Великий и Ужасный 5

Глава 5 Дом, милый дом

— В последнее время я думаю: на кой хрен тут стоит стена, если Орда ждет Инцидента, как манны небесной, и готовится к нему, как к празднику? До нас всё равно ни одна псина не добегает! — мой любимый охранник по имени Алёша стоял и курил у ворот на КПП. — А потом кто-то из ваших бесенят насирает на камеру или швыряет тухлые овощи в амбразуру ДОТа, или пробует перелезть через отвесной трехметровый бетонный забор с колючей проволокой сверху, и я думаю уже о том, что по проволоке следовало бы пустить электрический ток. А амбразуру закрыть каким-нибудь бронестеклом.

— Что, и тебя допекли? — участливо поинтересовался я.

— Мне кажется, что я не в полиции служу, а в психдоме, — пожаловался он. — Бабай, это ведь ты виноват. Ты по своему собственному желанию, в трезвом уме и твердой памяти пригласил сюда этих… Этих…

— Черных уруков? — поднял бровь я. — Так тут уж выбирай, Алёшенька — или дудочка, или кувшинчик. Или Инциденты как раньше, по самые гланды, когда твари до «Семирамиды» докатывались, а дожди из кислоты пополам с кровищей даже на Академгородке шли, или — мы, грешные.

— Честно говоря, я даже не знаю, что лучше, — он докурил, бросил бычок под ноги в кучу таких же бело-оранжевых остатков самоуничтожения и пошел в дежурку.

— Говнюк ты, а не Алёшенька, — громко сказал я. — Это черная неблагодарность, я считаю. Мы делаем твою работу, а что детки корнеплодами швыряются — так это всё пустяки, дело житейское. К народу надо помягше, а на вопросы смотреть — ширше!

— Куда уж ширше! — вякнул из дежурки Алексей. — В Европах, говорят, закон есть — если уруки больше трех собираются вместе, в них разрешено стрелять всем и каждому! А наш Государь вас, иродов, почему-то возлюбил и привечает!

Я уже не стал рассказывать прописные истины про дискриминацию урук-хая, толку от этого ведь — ноль! Но ляпнуть в ответ что-то было нужно:

— Поэтому уруки в Европе, если и собираются больше трех, то только для того, чтобы что-нибудь сжечь, кого-нибудь оттрахать и выпотрошить. Ты давай ко мне на кофе заглядывай, я тебя к маяку свожу, посмотришь, что там творится, сразу твоя система ценностей с ног на голову перевернется…

— Нет уж, — Алеша нажатием кнопки заставил створки ворот раскрыться. — Мое место тут. Мое дело — пропускной режим блюсти. Вот я и блюду!

— Блюди! — махнул ему рукой я и шагнул в Сан-Себастьянскую Хтонь, на родной Маяк, по родному Проспекту.

Здесь всё было так, как надо. Ну да, разбитые окна зашиты листами облупленного металлопрофиля и горбылём с намалеванными поверх граффити. Да, у части зданий не хватает крыш и пары этажей, и там, сверху, растет жизнелюбивая южная зелень и расцветают цветы. Конечно, вместо социальной рекламы о вреде курения и алкоголя у нас выплясывают голографические эльдарки в бикини, а все стены обклеены афишами Надымского чемпионата по кулачным боям и обрисованными плакатами Миха Стасяйлова, Киркора Филиппова и Тиля Бернеса. И да, на Проспекте полно типов со свирепыми рожами, с ног до головы обвешанных оружием, но…

Но мусора теперь почти и нет, ямы на Проспекте — заделаны, у свирепого народа в глазах — решимость и веселая злоба, а не безнадега и фатализм, которые я видел тут еще год назад! Дымят трубы предприятий, грохочут и гудят инструменты на бесконечных стройках, звенят клинки и бахают винтовки на тренировочных площадках… Вьются над башкой дроны, лучи солнца с трудом пробиваются сквозь хтоническую хмарь. Пахнет порохом, кровью, специями, жареным мясом, кофе и каленым железом, конечно… И реют над жилыми домами, заведениями и блокпостами черные знамена с белой дланью! Вот я и дома!

— Хуеморген!!! — орут гномы из подвальчика.

У них там мастерская по заточке и шлифовке клинков всех форм и размеров.

— Гар-р-рн! Бабай-ять идет-нах! — машут мастерками и шпателями снага со строительных лесов. Ими руководит Тройка, один из моих первых зеленых адептов. — Лок-тар огар!

— Бабай, у тебя спина белая! — тычут пальцами гребаные папуасы непонятного пола и возраста, клыкастые и патлатые, и корчат рожи с крыш, где играют в бесконечного кича и откуда швыряются в прохожих теми самыми овощами, а еще — дохлыми птицами, мелкими тварями и кирпичами. Милые детишки предпубертатного возраста!

