Вавилонский голландец (Макс Фрай) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Оксана Санжарова Пазл

– Ты только посмотри, какие элегантные мощи! – Агни толкнула Томаса в бок.

Пожилая… да нет, без преувеличения старая дама, в нерешительности замершая перед трапом, была облачена в отличные джинсы и болотного оттенка вязаный жакет с рыжими замшевыми заплатами на локтях. Сдвинутая чуть набок клетчатая кепка в сочетании с резким горбоносым лицом вызывала смутные литературные ассоциации. С Шерлоком Холмсом, к примеру. Помедлив секунду, гостья положила сухую руку на резные перила и неожиданно легко поднялась на палубу.

– Добрый вечер, молодые люди!

– Добрый вечер, – нестройным дуэтом ответила парочка.

– Не могли бы вы сказать, где у вас занимаются наймом волонтеров?

– Я вас проведу, сударыня, – с готовностью отозвался Томас.

До возвращения Томаса Агни успела выкурить две сигареты. «Мощи» царственно проплыли мимо, уже возле самого трапа оглянулись и рассеянно обронили:

– До свидания, молодые люди. Возможно, до скорого.

Агни выщелкнула из пачки очередную сигарету:

– Делись инфой, юнга. Подслушивать ты не умеешь, но зато у тебя вид, вызывающий доверие у старых дам. Что рассказала? Приходила просить за внучка? Или против? Чтобы отговорили и не брали в страшное-страшное плавание?

– Она сама хочет в страшное-страшное плавание.

– Шутишь. Она что, вдова Тура Хейердала? Ей же лет сто?

– Скорее, невеста Умберто Эко. И ей всего семьдесят три. К тому же со здоровьем у старушки отлично – смотри, как шустро спустилась. Артрита нет, с осанкой все в порядке.

– А зачем ей наш корабль? Свежий воздух и романтика? Или она пишет трактат о выживании в открытом море?

– Она сказала, что всю жизнь пыталась управлять своим миром: не завела ни мужа, ни детей, ни друзей, чтобы как можно меньше зависеть от чужой воли. И теперь чувствует себя в проигрыше. Ей хочется найти место, где за нее все будут решать другие. Она считает, что парусник – хороший способ вверить себя воле судьбы.

– А что с этого имеем мы?

– Мы с этого имеем отличного переводчика. Латынь классическая и церковная, древнегреческий, древнееврейский – всего восемь мертвых и полумертвых языков. А у нас, между прочим, в планах Александрия.

– Спорим, она не вернется?

– Ага. Спорим. На вторую часть «Поэтики» Аристотеля в ее переводе.

– И что я с ней буду делать? Кстати, ты говоришь – ни мужа, ни детей… Интересно, кто у нее умер? Хотя в таком возрасте в анамнезе должна быть четверть кладбища.

– Кот. У нее умер кот.

* * *

– Мас, я пришла, – говорит она пустоте за дверью.

Пустота молчит.

Она идет в кабинет, привычно цепляясь взглядом: дверной косяк, на котором за последние шестьдесят три дня не добавилось ни одной царапины, серое кресло в неистребимых светлых шерстинках, обмотанный толстой веревкой столбик с наблюдательной площадкой и оранжевой, порядком потрепанной мышью на шнуре. Приоткрытое окно – чуть-чуть, всего сантиметров на пять. На журнальном столике – недособранный пазл. Больше можно не убирать. Никто не раскидает так, что ищи потом – где снег, где хлев, где пила Иосифа-плотника. На кухне – две плошки. Черная – для воды, красная, в рыбьих скелетиках, – для корма. Корм наконец-то вытряхнула на прошлой неделе Маргарет. Милая Маргарет, добрая Маргарет, заботливая, черт побери, Маргарет.

В шкафчике под мойкой живет нераспечатанный мешок наполнителя, в шкафчике над плитой – две упаковки еды «для молодых и энергичных». С курицей и тунцом. Наполнитель надо отдать Маргарет, а еда ее старушкам не подойдет. Можно пойти на кухню, взять большой пакет и аккуратно сложить в него наполнитель, еду и обе плошки. Потом, вооружившись отверткой, вернуться сюда – на сбор лазалки ушло меньше получаса, а разобрать и того проще. Потом наконец-то пропылесосить кресло. И пройтись поверх влажной губкой. Дверной косяк можно зашкурить. Но лучше вызвать мастера и просто поменять. Выбеленный ясень, к примеру. И переклеить обои. А кухню лучше покрасить, можно даже в две зоны – скажем, лайм и бледно-кофейный. А это кресло выкинуть к чертовой матери. И купить легкое, из белого ротанга. Разве можно в доме, где живут кошки, держать ротанговую мебель? Абсурд. А спокойно отправиться в путешествие? Полный абсурд. И в конце концов, почему бы и не в плаванье. Через три месяца она вернется в совсем другой дом.

