Глава 9

— Я обязан спросить, что случилось с нашей армией.

— Связь с ними прервана. Это все, что я могу сообщить вам, сенатор, — буркнул Ганс.

— То есть вы не хотите ничего больше нам говорить, хотя и знаете, я так понимаю? — ухмыльнулся Михаил.

Ганс с трудом сдержался, чтобы не послать Михаила подальше или, пуще того, вызвать на поединок и всадить в него пулю.

— Сенатор, дело в том, что с востоком нас связывает одна-единственная телеграфная линия и где-то между станцией Сибирь и рекой Кеннебек ее перерезали, вот и все объяснение. Как только мне станет известно что-нибудь еще, я информирую об этом президента.

— И сенат! — добавил Михаил.

— Как командующий суздальской армией, я подчиняюсь непосредственно президенту и отчитываюсь перед ним, — отрезал Ганс.

— Я уверен, что полковник Кин владеет ситуацией, — обратился к Гансу с дружеской улыбкой сенатор Петра, — По всей вероятности, это какие-то временные неполадки. Может быть, они вызваны грозой. Я слышал, что гроза способна повредить эту телеграфную машину.

— «Временные неполадки!» – фыркнул Александр. — Сначала наша армия кидается сломя голову выручать союзника, который нам триста лет не нужен, а потом с ней случается неизвестно что. Я знал, что амбиции нашего президента ни к чему хорошему не приведут.

— Он прав, — поддержал его Михаил. — Пойдите в любой купеческий квартал и спросите жителей, нравятся ли им эти остроносые торговцы из Рима. Помяните мое слово: эта железнодорожная затея Калина доведет нас всех до погибели. Мы потратили впустую столько труда и средств, которые можно было бы употребить с пользой для всех. С самой войны наш народ ютится в жалких лачугах. Людям нужны жилища, а не железные дороги. Что железная дорога дала нам? Если бы ее не было, мы не отправили бы наших сыновей умирать на войне, до которой нам нет никакого дела. Строительство этой железной дороги разоряет нас, а когда оно будет закончено, тысячи иноземцев ринутся сюда, чтобы вытянуть из нас наши деньги, а мы останемся ни с чем.

— С нашим Михаилом произошла удивительная перемена, раз он так печется о нуждах народа! — саркастически бросил Борис. — Нам нужен Рим! — крикнул он сердито. — У них втрое больше людей, чем у нас. У них есть металлы, без которых не может обойтись наша армия. Нам это нужно на тот случай, если на нас опять нападут тугары или, не приведи Кесус, какие-нибудь южные орды.

— Сколько можно пугать народ этими выдуманными страшилками? — рассмеялся Михаил. — Наверное, и через десять лет президентская клика будет кормить нас побасенками о тугарской угрозе, которой на самом деле не существует. Тугары давно ушли отсюда, а южные орды обитают в южных краях.

— Джентльмены, прошу простить, что прерываю вас… — холодно вмешался Ганс.

— Подождите, пока мы закончим, — отрезал Михаил.

— Видите ли, меня ждут другие дела. Полагаю, по крайней мере некоторые из членов данного священного государственного органа понимают это.

— Можете отправляться по своим делам, раз они так неотложны, — отмахнулся от него Михаил, как от надоедливой мухи.

Внутренне кипя, Ганс поднялся и крупными шагами вышел из зала.

В дверях его поджидал О’Дональд.

— Калин хочет срочно видеть тебя, — прошептал он, схватив Ганса за руку.

Офицеры маршировали по коридору с такими суровыми лицами, что все встречные спешили уступить им дорогу, а за их спиной слышалось встревоженное шушуканье. Войдя вслед за Гансом в приемную президента, О’Дональд захлопнул за собой дверь.

— Только что пришла телеграмма, — сказал артиллерист. — Калин хочет показать ее тебе, — он без стука открыл дверь президентского кабинета и объявил: — Вот он.

Калин, сидевший за письменным столом, мрачно взглянул на них. В углу стояла Кэтлин, черты ее лица обострились.

— Кэтлин, дорогая, — обратился к ней О’Дональд, — ты зря расхаживаешь повсюду и расстраиваешь себя понапрасну. Полковник этого не одобрил бы.

— Прекрати, глупый ирландец. Я вполне в состоянии расхаживать там, где мне вздумается.

— Ха, «глупый ирландец»! — усмехнулся О’Дональд. — Интересно, а кто это носил фамилию О’Рэйли прежде, чем стать мадам Кин?

— Успокойтесь, пожалуйста, оба, — вмешался Калин, вставая из-за стола.

Кэтлин бросила на О’Дональда сердитый взгляд, тот в ответ подмигнул ей.

— Если у вас все, — обратился к ним Калин, — то мне хотелось бы услышать мнение Ганса по поводу этого сообщения, — он протянул Гансу листок бумаги.

— Это фальшивка, — не задумываясь кинул Ганс, пробежав глазами текст телеграммы.

— Почему ты так думаешь?

— Не могу поверить, чтобы Эндрю так легко попался в ловушку, как тут говорится, и сразу погиб вместе со всей армией.

— Оператор говорит, что телеграмма начинается и заканчивается паролем, о котором мы договаривались.

— Значит, они перехватили одну из телеграмм и выяснили пароль. Я знаю Эндрю. Бой может увлечь его до самозабвения, но он никогда не теряет головы, — произнес Ганс с гордостью.

— «Армия Кина попала в засаду и разгромлена», — вслух прочитал О’Дональд. — Чушь собачья. Прошу прощения, мадам, — тут же добавил он.

— Не за что, я вполне согласна с этим, — ответила Кэтлин, однако в голосе ее явственно слышался страх.

О’Дональд виновато посмотрел на нее:

— Кэтлин, если бы я знал, что написано в этой телеграмме, то ни за что не стал бы так глупо шутить, честное слово.

Кэтлин подошла к Пэту и положила руку ему на плечо. Калин обеспокоенно смотрел на нее. Он пригласил ее сюда, чтобы Ганс в ее присутствии опроверг это лживое сообщение, — он был заранее уверен, что тот так и сделает. Но лицо ее было слишком бледным, с почти прозрачной кожей.

— Кэтлин, дорогая, — проговорил О’Дональд, — сядь, пожалуйста.

Она устало кивнула, и Пэт, подведя ее к стулу, неожиданно для всех легко поцеловал ее в лоб и взял ее руку в свою.

— Он самый живучий из всех нас, — сказал он, выдавив из себя улыбку.

— Я разговаривал с нашим телеграфистом, — сказал Калин. — Он говорит, что рука ему незнакома. Я, правда, не совсем понимаю, что это значит.

— Сигналы, посылаемые по телеграфу разными людьми, чуть-чуть отличаются друг от друга, — пояснил О’Дональд. — Опытный оператор это чувствует.

— Тогда какой смысл посылать фальшивую телеграмму, если обман так легко разоблачить? — спросил Калин.

— Ну, может быть, они думали, что мы клюнем на эту удочку, — сказал Ганс.

— Вряд ли, — возразил О’Дональд. — Кромвель все-таки не такой дурак.

— В одном он, по крайней мере, сглупил, — отозвался Ганс. — Он дал понять, что они захватили мост и отрезали нашу армию, а это значит, что наши не могли связаться с нами.

— Операция сама по себе блестящая, — прокомментировал Калин, подходя к висящей на стене карте. — Они перекрыли путь в двухстах милях позади армии, — он провел по карте пальцем в сторону Рима.

— На месте Эндрю, — сказал Ганс, подойдя к Калину, — я сделал бы только одно: дошел бы, несмотря ни на что, до Рима. Тогда у нас в руках был бы по крайней мере этот опорный пункт.

— Но это увело бы его еще дальше от нас, — возразил Калин, спокойно глядя на Ганса и проведя пальцем вдоль берега Внутреннего моря до Суздаля. — Мы здесь практически беззащитны, — прошептал он.

