свою комнату. Его шатало так, будто он шел по подвесному мосту над пропастью. Не вписавшись в дверной проем и врезавшись головой в лутку, он выругался благим матом и упал на кровать, не снимая ни одежды, ни обуви. Анархисты, сидевшие на улице, серьезно призадумались, когда внезапно Кира вскочила и побежала в комнату вожака. Он уже начал дремать, когда она разбудила его:

— Кэно.

— Чего? — ответил он спросонья, уже с трудом ворочая языком.

— Может, — Кира запнулась в нерешительности, — может, все-таки скажешь свое настоящее имя?

— Э-э нет, детка, — погрозил ей указательным пальцем Кэно. — Вы и так теперь знаете слишком много. Это проклятое имя я унесу с собой в могилу.

Он допил водку, бутылку которой оставил у кровати, и, что называется, вырубился.

Утром следующего дня Кэно нехотя проснулся. Проснулся, не помня очередного ночного кошмара, хотя и в этот раз навязчивый сон не оставил его. Он чувствовал болезненную тяжесть во всем теле, тошноту и головную боль. Сфокусировав, наконец, размытое зрение, Кэно огляделся. У кровати стояла банка пива. Кэно взглянул на нее, как на пруд посреди пустыни. Он выпил, почувствовал себя немного лучше, смог встать на ноги. С усилием припомнив, где находится ванная, анархист побрел туда. Он открыл холодную воду, выкручивая вентиль до упора, и опустил голову под ледяную струю. Тело несколько раз ударила судорога, казалось, от этого у него даже встали дыбом волосы на руках и на груди. Однако сознание несколько прояснилось, Кэно поднял голову и вздохнул поглубже. Тут он увидел свое отражение в зеркале — это был уже не он. Левый глаз перестал быть человеческим — его радужка стала желтого цвета, зрачок вытянулся в тонкую щель, как у змеи.

— Что за черт? — проронил террорист и ощутил, что с зубами что-то не так. Он оскалился — зубы стали острыми, клыки удлинились и выступили вперед.

Что еще изменилось в нем? Со страхом Кэно сбросил косуху и рубашку. Его руки безнадежно опустились — плечи и предплечья местами лишились кожи, на ее месте появилась мягкая, еще уязвимая красная чешуя, только в середине затвердевшая и приобретшая черный цвет.

— Значит, преобразование идет… — осознал он. — Будь ты проклят, Мавадо!

С яростью Кэно ударил в зеркало кулаком. Тут же он принялся перематывать изрезанную осколками руку полотенцем, выцарапывая пальцами из ран кусочки стекла.

До вечера он не выходил из своей комнаты — он не знал, что делать. Несколько раз Кэно пытался прилечь и поспать, но мысли упорно не давали ему уснуть. «Может, все не так плохо — я стану сильнее. Сильнее!» Он распахнул окно и под покровом ночи вырвался на волю.

Кэно за считанные минуты пересек свалку металлолома недалеко от дома Кобры и пустырь за ней. За пустырем была заброшенная стройка. Анархист удивился, с какой легкостью он перемахнул через забор — даже в молодости он не был на такое способен. Внутри все сгорало от азарта и единственного желания — испытать новые возможности собственного тела.

Кэно разбежался и мгновенно взобрался по стене до уровня седьмого этажа. Даже будто не взобрался — взлетел. Словно неистовый порыв ветра вскинул его на эту высоту, хотя в округе не было ни малейшего движения воздуха, даже подобия легкого ветерка. Кэно присел в оконном проеме, поставив ноги на подоконник и прислонившись спиной к откосу. Он глядел на луну. Ее свет устремился в него тонкими серебряными стрелами, но эти стрелы, вонзаясь в тело, не причиняли боли. Только по коже бежала приятная легкая прохлада.

Какая сила чувствовалась в теле, какая энергия! Это был новый уровень свободы, когда ты не органичен собственным бренным телом. Ушла нахлынувшая с годами слабость, ушла столько лет регулярно глодавшая его боль. Да, боль. Ее больше нет! Ничто не мешало теперь наслаждаться свежими запахами ночи, игрой серебристых бликов от лунного света на каждом изъяне серого кирпича в этом недостроенном здании.

Кэно шагнул из оконного проема и дальше полез вверх по стене, цепляясь только пальцами рук за щели между кирпичами. Он добрался до угла здания и прыжком оказался на пожарной лестнице.

Он не карабкался по лестнице, как человек. Он был словно ягуар, взбирающийся на дерево, — проворными резкими прыжками перемахивал через три-четыре ступени за один раз. Яростным прыжком, каким волк кидается на добычу, Кэно бросился на крышу. Он встал во весь рост и расправил плечи.

Его чувства обострились до предела, недостижимого человеку. Зрение различало даже самые мелкие звезды на небесном своде, полупрозрачную светящуюся дымку Млечного Пути, метеоры, входящие в атмосферу, чтобы за миг сгореть, но оставить за собой огненный след.

— Как люди, — подумал Кэно, — сгорают за секунду. Только в нашей жизни след не за всеми остается…

Ему казалось, что он может всматриваться в высокое ночное небо вечно, постоянно замечая в нем что-то новое. Единственный зрячий глаз — левый — никогда не видел так хорошо и ясно.

— Use your might, Kano![23] — сказал он сам себе.

Анархист бросился бежать. У края крыши он присел и резко выпрями ноги, бросая тело вперед. Поочередно напрягавшиеся группы мышц играли в лунном свете. Находясь в воздухе, он плавно раскинул руки, будто орел расправил мощные сильные крылья. Кэно перепрыгнул с крыши на крышу, как тигр, выгнув спину и напрягая все мышцы. Приятная дрожь пробрала с ног до головы. Ни капли усталости, ни капли боли. И кровь лилась по жилам совершенно спокойно, кровь была холодна, сердце стучало ровно. Это было похоже на реинкарнацию, его перерождение, переселение души воина-бунтаря в тело огромного, сильного, хищного зверя.

Кэно побежал по стене вниз, петляя, как ящерица на скале, как паук, который легко, плавно, но молниеносно передвигается по своей ловчей сети. Вскоре эта беготня наскучила ему — Кэно спрыгнул на землю и замер. Он решил отдохнуть и насладиться этой глубокой ночью.

Ощущения были тонки и остры. Террорист решил, что видит самые далекие небесные светила, ощущает незаметную дрожь в воздухе, встревоженном крыльями пролетевшей птицы, слышит, как пробивают землю паростки травы, как ударяется о мягкую землю палый лист… Будто мир стал другим — тонким, чутким и хрупким.

Послышались шаги человека. Кровь Кэно вскипела. Он чуял тепло, излучаемое чужим телом, чуял в воздухе гадкий запах врага.

— Увидит! Узнает! Сдаст!

Секунда — и нож был в руке «черного дракона», еще секунда — и он перед врагом. Человек не успел даже крикнуть — клинок прошел сквозь сердце, как по маслу. Кэно вогнал нож в его тело еще раз, потом еще, еще… Только через несколько минут он наконец-то оставил в покое исполосованный донельзя труп. Это был далеко не первый раз, когда его нож пролил кровь, но…

— Этот парень… Он ничего не сделал! Шел мимо. Он бы даже не заметил… А если бы заметил? Сдал бы!.. Бред… Я действительно становлюсь психопатом-головорезом, который убивает без разбору… Бред! Ничего бы этот тип не заметил!

Это было ненужное убийство. Сработал инстинкт самосохранения. Напрасно пролитая кровь. Теперь то, что говорят о нем, перестает быть клеветой. Кровь… Но как завораживает ее запах…

— У крови… действительно есть запах. До костей пробирает… Проклятье! Что это со мной?!

Кэно мчался к дому Кобры, как испуганный зверь от охотников, чувствуя за спиной ружья самой судьбы. Снова прыжок через забор — на пороге Кира ждала его. Их глаза встретились. Кира уронила банку пива, взглянув на кровь на его одежде.

— Что с тобой? Где ты был? Ты весь в крови!

— Не моя кровь… Я убил…

Кира схватила его руку, погладила предплечье и вздрогнула — ладонь ощутила холодную гладкую чешую.

— Это из-за опытов?

— А из-за чего же еще? — гневно швырнул Кэно.