Впрочем, еще проще действительно вернуться в другой дом. Вот прямо сейчас посмотреть предложения. И лучше – в другом районе. Или даже в другом городе… Это совсем не сложно. Воля и деньги – и того, и другого у нее достаточно. К тому же переезд позволит завершить эту утомительную дружбу с соседкой. К черту убрать с глаз Маргарет. Вездесущую Маргарет с ее сочувствием, кроткую Маргарет с неизменно укоризненным взглядом, с галдящими внуками, ревматизмом, капризными старыми кошками, невесткой толстой и невесткой тощей, ревеневым пирогом. Полезную Маргарет, которая принесет коробку и договорится с соседями, и попросит у дворника лопату, и влажной салфеткой хоть чуть-чуть сотрет пыль и кровь, – в конце концов, у тебя самой достало воли только снять свой палантин и закутать окоченевшее, деревянное тело.

Какое затмение на нее нашло, когда она завела этого проклятого кота?

На корабле нет ни одного кота. А книги от крыс стерегут отличные патентованные мышеловки и мешочки с отравленной приманкой. В любом музее и библиотеке раз в год разбрасывают такие мешочки. Конечно, к качке придется привыкнуть, но книги позволяют привыкнуть к чему угодно. Нет якоря надежнее, защиты прочнее, транквилизатора действеннее, чем хорошая пыльная работа.

Она садится в кресло и закидывает ноги на журнальный столик. Несколько деталей пазла слетают на ковер. То-то же. Так гораздо лучше.

* * *

Письмо, поднятое под щелью для писем, вскрытое над кипящим чайником и не переданное адресату:

Уважаемая госпожа Лауритсен!

Рады сообщить Вам, что Ваше желание быть зачисленной в экипаж корабля-библиотеки совпадает с желанием капитана и, что важно, самого корабля. Вы сможете приступить к своим обязанностям через две недели, как только «Морская птица» вернется в Ваш порт. Для начала мы можем предложить Вам контракт на три месяца.

Просим отправить подтверждение Вашего согласия бутылочной почтой. Для этих целей хорошо подходят бутылки толстого, но прозрачного стекла. Вам следует сначала осторожно поместить в бутылку лист с адресом: Корабль-библиотека «Морская птица», капитану. Затем – плотно свернутый лист с текстом. Закрыть бутылку пробкой и залить сургучом. Если этот способ не кажется Вам надежным – просто оставьте письмо у начальника порта.

* * *

Уже неделю она ждет письма. Ждет не слишком ревностно – она вообще мало что делает ревностно, кроме работы. Спускаясь со своего третьего этажа, склоняется над ступенькой, небрежно ворошит почту, выбирая свое: счет, приглашение на ежемесячный вечер в литературном клубе – заманили какую-то престарелую оперную диву, открытку от двоюродного племянника – в последний раз она видела его студентом.

Сентябрь в этом году сухой и теплый. Она много гуляет, уводя себя из дома, в котором так и не сменен дверной косяк, от докучливой подруги, которая уже трижды предложила «взять отличного котика». Она выгуливает себя по шляпным магазинам, где примеряет твидовые и замшевые кепи и мужские фетровые шляпы; по блошиному рынку, где роется в букинистических рядах; по маленьким антикварным лавочкам, где так хорошо ищется старое серебро. У нее полный порядок с суставами: кольца легко надеваются на пальцы и так же легко соскальзывают. Иногда она приносит домой книгу, кольцо или очередной шейный платок, чтобы добавить к другим кольцам, книгам и шейным платкам. Иногда, сидя в кафе, она рассеянно гладит хозяйскую кошку.

Однажды она просыпается от духоты и тревоги. Гроза ворчит где-то совсем рядом, первая тяжелая капля уже стукнулась о подоконник. Май, думает она, конечно же, сейчас май.

