Ускоряющийся

Глава 19 В логове врага

Чего сейчас в нём было больше?

Страха? Вот это уж вряд ли. К своему удивлению Дима отметил, что в нём сейчас напрочь отсутствует это чувство. Как-то в одно мгновение вдруг — хлоп! — и страх исчез. То ли сменился на обречённость, то ли ему, этому чувству, попросту надоело жить в его теле. Ну в самом деле, сколько можно? Здоровый мужик, наделённый недюжинными способностями, и до сих пор шарахается от всего неожиданного и неизвестного. Как двенадцатилетний пацан, шкодящий исподтишка: лишь только застанут его за написанием очередных «вечных трёхбуквий» на заборе или подглядывающим в щелку кабинки переодеваний на пляже, гаркнут на него — тут же бросается наутёк. Так и Дима. Всегда, всего и всех боится. Не чувствует в себе и толики внутренней силы, мужика в себе не чувствует! Сильную, мать его так, половину человечества!

А ведь все предпосылки для победы над страхом и паникой у него уже были. Да и есть постоянно, только он их не замечает! Победил он страх перед огнём? Победил. Нет, он, конечно, не бросается бесстрашно в огонь спасать людей. Он ведь не дурак. Но он идёт в пылающие квартиры, идёт, ибо считает это своим долгом! Нужно ли для этого поступка быть храбрым? Конечно! Осознаёт ли это Дима? Нет. Он играет. Он играет в Суперпупса. Он отдаёт долг человечеству, оправдывая то, что владеет столь редким даром. И страх всё равно живёт в нём, хотя из этой борьбы с огнём он легко мог вытащить и напялить на себя шкурку бесстрашного человека.

А вдруг начавшаяся его борьба с наркоторговцами? Да он до жути боится, когда идёт на очередное «дело»! Но ведь идёт! Неважно, что ускорение даёт практически безнаказанность, но всегда, всегда до жути страшно причинять боль другому человеку. Пусть даже не человек это, а тварь.

А залезть в карман чужому человеку, зная, что в любое мгновение он может вывалиться из ускорения, на что-то вдруг переключившись и потеряв контроль (хотя вероятность такого практически равна нулю)? Это до сих пор требовало немалой смелости — и вновь Дима этого не осознавал. Ему комфортнее было чувствовать себя в собственной ракушке, куда всегда можно было спрятаться, сбежать и как можно скорее! Как те подводные растения, к которым если притронешься — они тут же закрываются.

Просто у него не было никогда опоры, защитника. От поддержки отца он давно отказался сам, старшего брата у него не было, сильных друзей — тоже. Да блин, у него вообще друзей не было! Сослуживцы? Увы, и тут не повезло. Разве что в компьютерной игре: а вот там стояли друг за друга горой.

В общем, рос Димочка забитым человеком, и даже супер-способности не смогли вытащить его из этого состояния. На развилке, где ему можно было свернуть или в сторону «крутой мачо с супер-способностями» или в сторону «супер-скорость для прятанья в ракушку» он выбрал то, что ему более привычно. Он просто не знал, как быть мачо, и никто ему не рассказал. Лишь с появлением Инги ситуация стала меняться. Она-то знала, как жить на полную катушку, знала, что там, за стенками ракушки. Она методично разрушала эти стены, они вместе разрушали, но… но им просто не хватило времени.

И вот теперь, когда привычное состояние «Бойся!» паникой накатило на Диму, и он привычно окунулся в это состояние, вдруг… вдруг кто-то выдернул пробку — и страх ушёл. Просто ушёл, сгинул неизвестно куда. Сгорел, сам себя пожрал. Или перешёл на пока неизвестный ранее уровень. Вместо него образовалась пустая, ничем не занятая каверна. И что сумеет или успеет раньше занять эту пустоту: бесстрашие или жестокость — не ведал никто, а более всего — сам Дима.

Так чего же больше нынче было в Суперпупсе? Не страха, нет, его не было вовсе. Паники? И этого тоже не было, вместо неё внутри поселилась обречённость. Слишком долго ему удавалось скрываться от всех, кто хотел бы от него выгоды. И раз не сумел скрыться окончательно, то… так и будет. В один день навалилось: полиция (или кто там из власти?) — и мафия. Он не успел подготовить новый схрон, не успел соорудить новую ракушку. Он попался. И обречённо сложил лапки.

Он, как ни странно, почти и не думал о том, кто его сопровождает. О человеке со смертью в глазах. Он думал… об Инге. В нём билась обида и чувство вины. Он подвёл свою любимую, цепляясь за всё тот же страх, оттягивая момент инерции, движения к тому, чтобы начинать обещанное. Он понимал, что если начнёт, то Инга в него вцепится — и начавшееся движение уже не остановить. Снежок наберёт вес и превратится в лавину. Вот этого и боялся Дима, вот это и оттягивал. А она устала его по этому поводу теребить. И что же, всё? Э-э-э, нет. Вдруг Дима понял, что это не конец — это как раз начало. Начало обещанного Инге движения. Как говорят, «не счастье — так несчастье помогло». Ах, Инга, Инга, знала бы ты, любимая, как начнётся месть за тебя и твою семью!

Он вновь ощутил на плече тяжёлую руку своего конвоира. Тот его о чём-то спросил. Дима с трудом вынырнул в реальность из тяжких дум и с удивлением осмотрелся. Суперпупс никогда здесь не был. Они стояли на бетонной дорожке, невысокий — по пояс — парапет защищал пешеходов от того, чтобы они не сверзились в глубочайший овраг. Дима невольно прикинул расстояние. «Лететь метров тридцать. Не повезёт тому, кто отсюда сиганёт», — беспечно подумал он. Тут он осознал, что конвоир его о чём-то спрашивал.

