Вася-василиск, или Яйцо Цинь Шихуанди

На берегу

Три года кручиниться в натуре не пришлось. Поселок Камышинский оказался редкой областью процветания в «ингерманландской демократической демилитаризованной зоне»; сюда никто не лез, считая его черной дырой, ни банкир, ни правозащитник, ни бизнесмен, это позволило уцелеть трем десяткам аборигенов, коим вполне хватало и подножного корма, и традиционной медицины в виде йода и мёда, и обносок, оставшихся от тех древних изобильных времен, когда еще работали фабрики «Большевичка» и «Скороход». Рыбалка, поиск грибочков, охота на призрак зайца — вот и вся трудовая деятельность, по сути не труд, а активный отдых. Вечером — отдых пассивный, «бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они», естественно не натощак — воспоминания под уху и грибочки, песни под яблочное вино. Музыкальное сопровождение — Дядя Егор с гармонью, подтанцовка — две соседние старушки-близняшки, знающие любой пляс, вплоть до брейка (или как они его называли, «взбрыка»). Ну и и самогон на сон грядущий, чтобы не переживать, как там семья. Боди-компу за неуплату счетов давно перекрыли выход в инет, но у одного местного жителя был стыренный на трассе мобильник с топливным элементом, то бишь работающий на самогоне, можно было попользоваться. Жена редко отвечала на письма Василия, да еще так кратко, односложно, будто это и не Маша вовсе, а какая-то мадам Берг. Имелась еще одна странность, тоже малоприятная.

Во сне Василий Савельевич постоянно ощущал тесноту. Будто нет у него ни рук, ни ног, зато… хвост с шипом, большой голодный рот, и адская пустота в животе. А вокруг еще сотни таких голодных ртов и хвостов с ядовитыми шипами. И надо постоянно сновать, ползать, дергаться, увиливать от шипов и сосущих-грызущих ртов. А самому разить-колоть и кусать, впиваться, грызть, сосать, размачивать едкой слюной, потому что голодно и тоскливо. В самом последнем сне стало еще холодно и страшно — он словно прорвал какую-то преграду и из теплой, теперь уже уютной полости вылетел в океан. Он был крохотной тварью, зубастой пиявкой, которую носят бурные потоки и разят мощные заряды, которую всасывают огромные водовороты и подбрасывают высоченные фонтаны…

В свою последнюю камышинскую ночь Василий Савельевич проснулся с ранья и с сердцебиением, как у него и раньше бывало после просмотра неприятных снов. В рассветных сумерках комната колыхалась, словно зыбь на воде. Даже цвет у нее был какой-то необычайный, ультрамариновый с фиолетовыми и гиацинтовыми отблесками. Как будто Василий Савельевич сожрал пилюлю наркода на ночь; однако ж оставшуюся пилюлю он не ел, а лелеял на крайний случай. Что ж, решил пока не паниковать. Может это так тоска по морю действует?

Когда Василий Савельевич потер ладони, те показались влажными, однако он снова принудил себя не обращать внимания, может вспотел, хотя печку не топил и ночь была прохладной. Василий Савельевич встал с кровати, зажег керосиновую лампу. Посмотрел в зеркало, висящее над тазом для умывания. Его передернуло от отвращения — на шее, груди и спине появились какие-то удлиненные красноватые вздутия. Глазные же радужки с чего-то порыжели и как будто искрили слегка.

— Что за говно? — горло сдавило, и слова получились какими-то шипящими. Не «говно», а «гуанооо». Так могла бы говорить рептилия.

Василий Савельевич судорожно сжал пальцы в кулак и почувствовал мылкую мокроту на коже. Так и есть — из-под ногтей сочилась слизь. Уже не получится не обратить внимание!

Нехорошо сделалось, гадко. И взгляд как будто мутью заволокло, все вокруг потеряло четкие очертания, стало размытым, акварельным.

И вдруг вспышка. Василий Савельевич даже заорал от ужаса и удивления, напомнив человека со знаменитой картины Мунка, соответственно именуемой «Крик». Комната, ее обстановка, вся изба размывались как лед или глина бурными потоками, будто оказались в волнах морских. В глаза ударил свет незнакомого фиолетового солнца и все предметы показались лишь бликами от его лучей на водной поверхности.

