Вечный союз

Глава 8

— Поезд прибыл на конечную станцию!

— Наконец-то! — простонал Эндрю, выпрямляясь и выглядывая из окна.

За окном было раннее утро, и первые лучи солнца уже подсвечивали кромку спящих облаков. Поискав в карманах очки, Эндрю водрузил их на нос и с отвращением облизал губы. Во рту было такое ощущение, будто он наелся резины. Григорий уже успел получить от него взбучку за то, что забыл упаковать его зубную щетку. Он хотел было сделать мальчишке внушение еще раз, но, заметив, с какой тревогой тот всматривается в его лицо, решил, что это было бы уже чересчур.

Григорий опасливо подал ему чашку чая. Чай, естественно, был холодный, тем не менее Эндрю выпил его и почувствовал, что настроение его улучшается.

— Помоги мне нацепить мундир и саблю, сынок, — попросил он ординарца. У него самого это никак не получалось после того, как он потерял руку. Даже надеть форму и застегнуть все пуговицы было трудно, а уж о сабле и говорить нечего.

— Сегодня будет ужасная жара, сэр, — осмелился дать совет Григорий. — Может быть, лучше надеть другой мундир, с четырьмя пуговицами?

Предложение было соблазнительным. Мундир с четырьмя пуговицами был стандартным общеармейским и доходил только до бедер, в то время как парадный офицерский почти закрывал их и весил чуть ли не вдвое больше. Разумеется, и тот и другой были шерстяными, что в условиях южных штатов с их убийственной жарой представлялось Эндрю сущим издевательством. Во время изнурительного марша на Геттисберг солдаты сотнями теряли сознание из-за теплового удара. А в здешних степях летом, по всей вероятности, еще хуже.

— Думаю, сегодня лучше все-таки надеть офицерский, — ответил он. Важным персонам на Руси полагалось одеваться пышно, и в этот день он был вынужден считаться с этим.

Сочувственно покачав головой, Григорий помог ему одеться и, отступив на два шага, одобрительно кивнул.

— Ну, пошли, посмотрим, что тут делается, — проговорил Эндрю. Проходя по вагону, он обратил внимание на то, что штабные офицеры поглядывают на него выжидательно. Некоторые из них уже выходили из вагона, и по их несколько обалдевшему виду он догадался, что снаружи его ждет большой сюрприз.

Он спрыгнул с подножки на землю.

— Господи, Твоя воля! — прошептал он.

Вокруг царил первобытный хаос. Из поезда еще продолжали сыпаться люди, которые разминались и расхаживали взад и вперед, перекрикиваясь и гогоча. Офицеры и унтеры надрывали глотки, пытаясь навести порядок. Мимо проскакала до смерти перепуганная лошадь с выпученными глазами. За ней с руганью гнались несколько артиллеристов. Единственным светлым пятном был 35-й полк, уже строившийся в колонну под руководством офицеров.

Эндрю прошелся вдоль поезда, угрюмо взирая на окружающее. Дойдя до хвоста предыдущего состава, он взобрался на заднюю площадку, ухватился за перекладину лесенки и медленно полез на крышу. Оказавшись наверху, он с изумлением увидел распростертое тело мирно храпевшего солдата.

— Это как понимать? — рассвирепел он.

— Сплю, что тут понимать, — проворчал сквозь сон солдат. — Убирайся к черту, — приоткрыв глаза, он заморгал и, прежде чем Эндрю успел произнести еще хоть слово, скинул свои вещи вниз и скатился сам, растворившись в толпе.

Впереди, насколько хватало глаз, все пути были забиты составами, вокруг которых творился ад кромешный. Повсюду громоздились кучи сваленных как попало ящиков с провиантом и боеприпасами. Среди них беспорядочной толпой бродили тысячи людей. Артиллеристы выкатывали пушки из вагонов и бросали их где придется, не заботясь о том, чтобы создать хоть какое-то подобие оборонительной линии.

Эндрю трясло от возмущения.

— М-да… Порядочек… — к нему, пыхтя, забрался Эмил.

— Это черт знает что! — рявкнул Эндрю.

— Ты же тут командуешь, приятель, — невозмутимо протянул доктор.

Эндрю обернулся к нему, готовый взорваться.

— Не обращай гнев против ближнего своего, Эндрю Лоуренс Кин, — произнес Эмил с обезоруживающей улыбкой. — Почему бы тебе не присесть и не продумать план действий?

— П-присесть? — задохнулся Эндрю.

— Ну да. Присесть рядом со мной и выпить водки, — он вытащил из кармана фляжку, отвинтил крышку и протянул фляжку Эндрю.

Эндрю заставил себя сделать глоток. На пустой желудок реакция на водку была особенно острой.

— Ты утомлен и перевозбужден. Расслабься. Если ты будешь слишком крут с подчиненными, то и твои офицеры начнут дергаться. А из-за этого и вся операция может оказаться на грани срыва. С тех пор как мы в последний раз воевали, прошло уже два года. Людям надо какое-то время, чтобы приспособиться.

Сзади прозвучал резкий свисток, заставивший Эндрю вздрогнуть. Обернувшись, он увидел, как тормозит поезд, шедший за ними. А еще дальше восходящее солнце окрашивало в розовый цвет известняковые стены городишки под названием Испания. На запасном пути кипела бурная деятельность, и, к радости Эндрю, вполне упорядоченная. По периметру участка были вырыты свежие земляные укрепления и расставлены пушки. Цепочка солдат подтаскивала ящики к сооруженному поблизости широкому навесу.