Анархист не видел испуга женщины. Он не смотрел в ее глаза. Впервые он чувствовал запах ее тела — этот запах заставлял его сердце биться чаще, взгляд жадно изучал ее формы, он из последних сил сдерживал свои инстинкты, чувствуя растущее напряжение в паху.

Джарек обнял Киру. Она дрожала всем телом и пыталась сдержать слезы. Джарек поглаживал ее плечо, пытаясь успокоить, хотя и сам не мог прийти в себя.

— Красавица, все будет хорошо. Ничего страшного не случилось…

Кэно не сводил глаз с товарища, фиксируя каждое его движение: объятья, поглаживания…

— Не-ет… Моя… Моя… — шептал он, глядя на Киру.

Его сексуальное напряжение сменилось неконтролируемой агрессией — он так врезал товарищу кулаком в челюсть, что Джарек отлетел от Киры на метр и ударился затылком о стену дома.

— Отойди! — прошипел Кэно, тщетно пытаясь разжать оскаленные зубы.

— Ты чего?! Оборзел, психопат! — отплевываясь, опешил Джарек.

— Как будто я не знаю, что у тебя одно на уме… — прорычал Кэно, тяжело дыша.

— Да иди ты в зад! — выругался Джарек. — Это у тебя одно на уме!

Он взял Киру за руку и отвел ошеломленную женщину в дом. Она обернулась и взглянула на Кэно с грустью, испугом и сочувствием, в глазах ее читался вопрос: «И кто же ты теперь? Кто?»

— И правда, во что я превращаюсь? — задумался он, стоя у стены. — Что за тварь внутри меня? На что способен зверь во мне?

Зверь. Он живет инстинктами. Как любое животное — инстинкт самосохранения и инстинкт размножения. И чем дальше, тем сильнее они будут затмевать искру разума. На что способен зверь?

Кэно бросился в дом, к двери своей комнаты и запер замок. Взгляд метнулся на окно. Он запрыгнул на письменный стол, с него на подоконник и закрыл окно. Запер решетку на окне и выбросил в форточку ключ. Потом задернул шторы. Его дыхание, срываясь, рычало, перенапряженные мышцы дрожали.

— Я не выйду отсюда! Не выйду!

Кэно схватился за край стола и резко придвинул его к двери.

— Нет! Это ничто! Это меня не удержит!

Он отодвинул стол, отпер дверь и нырнул на чердак. Там он нашел запыленные инструменты, взял перфоратор, «болгарку» и анкерные болты. Вернувшись в кабинет, анархист полностью продумал план своих действий.

— Только быстрее! Пока соображаю…

Кэно провел ладонью по столу. К чему письменный стол зверю? Он распилил столешницу на доски, этими досками и перекрыл дверной проем, вогнав в стену анкерные болты.

— Я не выйду отсюда! — с бесконечной тоской, но и с долей гордости проговорил Кэно. — Не выйду.

Свобода… Он вырвался из унизительного плена на свободу. Как же он распорядился ею? Стал пленником. Узником в тюрьме, которую построил сам.

— Так надо, — убеждал Кэно сам себя. — Так надо… Я не хочу причинять им боль.

Он лег на кровать и закрыл единственный глаз. Он не желал зла своим людям. Ни за что. Лучше жертвовать собой, своей свободой. Он так сам решил.

За дверью по коридору разносился звук шагов. Кэно мог различить, кто идет, даже с закрытой дверью. Он легко узнавал отчеканенный шаркающий шаг Джарека, который при ходьбе имел привычку задирать носки вверх — стандартный строевой шаг, армейские ботинки отбивают марш. Или развязную поступь Кобры, шуршащее трение о паркет его фирменных кроссовок, неуверенный, сбивающийся ритм его шагов — только этот парень от волнения спотыкался на ровном месте. Кто проходил мимо двери в этот раз? Кэно вслушивался. На человеке боевые ботинки, но они не сотрясают пол — облегченные. Ритм ходьбы быстрый, ровный — уверенные, мелкие, но частые шаги. Идущий переступает резко, будто намеренно ударяет ногой в пол со всей силы — он в нервном напряжении. Шаги стихли. Сердце человека за дверью колотится встревожено, разгоряченное тело излучает тепло, которое Кэно чует даже сквозь стену. И запах. Знакомый, завораживающий, возбуждающий. Как только этот запах тронул его носовую полость, пульс анархиста будто взбесился, горячая кровь наполнила сосуды мышц, все тело напряглось. Кира! Она пришла к нему! Для чего же?

— Кэно. Ты запер дверь? Открой.

Все тело Кэно нервно вздрогнуло, он резко мотнул головой, как встревоженный зверь.

— Нет!

— Что случилось? — голос Киры вздрагивал, в нем слышались нотки волнения и гнева. — Не молчи! Кэно! Говори, как есть!

— Я не выйду отсюда… — шепотом еще раз повторил Кэно.

— Что-что?

Он понимал: она делает вид, что не расслышала слов, не хочет верить его решению.

— Я запер себя здесь. Так вам будет лучше.

Кира молчала. Тонкий слух Кэно улавливал ее тихое, но очень тяжелое дыхание. Он даже слышал, как трепещет сердце в ее груди. Сердце… Сердце этой женщины стучит в унисон с его собственным.

— Что я могу сделать для тебя? — произнесла она, Кэно послышалось, что она плачет.

— Под моим окном в траве ключ от решетки валяется. Возьми его. Сможешь приносить мне еду и оставлять на подоконнике. Более ничем ты мне не поможешь. Я мяса хочу. Много мяса. Непрожаренного, с кровью.

Кира глубоко вздохнула, но так ничего и не ответила. Она ушла. Ее поступь уже не была уверенной и четкой — скорее, напоминала тревожную походку Кобры, спотыкавшегося на ровном месте, только шаг более тяжелый, с силой ударяющий в пол нелегкой подошвой боевых ботинок. Она ушла, но Кэно казалось, что его не оставляет ее запах, тревожный и дурманящий.

Когда запах, наконец, развеялся в воздухе, сердце Кэно успокоилось, дыхание выровнялось. Террорист чувствовал, что его начинало клонить в сон. Так он и остался в состоянии между сном и бодрствованием, потому что полноценный сон перебивали назойливые звуки окружающего мира, хотя и слышал он их будто издалека. Сознание наполнялось беспорядочными образами, среди которых он мог различить то манящий силуэт Киры, то кровь на клинке ножа, крики и безумные глаза убитого им человека, запах крови, бьющий в голову, подобно алкоголю, и такой же дикий, затмевающий разум, сладостный запах тела Киры. Впечатлений было слишком много — Кэно решил, что спать сегодня ему не придется.

Жалобно скрипнула оконная рама. Кэно медленно встал с постели и лениво потянулся. Окно захлопнулось, за окном трава глухо зашуршала под ногами уходящего человека. Кэно медленно повернул голову — на подоконнике стояла тарелка с жареным мясом и бутылка темного пива. Он метнулся к окну. Воздух снова наполнился запахом Киры, но на сей раз Кэно не испытывал возбуждения — запах еды, пробуждающий и без того сильное чувство голода, перекрывал его. Аромат жареного мяса даже заставил желудок сжаться, анархист судорожно глотал неконтролируемо выделяющуюся слюну. Сплюнув несколько раз, Кэно схватил кусок мяса и жадно принялся терзать его зубами, как хищник, рыча от удовольствия. Он проглатывал сочное непрожаренное мясо, почти не пережевывая его, запивая крупными глотками холодного горького пива. Насытившись, «черный дракон» с довольным видом растянулся на кровати. Он полагал, что утоление голода и алкоголь помогут ему, наконец, заснуть, но ошибался.

Алкоголь окончательно окутал туманом разум и позволил инстинктам вырваться на свободу. Кэно судорожно осмотрелся. Его начала бить крупная дрожь, в душу ворвалась безумная тревога.

— Пойман! В тюрьме! Узник!

Кэно набросился на оконную решетку, со всей силы схватившись за нее, будто пытался сорвать ее с окна. Через несколько минут в его голове мелькнула мысль, что усилия напрасны. Он прислонился лбом к холодной решетке, расслабившись и закрыв глаза. Внезапно слух уловил тревожный шорох. «Черный дракон» отпрыгнул от окна, как от пламени, которое обожгло руку.