Хрена с два, не куплюсь на их дебильные подколки. Но в витрину галантерейного магазина Мефодия, которому помог когда-то расторговаться мылом, на всякий случай посмотрел — мало ли, мелкие гады успели намазать мне куртку? Не, не успели.

В общем, хорошо тут было. Лучше, чем за стеной! И придумал это всё я! Придумал — и сотворил. Ну, или заставил других сотворить, всякое бывало. Главное — вот оно, мое детище. Вот она — Орда, из одной забегаловки с кофе и фастфудом выросшая в Идею, которая получила свое материальное воплощение в десятках градов и весей Государства Российского! Кто у нас тут великий и ужасный, а? Я — великий и ужасный!

— И Ельцин такой молодой

И юный! Октябрь впереди… - от избытка переполнявших меня радостных чувств громко и пафосно пропел я, а потом остановился и матерно выругался.

Какой, в жопу, Ельцин? Что за дичь в голову лезет? Что, снова нервишки пошаливают? Вроде ж только-только из очередной зарубы, и черепов прибавилось, и маны — через край, и прерванный ритуал за подвиг неведомые силы засчитали и закорючек на предплечье добавили… А поди ж ты — Ельцин! Нам такого и за деньги не надь, и даром не надь…

«Орда» с ее манящими кофейными запахами осталась в стороне. Конечно, тянуло меня туда, встать за стойку с легендарной уже байкальской бочкой, которая теперь работала тумбой для кассового аппарата и ДЗОТом по совместительству, сварить тысячу маленьких чашечек кофейку, потрепаться с пацанами… Но всё состояние мое отчетливо свидетельствовало о том, что пить мне нужно не кофе, а этиловый спирт. Ладно, спирт — это не эстетично. Например — полынный абсент. От него меня хоть на полчаса развезет, и думы окаянные перестанут в башку лезть.

А напиваться абсентом нужно не в «Орде». Для таких низменных развлечений есть «Надым»! И плевать, что еще утро, и он не работает. Для меня — всегда работает! Достав планшет, я вызвал Витеньку и уже через секунд тридцать лицезрел его осьминожью нежную физиономию и еще две дикие, но очень симпатичные рожицы — неких урукских барышень, которых я не видел черт знает сколько месяцев.

— Витенька! Ну, и вы, Шерочка с Машерочкой… Открывайте «Надым», великий вождь изволит грустить и намерен выпивать весь абсент в вашем заведении! — заявил я.

— Задолбешься выпивать, — тут же заявила Шерочка.

— У тебя жопа слипнется столько сахара разбавлять! — подхватила Машерочка.

— А нахрен мне сахар? — удивился я.

— Чтоб жизнь медом не казалась! — категорично заявили орчанки.

О, сукападла, пару секунд общаемся, а у меня уже мозг плавится! Какие мерзкие всё-таки существа эти черные уруки!

— Витенька… Если притащишь с собой на бар этих двух шиншилл, я тебе все щупальца оборву, а им — жопы надеру, — пригрозил я.

— Ой-ой-ой, можно подумать! Мы тебе сами предлагали, ничего ты не захотел отодрать! — не, ну не гадовки, а? Совсем осьминога в краску вогнали!

— Не отодрать, а надрать! — возмутился я. — И вообще! Я тут вождь! Так что открывайте быстро заведение, мне грустить негде! У меня неприятное чувство внутри, и сожрать кого-нибудь хочется!

— Да-а-а, да! Грустить он будет, как же. Еще скажи, что у тебя депрессия… Сходи к Финардилу, проверься — может это бычий цепень! — эти обе, похоже, никогда не намеревались заткнуться, так что я просто вырубил планшет и решил, что, если они не успеют открыть дверь, то выломаю одну из решеток на окнах.

Про грусть — это я, конечно, загнул. Грусть — это кортизол, а кортизол у уруков вырабатывается в микроскопических количествах, да и то лишь в том случае, если в борще мяса выловить не удалось. Но задумчивость присутствовала. На какую тему? Известно на какую! Проблемы у мужчины бывают в двух случаях: когда у него нет женщины и когда у него есть женщина. Появление всей такой обаятельной и привлекательной Марго, которая сначала демонстрировала весьма определенную симпатию, а потом — усвистала в закат с каким-то кучерявчиком на спорткаре, внесло раздрай в мою суровую аскезу, которую я взял на себя после последней переписки с Эсси, месяцев пять назад.