— Чтоб этой гадине сдохнуть! — взорвался Ганс. — Было понятно с самого начала, что он может добраться до нас на своих судах этим путем. Но мы с Эндрю полагали, что в любой момент вернем войска по железной дороге, если он действительно попытается это сделать. Нам и в голову не приходило, что он взорвет мост, Мы ожидали, что он перережет путь перед нашей армией, но не позади нее!

— А сколько времени им потребуется, чтобы дойти сюда морем? — спросила Кэтлин.

— Четыре-пять дней, даже при встречном ветре.

— Пятидюймовки, — мрачно протянул О’Дональд. — Они встанут на недосягаемом для нас расстоянии и в первый же день превратят городскую стену в решето. Это будет избиение младенцев. Наша армия отрезана, и они могут высадить тут какие угодно силы практически беспрепятственно.

Калин вернулся за свой стол.

— Сколько времени может понадобиться Эндрю, чтобы добраться до нас? — спросил он.

— Черт его знает, — угрюмо ответил Ганс. — Зависит от того, сколько миль железнодорожного полотна разрушено. Они понаделают шермановских шпилек…

— Что понаделают?

— Сожгут шпалы и изуродуют рельсы, — сказал О’Дональд. — Восхитительное зрелище – когда это железная дорога противника. Снимают рельсы, нагревают их на костре и обматывают вокруг телеграфных столбов. Больше они уже ни на что не годны. К тому же и моста нет. После того как наши переберутся через Кеннебек, им придется шагать еще две сотни миль с гаком.

— А если противник будет препятствовать им, все это может растянуться недели на две, а то и на три, — присовокупил Ганс. — И мы еще не учитываем время, которое уйдет на то, чтобы захватить Рим. Чем они будут питаться на обратном пути – тоже вопрос. Продовольствия они взяли только на двадцать пять дней, а Рим после нашествия карфагенян вряд ли сможет чем-нибудь их снабдить.

— А мы не можем послать войска им навстречу?

— Не можем, — отрезал Ганс. — У нас только одна бригада в городе, а вторая на южной границе – о ней, кстати, тоже нельзя забывать. На месте этих мерков я напал бы на Суздаль именно сейчас – лучшего момента не придумаешь. Слава Богу, хоть с этой стороны ничего тревожного пока не слышно.

— Как ты думаешь, что предпримет Эндрю? — спросил Калин безнадежным тоном.

— Не знаю, — ответил Ганс подавленно. — Но он должен найти какой-то выход.

— Значит, нам надо рассчитывать только на собственные силы.

— Совершенно верно, господин президент, — отчеканил Ганс, глядя Калину прямо в лицо.

Откинувшись в кресле, Калин закрыл глаза. Каким прекрасным, волнующим приключением представлялось ему все это! До того как у них появились янки, он был всего лишь заурядным чтецом при боярине Иворе. Прячась под маской придурковатого шута, он питался крохами с барского стола и надеялся, когда придут тугары, получить освобождение от пищевой повинности для своей семьи и друзей. «Президент» – это звучало так грандиозно, напоминало их легендарного святого Линкольна. И ведь война закончилась. Он никак не ожидал, что все это ляжет на его плечи таким тяжким грузом.

«Господин президент» – только что назвал его Ганс, и в глазах его Калин прочитал жесткий вопрос: «Сможешь ли ты соответствовать этому званию?». Он открыл глаза и взглянул на Кэтлин, надеясь найти поддержку хотя бы с ее стороны. Но ей самой в этот момент требовалась его поддержка, заверение, что ее муж жив и что ему будет куда вернуться.

«Ах, если бы можно было спрятаться куда-нибудь от всего этого! — вздохнул он. — Уйти с семьей в леса, отыскать тихую гавань для Людмилы, Тани и трех ее детей. Но она не станет прятаться. Я послал ее мужа в Рим. Жив ли он, или я сделал свою единственную дочку вдовой прежде, чем она успела познать женское счастье по-настоящему?»

Все они ждали его решения. Не говоря ни слова, он встал из-за стола и вышел на балкон.

Перед ним лежала главная городская площадь. Воздух был прохладен – вчерашняя гроза изгнала невыносимый зной, державшийся целую неделю. Но город притих и нахмурился. Люди на площади сбились кучками и, опустив головы, что-то обсуждали, поглядывая на правительственное здание. Увидев его на балконе, некоторые подошли ближе, думая, что он скажет им что-нибудь. Раньше он мог не задумываясь кинуть пару ничего не значащих фраз и с легким сердцем вернуться за свой стол. Но на этот раз он испугался, видя, что они ждут от него ответа.

Не найдя покоя на балконе, он вернулся в кабинет, где его ответа ждали три его друга.

«Надо что-то делать, — думал он. — Должно быть, Линкольн всегда знал, что делать, — ведь он был святой. А я всего лишь бедный крестьянин, прикидывающийся боярином».

«Но ты ведь сумел обставить их всех, — сказал ему внутренний голос. — Думай как крестьянин, как мышь, которая старается перехитрить лису».

— Я объявляю всеобщую мобилизацию, — спокойно произнес он.

Ганс улыбнулся и кивнул. Теперь его взгляд придавал Калину уверенности. «Но это же самая очевидная мера, — подумал он. — Почему он сам не предложил ее? Или без моего распоряжения уже ничто не может быть сделано?»

— Сколько у нас мушкетов?

— Примерно четыре тысячи старых гладкоствольных ждут на заводе переделки в нарезные.

— Раздайте их ополченцам, но только из Суздаля и из Новрода.

Улыбка Ганса сделалась еще шире.

— Вот это правильно! — одобрил О’Дональд. — Если уж доверять, то только старой гвардии.

— А как быть с сенатом? — резко спросила Кэтлин. — Даю голову на отсечение, что Михаил в сговоре с Кромвелем.

Калин согласно кивнул.

— И все же мне кажется, что было бы неправильно распускать сенат и объявлять военное положение, — медленно сказал он, будто подыскивая слова. — Боюсь, ничего хорошего это не даст. Эндрю все время говорит о том, что мы создаем прецеденты. Если бы я сейчас поступил так, то другие президенты после меня повторили бы это не задумываясь, и в конце концов это превратилось бы в неограниченное правление одного боярина.

Ганс простонал и стукнул кулаком по столу:

— Вам придется горько пожалеть об этом!

— Но разве ваш Линкольн так делал?

— У нас не было мерков, — сказала Кэтлин. — Мы сражались с мятежниками, но у них было какое-то понятие о чести. Это совсем другое дело.

— Я не могу поступить иначе, — твердо заявил Калин. Но затем улыбка осветила его лицо. — Однако я изучил повадки лисы. Я не простак и не идеалист. Мы дождемся подходящего момента и возьмем в оборот Михаила и иже с ним. Мы можем удержать город? — спросил он уже совсем другим тоном, показывая, что вопрос решен.

— Сомнительно, — ответил О'Дональд. — Если бы Эндрю с армией были здесь, то Кромвель не мог бы высадиться на берег. «Оганкит», само собой, немного потрепал бы город, но полка два хороших стрелков со «спрингфилдами» заставили бы их артиллеристов задуматься, прежде чем высовывать нос из своих орудийных портов. А без Тридцать пятого эти большие пушки как пить дать накостыляют нам по первое число. Чтобы броненосцы ходили по Нейперу и палили по нам – такое и в страшном сне не могло никому присниться.

— Что для нас важнее? — деловитым тоном спросил Ганс.

— В каком смысле? — не понял Калин.

— Город или то, что мы производим?

— Фабрики, разумеется, какой может быть разговор? — воскликнул О’Дональд. — Без фабрик мы как без рук. Если они захватят дамбу и опять взорвут ее, это будет полный конец и всей нашей промышленности, и северной половине города.

— Нам надо удержать и то, и другое, — сказал Калин.

— Но, дорогой сэр, боюсь, это невозможно. Фабрики к тому же далеко от реки. «Оганкит» их не достанет.

— Мы будем удерживать и то, и другое, — повторил Калин. — Я должен думать и о политической стороне дела. Если мы уйдем из города, купцы тут же переметнутся на другую сторону, арифметика простая. Будем молиться, чтобы Эндрю придумал какой-нибудь выход.