Ему немного полегчало.

— Нам никогда раньше не приходилось делать ничего подобного, — продолжал вещать Эмил. — Все это внове для людей, да и для тебя тоже. Вполне естественно, что поначалу не избежать некоторой сумятицы. Но вот увидишь, на марше люди сразу почувствуют себя в привычной обстановке… Ну, меня тоже труба зовет, — продолжил он. — Надо подобрать вагоны для медицинского оборудования, а также оборудовать здесь базовый госпиталь. Некоторые ребята чувствуют себя неважно; есть несколько травм, которыми надо заняться. Попозже я доложу тебе, как идут дела.

Посмотрев на старого друга, Эндрю вернул ему фляжку. Эмил сделал большой глоток и завинтил крышку.

— Таскаю ее с исключительно медицинскими целями, — ухмыльнулся он, спускаясь с крыши вагона.

— Григорий!

— Здесь, сэр! — послышалось снизу.

— Выведи Меркурия, выгуляй его немного и подготовь к маршу. Через десять минут заседание штаба. Пошли гонцов по всей линии, пусть соберут командиров бригад и дивизий. Действуй!

— Полковник Кин?

Подойдя к краю крыши, Эндрю увидел Энди Барри.

— Залезайте сюда, Барри.

Бывший сержант 35-го вскарабкался по лесенке и, боязливо приблизившись к Эндрю, отдал честь.

— Докладывайте, — сказал Эндрю.

— Понимаете, сэр, тут пока еще все в кое-каком беспорядке…

— Это я вижу, — спокойно отозвался Эндрю.

— Поезда прибыли с опозданием, сэр, — вы и сам знаете. Должны были прийти сюда еще засветло. А размещать целую армию в темноте мы оказались не готовы.

— Вам не в чем оправдываться, Барри, — ответил Эндрю, изо всех сил стараясь изобразить непринужденную улыбку. — Просто наведите порядок, и все.

Офицер вздохнул с явным облегчением.

— Вы ожидали, что я откушу вам голову?

— Ну, в общем, да, сэр, — осторожно подтвердил Барри. — Картина тут, правду сказать, довольно устрашающая, — он кивнул на окружающее.

— Это верно. Но вам ведь потребуется не так уж много времени, чтобы все организовать, не правда ли?

— Так точно, сэр! — Барри расправил плечи и улыбнулся.

«Черт побери, я слишком засиделся за своим письменным столом, — мысленно упрекнул себя Эндрю. — Когда слишком долго управляешь людьми только с помощью бумажек, теряешь связь с ними, с реальной жизнью». Он вспомнил тучных, холеных штабных офицеров Армии Потомака, которые отсиживались в тылу или расхаживали с важным видом в Вашингтоне, руководя поставками, плетя интриги и заискивая перед начальством ради продвижения по службе. Из-за их тупости и продажности гибли тысячи людей, достойных лучшей участи.

«Неужели я мог бы стать таким же, как они? — думал он. Ему уже было тесновато в той форме, которая два года назад висела на нем, как на огородном пугале. — Как уловить момент, когда начинаешь меняться? С возрастом становится все легче незаметно превратиться в того, кого раньше презирал. Может быть, потеря чувства реальности – неизбежная: плата за мирную жизнь? Или, наоборот, порождение войны?»

— Что докладывают разведчики?

— Мы выслали подкрепление на наблюдательный пункт, устроенный телеграфистами в десяти милях от Рима. До сих пор противник никаких сил навстречу нам не выдвигал. Железнодорожный мост, который мы строим через речку По, еще не закончен, и я отправил туда рабочих с инженерами, чтобы они наскоро соорудили временную переправу. Все старые римские мосты по Аппиевой дороге в полном порядке.

— И на всем пути никаких следов карфагенян?

— Никаких, сэр.

— Странно.

— Вот и я так думаю, сэр. Я хочу сказать, сэр, что на их месте я обязательно постарался бы перекрыть нам путь как можно дальше от Рима.

— Все это выглядит так, будто они чуть ли не приглашают нас к себе.

— Нам с ребятами тоже так кажется, сэр, — очень многим.

«Что они замышляют?» – терялся в догадках Эндрю. В нем росло ощущение, что он мышь, которую заманивают в мышеловку. Но разгадать их намерения он не мог – слишком много было возможных вариантов. Что ему было ясно – так это его цель: освободить Рим, и как можно скорее. Больше всего он боялся, что карфагеняне полностью захватят город и придется выбивать их оттуда с большими потерями. Оставлять Рим в руках враждебно настроенных соседей было нельзя. Однако существовала и другая, еще более нежелательная возможность: к тому моменту, когда они доберутся до Рима, он сам объединится с Карфагеном против них. Марк, похоже, был далеко не в восторге от союза с Русью. И если так действительно случится, то Винсенту придется туго.

Поэтому надо было идти вперед как можно быстрее. А если там их ждет какая-то ловушка, то надо постараться, чтобы она сработала вхолостую.

— Что и как делать, вы, Барри, знаете. Так что приступайте не тратя времени даром. Все, что мы не берем с собой, должно быть надежно упрятано на складах. Полковник Майна прибудет последним поездом. Постарайтесь к его приезду привести все это в приличный вид. Вы же знаете, что лучше не выводить его из себя.

Барри криво усмехнулся и понимающе кивнул.

— Кстати, вы со своей бригадой остаетесь здесь, — огорошил его Эндрю напоследок.

— Сэр! Я надеялся, что вы возьмете меня с собой.

