В Тридевятое царство попаданкам вход запрещен!

Глава 9. Леший и кикимора

— И шо это такое? — раздался женский капризный и крайне недовольный голос. — Это чего это, девки под дверь тебе сами приходят и подкладываются? Ты обалдел, старый?

Послышался шлепок, и другой голос, мужской с приятной хрипотцой сказал над самым ухом:

— Это ж подарочек от ведьмы, видишь, метка.

Ощутила, как кто-то подцепил подвеску в форме цветка, что дала мне Миланка, и потянул наружу. Хотела возмутиться и отобрать украшение — мое, но не смогла пошевелиться. Я что — связана?

— Да я щас тебе такую метку-ветку покажу, мало не покажется! — продолжал возмущаться женский голос.

Мою подвеску отпустили, мужчина, видимо, поднялся, и хохоча и дразня женщину, бросился прочь.

Так, и что тут происходит? С трудом, но приоткрыла глаза. Надо мной было небо в веточку. То есть я лежала на спине под деревом и меня, судя по всему, опутывали его корни. В общем, что небо в веточку, что в клеточку — одинаково, какая-то гадина лишила меня свободы. А после удара головой о дерево, еще и мозги напрочь покинули ее, потому что мысли пришли довольно странные. Я решила, что я — попаданка. И не просто решила, а была в этом абсолютно уверена. Ну, а как еще объяснить, что я бегала за цветком папоротника в одном мире, а оказалась там, где путеводные клубки ведут к лешим? А так все понятно — в той куче валежника был портал, я в него упала и оказалась здесь.

Что-то в глубине души протестовало против такого объяснения и робко пыталось намекнуть на совершенную чушь и антинаучность данной гипотезы, но то мое я, которое было убеждено в существовании ведьм и кикимор, нагло заткнуло слабый голос второго разума.

А я устала думать, переживать, бояться и сомневаться. Я обидела человека, то есть не совсем человека, да тьфу на меня, вообще ни капли ни человека, а лешака, и должна извиниться. Делов-то! Ща быстренько узнаю у родителей Леся, как найти их сына, извинюсь, а потом буду думать, что со мной случилось. А то ведь и правда — не доживу до заката, и так и останется эта загадка неразгаданной. Вот только что за гадость меня связала и как от нее избавиться?

Подумать о новой степени своей несвободы не успела, вернулась игриво-ревнивая парочка.

— Чего разлеглась, вставай, коль пришла, — сказала женщина, склонившись надо мной и откровенно разглядывая.

Подумалось о том, что она хотела добавить что-то нелицеприятное, но покосилась на спутника и сдержалась.

Я продолжала лежать и думать — и кто из нас сам себе неумная кикимора? Я, которая лежу под деревом, или она, которая не видит, что я связана и встать не могу. А то, что тетка — кикимора почему-то тоже было для меня очевидным. Но я уже решила, что удивляться не буду. Потом, все потом.

Пока думала, ветки или корни, или лиана, или какая-то другая растительная и гибкая дрянь, что держала меня, отступила, и я с кряхтением поднялась.

Да уж, старушка тут вроде кикимора, а еле двигаюсь я. Несправедливо, однако. Села, уставилась на колоритную парочку. На счёт старушки я погорячилась. Выглядела кикимора лет на 35 по человеческим меркам. Я бы приняла ее за обычную женщину, одетую в этностиле, довольно яркую и эксцентричную, если бы не зеленоватый оттенок чуть прозрачной кожи. А так очень даже ничего, красавицей можно было бы назвать, если бы не издевательски ехидное выражение лица.

Перевела глаза на ее спутника. Леший тоже не стал таиться и предстал предо мной в виде мощного мужика лет за сорок с бородой и длинными волнистыми волосами, рассыпанными по широким плечам. Ага, кажись я на месте.

Поднялась на ноги, ухватившись за ветку, поклонилась, как принято.

— Здоровьица, уважаемые.

— Ну, здравствуй и ты, красна девица. Поведай, что привело тебя к нашему дому? — леший смотрел с настороженным любопытством, но в целом доброжелательно.

А вот и самая неприятная часть. Надо как-то про их сына и обряд объяснять.

— Прощения пришла молить и не серчать на меня за глупость, — сказала я и голову повинно повесила. — Но только с сыном вашим оказалась я купальской ночью связана.

Руку вперёд выставила и огонь продемонстрировала.

— Так это ты значит, Лесику нашему в пары досталась? — придирчиво оглядела меня кикимора. Добрее она ничуть не стала, скорее наоборот.

— Я, — призналась. Блин, я ее по идее должна матушкой назвать, но вот хоть убейте язык не поворачивается. — Только не пара я ему, случайно рядом оказалась. На разобралась сразу, не вникла и позволила обряду свершиться.