Василий Савельевич в панике выскочил из дома. Но и весь утренний пейзаж был похож на бледную акварель, нанесенную на колеблющуюся ширму, которая заслоняла от взглядов БОЛЬШОЙ НАСТОЯЩИЙ МИР.

Приехали. Свихнулся! Наверное, его поразила какая-то гнусная болезнь, объединяющая катаракту и шизофрению. Конечно же, смертельная. Достойный конец неудачника. Поучительный финал грешника. Теперь Василий Савельевич мог оценить все этапы своей бесславной биографии как ступени лестницы, неотвратимо ведущей вниз. За всю жизнь ни одного подвига, достойного восхищения и аплодисментов. Хотя мог бы. Из командировки в Тарскую вернулся, сознавая, что не спас двух человек. А во время петербургской заварушки не использовал идеальный шанс — да, командование не дало добро, но уже на следующий день командования не стало, а он мог влупить «Шквалом»[15] прямо в серый вражеский борт, в пиндосовский крейсер «Атланта», нагло стоявший у Котлина. А потом с сотней морячков покончил бы со сворой джихадистов, совершающих теракты. Если бы не смалодушничал.

Спазмы распространялись по всему телу, тошнота то и дело подкатывала под горло. Вздутия, уже не красноватые, а багровые, горели и давили. По идее, сейчас надо было срочно ложиться в больницу, звать «Скорую» — спаси-помоги. Однако последний мобильник в поселке отключили за неуплату с полгода назад. А проводная связь в Камышинском отсутствовала со времен гайдаровских и оставления Крыма. Кто-то бросал первые презервативы на поверхность Марса, где-то скрещивали арбуз с тараканом, кому-то приспичило выращивать на грядке мозги вместо капусты, кое-кто обучал машину реагировать на тупые шутки бодрым смехом, где-то выращивали наноплантовые небоскребы, а в поселке Камышинском со времен первой дерьмо… демократической революции 1991 года становилось всё глуше и он через средневековье бодро опускался в неолит.

До полудня Василий Савельевич просидел в нужнике, скрываясь от всяческих взоров и «наслаждаясь» ароматической симфонией выгребной ямы. Затем сердобольный Дядя Егор просунул под дверь сортира ключи от медпункта и посоветовал сходить за таблетками от поноса. Сам фельдшер затерялся на бессрочной рыбалке.

Василий Савельевич быстро прошмыгнул вдоль кустов в покосившийся сарай с намалеванным на двери красным, вернее бурым крестом — вроде тех, что когда-то украшали борта фашистских «Тигров». Здесь в самом деле удалось найти пригоршни таблеток без каких-либо опознавательных знаков, опустошенные бутыли из-под спирта, а также… о, волшебство… вполне современный терагерцевыйсканер с медкомпьютером. Это не инопланетяне решили вывести Камышинский из неолита, а наши земные прометеи, точнее «Геи Голливуда», приславшие гуманитарную помощь. Но когда «Геи Голливуда» узнали, что в Камышинском нет ни одного гея, если не считать одного подозрительного пёсика, живущего у бабки Настасьи и сексуально атакующего всё, что движется, то забыли прислать персонал, который мог бы это обслуживать.

Техника была еще не активна, но ее никелированные поверхности, покрытые следами жирных пальцев, любезно отражали страшную внешность Василия Савельевича, особенно сетку подкожных каналов ярко-красного цвета, которые исходили из точки, находящейся в области крестца.

Василий Савельевич, не успевший погрязнуть в невежестве, сумел сунуть вилку в розетку, ввел код доступа в заработавшую систему (паролем оказалось слово «мудило», процарапанное на входной двери), повернул экран медкомпьютера к себе и стал водить сканером вдоль больного тела.

Компьютер, изучив данные сканирования, через пять минут выдал на экран отталкивающий рисунок, достойный кисти позднего Босха. Видя такое, как не впасть в отчаяние и не завыть волчьим голосом!

