Вдоводел исцеленный

Глава 5

Киношита помнил, что второй клон не терпел беспорядка, и полагал, что Найтхаук займется домом, потратит недели, а то и месяцы на то, чтобы в нем все блестело и сверкало. Вместо этого тот купил подержанную мебель и больше не обращал внимания на обстановку. Разве что однажды потратил полдня, сколачивая из досок полки для книг.

— Книги давно уже никто не читает, — заметил Киношита, наблюдая, как Найтхаук трудится над полками.

— Я читаю.

— Это же глупо. Любую книгу, когда-либо написанную во Вселенной, можно вызвать на дисплей компьютера.

— У меня нет компьютера.

— Так мы его купим, когда в следующий раз поедем в город.

— Я не люблю компьютеры. Мне нравится держать книгу в руках, ощущать ее вес, вдыхать запах.

— Вы знаете, сколько сейчас стоят книги?

— В Пограничье у меня хранятся тысячи книг. Чуть ли не на каждой планете, на которых я жил. В ближайшие дни я распоряжусь, чтобы их переправили сюда.

— Я думаю, нам все равно надо купить компьютер.

— Он может колоть дрова, сажать цветы, разжигать очаг?

— Разумеется, нет.

— Тогда я не стану его покупать. Он мне абсолютно не нужен, — отрезал Найтхаук.

— Разве вы не хотите знать, что происходит в Галактике? — спросил Киношита.

— Конечно же, нет. Я отошел от дел, или ты об этом забыл?

— Вы отошли от охоты за головами или от жизни?

— Чуть-чуть от одного, чуть-чуть от другого.

— Вас же засосет эта рутина.

— Мне эта рутина нравится.

Действительно, рутина была из приятных. Каждое утро Найтхаук вставал, заставлял себя съесть завтрак: не любил он начинать день с еды, потом около часа колол дрова. В доме были и солнечная, и ядерная системы отопления, но Найтхаук предпочитал сидеть перед камином, в котором горели настоящие дрова.

Каждый день он приносил из реки по несколько галлонов воды, для того. Киношита это знал, чтобы укрепить мышцы ног, потому вода к дому подводилась от трех источников.

Во второй половине дня Найтхаук отправлялся на охоту. Первые пять дней возвращался с пустыми руками, а потом всегда приносил что-нибудь к ужину. В окрестных лесах водились крупные травоядные, весом на добрые пятьсот фунтов, но Найтхаук отдавал предпочтение очень быстрым, похожим на кроликов, зверькам, обитающим около реки. На жаркое они годились, но Киношита понимал, что к Вдоводелу возвращаются прежние быстрота реакции и меткость.

— Неплохо. — Киношита оторвался от опустевшей тарелки. Готовили они по очереди, и в этот вечер у плиты стоял Найтхаук.

— Соус мне понравился, — ответил тот. — Рецепт мне дал один эмранец, на Серебряной Росе.

— Но разве вам не надоедает каждый день есть одно и то же? — полюбопытствовал Киношита.

— Я десятилетиями ел одно и то же, — ответил Найтхаук.

— Это вы о чем?

— О соевых продуктах. Да, вкусом они отличаются, но основа-то одна. — Он помолчал. — Когда все время перелетаешь с планеты на планету, с разными гравитацией и атмосферой, твой организм должен всякий раз приспосабливаться к новым условиям. Поэтому нет смысла создавать ему дополнительные трудности, потребляя местную пищу.

— Вы — осторожный человек.

— Беззаботные молодые люди не доживали до беззаботной старости, во всяком случае, те, кто занимался тем же делом, что и я.

— Вам этого недостает?

— Соевых продуктов?

— Дела, которым вы занимались.

Найтхаук покачал головой:

— Без него мне очень даже хорошо.

— Я этого не понимаю, — пожал плечами Киношита. — Вы же были лучшим из лучших.

— Я в этом сомневаюсь.

— Кого вы ставили выше себя?

Найтхаук задумчиво склонил голову, потом посмотрел на Киношиту:

— Говорили, что никто не может сравниться с Миротворцем Макдугалом и Ангелом. И тот, кто убил Конрада Бленда на Вальпургии III, тоже парень не промах.

— Но ведь они умерли тысячи лет назад! — запротестовал Киношита.

— Когда речь заходит об определении лучшего из лучших, временные рамки значения не имеют. — Найтхаук сухо улыбнулся. — Ты знаешь, был цирковой артист — правда, я не уверен, что это не вымысел, который считался самым метким стрелком всех времен и планет. Не могу вспомнить, как его звали… Певец, Жонглер…

— Биллибак-Танцор?