— А также о том, чтобы мерки не придумали какую-нибудь гадость, — вставила Кэтлин.

— Калинка!

Калин сердито посмотрел в сторону распахнувшейся двери:

— Черт побери, Борис, почему все считают, что могут врываться сюда когда вздумается?

— Да, конечно, твой писец пытался остановить меня, но дело не терпит отлагательств.

— Ну, что там еще?

— Михаил только что объявил в сенате, что Эндрю убит и армия разгромлена.

— Итак, он сделал первый ход, — спокойно констатировал Калин.


Ему всегда нравилось смотреть на огонь. Джим Хинсен с улыбкой наблюдал, как последняя опора, еще охваченная пламенем, рухнула в воду, подняв фонтан брызг и клубы пара. На железнодорожном полотне примерно на милю в обе стороны от моста также трещали костры, где на кучах горящих балок были навалены рельсы, размягчавшиеся от жары.

Вступив в Армию Потомака, он сразу пожалел об этом. Вот у Шермана ребятам не было скучно – они жгли, грабили, а уж женщины – он облизал сухие губы – все были их.

Он впервые командовал людьми, и это было ему по душе. Джейми высадил его с тысячей человек на берегу и тут же ушел обратно в море. Два дня они выжидали в засаде, наблюдая за тем, как на горизонте проплывают облака дыма из паровозных труб. Затем в течение нескольких часов не показалось ни одного облака, и он понял, что их час настал. Наступившая ночь прикрывала их; гроза тоже была очень кстати, когда они поднимались на своем судне вверх по реке.

Перебить охрану оказалось нетрудно. Правда, они рассчитывали, что их будет всего сотня, и наличие целого полка оказалось для Хинсена неожиданным. Но еще большей неожиданностью было их появление для охранного подразделения.

Из мушкетов карфагеняне так и не научились толком стрелять, но когда дело дошло до штыков, тут они себя показали. Головорезы Джейми тоже были не промах и пригвоздили своими штыками к земле немало визжащих русских свиней.

Он улыбнулся, подумав о том, как приятно было вновь встретиться со Стовером. Когда-то тот обставил его в карты, явно жульничая. Не стоило ему этого делать. Он пережил редкое удовольствие, когда Стовер молил о пощаде, в то время как ребята держали его, чтобы Джим мог медленно перерезать этому шулеру горло.

Теперь главное было – не засыпаться. Не исключено, что в Суздале у них осталась парочка составов или какой-нибудь поезд мог пойти обратно из Рима. Так что надо было поглядывать в оба, разбирая колею тут и там.

«Я ведь командир, — думал он, сардонически посмеиваясь. — К чему рисковать жизнью. Надо оставаться здесь, в середке, а на флангах пускай стреляют другие».


— Одиночный произвольный огонь!

Задыхаясь и кашляя от пушечного дыма, Винсент пригнулся, наблюдая среди окружающей неразберихи за действиями атакующего их воинства. Неожиданно раздались гром и треск, и у него внутри, казалось, все перевернулось; затем прямо перед ним во двор обрушился каскад обломков.

«Господи Иисусе!»

Он нырнул за полуразрушенную колонну. В результате артиллерийского обстрела, который велся почти в упор, от восточной части дворца почти ничего не осталось. Вместо стены, выходящей на форум, зияла огромная дыра. Вокруг свистели мушкетные пули и дождем сыпалась картечь.

— Отступайте на резервную позицию! — крикнул он, выпрямившись и указывая саблей на баррикаду, возведенную в западном конце двора.

Прячась за руинами консульского дворца, суздальцы отступали под торжествующие вопли карфагенян, которые тут же ринулись вверх по лестнице, чтобы расположиться на остатках внешней стены. Винсент перепрыгнул через баррикаду и осторожно выглянул из-за кучи щебня. Противник был всего в шестидесяти футах от них.

Рядом с Винсентом оглушительно выстрелила пушка, послав заряд картечи в дымовую завесу. Слышно было, как скрежещут металлические снаряды, ударяясь о камень. Разглядеть что-либо было невозможно.

Все вокруг сотряслось от взрыва, и часть стены под ними обрушилась, подняв столб пыли.

— Эти сволочи стреляют поверх голов своих же пехотинцев! — крикнул подобравшийся к Винсенту Дмитрий. Еще один снаряд врезался в балкон над их головами, осыпав их градом каменных осколков.

— Люди наверху еще держатся? — спросил Винсент.

— Да, забаррикадировались.

— Схожу посмотрю.

Пригнувшись, Винсент перебежал через двор вдоль одной из стен. Пехота противника, ничего не видя из-за дыма, вела яростный огонь наугад. Пули шмякались о мраморные стены рядом с Винсентом, отлетая от них рикошетом и выбивая куски мрамора. Юркнув в дверь зала для аудиенций, он обогнул портал и, тяжело дыша, выпрямился.

Зал имел плачевный вид. Наружная стена еще несколько часов назад была пробита снарядом, внезапно ворвавшимся в помещение и уложившим на месте несколько человек. Их останки были разбросаны по полу.

Он пробежал через зал к дверям, ведущим на половину слуг, дальняя стена которой выходила на улицу. Здесь у каждого окна примостились снайперы с винтовками, высматривая цель.

— Они атаковали вас?

— Пытались пробиться через парадный вход, — ответил сержант с кровавыми подтеками на лице, указывая на покореженный снарядом портал. Вход был завален кучей трупов. — Но они наткнулись на стену из металла! — добавил сержант, ухмыляясь и потрясая штыком, красным от запекшейся крови.

— Молодцы! — гаркнул Винсент, хлопнув сержанта по плечу.

Проходя по коридору, он старался перекинуться словом с каждым из солдат, глядевших на него в надежде, что кто-то хотя бы похвалит их за то, что они делают.

У входа в подвальное помещение он на секунду задержался. Желудок его был категорически против посещения полевого госпиталя, но делать было нечего. Сжав зубы, Винсент сбежал вниз по ступеням. Его встретили невыносимая вонь и какофония воплей и рыданий. В дальнем углу хирург с пилой в руках был занят своим черным делом. Лежащему на столе юноше повезло – он был без сознания благодаря последним остаткам хлороформа. Рядом с хирургом стояла Оливия, держа в руках поднос с инструментами. Лицо ее было бледно. При виде Винсента она устало улыбнулась, радуясь тому, что он еще жив.

— Они захватили наружную стену дворца, — крикнул Винсент хриплым, ломающимся голосом.

Вопли и стоны стихли.

— Все, кто способен ходить, нужны там, наверху. Тот, кто не может стрелять, будет хотя бы заряжать мушкеты. Без вашей помощи нам придется туго.

— Пошли, ребята, — простонал седобородый солдат, поднимаясь на ноги и придерживая повязку на боку. Шаркая ногами, он направился к дверям. Один за другим и остальные потянулись за ним. Некоторые из них ползли. Хирург посмотрел на Винсента так, будто это он самолично растерзал всех этих раненых.

«А в общем-то, так оно и есть, — подумал он. — Я мог бы избежать этого, приняв предложение Кромвеля, и уйти без помех». Он чуть ли не сожалел о том, что та стрела не убила Марка. Без консула им не было бы смысла оставаться здесь, и ему не пришлось бы наблюдать за тем, как враг уничтожает его последних бойцов.

Кивнув хирургу, он выбрался из подвала и поднялся на второй этаж, в личные покои Марка. Секунду он постоял, осматривая помещение. Обстановка здесь была спартанская. «А интересно, — подумал он – есть ли в этом мире спартанцы? Наверняка живут где-нибудь – кого тут только нет». Мимо него пробежал один из слуг с мушкетом через плечо, волоча ящик с боеприпасами.

— Где Марк?

— В северном крыле, благородный господин, — ответил слуга, переводя дыхание.

— Ты теперь настоящий солдат! — похвалил его Винсент.

— Я свободный человек – я обязательно буду сражаться, — улыбнулся тот и продолжил свой путь.