— Вы командуете всеми строителями и представляете вместе с ними слишком большую ценность для нас, чтобы рисковать ею. К тому же оставить в тылу приличный боеспособный резерв тоже не мешает. Лицо Барри вытянулось.

— Вы же понимаете, Барри, что так будет лучше. Вы нужны нам в первую очередь именно здесь.

— Да, сэр. Но, похоже, на этой работе я скоро совсем забуду, что значит быть солдатом.

— Как знать, возможно, в ближайшем будущем придется воевать даже больше, чем хотелось бы, — отозвался Эндрю, сам не вполне понимая, что заставило его сказать это.

Сенаторы растерянно переглянулись.

— Это против всяких правил! — гневно бросил Сципион, поднимаясь на ноги. — Где Марк?

— Он не был приглашен, — ответил Петроний.

— Не был приглашен? Мы, представители двадцати виднейших семейств, являемся его советниками. Он первый консул Рима, каким был и его отец…

— И он предал нас всех. Сам посуди, зачем нам эта война? Они что-то не поделили с Марком, а мы тут при чем? Вы все слышали их условия, которые только что огласил Лукулл. Они уже известны всему городу. Если мы возьмем бразды правления в свои руки, то сегодня же остановим напрасное кровопролитие.

— То, что ты предлагаешь, — государственная измена! — прогремел Сципион, оглядываясь на других сенаторов в надежде найти у них поддержку.

— То, что я предлагаю, — наше спасение! — кинул Петроний в ответ. — Это Марк ведет себя как изменник, допуская все это.

— Карфагеняне напали на нас и убили сотни наших людей. Марк делает единственное, что возможно в этой ситуации, — сражается с ними.

— А как насчет нашествия янки? — крикнул Катулл. — Вот кто действительно представляет для нас опасность!

— Ничто не мешало им прийти сюда с мечом руках и разбить нас, — возразил Сципион. — А они вместо этого предлагают нам торговый союз, процветание и поддержку в борьбе с ордами.

— И при этом твердят о том, что надо освободить рабов, — ввернул Петроний.

— Послушав таких, как ты, я, кажется, скоро буду предпочитать их общество! — вскипел Сципион, вновь вскакивая с места. — Нам не о чем больше говорить. Те, кто не хочет ввязываться в это сумасшествие, пусть следуют за мной. Иначе это будет расценено соответствующим образом.

У сенаторов был смущенный вид, однако на ноги никто не поднялся.

— В таком случае проклинаю вас всех! — гаркнул Сципион и, круто развернувшись, промаршировал вон из зала.

— Надо его остановить! — воскликнул Катулл. — Он предупредит Марка.

— Да пускай предупреждает, — рассмеялся Петроний. — В этот самый момент Лукулл арестовывает нашего прославленного вождя.

— Они оставляют позиции.

Кромвель с улыбкой посмотрел на Хулагара и Вуку:

— Вот видите, все происходит так, как я и рассчитывал. На рассвете наши войска войдут в город.

— Это может быть первым ходом в их собственной игре, — резко возразил Вука. — Так сказать, легкой закуской перед главным блюдом.

Кромвель мрачно взглянул на Вуку, Хулагар же был явно возмущен гастрономической метафорой, употребленной его господином.

— Чем вы так недовольны? — расхохотался Вука. — Это всего лишь речевой оборот.

— Я буду доволен, когда мы закрепим свой успех, — огрызнулся Кромвель.

— А меня больше волнует успех на другом участке фронта, — с нажимом проговорил Хулагар.

— Хинсен, по всей вероятности, уже прибыл на место и занял позицию. Известно, что последний поезд достиг конечного пункта.

— Он-то нам и нужен, не забывайте об этом, — сказал Хулагар. — Как скоро можно ожидать их здесь?

— Возможно, уже завтра вечером. Кин наверняка будет их подгонять.

— А сам он с армией?

— Я уверен в этом, — холодно отозвался Кромвель.

— Они все заседают сейчас в сенате.

— Я не желаю слышать об этом! — прогремел Марк, гневно глядя на Винсента. — И что надо здесь этому? — он кивнул на трясущегося раба.

— Мы с Юлием друзья, Марк, — спокойно ответил Винсент.

— Дружба между рабом и таким человеком, как вы?

— Он верный человек. И чем он хуже меня? — возразил Винсент.

— И отсюда следует, что он ничем не хуже меня? — сардонически усмехнулся консул.

— Давайте не будем обсуждать это сейчас. У нас нет времени. Выслушайте лучше Юлия.

Марк со стоном поднялся с ложа:

— Ну валяйте.

Винсента смутило то, что консул был обнажен. Похоже, весь Рим спал таким образом и находил это вполне удобным. Это был еще один обычай, который Винсент ни за что не стал бы перенимать.

— У людей, которые обслуживают помещение сената, — начал Юлий, — сегодня вечером возникли подозрения – после того, как в город забросили стрелы с этими записками. Примерно час назад мой двоюродный брат Флавий – он работает писцом – пришел ко мне и сказал, что все сенаторы тайно собрались в доме Петрония.

— Пусть собираются где хотят, — прервал его Марк.

— С ними был и Лукулл.

Тут в глазах Марка пробудился интерес.

— Продолжай.

— Флавий рассказал мне, что его другу Гарбе приказали принести вина. Сенаторы говорили с Лукуллом, но, когда вошел Гарба, они замолчали. После того как его отослали, он задержался у дверей и услышал, как Лукулл сказал, что арестует тебя и пошлет когорту легионеров, чтобы окружить русских солдат и не давать им уйти до прихода карфагенян.