Внутри тела у Василия Савельевича находилась некая структура с температурой в тридцать градусов — и это несмотря на красную окраску вздутий. Структура имела вид перевернутой ящерицы. Эта форма явно претила представлениям Микеланджело и прочих ренессансников о прекрасном.

Василий Савельевич какое-то время приходил в себя, кусая себе губы, чтобы не завыть от отвращения, а затем, вспомнив, что он все же морской офицер в отставке, стал мужественно изучать тошнотворное изображение. Оно, в свою очередь, услужливо вертелась перед ним на экранах в трехмерном виде, в разных ракурсах, разрезах и проекциях.

В структуре явно выделялись «головка» — приходящаяся на область крестца, и «брюшко», находящееся в области поясничных позвонков. Хвост этой ящерицы протянувшись по шейным позвонкам до головы, УХОДИЛ ВГЛУБЬ ЧЕРЕПНОЙ КОРОБКИ, задние конечности ее огибали все тело Василия, достигая пупка. Передние же заканчивался не где-нибудь, а прямо в неприличном органе, именуемом для благозвучия пипис… пенисом. И конечности, и хвост её, хоть и медленно, но шевелились!

Медкомпьютер с холодной вежливостью бесчувственной машины попросил разрешения внести данный случай в медицинские анналы. В ответ Василия Савельевича вырвало желчью — в животе давно отсутствовала какая-либо снедь.

Страдалец, позабыв выключить жестокий прибор, вылетел из медпункта, проломил гнилой забор и помчался через капустное поле прямо в лес.

Только, когда он забрался поглубже в чащобу, горло его освободилось от тисков рефлекторного сжатия и из него вылетел звук, похожий на скорбный скулеж добермана-пинчера, которого не выгуливали десять часов кряду.

Эта штука, эта долбанная ящерица в нем навсегда! Такие штуки не рассасываются! Во всяком случае его не станет раньше ее! Она пожирает его изнутри, превращая в говно! Вот так сбежал от кредиторов! Всё пропало! Ее не удалить, потому что она оплетает все его внутренние органы и, более того, проникает внутрь их. Во всяком случае, операция будет стоить десятки тысяч долларов, причем не сраных зеленых, а желтых.

Сразу же возникли мрачные мысли о самостоятельном прекращении бесславного жизненного пути. Но как это сделать, если раньше еще не пробовал? Наверное, самый простой суицид — идти дальше и дальше, пока не закусают комары или волки… Или все-таки нет, неужели он сделает собственными руками то, чего от него не добились господа из «Элизиума»?

Идти или не идти?

Василий Савельевич скушал последнюю пилюлю наркода и пошел подальше бани, в лес. Деревья в окрестностях Камышинского были не мертвые, и живые, а согласно загруженной психопрограмме под названием «Впадение в детство» вокруг него теперь резвились герои мультиков — олененок Бемби, Пумба и Серый Волк. И вроде не грустно уже, хотя и не весело, а как-то, в общем, пофиг. Лишь через час он стал обращать внимание на то, что идет не так. Вокруг не четкие очертания, а размытые. Деревья растекаются как жидкая акварель по бумаге. И Бемби с Пумбой куда-то провалились. Воздух же не равномерно прозрачный, в нем появились какие-то прожилки, складки, напоминает он колышущиеся занавески. Голубое небо словно потрескалось и стало протекать серебристыми струями. Вот они текут между деревьев, превращая обычный лес в мангровые заросли. Струи вообще-то смотрелись классно, лишь кое-где их портила грязь.

Если точнее, мерзость текла из кустов волчьей ягоды. Василий Савельевич остановился, потому что кусты и колыхались к тому же. Что-то тут не то, отставник залег, прикрывшись еловыми лапами. И вовремя. Из кустов показался… он никого не увидел, только понял, что-то идет. Или даже не «что-то», а «кто-то».

Василий Савельевич весь вспотел, ведь последний раз он встречался в бою с настоящими врагами девять лет назад. Но тогда он был старший лейтенант, при оружии и амуниции, и находился в полном здравии, да и враги являлись видимыми, а не как сейчас…

И когда он впал в отчаяние, а из отчаяния выпал в прострацию, мир стал плоским, а ЭТИ проявились как рельефные серебристые контуры на плоскости.