Я решительно шагал к «Надыму» и волей-неволей постоянно принюхивался. Олеандры, рододендроны, бесконечная мимоза и прочие субтропические сорняки цвели и пахли как сумасшедшие. Вокруг них гудели сердитые хтонические пчелы, собирая хтонический нектар для хтонического меда. И, набравшись сладкого груза, целыми эскадрильями, подобно тяжелым бомбардировщикам, мчали куда-то в сторону бассейна, который располагался в центре Маяка. К месту обитания Слонопотама! Это что, шерстяной мерзавец пасеку себе разбил? Вот напьюсь абсента, возьму с собой сэкономленный сахарок (вот еще, буду я всякими извращениями зеленую отраву портить!) и пойду в армрестлинг с мамонтом играть! С другой стороны — если он будет хоботом бороться, то это будет уже не арм, а… Как там хобот по-английски?

— Заходи, давай, скорей! — дверь заведения приоткрылась, выглянул Витенька в голубом халате с розовенькими осьминожками (ути божечки!) и поманил меня щупальцем.

Я оглянулся и нырнул в «Надым». Зачем конспирация? Потому, что ты только дай некоторым местным повод, они не то, что до обеда, они на рассвете уже клуб бы осадили! Витенька на всякий случай повесил табличку «Спецобслуживание» на дверь, и мы пошли по гулким пустым коридорам в огромный зал, мимо танцпола, помостов, ринга, столиков и всего прочего, что кипело жизнью в ночные часы, а теперь не давало даже малейшего представления о том, какое светопреставление происходит в этом злачном месте с наступлением темноты.

Сверкающая хромом барная стойка не стала преградой для Витеньки, он лихо перемахнул через нее, и полы халата с осьминожками взметнулись, демонстрируя его худые, но крепкие икры. Он прошелся вдоль тускло поблескивающего стеллажа с бутылками, достал причудливую емкость примерно в литр объема с зеленой жижей внутри, две узкие стеклянные рюмки — и тут же выставил батарею из пивных банок.

— Это мне, — сказал он и набулькал полынного яда нам обоим. — Я чарку с тобой жахну за компанию, а потом вот попью. Так что там тебя так накрыло, в этой пещере?

— Будем! — сказал я. — Не чокаясь.

И опрокинул в себя адское снадобье. Никогда не пейте абсент, дети. Если вы не урукские дети, конечно. Это квинтессенция мерзости и экстракт гадости. Очень вредно для здоровья.

— Смотри, — сказал я. — Она мне написала, мол, я всегда буду для нее желанным гостем и дорогим другом, и любую помощь мне лично и Орде в частности она готова оказать с привлечением всех ресурсов Росомах и всего Ород-Рава по первому моему слову. Она даже написала, что всегда рада будет меня видеть и надеется на продолжение теплых и дружеских отношений! Это через месяц после того, как отослала меня прочь.

— Ну! — сказал Витенька. — Классно же! И поехал бы!

— Давай, еще наливай, а то сейчас отпустит, и я опять ничего не расскажу, — я пристукнул ногтем по бортику рюмки, которая издала тонкий звон.

— Выговориться — оно надо, — он то ли специально, то ли машинально налил и мне, и себе. — А то ты, как бешеный электровеник, носишься и суетишься, засуетил уже всех. Выдохни, расслабься наконец, прекрати догонять непонятно что! Давай, будем!

Мы бахнули еще, и управляющий «Надымом» октопус нетерпеливо постукал щупальцами по стойке:

— Так она тебя пригласила, значит, а ты что?

— А я ее пригласил! Сказал, мол, кидай всё и приезжай, я знаю, как вернуть этому Кухулину Иллидановичу… То бишь — Кедеэрну Элрохировичу корону! Ты думаешь — я зря к Полозу гонял? Эта змеюка мне всё рассказал! У него было верное средство… Я бы принес это средство в Ород-Рав, и эта душа леса, этот био-гео-хрен-пойми-кто или как там назвать всю эту хрень, от страха бы обосралась! — я ляпнул кулаком по столу. — Кедеэрнович хоть и мудень, но в том, что я его обрил налысо и зататуировал, не виноват. Чего его низвергать с престола? Пусть бы дальше правил! А Эсси — мне вернуть! Давай, добавляй.

Он добавил, мы бахнули.

— Так погоди… А в чем разница? Почему ты не хотел к ней ехать, а она к тебе должна была? Это двойные стандарты получаются, женщина — она что, не личность что ли? — конечно, при двух подругах-орчанках Витенька не мог не быть феминистом, бесхребетное головоногое существо!

— А я объясню! Когда Эсси пришла в Орду, кем она тут была?

— Ну, кем угодно… — пожал плечами Витенька. — Начала уборщицей, а потом стала одной из тех, кто определяет… Как ты это говоришь? Политику партии!

— Вот! Мне, тебе, нам всем, всей Орде она нравится просто потому, что она — Эсси, менеджер по киллингу, такая, какая есть. Нам пофиг, кто у нее батя, и откуда она родом. Нас интересует, что она делает, что она говорит, как себя ведет и вообще… Она сама! Вся! Ага?

— Ага, — кивнул Витенька.

Он прекрасно понимал, что я имею в виду. Испытал это на своей шкуре.