Марк взглянул на Винсента:

— Этому можно верить?

— Я готов поручиться за его слова головой, — сухо ответил Винсент.

— Я иду к легионерам.

— Сэр, я сомневаюсь, что они поддержат вас.

— Какие могут быть сомнения? — закричал консул. — Это моя личная гвардия!

— Они напуганы и угнетены поражением, которое потерпели на поле боя. Бомбардировка города не улучшила их душевного состояния. К тому же последние два дня люди Петрония распространяли лживые слухи, которые выглядят очень правдоподобно. Легионеры боятся, что если они окажут сопротивление карфагенянам, то их уничтожат. Поэтому предложение Кромвеля представляется им выходом из этого положения, а в устах Лукулла будет звучать тем более убедительно. Нравится вам это или нет, Марк, но в основе вашей власти лежал страх перед тугарами. Если бы кто-нибудь осмелился восстать против вас и заведенного вами порядка, тугары поддержали бы вас и бунтовщикам пришлось бы плохо. А когда вы прогнали тугар, все это неизбежно изменилось. В системе вашего правления образовалась пустота, и теперь заговорщики стремятся заполнить ее.

— Неужели моя гвардия, мои легионеры способны предать меня? — спросил Марк неожиданно севшим голосом.

— Когда-нибудь я перескажу вам последнюю главу истории Древнего Рима, — сказал Винсент в ответ.

— Значит, все кончено, — заключил Марк безнадежным тоном.

— Нет, пока еще нет! — горячо возразил Винсент. — Я прикажу Пятому Суздальскому полку занять ваш дворец.

— А городские стены останутся без защиты?

— К черту стены! — закричал Винсент. — Сейчас самое ценное – ваша жизнь.

— Но карфагеняне ворвутся в город и своими тяжелыми орудиями сровняют его с землей. А вы все погибнете. Лучше собирайте своих людей и уходите, пока не поздно, — он попытался улыбнуться.

— Я ценю ваш героизм, Марк, но единственным результатом нашего ухода будет то, что нам придется с боем пробиваться обратно.

— Чего ради? Я буду убит. Петроний заключит мир с Карфагеном, и вы будете вынуждены сражаться и с теми, и с другими.

— В вашем распоряжении есть армия, которая может выступить в вашу поддержку в любой момент.

— О чем вы? Какая армия?

— Рабы. Они единственные выиграют, если мерки и их союзники будут разгромлены. Освободите их, и они будут драться за вас до последнего вздоха.

— Это была ваша цель с самого начала! — вскричал Марк.

— Но мы не собирались добиваться ее таким образом. Мы надеялись, что это произойдет постепенно, мирным путем. Но теперь, я боюсь, это невозможно. Все в ваших руках, Марк. Я уверен, что судьба Рима для вас важнее вашей собственной. Карфаген – лишь дымовая завеса, за которой прячется орда Я скажу вам откровенно: если сенату удастся скинуть вас и заключить союз с Карфагеном, мы будем сражаться с ними ради ваших природных ресурсов, которые нам жизненно необходимы. Но мы слишком малочисленны, и без вашей помощи нам не одолеть врага, тем более что теперь он, как выяснилось, воюет тем же оружием. Если вы не поддержите нас, то погибнет не только Русь, но и Рим тоже, потому что мерки вряд ли потерпят, чтобы спокойно существовал народ, который почувствовал вкус свободы и научился драться нашим оружием.

— Это слишком дорогая цена, — прошептал Марк.

Винсент сердито подошел к консулу и схватил его за плечи: — Черт бы вас побрал, Марк! У нас нет времени торговаться. Решайте скорее.

Ему казалось, что он взорвется от бурлившего внутри него беспокойства и нетерпения. Все было так просто и понятно, а этот человек не желал видеть очевидного.

— Вряд ли я смогу сделать это, — выдавил из себя консул.

— Сэр, тем не менее мой полк занимает ваш дворец. Боеприпасы уже доставляются сюда из наших казарм через кварталы, заселенные рабами. Юлий, распорядись, чтобы подготовили подвальное помещение под госпиталь. Наш врач объяснит вашим людям, что требуется для этого. Прямо сейчас разожгите костры. Соберите постельное белье и начинайте кипятить его, — обернувшись, Винсент увидел в дверях Дмитрия и Бугарина:

— Выставьте стрелков в каждом окне, в дверях установите пушки. В дальнем конце двора соорудите баррикаду в качестве резервной позиции. Используйте все, что попадется под руку. Наружную стену не так-то легко разрушить, но рано или поздно это произойдет, и тогда нашим опорным пунктом станет двор. Постараемся удерживать первый этаж как можно дольше, затем будем отступать на второй. Хорошо бы поставить на втором этаже пару пушек, чтобы обстреливать двор.

— Здание прочное, стены толстые. С ходу его штурмом не возьмешь, — ухмыльнулся Бугарин.

— Приступайте.

Офицеры, отдав честь, удалились.

— Итак, вы решили сражаться до конца, — сказал Марк.

— Так я обещал нашему президенту. Будем обороняться, пока нас не выручат.

— И что вы за люди такие? — с удивлением покачал головой Юлий.

— В данный момент до смерти напуганные.

— Вы же знаете, что погибнете здесь, — произнес Марк тоном, в котором звучала безнадежность, раздражавшая Винсента.