— Ищут! Найдут! Миру смерть моя нужна…

Кэно припал спиной к стене. Так было легче, когда спина под защитой. Но ненамного. Все его тело обливалось холодным потом, дрожь не унималась, каждая мышца вздрагивала от перенапряжения. Сердце трепетало, как крылья летящей колибри, а кровь бурлила, как лава в жерле вулкана. Ему казалось, что темнота ночи оборачивается вокруг него, вцепляется в него тысячами когтистых лап, разрывая горячую плоть. Весь мир ополчился против него, тьма выставляла вперед копья ненависти тех, кто должен был скрываться в этой тьме, — врагов. Кругом враги, за стенами враги, весь мир наполняют враги. Из тьмы начали выделяться отдельные клубящиеся образы. Кэно вгляделся в эту тьму — пауки. Старая галлюцинация вернулась куда более реалистичней. Тьма наступала, атаковала, окружала полчищем гигантских пауков. Кэно стоял в углу комнаты, бежать было некуда — он сам заколотил дверь. И ключей от решетки у него не было. Ветка мертвого тополя за окном напомнила о древесном монстре с обложки альбома «Fear of the Dark» группы «Iron Maiden». Тем не менее, Кэно снова бросился к окну по одной простой причине — там, на улице, свет фонаря разгонял ядовитую тьму. Он в ярости просунул через прутья кулак, разбил стекло. Так он и застыл, тяжело дыша и глядя, как по разбитому стеклу медленно ползут потоку крови. Древесный монстр за окном рассмеялся — это тревожно скрипел, будто плакал, старый мертвый тополь. Тьма исчезла, чувства сконцентрировались на ином — на боли. Кэно взревел и резко рванул руку от стекла. Он упал на пол, стащив с себя здоровой рукой жилетку и отдирая красную подкладку. Он корчился от боли на полу, перематывая подкладкой раненую руку и выдирая дрожащими пальцами из ран осколки стекла. Так он мучился до тех пор, пока боль и галлюцинации не доконали его, и он потерял сознание.

Кира не спала этой ночью. Она сидела на кухне, задумчиво глядя на силуэты деревьев и свалки металлолома за окном.

— Чай? Не похоже на тебя, — с иронией подметил вошедший на кухню Кобра.

— Я сейчас в таком состоянии, что если притронусь к алкоголю — три к одному, что напьюсь.

Парень подавленно замолчал и начал делать себе бутерброд.

— Чего не спится тебе? — недовольно спросила Кира.

— А тебе? — вопросом на вопрос ответил Кобра.

Женщина опустила рыжую голову, чтобы он не видел ее лица. Взгляд жгучих глаз ее потускнел, переполнился слезной грустью.

— Я не знаю, что теперь будет, — проговорила она.

— Ты за Кэно переживаешь?

Кира бросила на него взгляд полный гнева и обиды:

— Сам-то как думаешь?

Кобра решил, что лучше замолчать. Закончив приготовление своей сухомятки, он присел за стол, но тут же понял, что ему кусок не лезет в горло. В душе таилось волнение, ему хотелось успокоить Киру, но совершенно не знал, как.

— Джарек хотел с Вайнером поговорить… — как бы случайно проронил он. — Только велика вероятность, что Кэно не согласится…

— Не согласится на что?

— На обследования. Может, Генрих нашел бы способ остановить это превращение.

Женщина молча допила чай и ушла. Кобра прикусил губы, будто чувствовал вину. Впрочем, на самом деле его вины не было в тревоге Киры, только ему очень хотелось успокоить ее. Объективно было бы сказать, что это было не в его силах.

— Заткнись, а? — крикнула на него Кира, обернувшись, и скрылась в темном коридоре.

Кобра остался один. И уже в тоскливом одиночестве он допел песню, ужасно коверкая слова своим акцентом:

Успокоить решил. Ха! Думать надо было раньше, Вайнеру звонить, знали же, чем это кончится! Да и кем он себя возомнил? Он что, психоаналитик, что ли? Нет. Он только ученик Кэно. Салага… Практически пустое место… Тогда почему Киру так задевают его слова?

Так кто же он, Кобра, в этом клане? Пустое место?

Не совсем. Он предоставил «Черным драконам» жилье. Они поселились в его доме. Так что, выходит, он — арендодатель?

Был бы им, если бы брал плату за пользование жилплощадью. А так… Наивный малый, отдавший дом в их распоряжение.

А что бы анархисты делали, если бы он не открыл двери своего дома?

Нашли бы другой выход! Очередной самообман. Никакой его заслуги.

Стоп! Он сам собрал их здесь! Это он спас Киру, а потом и Джарека…

А может все решили обстоятельства? Просто повезло? Почему бы и нет…

Только вот Киру он на руках с базы выносил! Это он собрал всех, кто остался в живых вместе. Кроме Кэно, разумеется…

Да вот только что было бы, если бы Кэно сюда не вернулся? Да ничего не было бы! Еще Джарек говорил: «Без Кэно мы никто». Выходит, все же он, Кобра, — пустое место…

Этого не может быть! Не может! Ведь если бы он был пустым местом, если бы всем было на него наплевать, стал бы тот же Кэно так злиться на него за каждое поражение? Отчитывал бы за каждый промах? Да он бы давно плюнул на все это! Что же тогда?

Что же тогда? Кто ему Кэно? Да просто человек, который в чем-то оказался сильнее других, а Кобра за это завидует ему… Да-да, завидует. Уже давно.

Это была белая зависть. Конечно, белая зависть. Он так хотел стать лучше. И, надо признать, кое-что у него получалось. Он уже много чего освоил, получил немалый опыт…

Тогда зачем унижать его и звать «салагой»?

Многого он хочет. Сравнил бы свой опыт и свои навыки с таковыми у Кэно. И что, хотел, чтобы его как-то иначе звали?

Хотел. Хотел именно этого. Можно было бы признать, что он — всего-навсего преданный ученик. Вечный ученик.

Кобра перебывал в растерянности и отчаянии. Что же делать? Бежать за Кирой, пытаться все объяснить? Пустая затея, она только окончательно озлобится на него. Пойти к Джареку, поторопить его связаться с Генрихом Вайнером? Да что, Джарек сам не сообразит, что делать?! Что, он, Кобра, ему советчик?! Нет, уж лучше сидеть здесь, тише воды ниже травы, не соваться туда, где он ничем не поможет. Да, так лучше. Плыть по течению.

Кобра взял из холодильника пиво и обреченно припал сухими губами к холодной банке.

Кэно пришел в себя на утро следующего дня. Он лежал на полу, покрытом размазанной засохшей кровью, окровавленными кусками стекла и обрывками ткани. Рука ужасно болела, душу не оставлял страх. Кэно не мог сам понять, что это за страх, как бы ни вглядывался в свою душу. Страх смерти? Навряд ли. Столько лет ходил по краю, и что, после этого он смерти боится? Его бросило в гнев такое собственное предположение, с яростным оскалом, рыча, как дикое животное, он бросился на заколоченную дверь, царапая доски.

— Чтоб я боялся смерти?! Да никогда! Никогда! Я не боюсь ее! Я презираю! Не боюсь! Не боюсь…

Вдруг анархист запнулся, ошеломленно осматривая доски — на дереве остались глубокие свежие царапины, в луче света танцевала опилочная пыль.

Снова скрипнула оконная рама, за ней послышался металлический звон и скрежет — кто-то открывал оконную решетку. Изящные женские руки с тонкими пальцами ловко справлялись с замком.

— Кира! Нет! Не иди сюда! — вскричал Кэно и вдруг понял, как изменился его голос — он стал еще более низким, хриплым, грубым, как глухой сиплый рев раненого хищника. Запах тела Киры мгновенно заставил всплыть ее образ в его еще размытом и мутном сознании.

Сняв замок и распахнув решетку, Кира зацепилась руками за подоконник и, подтянувшись, запрыгнула в окно. За спиной у нее был маленький кожаный рюкзак.

— Зачем ты пришла? — будто с мольбой осведомился Кэно, сложив руки за спиной. — Уходи. Я за себя не ручаюсь.

Кира стала к окну вполоборота и указала рукой на разбитое окно:

— Стекло выбито, на стекле кровь. Понятно мое беспокойство?

