В Шторме

В безупречных стеклах транспаристила отражался призрачный образ огромной бездушной комнаты, в которой он стоял - ее высокий сводчатый потолок и громоздкие размеры, такие привычные ему теперь; однако память о его тесных, маленьких, но уютных комнатах на множестве различных кораблей и планет заставила сердце тоскливо сжаться.

В целом ему был разрешен доступ к трем наиболее укрепленным комнатам, которые, как он знал теперь из расплывчатых намеков, сделанных мимоходом в случайной законспирированной манере доктором Халлином, были частью гораздо больших апартаментов. Апартаментов, комплектованных помещениями для слуг и помощников, приемными аудиториями, тренировочными залами, комнатами отдыха, библиотеками, залами заседаний, офисами и бесчисленным множеством других бессмысленных комнат, которые умудрялись составлять растянувшуюся на огромное расстояние резиденцию.

Поверил ли доктор Люку после их короткого разговора несколько дней назад или просто потакал ему из-за его расстройства ограничениями, Люк не знал. Они не возвращались к той теме, но Халлин, казалось, по-настоящему желал сделать пребывание Люка немного легче, хотя у этого желания тоже были свои пределы.

Успев уже немного изучить Императора, Люк также понимал, что манипулирующий всеми ситх вполне способен ввести в его окружение кого-то, кому Скайуокер сможет доверять, предлагая ему тем самым иллюзию некоторой связи. Но это была бы именно иллюзия, поскольку Халлин готовый, с одной стороны, рассказывать интересующие Люка факты из мира за границами его тюрьмы, с другой – твердо полагал, что это место именно то, где Люк должен находиться и сейчас, и впредь.

Джейд, несмотря на весьма очевидное знание правды, по крайней мере, ее части, внешне также поддерживала этот фарс насчет его тщательно созданного прошлого и ожидаемого здесь будущего - решительно именуя его тюрьму, как «твои апартаменты», доставляя ему книги из его библиотеки, пищу из его кухни, приносимую членами его штата, которые вежливо ему кланялись и никогда не задавали вопросов, что, вероятно, и было причиной, почему они здесь служили. Если бы Люка назначили сюда на работу, его первым вопросом стал бы: «Почему на этих дверях замки, способные выдержать армию?».

Но никто не спрашивал этого. Слуги лишь приносили ему безупречно выстиранную одежду и декоративно украшенные подносы с едой, а когда он спрашивал, как их зовут, они безучастно улыбались и нервно смотрели на Джейд, если та находилась в комнате. И, как правило, она там находилась – а если не она, так кто-нибудь еще.

Как ни странно, он привык к чьему-то постоянному присутствию довольно быстро, оно не имело больше никакого значения – в любом случае он находился под объективами обширной системы слежения. Люк проводил небольшие эксперименты с нею: когда Джейд ненадолго покидала комнату, он как бы случайно перемещался туда, где его не было видно через дверной проём - и затем наблюдал за направлением её взгляда по возвращении.

Джейд без промедления поворачивала голову в нужную сторону – она всегда знала, где он. Пока он нашел только одну мертвую точку. И та срабатывала в течение двух дней, но когда он вновь попытался использовать ее через неделю, она уже перестала быть слепой. Люк мог бы, конечно, легко повредить камеры с помощью Силы, разорвав провода или нарушив схему, но пока это было бессмысленно: через несколько часов их все равно поменяли бы и он только привлек бы внимание к тому, что может это.

Нет, это будет одноразовый сюрприз, который он отложил про запас для более решающего случая.

Он и Джейд начали периодически играть в сабакк, уже несколько недель; и оба, по-видимому, играли по одинаковым скрытым мотивам. Джейд была хороша, но ей явно не хватало опыта - в отличие от Люка, который вплоть до недавнего времени, застряв на Хоте, играл по паре часов почти каждый день.

Сначала он чередовал победы и поражения, затем в качестве теста старался упорно побивать ее три дня подряд – в итоге следующие несколько дней Джейд отказывалась с ним играть, поэтому Скайуокер подолгу играл один или читал, пока она не сдалась своему отчаянному желанию попытаться снова у него выиграть. И он позволил ей это - чтобы посмотреть, как она будет действовать.

Конечно же игра не всегда шла, как планировалось: карты не занимали чьей-либо стороны, а Джейд оказалась довольно способной к блокировке, когда он старался прочитать ее. Тем не менее Люк очень внимательно наблюдал за нею, одновременно изучая, как незаметно пройти через ее ментальные щиты - получая от карт подтверждение, когда у него это получалось.

И она изучала его тоже - он видел, как она наблюдает за ним. Постоянно следит за любыми знаками и жестами, могущими помочь просчитать его, безусловно полагая, что рано или поздно все это пригодится. Она была крайне тщательна, основательна и доскональна - его тюремщик.

И это нравилось ему в ней.

Теперь он мог следовать за ее отдаленным присутствием в Силе, когда она спускалась на несколько уровней Западной Башни. Всегда на одинаковое количество, ровно на девять уровней. Она была человеком порядка, приверженным установленным правилам - ее первая настоящая слабость, недостаток. Если, конечно, не считать невероятно резкие манеры; но они были не столько недостатком, сколько… просто явлением, данностью.

Теперь он легко выделял ее в толпящемся скоплении умов, ее расплывчатое ощущение в Силе распознавалось даже на расстоянии - как только он стал лучше знаком с нею. В целом Люк знал ее уже семь недель своего заключения.

Семь недель… еще пять до начала действий. Договор был заключен на двенадцать недель повиновения.

Три недели, как он начал готовить путь для спасения Хана.

И Мара была его ключом – хотя, разумеется, не осознавала этого. Он проводил по несколько часов каждый день, спокойно прослеживая ее шаги по индивидуальному присутствию в Силе, перемещающемуся вниз и вверх по коридорам и этажам всякий раз, когда она покидала его тюрьму.

Он ощущал, как она концентрируется на одних участках и как проверяет и командует на других. Как почтительна становится рядом с Императором. И таким образом он постепенно создавал в голове карту Башни, в которой находился - чтобы точно знать, куда ему нужно будет идти. Информация формировалась в план.

И все это скрывалось позади ментальных щитов.

Поскольку каждый вечер к нему приходил Император. Каждый вечер велись одни и те же разговоры, звучали одни и те же аргументы - жестокие и бескомпромиссные, подстрекающие и провоцирующие, бросающие вызов и оспаривающие его ответы, проверяющие его пределы.

И сегодняшний вечер не будет исключением…

.

.

Палпатин расположился на стуле, изучая тихо сидевшего напротив джедая - устанавливающего слой за слоем свои защитные барьеры в подготовке к вечернему нападению. Он очень быстро научился, как это делать - как не допускать Палпатина до определенных частей своего разума, как скрыться в тенях при свете дня. Необходимость всегда была сильным учителем.

Но Палпатину не нужно было никакого особого знания для понимания, что готовит его джедай – что он попытается бежать. Это было неизбежно. Фактически Палпатин был бы разочарован, если бы тот не предпринял такой попытки.

Но мальчишка стал умнее и опытнее - и он не сделает никакого глупого, импульсивного рывка к свободе. Он понимает, что, скорее всего, получит только один шанс и потому выстраивает более тщательные планы. Тем более что на карте стоит жизнь его друга.

На его месте Палпатин бы уже давно попытался бежать, несмотря на данное слово, оставив кореллианца гнить здесь, но мальчишка так не поступит. Он сдерживал себя и тем самым рисковал – что было очень предсказуемо - потому что попросту не мог бросить друга. Потому что по-прежнему был верен ценностям, с которыми Палпатину пока не удалось ничего сделать - хотя по его напряженности становилось видно, что джедай борется против этих укоренившихся ограничений, понимая, что они только мешают и стесняют его здесь. Вся эта сила - вся эта интенсивность духа, решимость и смелость - растрачивалась впустую на какое-то благочестие и чахлую сторону Силы, заставляющую молить обо всем, что ты получал от нее, и даже тогда позволялась только крупица того, на что ты способен в самом деле. Его джедай будет благодарен ему после того, как поймет это…

Когда Мара выходила из комнаты, мальчишка вновь кинул взгляд на открытые двери - на предполагаемую за ними свободу.

- Ты ошибаешься, если считаешь, что это я держу тебя здесь в плену, - начал Палпатин.

- Тогда отоприте замки, - Люк повернулся к ситху.

Палпатин улыбнулся:

- И куда ты пойдешь, джедай?

- Подальше отсюда.

- Побежишь назад к своему драгоценному Мастеру Джедаю?

Мальчик поднял подбородок, но ничего не ответил. Он редко заглатывал приманку в последние дни - он учился, когда нужно спорить, а когда позволить провокации пройти мимо. Ценные уроки для его будущего положения - Палпатин вновь улыбнулся.

- Он не примет тебя обратно, джедай. Не возьмет. Ты испорчен, и ваша связь теперь разорвана. - Мальчишка промолчал, и Палпатин продолжил - нанося удар, доказательств которого ждал несколько недель. Никакой лжи. - К твоей маленькой принцессе? Эта связь тоже разорвана, джедай. Она не примет тебя. - Мальчик остро взглянул на него, чуть заметно нахмурив брови, но вновь ничего не ответил. - Я говорил тебе, что однажды она спланирует твое уничтожение? Ты не верил мне. Мои шпионы сообщили, что она прибежала к своему Восстанию с рассказами о твоем происхождении и родословной. Ты, правда, думаешь, что сможешь возвратиться к той жизни?

- И как она узнала? – прозвучал требовательный напряженный голос.

Император расплылся в широкой улыбке, демонстрируя темные, испорченные зубы:

- Не суди меня слишком строго, джедай. Я преподношу тебе подарок, разъясняя, насколько ограничена была дружба находящихся рядом с тобой. Из страха они подавляли тебя. Вынуждали действовать так же, как они. И ты сдерживал и сковывал себя, скрывал свою силу, словно должен был стыдиться ее. Но когда им нужны были твои способности, они ждали, что ты в полной мере используешь их, не так ли? Они связали и заперли тебя в клетке мнимыми обязательствами и проецированными на тебя ожиданиями. Они требовали слепой преданности… и вот всё, что тебе дали взамен. Вот всё, что ваша дружба значила для неё. Она предала тебя, джедай, не я. Она одна знала эту информацию - и у неё одной был выбор, что с ней делать: защитить тебя или отказаться от тебя. И она выбрала. Она обеспечила то, что теперь никто не придет за тобой и никто не спасет тебя. Она оставила тебя, когда ты выбросил свою свободу ради неё.

Пока Палпатин говорил, мальчишка отвернулся и уставился на огонь; игра теней, мерцающая на лице, подчеркивала, как застыли его черты, как сжались челюсти. Замолчав, Палпатин долго ждал в тишине, когда его джедай осмыслит это предательство - это клеймо изгоя, поставленное теми, ради кого он с готовностью отдал бы жизнь. Это понимание должно было сжигать изнутри.

И все же он сохранял самообладание, сидя спокойно и молча, не отводя глаз от огня.

- Там нет никаких ответов, дитя, - сказал ситх наконец, несмотря на то, что мальчишка молчал. - Ты в самом деле думал, что они помогут тебе, сыну их врага? Они судят тебя по действиям твоего отца. Ты виновен в их глазах в той же степени, что и он – точно так же, как ты был виновен в глазах джедаев.

Хмурый взгляд мальчишки стал глубже, выражение на лице - темным и штормовым… и в том лице Император впервые увидел резкие, жесткие черты его отца - холодный неистовый потенциал для опустошительного разрушения. От удовольствия Палпатин облизнул тонкие губы – наконец-то часы тщательно продуманных манипуляций начинали приносить плоды.

- Они были не нужны тебе, джедай. Они только мешали.

- Они научили меня всему, что, похоже, вы сейчас цените во мне.

- Я ценю способности, что находятся в твоей крови. Я ценю тебя за то, кто ты есть. Всё, что они сделали, - это попытались изменить тебя, твою естественную природу. И теперь мне приходится разъяснять это тебе – как ты заблуждаешься, какими цепями связан.

Люк медленно помотал головой:

- Нет. Это вы заблуждаетесь.

- А твой отец? Тебя не удивляет, что он видит с такой же полной ясностью то, что никак не увидишь ты? Поскольку ему точно так же не доверяли - хотя он верно служил им много лет. И в качестве единственной награды его пытались заставить шпионить за тем, кого он уважал. Они не доверяют никому из вашей линии, дитя. Ваша связь с Силой и упорство воли неудобны для них. Они предпочитают покладистых лакеев.

- Я не похож на него, что бы вы ни думали, - отверг мальчик с негодованием, начавшим стягивать голос.

- Я дал ему свободу и власть, которые он заслуживал. Они же только сдерживали и душили его.

- Он был ситхом, - сдавленно прошипел Люк, раздраженный подразумеваемой ассоциацией.

Палпатин мотнул головой, торопясь, пока его джедай захвачен мыслями и чувствами, питаемыми Тьмой.

- Он был чудом, наделенным необыкновенной связью с Силой, которую они не понимали - и потому пытались ограничить его так же, как это делали с тобой. Но их мелкие законы подчиняют только слабоумных и неспособных думать за себя. Правила предназначены, чтобы управлять массами – чтобы задушить необычное и исключительное и предложить поддержку и равенство слабому. Они пытались удержать тебя на своем непритязательном уровне - но их законы не для тебя. Они пытались помешать тебе, ограничить и спрятать, набросить цепь на шею… но у них этого не получилось.

Скайуокер отрицательно покачал головой, но Палпатин продолжал, не обращая внимания на этот нерешительный протест, говоря низким настойчивым голосом, совершенно уверенным и гипнотическим в своем стремлении.