— Я повторяю, пока что все в ваших руках, — бросил он. — Но через несколько минут у вас уже не будет выбора. Если мы продержимся до подхода наших – в чем я, впрочем, сомневаюсь, — мы передадим власть в ваши руки, но вы будете нашей марионеткой.

Марк взглянул на него, не в силах произнести ни слова.

— Все предельно просто, Марк. Я говорю вам открыто то, чего от нас требует политическая ситуация. Русь борется за существование. Нам нужно то, что есть у вас. Я всегда хотел, чтобы мы были равноправными партнерами. Но если мне придется уложить весь свой полк для спасения вашей жизни и вашей власти, то лично я считаю, что будет только справедливо потребовать за это адекватную цену. Вы потеряли свой сенат и свой легион. Мы будем править за вас.

— То есть вы будете править, — сухо уточнил Марк.

— Да на кой мне ваш Рим! — взорвался Винсент. — Я оставляю свой пост и возвращаюсь домой. Пусть кто-нибудь другой делает эту грязную работу, а я сыт ею по горло. А теперь прошу прощения, у меня есть другие дела, — не дожидаясь ответа, он большими шагами вышел из комнаты и в коридоре столкнулся с Дмитрием.

— Ну как? — спросил тот.

— Не соглашается, чтоб ему.

— Там, на форуме, что-то назревает. Я пришел за вами.

Все еще кипя от злости, Винсент шагал по дворцу, на ходу вытаскивая револьвер и проверяя его. Подойдя к приоткрытой двери, он разглядел в предрассветном тумане приближавшуюся группу легионеров.

Гнев настолько вытеснил в нем все остальные чувства, что он, не думая об опасности, вышел прямо на мраморные ступени дворца и с вызовом посмотрел на легионеров, остановившихся при его появлении.

— Какого хрена, черт побери, вам здесь надо? — заорал он. — Вы должны быть на стенах города и защищать его!

— Война окончена, — заявил Лукулл, выступая вперед. — Мы пришли, чтобы арестовать Марка Луциллия Граку, который обвиняется в измене сенату и народу Рима.

— Ты называешь сенатом свору этих грязных предателей? — рассмеялся Винсент. — А что до народа, так ему следовало бы разобраться, кому и за сколько продал их этот «сенат». Карфагенян прислала сюда орда, — повысил он голос, чтобы его слышала вся площадь. — А ваш сенат, договорившись с ними, обрекает вас на убойные ямы.

— Прочь с дороги, янки! — крикнул Лукулл, наступая на него.

Винсент демонстративно взвел курок и наставил револьвер прямо в грудь Лукулла.

— Не приближайся ни на дюйм! — проревел он страшным голосом, стараясь, чтобы он не дрогнул.

Площадь притихла. Уголком глаза Винсент заметил нескольких лучников, приготовившихся стрелять.

— Прикажи своим людям, чтобы они убрали луки, — предупредил Винсент. — Очень может быть, что они меня подстрелят, но, клянусь Богом, я успею всадить в тебя пулю!

— Приказываю тебе опустить свой меч, Лукулл! — прогремел голос позади.

Улыбка расплылась по лицу Винсента.

— Не советую вам выходить из дворца, — сказал он вполголоса Марку, продолжая держать Лукулла на мушке.

— К дьяволу ваши советы.

Винсент почувствовал, как Марк подошел к нему, задев его плечо, но по-прежнему не сводил глаз с Лукулла и его легионеров.

— Лукулл больше не командует легионом! — крикнул Марк. — Возвращайтесь на свои позиции, пока карфагеняне не взяли город!

Никто не сдвинулся с места. Над площадью нависла выжидательная тишина.

— Легион больше не подчиняется тебе! — раздался голос из задних рядов.

— А, Петроний! — насмешливо бросил Марк. — Наш герой, что вечно прячется за чужие спины!

— Чтобы спасти от тебя римский народ.

— В последний раз приказываю легиону вернуться на свои позиции!

— Карфагеняне в городе! — раздался крик в дальнем конце площади.

— Назад, во дворец! — прошептал Винсент.

— Нет, подождите, — огрызнулся Марк. — Тогда слушайте меня! — крикнул он. — Объявляю, что всякий раб – мужчина или женщина, — выступивший в защиту нашей страны, будет отныне свободен!

Весь мир поплыл у Винсента перед глазами. Он слышал, как Петроний кричит, что с ними надо немедленно кончать, и видел, как пригнулся Лукулл, намереваясь броситься вперед, а легионеры натянули луки. Он бросился на землю, потянув за собой Марка, и одновременно спустил курок револьвера.

Лукулл крутанулся на месте и грохнулся оземь. Толпа взорвалась разъяренным воплем. Чьи-то руки схватили его и потащили во дворец. Он в свою очередь не отпускал Марка. Уже в дверях он заметил, как через площадь ко дворцу устремились фигуры в темной карфагенской форме, на ходу стреляя из мушкетов.

Оглушительный залп раздался из дворца, и в рядах карфагенян сразу образовались бреши. К ужасу Винсента, часть легионеров также попадала на землю.

Переводя дух, он встал и заметил красное пятно на тоге консула.

— Вы ранены!

Марк с трудом поднялся на ноги и выдавил из себя улыбку. Из его руки торчала стрела.

— Могло кончиться и хуже, — произнес он чуть заплетающимся от полученного шока языком.

— Итак, вы все-таки решились, — улыбнулся Винсент.

— Да, но слишком поздно, — сухо ответил Марк. — Надо было сделать это сразу, как только это началось.

— Главное, что вы решились на этот шаг. Теперь наша задача – продержаться. Народ будет на вашей стороне.