Их невидимость не имела отношению к изменения оптических свойств, как у метаматериалов, которые заставляют световые волны огибать объект, вместо того, чтобы отражаться от него. Василий-то Савельевич знал не понаслышке, что такое стелтс-покрытия. Сейчас было другое. Невидимость возникала, как будто, за счет несоответствия движения света и тел, те словно вычленялись из нормального пространства-времени.

Судя по контурам, невидимки были похожи на охотников. Они явно собирались пострелять, но только не птичек-зайчиков. Они несли автоматические гранатометы с магазинами на двадцать четыре гранаты и легкие автоматы-буллпапы с обоймами на сто беспатронных зарядов, то бишь реактивных пуль. Было у них и кое-что, напоминающее две спаренные трубы — явно пусковая установка и к ней кассета, там наверное четыре ракеты с головками самонаведения. Скорее всего, «охотники» нацеливались на поселок Камышинский, который и высматривали через свои навороченные бимоны.

Можно было зуб дать, что это не «руссисты», придуманные инфомагнатами Пятью Братьями, не мальчишки-запушкинцы, которые рисовали графитти на стенах тех полицейских участков, где их забивали насмерть, когда отлавливали.

Пока что Василий Савельевич решил ничего не предпринимать, лишь только следить, и соскользнул в длинную рытвину. Его голова теперь находилась на уровне вражеских ног, обутых в противоминные берцы. Числом шесть. Но «охотников» могло быть больше, чем трое…

Василий Савельевич понял, что желание просто «последить» может ему дорого обойтись, учитывая мрачную настроенность этой тройки. Но затем ощутил, что терять ему, собственно говоря, нечего — кроме проклятой «ящерки». Ведь с ним случилась трагедия, которая и Эсхиллу не по зубам. Так, может быть, именно сейчас противное и гнусное в его жизни пора преобразовать в прекрасное и возвышенное? Наши достоинства суть продолжения наших недостатков?

Однако рытвина заканчивалась, надо было предпринимать что-то конкретное, но пока ничего путного не шло в голову, лишь нарастал звон крови в висках.

«Ты никогда не боялся боя», — стал внушать он себе. И, слегка расслабившись, ощутил покачивание, откуда-то пришла волна, имевшая гиацинтовый оттенок, и придала ему невероятную легкость. Он как будто покинул твердь, преодолел удар прибоя и быстрое течение понесло в зыбкой среде. Он не слышал ни собственного дыхания, ни боя собственного сердца. Очертания местности вокруг размыло так, что видел он лишь потоки и волны.

А когда зрение сфокусировалось, то рытвина уже стала стволом большой лиственницы. Василий сидел на этом стволе на высоте метров четырех от земли. А внизу был враг, застывший в замершем времени, как муха в смоле. Более того, «охотник» раскрылся как цветок и теперь был отчетливо виден, превратившись в сплетение сосудов, мышц, сухожилий — словно Майков забежал в некое Преднастоящее, где объекты еще только начинают материализоваться и складываться, прежде чем обрести полную реальность. Было слышно биение крови в сосудах врага, ощущалось натяжение его мышц, стало видимым напряжение теменных долей его мозга, похожего на клубничное мороженое в стеклянной вазе.

Дальнейшие действия были не то автоматическими, не то машинальными. Случился выплеск ярости, полосы на руках Василия загорелись и вскипятили его кровь.

Он спрыгнул точно на «охотника». Раздался хруст позвонков — руки отставника мгновенно, в лялинском стиле, свернули врагу шею. Бимоны и автомат человека-невидимки стали законными трофеями Василия. Оружие стояло на боевом взводе, поэтому первой же очередью был срезан второй «охотник». Он был полуприкрыт еловыми лапами, но источал такой густой поток мерзости, поэтому сразу попался под пули и, брызнув кровью, улегся.

Третий «охотник» успел укрыться за деревом и уже оттуда ударил из своего оружия. Пули повышенного радиального действия, известные у солдафонов как «ромашки», стали кромсать веточки и срубать сучья вокруг Василия, сужая ему жизненное пространство.