- Ты был слишком своенравным и диким, слишком сильным для того, чтобы управлять тобой. Да и как они могли контролировать то, что не могли понять? Они никогда бы не смогли понять тебя… и ты хорошо знал это, хотя и не мог объяснить. Ты не знал, почему слышишь вой, похожий на завывания волка в ночи. Зовущий тебя вернуться к своей стае. Ты ощущаешь эту примитивную тягу каждым фибром своего существа. Этот инстинкт пропитывает каждую клетку твоего тела. Именно поэтому Тьма отвечает на твое малейшее требование. Именно поэтому ты здесь. Я говорил тебе - если бы ты был просто еще одним джедаем, я давно бы убил тебя, но Тьма признает своё. Я понимаю тебя так, как никто и никогда не сможет понять.

Мальчик закрыл глаза, закрываясь от слов, разъедающих душу непоправимыми сомнениями. Но он впервые не опроверг и не отказался от них.

- Загляни внутрь себя и увидишь правду - почувствуешь ее. Ты родился для Темной Стороны. Ты был создан ею. Судьба требует тебя - и ты разрываешь себя на части, пытаясь отрицать это. Ты так отчаянно цепляешься за Свет, но живешь ложью, и это разрушает все и всех вокруг тебя.

- Лжец … - прошептал Люк, больше в глухой надежде, чем в обвинении.

- Тогда где они сейчас, друг мой? Все те, кто стремился использовать тебя? Их нет здесь. Когда они увидели, что упустили свой шанс, они отвернулись от тебя и обвинили в том, что ты никогда не делал. И если ты не испытываешь к ним ненависти за это, тогда ты преднамеренно слеп. Если ты не хочешь возмездия, тогда ты лжешь - и мне, и себе самому.

Терзаемый возражениями и сомнениями, ни на йоту не смягчая выражения своего лица, джедай отвел взгляд.

- Чего ты хочешь – на самом деле - в этот момент? - надавил ситх.

Мальчишка вновь взглянул на него. Измученные глаза сверкнули пламенем, не имеющим ничего общего с мерцающим светом камина; это был его собственный огонь, дикий, безумный и жестокий - и он накормил душу Палпатина.

- Что ты чувствуешь сейчас, джедай? Что ты чувствуешь действительно в своем сердце? Скажи мне, что ты прощаешь их, что оправдываешь. Скажи мне, что их предательство не сжигает тебя. Скажи мне свою ложь… хотя мы оба знаем правду.

Люк оставался тихим, погруженным в себя, пытаясь не слушать. Логика и эмоции боролись друг с другом под обвиняющей тирадой Палпатина, питаемые страхом – настоящим страхом. Поскольку, если Палпатин был прав… даже если он просто понукал им… но что, если он все же был прав? Его предали? Использовали? …И судьба поместила его сюда – именно в то место, где он и должен находиться?

В первые минуты после того, как Лея спасла его у Беспина, он наивно полагал, что произошедшее там было самым ужасным событием в его жизни - что ничего уже не могло стать хуже. И теперь… теперь судьба вмешалась, чтобы доказать, как сильно он ошибался. Она забрала у него все - друзей, убеждения, самопонимание, свободу - все было жестко отнято у него, и он оказался один. По-настоящему один.

Ему оставили отца - чтобы разъяснить, кем он фактически был.

И оставили Палпатина. Его голос. Всегда жестокий, черствый и непреклонный.

Он всматривался в эти злобные желтые глаза, и слова подвели его.

Все, что он мог сделать в этот момент, - это встать и, шатаясь, выйти из комнаты, осознавая – ощущая – удовлетворенную, самодовольную ухмылку ситха в спину.

.

.

.

Мара вздрогнула от того, как вскочил Скайуокер, отбрасывая книгу, в которую пялился все утро, ни разу не перевернув страницы. Быстрые, яркие и несопоставимые эмоции пробежали через его лицо, начиная с мрачного опасения и заканчивая чем-то похожим на возмущение и негодование, глаза сузились, челюсти сжались. На что он так реагировал, Мара не имела понятия…

Комлинк на ее ремне подал сигнал - что снова практически заставило ее подпрыгнуть, и пока она возилась, чтобы ответить, Скайуокер не сводил взгляд с дверей.

- Джейд, - произнесла она.

- К вам направляется лорд Вейдер, - приглушенный голос в наушнике ответил на все ее вопросы, кроме одного: почему он так реагировал. Почему он ненавидел Вейдера настолько сильнее, чем Палпатина.

- Принято, - она отключила связь, по-прежнему глядя на Скайуокера. Послышался глухой лязг отодвигающихся замков, сигнализирующий о прибытии Вейдера во внешнюю комнату.

Лорд Вейдер был единственным человеком, наравне с учителем, имеющим свободный доступ к Скайуокеру, хотя у Мары были строгие инструкции немедленно сообщать о его визитах Палпатину. При этом в ее обязанности входила срочная проверка ведения всех записей наблюдения - что, впрочем, делалось всегда и так, каждый час, каждый день.

Через несколько секунд тяжелые, прочные двери раздвинулись, и Мара услышала шипящий звук регулируемого дыхания Вейдера.

- Лорд Вейдер, - она слегка склонила голову, не опуская глаз.

- Коммандер, - он не соизволил даже взглянуть на нее, ступая в сторону в ожидании, что она уйдет.

Мара шагнула к выходу.

- Нет, Рыжая, останься, - быстро произнес Люк, пристально глядя на Вейдера.

Мара нерешительно остановилась, вынуждая Вейдера повернуться к ней.

- Она уходит, - подчеркнуто пробасил он, понукая Мару возобновить движение.

- Нет. Останься, - отрывистый, напряженный голос Скайуокера вновь заставил ее в тревоге остановиться; однако, когда Мара повернулась к нему, его взгляд оставался на Вейдере. - Я уверен, нет ничего, что мой отец не может сказать при тебе.

Отец! Мару ошеломила твердость, с которой он произнес это и, не сумев скрыть свой шок, она перевела хмурый взгляд Скайуокера на себя.

Вейдер медленно повернул к Люку свою пустую, безликую маску, но не стал ничего отрицать.

И смотря на них, Мара внезапно поняла настолько больше всего… о Скайуокере, о том, что происходило здесь, о большой игре, в которую играл ее мастер.

Но вместе с тем возникало еще больше вопросов: если он действительно сын Вейдера, то где он был раньше?

И что относительно его истории, его связей с Восстанием, с джедаями? Было ли всё это правдой?

Конечно же да. Она видела сотни чипов данных с информацией спецотдела, следящего за ним - о его прошлой и настоящей деятельности. Он больше года находился на вершине списка наиболее разыскиваемых Империей лиц - с первого дня, как они получили его имя. На момент его поимки на Беспине Мара знала о семнадцати независимых операциях по его захвату, финансируемых Империей – и это кроме их собственных совместных усилий, возглавляемых Вейдером… - его…

Мысли мчались, складывая все кусочки. Сотни чипов данных, бесконечные усилия и часы, посвященные поиску пилота, разрушившего любимый проект Императора… И наконец, когда они получили его имя - все вдруг изменилось.

Команда разведки, занимавшаяся им, была срочно увеличена в четыре раза за одну ночь, сформировавшись затем в специальный отдел, не имеющий больше ничего общего с другими подразделениями по антимятежной деятельности. Вейдеру поручили возглавить поиск…

.

Они не знали - они не знали о его существовании.

Она вспомнила слова Палпатина, когда он впервые пришел к своему новому джедаю - его очарование им, его предвкушение: “Он нисколько не похож на свою мать - только на отца”.

Его мать… кто она? И где она? Он вырос один на какой-то захолустной, пыльной планете Внешнего Кольца – если это правда? Снова одни вопросы.

Но одна вещь стала совершенно ясной – причина, по которой Скайуокер был здесь. Причина, по которой Палпатин так жаждал заполучить его с момента обнаружения его существование.

- Я что-то не то сказал? - хладнокровно спросил Скайуокер, глядя на своего отца.

- Да, - просто ответил Вейдер.

Эти двое оставались стоять на месте, отказываясь уступать друг другу. Между ними почти осязаемо трещал воздух.

Наконец Мара обрела дар речи:

- Я должна уйти.

- Нет. Останься, - властно повторил Скайуокер, и от неожиданного требования в его голосе Мара неловко замерла.

- Ей приказано уйти, - налитый свинцом тон Вейдера не принимал никаких возражений, хотя это, казалось, ничуть не беспокоило Скайуокера. Но теперь - теперь она понимала, почему.

- Кем? – вызывающе спросил Люк.

- Императором, - ответил Вейдер.

Люк тут же взглянул на Мару; его властное, требовательное выражение лица сменилось вспыхнувшим горьким сожалением, будто он только сейчас вспомнил, кем она была. Мара отвернулась, пытаясь избежать его взгляда и чувствуя сильное неудобство.

- Конечно, - произнес он спокойно, не спуская с нее глаз. - Вы ведь все делаете в точности, что он приказывает.

- А ты, значит, нет? - ответил Вейдер, возвращая к себе взгляд Люка. - Тогда, почему ты здесь?

Люк безрадостно рассмеялся и отвернулся в искреннем презрении.

- Вы должны уйти, коммандер Джейд, - сказал он наконец сухим, бесчувственным голосом. - Впрочем, я уверен, вы сделаете это в любом случае.

Слова ужалили её. Хотя Мара понимала, что этот упрёк нисколько не должен задевать её: у неё не было лояльности к нему и её не должно волновать, что он думает о ней. Её не волнует, исправилась она, не волнует.

Она быстро прошла между ними, крепко стиснув челюсти и опустив голову. Сердитая, взволнованная и задетая одновременно. Когда тяжелые двери закрылись позади, ее разум все еще приходил в себя от внезапного открытия. Мара медленно остановилась посреди длинного великолепного холла, не обращая внимания ни на множество глаз расставленных повсюду охранников, ни на камеры наблюдения, записывающие каждое ее движение.

Сын Вейдера… сын Дарта Вейдера. Она сидела с ним в комнате, говорила с ним, наблюдала за ним и слушала его. Играла с ним в сабакк. С сыном Вейдера. И не поняла.

Не поняла, с кем она находилась.

А она, как считалось, была лучшей - профессионалом, обученным с детства улавливать каждый нюанс, замечать мельчайшие детали… и все же она не поняла.

Но они были такие разные… или не совсем – только несколько минут назад абсолютное требование в тоне Скайуокера заставило ее замереть.

Почему Император не сказал ей? Почему он не разъяснил этот один немыслимый факт, когда все остальное сделал таким ясным? Почему поставил перед ней задачу охранять его, когда знал, как она относится к Вейдеру - насколько невелика ее симпатия к нему, насколько мало она доверяет ему?

Почему он дал ей возможность узнать Скайуокера, прежде чем эта бомба разорвется под ней?

Ведь он понимал, что в любом случае наступит момент, когда она узнает об этом; возможно он настал немного раньше, чем Император предназначал, но эффект был практически тот же.

Как он любил свои маленькие игры. Это было так похоже на него - играть ради собственного развлечения.

Не спеша, она возобновила шаг – намереваясь проверить, что ее учитель знал о визите Вейдера. По правде говоря, не имело никакого значения, кем был её заключенный - он всё равно будет уничтожен, так или иначе. Потому что рано или поздно, терпение её мастера закончится, и он набросится на Скайуокера…

И разорвет на части.

Где-то, в какой-то момент, она забыла об этом - забыла, что у Палпатина был мотив, который не изменится. И понимание личности Скайуокера только подчеркивало этот жестокий факт. Палпатин сломает его или убьет, пытаясь сломать, - и любой связанный с ним, любой вовлеченный им, независимо от своего желания, будет втянут и погребен - побочным эффектом.

И это не должна быть она. Это не будет она. Возможно, именно это и было уроком, который учитель хотел преподать ей - поскольку она сама, несомненно, забыла об этом.

Она ускорила шаг до военного темпа, сердитая на себя за то, что позволила осторожности подвести ее, пусть даже немного. Сердитая на Скайуокера, пробравшегося мимо ее защиты - и благодарная мастеру за разъяснение ее слабости – присущей любому человеку эмоции, особенно этой.

Глава 9 (часть 2)

После того, как Джейд ушла, они ещё долго стояли в тишине, смотря друг на друга; выражение Скайуокера было нечитаемым, чувства скрыты и защищены – в чём-чём, а в этом он становился исключительно хорош.

Наконец Люк повернулся и спокойно прошёл к высокому окну, молча вставая к отцу спиной.

Вейдеру оставалось только стоять и наблюдать за ним, осознавая, что его визит уже перерос в конфликт и совершенно не зная, как рассеять его. Не зная, зачем он вообще продолжает приходить сюда.

Что-то приводило его обратно, более сильное, чем любые стены, возводимые мальчиком. Некая вызывающая привыкание потребность, более мощная, чем любое враждебное неприятие. Даже притом, что он понятия не имел, как выразить или даже назвать это, оно возвращало его сюда снова и снова…

- Люк…

Мальчик продолжал молчать.

- Кто дал тебе это имя? – спросил в конце концов Вейдер, заставляя Люка чуть повернуть к нему голову.

- Я… не знаю. Я никогда не спрашивал.

Снова потянулась тишина….

Испытывая неудобство от долгого молчания и не зная, как продолжить разговор, Вейдер направился к дверям. И тогда услышал очень тихий голос сына:

- Каким было… твое имя?

- Что? - он слышал вопрос, но был настолько не уверен, как с ним быть, что буквально застыл на месте.

Оставаясь у окна и глядя на опускающийся сумрак, его сын повторил:

-Твое имя?

Вейдер молчал в течение долгих секунд.

- Энакин. Энакин Скайуокер.

Прошла целая жизнь с тех пор, как он произносил это имя, с тех пор как он даже думал о нем - длиною в жизнь его сына.

Он чувствовал себя очень неудобно, говоря это - неуклюже и неестественно. И чувствовал что-то еще, что-то более глубокое, похожее на сожаление…

От того, что открыл свое имя сыну при таких обстоятельствах: словно сделал признание, что он больше не тот человек, которым когда-то был. Не тот человек, которым его сын гордился бы.

Несмотря на то, что Люк стоял, наполовину отвернувшись, Вейдер видел, как его губы повторяют фамилию и понял, что до сих пор сын даже не знал, была она его настоящей фамилией или же просто очередной ложью - одной из многих.