Что-то в изножье кровати мешает вытянуться в полный рост. Она поджимает ноги, сворачивается, как ребенок под одеялом, шепчет:

– Сейчас май и дождь, в дождь хорошо спится, Мас.

* * *

Письмо, оставленное у начальника порта для капитана «Морской птицы»:

Добрый день, господин капитан!

Я понимаю, что мое письмо будет для Вас полной неожиданностью. Мне тяжело было решиться его написать. В мои руки попало Ваше письмо, адресованное моей соседке, госпоже Астрид Лауритсен. Дело в том, что я встаю рано и первая беру почту, которую просто просовывают в щель в двери подъезда. Ваше письмо мне было легко отличить от других, потому что я его ждала.

Господин капитан, не пишите больше госпоже Лауритсен. Она решила поступить к Вам на службу, но Вы не знаете, по какой причине. Три месяца назад у Астрид погиб кот. Может, для кого-то в этом ничего ужасного нет, но для одинокой женщины это большая потеря. Конечно, ей не следовало заводить животных. Если так дорожишь своим покоем, не стоит заводить ни детей, ни зверей.

Она оставила окно открытым, кот сбежал и попал под машину. До этой беды мы не были подругами, не буду врать, но именно я нашла ее Маса и помогла похоронить. За последние недели мы очень сдружились. Хотя я, что греха таить, и была поначалу с ней резка. Я сама держу кошек и не понимаю такую безответственность.

С месяц назад Астрид рассказала мне про Ваш корабль и про свои планы «новой жизни». Я ее не слишком отговаривала, потому что у женщины наших лет нет шансов получить такую работу.

Но неделю назад Астрид совсем перестала со мной говорить, только здоровается. И тогда же я заметила, что на ее окнах теперь есть сетки – хорошие и дорогие, в цвет рам. Вы, наверное, подумали, что она собралась завести нового кота, но я-то знаю – кот уже есть. Я заметила, как он прижимался к окну мордочкой и боком – понимаете, сетка там продавливается. И точил когти. Это не котенок, а взрослый, крупный кот, и насколько я смогла разглядеть, той же дымчатой масти. Думаю, Астрид решила обмануть сама себя: поставила сетки, завела похожего кота и перестала знаться со мной, потому что раньше мы никогда не были особо дружны.

Поэтому я считаю, что и Вам, ради ее покоя, ничего ей писать не надо. К тому же Астрид все равно не может отправиться в плавание: ей не с кем оставить кота.

С уважением и надеждой на понимание,

Маргарет Ольсен

* * *

Пакет лежал на второй ступеньке снизу, именно там, куда из широкой щели сваливаются письма, газеты и счета, и был крайне чужероден. Большой, много больше, чем прошлое письмо, склеенный из рифленой серо-голубой бумаги, с адресом, написанным стремительным почерком с сильным наклоном. На едва подплывшем штампе – уже знакомый стилизованный парусный кораблик.

Маргарет Ольсен, примерная жена, мать, бабушка и котовладелица, тяжело наклонилась, выбрала из россыпи два своих счета и рекламный листок выставки тюльпанов, помедлила, опираясь рукой о ступеньку, и нерешительно подняла пакет. У своей двери она погремела ключами, посмотрела на рамку с рисунком старшего внука – красный дом и зеленое дерево – и продолжила подъем. Дверь с табличкой «Астрид Лауритсен» обрамляли два пазла по картинам Брейгеля: месяц назад один из них, давно заброшенный, лежал на столе. На медном крючке висел зонт в бежево-кофейную клетку.

– Доброе утро… Маргарет? Конечно, Маргарет, простите, у меня отвратительная память на имена. Почта? Это так любезно с вашей стороны, хотя не стоило себя утруждать. Хотите кофе? Я варю отличный кофе. Это Мас, познакомьтесь. Не бойтесь, он не царапается. Но линяет. Мас, наглец, брысь со стола. Корица, гвоздика, имбирь? Без специй и с молоком? Хорошо.

Вы не возражаете, если за кофе я посмотрю почту? Что? Вы шутите, наверно? В моем возрасте и в море? Нет, ничего столь романтичного, просто очень интересное предложение удаленной работы. Переводы рукописей. Впрочем, предупреждают, что большинство будет в скверном состоянии, часть пострадала от огня, часть – от воды, но и оплата хороша. О! Уже десять? Извините, ради бога, Ма… Марта? Ах да, Маргарет, простите. Я должна закончить очень важную статью. Приятного дня.