— Бахнем! — сказал я, и полынная дрянь снова полилась по рюмкам.

Меня уже капитально прихватило, Витеньку, похоже, тоже. Оставалось не так много — детокс от татау скоро сработает, и мне станет мерзко и тошно от своих откровенностей. Потому что это совсем не в духе Бабая Сархана, непробиваемого и неунывающего крысиного короля и принца помойки, мясника из Сан-Себастьяна. Это, скорее, стиль товарища Бабаева, вшивого интеллигента и недобизнесмена.

— Так что там? — из Витеньки пёрли щупальца во все стороны и занимались форменным рукоблудием, ощупывая все предметики в окрестностях барной стойки. Похоже, несмотря на осьминожью регенерацию, его тоже капитально накрыло. — Чего ты там ей такого написал?

— Погоди, договорю! Я-то не тупой, я понимаю, что у меня Орда, у нее — клан! Я ответственный, она ответственная. Кинуть своих, хоть они и падлы, она не может. И я вас не кину! Как бы вроде раз на раз, одно и то же. Но! На поверку-то не одно и то же! Значит, вот получается, что если она сюда приедет — то может быть кем ей угодно! Нам же нравится, как ей угодно, ага? Мне — больше нравится, вам — меньше и по-другому… — абсент пробил броню и моего метаболизма, мысли путались, но ключевую нить я старался не терять. — А я если поеду в Аркоа-Ронья, то могу быть там только псиной! Соображаешь? Пси-ной! Гав, ять, гав-гав! Так что это нихрена не одно и то же! Кто угодно — и псина! Смекаешь?

— Смекаю. Ты прав, она не права. Б-б-бахнем? — щупальца ухватили бутылку абсента, сразу восемь штук, чтобы не пролить.

— Давай! Недолго осталось, я потом сахар возьму и пойду Слонопотаму мозг колупать, я так до него и не добрался привет от Полоза передать. Они там это… В одном НИИ работали, короче…

— И что, и что ты ей написал в ответ на предложение дружбы и какой угодно помощи? — Витенька капитально окосел, это было видно даже сквозь очки.

— Я ей написал вот что… Мол, дорогая-ненаглядная Эсси, нельзя быть немножко беременной. И предложение это — как если бы ветеринар сказал, что ваша собака сдохла, но вы все еще можете ее оставить. Что мое — то мое, на том стоял и стоять буду. Если она — МОЯ девочка, полностью, со всеми придурями и заморочками, то моя. Без дурацких оговорок про дружбу, теплые отношения и прочую ванильную хрень. И тогда идем мы по жизни вместе и воюем в одну сторону. Не выпускают с Баргузина? Так без проблем, приеду и разнесу их богадельню, напугаю весь лес до усрачки, на всех наору, разобью хлебала и заберу с собой. Теперь, кажется, силенок хватит у нас! А если нет — то нет. Ну, и этот — постскриптум написал, мол, как решишь — обращайся, потому как других таких Эсси у меня нет и не будет.

— Р-р-р-омантична-а-а-а… — хором вздохнули Шерочка с Машерочкой, которые подслушивали нас, восседая на перилах балкона на десятиметровой высоте и болтая ногами в воздухе.

— Нихрена не романтично, — буркнул я. — Я это написал пять месяцев назад, она прочла, это точно. И печатала ответ — три раза. Я видел! Там в чате точечки такие выскакивают, и написано — «печатает». Но ничего не ответила. До сих пор. Я своих слов назад не беру: если обратится — заберу ее. Если это будет та самая Эсси…

Я чрезвычайно четко помнил ту могущественную Лесную Владычицу Эссириэ Ронья с изумрудным взглядом. И она мне нравилась гораздо меньше, чем моя Эсси, та, которая с блестящими карими глазами, ироничной улыбкой, в яркой бандане, джинсовых шортиках и безразмерной майке.

— А делать-то что в связи с этим будешь? — уточнил Витенька, у которого глаза теперь смотрели в разные стороны.

— Как это — что буду делать? Я крокодил, крокожу и буду крокодить! — гыгыкнул я. — Давай, бахнем по последней, и я пошел к Слонопотаму бороться на хоботах и нести ему привет от удава! Хотя это и не канонично, это он у нас — слон, он должен привет от удава носить… Но я как-нибудь справлюсь! Девчонки, нужен мешок сахару! Тащите его скорей сюда!

— У нас только рафинад! — откликнулись орчанки.

— Тащите рафинад, — милостиво разрешил я, делая довольно неуклюжий царский жест рукой. — А мы щас с Витенькой еще клюкнем по одной и… А не, я сам клюкну, Витенька уже того… Доклюкался!

И я ухватил абсент и выхлебал его весь, а потом взял рафинад и пошел в Хтонь. Потому что любови — любовями, а дичь сама себя не сотворит!