— Сомневаюсь, что это принесет теперь сколько-нибудь существенную пользу, — ответил Марк, слегка пошатываясь.

— Уведите его отсюда, — приказал Винсент. — И скажите врачу, чтобы занялся раной.

Марк позволил увести себя.

— Что он сказал на площади? — спросил Дмитрий.

— Предложил свободу рабам, которые будут сражаться.

— Вот хитрец, — рассмеялся Дмитрий. — Довольно неопределенное обязательство.

Винсент не смог сдержать улыбку, вспомнив, как Марк сформулировал свое заявление.

— Погоди, Дмитрий, это только начало.

Подойдя к дверям, Винсент сквозь щель посмотрел на площадь. Толпа все еще разбегалась в разные стороны. Из дворца не стреляли, и он мог лишь благодарить Бога, что его люди не убивают своих ближних без необходимости. Карфагеняне отступили на форум, а в дальнем конце площади устанавливали пушку.

— Да, теперь главное – продержаться, — повторил Винсент. — И молиться, чтобы люди помогли нам.

Это было в сто раз хуже всего, с чем ему приходилось сталкиваться в Виргинии. Болтаясь в седле, Эндрю боролся с искушением глотнуть еще раз теплой воды из фляги. До следующей реки было еще добрых десять миль, вокруг же расстилалась голая раскаленная степь.

Заслонив рукой глаза от солнца, он осмотрелся. К концу лета зной окончательно иссушил траву на пологих холмах и окрасил ее в бурый цвет. Степь напоминала бескрайний океан, по поверхности которого горячий ветер гонял волны, не принося прохлады.

Он боролся с дурнотой, слишком хорошо зная, до чего она может его довести.

«Я не имею права свалиться, — говорил он себе, — нам идти еще часы и часы… Я не имею права».

Перед его глазами плыли миражи. Осень в Мэне. С океана дует холодный ветер, ледяной прибой ударяется о скалы, взбивая белую пену, омывающую их с Кэтлин… Она улыбается, стоя в высокой траве; рядом его старый колли. Какой удивительной прохладой веет от нее, от ее белого платья, которое трепещет на ветру и облегает ее фигуру, вырисовывая каждый ее изгиб. Она стоит перед ним; пес громко лает, прыгая от радости.

— Глоток холодной воды, любимый?

Смеясь, она протягивает ему кувшин, с которого одно за другой стекают капли. Подходит ближе. Одежда соскальзывает с нее, открывая грудь во всем ее пышном великолепии, стройность худощавых бедер; в глазах ее мерцает колдовство любви.

— Глоток холодной воды.

— Господи! Настоящей холодной воды? Спасибо…

— Сэр! Полковник Кин!

— Спасибо, любовь моя.

— Полковник! Сэр!

— Буллфинч?

Он обалдело смотрел на покрасневшее от жары лицо своего адъютанта.

— Сэр, вы стали что-то говорить. Вам плохо?

Эндрю в смущении огляделся, преодолевая боль в глазах. Его штаб плелся за ним, утопая в дорожной пыли. Впереди на гребне холма маячили верховые дозорные. Сзади по Аппиевой дороге длинной извивающейся змеей тянулись артиллерийские батареи и пехотные полки с высоко поднятыми знаменами. Фигуры солдат колыхались в потоках горячего воздуха, как привидения.

— Полковник Кин, сэр! — продолжал приставать к нему Буллфинч. — Только что передали сообщение по телеграфу.

Офицер протянул ему листок бумаги, и по его обеспокоенному лицу Эндрю догадался, что он уже ознакомился с сообщением.

Он никак не мог разобрать, что написано на листке, — по-видимому, что-то случилось с очками. Сняв их, он поднес листок к глазам. Но и это не помогло.

— Прочтите, пожалуйста, вслух, — попросил он, бессильно опуская руку. Очки упали на землю.

Буллфинч куда-то исчез, но тут же появился снова, протягивая ему очки. Эндрю послушно взял их и сунул в карман. — Сообщение такое, сэр, — начал Буллфинч:

Что-то дрогнуло у него внутри. Как будто ему дали пощечину. Остановив Меркурия, он сполз с седла. Когда его ноги коснулись земли, ему показалось, что они сейчас подогнутся. Пришлось ухватиться за луку седла. Затем, отпустив луку, он очень осторожно сделал два шага к Буллфинчу, взял у него телеграмму и, надев очки, прочел ее еще раз.

— Привал десять минут, — объявил он и опустился на землю.

Прозвучал сигнал горна, подхваченный по всей колонне и эхом прокатившийся по степи. Послышались вздохи и стоны измученных людей, громыхание оружия и сброшенной на землю поклажи.

— Вам плохо, сэр? — спросил Буллфинч.

— Мне просто нужно пару минут отдохнуть, — ответил Эндрю. Ему было неудобно за свою слабость. Он так и не смог приспособиться к этой убийственной летней жаре – она вытягивала из него все силы. Не раз во время марша он благодарил судьбу за то, что, как офицер, может ехать верхом, в противном случае он, наверное, упал бы замертво на дороге. Товарищи по полку не ставили ему эту слабость в вину, и тем не менее она была унизительна.

— Через два часа зайдет солнце, сэр, — к нему с сочувственной улыбкой приближался по высокой траве командир воздушного шара Хэнк Петраччи.

— Ох, Хэнк, это еще не скоро. Жаль, что здесь нет твоего воздушного шара.