- Ты… служил Императору, когда я родился? - голос снова был тих, не передавая ни одной эмоции, которые Вейдер так ясно читал в Силе. Отчаянная жажда знать правду, сдерживаемая колеблющимся нежеланием… и страхом. Страхом, что это знание потянет и потащит его вниз - туда, куда он не хотел. И все эти чувства искривлялись через жестокое внутреннее опустошение, через еще открытые и кровоточащие раны.

- Да. - Что ещё он мог ответить?

Волна горячего сожаления наполнила Силу, останавливая дыхание Вейдера, хотя внешне Люк только очень медленно кивнул, все так же стоя спиной к отцу.

- У меня была… - Люк не договорил. Но в этом и не было необходимости. Надежда.

Надежда… на что?

Что тот Энакин был жив, пусть и недолго, на момент его рождения. Надежда, что человек, память о котором он лелеял все эти годы, был еще жив тогда. Его настоящий отец.

Понимание пришло к Вейдеру не сразу, но было настолько сильным, что скрутило его изнутри.

Вейдер не был его отцом - им был Энакин Скайуокер.

И Вейдер уничтожил того человека - предал и разрушил его. Добровольно пожертвовав Энакином ради мощи Дарта Вейдера, которой он владел теперь без всякого сожаления.

- Я делал то, во что верил. Верил, что это правильно, - пророкотал он басом.

Его сын вновь слегка обернулся, но глаза не поднял.

- И до сих пор поступаешь так?

Это было предложение перемирия. Не понимания или принятия и, безусловно, не примирения. Но предложение попытаться найти какую-то среднюю позицию для начала. До этой минуты Вейдер даже не осознавал, как отчаянно хотел этого. Возможность свободно разговаривать с Люком походила на дождь в глубокой пустыне.

И он так сильно хотел ответить «да» - чтобы ответить на это предложение, чтобы сохранить его. Чтобы сказать все, что его сын хочет услышать.

Но вместо этого, не желая лгать, он обошел вопрос:

- Почему ты уверен, что я не прав?

Наконец его сын полностью повернулся к нему, голубые глаза смотрели уныло и удручённо.

- Как ты можешь даже спрашивать такое…

Это был не вопрос, только скорбное искреннее признание величины пустоты между ними.

- Ты изменишься, - сказал Вейдер. - Придешь к большему пониманию своего места в галактике, своего права.

- Как ты? – горько поинтересовался Люк.

- Как я, - ответил он без сомнения. - Ты поймешь со временем.

Люк покачал головой.

- Я уже понимаю тебя - и это пугает меня больше всего.

Вейдер ступил на полшага вперед, злясь, что его сын вынужден чувствовать себя так - чувствовать так из-за джедаев, которые сначала украли его, а затем пытались управлять им.

- Тебе не нужно бояться себя. Ты должен гордиться этим.

- Чем? - спросил Люк с искренним презрением.

Вейдер сердито посмотрел на него, не в силах понять это отторжение.

- Своей силой, своими способностями. Признай то, кто ты есть.

- Я больше не знаю, кто я… - прошептал сын, отступая назад, чтобы сохранить расстояние между ними. Одинокий, безнадежно запутанный.

Хорошо, сказал себе Вейдер. Хорошо, что мальчик начинает ставить под сомнение слова джедаев о нём и его предназначении. Вот он шанс, их шанс. Всё, что хотел Вейдер, могло быть достигнуто. И все же… что-то внутри него, не могло не откликнуться на мольбу души Люка.

- Ты - мой сын. И это никогда не изменится, - произнес он сильным, твердым голосом.

- Я чувствую себя потерянным… - Люк поднял глаза на отца в тяжелом, неохотном признании. – А ты хочешь лишь еще дальше потянуть меня от света.

- Я хочу привести тебя к истинному пониманию.

- Я понимаю, - ответил Люк, - я просто не могу согласиться с этим.

- Значит, не понимаешь. Император покажет тебе истину - он заставит тебя принять ее.

Люк опустил голову, впервые признавая возможность своего поражения, хотя бы частично.

- Он заставит меня повиноваться. Возможно. – Имеющее значение признание или только моментная слабость? Люк не знал: так много всего, в чем он когда-то был уверен, так много истин, на которых он строил свою жизнь, превратилось в призрачный дым. Но кое-что еще оставалось, то, во что он верил всем сердцем и душой. - Но я никогда не соглашусь с тем, что Палпатин прав - я никогда не поверю, что он делает что-то бо́льшее сверх простого удовлетворения собственного тщеславия и корысти. Никто не сможет заставить меня сделать это - ни ты, ни он. Никто.

- Ты просто…

- Нет. Хватит, - твердый голос Люка полностью подавил недавний проблеск хрупкого колебания. - Я больше не буду искать тебе оправдания, пока ты задабриваешь свою совесть и находишь причины для моего пребывания здесь.

Вейдер неловко замолчал, не зная, что сказать против этого исчерпывающего заявления, не желая сводить все к очередному конфликту.

- Ты должен уйти. Пожалуйста, оставь меня, - Люк отвернулся, унылый и отрешенный.

Сгорая от расстройства, Вейдер все же стоял на своем - не собираясь быть отвергнутым махом руки.

- Нет. Я не уйду - я не оставлю тебя.

Люк не поворачивался.

- Ты уже сделал это - двадцать два года назад.

- Ты был отнят у меня - я не оставлял тебя, - Вейдер сделал сильный упор на последние слова.

- Я не говорил, что физически, - парировал Люк, нанося острую, глубокую рану и демонстрируя, каким изменчивым становится его характер.

- Я сделал свой выбор. И я поклялся, что не пожалею о нем.

- Что же тогда ты делаешь здесь? - проговорил Люк. Еще одно едкое замечание, брошенное так небрежно с невозмутимо спокойным лицом.

- Потерять тебя - никогда не было моим выбором.

- Лишь привести сюда - было.

Еще один удар попал в цель без всяких усилий, с холодной режущей точностью, заставляя Вейдера задаться вопросом, не учился ли мальчик у Палпатина слишком многому.

- Я сказал тебе - я не жалею о своих решениях.

Люк пристально взглянул на бесчувственную маску, пытаясь найти за ней глаза отца, но видел только собственное отражение, темное и искривленное.

- Я жалею о них, - прошептал он снова тоскливым голосом, сокрушая Вейдера в этот безусловно искренний момент своими быстрыми и резкими переменами. - Я надеялся… - он коротко рассмеялся без всякого намека на веселье, без всякого защитного выражения на лице, перетянутом горечью поражения, перейдя в одно мгновение биения сердца от острой презрительной манеры к полной открытости, сняв внезапно все свои щиты. - Так глупо… наивно, слепо, безрассудно. И каждый раз, когда ты возвращался, какая-то крошечная часть меня надеялась снова. Глупо - потому что все, на что я когда-либо надеялся, я потерял.

Он отвел взгляд, не в силах поверить, что сделал это признание своему отцу - но он был опустошен, исчерпан и утомлен от одних и тех же игр, идущих по кругу, с постоянно скрываемыми чувствами и намерениями. Что-то побуждало его к правде в эту минуту - говоря, что это был последний предоставляемый шанс.

- И каждый раз, когда ты возвращаешься, ты только напоминаешь мне об этом. - Люк обессиленно покачал головой, смотря на Вейдера мучительным и смирившимся наконец взглядом. - Я не могу больше продолжать это.

Люк ожидал хоть какую-нибудь реакцию от отца, какое-нибудь признание – любое вообще. Что-то, что дало бы ему понять, что он значит для своего отца нечто большее, чем только возможность для достижения целей.

- Тебе в самом деле плевать на меня? – еле слышно прошептал он.

- Ты - мой сын, - Вейдер не знал, что еще сказать.

Люк снова безрадостно рассмеялся, по-прежнему всматриваясь в маску - пытаясь увидеть за ней человека…

Может быть, он ничего не видел, потому что там ничего не осталось?

- Тогда не приходи больше, - сказал он, придавая словам весомую значимость простым, искренним тоном.

Внутри Вейдера все оборвалось – от понимания, что его сын принял только что некое всеобъемлющее решение. Тяжесть его слов уничтожила всю надежду. Однако Вейдер не сделал ни одного движения, передающего его чувства - слишком гордый, чтобы показать свою слабость, даже сейчас. Люк держал его взгляд в течение долгих секунд, прежде чем отвернуться. И не представляя, что еще можно сделать, дабы закрыть брешь между ними, Вейдер молча повернулся и вышел из комнаты.

Люк стоял неподвижно, с натянутой, напряженной спиной, наблюдая в окне отражение своего отца - наблюдая, как тот тихо смотрит на него, как разворачивается и уходит. Тогда он расслабился, но не обернулся, зная, где скрыты камеры – и не желая разделять с ними этот крайне личный момент.

Долгое время он стоял так, уставившись в темноту.

Вейдер шагал прочь, еле сдерживая эмоции, потрясенный заявлением своего сына, сказанным с таким непримиримым убеждением.

Несмотря на то, что он уже знал, Вейдер только сейчас понял, как сильно Люк лелеял и дорожил памятью своего отца - добродетельного джедая, боровшегося за те же свободу и справедливость, что и Люк. Как сильно он восхищался им, уважал и любил.

Как сильно он теперь ненавидит его. Презирает и чувствует отвращение.

Только сейчас Вейдер понял, как разрушающе подействовали на сына слова, сказанные им на Беспине. В одно единственное мгновение он уничтожил в сознании Люка все опоры и убеждения, раскалывая основание, на котором тот стоял и оставляя его с открытой, кровоточащей раной, которая никак не могла зажить.

Как Вейдер мог думать, что эту жестокую, изобличающую, переворачивающую жизнь Люка действительность можно изменить простыми словами? Что можно вернуть себе сына, чью душу он разрушил и чью надежду полностью уничтожил?

Но он не собирался брать всю вину на себя. Если кто и виноват – так это Оби-Ван. Ему показалось недостаточно обмануть и повернуть против Вейдера его жену, запутав ее нереалистичными идеалами, благочестием и самодовольными обвинениями. Ему было недостаточно, что он привел ее сначала на Мустафар, а потом набросился там на Вейдера, раскромсав на части и оставив гореть живьем.

Нет, он ко всему прочему взыскал свою последнюю безжалостную месть - украл у него сына, не только физически, но и морально. Спрятал его, наполнил голову всякой ложью – точно так же, как сделал с Падме. Обеспечивая для Вейдера невозможность достичь своего сына даже сейчас.

Финальное карающее возмездие Оби-Вана за то, что Энакин бросил вызов джедаям.

Ему пришлось долго ждать, но как он должен был смаковать это ожидание, зная, что его месть обожжёт Вейдера со всей яростной силой мустафарского огня. Что он будет продолжать гореть каждый раз, видя сына, потому что он ничего не мог сделать, чтобы изменить это.

Раскаленная волна ярости хлынула через него, сжигая полностью чувство вины и раскаяния, любого признания своей собственной причастности к этому. Только Оби-Ван – всё Оби-Ван.

Он не мог простить Энакину, что тот встал между ним и Квай-Гоном. Никогда не мог признать, что Энакин был более силен, чем он. И он всегда сдерживал его, контролировал и стремился управлять так, как и говорил Палпатин. И когда Энакин вырвался на свободу, Оби-Ван забрал у него всё, что имело значение в его жизни.

И вот теперь этот последний беспощадный удар. Нанесенный прямо в сердце Вейдера. С холодным, жестоким расчетом.

Как отчаянно он ненавидел его в этот момент…

Вейдер остановился, неподвижно застыв в богатом, роскошном холле. Черный, похожий на вороново крыло плащ, обвился вокруг; темная фигура, укрытая тенью…

В этот момент - как он ненавидел себя.

***

Наступил еще один, бесконечно тянущийся в бездействии день. Люк стоял в длинном затененном обеденном зале, размышляя над сомнениями, семена которых так тщательно были посажены Палпатином. Возможно, эти раздумья в отсутствии какой-либо другой деятельности и были причиной того, что Люка оставляли в покое в течение долгих, тоскливых часов. После трех лет непрерывного адреналина, питаемого фронтовыми действиями в бою с более сильным противником, берущими каждую унцию его изобретательности и способностей, как умственных, так и физических, после трех лет его полной отдачи борьбе - только бы выжить день изо дня, час за часом - это вынужденное спокойствие было вялым, цепенящим мучением.

Игнорируя взгляды охранников, Люк долго и безучастно смотрел на главное здание Дворца за окном, вспоминая, как маленьким ребенком он наблюдал по холовидению торжественную церемонию завершения его строительства, вспоминая, как далеко и нереально для него это было, будто некая картинка в холофильме.

К тому времени, как ему исполнилось шестнадцать, он исполнился решимости когда-нибудь увидеть эти шпили в действительности. Достигнуть Корусканта, столицы Империи, и встать перед Императорским Дворцом, смотря на уходящие в небо башни.

Чуть больше года спустя он встретил Бена Кеноби.

Бена, который с такой легкостью лгал ему. Смотрел в глаза и бессовестно лгал. Почему? Он мог бы сказать Люку правду – и верить, что тот примет правильное решение и совершит правильные поступки… Неужели Бен был такого невысокого мнения о нем, думая, что Люк не способен к этому? Что он не заслуживает такой веры?

«А я верил тебе… Я бы умер ради служения твоему делу, но все, что ты сделал, - это лгал и использовал меня. Ты не заботился обо мне… как и все остальные. Все только использовали меня.»

Он медленно моргал, отрешённо смотря перед собой, пока небо полностью не стемнело, став в его глазах слепым пятном. А лгал ли Бен вообще? Конечно же это Вейдер и Палпатин лгали ему.

С какой стати он даже предположил такое о Бене? Люк знал правду - Палпатин изворачивал ее в своих собственных целях, но она все еще оставалась правдой, он просто не хотел верить ей.