Однако отставник уже сориентировался в системе управления трофейным оружием. На бимоны и затем в сетчатку глаза шли от автомата маркеры, захватившие цели, прицел, общее или секторное увеличение, а при нужде — тепловой рисунок с большим разрешением. За какое-то мгновение совместил прицел и маркер, пометивший голову неприятеля, затем паф и готово, тот улегся!

Затем Василию пришлось совершать кульбиты и прыжки, удирая от взрывов гранат, самонаводящихся на его тело. Следом за передовой тройкой «охотников» шла еще пара, типа группы прикрытия. Противник погнал его и быстро засадил почти что в топь… Бежать, по идее, было некуда, но, как выяснилось, в мире больше дорог, чем кажется. Василий проскочил по кочкам топкой мшины, опережая взгляды противников. Те, отчаянно моргая, так и не смогли поймать его в перекрестье прицела. «Охотники» сами стали «добычей».

Трофейный автомат, благодаря реактивным пулям, стрелял почти без отдачи, да еще выдавая 1200 выстрелов в минуту. Надо было за пару секунд, пока враг не опомнился, обработать свинцом участок в десять квадратных метров. Именно там находилась живая мишень, скрытая кустами. И во врага, потенциально угрожающего поселку Камышинский, из девяноста выпущенных зарядов попало тридцать три — вполне достаточно.

Василий подбежал обыскать изрешеченный труп, но тут из пусковой установки пятого «охотника» стартовала ракета с умной головкой самонаведения. Маркер-целеуказатель успел «захватить» ракету, рука прицелила автомат, а палец нажал на спусковой крючок. Ствол выпустил целую тучу пуль и ракета была подорвана в воздухе, не успев проявить свой «ум». Но Василий знал, что в кассете еще три ракеты. А в боеголовке каждой ракеты две независимые системы наведения: на тепло и образ. Может, это было избыточно для поля, но для леса — в самый раз.

Очередной противник пока был плохо различим и мог спокойно жать кнопку огня, дожидаясь попадания в «яблочко». Василий услышал нарастающий трубный звук, это приближалась ракета, четко отличающая его облик от образа деревьев и кустов. «Ну почему я не ёлка, теперь всё, абзац», — произнес он прощальное слово, однако волна сорвала его с места. В один нырок он преодолел три десятка метров. Поток снова вынес его на твердь, взгляд сфокусировался, тут горячая стена взрыва двинула его сзади, заставила перекувырнуться три раза, но не прикончила. Впрочем, Василий чуть не сломал позвоночник об какую-то толстую ветку и, хрипло выдохнув, шмякнулся на ковер из мха возле здоровенного пня. Чуть левее — расколол бы голову.

Не отдохнув и полсекунды, он кинулся бежать. Дорогу не выбирал, ветви лупили его со всех сил и по физиономии, и по животу, и по ногам; на губах почувствовался солоноватый «морской» привкус крови. То, что он петлял как заяц, сыграло свою роль — следующая умная ракета разорвались справа от него, в достаточном удалении. Закончив петлять, Василий оказался у тела первого охотника. Тот был стопроцентным покойником, так что не возражал, когда у него позаимствовали автоматический гранатомет — по счастью, эта американская машинка не слишком отличалась от русского РПГ-50.

Поток ускоренного времени втянул Василия и повел по сучкам лысоватой сосны. Он и враг номер пять увидели друг друга почти одновременно, но если граник[16] стреляет сразу, то ракетной установке требуется крохотное время, чтобы сообщить боеголовке, изменилась ли таблица распознавания цели.

Граната долетела раньше, однако в тот момент, когда она взорвалась, ракета уже покинула трубу пусковой установки.

Василий разжал руки и полетел вниз с высоты десять метров, ломая телом колючие ветви. В какой-то момент этого недолгого полета ему показалось, что красные вздутия на его коже превратились в жесткую встопорщенную чешую. Сразу после оглушительного столкновения с землей случилась пауза — почти полная отключка, Василий отстраненно наблюдал, как на него льется огненный дождь и падают горящие ветви.