— Да, лететь на нем было бы несравненно приятнее, чем плестись по жаре, — еще раз улыбнувшись, Хэнк отдал ему честь и, отойдя на несколько футов, с усталым вздохом повалился в траву.

Внезапно он ощутил, что его накрыла тень. Подняв голову, он увидел, что Григорий вместе со вторым ординарцем, вбив в землю колья, натягивают тент. Эндрю было уже наплевать, как это выглядит и что о нем подумают, главное – он чувствовал, что они спасают ему жизнь. Затем откуда-то полилась вода, и холод, пробежавший по спине, заставил его вздрогнуть. Мундир он скинул еще час назад на последнем привале и ехал теперь в одной рубашке с жилетом. Шок от холодной воды был таким неожиданным, что ему на миг показалось, будто он теряет сознание.

— Ты заработаешь так солнечный удар, Эндрю.

— А, мой недремлющий страж! Присаживайся, Эмил.

— Я не для того спасал тебя под Геттисбергом, чтобы ты уморил себя в этой забытой Богом пустыне, — проворчал Эмил, присев рядом с Эндрю на корточки и заглядывая ему в глаза. Затем он кивнул кому-то стоявшему у Эндрю за спиной, и холодный душ опять окатил его. Эндрю начало трясти.

— Прилягте, полковник, — произнес Эмил, приложив руку к его лбу.

— Если я лягу, то уже не поднимусь. Нам нельзя задерживаться.

— Последние два часа люди валятся, как дохлые мухи. По крайней мере четверых так и не удалось привести в чувство.

Эндрю протянул ему телеграмму.

— Чтоб им пусто было, — прошептал доктор, прочитав ее. — Они таки предали нас.

Эндрю смежил веки, но солнечные блики продолжали плясать у него в глазах. Надо было сосредоточиться, иметь ясную голову.

Он все-таки лег на спину и тут же почувствовал холод у себя на груди. Открыв глаза, он увидел Григория, глядевшего на него чуть ли не с материнской тревогой.

Эндрю слабо улыбнулся:

— Сейчас все пройдет, сынок.

— Попейте немного, сэр.

Приподняв голову, он потянулся к чашке.

— Медленнее, медленнее! — вскричал Эмил. Эндрю осторожно смочил водой пересохший язык и пропустил ее в горло. Желудок его конвульсивно сжался, и он подавил приступ тошноты, боясь, как бы драгоценную жидкость не выбросило обратно.

«Не расслабляйся, работай головой», — приказал он себе, но ему очень хотелось уснуть. Он опять закрыл глаза.

«Как там Винсент?» – мелькнула мысль. Он резко сел. Эмила рядом не было. Вместо него были Григорий и Буллфинч.

— Я что, уснул?

— Всего на пару минут, сэр, — ответил Буллфинч.

— В телеграмме ничего не говорилось о Готорне. Надо немедленно продолжать путь.

Взяв оловянную кружку из рук Григория, он медленно допил ее содержимое. Желудок на этот раз не протестовал; каждая капля, казалось, впитывалась всеми порами его тела.

— Трогаемся, — сказал он, поднимаясь на ноги.

— Эй, эй! Спокойнее! — К нему опять подскочил Эмил.

— Нечего на меня покрикивать. У нас в этом городе Готорн со своими людьми. Он сказал, что будет держаться, пока мы не придем на выручку, и действительно будет, я его знаю. Дорога каждая минута. Горнист, труби выступление.

Прозвучал призывный сигнал, подхваченный другими горнистами и отозвавшийся эхом вдали. Со стонами и проклятиями люди стали строиться. Некоторые задерживались, склонившись над теми, кто был не в силах подняться, и вытаскивали их из высокой травы на обочину дороги.

— Я собираюсь отдать приказ, чтобы часть людей осталась с теми, кто не может двигаться, — произнес Эмил тоном, показывавшим, что он не потерпит никаких возражений. — Если мы натянем тенты и оставим им воду, они отойдут. Иначе многих мы просто не досчитаемся.

Эндрю кивнул, соглашаясь.

— Пошли, Меркурий, прогуляемся.

Не оборачиваясь, Эндрю двинулся вперед, держась за седло и старательно передвигая ноги.

Опять перед ним возникло видение. Кэтлин бежала впереди него, смеясь. Ее обнаженное белое тело было таким соблазнительно прохладным; груди при каждом шаге прыгали вверх и вниз. Он тоже смеялся – над тем, что она носится по степи в чем мать родила, да еще по снегу. Просто чокнутая.

Потом ему казалось, будто он неспешно едет верхом. А на него старческим взглядом смотрит этот мальчишка, Винсент. С него стекает вода.

«— Вы велели мне явиться на закате и доложить, сэр».

«Нет-нет, это же было во время войны. Но какой? Тугарской? Или под Геттисбергом? Нет, там был Джонни, его младший братишка, он лежал мертвый. А Винсента тогда еще не было в полку. Значит, это тугарская война».

«— Почему ты такой мокрый, Винсент? Мы же в городе».

«— Мокро. Всюду мокро».

Он открыл глаза, но было по-прежнему темно. «Боже, неужели я ослеп?»

Что-то вспыхнуло. Он испуганно схватился за револьвер и оглянулся. Еще одна вспышка прорезала темноту. Рядом слышался смех и плеск воды.

Почему-то и вправду было мокро. Посмотрев вниз, он увидел, что вокруг его ног бурлит темная вода.

— Где я?

— Это река, сэр.

Григорий, будто ребенок, в восторге брызгал на него водой.

