В смысле, Белоснежка?!

Глава 1. Вот так попала!

Чёрт… Как трещит голова! Кто же так напивается на Новый год? Зачем мешать водку с шампанским? А-а-а!

– Она дохлая, Ваше величество, – чей-то бодрый, неприятный голос вонзается мне в уши.

Я стоню… стонаю… сто… Чёрт! Не до правил русского языка сейчас. Короче, издаю протяжный жалобный звук, свидетельствующий об обратном, и открываю глаза.

Небо. Ярко-голубое. Без электропроводов. Дрожащие под тяжестью снега еловые лапы. И коростель, с любопытством взирающий на меня чёрным глазом.

Коростель? Я что, знаю, как выглядит коростель?

Кряхчу и приподнимаюсь. Где я вообще? Откуда еловые лапы? Где шум мчащихся автомобилей? Опять самоизоляцию объявили?

– Ты не прав, Бертран, – раздаётся насмешливый, низкий, вибрирующий мужской голос. Из тех, от чьих низких частот так млеют девичьи сердца. – Она, по-видимому, жива. Ну, если, конечно, не умертвие.

– Может, всё-таки, умертвие? И её того… колом? – сомневается первый. Неприятный.

– Кого колом? – спрашиваю, не узнавая свой голос: сиплый, как при ангине. – Не надо меня колом…

– Вот! Я же говорю: умертвие. Голос явно не женский…

А я даже возразить не могу. Потому что… Нет, что тут вообще происходит за нахрен?!

Во-первых, лес. А для меня даже Парголово – дикий и непознанный край. Мурино, Девяткино – вообще за краем земли. Удалённая работа позволяет практически не покидать уютную квартиру на Васильевском острове. Да я даже в магазины в последние пару лет не хожу! Предпочитаю заказывать всё через интернет. Не скажу, что вот прям не люблю природу. Люблю. В Альпах, например. Но больше во фьёрдах Скандинавии. Нет, я – патриот так-то, но предпочитаю любить родину за глаза. Лицом к лицу, как говорится, лица не увидать…

Тогда... почему я в лесу? Ну ладно, напилась на праздник, вышла из дома, села в электричку и поехала, куда глаза глядят – с кем не бывает. Положим. Но…

Я не пью. Вот совсем не пью. Ненавижу алкоголь. И тому есть причины.

Во-вторых… Лошади. Разноцветные. Фыркающие густым паром. Встряхивающие огромными башками, покрытыми длинными гривами. Они скалят зубы с таким видом, как будто считают себя хищниками, а не травоядными. Мамочки… Я, конечно, в курсе, что лошади – не кошки. То есть, они выше, и в целом габаритнее. Но… Вот это – оно что ли? Зверюги какие… рослые!

А на милых лошадках верхом – мужики. Много-много мужиков. В камзолах, в коротких, подбитых мехом, плащах. В беретах, сверкающих пряжками и перьями. В коротких, пухлых штанишках, похожих на пышные шортики, надетые поверх лосин. И… и со шпагами! Точно! Вот у этого, что стоит от меня в двух шагах, единственного не конного, определённо на боку торчит шпага. А у других ещё и арбалеты в руках. Я узнаю оружие, потому что люблю романтичные фильмы. «Три орешка для Золушки» и вот это всё…

Так, понятно. Я сплю.

– Бертран, – возражает тот, второй, – не неси чушь.

Теперь я вижу и его. Он высок и статен. Темноволос: чёрные кудри ложатся на плечи. Красив. Той смазливо-мужественной красотой, которую я так ненавижу в представителях другого пола. Лет за тридцать ему, или больше… Не знаю. Наряд сверкает вышивкой, а на голове… корона.

Так-так, Майя, я всё поняла. Всё это просто сон. Ну конечно!

– Не пугайтесь, милая девушка, – говорит «король» (ведь король же, да? Раз на голове – зубчатый золотой обруч?). – Вы, может, попали в беду, и вам нужна помощь?

– Да нет, – отвечаю, – я сейчас проснусь и всё будет хорошо.

Но отчего так зябко? Меня прям трясёт от холода…

Оглядываю себя и вижу: я – в платье. В красивом таком голубом платьишке. С декольте, из которого виднеется приподнятая корсетом грудь. Аппетитная и… Бррр. Ну и… всё. Весь моя «зимний» наряд. Поднимаю подол длинного средневекового платья и потрясённо смотрю на шёлковые туфельки-лодочки.

Капец… Приплыли. Ноги цвета голеней советских куриц… Сама не видела, но бабушка живописно рассказывала. И мурашки такие огромные, что их скорее таракашками можно назвать…

Майя, просыпайся! Так замёрзать даже во сне вредно для здоровья!

Поднимаю платье повыше и щипаю себя за бедро.

Больно.