— Он самый.

— Я видел его памятник на Каргенньяне II. — Киношита улыбнулся. — В птичьем дерьме и граффити, уже начавший разваливаться, но я прочитал его имя на постаменте. И все же я не могу не напомнить тебе, что в него-то никто не стрелял. И еще вопрос, сохранил бы он свою меткость в поединке.

— Кто знает? — вздохнул Найтхаук. — Легенда гласит, что он погиб в перестрелке. — Он помолчал. — Естественно, рано или поздно нас всех ждет такой же конец.

— Только не вас, — возразил Киношита.

— Даже меня.

— Никогда. Я вижу, как вы возвращаете себе прежнюю форму. Осталось совсем немного.

Найтхаук покачал головой.

— Знаешь, в чем разница между юнцом вроде Джонни Беды и мною? Он слишком молод, чтобы осознавать, что его могут убить. Он никогда об этом не думает. Когда он затевает ссору, он даже не осознает, чем она может закончиться, а потому прет напролом. Вот почему в Пограничье преобладают молодые киллеры. Как только до человека доходит, что он может расстаться с жизнью, появляется понимание того, сколь она дорога. Он задумывается, медлит с принятием решения, а ты знаешь, к чему приводит промедление.

— Я провел несколько месяцев с вашим вторым клоном. — Слова Найтхаука, похоже, Киношиту не убедили. — У него было тело тридцатилетнего, но ему передали все ваши воспоминания. То есть его сознание и эмоции соответствовали шестидесяти двум годам. Почему он не медлил?

— Тебе следовало задать этот вопрос ему.

— Я спрашиваю вас. Это одно и то же.

— Не совсем. Он на здоровье не жаловался и знал, что эплазию научатся излечивать еще до того, как болезнь успеет обезобразить его.

— Это не ответ, — упорствовал Киношита. — У него был разум шестидесятидвухлетнего, но он не медлил с принятием решения.

— Он владел важной информацией, в свое время недоступной мне.

— Какой же?

— Он знал, что и в пятьдесят будет без труда брать верх над двадцатидвухлетними. Мало кто из тех, кому тридцать восемь, абсолютно точно знает, что и через десять, и через пятнадцать лет быстрота их реакции не замедлится ни на одну наносекунду. — Найтхаук вздохнул. — Но мне шестьдесят два года, больше ста лет пролежал в морозильной камере, половина моей кожи искусственная, и я точно знаю, что таким, как прежде, мне уже не быть.

— Ладно, я готов это допустить. Но вы так и не ответили: нет у вас ощущения, что вам недостает возбуждения, азарта, интереса, которые наполняли вашу прежнюю жизнь?

— Так ли интересно выслеживать подонков? Ты же сам служил закону. И находил эту службу интересной?

— Нет, но…

— Что — но?

— Я не был Вдоводелом.

— Сейчас я тоже не Вдоводел. Я — Джефферсон Найтхаук.

— Я вас совершенно не понимаю. Если в каком-то деле ты лучший…

— Знаешь, в чем я был лучшим? — раздраженно прервал его Найтхаук. — Никому не удавалось лучше меня пугать женщин и детей. Когда я шел по улице и на их глазах кожа слезала у меня с лица и сквозь нее проглядывали кости, готов спорить, что потом кошмары мучили их не один месяц. — Он помолчал. — Со временем я начал носить перчатки и маску, чтобы никто не видел меня в таком виде, но о моей болезни уже стало известно. И у молодых отпала необходимость доказывать свою крутизну в поединке со мной. Теперь они доказывали то же самое, пытаясь украсть мою маску и убедиться, что смогут взглянуть на мое лицо, не блеванув. Удавалось это далеко не всем. — У Найтхаука перекосило лицо, он глубоко вздохнул. — Вот она, визитная карточка Вдоводела. Я не только пугал женщин и детей. Одним своим видом, войдя в бар или ресторан, я мог заставить крепких парней похвалиться харчишками.

— Извините. — Киношита потупился. — Я не понимал…

— Все нормально. С этим покончено. Как с Вдоводелом.

— А почему вы решили лечь в морозильную камеру?

— Врач с Биндера Х дал мне десять недель. Я привык пугать всех, кто смотрел на меня, но умирать как-то не хотелось. Он и посоветовал мне не сидеть на нескольких миллионах кредиток, а отправиться на Делурос VIII, чтобы меня заморозили до того момента, как будет найдено лекарство от моей болезни. Он полагал, что на это уйдет лет сорок. Ошибся всего на семьдесят два года. Должно быть, эта эплазия оказалась очень крепким орешком.