Перебежав через зал, он попал в разгромленную библиотеку. Большая часть задней стены провалилась внутрь, и прямо из комнаты просматривался весь двор. Исковерканные полки со свитками горели, густой едкий дым уходил через дыру в потолке. Сквозь клубы дыма и моросящий дождь он разглядел в дальнем конце площади здание сената. На его ступенях появилось облачко дыма. Винсент шлепнулся на пол и прикрыл голову. Ему было уже не до героических поз.

Еще одна часть стены рухнула, камни веером разлетелись во все стороны. Послышался пронзительный вопль. Один из солдат поднялся на ноги, шатаясь и держась за живот. Из-под пальцев у него хлестала кровь.

Не обращая на него внимания, Винсент подобрался к цепи воинов, притаившихся у стены и стрелявших через окна во двор.

Он физически ощущал, как вокруг них сжимается кольцо осады и вместе с этим тают его собственные силы. Сжав зубы, он выпрыгнул через дыру в стене на галерею. Тут еще одна цепь стрелков пряталась за остатками поломанной мебели, вытащенными из подвалов бочками и бесформенными кучами мрамора, в которые постепенно превращалось дымящееся здание. Пробравшись вдоль галереи, он рысью кинулся в северное крыло, окутанное густым, непроницаемым дымом. Стена напротив него была наполовину разрушена, ее лизали языки пламени.

— Они навалили вдоль стены несколько телег соломы и подожгли, — крикнул ему командир роты. — Ни черта не видно!

— Где Марк?

— В соседней комнате.

Он юркнул сквозь дверной проем.

— Марк!

— Вон он.

Пригнувшись, чтобы разглядеть в дыму хоть что-нибудь, Винсент добрался до остатков стены, возле которой расположился Марк, заряжая мушкет для лежащего рядом солдата.

— У нас очень слаженная команда, — похвастался консул.

Взглянув на Винсента, солдат кивнул:

— Ни черта не разберу, что он там болтает, сэр, но мушкеты он заряжает так быстро, что я не успеваю стрелять. — Отвернувшись, солдат стал выискивать цель.

— Как там дела? — спросил Марк.

— Не слишком хорошо. Они захватили внешнюю стену и первый этаж со стороны фасада.

— Ну мы ведь и не рассчитывали, что будем удерживать здание вечно. Если они попробуют сунуться во двор, мы уничтожим их.

— Но их артиллерия скоро разнесет нас в клочья. Восточное крыло горит. И можете распрощаться со своей библиотекой.

— Черт бы их побрал! Мне будет не хватать Ксенофонта. Это был единственный экземпляр.

— У вас был Ксенофонт?

— Да, попал сюда вместе с нами из старого мира. Оригинальный экземпляр, запечатанный в бронзовой шкатулке. Бесценная вещь. Но война устанавливает свои цены, — горько констатировал Марк.

— Ах, пропади все пропадом! — воскликнул Винсент, расстроенный гибелью редчайшего произведения чуть ли не больше, чем всеми остальными потерями, понесенными ими во время боя, который длился уже более полутора суток. Его поражала исключительная стойкость дворца. Это была настоящая крепость. Если бы не это здание, потрепанным остаткам его полка давно пришел бы конец.

— Кстати, насчет рабов, — иронически заметил Марк, — Я что-то не видел ни одного из них.

— А что они могли успеть? — возразил Винсент. — Когда вы объявили им о своем решении, в городе уже были карфагеняне.

— А Юлий и прочие слуги убрались восвояси?

— Юлий ночью выскользнул из дворца через заднюю дверь под покровом дымовой завесы. Он сказал, что постарается поднять рабов. Но многие из ваших слуг остались и принимают участие в обороне.

— Странно, — сказал консул. — Верность рабов – это вещь, не поддающаяся объяснению.

— Не рабов, а свободных людей, — поправил его Винсент.

Марк посмотрел на него и улыбнулся:

— Боюсь, как бы ваше стремление освободить всех и вся не довело вас сегодня до могилы.

Дикий рев донесся с площади. Стрелок, лежавший рядом с Марком, приподнялся, прицеливаясь. Но не успел он спустить курок, как залп картечи опрокинул его. Винсент с ужасом смотрел на то, что осталось от его головы. Тело же продолжало кататься по полу, дергаясь в конвульсиях, будто не могло примириться с мыслью, что оно уже мертво.

— Чтоб им всем пусто было! — прорычал Марк. Взведя курок, он выглянул из-за укрытия. Винсент взял мушкет погибшего солдата и встал рядом с консулом.

Через площадь на дворец накатывались волны карфагенян. Не решаясь забегать во двор через открытые ворота, они предпочитали карабкаться на стену по приставным лестницам.

Винсент направил ствол мушкета прямо в лицо карфагенянина, забравшегося первым. Тот смотрел на него расширенными от ужаса глазами. Винсент спустил курок, и человек опрокинулся назад вместе с лестницей. Секундой позже прозвучал выстрел Марка, поразивший другого карфагенянина, целившегося в Винсента.

Все суздальцы безостановочно поливали врагов огнем, но те упорно лезли вперед, приставляя лестницы и взбираясь по ним, как только обороняющиеся давали им такую возможность во время перезарядки мушкетов. Один из наступавших уже прыгнул в здание через пролом в стене, но к нему тут же кинулся слуга и, пронзив его самодельной пикой, скинул вниз.

— Они на крыше!

Винсент поднял голову и посмотрел сквозь дыру в потолке. Прямо над ним стоял карфагенянин, нацелив мушкет ему в грудь. Казалось, этот момент длится вечность. «Вот наконец и пришла расплата за все грехи», — подумал он. Затвор мушкета щелкнул, посыпались искры. Ничего не произошло. Винсент продолжал стоять, глядя на человека в каких-нибудь двадцати футах от него. Его трясло.

К его полнейшему изумлению, карфагенянин опустил оружие и уставился на пока еще уцелевшее панно на стене, открытое всем дождям и ветрам. Удивленная улыбка осветила лицо солдата, и, подняв руку, он помахал Винсенту, словно извиняясь за причиненное беспокойство, и исчез из виду.

Они постепенно отступали к дверям, ведущим в соседнее помещение. Марк, не ведая об опасности, угрожавшей сзади, перезарядил мушкет, и когда в проломе со стороны площади чуть ли не вплотную к нему возникла следующая фигура, выстрелил в нее. Волосы человека вспыхнули от взорвавшегося пороха.

— Назад! — закричал Винсент, хватая консула за плечо. Марк раздраженно обернулся, словно Винсент оторвал его от увлекательной игры.

— Берегитесь! Сверху! — крикнул Винсент, увидев еще одного карфагенянина, уже поднимавшего мушкет. Отбросив свой, Винсент выхватил пистолет и выстрелил не целясь. Карфагенянин упал.

— Бежим!

Они рванули к дверям, где их люди заняли оборону. Оказавшись в относительной безопасности, Винсент подошел к противоположной стене, выходившей во двор:

— О Боже, они уже тут!

Перед ним открылась картина дикого хаоса, затянутая пеленой черного дыма и пара, которые поднимались от горевшего под моросящим дождем здания. Люди смешались беспорядочной кучей среди осколков и обломков, тыча друг в друга штыками, валя друг друга на землю, обрушивая на голову поверженного противника куски полированного мрамора. В отблеске пожарища сверкали ножи, врезаясь в человеческую плоть. Рядом с полковым знаменем он заметил Дмитрия, яростно отбивавшегося мушкетом с обломанным стволом от двух карфагенян, надвигавшихся на него со штыками наперевес. Ему казалось, что он наблюдает сверху за сценой, разворачивающейся где-то в глубинах ада. В стену рядом с ним ударилась пуля, послав залп осколков прямо ему в лицо, и мир вокруг него стал вдруг красным. Задыхаясь, он попятился, боясь открыть глаза. Кто-то схватил его за руку. Разлепив веки, он различил фигуру Марка.

— Ты меня видишь, парень?

Несмотря на боль, Винсент впервые ощутил тепло, исходившее от обычно столь холодного, неприступного консула. Тот глядел на него с испугом.