Первое, что Василий ощутил в новой серии своей жизни — это был запах гари от его тлеющих штанов. Он поднялся и очень удивился тому, что кости целы. Сосна, на которую Василий недавно столь лихо взлетел, была срезана на высоте трех метров от земли и обуглилась почти до самых корней. Кроны и стволы ближайших деревьев оказались сильно иссечены осколочным ветром. Не только на штанах, но и на куртке-штормовке были дыры, сквозь которые виднелась покрасневшая кожа и… «конечности ящерицы» — сейчас они были синими и, кажется, выделяли слизь. Спасительную слизь. По крайней мере, обошлось без серьезных ожогов, терзающих болью и вздымающихся пузырями. А как насчет ушибов? Бывает, что свалишься на лестнице с первой ступеньки и в десять раз хуже расшибешься. Напряжение пока не ушло, оно расходилось волнами от центра в крестце и развихрялось в нескольких точках на груди и животе. Кое-где мышцы живота были спазмированы, а икры сведены судорогой. Минуты три Василий приводил их в порядок разминкой, известной ему со времен морской службы.

Жизнь продолжается! Но что это за жизнь?

Радость выживания пока была отчетливой и искренней. Но какой силе он обязан? Может, его собственная психика мобилизовала все ресурсы организма на борьбу? Писали ведь в учебниках по психологии, что какая-то бабка так психанула во время пожара, что буквально выпорхнула из хаты вместе с двадцатипудовым сундуком.

От охотников осталось шесть трупов, после смерти они утратили невидимость и начали быстро темнеть. Явно выходцы из Центральной Азии — значит, джихадисты. Ни одного налепленного или наколотого боди-компьютера, вся аппаратура, кроме бимонов, была глубоко инкорпорирована в их тела. Василий стянул трупы в овражек, туда же кинул ненужное ему оружие, засыпал все это хозяйство прошлогодней листвой и ветками.

Несмотря на неизвестное будущее, впервые за девять лет имелось осознание исполненного долга. Василий Савельевич улыбаясь как Франциск Азизский птичкам и белочкам, направился в сторону поселка. Собственно, спешить было некуда. От Камышинского либо уже угольки остались, либо никто не сунулся туда вовсе.

По дороге оптимизм растаял. И не потому что в овраге лежало шесть трупов — за что боролись, на то и напоролись. Просто Василий Савельевич глянул в лужу. Багровые жилы покрывали густым диковинным орнаментом и физиономию, и грудь, и живот; на спину не имелось способа взглянуть, но можно было себе представить, что и она достойна кисти Пикассо. Или Сальвадора Дали. Пожалуй, эти двое сумели бы создать совместный шедевр на тему Василия Савельевича.

«Да, я уцелел как особь, на которую будет охотиться банковский коллектор, — подумал Василий Савельевич, — но стоит ли жить таким уродом?» А кроме того навалилась пыльным мешком усталость, первым мешком, вторым, третьим, казалось, он никогда еще в жизни так не уставал, даже когда на службе совершал марш-броски по 20 километров. Похоже, под кожей вообще исчез жирок. Это… ускорение времени даром не проходит, быстрота за счет собственного вещества…

Возвращался он в Камышинский, мягко говоря, неторопливо, добрался к вечеру. Поселок остался прежним, не более и не менее неприглядным. Если здесь и шли бои, то только между двумя местными петушками. Василий Савельевич, изнемогая от усталости, закопал трофейный автомат с гранатометом в скирду сена, причем сразу забыл в какую. До егоровой избы добрался уже в темноте. Не обращая внимания на кастрюлю горохового супа, дрожащую в руках Дяди Егора, рухнул на койку и заснул мертвецким сном. Но напоследок еще услышал вещие слова:

— Ты, это, не расстраивайся насчет полосатой морды. Я, после того как подшился и не сдержался — выпил, вообще синим стал. Так ведь, всё равно на дискотеку ходил, и в фильме про инопланетян снимался, и вообще жизни радовался. Даже девушки у меня были, только заикались вначале немного, от страха наверное.