Кэно отвернул голову, стараясь переключить внимание с образа Киры на что-нибудь иное, пусть даже на растущее чувство голода, от которого начинал побаливать желудок.

— Что ты прячешь за спиной? — строго спросила Кира.

— Ничего, — недовольно буркнул в ответ Кэно.

— Ты врешь, я чувствую! — прикрикнула женщина с упреком. — Что ты прячешь за спиной?

Кэно нервно ухмыльнулся, на секунду обнажив заострившиеся зубы, и нехотя выставил руки вперед. Старая чешуя уже окончательно уплотнилась, стала твердой, как броня, и почернела, помимо нее появилась новая, еще мягкая, ярко-красного цвета. Его пальцы удлинились, последнюю фалангу каждого из них покрывал острый прочный коготь. Когти, в которые превратились ногти человека, были светлые, но у их основания и под ними запеклась кровь. Кэно дернул головой, указывая Кире на царапины, оставшиеся на досках. Женщина взглянула на него без страха и отвращения, вопреки ожиданиям самого анархиста, а наоборот: с сочувствием и жалостью. Кира взяла правую руку Кэно и осмотрела порезы.

— Здесь есть мелкие осколки, их нужно вытащить, — заключила она, сбрасывая с плеч рюкзак. — Сядь на кровать.

— Плохая идея, — не глядя на нее, прошептал Кэно. — Я не ручаюсь за себя.

Но женщина не хотела ничего слушать. В рюкзаке оказались медикаменты. Она извлекла осколки из ран, промыла порезы и перевязала его руку. Руки Киры ни разу не дрогнули — она четко и уверенно осуществляла каждое действие. Только лицо выражало небывалое напряжение — она несколько раз отбрасывала назад падавшие на лицо волосы, незаметно смахивая при этом пот.

— Все, — проговорила она, поглаживая его руку. — Так, правда, легче?

Кэно схватил ее за плечи и, обхватив ее губы своими, проник языком в ее рот. Кира почувствовала, что ее зубы соприкасаются с его удлинившимися клыками, а язык его холодный, будто занемевший, и гладкий, как змея извивается у нее во рту. Он целовал ее взасос и не мог насытиться, но вдруг она отодвинула его от себя, закрывая покрасневшие губы ладонью.

— Не сейчас, — попросила она.

Кэно облизнулся. Он взял Киру за руки и прильнул к ней всем телом, чувствуя ее тепло, легкую дрожь и запах. Он упивался эти запахом, начал ласкать ее, проводя холодными грубыми ладонями между ее лопаток, по плечам, по низу живота, по упругой налитой груди. Провел рукой по ее спине, опуская ладонь ниже поясницы, и резко сжал сильные пальцы. Кира вскрикнула. Кэно похотливо лязгнул зубами и с довольной ухмылкой снова усилил хватку. Кира схватила и убрала его руку со своей пятой точки, недовольно подергивая бровью.

— Не сейчас, — твердо повторила она.

Кэно не слышал ее слов. Ее запах, казалось, стал еще слаще, он дурманил его сильнее самого крепкого напитка, самого сильного наркотика. В таком опьянении он почти ничего не ощущал, кроме растущего приятного напряжения внизу живота и в паху. Взгляд изучал ее точеные формы, он заворожено смотрел, как по ее телу скатываются капли выступившего от волнения пота. Он вцепился руками в ее кожаный топ и разорвал молнию, сволакивая одежду с ее тела. Женщина начала сопротивляться, ее рука случайно задела его штаны, она встревожилась, ощутив под своей ладонью горячую твердую плоть.

Кэно ничего не слышал. Он сбросил с кровати медицинские инструменты, антисептики и бинт, затем повалил женщину на постель. Ее руки упирались в его грудь, она отталкивала его от себя, только слушая хриплое рычание:

— Моя… Моя…

«Черный дракон» схватил ее за плечи так, что она застонала от боли, почувствовала, как в кожу вошли когти. Кира чувствовала горячее дыхание на своем лице и шее — Кэно ненасытно вдыхал ее запах. Он провел языком по ее шее там, где бился пульс. Его щетина привычно приятно щекотала ее шею и лицо, он поцеловал ее в ухо, но тут же острые когти рассекли спину. Кэно жадно вздохнул полной грудью — воздух пах чарующе: сладостью и кровью. Он осатанел. Сорвал ремень с брюк женщины, стащил с нее одежду, затем сбросил собственную. Ее пальцы погрузились в поросль на его груди, она все еще пыталась отодвинуть его от себя, но Кэно не замечал ее усилий. Его руки сжали ее груди, губы снова соприкоснулись с губами Киры. И дальше анархист уже не обращал ни на что внимания — просто было хорошо, упоительно хорошо, сладостно.

Кира молча терпела боль, ощущая все новые царапины на своем теле. Он держал ее, не рассчитывая силы, его грубые действия причиняли ей немыслимые страдания. Когда это мучительное совокупление, наконец, закончилось, ей не хотелось ничего, кроме как пойти в душ и хорошенько помыться, смыть с себя эту грязную звериную похоть. К сожалению, ссадины, царапины и синяки с тела не смыть водой, а уж тем более не смыть боли с души.

— Ты и раньше был грубым и дерзким, но я не предполагала, что ты способен на такое! Зверье!

Ее крик заставил Кэно немного опомниться. Он встал с постели и оставил женщину в покое. Он не понимал ее слов.

— А я верила, верила, что ты остался человеком! Ты животное! Ты не осознаешь, что сделал мне больно! Ты не понимаешь…

Кэно отскочил к стене. Разум, наконец, прояснился. Он будто резко протрезвел от внезапного нервного потрясения, чувства померкли, только зрение небывало обострилось. Он смотрел ошеломленными глазами на свою любимую, на кровоподтеки и царапины на ее теле, на то, как она сдерживала слезы боли, лежа на изодранных окровавленных простынях. Кэно почувствовал такую дрожь во всем теле, будто по всем нервам раз за разом проходил разряд электрического тока. Его дыхание сорвалось, он сделал несколько глубоких резких судорожных выдохов, после напрасно пытался отдышаться и успокоить разбушевавшееся сердце. Оно не просто билось с небывалой частотой и силой, его сжала тупая боль, расползавшаяся по всей грудной клетке, бившая даже в левую лопатку и левое плечо, а потом с каждым ударом отдавалась во всей левой руке, ударяя в ладонь и пронзая пальцы. Сначала анархиста бросило в жар, потом в холод. Страх сдавливал сердце — страх самого себя, отсутствия возможности предугадать собственные действия. В голове эхом отдавались выкрики Киры:

— Ты животное! Животное!

Кэно не осознавал, как трясутся его руки. Он понял это, когда присел у валявшейся на полу одежды и снял с пояса своих брюк клинок в ножнах. Он ловко схватил оружие, прижал холодное лезвие к предплечью, указательный палец плавно лег на рукоять. Кэно выставил руку перед собой, протягивая нож Кире. Его лицо не меняло выражения все это время — он смотрел перед собой, его левый глаз был широко распахнут, хоть щель зрачка и была едва заметна, бровь судорожно подрагивала, челюсти свело. Когда Кэно, наконец, справился с закоченевшими мышцами своего лица, он произнес всего одно слово, заставляя Киру взять нож:

— Убей!

Кира встревожено подняла голову, ее глаза расширились, пропал дар речи. На этот миг она перестала чувствовать боль во всем теле — слово ударило сильнее.

— Зачем? — выговорила женщина с испугом и страданием.

Кэно дернул рукой, будто настаивал на своем: «Возьми же нож!».

— Убей зверя! — повторил он.

— Не могу, — прошептала Кира, кусая губы и сжимая кулаки. — С ним погибнет тот, кого я любила…

— Тот, кого ты любила, погибнет в любом случае — зверь убьет его. Убей же зверя!

— Нет! — крикнула Кира и со всей силы ударила его по руке, но Кэно не выпустил ножа, лишь убрал руку.

— Тогда уходи! Живо! Потому что сейчас от вида и запаха крови я снова озверею!

Кира начала одеваться, не глядя в его сторону. Обида в ее душе начинала граничить с состраданием и страхом. Она поспешила покинуть комнату, заперев за собой оконную решетку. Правда, когда женщина закрывала замок, руки вздрогнули — ей так не хотелось лишать свободы того, кто ценил волю больше жизни.