Леший и кикимора нахмурились, а я продолжила:

— Виновата я перед Лесем, обидела его нечаянно. Хочу найти и прощения попросить. И вас прошу на человеческий род не серчать и злодеяний не творить, ошибку свою искупить верной службой готова. А если поможете нам с Лесем узы снять, век благодарна буду.

Ну вот, самое главное сказала. Ну про то, что сына их отвергла умолчала, так оно к делу не относится. Вроде адекватные нелюди, не убили и не съели пока, может быть, все еще и обойдется?

***

— Век, говоришь? — на миловидном лице кикиморы проступили хищные черты нечисти.

Упс, а вот это я зря, с них станется на сто лет меня себе в работницы забрать. Но исправить ничего не успела.

— Погоди девица, кажется мы что то пропустили. Пойдем в дом, там и поговорим, — Леший как-то хитро прищурился, стукнул по стволу дерева, тот будто растворился и нам полянка открылась.

На ней за частоколом домишко небольшой деревянный, на теремок похожий, с крышей дранкой крытой, резными ставнями на оконцах и витыми балясинами на крылечке.

Кикимора с Лешим переглянулись и вперед пошли, а я за ними, деваться-то некуда, огонь на руке тоже о себе напомнил. За частоколом оказался двор с колодцем и даже небольшим огородом. Во двор вошли, и ворота сами за нами закрылись. Стало неуютно. Были опасения, что могу и не вернуться, лешие не люди, нечисть. С ними со словами и действиями осторожным быть нужно. Жаль, что это сейчас только вспомнилось. нет, чтобы когда с сыном их себя связывала. Ладно, есть надежда, может он подменыш окажется. Есть среди нечистых грех такой — младенчиков в люльке менять, своих детей людям подкладывать, а человеческих себе забирать. Так говорят, во всяком случае, хотя если подумать какой в этом прок? Если только папаша Леся бастардов на стороне заделал? “А он мог, да”, — украдкой бросила взгляд на статного мужчину. Хотя он девкам в образе старика все больше является. Или пнем еще может прикинуться. В лесу на такой пень сядешь, а там и не вспомнишь, было что или нет.

Остановились у крыльца, в дом кикимора нас звать не спешила.

— Значит, — говорит, — с Лесем поговорить хочешь и обряд отменить?

Кивнула.

— Узы просто так не снять, а где мой сын, мне не ведомо. Но вот дом. Иди, хозяйничай. Коль порядок наведешь, может, и придет муж твой.

Вскинулась, хотела сказать, что не муж Лесь мне. Но промолчала. Для нечисти любой обряд в Купальскую ночь имеет полную силу. А я вроде как теперь тоже не вполне человек.

— Коль вызвалась, так и послужи, для начала в доме прибери да на стол собери, — сказала кикимора, и дверь распахнулась, приглашая войти.

Внутри дом выглядел совсем не так, как снаружи. Там было ужасно. Везде пыль и паутина, на полу солома и мусор, окна мутные от разводов грязи. “Федорино горе” во всей своей красе. Только тараканов видно не было, и то радость. Посреди избы стояла печь, рядом дрова, видимо в ней мне и предстояло готовить.

Ладно, отказаться все равно не могу, сама же на службу попросилась. Да и есть хочется. Леший с кикиморой остались снаружи, а я оглядела фронт работ. Изба небольшая, к вечеру управлюсь. Поискала глазами веник, подмести для начала что ли.

Пришел леший, принес два ведра воды, поставил на лавку.

— К колодцу не ходи, — сказал он мне.

Подошёл к печи, ловко закинул в нее поленья и развел огонь.

— Прогорит, задвижку тогда только закрывай, чугунки в залавке, крупа в чулане, каши навари и довольно. Справишься?

Кивнула, хоть и не была уверена, что справлюсь. Все-таки в печи готовить, это не на плите кашеварить.

— В подполе овощи есть, на леднике мясо, но туда тоже лучше не ходи. Просто каша, поняла?

— Да.

— Ладно, бывай. Увидимся вечером.

Леший вздохнул и вышел. Краем уха услышала шипение кикиморы.

Ну, не нравлюсь я ей, что теперь. Помнится, другая моя потенциальная свекровь от меня тоже не в восторге была, а уж эту мне и самой не надо. Тем более я с ее сыном и не знакома почти. При мысле о парне что-то отозвалось внутри теплом и… тоской.

И почему он меня не остановил, не объяснил? Мог бы и догадаться, что я чужая тут. Хм, а чужая ли? Воспринимается так все очень даже родным. Нет, даже не буду голову ломать. Уборка, так уборка. Печь топится, это уже хорошо, сама бы я не смогла ее растопить, наверное. Остаётся подмести, пыль протереть, вещи сложить да окна вымыть. “Подумаешь, ерунда какая!” — думала я по наивности.