Достав из кармана платок, пропитанный потом, Винсент стер кровь со лба. У него было ощущение, будто его лицо коптили на огне. Марк отобрал у него платок и осторожно отер его лицо, качая головой:

— М-да, видок у вас будет после этого, как у дьявола прямо из преисподней. Напугаете своих детей до смерти, когда вернетесь домой.

— Домой?! — поглядев еще раз на царивший во дворе бедлам, Винсент зашелся в истерическом смехе.


— А если Хулагар узнает об этом?

— Брось, — засмеялся Вука. — Я просто хочу насладиться этим зрелищем. Никогда не видел, как один скот убивает другого.

Тамука, щитоносец зан-карта, с беспокойством огляделся. Эти новые дымовые стрелялки скота не нравились ему. Скот не должен кусаться, его выращивают на убой. Он не одобрял того, чем занимался скот в последнее время. Хотя и тугары были нечисты, они все-таки принадлежали к племени всадников, вечно странствовавших по Валдении, и должны были в конце концов попасть на небеса – хотя бы в качестве слуг мерков. Скот же снова станет прахом, из которого он вышел, или перейдет в мир иной в качестве блюда на пиршественном столе мерков. И давать ему возможность убить хотя бы одного воина Вушка Хуш было, с точки зрения Тамуки, недопустимо.

Он перекинул колчан со спины, где он висел во время езды, в нижнее положение вдоль бедра, взял в руки лук и натянул тетиву. Его свита, заметив это, последовала его примеру.

— Нам дан строжайший приказ не допустить, чтобы римский скот видел нас. Ты должен наблюдать со стороны, как скот использует свое оружие в бою, но ни в коем случае не вмешиваться.

— Я уже устал прятаться от этих червей, — рассердился Вука. — Я зан, наследник кар-карта, и не обязан подчиняться Хулагару. Он даже не золотых кровей. Там режут скот, и я хочу принять в этом участие.

Приближенные Вуки восприняли его слова с одобрительным смехом, Тамука же вскипел. Подавив рвавшийся с его уст резкий ответ, он пристроился слева от Буки, поскакавшего в сторону городских ворот, и стал глядеть в оба.

Над городом разносились непрерывные громовые удары. Языки пламени вздымались к небу в том месте, где штурмовали дворец.

— Ну что, друзья, туда? — спросил Вука, указывая в сторону центра.

Тамука развернул лошадь, преградив ему путь:

— Мой господин, я не могу этого позволить.

— Прочь с дороги, — протянул Вука нарочито приторным голосом, в котором крылась угроза. — Или ты трус?

Окружающие затихли, ожидая, что будет дальше. Тамуку обвинили в трусости, и по закону он имел право применить оружие. Все понимали, что Тамука может одержать верх над Вукой и в то же время не может, так как дал клятву защищать его даже ценой собственной жизни.

— Мой господин, — спокойно ответил Тамука, — я предоставляю тебе выбор. Если ты поедешь туда и янки тебя увидят, мне придется поговорить с Хулагаром, щитоносцем твоего отца. Он, без сомнения, велит меня казнить за то, что я допустил это. Так что если тебе непременно надо ехать, то сначала убей меня.

Вука обернулся к своим приближенным, выжидательно глядевшим на него. Тамука понимал, что многих из них абсолютно не трогает, жив он или мертв. Но некоторые смотрели прямо на него, и в их глазах он видел понимание – особенно в глазах Кана, младшего брата Вуки. Вука тоже заметил это и выругался сквозь зубы. Тамука решил пойти на компромисс, понимая, что Вука и вправду убьет его, если он будет упорствовать.

— Если тебе так уж хочется увидеть что-нибудь интересное, — сказал он, — то поезжай лучше на набережную. Там тоже было горячо.

Вука молча кивнул и повернул коня.

— Мой господин…

— Что еще?

— Моя честь требует, чтобы ты взял обратно свои слова, — сказал Тамука, выдавив из себя дружелюбную улыбку. — Ты был разгорячен, тебе не терпелось в бой, это вполне понятно. Но моя честь должна быть удовлетворена, или же я не буду иметь права находиться рядом с тобой.

— Возвращаю тебе твою честь, — ответил Вука с несколько чрезмерной поспешностью. Возникшая было напряженная атмосфера разрядилась.

— По-моему, вот этот путь ведет к пристаням, — показал Тамука на одну из боковых улиц.

Пришпорив лошадь, Вука направил ее в указанном направлении, кинув Тамуке напоследок:

— Порой ты испытываешь мое терпение, щитоносец.

— Как и полагается щитоносцу, — пробормотал Тамука вполголоса, добавив про себя: «Особенно если его господин столь невыдержан, как ты». Этот пост был традиционным для его семьи, где мужчин учили не столько владеть оружием, сколько работать головой и познавать «ка-ту», путь к истине. Они всегда были рядом с вождями кланов, командирами уменов, виднейшими мерками, в чьих жилах текла золотая кровь. Часто они предавались ночному размышлению, которое было способом приобщения к знанию. Некоторые из мастеров этого старинного искусства утверждали, что они иногда даже могут расшифровать таинственные письмена древних богов, странствовавших среди звезд, предков тех, кто теперь бороздил бесконечные просторы степей. Правителями всегда были мерки золотых кровей, но именно они, овладевшие «кату», продумывали все главные вопросы существования орды. Связь щитоносца с правителем отнюдь не сводилась к защите своего господина. Он заставлял кар-карта услышать голос мудрости, сдерживал его неукротимый нрав, порожденный большой властью.

«Конечно, Хулагар не казнил бы меня, — подумал Тамука. Эта угроза была лишь тактической уловкой с его стороны. На самом деле Хулагар ничего не мог бы сделать с Тамукой – не говоря уже о Вуке, — разве что сдержать его буйные порывы своим присутствием. — Но эта хитрость сработала», — улыбнулся щитоносец.

Когда-нибудь Вука займет место отца и, возможно, станет достойным кар-картом, но втайне Тамука молился своему «ка», чтобы это произошло как можно позже.

Размышляя обо всем этом, Тамука одновременно бдительно посматривал по сторонам. Никогда еще не было такого, чтобы, разъезжая по городу скота, мерки не вызывали всеобщего страха, а о каком-либо неповиновении и речи быть не могло. Теперь же при их приближении скот разбегался, но позади них улицы опять заполнялись народом, и это тревожило его.

То и дело до него доносилось слово «Тугары», произнесенное на их варварском наречии и звучавшее зловеще.

Вука вскачь несся вперед, разгоняя толпу обнаженным мечом. Какая-то женщина в грязных лохмотьях не пожелала уступить ему дорогу и стояла на месте, потрясая кулаком. Размахнувшись с плеча, Вука рассек ее надвое и со смехом продолжил путь. Его спутники, усмотрев в этом сигнал к резне, запрещенной в Карфагене под страхом смерти, с восторгом занялись любимым видом спорта, без которого скучали вот уже несколько месяцев.

Тамука сознавал, какими ужасными последствиями чревато все это, но ему не оставалось ничего другого как скакать вместе с Вукой. Спустившись к реке, они повернули на широкий бульвар, идущий по берегу Тибра. Десятки карфагенских и римских судов стояли вдоль набережной, и рабы непрерывным потоком таскали корзины с зерном со складов под присмотром карфагенян с копьями. Внезапный взрыв сотряс воздух, и на вершине холма над форумом поднялся столб огня и дыма.

— А, Гамилькар! — приветливо воскликнул Вука, как будто встретил своего любимчика.

Гамилькар остолбенело смотрел на приближавшихся к нему мерков.

— Какого дьявола ты здесь делаешь? — вырвалось у него.

— Эй, скот, ты к кому так обращаешься? — прорычал Вука.

Правитель Карфагена горько улыбнулся и опустил голову. Тамука заметил ненависть, промелькнувшую у него в глазах, но оставил это без внимания. Гамилькар был им нужен, и, хотя клятвы, данные скоту, ничего не значили, в этот момент необходимо было придерживаться обещания неприкосновенности их жизни.

— Как идет сражение? — поспешил спросить Тамука прежде, чем зан-карт успеет ляпнуть еще что-нибудь.