Кира устало села на траву у стены дома, обхватив руками колени и понурив голову. Потом решила закурить, успокоить нервы. Кровоподтеки и царапины на теле не сойдут еще недели две, но пройдет ли душевная боль?

Что делать дальше? Как смотреть в его глаза? Чьи глаза?

Кобра говорил, что Джарек собрался звонить Генриху. Цепляется за последний шанс! Спасти хочет человека. А как еще быть? Поверить, что Кэно мертв? Что нет больше человека, которого они знали? Конечно, так было бы гораздо проще. Только кому нужно это «проще»?

Кира не видела в нем животное, ей было безразлично, как изменился его облик. Для нее Кэно оставался человеком. Раненым товарищем, которому нужно помочь. Тем, кого она полюбила. Однако в глубине души Кира осознавала, что тешит себя иллюзиями.

Да ведь разве по своей воле он стал зверем? Во всем, что сделал Кэно, нет его вины. Да, он не виноват в том, что с ним случилось. Его вины нет.

Джарек стоял у стола, перебрасывая телефонную трубку из руки в руку. Он не был уверен в своем решении звонить Вайнеру. Казалось бы, все логично — у Кэно большие проблемы, его решения неадекватны, так что нужно узнать, можно ли что-то сделать, чтобы остановить превращение, но… Сам Кэно не просил его об этом. Как он это воспримет? Нужна ли ему помощь? Имеет ли он, Джарек, право решать за других?

Тот человек-дракон, который в один вечер пришел сюда с заброшенной стройки весь в чужой крови… Это был уже не его лучший друг и кровный брат. Джарек потер рукой ушиб на затылке — голова по-прежнему ныла навязчивой глухой болью. Каким бы агрессивным, жестоким и кровожадным, если уж откровенно говорить, ни был Кэно, он никогда бы посмотрел на свою любимую женщину, как на частную собственность! А на лучшего друга — как на конкурента, который на эту собственность посягнул! Да Кэно в жизни не был таким! Он разумной свободы хотел. Только сейчас инстинкты зверя усыпили его разум.

Джарек сжал трубку двумя руками. Надо звонить Вайнеру! Кэно нужна помощь. Надо спасти в нем человека! Человека, которого они знали, человека, который им дорог.

И он набрал номер. Долго ждал соединения, нервно пристукивая правой ногой. Наконец Генрих ответил:

— С кем я говорю?

— Вальтер Зайлер, — прошептал Джарек, мышцы его скул и челюстей задрожали.

— А-ах, да. Понял, — узнал его кодовое имя немец. — В чем проблема?

Джарек тревожно осмотрелся и чуть слышным шепотом промолвил:

— Ты должен приехать в Нью-Йорк. Срочно.

— Черт! Ты можешь объяснить, что там у вас, Дж… — Вайнер вовремя замолчал, чуть было не назвав настоящее имя анархиста.

— Я бы объяснил, — отвечал Джарек, беспокойно теребя свободной рукой ворот жилетки, — да только ты мне не поверишь.

Вайнер некоторое время задумчиво молчал и переспросил:

— Неужели ситуация настолько сложная?

— Ты представить себе не можешь, насколько, фриц!

— Черт с вами, попытаюсь быть как можно скорее, — пообещал немец и положил трубку.

Джарек облегченно выдохнул и вытер капли пота со щетины над верхней губой.

С наступлением тьмы тревога, страх и боль вернулись к Кэно с новой силой. Его мучил вопрос: «Что будет дальше?». Он понимал, что дальше будет хуже. Может, все решит верный клинок? Не захотела Кира убить зверя, так Кэно убьет его сам. Или зря его называли убийцей?

Решение пугало его. Как можно так нелепо завершить свой путь? Действительно ли так будет лучше его друзьям? Будет лучше. Он защитит их от зверя. Пожертвовав собой.

Битый час Кэно метался по комнате, не зная, правильное ли решение принял. Но вскоре нервное напряжение измотало его. Террорист взял нож и приставил холодный резной клинок к своей груди. Сердце забилось неистово, затрепетало, как осиновый лист — чувствовало, что сейчас это кончится. Рука Кэно дрожала. Он медленно двигал нож к себе, клинок входил в его тело, по груди на массивный пресс потекла кровь. Душа застонала. Нет! Так нельзя! Нет! Раз родился — надо жить. Надо жить.

Кэно уронил нож. Клинок с тонким звоном ударился о пол. Анархист расхохотался, как душевнобольной.

— А жить, сука, хочется! — проговорил он, продолжая идиотски ржать. Вдруг нелепый смех оборвался — на округу снова упала тьма.

Сил на то, чтобы нервничать, у террориста уже не оставалось. Он устало упал у стены, забился в угол и закрыл глаза, пытаясь убедить себя, что ужасная тьма, окружавшая его со всех сторон, стремящаяся задушить его — лишь его галлюцинация. И снова скрип железа заставил встрепенуться. Он открыл глаза — за окном уже никого не было, только серая сухая ветка дерева, напоминавшая кисть древнего пыльного скелета, монотонно стучалась в окно. На подоконнике ждала тарелка с жареным мясом и бутылка пива. Аромат мяса пробрал до мозга костей, что-то забурлило в желудке. Взгляд бросился на бутылку пива — в сердце снова кольнул страх.

— Кира, забери бутылку, — попросил Кэно и понял, что голос продолжает меняться — он становится все ниже и грубее, но слова еще различимы в нем.

— Почему? — спросил мягкий женский голос. Оказывается, Кира все еще была рядом.

— У меня появляются кошмары от алкоголя, — сознался Кэно.

Кира забрала пиво и заперла решетку, оставив, уходя, свой приятный сладостный запах и дым сигарет в ночном воздухе.

Кэно поел, чувство насыщения немного ослабило тревогу. Но мучения и не думали заканчиваться. Анархист чувствовал дьявольски сильную боль в позвоночнике, плечах, руках. Он сидел у стены и не мог пошевелиться от этой боли — она усиливалась вспышками при любом, даже самом ничтожном движении. К счастью, Кэно нашел во внутреннем кармане жилетки несколько таблеток сильнодействующего обезболивающего. Муки на некоторое время прекратились, Кэно смог добрести до постели и заснуть.

Он проснулся, запутавшись в собственных простынях, разорванных и перемазанных уже подсохшей кровью. Кэно осмотрел свое тело — его парализовало от ужаса. Чешуя почти полностью покрыла спину и руки, появилась на груди и на животе. На плечах, на локтях и вдоль всего хребта ее пробивали острые костные выросты, еще перепачканные кровью, выступившей, когда они прорезали плоть. Кэно присел на постели, обхватив голову, запустив когтистые пальцы в волосы. Боль постепенно проходила, но вслед за ней в душу коварно вползало отчаянье.

Кто-то начал настырно стучать в дверь. Кэно что-то невнятно прорычал от недовольства, скаля острые зубы.

— Кэно, пожалуйста, открой дверь, — требовательно попросил грубый голос с немецким акцентом.

Кэно вскочил от ошеломления:

— Генрих Вайнер?!

— Дверь открой! — повторил немец, уже приказывая.

— Не могу! — огрызнулся Кэно. — Анкерные болты зубами выгрызать, да?!

Генрих умолк. Он осмотрел дверь, будто хотел взглянуть сквозь нее. Его серьезное лицо дернулось от удивления и тревоги.

— Он сам так решил? — спросил он Джарека, угрюмо стоявшего у стены. Тот кивнул.

— Почему? — осведомился Вайнер.

— Увидишь — поймешь! — грубо ответил анархист.

— Чего ждете? — швырнул Кэно. — Попросите Киру отпереть окно!

Вскоре Кэно сидел на диване в гостиной с Джареком и Вайнером, рядом с диваном стоял журнальный стол, на котором была мощная настольная лампа. Ее свет был направлен на лицо анархиста.

— Я не могу поверить в то, что я вижу! — в сотый раз повторял Генрих, осматривая его. Сейчас он изучал его клыки.

— Хватит светить в глаза лампой! — устало бросил Кэно, когда Вайнер, наконец, оставил в покое его зубы.

— Придется терпеть, — заявил немец. — Это же в твоих интересах.

Врач достал несколько пробирок с каким-то раствором, спирт, перевязочный материал и тонкое лезвие для скальпеля.