Невольно вскрикнув, поднимаю глаза и сталкиваюсь со взглядом голубых королевских глаз. Ошалевшим и потрясённым таким взглядом. Мужчина не отводит его от моих коленок и шумно сглатывает. Смущаюсь, скромно опускаю подол и взгляд.

Тут все женщины что ли вымерли, если такая реакция на синюшные ножки?

– Ничё так, – произносит тот, другой, с неприятным сиплым голосом. – Ваше величество, может всё-таки колом?

Я оглядываюсь на него. Наглое лицо под шапкой кудрявых, как у овечки, волос. Рыжих, того тёмного, почти коричнево-красного оттенка, который заставил меня вспомнить про услуги стилиста. Он что, красит их? Зелёные, немного раскосые, смеющие глаза. Нахалу лет под тридцать, наверное. Высокий, широкоплечий, в винно-красном камзоле и буром плаще под цвет "шортиков". Смотрит прямо, взгляд жаркий, пошлый. Поймав мой, подмигивает.

Я вздрогнула. Ненавижу такие взгляды и таких дерзких мужчин!

– Заткнись, Бертран, – чуть не плюётся король. – Как вас зовут, прекрасная дева?

– Майя, – отвечаю я, неловко делая реверанс и чуть не заваливаясь в сугроб.

Получается «М-м-ма-айя», потому что зубы клацают как у голодного волка. Меня трясёт от холода.

Король подъезжает ко мне, спрыгивает, снимает с руки отороченную мехом грубую рукавицу. Голубые глаза встревоженно заглядывают в моё лицо.

– Как вы прекрасны! – шепчет он, и мороз сворачивает слова паром.

– И почти мертвы, – ворчит Бертран, – что тоже прекрасно.

– Разрешите, мы проводим вас? – не обращая внимание на нахала, интересуется король. – Где вы живёте?

– Й-а? Я не з-з-знаю…

Дурацкий ответ, но мне кажется, что и даже мысли мои смёрзлись.

– Ещё пара вопросов и кол не понадобится, – замечает Бертран, ни на кого не глядя.

Однако король его услышал, видимо. Он скидывает с себя плащ, обворачивает в него меня и сажает на своего скакуна, а затем запрыгивает позади и прижимает к себе.

– Возвращаемся! – велит зычным голосом.

Жмусь к нему. Потому что боюсь храпящего зверюгу. И потому что мужчина такой тёплый…

– Мы же только выехали! – вопит Бертран. – Ваше величество, может вашей спутнице понравится охота? Согреется заодно…

Но вопит уже где-то позади: король властно и уверенно скачет вперёд. Или назад. Это как посмотреть.

«Это бред! Это бред! – вопит мой рассудок. – Какое, нахрен, величество? Какая охота?». Но моё сознание заталкивает разум в дальний чулан, закрывает дверцу и, злорадно хихикая, вешает пудовый замок. Иначе я свихнусь с ума. «Я подумаю об этом завтра», – решаю я.

В плаще с меховой подкладкой становится тепло, а затем жарко. Мне кажется, я таю. Истома наползает, и я проваливаюсь в сон.

– Она полезет на верхнюю полку, и шкаф непременно рухнет! – сурово говорю сборщику мебели. – Вы должны его закрепить.

Тот чешет щетину и мрачно смотрит на меня.

– Тариф такого не предусматривает. И вообще, в инструкции…

– Мне плевать на ваши инструкции! – шиплю. – Давайте я вам заплачу. Просто две дырки в стене…

– В бетонной стене, – замечает он.

– Две дырки, что, разве так сложно? А я вам хороший отзыв напишу. Вас как зовут?

– Максим.

– Ну вот, Максим. Я пять звёздочек поставлю и отзыв напишу. И триста рублей сверху.

– Тысячу.

– Что?! Да вы… вы вообще охренели?! За две дырки тысячу рублей!

– Точно. Их же две. Две тысячи.

Мы спорим до хрипоты, но шёпотом. Потому что в соседней комнате спит Анечка.

– За пятьсот рублей пусть муж делает, – издевается Максим.

– Муж в командировке, – злобно отвечаю я, не краснея – давно привыкла.

Сборщик снова ухмыляется. Блин, надо хоть мужские тапочки положить для правдоподобности… Хотя… кому какое дело?! Я ещё только перед грузчиками не оправдывалась!

– Мы можем другие варианты оплаты рассмотреть, – парень, воодушевлённый собственным открытием и переходом на личные темы, упирается локтём в проём двери. Широкоплечий, нахальный… красивый, зараза. Тот самый мужской типаж, который я ненавижу лютой ненавистью. Наглый и уверенный в собственной неотразимости.

Я сглатываю. Ноги леденеют от ужаса.

Три года терапии, а толку – ноль.

– Тысячу. И ни рубля больше, – цежу сквозь зубы. – А будете намекать на мерзость всякую, и я такой отзыв накатаю! Вам не понравится.