Гамилькар демонстративно отвернулся от Вуки.

— Мы вот-вот возьмем дворец, но такой дорогой ценой, что этот результат вряд ли окупит ее.

— Наверное, мы могли все-таки захватить город без боя и поставить янки в безвыходное положение.

— Это была нелепая и нереальная идея Кромвеля, — отозвался карфагенянин. — А что касается второй части, то это у нас, похоже, получается, — он подошел к Тамуке вплотную и понизил голос: — Здешние жители не знали, что вы в городе. Могут возникнуть непредвиденные осложнения.

Тамука почувствовал чуть ли не симпатию к этому человеку, посмевшему говорить с ним так открыто, и кивнул в ответ. В это время до них донесся звук, похожий на шум прибоя. Он все усиливался и вскоре перекрыл гул битвы, происходившей на холме. Тамука обернулся в ту сторону, откуда они только что прибыли, и похолодел.

Юлий в ярости несся по улице, перепрыгивая через тела зарезанных. Последние двадцать четыре часа ему казалось, что он вот-вот сойдет с ума. Он бегал по городу в поисках единомышленников, прячась от карфагенских патрулей и отдельных легионеров, все еще державших сторону умирающего Лукулла. Однако слова Марка доходили до немногих. Говоря с людьми, Юлий чувствовал, что его охватывает отчаяние. Никто не хотел ему верить, им было наплевать, кто правит Римом. При любом правителе они будут трудиться до седьмого пота и умирать от голода.

И вдруг он увидел их, тугар. Они проезжали через ворота, чтобы посмотреть на сражение и позабавиться, глядя, как один скот убивает другого. Тут он окончательно убедился: все, что говорили янки, было правдой. До сих пор даже он сомневался в этом. Те самые тугары, которых они разгромили и прогнали прочь, вернулись и как ни в чем не бывало разъезжали по городу.

Он закричал об этом, и улицы, прежде пустые, стали заполняться народом.

— Я Юлий, слуга Марка, — объяснял он. — Я говорю правду. Дайте отпор врагу, бейте тугар, и вы станете свободными людьми.

И в конце концов к нему прислушались и последовали за ним по улицам, мимо тел умерших и умирающих, сраженных этими тварями. По дороге они выковыривали булыжники из мостовой, хватали поленья и выставленные в лавках инструменты – все пригодное для того, чтобы убить тугарина.

— Нас окружают! — вскричал Гамилькар, указывая на стекавшиеся со всех сторон массы народа.

Они слышали угрожающий рев толпы, в которой было немало и легионеров. Еще накануне с большинством из них не возникало никаких проблем. Благодаря оккупации Рима и прекрасно спланированному предательству его правителей легионеры остались не у дел и если бы не этот стихийный бунт, подумал Тамука, действительно можно было бы сказать, что город достался им почти без боя.

— Надо срочно вызвать сюда этого проклятого Петрония! — крикнул Гамилькар и спросил Тамуку: — Как далеко отсюда находится армия янки? — Им осталось по крайней мере полдня пути.

— Если мы быстро подавим последние очаги сопротивления, то, может быть, еще сохраним за собой город.

В конце улицы, затянутой сеткой дождя, послышалось воинственное пение. При виде карфагенян с пиками, перегородивших набережную, толпа замедлила свой шаг.

— Тугары! Тугары! Тугары!

— Все это из-за тебя! — бросил Гамилькар Вуке.

— Если ты произнесешь еще что-нибудь, я вырежу твой поганый язык! — прорычал тот.

— Он прав! — поддержал карфагенянина Тамука. — Они не знали, что мы здесь. Ты не учитываешь, мой господин, что они не так давно изгнали тугар и верили, что освободились от орды.

В дверях одного из зернохранилищ появился Петроний, заметно побледневший при виде толпы. Когда же он повернулся и встретился с пристальным взглядом Вуки, то попятился.

Гамилькар быстро подошел к нему, и Тамука заметил, как за спиной у патриция блеснуло лезвие кинжала.

Петроний, трясясь, сделал шаг вперед и начал говорить. Толпа замолкла было, но только на один момент.

— Ублюдок! Ты продал нас тугарам! — прозвенел чей-то громкий голос.

В воздухе просвистел булыжник, за которым последовал целый шквал камней и обломков.

— Надо уходить отсюда! — крикнул Тамука.

— Тугары! Тугары!

Крик был до предела насыщен ненавистью, копившейся в людях веками.

Один из камней упал перед самым носом у коня Тамуки, который испуганно шарахнулся в сторону. Дернув за удила, Тамука развернул его.

— Уходите отсюда скорее! — закричал им Гамилькар. — Мы сжигаем склады и тоже отходим, — он повернулся и исчез в толпе своих солдат.

Привстав в стременах, Тамука огляделся. Единственный свободный путь лежал вдоль набережной к судам. Но что они будут делать, оказавшись на судне, если никто из них не умеет привести эту штуку в действие? Карфагеняне между тем стали беспорядочно отступать в южную сторону, к форуму.

— За ними! — крикнул Тамука.

Вука, захваченный азартом убийства, посылал в толпу римлян одну стрелу за другой, радуясь, как ребенок, каждому удачному выстрелу.

— Это не забава! Они могут расправиться с нами!

И тут, как наглядное подтверждение его слов, Кан, младший сын кар-карта, неожиданно дернулся в седле. Шлем свалился с его головы, по лицу струилась кровь. Тамука онемел, увидев, что перепуганная лошадь Кана бросилась навстречу толпе. Как голодные волки, наступавшие накинулись на младшего брата Вуки, вырывая у него волосы, тыча заостренными палками, колотя камнями. Кан вопил от ужаса и боли. Его стащили с лошади. Прислонившись к ней спиной, он пытался вытащить свой меч.

— Кан! — отчаянно закричал Вука.

Тамука, преградив ему путь, схватил его лошадь под уздцы:

— Прочь отсюда! Спасайся, мой господин!

Один из римлян вспрыгнул на спину лошади и, подняв большой камень, с диким криком обрушил его на голову Кана, забрызгав все вокруг кровью.

Кан исчез из виду. Его окружили; в воздухе замелькали окровавленные дубинки и камни.

— Летим, мой господин! — Тамука с силой вонзил шпоры в бока коня, и тот понесся вскачь, а за ним и лошадь Вуки. В этот момент Тамука не думал ни о Карфагене, ни о Риме. Единственная мысль была – вырваться из этой толпы. В душе он уносил с собой страшное воспоминание о гибели Кана.


— Шевелитесь, черт побери, шевелитесь! — кричал Эндрю. Город, к которому они так стремились, лежал перед ними. Центр его был объят пламенем, дым поднимался кверху, смешиваясь с низко нависшими облаками. В миле впереди них отступала цепь карфагенских стрелков. Обернувшись, он посмотрел на равнину, лежавшую позади. Его армия растянулась на несколько миль вдоль Аппиевой дороги, и в настоящий момент он мог ввести в бой максимум четыре или пять тысяч. Но что-то подсказывало ему, что медлить нельзя.

Он достал полевой бинокль и осмотрел все пространство около моря. Вдали он различил в туманной дымке почерневшие от копоти руины Остии. По дороге из Рима к ней двигалась колонна, напоминавшая цепочку муравьев, а вдоль Тибра перемещались какие-то белые точки – карфагенский флот, понял он. В море, у самого горизонта, виднелся какой-то темный приземистый предмет, окруженный дюжиной других, похожих на водяных жуков.

— Так он действительно сделал это, — прошептал Эндрю.

В этот момент в том месте, где должен был находиться дворец первого консула, появилась вспышка, вверх поднялся столб дыма. Спустя несколько секунд по равнине прокатился отдаленный грохот.

Не зная, на что решиться, он посмотрел в сторону гавани. Они успели бы перехватить часть судов. Но в конце концов дворец полностью завладел его вниманием.

— Еще немного, друзья, совсем немного осталось! — крикнул Эндрю, указывая саблей в сторону города. Солдаты начали спускаться по широкому склону холма. — Быстрее шаг! Быстрее! — подгонял он их.