— Можешь повернуться спиной? — попросил он.

Кэно сел к нему вполоборота, электрический свет бросил холодные блики на черно-красную чешую и костные шипы. Вайнер срезал скальпелем несколько образцов чешуи и спилил кончик одного шипа. Наложив повязки, он поместил образцы в пробирки с раствором. Кэно злостно зыркнул на него, продолжая рычать от боли.

— Мне еще нужно взять кровь, — деловито сообщил Генрих, доставая шприц.

Анархист расслабленно сел на диване, взявшись правой рукой за массивную металлическую пряжку ремня брюк, а левую протянул Генриху. Тот с огромным усилием, наконец, вколол иглу в вену между чешуей и взял анализ крови.

— Что ты на меня пялишься, как баран на новые ворота? — недовольно пробурчал Кэно себе под нос, чувствуя на себе навязчивый взгляд Вайнера. — Я человек. На восемьдесят процентов еще человек.

— Человек… Конечно… — согласно закивал немец. — Человек… Только вот процент придется уточнить.

В ответ «черный дракон» только рыкнул на него, угрожающе показывая клыки, и ушел к себе в комнату.

— Процент ему надо уточнить! — разозлено бормотал он. — Умник! Пялится на меня, как на змею в террариуме — разрывается между страхом и интересом, мля! Хоть бы обезболил, сволочь, — спина до сих пор болит! Да еще и жрать хочется — не могу.

Он с надеждой бросил взгляд на подоконник — там его вновь ожидала тарелка с еще горячим мясом. За несколько минут он съел все, вдоволь насытившись. Но боль не дала Кэно расслабиться. Спина начала ныть так, будто кто-то выдирал ему лопатки и завязывал на узел хребет. Таблеток не осталось — приходилось терпеть. Заснуть он смог не скоро, да и спал ужасно — слышал сквозь сон каждый шорох, улавливал биение собственного сердца, не мог не думать о боли в спине. Чтобы как-то отвлечься, террорист начал слушать скрип старого дерева. Что-то особенное есть в этой жалостной музыке — она настораживает. Какую-то тоску и грусть навевает воющий плач старых деревьев. Их глухой, болезненный скрип заставляет думать, что все не вечно, особенно когда за окном осень. Осень — это живописная сметь. Ничто не бывает вечным. Об этом и стонет в своей горькой заунывной песне мертвый тополь за окном.

Кэно показалось, что так он провел несколько часов — просто лежал с закрытыми глазами, но не погружался в сон. Потом задремал, но боль не покидала ни на секунду — спина словно лежала на раскаленных углях. И так всю ночь.

Когда анархист открыл глаза, первое, что он ощутил — голод. Ужасный голод… Вдруг почему-то понял, что прошла не одна ночь. Он был в отключке двое, а то и трое суток! Что же это с ним произошло?

За окном шуршал мелкий густой дождь. Свинцово-тяжелое небо нависло над землей так низко, словно пыталось раздавить этот никчемный город. Сухая мертвая ветка тополя, стучащая в окно, намокла и выглядела еще более отвратительно, чем обычно. На улице, не смотря на дождь, стояли и разговаривали два человека.

— Он три дня не выходит из комнаты и не ест, — говорил Генрих Вайнер. — Это ведь ты носишь ему еду?

— Да, я, — отвечала на вопросы немца Кира.

— И не боишься?

— Чего?

— Просто предупреждаю — будь поосторожней. Сколько волка не корми, а либидо свое возьмет, — намекнул Генрих.

Кира недовольно фыркнула:

— Фриц, ты сильно много читал Фрейда!

Кэно решил встать с постели и подойти к окну. Он сбросил на пол простыню, окончательно растерзанную в клочья и пропитавшуюся кровью. Террорист протер заспанный левый глаз и вдруг одернул руку, как от огня — чешуя появилась даже на скуле. Она была еще совсем мягкой и свежей, и прикосновение к ней взывало боль. Спину продолжало печь. Кэно хотел сесть, но тут его взгляд остановился — на мятую простыню плавно лег длинный (около полутора метров) чешуйчатый черный хвост с костными шипами по всей длине. Его край ритмично вздрагивал. Тут же Кэно осознал, отчего так болела спина — он присел на кровати и расправил плечи, косясь на отходящие от его лопаток огромные кожистые крылья. Да, крылья! Сверкающая черная, будто налакированная чешуя, под которой проступали крупные кровеносные сосуды, покрывала их. Человек-дракон сидел спиной к окну, и в лучах полуденного солнца, пробившегося, наконец, сквозь обложные дождевые тучи, крылья в размахе около четырех метров просвечивались насквозь, словно сгорая изнутри алым огнем. Кэно начал колотить озноб. Он испытывал смешанные чувства. Он восхищался этим преобразованием с уверенностью, что даже разработчик эксперимента не ожидал подобного; с другой стороны нахлынул страх того, что он уже не был человеком.

Человек-дракон встал и тщательно обследовал собственное тело в поисках еще каких-либо изменений. Убедившись, что больше ничего в нем не поменялось, он застегнул разодранные сзади хвостом брюки, подпоясав их ремнем, который весьма удачно лег между двух костных шипов. Кэно чувствовал прилив сил, но голод все же сильно ослабил его. Ожидание становилось невыносимым — он вышиб заколоченную дверь ногой с поразительной легкостью и побежал в кухню. Пока он шел по коридору, крылья начали слушаться его, и Кэно сложил их за спиной. В холодильнике было только сырое мясо, но это его не остановило. Дракон рвал клыками мясо, зубы начали болеть — пища была очень холодной.

— Кэно, ты вышиб дверь! — возмущенно и ошеломленно закричал Кобра, бредя по коридору. — Перед этим ты разбил окно, распилил стол! Я уже молчу о том, что ты сделал со стеной, когда заколачивал дверь! Тебе не казалось, что ты слишком много себе позволяешь? — задал он риторический вопрос, войдя на кухню. — Нет, ты, конечно, лидер клана, но смею напомнить, что это мой дом, и… — он замер в оцепенении. — Твою мать!

Кобра покосился на чешую, огромные крылья, хвост и хотел рвануть прочь отсюда, но ноги не слушались его. Кэно развернулся, извившись всем телом, и гневно уставился на парня, левый глаз его налился кровью. Ему не нравилось, что этот сопляк попытался командовать им. Кэно схватил Кобру за горло и, подняв над землей, прижал его к стене.

— Ты мою мать не трогай, — прорычал он совсем невнятным ревом, — а то я твою прабабушку вспомню!

Дракон отшвырнул парня в сторону, как паршивого котенка; тот упал на стол.

— Ты совсем сбрендил! — сползая со стола на пол и ощупывая ладонью ушибленную спину, простонал Кобра и тут же пожалел о сказанном — от таких слов Кэно совсем озверел и готов был убить парня.

Его спас Джарек, пришедший пообедать. Анархист явился как нельзя вовремя. Заметив случившееся, он подбежал к окну и круто распахнул его, так что рама заехала Кэно по затылку, он растянулся на полу без сознания.

— Отдохни, дракончик! — бросил Джарек, подавая руку Кобре.

Парень поднялся на ноги. Спина продолжала ныть.

— Похоже, ты перестарался, — он указал Джареку на оконную раму — на белой краске остался след крови. — Ты ему голову разбил.

Анархист испуганно бросился к товарищу. Кровь испачкала его волосы на затылке, вокруг рассеченной кожи.

— Боже Праведный! — проронил Джарек.

Он взял со стола кухонный нож и поднес лезвие к лицу главаря. Когда лезвие запотело, он немного успокоился — это значило, что Кэно дышал. Джарек вытащил из кармана жилетки платок и попытался остановить кровь. Кровотечение было очень сильно, липкая кровь перепачкала руки анархиста, ему от этого стало страшно и дурно.

— Вайнер! — закричал Джарек. — Помоги! Вайнер!

Вайнер воспользовался своими связями, и коллеги помогли ему доставить человека-дракона в центр медицинских исследований. Товарищам Кэно просто повезло, что он, будучи еще в здравом уме, сообщил, что денег у него немало осталось, и дал Кире на всякий случай номер счета. После множества обследований Генрих наконец-то обнаружил причину изменений в организме.