Потому что, если он примет ее…

Это будет означать, что слабость, потянувшая вниз Вейдера, находится и в его крови. Что он потерпит неудачу. Что бы он ни сделал… его ждет медленное, неотвратимое падение во Тьму…

Бег от правды ничего не менял. Опровержение не было защитой. Казалось, что он просто бежит по все более сужающемуся кругу… и будет делать это до тех пор, пока бежать будет некуда. Но по-прежнему в тени его ждала реальность - в его тени.

Здесь, так близко ко Тьме, она выла, как волк в ночи, и он слышал ее призыв - чувствовал его.

Он вспомнил свои детские сны - ночной кошмар, постоянно один и тот же: он в черной, как смоль, ночной пустыне, во впадине каньона, слышит позади себя звук обсыпающегося по склону сланца, заставляющий сердце сжиматься и выскакивать от страха… и замечает едва-едва различимый силуэт, скользнувший в пределах его видимости, черный на черном.

Волк во мраке, охотящийся на него… Он помнил, как поворачивался и бежал, слыша позади себя бег по хребту каньона, стук когтей по камням, близкое - всегда близкое - частое и тяжелое дыхание, резкое и сбивающееся, переходящее в рычание по мере того, как оно приближалось, настолько близко, что находилось в его тени….

Люк заморгал, прогоняя прочь воспоминания, все еще достаточно яркие, чтобы сдавить ему грудь.

Неужели Палпатин был прав – и Тьма признавала то, что принадлежит ей?

Слишком много всего - слишком много, чтобы поглотить и усвоить все сразу. Слишком много, чтобы найти путь в одиночку. Он чувствовал, как все это жестоко перемалывает его каждый день; чувствовал, что его решимость колеблется и его опровержение слабеет. Какой был смысл в оспаривании? Кто слушал его? Даже он сам больше не делал этого.

Наполненный разочарованием и расстройством, он опустил взгляд. В глазах мерцало остаточное изображение окна.

Окно.

Слова Палпатина эхом отозвались в голове: “Тюрьма для удержания джедая”.

Он снова взглянул на окно, пытаясь сморгнуть свою слепоту, уставившись на транспаристил и видя моноволокна, пронизывающие толстое стекло. В течение уже нескольких недель он изо всех сил пытался обойти одно единственное, самое большое препятствие в своем плане, чтобы выйти из этих комнат. Люк вновь внимательно рассмотрел тяжелое, небьющееся стекло.

И все же, почему он верил словам Императора, что эта тюрьма удержит его? Почему он верил словам Императора вообще?

Потому что это, наверняка, правда.

“Какая разница? Почему ты просто сидишь здесь и делаешь в точности то, что он хочет? Почему ты не борешься, почему не пытаешься добраться до Хана - почему ты не пытаешься выйти отсюда?

Куда я пойду?

Сейчас не имеет значения, где ты ЕСТЬ - имеет значение лишь то, где тебя НЕТ. Без разницы, говорит ли он правду. Правда не означает, что ты должен делать то, что он хочет.”

Находясь наедине с мыслями, Люк впервые обдумал идею о том, что одной только правды недостаточно. То, что Палпатин говорил ее, не делало его правым. Он возмущенно нахмурился.

“Правда не дает ему власти над тобой. Прекрати делать то, что он хочет. Начни сопротивляться.

Как?

Просто СДЕЛАЙ что-нибудь.

Я дал слово.

Ты дал слово, чтобы остаться. Слушать. Чтобы не пытаться бежать… Он придерживается лишь буквы сделки – поступи так же. Если ты фактически не пытаешься уйти, то просто… проверь теорию… Он играет с тобой в игры разума - не позволяй ему этого.”

Люк взглянул на транспаристиловое окно с новой целью; стекло было абсолютно свободно от всякого преломления и искажения, мешая тем самым судить о его толщине, но это можно было сделать по тяжелой раме, скрывающейся внутри декоративного камня, ее противоположные стороны хорошо были видны. Довольно прочный, толстый транспаристил, более толстый, чем даже в больших обзорных иллюминаторах космических кораблей. Подойдя ближе и взглянув немного искоса против света, Люк увидел, что стекло пронизывают два слоя тонких прозрачных моноволокн, созданных из того же сплава, что и оконная рама, из которой они выходили.

У всех окон на звездолетах эти моноволокна служили защитой против взрыва, но обычно они делались настолько тонкими, что были невидимы невооруженным глазом и состояли лишь из одного слоя. Люк не помнил, чтобы он видел где-нибудь еще два слоя - фактически он вообще видел эти моноволокна только стоя очень близко к окну и только на самых крупных военных кораблях. Если они видимы с того расстояния, на котором Люк стоит сейчас, значит стеклянный щит как бы то ни было полностью неуязвим.

Необходимо было что-то способное перерубить эти волокна – само же стекло он, наверняка, сможет разрушить твердым ударом Силы, несмотря на толщину.

А можно ли только Силой перерубить и их? Почему бы и нет…

Но он должен убедиться…

Люк отвел взгляд, понимая, что простоял, уставившись на окно, подозрительно долго и теперь надеялся, что охранник в углу и тот, кто следит за ним по видеонаблюдению, подумают, что он просто смотрел вдаль - не заподозрив его ни в каком преступном намерении.

Но он дал слово…

“Не разрушай его тогда до конца - только… проверь.”

Хорошо, но в тот день, когда у него получится разрушить окно по-настоящему – если, конечно, получится - что он предпримет дальше? Выпрыгнет из окна и потом с балкона? С двадцатого уровня? Он вроде уже доказал на Беспине, что не может справиться с такой высотой.

И снова сомнения. Неуверенность в себе. Он может справиться с такой высотой, на самом деле он тогда справился с нею.

Но если и так, если каким-то чудом он сделал это - что из того? Здесь ему еще нужно будет пройти мимо явно очень сложной системы наблюдения, не имея точного понимания, где находится Хан и как до него добраться.

Он знал, что Хан находится в нижней части основы Главного Дворца. И… что каждый служащий там заработал свое место фанатичной преданностью Императору.

Безоружный. При таком количестве охранников «прогуливающихся» по Дворцу. Он прекратил свои попытки сосчитать их, когда счет дошел до двух сотен - точное число становилось уже формальностью.

Не было абсолютно никакой логики, никакой причины, чтобы ломать окно.

За исключением той, что он устал вестись Палпатином.

Устал сидеть здесь и ничего не делать.

Устал находиться под наблюдением и…

“Находиться под наблюдением - под наблюдением камер и под наблюдением охранников. Которых было так много, что их счет становился формальностью… Слишком много охранников - слишком много, чтобы их вообще можно было сосчитать…”

Ему не нужно выпрыгивать из окна - он может выйти отсюда через дверь… Просто спокойно выйти.

Люк слегка кивнул сам себе, вновь оглядываясь на транспаристиловое окно.

Ему обязательно нужно проверить свою теорию… но он должен скрыть эту проверку позади чего-то еще… позади бо́льшего заявления.

Глаза тщательно прошлись по огромной мрачной столовой и остановились на проклятом столе…

Он улыбнулся.

Мара шла по темному богатому холлу, направляясь от главной комнаты наблюдения двумя этажами выше апартаментов Скайуокера к информационному модулю несколькими этажами ниже, куда была вызвана Императором. Это был обычный марш от уровня Скайуокера до любого места - этажи, находящиеся непосредственно выше и ниже его апартаментов оставлялись пустыми, частично для безопасности, частично из-за чрезмерных укреплений, которые развернул ее мастер, дабы удержать своего драгоценного джедая. Хотя ей всё это казалось излишним.

Кроме странного, отдаленного контакта, который она иногда ощущала от Скайуокера, похожего на ментальный шёпот, она ни разу не видела ничего, что подтвердило бы веру ее учителя хотя бы в то, что Скайуокер вообще был джедаем, не говоря уже о том, что для его охраны требовались такие чрезвычайные меры.

Впрочем, узнав тайну его происхождения, она твердо решила не терять бдительности как по отношению к его способностям, так и по отношению к нему самому. И все же…

Даже сейчас, размышляя об этом, Мара знала, что несмотря на ее лучшие усилия, напряженность рядом с ним начинала спадать в ответ на его открытую, миролюбивую манеру поведения. Почему он был так… дружелюбно настроен? Он был опытным военным - таким же, как и она – и он знал, что ничто не заставит ее колебаться в кризисной ситуации; так что он пытался сделать?

Его искренний вид… беспокоил ее. Ей не нравилось это - не нравилось, что он заставлял ее смотреть ему в глаза.

Не нравилось, что она думала о нем прямо сейчас.

Мара видела, как менялось выражение его лица, как менялось все его поведение, когда рядом находился Император - да даже, когда просто другие охранники. Видела, как тут же поднимались его щиты. Было нечто, что он разделял только с нею. Нечто… волнующе подлинное. Искренняя попытка установить отношения - некую связь.

Но ничто и никак не объясняло ей, зачем он это делал. И так как ему удавалось каким-то образом быть и общительным и осторожным одновременно, она очень сомневалась, что когда-нибудь это узнает.

Осторожным… она вновь задалась вопросом о его прошлом, о том, о чем он никогда не упоминал; где, например, он обучался? Люк был примерно ее возраста – родившись во времена истребления джедаев. Но судя по тому, что он все же где-то обучался, он нашел способ для этого, нашел учителя.

Очень немногие существа были способны противостоять властному ментальному присутствию ее учителя, и все же он держался уже очень долго. Для этого был необходим хорошо натренированный ум - чтобы суметь концентрироваться, несмотря на тщательно создаваемую вокруг атмосферу хаоса и замешательства. Такая концентрация должна была отнимать много сил.

И исходящее от него спокойствие сильно тревожило ее, его открытость, его нежелание судить ее. Она была имперцем, его тюремщиком – это, как ничто другое, давало ему право иметь самое низкое мнение о ней. Однако через туманный контакт, что она ощущала от него, Мара никогда не чувствовала осуждения за это.

Такое сознательное отсутствие предубеждения против нее было непонятным, волнующим. Мысли ее учителя о ней всегда были окрашены недовольством и разочарованием, словно она постоянно не соответствовала его ожиданиям. В мыслях Скайуокера она чувствовала только… принятие.

Джейд понимала, конечно, что видит лишь поверхность - лишь то, что он позволяет ей видеть… но и в этом была та же честность, что пронизывала все их отношения. Тем не менее было похоже, что она смотрит на поверхность глубоких вод. И её влекло в эту глубину…

Она задрожала от холода, взглянув на покрытое облаками солнце, еще виднеющееся над зубчатым горизонтом далеких зданий. Ее срочно вызывал Император - вероятно желая сделать приготовления к своему ежедневному посещению джедая.

Мара не завидовала Люку: он был пойман в ловушку ее мастером - с только одним возможным исходом. И зная об этом, как он мог держаться, не падая духом? Какой был смысл?

Джейд молча разразилась проклятиями, понимая, что нарушила одно из своих собственных основных правил: назвала пленника по имени.

Мара остановилась у входа в информационный центр, ожидая, когда охранники откроют двери. Ее мастер даже не взглянул на нее, но тем не менее она поклонилась ему, прежде чем войти.

Палпатин пристально смотрел на ряд нескольких двух-и трехмерных экранов, спроецированных в пространстве перед ним; с места на котором она стояла, информация на них была не читаема.

Наконец он взглянул на нее сквозь экраны.

- Почему ты здесь, когда Скайуокер бодрствует?

Никакой преамбулы - он редко утруждал себя любезностями.

Мара нахмурилась:

- Мне доложили, что вы хотите видеть меня немедленно, мастер.

- Я предупреждал тебя никогда не оставлять его одного, когда он не спит. Всегда оставаться поблизости от его комнат.

- Охранники при своих обязанностях - один из них находится с ним в комнате, - осторожно ответила Мара, пытаясь не допустить в голос слишком раздражительные интонации.

- Он - джедай. Охранники нужны только, чтобы замедлить его. Остановить его в том, что он задумает, они никак не смогут.

Палпатин замолчал, и в наступившей абсолютной тишине Мара поняла, что он призывает к себе Силу.

Широко улыбнувшись и продемонстрировав желтые зубы, он произнес:

- Ах, похоже, мой джедай собирается сделать что-то довольно опрометчивое…

Последнее слово было заглушено громким ревом общей тревоги, заставившим Мару в шоке подскочить. Комлинк на ее ремне настойчиво заверещал несколько секунд спустя.

В досаде она оглянулась на мастера - казалось, его все это лишь развлекает.

«Твоя ошибка, дитя. Пойди, исправь ее.»

Он говорил через Силу, поскольку рев сирены не давал произнести что-либо вслух. Проклиная все на свете, Мара развернулась, и, сломя голову, помчалась к апартаментам Скайуокера.

К тому времени, как она достигла его комнат, в прилегающем коридоре столпилось уже около четырех десятков вооруженных охранников, нацеливших свое оружие в сторону открытых дверей частной столовой. Мара протолкнулась через них внутрь, приводя в готовность собственный бластер. И попала в обстановку контролируемого хаоса.

В комнате было приблизительно две дюжины охранников, представляющих собой смесь дворцовой стражи с бластерами в руках и алых гвардейцев, держащих либо силовые пики, либо маленькие высокомощные пистолеты, обычно скрываемые под их церемониальными плащами. Все стояли к ней спиной, повернувшись к противоположной от входа стене, рядом с камином. Проталкиваясь, Мара взглянула направо и остановилась перед окном - бесценный старинный стол превратился в дрова для растопки.

Транспаристиловое окно было сильно выгнуто наружу, а его поверхность испещрена трещинами, настолько густыми, что стала полностью непрозрачна; разрушенные остатки держались только за счет сетки моноволокн. Тяжелая армированная рама частично деформировалась, в месте, куда пришлась основная сила удара, металл был разломан - но она все же удержалась, независимо от того, что ее поразило. Потому что, разумеется, это был не один стол - каким бы тяжелым он ни был, с его помощью невозможно было даже поцарапать поверхность. Нет, стол по большей части просто оказался между ударной силой и окном – щит транспаристила мог выдержать трехступенчатый взрыв детонатора.