Однако с каждым шагом их ряды таяли. Люди падали в высокую мокрую траву. Некоторые тут же поднимались и спотыкаясь брели дальше; другие, не в силах подняться, плакали от досады, что не могут продолжить путь, когда цель так близка.

«Если они нападут на нас сейчас, то нам придется несладко», — подумал он.

Но людей толкало вперед мрачное, отчаянное упорство. Теперь каждая минуту могла решить все.

Послышалась мушкетная стрельба. Меркурий под ним задрожал. В Эндрю проснулось сочувствие к старому товарищу. Он соскочил с коня.

— Кто-нибудь, снимите с него седло! — крикнул он и поспешил вместе со всеми вперед. О каком-либо построении уже никто не думал, полки смешались в одну беспорядочную массу. Единственное, что было важно, — завершить этот изматывающий марш-бросок, длившийся уже тридцать шесть часов подряд. Из поклажи у солдат остались только мушкеты, боеприпасы и фляжки с водой, все остальное было выброшено в течение этой долгой, насквозь пропитанной дождем ночи.

Они дошли до линии укреплений, оставленных карфагенянами. Эндрю забрался на бастион, чтобы взглянуть, что делается в городе. Дворец был в руинах, его лизали языки пламени.

«Скорее всего именно там он устроил опорный пункт, — подумал Эндрю. — Черт бы побрал этого мальчишку, ему непременно надо было продержаться до самого конца». Горстка воинов 35-го полка прошла мимо него с полковым знаменем и американским флагом. Эндрю спрыгнул с укрепления и присоединился к ним. Шляпу он уже давно потерял, мокрые волосы прилипли ко лбу. Но саблю он держал высоко.

Задыхаясь, он спешил вперед, боясь, что в любую минуту на городской стене появятся карфагеняне с мушкетами.

— К пролому!

Люди торопились из последних сил, некоторые даже побежали, чтобы оказаться в городе первыми. Конечно, это было глупо, но Эндрю тоже охватил азарт, он чувствовал, что семь дней непрерывного страха позади и цель перед ними.

И вот первый суздальский солдат уже забрался на бастион, высоко подняв свой мушкет в знак победы. Рядом с ним его товарищ размахивал флагом. Нестройное «ура» прокатилось по рядам наступавших.

Поднявшись на бастион, Эндрю обнаружил там груду мертвых тел. Улицы перед ним были пусты. Однако нельзя было исключать возможности, что это ловушка,

— Стрелки, вперед!

Но измученным людям было уже не до дисциплины. Они неуклонно рвались туда, где, как маяк, поднимался столб дыма.

Эндрю ускорил шаг, чтобы быть в первых рядах. Им стали встречаться разрозненные кучки русских солдат. При виде своих они радостно кричали, размахивали руками, стремились пробиться к Эндрю и обнять его. Но он, не обращая на них внимания, продолжал свой путь. Улица, по которой они бежали, стала расширяться, и неожиданно они оказались на форуме.

Перед ними открылась панорама недавнего побоища. Сотни растерзанных тел усеивали площадь. Со стороны набережной доносились крики и ружейный огонь. Поколебавшись секунду, Эндрю направился ко дворцу.

— Выставить цепь стрелков по всей площади. Занять здание сената. Тридцать пятый Мэнский, ко мне!

Вокруг него стала собираться группа воинов в синей форме.

— Господи боже мой! — пробормотал он, поднявшись по ступеням бывшего парадного входа во дворец. От здания остались одни полуобвалившиеся стены, внутри все выгорело. Он посмотрел на окутанный дымом внутренний двор, откуда доносились стоны раненых и умирающих – в основном, карфагенян. При виде янки они поднимали головы, глядя на них со страхом. Солдаты 35-го осторожно продвигались по двору, отбрасывая в сторону валяющееся под ногами оружие.

— Тридцать пятый Мэнский! — крикнул Эндрю, пробираясь вместе со всеми среди дымящихся обломков. Следы кровавой резни в корпусе позади двора ошеломили даже Эндрю, привыкшего к подобным зрелищам. — Тридцать пятый Мэнский!

В дыму впереди него возникла неясная фигура. На всякий случай он взвел курок пистолета и, сделав еще несколько шагов, увидел суздальского солдата. Из раны на его груди текла кровь. Еще один вышел из-за колонны. Волосы на его голове были опалены, неподвижные глаза смотрели куда-то вдаль бессмысленно, тускло и отрешенно.

Эндрю забирался все дальше вглубь здания.

— Винсент!

Послышался чей-то слабый вскрик. Новые и новые тени появлялись из углов.

— Полковник Кин!

К нему приблизился Дмитрий. Лицо его было белым от осевшей на нем мраморной пыли, частично размытой дождевыми потеками. Вытянувшись, он отдал честь. Эндрю, отметая формальности, схватил суздальца за плечи.

— Господи, вы живы! — воскликнул он и почувствовал, что его трясет.

— Похоже, что так, сэр, — ответил Дмитрий чрезмерно громким голосом. — Они заложили несколько бочек с порохом, когда мы засели там, сзади, и взорвали их. — Он вдруг встревоженно огляделся. — Что это было, сэр? — закричал он. — Сначала они взорвали все, а потом тишина. Мы ждали, что будет еще взрыв, а тут вы.

— Где Винсент?

Дмитрий встрепенулся.

— Где генерал? — крикнул он истерически. — Я не могу найти генерала!

— Позаботьтесь о нем кто-нибудь, — распорядился Эндрю и, сжав руку Дмитрия, пошел дальше.

Солдаты молча глядели на него – одни с блуждающей улыбкой, другие безучастно, третьи морщась от боли на грани жизни и смерти.

— Я же сказал, что буду держаться до вашего прихода.

Эндрю обернулся.

В первый момент он не узнал его. Лицо молодого человека было разодрано и распухло; кровь, казалось, сочилась из всех пор сразу. И все же это был он, и Марк рядом с ним, с мушкетом в руках.

— Черт бы тебя побрал! — вскричал Эндрю. — Ты меня чуть не до смерти напугал!

— Мы сами себя чуть не до смерти напугали, — ответил Винсент и хотел было улыбнуться, но тут же скривился от боли, — Пятый Суздальский полк и Вторая и Третья Новродские батареи ждут ваших распоряжений, сэр.

Эндрю только покачал головой:

— Да, ты, парень, похоже, выйдешь живым из любой переделки. Когда в следующий раз у нас возникнут какие-нибудь затруднения, я поручу разобраться с ними тебе и буду считать, что дело сделано.

Винсент помотал головой, не соглашаясь:

— В следующий раз я, наверное, останусь дома, сэр.

Эндрю взглянул на Марка.

— Прошу простить меня, просто он мой старый друг, — объяснил он.

— А я просто правитель чужой страны, — усмехнулся консул.

— Я не хотел вас обидеть, — сказал Эндрю сухо. Марк улыбнулся:

— Я жив только благодаря ему, так что не мне на вас обижаться.

— Куда они подевались? — спросил Винсент.

— Я видел, как они покидают город. В порту, впрочем, еще дерутся.

— Дерутся? — возбужденно переспросил Винсент. — Я уже думал, что это конец. Они загнали нас в этот угол дворца и взорвали боеприпасы, а потом вдруг все стихло.

Внезапно он сорвался с места и ринулся к выходу. Эндрю с Марком поспешили за ним. На ступенях дворца Винсент стал как вкопанный и с торжеством оглянулся на них.

— Я же говорил, что они будут драться! — воскликнул он, указывая на площадь.

Вся она была теперь запружена бурлящей толпой. При виде вышедших из дворца все как один радостно завопили.

— Они сражались за вас! — крикнул Винсент Марку. В глазах его было ликование.

— Попробуй теперь разберись, кто из них действительно сражался, а кто отсиживался дома, — невозмутимо отозвался Марк.

— Ну-ну, попробуйте, — язвительно усмехнулся Винсент. — Не забывайте только, что они не оставили вас, чего нельзя сказать о вашем собственном легионе вместе с сенатом.

Марк только устало махнул рукой.