— В его крови была обнаружена очень высокая концентрация неизвестного вещества. Мы установили, что именно оно вызвало изменение метаболизма, заставило клетки мутировать. Мы условно назвали вещество: «герпетин». От греческого «herpeton» — «пресмыкающееся». Проблема в том, что для получения подобного результата герпетин нужно постоянно вводить в кровь, увеличивая дозу, иначе преобразования сойдут на нет, и организм плавно вернется в свое прежнее состояние. Прошло уже много времени — он должен был остаться человеком. Откуда герпетин в его крови, мы пока не установили.

— И это все? — недовольно уточнила Кира, выслушав этот доклад. — Чем же ты ему поможешь?

— Пока не знаю. Сегодня сделали биопсию. Я обнаружил в его организме опухоль.

Киру бросило в холод, на глазах выступили слезы, когда в мыслях непроизвольно всплыла единственная ассоциация: «Рак». Кровь похолодела от страха.

— Не нужно нервничать, — попытался утешить ее Генрих. — Биопсию делают в сотнях случаев. Может, это просто какой-то побочный эффект.

Кира отвернулась к стене, закрыв лицо руками. Вайнер же ушел из кабинета — его позвал его старый друг и коллега венгерский ученый Бранко Ольжич. Он проводил биохимическую экспертизу проб тканей.

— Результаты меня, мягко сказать, потрясли, — сообщил Ольжич. — В клетках этой «опухоли» содержится огромное количество герпетина. Похоже, ее клетки синтезируют это вещество…

— Ты гений! — воскликнул Генрих, будто на него снизошло озарение. — Теперь я все понял! Это и есть источник герпетина! Это железа, вживленная в организм!

— Значит, ты нашел выход? — поинтересовался венгр.

— Нужно удалить ее, — сказал Генрих Вайнер. — Тогда все эти мутации пройдут. Надеюсь, ты осознаешь, что все «лишнее» придется удалять хирургически?

Бранко Ольжич кивнул. Генрих вернулся к Кире и объяснил ситуацию.

— Да! — вскрикнула она от радости. — Значит, он спасен!

— Сейчас сообщу ему, — пообещал немец.

Он подошел к белым дверям изолятора, закрытого на кодовый замок. Врач ввел код, и створки дверей бесшумно разъехались. Вайнер вошел в изолятор. Он стал чутко вслушиваться в сиплое рычание, еле различая слова:

— Я чувствую… Чувствую… Это сила… Во мне… Мне нужна эта сила!

— Ты же хотел избавиться от этого! — крикнул Генрих.

Дракон развернулся и ощетинился. Щель зрачка кровожадно сузилась.

— Нет! Это моя сила! Моя свобода! Свобода!!!

Он кинулся вниз из окна, даже не почувствовав, как разбилось стекло — так прочна была чешуя. Сердце замерло. У самой земли дракон расправил крылья и, собрав все силы, взмыл ввысь. Прохладный и свежий ночной воздух наполнил легкие. Дракон взлетал все выше и выше, ветер ласкал холодную чешую. Улицы внизу были пустынны — ни души. Тем не менее, дракон полетел за город. Он не знал, что, стоя у разбитого окна, рыжая девушка со слезами на глазах провожала взглядом того, кто когда-то — еще совсем недавно — был человеком по имени Кэно.

Дракон поднимался все выше. Там он ощутил, как душен стал разреженный холодный воздух. Но он продолжал подниматься ввысь, точно пытался долететь до серебряного диска луны. Вдруг дракон сложил крылья и камнем упал вниз, вновь расправив их у самой земли. С замиранием сердца он играл с этой жизнью, насмехаясь над законами физики, вопреки которым взмыл в небеса. Вот она — свобода, поправшая законы природы и здравый смысл! Лети, куда хочешь! Живи, как хочешь! Ты никому ничего не должен! Никто не вправе управлять тобой — ты неприрученный зверь!

Дракон летел наперегонки с ветром, проделывал в воздухе фигуры высшего пилотажа. Он был счастлив. Счастлив чувствовать себя вольной птицей, недостижимой для бурь. Прощай, былая темная, как старый дремучий лес, жизнь вне закона!

Вдруг дракон замер на месте, завис в воздухе, ритмично вращая крыльями. «А что дальше? — подумал он. — Что теперь? Другая жизнь? Куда лететь? Есть ли место на Земле, где за мной не будут гнаться? Я все еще остаюсь человеком. Тем человеком, которого ищут. Живым или мертвым… Найдут! Убьют! Миру смерть моя нужна».

Да и что будет, если он найдет спокойное, тихое, укромное место, где можно жить и ничего не опасаться? Там он обретет свободу. Но только не покой. Ведь он был человеком. И рядом с ним были люди, дорогие ему — друзья. Друзья — это человеческое понятие. Он не зверь. Но скоро совсем станет им. И тогда…

Он не сможет вернуться к друзьям уже никогда. Будет жить отшельником-рептилией, вдали от всего враждебного мира, а от одиночества на закате своих дней сойдет с ума. Эта свобода оказалась одиночеством. Ему не нужно такой свободы!

Неизвестно, что трепетало чаще — крылья или сердце черного дракона. Он летел к дому Кобры. Там было его убежище — маленькая комната с решеткой на окне. Решетка забирает чувство свободы, но она защищает. Входная дверь была открыта, парень в кимоно — хозяин дома — сидел на пороге и курил. Кобра вздрогнул и выронил сигарету — дракон приземлился прямо перед ним. Стоя на двух лапах, он сложил громадные крылья за спиной, его хвост вздрагивал и извивался. Парень отскочил в сторону — черный дракон вошел в помещение и направился к своему логову. Там он сел у стены, окутав себя кожаными крыльями, и закрыл глаза. Здесь было не так тревожно.

Кобра звонил Кире. Она незамедлительно приехала. Поведение дракона беспокоило ее: хотел улететь на свободу, и вдруг вернулся. Почему? Что же случилось?

Женщина не боялась. Она вошла в комнату с выбитой дверью и разбитым окном. Он сидел в углу. Кира внимательно окинула его взглядом — вроде с виду здоров, не ранен.

— Кэно. Что с тобой? — прошептала она. — Почему решил вернуться? Что-то случилось?

Дракон помотал головой.

— Тогда чего такой угрюмый? Что тебя тревожит?

Черный дракон попытался ответить, но кроме рычания Кира ничего не могла разобрать. Отдельные слова проскакивали в хриплом реве, но объединить их в рассказ не получалось. Тогда он нашел другой выход.

Кэно открыл один из ящиков разгромленного письменного стола и достал диск Брюса Дикинсона, солиста и лидера «Iron Maiden». Он дал диск Кире и показал, какую песню поставить. Они вместе пошли в спальню женщины, где она включила музыку. Когти мешали дракону пользоваться компьютером.

Припев Кэно попросил перемотать. Очевидно, он был не главным. Кира продолжала слушать:

Кэно жестом показал ей выключить песню. Он смотрел в самую глубину печальных жгуче-черных глаз Киры.

— The tears of the dragon, for you and for me,[26] — проговорила она с тоской и болью. — Ты все еще рвешься на волю?

Кэно отрицательно помотал головой, глаза его вспыхнули чем-то вроде страха.

— Отчего же?

Он попытался ответить, но Кира не разобрала ни слова в хриплом ревущем рычании, вырывавшемся из его гортани. Она покачала головой и развела руками:

— Не могу понять твои слова…

Он схватил лист бумаги и карандаш, но и написать не мог — пальцы не слушались его, отросшие еще больше грязные когти впивались в его же ладони. Он бросил и эту затею и указал Кире на себя.

— Хочешь объяснить?

Кэно кивнул, прорычав что-то, отдаленно напоминающее: «Да». Он ударил себя ладонью в грудь.

— Так… Ты… — пыталась понять Кира, — что дальше?

Кэно провел большим пальцем по своей шее. Кира задумалась.

— Зарежут?

Кэно кивнул, показывая: «Да, ты догадываешься». Он еще раз повторил свои действия — указал на себя и провел по шее когтистым пальцем.

— То есть, тебя убьют? — Кира уловила ход его мыслей. — Тебя найдут и убьют? Ты этого… боишься?

Кэно закрыл глаза, еле заметно кивнул в знак согласия. Он вернулся в свою обитель и сел на пол, что-то грозно рыча сквозь зубы — скорее всего, он бранился.