Мара думала, что такие меры сильно завышены, когда Император создавал эту тюрьму. Даже большие обзорные окна таких военных кораблей, как звездные разрушители, были сконструированы только против двухступенчатого удара.

Ее учитель всегда говорил, что Орден Джедаев был увядающим и слабым в управлении Силой, тогда как Тьма приобретала все большую власть, делая их неспособными восстановить баланс - но эта демонстрация грубой мощи конкурировала со всем, что она видела от Императора.

Впервые к ней пришла мысль, волнующая и тревожная в своих последствиях.

Равнялись ли способности Скайуокера способностям Палпатина?

Действительно ли он представляет угрозу?

Отвернувшись, она быстро проложила себе путь к переднему ряду охранников, найдя Скайуокера спокойно стоящим лицом к стене с заложенными за голову руками.

- Привет, Мара, - голос его был спокоен и почти что весел, словно он был удивлен спровоцированной им крайней реакцией.

Мара фыркнула: очевидно, теперь они называли друг друга по именам. Только откуда он узнал её имя?

- Не хочешь отослать своих дрессированных нерфов? - предложил он.

Она почти услышала прошедший по комнате гневный шум.

И почти увидела, как он улыбнулся ему.

- Ладно, все успокойтесь, - сказала Мара как охранникам, так и Скайуокеру.

Его голова слегка повернулась влево, тон внезапно полностью изменился:

- Даже не пытайся… я серьезно.

Мара повернулась и увидела дворцового стражника в синем обмундировании, нацеливающего на спину Скайуокера специальное стрелковое оружие – чуть больше газовой трубки, с пусковой кнопкой. Охранник на мгновение заколебался, но затем вновь прицелился.

Послышался щелчок, дротик вылетел из пистолета быстрее, чем мог проследить глаз… чтобы остановиться, вращаясь в воздухе, недалеко от плеча джедая. Прежде чем у Мары был шанс среагировать, дротик дернулся в обратную сторону и пулей вонзился в незащищенную шею взвизгнувшего стрелка, отбрасывая его назад.

Этот транквилизатор был сделан на заказ генетиками Императора, чтобы воздействовать на Скайуокера в течение нескольких секунд, но охранник, естественно, был простым человеком, поэтому лишь успел выдернуть дротик из своей плоти и тут же потерял сознание.

Все подались немного вперед. И без того напряженная атмосфера повысилась еще на несколько градусов.

- Я думаю, все должны успокоиться, - сказала она твердо, осознавая, что ей в любом случае необходимо восстановить контроль; хотя где-то внутри начало тревожно шевелиться первое нервирующее предчувствие.

Внезапно она перестала иметь дело с простым заключенным - теперь она имела дело с джедаем. Каким-то образом, где-то в пути, она позволила себе отклонить и игнорировать этот факт, тщательно поощряясь повседневным спокойствием Скайуокера вкупе с его нежеланием открыто использовать Силу. Это был старейший трюк в мире - оставаться податливым и сговорчивым, чтобы привести врагов в чувство ложной безопасности. Она была и сердита, и смущена, признавая, что это сработало.

- Я спокоен, - в голосе Скайуокера звучал редко слышимый резкий тон, спровоцировавший новый всплеск адреналина в крови Мары. - Я предупреждал его не делать этого.

Убрав бластер, Мара сняла с пояса маленькую медицинскую капсулу, вынула оттуда ампулу и загрузила ее в инъектор. Затем она вручила его стоящему рядом охраннику и указала головой на джедая. Сама она отступила, вновь доставая и нацеливая оружие.

- Нет, - произнес Скайуокер, чуть повернув к ней голову. - Ты сделаешь это.

Мара настороженно нахмурилась:

- Почему?

- Потому что я доверяю тебе.

Это было самое странное, что можно было сказать в данных обстоятельствах, но звучало необъяснимо правдиво, заставив Мару почувствовать себя крайне неловко.

Но она вызывающе подняла подбородок, словно он предложил ей сложную задачу, вручила свой бластер охраннику, взяла инъектор и шагнула вперед, прекрасно понимая, что если он захочет убить ее, никто не успеет помешать этому. Но, судя по поврежденному окну, если бы он хотел убить ее, он мог это сделать давным-давно.

И только приблизившись к нему, Мара поняла, что у нее совсем другая проблема.

Стиснув зубы, она вплотную подошла к его спине, взяла за левую руку и потянула к себе без всякого сопротивления с его стороны, одновременно опираясь на него всем весом - прижимая к стене и нажимая ступней так, что если бы он попытался обернуться, она смогла бы повалить его. Затем она повернула его податливое запястье, подняла тонкую ткань рукава и поднесла иглу к вене, понимая, что от напряжения момента у нее дрожат руки, заставляя трястись и наконечник иглы.

- Проклятье!

- Все в порядке, Мара, - он чуть повернул голову, говоря очень тихим, для нее одной, голосом.

- Заткнись! - яростно прошептала она, не зная, почему все это так сильно задевает ее. Это не был страх, это было… она моргнула, пытаясь сдержать расстройство от нахлынувших противоречивых эмоций, пытаясь не думать обо всем этом.

Игла скользнула в вену, окрасив содержимое инъектора мутным алым цветом за мгновение до того, как она нажала на поршень. Несколько секунд спустя Джейд почувствовала, как его мускулы начали расслабляться. Понимая, что теряет сознание, он облокотился правой рукой на стену, чтобы не упасть; тело быстро слабело, дыхание стало медленным.

Не зная, зачем она это делает, Мара подхватила его за руку и, удерживая, мягко скользнула вместе с ним на колени. Глаза его уже затуманились и потеряли концентрацию.

- Почему ты доверяешь мне?! - срочно прошептала она, отчаянно желая знать ответ в этот момент. Он мягко улыбнулся, но уже начал «пропадать». Джейд подвела руку к его падающей голове, удерживая его взгляд. - Почему?!

- Я вижу… мимо… твоей…

Но глаза его уже закрылись, и она опустила Скайуокера на пол, садясь на корточки на расстоянии вытянутой от него руки.

Вспомнив, где находится, Джейд взглянула на наблюдающих за ними охранников:

- Вернитесь к своим обязанностям. Я доложу Императору.

Охранники потянулись прочь из комнаты, перешептываясь при разглядывании сломанного окна, которое совершенно выбивало их из колеи. У таинственного заключенного внезапно обнаружились способности, о которых раньше мало кто знал. И даже те, кто знал, признавали, что слышать об этом, и видеть доказательство собственными глазами две очень разные вещи. Присутствие здесь джедая делало все явно очень тревожным.

Наблюдая за его дыханием и не осознавая уход охранников и течение времени, Мара качалась на пятках.

Как ему удавалось это? Как он пробирался мимо всей её защиты?

Волнующие эмоции, давно забытые и тихо тлеющие в глубине души, зажглись смутным шепотом его присутствия в Силе. Что она чувствовала? Когда закрывала глаза и ощущала этот рассеянный, неясный резонанс, что дергало ее мысли? Это было… сочувствие? Вина? Почему он делал это? Почему она позволяла ему?

Теперь, когда Мара осталась одна, невнятные звуки схватили ее горло, наполовину ярость, наполовину рыдание. Чтобы прекратить это, она сильно ударила его кулаком в грудь, хоть и понимала, что он ничего не почувствует, что так и будет лежать в этой неловкой позе, без сознания.

- Дурак! - обвинила она. - Ты дурак, раз доверяешь мне, Люк Скайуокер. Вот, что ты получишь! – Вскочив на ноги, Джейд отшатнулась от него, устанавливая расстояние между ними, ментальное и физическое. - Я воткну тебе нож в ребра, как только это будет нужно. Помни это!

Она шагнула к нему, намереваясь жестко и зло пнуть в бок, но замерла, не в силах сделать это.

Осознавая, что кричит на того, кто не слышит ее, Джейд наконец взяла себя в руки и переступила через тело Скайукера, не смотря на него - решительно закрывая доступ к этой крошечной уязвимой части своей души, которая так охотно откликалась на его гипнотически завораживающее присутствие.

Она не могла перестать чувствовать его – но она могла перестать слушать.

Мара остановилась около разрушенных остатков оконного щита, сделанного из военного транспаристила, и провела пальцем по разбитой и растрескавшейся поверхности, отмечая, что многие из моноволокн фактически рассечены и полностью переломаны силой того невидимого удара. Понимая, что второй удар, вероятно, сломал бы окно полностью, открывая проем.

Она прикрыла глаза, потерявшись в мыслях и впервые испугавшись за своего учителя.

- Ты волнуешься слишком много, дитя.

Мара в шоке обернулась, ее и так раскромсанные нервы ужалило с новой силой. Император спокойно прошел через комнату и протянул руку к выгнутому ударом окну.

- Какой мощью он обладает, - голос был полон признания и восторга.

Когда Мара была моложе, ей доводилось видеть и других джедаев, конечно. Но не таких, как этот.

В первые годы Империи немногие оставшиеся в живых джедаи скрывались в маленьких группках мятежников, разбросанных по галактике без всякого реально организованного сопротивления, а к тому времени, как она заняла положение Руки Императора, их стало еще меньше.

Но она помнила их, обычно доставляемых во Дворец лордом Вейдером. Он словно хищник приносил добычу домой, своему Мастеру. Они держались день, иногда больше, прежде чем Император уничтожал их. Иногда Мару вызывали, чтобы она стала свидетелем их конца, чтобы поняла способности, которыми они обладали, поняла, как можно противостоять им, поняла, что такое вообще - находиться в присутствии джедая. Иногда он давал им оружие, иногда нет. Часто Император давал им лайтсейбер и обращал против них Вейдера - особое шоу для развлечения ее учителя.

Некоторые из них были более сильные, чем другие, некоторые были чуть старше возраста падаванов, и те, и другие сражались с отчаянной страстью. Некоторые были мастерами - те дрались и умирали со спокойным достоинством, хотя Палпатин утверждал, что это было несущественно – раз в конце все они все равно погибали.

Но ни один из них не обладал такой мощью; иначе они, безусловно, бросили бы ее против врага в свои последние отчаянные мгновения. И ни один из них никогда не обладал такой властью над ее мастером, становясь ведущей и навязчивой идеей, ослепляющей его к любой опасности.

Она чуть не произнесла это – чуть не озвучила свои страхи вслух. Чуть не спросила, является ли Скайуокер угрозой.

Но удержала язык за зубами, зная, что учитель расценит это как сомнение в его способностях - что было, конечно, недопустимо.

Палпатин резко отдернул руку от сломанного окна; на кончике бледного, как полотно, пальца появилась крошечная алая капля.

Мара смотрела на нее, красно-рубиновую на белом. Глубоко тревожное зрелище, никогда прежде она не видела крови своего мастера.

Эта темная капелька крови на бледной коже потянула ее сознание к обволакивающей сверхъестественной неподвижности, как будто само время прекратило существовать …

… … …

… … … … … … …

Что-то… Что-то приближалось, похожее на шторм, бушующий в ночи; темные тучи, стирающие лунный свет.

Двуличие, предательство… лояльности, которым брошен вызов, решительная преданность. Все в движении, неустойчивое.

Все изменялось, даже она сама. Ничто не могло остаться незатронутым, сама судьба уступала…

Кроваво-красное солнце, холодное, как смерть. Оно тотчас разделилось и стало двойным в её затуманенном видении; тишина, шепчущая загадки:

«Сын Солнц…»

Небо стемнело, и солнце стало блекнуть, изменяясь в мертвенно-бледную луну, и она услышала - почувствовала - что-то дикое и первобытное в безысходности кромешной ночи, словно волка, бродящего во тьме…

Пепельная луна вновь зажглась кроваво-красным, с неба упала единственная алая капля, приземляясь в ногах

ее мастера, впитываясь в подол его длинной, соболиной мантии…

…Это мгновение, этот туго натянутый отдельный момент…

Многочисленное развитие возможностей запутывалось между собой, все будущее циркулировало в одном моменте.

Одно решение, одно несгибаемое желание.

Слабость, которая является силой…

… … … … … … …

… … …

Завывание волка в темноте заставило ее резко вздрогнуть, рывком приводя к чувству реальности.

- Что ты видела? - голос учителя был мгновенен и требователен.

Мара медленно покачала головой – чем бы ни было её сюрреалистическое видение, оно уже рассеивалось в воздухе, как эфир, как сон после пробуждения.

- Я видела…, - она изо всех сил пыталась вернуть что-нибудь из своего видения, но только одно было в памяти, горело там, как образ, который остается, когда слишком долго смотришь на солнце, - …волка. Волка во мраке… на охоте.

- На охоте на кого?

Она почти что ответила: «На вас».

Но когда Мара открыла рот, понимание этого убежало от нее, как тот волк во мраке, и ей осталось только безучастно смотреть в пятнисто-желтые глаза ее мастера.

В конце концов она отвела взгляд, рассредоточено просматривая глазами комнату, пытаясь вызвать хоть какие-то моменты ясности. У нее был опыт лишь нескольких видений в жизни и все они были похожи: изломанные, фрагментированные, крайне реальные, но моментально рассеивающиеся в памяти, как только заканчивались.

Джейд помотала головой, и только затем обрела дар речи, вспомнив, с кем говорила:

- Я не знаю, учитель, я сожалею…

Она знала, что это рассердит и расстроит его – то, что ее способности так ограничены - поэтому попыталась быстро перевести разговор к другой, более достижимой задаче.

- Я распоряжусь немедленно заменить окно.

- Да, иди, - тон его был нетерпелив и раздражителен.

Мара поклонилась, оглянулась на лежащего без сознания человека и направилась к дверям, чтобы позвать охрану – но затем развернулась и, не поднимая глаз, кающимся тоном произнесла:

- Мастер… я приношу извинения. Я не должна была оставлять его. Он - слишком большая опасность, я понимаю это теперь.

- Только теперь? – знакомое жало разочарования в голосе.

Однако когда она взглянула на него, глаза и внимание Палпатина уже полностью сосредоточились на неуклюже лежащей фигуре его джедая. О ней было забыто.