— Похоже на то.

— Надеюсь, мой клон тоже излечился от нее.

— Денег ему на это хватало. Я уверен, что излечился. — Киношита помолчал. — Вы действительно собираетесь найти его?

Найтхаук покачал головой:

— Зачем? Если бы он хотел увидеть меня, то дал бы знать. Он выполнил задание, ради которого его создали. Если он хочет взять себе новое имя, если хочет, чтобы его оставили в покое, я буду уважать его желания.

Найтхаук поднялся, убрал со стола, вышел на веранду, сел в кресло-качалку.

— Как много сегодня на небе звезд, — заметил он, когда Киношита присоединился к нему. Киношита вскинул голову:

— Много планет. Готов спорить, на некоторых интересно побывать.

— Я побывал на сотнях планет, — ответил Найтхаук. — Эта ничуть не хуже остальных.

— Вы собираетесь день за днем рубить дрова, охотиться, ловить рыбу? До самой смерти?

— По-моему, прекрасная перспектива.

— А по-моему, уж больно занудная.

— Я ведь еще буду и читать.

— Как увлекательно.

— В моем возрасте больше ничего и не нужно, — усмехнулся Найтхаук.

— Вы действительно намерены этим ограничиться?

— Пожалуй, что нет. Полагаю, я начну ходить в церковь.

Киношита расхохотался:

— Вы? Человек, который отправил прямо в ад не одну сотню людей и инопланетян.

— Да, я.

— Отдаете предпочтение определенной религии?

— Да нет.

— Тогда зачем ходить в церковь?

— А где еще можно встретить милую вдовушку средних лет?

— Так вы хотите жениться?

— Я всю жизнь был один, — ответил Найтхаук. — И не считаю, что с меня следует брать пример.

— Не староваты ли вы для столь радикальных перемен? Найтхаук пожал плечами.

— Человеку свойственно умение адаптироваться. Это удается нам лучше, чем другим представителям разумной жизни. — Он откинулся на спинку кресла-качалки. — Мне, конечно, недостает энергии молодых, но это не повод для того, чтобы коротать последние годы моей жизни в одиночестве. — Он посмотрел на Киношиту. — Ты уж извини, но компаньон мне нужен другого пола.

— Думаю, я не буду горевать из-за того, что Вдоводел не воспылал ко мне страстью, — рассмеялся Киношита. — Но не могу не спросить: почему вы намерены искать спутницу жизни в церкви?

— Я провел немало времени в барах, наркоманских притонах, борделях, казино, но не встречал там женщин моего возраста.

— А может, вам жениться на молодой?

Найтхаук покачал головой:

— Никогда.

— Но почему?

— Хватит мне и твоих далеко не тонких намеков на то, что мне пора вновь податься во Вдоводелы. Не нужна мне двадцатилетняя жена, которая ждет от мужа тех же подвигов.

— Я не жду от вас никаких подвигов. — В голосе Киношиты прозвучала обида.

— Вот и ладушки. — Найтхаук закрыл глаза, мерно раскачиваясь в кресле.

В молчании они просидели с полчаса. Потом Киношита мягко коснулся плеча Найтхаука:

— Джефферсон! В двухстах ярдах от нас ночной убийца, за большим деревом.

— Я знаю, — также шепотом ответил Найтхаук. — Я наблюдаю за ним уже десять минут. Он больше похож на собаку, чем на кошку, хотя и может лазить по деревьям.

— Хотите воспользоваться моим лучевиком или глушаком? — спросил Киношита.

— Он нас не трогает. И потом, мне надоело убивать.

Ночной убийца повернул голову на их голоса, потом растворился в темноте.

— Надеюсь, он запомнит, что вы сохранили ему жизнь, — улыбнулся Киношита.

— Мы его не интересовали.

— Вы уверены?

— На этой планете мы — пришельцы. Он не распознал в нас добычу.

— Вы охотитесь каждый день, — указал Киношита. — Он мог распознать в вас конкурента.

— Еды хватит на всех.

— Он всего лишь зверь. И может этого не понимать.

— Пока об этом можно не волноваться. Наши пути еще не пересекались.

Киношита искоса взглянул на «старика», который, закрыв глаза, покачивался в кресле.

Ты действительно был лучшим из лучших. Никто не мог сравниться с тобой, мы многого добились, и, наверное, никто не может отнять у тебя права провести остаток дней в этом захолустье. Если ты больше не хочешь искушать судьбу, кто я такой, чтобы побуждать тебя к этому? Нет, теперь я не буду звать тебя Вдоводелом.