В какой-то момент сон из мертвецкого стал обычным. Василию казалось, что он просыпается, но оказывается не в нашем, а совсем в другом мире, с лиловым небом и густым океаном гиацинтового цвета. Из его вод вырываются кипящие желтые фонтаны, которые вонзаются на километры в высь. Там он похож одновременно на скорпиона и ящера: шесть лап, секущие челюстеруки, грудной и спинной панцири, бахрома быстрых и гибких отростков, среди которых выделяются два хвоста, один из них увенчан сияющим шипом. Дракон ныряет в бездонный океан, в глубинах которого ищет себе добычу. Насытившись в бурной глубине, он думает о подруге…

Когда из-за волн уже доноссится её вой, ударяет фонтан, который рвет и треплет его тело — и Василий Савельевич открывает глаза.

Дядя Егор тряс его за плечо, причем, судя по серому свету, грустно сочащемуся в мутное очко оконца, время было самое раннее.

— Ну, что ты не даешь человеку забыться? — укорил экс-мичмана Василий Савельевич. — Кроме как во сне, порадоваться негде. Куда я теперь с такой мордой?

— Хоть куда. Всё пройдет, старлей, и печаль, и радость. Рыбалить пора.

Василий Савельевич подбежал к зеркалу. Красные полосы ушли, багровые жилы тоже, их не было на лице, спине, груди и животе. Вокруг самого Василия Савельевича тоже было нормальное пространство, без всяких ширм, потоков и волн. Так это были всего лишь глюки! Меньше наркода жрать надо.

Вместо рыбалки, Василий Савельевич стремглав помчался в высокотехнологичный сельский медпункт, провел там терагерцевым сканером вдоль всего организма, пристально глядя на экран компьютера: и никаких тебе следов той самой ящерной структуры. Лишь довольно бодрая окраска в районе желудка — ну да это гастрит.

Вместе с освобождением от кошмара пришло ощущение новой опасности. В любой момент могут появиться пискиперы или полиция, откопают трупы центральноазиатов — уж они то ему не приснились, найдут оружие, начнут расследование, кого и зачем здесь порешили. Поскольку Василий Савельевич, на взгляд правоохранителей, сам личность темная, его скорее всего объявят участником бандгруппы. Пора возвращаться в город, пусть даже это ОПГГ, там хоть можно замести следы.

От дальней дороги Василия Савельевича избавили «экологи без границ», прилетевшие в голубом вертолете. Эти люди уходили исследовать права серой крысы в постиндустриальном ландшафте, а обратно аппарат летел порожняком и пилот был согласен взять попутчика, развлекающего его пустопорожними разговорами.

В Питере Василий Савельевич ожидал получить большую взбучку от жены, сопровождаемую быстрым прикладыванием ладоней к его щекам. Но рукоприкладства не получилось. Жена нашла работу в Бельгии и вся любимая семья укатила куда-то под Брюссель. Три года назад — просто она об этом не писала в своих имейлах. Муж Вася жене Маше был больше не нужен. Заодно оказалась продана и квартира — за долги.

Остался только ключ-вездеход, ведущий в дом и закуток в его подвале, который никто из жильцов не догадался занять. Там можно было коротать дни и ночи. Но через неделю закончились запасы еды, которой снабдил Василия Савельевича на дорожку Дядя Егор. Началось истощение, ведущее прямиком в могилу. И вдруг пришла идея — проверить бумажную почту, пусть почтовый ящик уже использовал совсем другой человек.

Легко ступая худыми ногами, Василий Савельевич поднялся из подвала наверх… и в почтовом ящике нашлось послание на имя господина Берга от женщины, которая назвала себя менеджером фирмы «Сайкотроникс», а также Асией Раисовной, а также его его дальней родственницей по бабушкиной линии. Письмо пролежало там полгода, видимо новый жилец бумажной почтой вовсе не пользовался и в ящик не заглядывал.

Господина Берга приглашали на собеседование в фирму. И он пошел, в штопанных штанах, через полгода после приглашения. И его взяли на работу. Без единого сертификата! Без «свидетельства о доверии»!