Глава 10 (часть 1)

- Император требует твоего присутствия, - произнесла Мара без всяких эмоций, ни разу не взглянув на него.

По его предположению прошло около девяти дней с тех пор, как он разрушил окно.

Больше недели наркотик держал его одурманенным - в сознании, но не способным ни стоять, ни ходить, ни собраться с мыслями, ни даже просто реагировать на что-нибудь вокруг себя.

Независимо от того, что это был за наркотик, Люк не мог нейтрализовать его Силой, что при размышлении об этом сейчас наводило на мысль о самовоспроизводимости препарата - в противном случае у него получилось бы очистить свой организм. Вещество должно было дублировать себя быстрее, чем он справлялся с его удалением, постоянно держа тем самым Люка в туманном сознании пустоты наркотического дурмана. Память об этих днях состояла из неясных обрывков никак не связанных между собой различных образов.

У него были лишь отдаленные, искаженные воспоминания о приходящих и уходящих людях, о вездесущей Маре, смотрящей на него, когда он наблюдал за ней, медленно открывая и закрывая глаза, не в силах сделать что-то большее, чем просто сидеть в кресле у окна. Книги оставались непрочитанными, карты на столе нетронутыми. Бесконечно тянущаяся болезненная неподвижность. Он помнил о повышенных голосах и резких словах, когда в зоне видимости проплывал Вейдер. Помнил о Палпатине, который, сидя в большом и тяжелом кресле напротив, всегда что-то говорил, укорял, бранил, всегда слишком быстро, чтобы успеть за смыслом его слов. Люк помнил его тонкие, бледные губы, шевелящиеся над гнилыми зубами, и не имел ни малейшего понятия о сказанном им.

Помнил только, как смотрел на него в тупой, монотонной тишине…

И когда в итоге, собрав до последней капли свою волю и концентрацию, он пробормотал: “…остановите…” – одно только слово – злобный старик прервал свою обличительную речь с холодной усмешкой в глазах.

- Остановить что, джедай?

- Это… - проговорил Скайуокер, понимая, что тратил слишком много сил на то, чтобы открыть тяжелые веки.

- Ты усвоил урок? - с ядовитым безразличием спросил ситх.

Люку потребовалось много времени для ответа. Много времени, чтобы осмыслить вопрос и еще больше, чтобы понять, что у него не было никакого выбора - либо он согласится, либо останется в том же состоянии. Он понимал, как много времени уходило на его ответ, понимал, как много требовалось, чтобы собраться и сконцентрироваться для этого, остро ощущая насмешку смотрящего на него Палпатина.

Вероятно, прошли целые минуты, прежде чем ему удалось произнести:

- Да…

В комнату тот час была вызвана Мара для введения ему противоядия, что она и сделала, ни разу на него не посмотрев - хотя он постоянно наблюдал за ней мутными от наркотика глазами.

И затем Люк уснул – надолго ли, он не имел понятия.

Но, когда он проснулся, был поздний вечер. Скайуокер лежал в широкой, высокой кровати на совершенно гладких простынях - словно он ни разу не шевельнулся за все время, что спал.

Он прекрасно понимал, что ему дали совершенно прозрачное предупреждение: имелся наркотик, с помощью которого его можно контролировать, фактически помещая в “мертвое” состояние.

Было ясно, что и Мара, и некоторые охранники носили этот наркотик с собой, чтобы в случае необходимости выстрелить им из специального стрелкового оружия – очевидно наркотик нельзя было распространить с помощью газа, иначе бы они воспользовались этим.

И было ясно, что у Мары был доступ к противоядию.

Сейчас она держалась на осторожной, сознательной дистанции, отвергая любую попытку контакта. А ее ощущение в Силе было так холодно, жестко и закрыто, как никогда раньше.

Он помнил… как она ввела ему наркотик в самом начале, когда на него наступала забавная по своей величине толпа охранников… Помнил, как она говорила с ним, как поворачивала к себе его лицо. Но ее слова потерялись в наркотическом тумане, как и понимание, смог ли он ответить ей что-нибудь.

Однако он понимал, что встревожил ее - испугал, возможно. Отдалил от себя - что никогда не было его целью.

Из всех находящихся здесь людей Мара была единственной до кого, казалось, он мог дотянуться, чтобы наладить какую-то связь. Единственным человеком, с кем он хотел попытаться сделать это. Было что-то… резонирующее в ее присутствии.

Но теперь она больше не смотрела ему в глаза. Никто здесь не делал этого. Никто, кроме Палпатина.

Он перекатился на бок и стал ждать, когда комната прекратит вращаться. Затем заставил себя подняться и сесть на краю кровати, стараясь удержаться посреди тошнотворно плывущей вокруг реальности.

- Как долго меня не было? - спросил он наконец, надеясь втянуть ее в разговор.

Из-за пересохшей гортани голос получился грубым и рваным, тело била дрожь, то ли от холода - на нем были только одни брюки для сна, то ли из-за остаточного действия наркотика.

Она не отвечала ему, не смотрела на него.

Мысль о том, чтобы встать, казалась сейчас нереальной.

- Ха, ты не разговариваешь со мной? - пробормотал Люк, протирая “набитые песком” глаза и продолжая свою попытку. - Перестань, не похоже, чтобы тебе так уж нравился тот стол.

Однако она не поворачивалась к нему. Скайуокер провел дрожащей рукой по волосам, довольно ясно осознавая, каким слабым он был.

- Тебе разрешено дать мне воды?

Никакого ответа.

- Тогда, видимо, вопрос о еде не стоит вообще? - Он наклонил голову, пытаясь поймать ее взгляд. - Да брось, Рыжая! Ты единственная, с кем здесь стоит разговаривать.

Люк ощутил какой-то глубокий дискомфорт в ней, какое-то неловкое замешательство и удивление на эти слова.

Она чуть повернула голову, взглянув на него сощуренными зелеными глазами, и он сумел усмехнуться в ответ, кривой, утомленной улыбкой – но это только заставило ее нахмуриться еще больше.

- Ну давай, одно слово? Тебе будет легче, если я скажу, что чувствую себя не лучше того стола?

- Нет, - сверкнула глазами Джейд; голос прозвучал резко и обвинительно, но без обычной язвительности.

И тем не менее она заговорила.

- Видишь, как легко ты поддаешься, ты совсем не можешь сопротивляться мне, - улыбнулся он, поддразнивая ее, наполовину закрыв глаза от усталости.

Ее нефритовые глаза чуть-чуть смягчились, встречаясь с его, она качнула головой, и самая маленькая из возможных улыбок коснулась уголков ее губ.

- Мара!

Ломая мгновение, в комнату хлынула волна Темной энергии, охватывая их обоих, словно меняющееся давление в воздухе. Голос Палпатина был жестким и резким, наполненным до краев раздражением, глаза уставились на Люка, черные вороньи одежды колыхались на фоне сумрачного красного неба в окнах.

Джейд низко поклонилась, ощущая всплеск раскаяния.

Люк остался сидеть на месте, все еще слишком слабый, чтобы встать. Однако глаза его вспыхнули, и все ментальные щиты, на которые он только был способен сейчас, тут же поднялись.

Палпатин пристально и долго смотрел на него, и Люк ощутил то же самое пылающее чувство нарушенной собственности, что он чувствовал от Императора раньше – хотя, обстоятельства того события ускользали от его пока медлительного ума.

- Иди за мной, - коротко приказал Палпатин, поворачиваясь и выходя из комнаты.

Люк продолжал сидеть на кровати еще в течение долгих секунд, по-прежнему дрожа и задаваясь вопросом, что предпримет ситх, если он останется здесь. Но тот уже был в дурном настроении, а Люк был слишком уставшим и слишком опустошенным, чтобы усугублять ситуацию дальше.

Единственным его желанием было продержаться этот вечер.

Он подтянул к себе халат из темного виссона, не завязывая, накинул его на плечи, медленно встал и направился к гостиной, держась рукою за стены. В дверях он остановился, чтобы собрать силы для оставшегося пути по прямой, решительно не желая показывать свою слабость перед ситхом, хотя тот в любом случае наверняка знал о ней.

Палпатин молча сидел в кресле рядом с высокими окнами гостиной, второе кресло стояло напротив. Джейд прошла вперед, заняв неподвижную позицию у закрытых дверей в столовую.

-Ты свободна, Мара, - властно бросил Император, не оглядываясь на нее.

Кипя от гнева, он не спускал злобных глаз со стоящего в дверях спальни джедая, понимая, как сильно тот будет гневаться на дурное с ним обращение и как максимально долго попытается протянуть, прежде чем начать разговаривать.

- Сядь, - кратко указал он, кивая головой на свободное кресло.

Ощущая сильную слабость, мальчишка даже и не думал отказываться. Тяжело дыша и спотыкаясь, он прошел вперед и протянул к креслу руку, чтобы удержать равновесие. Затем сел, плотно сжал губы и уставился в пустоту негодующими глазами.

Но он сел.

Палпатин наблюдал за ним, испытывая злость и раздражение, но совсем по другой причине.

- Ты пытался вести беседу, джедай? Надеялся найти родственную душу? Может, даже союзника?

Мальчик не отвечал, даже не смотрел на него.

- Я бы искал его в другом месте, джедай. У нее нет никакого сострадания - никакой слабости.

Это был выпад в сторону Люка. Но тот продолжал молчать, как и женщина, что покорно вышла, закрыв за собой тяжелую дверь.

В огромном сумеречном зале повисла тревожная тишина. Палпатин сузил глаза.

- Какой ты тихий сегодня. Одно единственное слово от другого существа дает тебе такую решимость? Может мне нужно вернуть ее и разорвать на части? И тогда ты поймешь, что если я хочу, чтобы ты был здесь один, то так и должно быть. Мне сделать это, джедай?

Палпатин ждал, по-прежнему кипя от злости.

Потребовалось несколько секунд для слабого, еще не пришедшего в себя человека перед ним, чтобы осознать серьезность данной угрозы. И еще чуть больше времени для понимания, что он должен что-то сказать, чтобы спасти свою тюремщицу – человека, так усердно несущего ответственность за его сохранность в пределах досягаемости Императора.

Люк ничего не ответил.

Возможно, он усвоил урок, что сострадание всегда будет его слабостью, которую Палпатин будет использовать против него.

Пока он сам не отринет это чувство, пока сам не решит избавиться от него.

Он уже продвинулся настолько, чтобы уничтожить этот дефект?

Но молчание Люка объяснялось другой причиной. Его притупленное восприятие внезапно поразило ясное понимание, что это не Мара была нарушенной собственностью Императора и ее отчитывали не за то, что она с кем-то разговаривала. Ее упрекали за то, что она разговаривала с Люком.

И именно Люк был собственностью ситха, на которую покушались.

Это противное осознание совершенно парализовало его, пока он не почувствовал, как усик Темной энергии прорезается через сковавшие его мысли.

Люк почувствовал, как Палпатин зовет через Силу Мару. И хоть он и знал, что она была немного чувствительна к Силе, он все же вяло этому удивился.

Они, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза в течение долгого времени.

Пристальный, без эмоций взгляд Люка и выжидающе возбужденный остротой момента взгляд Палпатина.

Оба не произнесли ни слова, и только звук открывающихся дверных запоров нарушил безмолвную тишину.

Когда двери с лязгом открылись, Мара уверенно вошла внутрь и склонилась в ожидании.

Палпатин не смотрел на нее, его глаза оставались на Скайуокере.

С ничего не выражающим лицом Люк отвел взгляд, переводя его на кроваво-красный закат.

Он смутно начал ощущать характерное формирование Темной мощи вокруг, тянущееся сопротивление энергии, похожее на прохождение стали сквозь сталь, и затем необыкновенный приток Силы, когда Палпатин призвал ее к себе, заставив нервы Люка натянуться до предела.

Он видел, как руки Палпатина начали подниматься…

- Нет, - он сказал это тихим, низким голосом, но знал, что Император услышал его.

Мгновение он думал, что Палпатин все равно сделает то, что задумал - не захочет отказаться от того, чему так отдался.

Но в следующий момент ситх расслабился – мало-помалу рассеивая энергию в тумане сознательной ментальной неразберихи. Он легко улыбнулся женщине, показывая разрушенные зубы.

- Спасибо, Мара. Ты можешь идти.

Та нахмурилась, явно понимая, что только что произошло нечто важное, во что она не была посвящена. Но она была хорошо обучена и, не сказав ни слова, лишь низко опять поклонилась, попятилась назад и вышла. Двери сомкнулись за ней.

- Было бы жалко потерять ее, она отменный ассасин. Я обучал ее с детства.

Люк медленно моргал, абсолютно точно зная, что тот убил бы ее; хладнокровно убил бы женщину, которую воспитывал с детства.

Как он мог сражаться с ним, с тем, кто так легко и небрежно обращался с жизнями?

Что могло устоять против подобного? Ситх точно знал, как манипулировать им.

Неужели тот был прав? И сострадание является слабостью?

Палпатин вновь поудобнее устроился в кресле; алый закат за окнами омывал его бледную кожу кроваво-красным заревом.

- О чем ты думаешь, джедай?

- Разве вы не знаете? - Люк слышал горечь в собственном голосе.

Палпатин спокойно встретил его прямой взгляд:

- Сострадание - твоя самая большая слабость, как я только что продемонстрировал тебе. В твоем положении я охотнее позволил бы ей умереть, чем просил бы за нее, за моего врага.

Разве мальчишка не понимал, насколько он уязвим? Понимал - и всё же продолжал удерживать эту слабость, зная, что Палпатин будет использовать ее против него.

Это было сильной стороной Палпатина - видеть слабость в каждой душе - и он восхищался ею. Даже малейшая трещина могла быть взломана и использована. Сострадание могло быть так легко превращено в парализующее бессилие.

И он вылечит своего джедая от этого самого большого человеческого недостатка, несоответствующего их природе.

Люк ощетинился на небрежное вторжение Императора в его мысли, но не так сильно, как раньше. Оно больше не оскорбляло его, он предполагал и ожидал, что ситх сделает это. Его мысли больше не были его собственностью, усилие по их ограждению сейчас было слишком тяжело для него. Ему удавалось благополучно удерживать лишь самую сокровенную и малую их часть.