Он откровенно ржёт:

– Да что вы, дамочка! Ни на что я не намекал. Я имел ввиду, что можно не только рублями расплатиться. Ну там… долларами, например, если у вас рублей нет.

Я сумрачно молчу. Не то, чтобы мне так было жаль тысячи рублей, но… Две дырки! Две… маленьких дырочки…

Через полчаса его работы, я уже злорадно улыбаюсь. Бетонная стена оказывается на редкость прочной, и мужик весь краснеет. Всей своей могучей шеей, сейчас напряжённой и багровой. И ушами, пламенеющими, как фонари проституток.

Ну, теперь я согласна и на тысячу, ладно…

Покачивающее меня движение вдруг замирает, и я открываю глаза, не сразу понимая, где нахожусь.

Передо мной старинный замок, диснеевский какой-то, нереальный. Ну или из того бреда баварского короля, который вообще не был предназначен для обороны и защиты, но так украшает теперь открытки…

Я – на лошади…

Стоп-стоп-стоп! Подождите! Как же так?! У меня дочка дома! Ей два годика, она… Нет-нет-нет! Верните меня обратно!

Я задыхаюсь от ужаса. В прямом смысле задыхаюсь. Рука шарит по бедру в поисках кармана или косметички, в которой я ношу лекарство на этот случай. Но ничего нет… Я кашляю, пытаюсь выпихнуть из горла невидимый ком, мешающий вдохнуть.

– Папа! – вдруг звонкий, словно колокольчик, голосок прорезает конское ржание и звяканье шпаг и шпор. – Папочка!

И странным образом на меня это действует исцеляюще. Нервический спазм прекращается. Я выпрямлюсь в седле и смотрю на очень красивую темноволосую девочку-подростка в голубом, развевающемся от бега, платьице. Она несётся вниз по широкой каменной лестнице и тянет к отцу белые, цвета молока, тонкие ручки.

– Папочка!

Король бежит к ней навстречу, подхватывает на руки, кружит. Девчонка заливается немного повизгивающим смехом, раскидывает ручонки и летит-летит… Я чувствую, как на глазах закипают слёзы. У моей Анечки никогда не будет так… Никогда. Она сейчас совсем маленькая. Ей хорошо с мамой, и папа, кажется, ещё не так нужен, но потом…

По щекам бегут слёзы. Я поспешно вытираю их.

Так, Майя! Соберись. Не время паниковать и страдать. Надо как-то вбираться отсюда. Там, дома, Анечка. И нельзя, чтобы она осталась не только без папы, но и без мамы… Вот только бы понять ещё, где это – «отсюда» находится… Из чуланчика рванул рассудок, но сознание подпёрло дверцу палочкой.

Красноволосый Бертран подошёл и протянул мне руку. Ему, видимо, не очень нравилось, что миссия спустить меня с лошади досталась ему. Он кривил пухлые, ярко-малиновые губы. Мне тоже не нравилось, но я заметила, что слуги уводят лошадей. Видимо, в конюшни. Надо было освобождать транспорт.

Я подала руку и попыталась сойти. Однако «педаль» у стремян оказалась только одна, и я полетела вниз. Нахал всё же успел меня подхватить. На минуту вжал в себя, и моя грудь соприкоснулась с его.

– М-м, – протянул он, уставившись на два нежно-розовых, согревшихся под плащом, полушария. – Они изменили цвет!

Я отпрянула, поправила платье, гордо запахнулась в королевский плащ и вскинула голову.

Меня всё ещё потряхивало от бесстыдных мужских объятий, когда король обернулся и, прямо так, с дочерью на руках, подошёл ко мне. Девочка упорно и пристально смотрела на меня ярко-синими глазами. Линзы что ли? Никогда в жизни не видела настолько прекрасного ребёнка! Маленький носик, белая-белая кожа с лёгким румянцем, алые губки в меру пухленькие, чёрные, шелковистые локоны… Ангел, а не девочка!

– Белоснежка, познакомься с новой мамой, – внезапно радостно объявил король.

Я невольно оглянулась, а затем поняла, что он говорит обо мне.

– Ч-что?

– Милая-милая Майя, вы же не откажетесь выйти за меня замуж?

Что?!

– Что? – губы девочки задрожали. – Папа?

Но король смотрит только на меня. И взгляд его голубых глаз мне не нравится. Очень-очень не нравится. А ещё то как тяжело он дышит и как раздуваются крылья его породистого носа. Такие люди не умеют принимать отказов. Такие люди вообще не знают, что такое «отказ». Что за глупое, лишённое смысла словечко! Ну, конечно, если оно обращено к ним.

– Попадос, – уныло замечает за мной сиплый голос Бертрана.

И я впервые согласна с красноволосым хамом.