Бессмысленно улыбаясь, Эндрю огляделся в сгущавшихся сумерках. Вокруг него тысячи солдат плескались в прохладном потоке, смеясь, кувыркаясь, зачерпывая воду ладонями.

— Как мы тут очутились? — прошептал он.

— Что вы сказали, сэр?

— Я помню, ты натягивал тент и поливал меня.

— Это было несколько часов назад, сэр. Примерно.

— Ничего себе! — пробормотал Эндрю. Опять вспышка. На западе, почти у самого горизонта, он успел разглядеть разветвленную молнию. Донеслось первое слабое дуновение прохладного ветерка.

— Кажется, дождик начинается! — восторженно завопил Эмил и, картинно взмахнув руками, плюхнулся в воду.

— О Боже! — блаженно вздохнул он, сидя по грудь в реке.

Эндрю ошеломленно огляделся и, не думая больше ни о чем, рухнул рядом с Эмилом.

— Худшего марша я не помню.

— Да, из-за этой жары мы потеряли тысячи две, если не три, — сказал Эмил. Валяются вдоль дороги почти до самой Испании. Но дождь их оживит.

— А это что такое? — спросил Эндрю, заметив вдруг колеблющееся сияние в юго-восточной части неба.

— Ты что, только сейчас увидел?

— Дорогой доктор, все, что я видел за последние несколько часов, — это свою супругу, которая нагишом бегала по снегу, — вздохнул Эндрю.

— М-да. Типичный тепловой удар.

— Наверное.

— Впервые мы увидели это сияние полчаса назад. Это Рим.

— Значит, там еще сражаются, — сказал Эндрю, поднимаясь на ноги.

— Похоже на то.

— Буллфинч!

— Здесь, сэр!

— Были еще сообщения?

— Как раз сейчас подсоединяются к линии, сэр.

— Тогда дуйте туда и разузнайте поскорее, что нового.

Подойдя к Меркурию, он вспрыгнул в седло. Конь возмущенно заржал, когда Эндрю оторвал его от питья и заставил выйти на берег. Достав полевой бинокль, Эндрю вперился в горизонт, будто всерьез рассчитывал разглядеть там что-нибудь. Но ничего, кроме пляшущих отсветов пламени, не увидел.

— Сколько мы прошли? — спросил он Григория.

— Немного больше тридцати миль. Кошмарный марш.

— Значит, осталось еще тридцать?

— Да, вроде бы, сэр.

— Эндрю, надеюсь, ты не думаешь делать то, о чем я думаю? — спросил подошедший Эмил.

— Передайте по цепочке, — крикнул Эндрю своему штабу, — привал два часа. Может быть, к тому времени нас нагонит гроза. Будем идти под дождем, — по крайней мере, от жары не будем мучиться.

— Нет, Эндрю, только не ночной марш. К утру ты не досчитаешься половины людей.

— Это приказ, — отрезал Эндрю.

— Сэр, только что поступило сообщение, — к нему подбежал Буллфинч.

Порывшись в седельной сумке, Эндрю вытащил коробок спичек. Зажег одну, заслоняя ее от усилившегося ветра.

Станция в Испании сообщала, что на подразделение, охранявшее мост через реку Кеннебек, совершено нападение. Силы нападавших неизвестны. После этого, минут двадцать назад, связь с западом прервалась.

— Боже правый, они позади нас! — прошептал Эндрю. И тут он все понял. Разрозненные куски головоломки соединились в одно связное целое. Его провели как последнего дурака.

Он обернулся. Если они сейчас повернут назад, то будут в Испании поздним утром. Хотя запас дров там небольшой, на пятнадцать-двадцать поездов хватит. И еще полдня, если не целый день, уйдет на то, чтобы добраться до Кеннебека. «И что дальше? — подумал он сердито. — Так и будем бегать взад и вперед, напрасно теряя людей?»

Он посмотрел на восток. «Если форсировать марш, придем в Рим к полудню. Возможно, половина людей будет способна драться. Утихомирим карфагенян. А возвращаться – какой смысл? Туда можно послать Барри, чтобы он выяснил обстановку».

— Нас все время водили за нос, Эмил, — сказал он, протягивая доктору телеграмму. Тот зажег спичку. — Я чувствовал, что тут что-то не так, — угрюмо произнес Эмил. — Этот Кромвель всегда был хитрым как лиса.

— Иногда хитрость – очень полезное свойство, особенно на войне.

— Что ты собираешься предпринять?

— Позади я ничего не могу сделать. Если мост через Кеннебек разрушен – так, значит, разрушен. Отправлю туда Барри с парой составов, пусть разведает. Первым делом надо послать курьера в Испанию. Все, кто отстал по пути, пускай тоже возвращаются туда. Вояки из них сейчас никакие. Оставим с ними Киндреда, чтобы он организовал временную команду.

— Вот это правильно. А то, боюсь, он со своей астмой не вынесет всей этой пыли и жары… Но послушай, Эндрю, если уж Кромвель решил взорвать мост, то почему не сделал этого прежде, чем мы перешли по нему?

— Потому что хотел, чтобы мы перешли.

— Но зачем? Взял бы себе Рим без всяких хлопот.

— Я тоже сначала не мог этого понять, — тихо проговорил Эндрю. — А также почему, окружив город, он не перерезал телеграфные провода. Не выслал войска, чтобы задержать нас. А главное, почему он не взорвал первым делом мост. И теперь я наконец-то понял, — прошептал он. — Этому подонку не нужен Рим. Ему нужен Суздаль.