- Мне это ничего не стоило, - ответил он наконец.

- И все же.

Люк пожал плечами в согласии:

- Если, по-вашему, я настолько слаб, тогда почему я здесь?

- Это развлекает меня. И я вижу необработанный потенциал.

- Я не перейду, - тон был абсолютен, хоть и без своей обычной резкости. Сказывались усталость и болезненность от последствий наркотиков.

- Я не прошу тебя об этом.

- Лжец.

Палпатин молчал, и на мгновение Люк напрягся, ожидая интенсивной ответной реакции. По его мнению - это было худшее оскорбление, которое он мог бросить Императору, однако Палпатин казался нисколько не оскорбленным.

- Нет. Мне не нужно этого - мне достаточно, что ты здесь. Со мной.

Лицо Люка пересекло хмурое выражение, и он едва не задал вопрос, но Палпатин видел, как он все же сдержал себя, отведя взгляд. Тем не менее ситх ответил - было важно, чтобы мальчик знал это.

- Потому что ты - мой. Ты всегда был моим, вне зависимости от того, где тебя скрывали и какой изменой и ложью пичкали голову. Я исправляю то, что принадлежит мне по праву.

Снова пристальный взгляд мальчика встретился с его, но Люк снова ничего не спросил.

- Я не перейду.

Палпатин отметил эту упрямую, противоборствующую позицию, в которой его джедай так непреклонно стоял с тех самых пор, как попал сюда, несмотря на все изысканные рассуждения и уговоры Палпатина, несмотря на все его острое, жесткое высмеивание.

Все их встречи были похожи, и Палпатин смаковал каждую из них, наслаждаясь возможностью постепенно проводить в жизнь свои доктрины, сосредотачивая свои намерения в борьбе против этих несгибаемых принципов, вскрывая и поднимая каждую слабость и, зная, что он медленно и безвозвратно разрушал основания. Отравлял надежду и иссушал убеждения мальчика до тех пор, пока у того не осталось ничего кроме упрямой, ничем неподкрепленной воли, ищущей цель - готовой быть направленной туда, куда считал нужным Палпатин.

Ситх дико улыбнулся:

-Тогда это твоя жизнь теперь. Эти комнаты, наши разговоры.

Он наблюдал за реакцией мальчика, побледневшего и отчаявшегося, но…

- Я не перейду.

- Ты находишься в тюрьме внутри тюрьмы внутри ещё тюрьмы. Эти комнаты предназначены для удержания джедая. Штат Башни состоит только из моих самых преданных охранников и верного персонала. Дворец - крепость, ее границы никогда не нарушали. Никто на этой планете не поможет тебе, всё здесь происходит по моей воле. Всё здесь - всё - находится под моим прямым контролем. Ты никогда не увидишь больше ни одного другого существа. Только ты и я, только эти комнаты.

- Зачем? Почему вы просто не убьете меня? - это была почти просьба.

- У меня нет никакой необходимости в твоей смерти, это будет лишь ненужной тратой.

- Я убью вас, как только получу шанс.

Факт, что он был изнурён настолько, что с трудом сидел, нисколько не уменьшил враждебной решимости слов.

Да, было нечто от отца в мальчике… немного больше с каждым днем. Изменение было чудесным, почти незаметным, но непреклонным, день за днем, неделя за неделей. Палпатин улыбнулся про себя, понимая, каким истощенным был сейчас его джедай и понимая, что тот тоже осознавал это, несмотря на показываемую решимость. И его готовность пожертвовать собой или вынудить Палпатина сделать это только подчеркивала его отчаяние.

- Со временем твои чувства изменятся, - уверенно гарантировал ситх.

- Нет.

- Ты настолько упрям, друг мой. Настолько целеустремлен. Это очень полезные качества для служения мне.

- Вы сказали, что не нуждаетесь во мне, - Люк не взглянул на него, однако в голосе ясно слышался вызов.

- Я не нуждаюсь в тебе, я хочу, чтобы ты служил мне. Есть различие. Я нуждаюсь в Вейдере, чтобы держать мою Империю в подчинении, но ему недостает проницательности и тонкости, чтобы быть полезным мне дальше. Он… - Палпатин сделал паузу, закатывая бледно-желтые глаза в надуманном размышлении, - …как я уже говорил тебе, схож с грубым инструментом.

- Я думал, вы одобряете такой подход. «Звезда Смерти» едва ли была утонченной. - Люк получил удовлетворение, увидев краткую тень, пробежавшую по лицу Императора при упоминании его дорогостоящей неудачи, однако длилось это лишь мгновение.

- Как и лорд Вейдер, она была оружием своего времени, - он улыбнулся. - И она принесла гораздо больше пользы, когда была уничтожена. Гораздо больше той, что могла принести, если бы использовалась дальше.

Люк недоумевающе смотрел на него.

- Её уничтожение вывело тебя из укрытия, - Император наклонился вперед, будто бы делясь тайной. - Я обменял бы половину своего флота на это.

- Вам нужно было сказать мне об этом, - тон Люка был полон сарказма.

- Ты должен был сообразить, - возразил Палпатин.

Люк только снова отвернулся.

- Но сейчас время для таких обширных зачисток закончено. У меня есть моя Империя…

- Не совсем такая, какой вы ее представляете.

- Напротив, - уверенно заявил ситх, - очаги сопротивления становятся все меньше и меньше. Характер моей Империи изменяется. Я больше не нуждаюсь в грубом инструменте, я хочу что-то с более высокой точностью. Что-то, способное двигать мою Империю вперед - мое творение… мой замысел. Ты - уникальный джедай от беспрецедентной линии, завершающее поколение подобного рода. Огромная мощь в балансе с великолепной проницательностью - более тонкое оружие. Я нахожу эту комбинацию… интригующей.

Именно это дискомфортное сочетание похвалы и обесчеловечивания теперь часто применял Палпатин, зная, сколько неловкости и беспокойства оно приносило джедаю. Зная, что у того не было никакого ответа, никакого представления, как реагировать на это.

- Я не перейду, - Люк понимал, что он стал часто повторять эти слова - когда поддерживать диалог становилось слишком утомительно или когда он попросту хотел бросить вызов.

- А я думаю, ты сделаешь это. Я уже долго наблюдаю за тобой, друг мой, и хорошо знаю тебя. Знаю, как работает твой ум. Знаю, что побуждает тебя и что сдерживает, что беспокоит и что волнует. Я знаю твои границы и пределы, к которым ты еще должен подойти. И я вижу, как рушится твоя защита… Ты станешь большим приобретением, когда начнешь повиноваться мне.

- Я не…

- Ты уже говорил, - Палпатин чувствовал, как внутри начинает расти раздражение; он понимал, что делает мальчик и не желал так легко давать ему контроль над разговором. - Я хочу твою силу и твое повиновение. Но я не нуждаюсь в них. И я могу ждать столько, сколько потребуется. Мне приносят удовольствие наши маленькие дискуссии.

Выражение лица его джедая оставалось спокойным, глаза смотрели в сторону, не поддаваясь на провокацию:

-Я не перейду.

Император уже ощущал, как разгорается гнев на упрямство мальчика.

- Конечно же, ты перейдешь, - буквально выплюнул он. - Ты сам знаешь, что твои слова – обман. Повторение не сделает их верными и не поможет защититься против меня.

Заявление Палпатина пробило брешь в решимости утомленного противостоянием Люка.

Неужели это было правдой?

Люк знал, что его резервы, используемые им, начиная с Беспина, как физические, так и душевные, истощаются.

Он ощущал убежденность Палпатина, его уверенность… неужели это было правдой?

Он больше не был ни в чём уверен. Он устал, и запутался, и был разочарован, и изо всех сил пытался просто бодрствовать. Он устал от борьбы, когда всем было плевать на нее. Никого это больше не беспокоило.

Неужели это было правдой?

Он дал Палпатину контроль над собой, придерживаясь бесполезной этики? Должен ли он бороться с огнем только огнем?

Неужели это было правдой?

Он ожидал быстрого конца - сказать “нет” и быть убитым. Не этого, не изоляцию и не безоружность, к которым привело его собственное решение – принятое им обязательство, связавшее руки и держащее здесь более крепко, чем все стены.

И постоянно назидающий, постоянно провоцирующий Палпатин. Постоянно сеющий крохотные семена сомнений, наблюдая потом, как они прорастают вопреки всем усилиям Люка игнорировать и опровергать их. Всегда такой рациональный, такой логичный. Такой безжалостный. Смерть от тысячи порезов.

Люк мог развязать свои руки и остановить это в любое время, он знал… но ценою будет жизнь Хана.

.

Палпатин улыбнулся, внимательно наблюдая и наслаждаясь, как все больше и больше уменьшается решимость его джедая, понимая, что и его джедай также осознает это.

Это была долгая и трудная задача – выкорчевать и отделить его от среды союзников, которые сами же и поспешили покинуть его, после того, как их маленькая драгоценная принцесса прошептала им о его происхождении.

Трудная задача - разрушить слепую веру в собственных учителей, которые показывали ему лишь один путь, боясь того, что большее соблазнит и испортит его. И тем самым создали преграды для единственного, кто, вероятно, мог спасти их - полностью ограничив столь мощный потенциал из-за своих собственных фанатичных и параноидальных опасений.

Он покажет им всю невероятную мощь, которую они бессознательно удерживали. Мощь, которая могла бы свергнуть его Империю, если бы у них хватило духа для ее использования.

И его джедай - каким глупцом он должен чувствовать себя, что доверял им, насколько сильно должно быть чувство, что его предали.

Все, что у него осталось – это он сам - его вера в собственную способность отличать правду от несправедливости, вера в собственный самоконтроль. И даже она рушилась здесь, в этой тщательно управляемой обстановке.

Настало время начать испытывать эту последнюю опору. Увидеть, что может спровоцировать его джедая. Это было финальной задачей Палпатина.

Он уже видел, на что мальчик способен, теперь осталось выяснить, как вызвать необходимую реакцию.

- Почему ты разрушил окно? - спросил он с нескрываемым любопытством.

Люк устало и тяжело откинулся назад, поддерживая голову рукой.

- Это причинило вам беспокойство? - произнес он язвительно.

- Никакого беспокойства, джедай, - ответил Палпатин, забавляясь. - Но это прояснило степень твоих способностей - я был не уверен в них. Теперь я знаю, что ты можешь, а что нет.

Люк долго молчал, не позволяя себе отключиться, направляя все свое сознание на защиту и укрытие собственных мыслей. Ему было необходимо уйти от этого обсуждения - в таком состоянии он боялся невольно выдать что-либо.

- Я сказал бы то же самое насчет вас - ваши врачи весьма интенсивно поработали. Откуда они получили мой образец крови? У них должно было быть время, чтобы синтезировать такой наркотик - я предполагаю его разрабатывали специально?

- Да. Отрадно было видеть, как хорошо он сработал… Вероятно, ты ощущал нечто прямо противоположное.

Палпатин знал, что наркотик стал неожиданностью для мальчишки. Он получил удар по своей уверенности, поняв, как легко Палпатин мог при желании им управлять и боялся, что это средство будет вновь использовано против него. Такое чудесное негодование от осознания факта, что его можно так сильно контролировать.

- Образец? - напомнил Люк, не позволяя втягивать себя в иное обсуждение.

Палпатин отметил это, мальчишка вдруг начал активно участвовать в разговоре - не уклоняясь от него, но сознательно пытаясь направить беседу. Почему?

- Ты бы удивился, узнав, где у меня размещены агенты и шпионы, - ситх презрительно пожал плечами. - Алчность всегда была частью естественной природы, именно она - ключ ко множеству замко́в.

- Не в Альянсе, - с полной уверенностью заявил Люк, постукивая пальцем по ручке кресла в раздумье. Другая рука по-прежнему подпирала обессиленную голову.

- Неужели? К этому времени у меня бы должен быть агент там.

Поймет ли он масштаб игры? …не в этом состоянии. Однако Палпатину было любопытно, что тот сможет распутать.

Люк раздумывал довольно долго.

- Не среди тех, кого я знаю.

- Конечно, нет.

- Не врач. Альянс использует дроидов, а вы не доверяете искусственным машинам, плюс в них слишком легко обнаружить любые изменения в программе.

Он обдумывал, искал… Несмотря на огромную усталость, ум его мчался, как и всегда, соединяя части друг с другом, помня о нераскрытом агенте в высокопоставленных рядах Альянса.

- Весь командующий состав имеет доступ, но… - он отклонил версию, как неправдоподобную, раньше, чем договорил, выискивая другие вероятности.

- Может, кто-то из технических специалистов, кто-то, у кого есть доступ к полному хранилищу данных. У него должна быть возможность вытащить медицинские файлы и получить расшифровку кодов. Отдел информационной поддержки, может быть… кто-то, размещенный в комотделе… слайсер мог бы довольно успешно вытащить данные из проходящих передач.

- Отличная работа, джедай, - поздравил Палпатин с примесью оценивающей окончательности в голосе.

Долгие секунды Люк наблюдал за стариком… тот знал его теперь - но и Люк знал его тоже. И ощущал его внезапное желание завершить эту игру, усиленно пытаясь это скрыть.

Было что-то большее… что-то, чем тот не желал делиться…

- Если это был кто-то из информационной поддержки, то у него был полный доступ к существующим материалам, - глаза Люка сузились в понимании. - Это означает, что он без проблем мог изменить прошлые записи.

Глаза Палпатина сощурились в ответ, мальчишка додумался до слишком многого, сложив больше частей, чем ожидалось.

- Твоя принцесса все еще предала тебя.

И наконец всё сошлось: необъяснимые кусочки головоломки встали на свои места, составив для Люка безупречную картину. Он знал основные факты – те, что ему давал Палпатин – но их было недостаточно, чтобы связать всё воедино. Должно было быть что-то еще. Ситх хотел не только достигнуть своей главной цели, но и развлечься. И сделал так, что Люк заключил сделку на освобождение Леи, отдав собственную свободу в обмен на свободу женщины, которая доставила Альянсу осуждающую его информацию. Всё встало на место.