— Боишься… — прошептала Кира, взяв его за плечи. — Бедняга… Не нервничай. Здесь тебя не найдут.

Он отвернулся. Он не хотел, чтобы его жалели.

— Теперь ты согласишься на помощь? — спросила Кира.

Кэно решительно кивнул. Он устал быть зверем. Хотелось снова жить по-человечески. Кира чутко обняла его, пригладила его взъерошенные грязные волосы.

Ее тепло, аромат ее тела, огненный цвет ее рыжих волос, ее страстные глаза, мягкие губы, истинно женственный силуэт — все это не давало Кэно покоя. В уме он нашел хитрую уловку. Кэно вздернул голову вверх, будто что-то заметил за окном.

— Что такое? — Кира встала посмотреть, что же его встревожило, но за окном не было ничего, кроме старой свалки, стройки за свалкой и мертвого корявого тополя, настораживающее скрипящего так, точно он вот-вот упадет.

Кэно встал, подошел к Кире, его руки ласково обняли ее талию. Он прижался к ней всем телом. Женщина испугалась и попыталась отойти, но дракон обвил хвостом ее ноги, окутал ее исполинскими крыльями. Руки Кэно переместились выше, на грудь Киры.

— Нет! — со страхом крикнула она, но террорист приблизил губы к уху любимой и прорычал что-то вроде:

— Без страха… Страха нет…

Кира глубоко вдохнула и закрыла глаза. Он снял с нее одежду, почувствовал мягкое тепло женского тела, на котором он оставил свой запах, а запах женщины остался на его теле. Такой обмен запахами на бессознательном уровне давал установку: «Мой партнер. Мой друг». И Кира, похоже, тоже поняла это. В этот раз ей не было больно. Она чувствовала, как он боится причинить ей страдания. Кэно держал ее, как самое ценное сокровище во Вселенной. Кира грезила, что летит над землей в золотистых лучах заката, над облаками, наполненными золотом света заходящего солнца, в объятьях черного дракона, и это момент был одним из самых счастливых в ее жизни.

В центре медицинских исследований Кэно вернулся в здравое сознание только спустя месяц после операции. Хирургическое вмешательство было очень сложным и опасным, после ему сделали полное переливание крови, кроме того, Вайнер исправил все неполадки выведенного из строя кибернетического имплантата. Кэно очнулся через двенадцать дней после этого, но прошел еще почти месяц, пока он стал соображать, что происходит с ним и во внешнем мире. Что творилось с ним все это время, он не помнил, но его мучил бред, галлюцинации, бессонница, беспричинная тревога и необоснованные страхи. Он не помнил, как наносил себе увечья — расцарапывал когтями, которые тогда еще не исчезли, кожу до крови, пытаясь содрать чешую. Кэно бредил, лежал в страшной лихорадке, его кидало то в жар, то в холод, он страдал от галлюцинаций и кошмарных сновидений. Видел, как падает со спины дракона в пропасть, только у края пропасти появился какой-то человек с длинными черными волосами, в ночной темноте не было видно его лица, только слышался сиплый злорадный смех. Кэно на подсознательном уровне почему-то чувствовал, что это был тот, кто его предал, из-за кого погиб клан… Потом ему еще казалось, что он идет к какому-то храму на горе. Кровавое небо режет глаза, только храм озарен лучами светила, плывущего за горизонт. Вскоре Кэно понимает, что идет вброд через какую-то реку, берегов которой не видно, а храм не становится ближе, сколько бы он ни шел. Тут Кэно смотрит себе под ноги и видит, что идет по колено в крови… Снова ему мерещились пауки, которые окружают, не оставляют выхода и кусают его, и каждый укус больнее предыдущего до того, что невольно посещают мысли о смерти… В лихорадке жар, как вампир, высасывал все силы. Запутанные, беспорядочные, бредовые мысли сильно утомили его воспаленное воображение. Но разум, в конце концов, вырвался из плена безумия. Изолятор, вид за окном, одежда на стуле возле кровати приобрели знакомые очертания. Кэно здраво осознал, где он находится и почему. Он осмотрел свое тело: чешуя исчезла, но на бинтах еще кое-где была кровь. Он взглянул на свою кисть: нет когтей, на их месте снова обычные человеческие ногти, пальцы нормальной длины. Кэно заулыбался. Он с восхищением всматривался в линии на ладони, завитки отпечатков пальцев, волосы на предплечье, проверял подвижность суставов, любовался собственным телом.

— Изучаешь свою волосатую лапу… Ты можешь поверить в это? — спросил тихо вошедший Генрих Вайнер, увидев, как Кэно обследует свою руку.

— Нет, — хотел ответить Кэно, но почувствовал дикую боль в горле.

— Не пытайся говорить, — предупредил врач. — Тебе исправляли хрящи гортани — боль пройдет не скоро. Но это не страшно. Шрамов у тебя не останется, обещаю. Скоро у тебя все будет по-старому.

Кэно улыбнулся, обнажив белые зубы, которые снова стали ровными, а не острыми.

Оправившись после всего пережитого, Кэно сразу предложил Кире отправиться с ним в Детройт и зайти в бар «Valhalla».

— О-о, салют выжившим анархистам! — торжественно прокричал Горец, потрясенный их возвращением. — Все думали, что вы дружно сыграли в ящик. Ладно. Что будут пить «Черные драконы»?

— Пиво, — ответил Кэно с улыбкой. — Теперь снова могу себе позволить.

В этот раз он был почти что в «классике»: налакированные туфли, строгие кожаные брюки и пиджак, красно-черный свитер и теплый черный шарф.

— Странно, впервые вижу тебя в шарфе. Не по погоде — осень-то нынче небывало теплая, — бармен усмехнулся.

— Заткнись, Горец. У него горло болит, — Кира сердечно обняла Кэно, погладив его плечи.

— От тебя до сих пор пахнет госпиталем, — грустно отметила она. — Медицинским спиртом, йодом, еще какой-то дрянью…

— Ничего, — усмехнулся Кэно. — Пройдет неделька — и от меня снова будет пахнуть, как раньше: портвейном, сигарами и бензином. Закурим? — предложил он Кире, вытащив старый золотой портсигар с выгравированным гербом «Черного дракона».

— Похоже, теперь все будет по-старому, — улыбнулась женщина, взяв сигару.

Горец принес две кружки пива с пышной пеной, плеснувшей на стол через край. На сцене снова были «Iron Certain» и играли песню «Пепел на ветру», под которую Кэно и Кира когда-то танцевали в этом баре. Он помнил, как рыжеволосая голова лежала на его плече, они вместе закрыли глаза, он вспоминал Афганистан, вспомнил его и сейчас. Кира тоже припоминала танец под унылую песню. В баре было темно, мрак был засыпан огоньками поднятых в воздух зажигалок. Рядом танцевали Тремор с Тасией, Джарек с безумной золотоволосой воительницей Валькирией, и еще несколько пар. Кира заворожено следила за танцем огней зажигалок в руках анархистов. Кэно целовал ее, долго, пылко, страстно. Сейчас они оба хотели, чтобы все это повторилось, но… нет ребят с зажигалками, нет старых друзей, танцевавших рядом. Есть только Горец и рок-коллектив с не очень хорошо настроенными инструментами.

— Не будет, — резко возразил анархист Кире на слова: «Все будет по-старому».

— Но ведь можно забыть все это, как страшный сон? — сказала женщина, намекая на минувшие мучительные для них события.

— Нельзя, — отрицал Кэно и задумчива пояснил: — Когда все это произошло — превращение и все такое, — я взглянул в собственную душу. И я был в шоке — какой бардак там творится! Я увидел собственную тревогу, собственную манию… Манию преследования, что-то еще… Я столкнулся лицом к лицу с собственными страхами. Я могу их признать — я боюсь лишения свободы, боюсь одиночества, предательства…

— А враждебности мира? — спросила Кира.

— Я давно знаю, что мир небезопасен. Это гложет меня. Не то, чтобы я боялся смерти… Как тявкнул один умник в древности: «Не стоит бояться смерти. Когда мы есть — ее еще нет, а когда она есть — нас уже нет». Я не боюсь смерти. Вот только жить хочется. Одно скажу: это событие изменило меня навсегда.