Толпа приблизилась к ним. Несколько человек поднялись по ступеням и бросили к их ногам труп Петрония.

Винсенту стало худо при виде того, что осталось от сенатора, но он ничего не сказал. Однако, увидев второе тело, принесенное толпой, он похолодел.

Это был мерк, распятый на кресте. Тут же подтащили еще два креста. Во главе одной из групп был Юлий. На мгновение их взгляды встретились, и Юлий угрюмо кивнул ему. С большим трудом люди приподняли кресты и закрепили их в вертикальном положении с помощью валявшихся вокруг обломков.

Винсент взглянул на висевшие перед ними тела. К его ужасу, один из мерков шевельнулся и открыл глаза, в которых застыла мука. Это было уже чересчур. Он не мог спокойно смотреть, как кто-нибудь умирает столь мучительной смертью, пусть даже его злейший враг. Винсент достал пистолет.

— Нет! — крикнул Марк.

Винсент заколебался и отвел взгляд.

— Пусть висят здесь, пока не сгниют! — сказал консул.

В ответ с креста послышалось злобное рычание.

Эндрю стоял молча, глядя на умирающего. Затем, повернувшись к Марку, он бросил:

— Теперь вы видите, кто стоит за всем этим. Мы нуждаемся друг в друге, иначе победят они.

— Наверное, надо сказать что-нибудь народу, Марк, — обратился к консулу Винсент.

— Да, на этот раз вы загнали меня в угол, — невесело усмехнулся тот.

Винсент кивнул и отступил в сторону. Бросив на него сердитый взгляд, Марк повернулся к толпе.

— Я еще раз подтверждаю верность нашему союзу с Суздалем в войне против карфагенян и мерков, которые их послали сюда, — крикнул он и, поколебавшись, прибавил: — Объявляю, что отныне рабство в Риме отменяется.

— Аллилуйя! — выдохнул Винсент. Глаза его блестели, как у счастливого ребенка. — Ну что, вы удовлетворены? — спросил его Марк.

— Более чем!

— Черт бы вас побрал, юноша! — от души выругался консул. — А я-то поначалу был уверен, что смогу вертеть вами, как пешкой на шахматной доске.

— Это потому, что вам никогда еще не приходилось иметь дела с квакером из Новой Англии, — отозвался Винсент невинным тоном.

Употребленное им самим слово «квакер» заставило его сердце сжаться. Он посмотрел на крест и затем на Марка:

— И последняя просьба.

— Ну что еще?

— Вы не отмените также эту пытку?

— Я отменю все, что вы пожелаете, только не приставайте ко мне сейчас, мне надо выпить чего-нибудь покрепче.

Не обращая внимания на приветственные крики толпы, консул поднялся по ступеням и, окинув взглядом руины, бывшие некогда его домом, исчез в дыму.

Винсент задумчиво посмотрел ему вслед.

— Полковник Кин! — к ним подошел рядовой 35-го полка.

— Что у вас? — рассеянно спросил Эндрю, все еще улыбаясь по поводу только что подслушанного им диалога.

— Сэр, я зашел в здание сената и увидел этот свиток, прикрепленный к стене. Я понял, что должен отнести его вам.

Эндрю развернул свиток. Винсент, встав рядом, прочел текст послания вместе с ним.

«Полковник Кин, — было написано на пергаменте по-английски, — вам достается то, что осталось от Рима. А мы с друзьями взамен получаем Суздаль. Непременно передам привет вашей Кэтлин, а также супруге Готорна. Шах и мат. Кромвель».

— Итак, все подтвердилось, — прошептал Эндрю. — Вот теперь действительно начинается испытание.

Винсент отвернулся. Подойдя к кресту, он взвел курок револьвера. Глаза мерка еще были раскрыты. При виде Винсента он откинул голову назад и высоким дрожащим голосом затянул что-то вроде гимна.

Винсент нажал на спусковой крючок.

Сначала он хотел сделать это из жалости. Но теперь им двигало иное чувство. С холодным удовлетворением он наблюдал, как тело мерка дернулось и обмякло. Он опять взвел курок и прицелился.

— Он уже мертв, Винсент, оставь его, — сказал Эндрю. Но Винсент, улыбаясь, медленно разрядил в мертвое тело всю обойму.


Паровой котел под палубой «Оганкита» начал отбивать ритмичные удары, и корабль, ожив, завибрировал.

Побагровев от ярости, Кромвель повернулся к своим хозяевам.

— Кин уже был практически в наших руках! — заорал он.

Команда, готовившая судно к отплытию, в немом изумлении уставилась на человека, осмелившегося кричать на мерка.

Вука сделал шаг к капитану.

— Ты знаешь, что виноват, — бросил Хулагар, протягивая руку, чтобы остановить зан-карта.

— Как ты смеешь обвинять меня – да еще перед скотом?! — прошипел Вука по-меркски.

— Еще немного, и город был бы наш. А ты все испортил. Тамука рассказал мне, как было дело.

Вука в ярости обернулся к Тамуке.

— Ты больше не мой щитоносец! — прорычал он.

Тамука был только рад этому. Он жалел, что не оставил Вуку на растерзание толпе. Тогда у орды был бы другой, более достойный кар-карт после того, как Джубади отправится в вечное странствие по небесам.

— Как скажешь, зан-карт, — ответил Тамука.

— Я пущу тебе кровь за это оскорбление! — крикнул Вука.

— Ты не можешь, — поспешил вмешаться Хулагар. — Тамука спас тебе жизнь. Твой брат Манту рассказал нам об этом. Теперь ты обязан ему своей жизнью, и по закону твоей собственной крови ты не можешь причинить ему вред, пока не вернешь долг. Вука резко крутанулся к нему.

— На меня ты тоже не имеешь права нападать, — спокойно сказал Хулагар. — Закон запрещает поднимать руку на отца, его братьев и его щитоносца.

Вука молча стоял, кипя от бессильной ярости.

— Не унижай себя перед нами и перед скотом, — произнес Хулагар чуть ли не умоляюще.

С потемневшим от гнева лицом Вука отвернулся и прошествовал на корму.

Хотя Кромвель не понял, что именно было сказано, ему было ясно, что между зан-картом и двумя щитоносцами развивается какой-то серьезный конфликт. И он опасался, что в конечном итоге гнев будет обращен против него.

— Хватит об этом, — сказал Хулагар. — Мы не так уж много потеряли. Мы сделали главное – выманили армию янки на восток. А теперь обратимся на запад за настоящей добычей.

Не дожидаясь ответа, он удалился на корму и встал рядом с Вукой у леера.

— «Не так уж много потеряли», — проворчал Гамилькар. — Две тысячи убитыми и ранеными, и половину из них из-за этого поганого мерка, который разбередил толпу.

— И две самые тяжелые пушки пропали, — вторил ему Тобиас, — а также двадцать кораблей, стоявших у причала. Теперь они достанутся янки. Надо было либо удержать город, как я рассчитывал, либо сжечь все дотла, чтобы им ничего не осталось. А мы не сделали ни того, ни другого.

— Хорошо по крайней мере, что они в ловушке. Хинсен позаботился об этом.

— Да, он постарался как следует, — отозвался Кромвель.

В этом дезертире из 35-го было все-таки что-то такое, от чего капитану всегда становилось немного не по себе.

Подойдя к правому борту, он посмотрел на берег. От пристани отходили их последние корабли. «Шах и мат», — подумал он с улыбкой.

Да, он неплохо поддел Эндрю в этой последней записке. Пусть теперь побесится. Но он почти жалел, что упомянул также Винсента. Он всегда пробуждал в Тобиасе чувство, от которого было нелегко отмахнуться. Винсент никогда не смеялся над ним. Даже тогда, когда он понял… С этим моментом было связано что-то важное… Но что именно? Все, что он мог вспомнить, — это как он позже проснулся с ощущением блевотины во рту.

Он прогнал это воспоминание.

Всего через неделю он будет в Суздале. Уж это от него не уйдет. Впервые за много дней он почувствовал подлинное удовлетворение, вытеснившее из его души и горькие разочарования, и мрачные предчувствия.

Загрузка...