- Именно поэтому вы хотели освободить ее, - это был не вопрос, не обвинение, только констатация факта. - Вы связали меня со шпионом, не так ли? Поместили что-то в существующие материалы данных, но знали, что этого недостаточно. Вам был нужен кто-то пользующийся безупречным, безоговорочным доверием. Тот, кто принесет информацию, достаточную для того, чтобы смешать вашу ложь с настоящей правдой, и заставить всё казаться истиной. И именно поэтому вы освободили остальных - освободить только ее было бы слишком подозрительно. Но вы вынудили меня бороться за это, не так ли? Все это было частью вашей маленькой схемы.

Теперь он пришел в себя, чувствуя бодрость и слыша обвинение и горечь в своем голосе - глухом и странно пустом при этом. Как будто он говорил все это автоматически, испытывая на самом деле немного истинных чувств.

- Ничто из этого не меняет того факта, что она предала тебя. Я дал ей информацию, но у нее был выбор, джедай. И она могла выбрать молчание.

Люк протер рукой сухие, словно набитые песком глаза, удивляясь, как мало гнева он ощущал - гораздо больше было разочарования и покорности.

- Вы сделали это, чтобы держать меня здесь - оторвать как можно дальше от Альянса.

- Чтобы разъяснить тебе истинную степень их лояльности.

- И где находится ваша лояльность? - обвинил Люк.

- Я не даю лояльность, джедай. Я требую ее.

Люк помотал головой.

- Я - не мой отец.

Это был первый раз, когда он назвал так Вейдера, первый раз, когда он признал какую-то связь со своим отцом - понял ли он это сам в такой напряженный момент? И не давая Люку времени для раздумий, Палпатин поспешил извлечь больше пользы из ситуации:

- Разумеется, ты похож на него. Намного больше, чем ты думаешь. У тебя его своенравие и его упорство, его решимость, его прямота… Ты даже внешне похож на него. И ты идешь путем, который он выбрал…

- Я не ситх! - закричал Люк, приподнимаясь в свирепом опровержении.

Искренне очарованный, Палпатин пристально и долго вглядывался в штормовое выражение его лица… и когда ситх продолжил говорить, его голос был спокоен, как будто Люк вообще никак не отреагировал.

- У тебя его глаза… такие же гневные и такие же жесткие, такие же холодные. Изумительной пронзительной синевы, похожей на лед в темноте.

Люк заморгал в замешательстве, полностью растерявшись от столь неожиданного наблюдения.

- Разве Кеноби не говорил тебе этого? – спросил Палпатин, скорее обвораживающим, чем осуждающим голосом. - Я удивлен. Оби-Ван и твой отец… они были похожи на братьев, фактически они ими и были… Однако когда твой отец бросил вызов Кеноби, тот выследил его без…

- Я не хочу слушать вашу ложь, - зло вмешался Люк.

- Правда - трудная вещь для…

- Ваша версия правды.

- Правды.

Люк только покачал головой.

- Я не верю ни одному слову, которое вы говорите.

- Я когда-нибудь лгал тебе, джедай?

- Вы лгали о Лее, - обвинил Люк.

- Я сказал правду.

- Я понял правду. Вы сказали мне только то, что было нужно для манипулирования мной.

-Я прояснил правду для тебя - настоящую правду, - Палпатин сделала паузу, понимая, что мальчик вновь уводил его от темы. Он становился все лучше в подобных отвлечениях, уклоняясь более тонко и вынуждая Палпатина либо отвечать ему, либо уступать в споре. Он замолчал, ища путь, как вытащить мальчишку в нужное ситху направление.

- Как правда может быть манипуляцией? Ты свободен делать собственные выводы.

- Я никогда не буду свободен здесь, - отклонил Люк, вызывая улыбку Палпатина признанием этого факта.

- Ты никогда не был бы свободен и с Кеноби, - легко и уверенно произнес он. – Твой старый учитель просто по-другому скрывал свои манипуляции. Это удел всех из твоей линии крови. Сила требует цену - так же, как она потребовала ее от твоего отца. - Палпатин отвел взгляд, всматриваясь вдаль, как если бы он что-то вспоминал, голос стал мягким и зачаровывающим, притягивая к себе Люка. - Оби-Ван был учителем и другом твоего отца - его наставником. Твой отец доверял ему так же всецело, как сейчас это делаешь ты. И тем не менее раны, которые у него… Оби-Ван разрезал его - весьма буквально – на части. А потом стоял в стороне и наблюдал, как твой раненый и беспомощный отец горит. Разве он не рассказывал это тебе, твой почтенный Рыцарь Джедай?

В изнеможении откинувшись назад и неохотно слушая, Люк молчал, не в состоянии отвернуться.

- Я спас твоему отцу жизнь. Оби-Ван же оставил его медленно и мучительно умирать на Мустафаре. Оставил - чтобы пойти за тобой и за твоей матерью.

Он вновь повернулся к мальчику, встретившись с ним глазами и видя, как скептицизм и подозрение в них уступили место более элементарным эмоциям - эмоциям ребенка, потерявшего мать.

Более примитивному и естественному страху.

Желтый взгляд держал в плену холодно-синий так, как никогда раньше - потому что это было глубже любой доктрины, глубже любого сознательного принятия или отрицания. Это было тем самым моментом - моментом, чтобы подтолкнуть. Сломать те хрупкие барьеры - раскромсать их, пока он колеблется, ибо все его щиты, вся его оборона были бессильны против этого самого разрушительного и опустошающего оружия - правды…

Сейчас… он будет слушать.

- Ее похоронили… всего несколько дней спустя. Ты никогда не упоминался - и ты не был причиной ее смерти.

Палпатин оставил заключение висеть в воздухе, давая мальчику возможность для собственных выводов…

Масса противоречивых эмоций в тех синих глазах вознаграждала без слов. Палпатин тщательно сохранял нейтральное выражение, не давая мальчишке ничего, чем тот мог бы воспользоваться, ничего против чего он смог бы реагировать. Это должен был стать его ответ, его чувства…

- Я не верю вам, - наконец прошептал он, потерянный и опустошенный.

- Каждое слово - правда.

Мальчик смотрел - просто уставился - на Палпатина; и позади того неподвижного взгляда боролась за освобождение неистовая буря хаотичных эмоций, тело напряглось, мускулы затвердели.

Все эти чувства, все эти дико конфликтующие эмоции удерживались так жестко под контролем того, кто был так слаб и неустойчив сейчас. Это было опьяняюще для ситха, восхитительно.

Как близко Скайуокер находился сейчас к границе потери контроля, как подчинял эти эмоции, испытывающие все его самообладание. Палпатин мог только наблюдать за этим в тихом очаровании и восторге. В уверенности, что тот даст им волю и власть в любой момент…

Мальчишка не двигался в течение долгого времени; напряженная, предвещающая неподвижность, смешанная со всей его кинетической энергией, походила на спокойствие перед штормом. В увлеченном предвкушении Палпатин наблюдал, как руки сжимаются в кулаки и как ногти оставляют тонкие углубления в полированных ручках кресла…

Очень медленно и сосредоточенно, используя каждую унцию воли и выдержки, Скайуокер встал и тихо вышел из комнаты, бесшумно закрыв тяжелые двери позади себя.

Долгие минуты Палпатин ждал в глухой тишине, рассеяно смотря на место, где сидел его джедай, слыша лишь сильное биение собственного сердца. Хрупкое спокойствие пьянящего, неистового ожидания.

Прошло много времени, прежде чем он ощутил необходимость подняться, с неохотой оставляя высокое напряжение момента, зная, что ожидаемое им еще не произошло.

Затем, не оглядываясь, он ушел.

.

Палпатин почти достиг своих апартаментов, когда ощутил нечто, похожее на безмолвный крик, на шторм, выпущенный в темноту. Распространение Силы, глубокое и необузданное, продлившееся не больше секунды, но дикое и безудержное, и отчаянно потерянное.

Выжидающая усмешка превратилась в развращенный наслаждающийся смех.

В тот же момент от неукротимой мощи произошедшего вздрогнула Мара.

Глава 10 (часть 2)

***

Мара Джейд вернулась утром, испытывая определенный трепет. Выход Силы, который она почувствовала накануне, обладал исключительной мощью – а значит сопровождающее его действие, выраженное в поступке или в эмоции, должно было быть очень весомым, и она терялась в догадках, что такое мог сделать джедай и какие доказательства потери его контроля она увидит.

Мара шла через длинный, еще сумрачный холл, погруженный в беспокойную тишину - жалея, что у нее не хватило духа изменить свой обычный порядок, дабы зайти сначала в оперативку и просмотреть данные видеонаблюдения за прошлый вечер. Удивляясь, почему с первыми лучами солнца она помчалась прямо сюда.

Лязг тяжелых замков за спиной, мрачная глухая столовая, опять звук замков, гостиная и алые охранники впереди, скрежет отодвигающихся цилиндров, блокирующих вход в спальню, неповоротливые, тяжелые двери раскрылись…

…на сцену полного разрушения.

Мара нерешительно вступила в неузнаваемую, разоренную комнату.

Все - каждый предмет - было превращено в обломки. Внутренность спальни заполняла масса беспорядочных, раздробленных осколков, ни одной уцелевшей, узнаваемой детали, ничего крупнее лучины для растопки. Стулья, столы, кровать, шкафы… одеяла, шторы - все было уничтожено, штукатурка вырвана из стен, переломанные обломки вмурованы в них, от комнаты остался лишь остов с грудами развалин.

И в центре всего этого - скрестив ноги и медитируя, все в том же длинном, темном халате и брюках для сна, в которых он был вчера - тихо сидел Скайуокер.

Он повернулся, мягко и спокойно, словно ничего не изменилось.

- Привет, Рыжая.

И в нем - в нем самом - было изменение. В его отрывистом голосе, в глазах, во всем его тщательно выдержанном поведении.

Она замерла, почувствовав, как бегут мурашки по спине, когда он поднялся и с легкостью пошел к ней. Распахнутый халат волочился изодранным подолом, а груды мусора сметались с пути без жеста и взгляда с его стороны.

- Я должен увидеть Соло сегодня. Устрой это. И мне нужно подстричься.

Сдержанное хладнокровное самообладание солдата после сражения, борющегося за возврат в нормальное состояние. На лице и шее несколько мелких, с запекшейся кровью порезов.

Подойдя к ней, он остановился и наклонил голову, чтобы встретиться с ней глазами. В этот миг они были невероятно синие, отчаянные, безрассудные и сильные сразу – лишающие Мару уверенности и понимания, что он будет делать дальше.

Люк склонился к ней и его близкое властное присутствие забрало у нее каждую каплю решимости не отступить перед ним и она шагнула назад, не зная, как обращаться с ним в этом состоянии.

- Наверно, тебе нужно убрать тут, - заговорщически прошептал Скайуокер, словно разделяя с ней некую шутку, понятную только им двоим.

Затем он прошел дальше, к высоким окнам гостиной и встал к ней спиной, глядя на рассвет.

- Похоже, дождь, - небрежно заметил он, ни к кому не обращаясь.

***

Когда Хан подошел к знакомому входу роскошной тюрьмы Люка, он застал картину приводимого в порядок бедлама. Обе группы входных бронированных дверей были против обыкновения заперты и находились под более усиленной, настороженной охраной; количество охранников вообще повсюду возросло раза в три. Вдоль широкого главного холла стояли большие контейнеры, наполненные чем-то похожим на мусор, оставшийся после взрыва - мелкими нераспознаваемыми обломками. Пока с него снимали наручники и открывали тяжелые блокирующие замки столовой - первой из трех комнат Люка - Хан оглянулся по сторонам: просторная неиспользуемая комната справа была точно так же заполнена ящиками с мусором.

- Ха! Малыш был занят, да? - спросил он охранников, смотрящих перед собой в гробовом молчании.

Последние две недели Хан провел то сходя с ума от тревоги за малыша, представляя, что с тем малышом случилось нечто непоправимое, то заверяя и воодушевляя себя мыслями о том, что все нормально – ибо Император по какой-то адской причине нуждается в Люке. Так проходили день за днем, он бродил по камере, стучал в дверь, страдал от бессонницы, лежа с открытыми глазами и прокручивая всевозможные сценарии, а к нему никто не приходил.

И когда сегодня дверь наконец открылась, он так сильно стремился увидеть Люка, что шел к нему с протянутыми в наручниках руками и ухмылялся, как идиот.

К тому же он по-прежнему мучился от беспокойства, подготавливая себя весь путь к любой возможной ситуации.

Кроме этой, конечно.

Проходя через пустой обеденный зал к запертым дверям следующей комнаты, он замедлил шаг, чтобы рассмотреть массивное повреждение в центре длинного ряда высоких окон. Отсутствовало три оконных щита, из-за проходящих ремонтных работ под сбитой штукатуркой хорошо было видно тяжелую, сложную структуру из стальных перекладин и массивных плит; транспаристил соединялся с этой конструкцией, проходя тонкими моноволокнами не только через сами стекла, но и через каркас рамы. Охранники нервно пихнули его в спину и перед тем, как открыть двери, заняли позиции по сторонам от них.

Он вошел в большую гостиную со сводчатыми потолками. Привычная гнетущая тишина безличного зала была разорвана непрерывным шумовым потоком, идущим из спальни, вместе с приглушенными звуками множества голосов.

Сидящий у окна Люк небрежно повернулся и взглянул на Соло.

Что-то изменилось - Хан сразу увидел это, хотя и не понял, что именно. Что-то в Люке… он выглядел… другим. Не только в том, как был одет - Хан уже привык к Люку в дорогой, безупречно скроенной и отлично сидящей одежде. В ботинках ручной работы, в роскошных рубашках из тончайшего шелка или льна, создающих полное впечатление состоятельного, ухоженного человека; слишком многое вокруг него соответствовало самоуверенной чрезмерности дворцовой жизни, хотел этого малыш или нет.