— Что? — переспросил он.

— Веруешь ли ты в Господа, отрок?

Неожиданный вопрос, но Дима не классифицировал его как неуместный или идиотский. Возможно, в другое время и при других обстоятельствах он и задумался бы, а почему вообще его об этом спрашивают? В чём сенс? Где тут подвох? Его просто спросили — он просто и ответит.

— Верую, — и он не врал. В его семье преобладали агностики и атеисты. Разве что сестра на Пасху ходила с компанией в храм — и святила там куличи и колбасу. Ловила капли «святой воды», снимая с себя грехи за год и напитываясь индульгенцией на год следующий. Вряд ли, конечно, это можно назвать настоящей Верой… А вот он верил. Верил в Высшую Силу, которая устроила весь этот мир. И неважно, как его называли там или здесь: Яхве, Иисус, Аллах или Вишну, или как-то ещё. Неважно. Важно то, что наука до сих пор пасует перед объяснением фундаментальных законов бытия и никак не может объяснить: откуда всё появилось и как и почему всё это действует. Дима читал Стивена Хокинга, читал труды Ньютона, читал современных философов. И все они признают наличие этой Высшей Силы. Дима много об этом думал, и согласился. Да, она есть, эта сила. И пусть её называют Бог. Да, я для него — ничто, но как ни странно, всё равно важен, как важна любая составляющая всего этого гипер-сложного мира. Пусть винтик, но может из-за этого винтика многое зависит. Так что — и Дима повторил: — Да, верую.

Его конвоир долгим взглядом посмотрел своему подконвойному в глаза.

Смотрел, удивлялся, что Дима не отводит взгляд — и видел, что он не врёт. А потом он убрал руку и молча кивнул головой, мол, пошли дальше.

Дима так и не понял, что жизнь его сейчас буквально висела на волоске.

В следующий раз Дима очнулся от металлического скрежета. С удивлением оглянулся. Вот ведь! Так задумался, что не заметил, как сюда пришли.

Лифт. Но не пассажирский. По габаритам, скорее, грузовой, но с дополнениями и изменениями. Например, помимо обычных створок дверей здесь смонтировали ещё одну защиту или преграду (тут с чьей точки зрения посмотреть): секционную раздвижную сетку на электронном замке. Это она скрежетала, когда Асассин затворял её. Закрыл — загорелась цифровая панель управления. Раньше тут было полтора десятка этажных кнопок. Нынче их демонтировали, причём аккуратно. Не вырвали и оставили дыры с обрывками проводов; не выжгли, обрамив спёкшиеся пеньки горелой пластмассы чёрными подпалинами. Демонтировали, зашили вырезанной по мерке панелькой. Осталось, помимо кнопок управления, лишь две с цифрами «0» и «-1». «Их логово что, под землёй?» — успел подумать Дима, но тут пискнуло, щёлкнуло — и лифт, хоть и мягче привычного, но всё же толкнул днищем в пятки. Значит, всё же вверх.

В одном из углов вверху блымала красным миниатюрная камера. Глазок, казалось, смотрел Диме прямо в душу.

Вот тут к Суперпупсу и вернулось чувство страха. Но это была не боязнь будущего или ситуации, это был плотский, животный страх тела. Паника пудовым молотом ударила по черепушке: «Куда они меня притащили? В какой-то подвал, а может и частную тюрьму, как в «Олд Бое»? А может, они меня пытать будут? Я… я не выдержу! Я сдохну!!! Не хочу!!!»

А вот не стоит его осуждать за малодушие. Пыток, ожидаемой боли боятся все! Кроме мазохистов, само собой. Страх перед болью, долгое нагнетание этого страха, да ещё и если знаешь, где именно ожидать эту боль — всё это многократно усиливает сам эффект. Дима ещё застал то время, когда не было современных бор-машин, а зубы у него были преотвратные. Часто приходилось ставить пломбы. Сверлили зубы тогда без какой бы то ни было анестезии, без этих волшебных укольчиков. Бур в зажиме вращался через систему блоков и ремней. Ремни на машине по причине старости последней растянулись, и потому скорость вращения этих ужасных толстых и тупых свёрл была невелика. Порой они вообще увязали в зубе, застревая прямо на обнажённом нерве. Сами пломбы — цементные — держались скверно и часто выпадали. Каждый такой поход к стоматологу был неимоверной пыткой. Ожидание боли усиливали саму боль многократно. Казалось, вот именно тот самый больной зуб превращался в сплошной нерв, и любое прикосновение к нему било током. Вот она — пытка. В том кабинете не было тех, кто сдержал бы крик страдания.

И вот сейчас перед глазами Димы стало то самое кресло с мерзко жужжащим буром. Ожидание пытки. Ожидание боли. Да вот ставки сейчас повыше! Сейчас он не маленький мальчик, и его будут не полчаса мучить. А через полчаса не отправят, счастливо смеющегося от того, что пытке конец, домой.

Почему-то вовсе не рассматривалось других вариантов. Может, с ним действительно просто хотят поговорить? Может, пригласят войти в клуб ускоренных? Может, поделятся интересными связями, возможностями? Просто забухают с ними до чёртиков хотят?! Нет, блин, накрутил себя до нервных колик.

Бежать? Бежать!

Мысль лихорадочно подстегнула к действиям, Дима тут же прикрыл глаза, чтобы только вырвать из подсознания нужный цвет, а дальше — ускорение, и он имеет преимущество, так как всё происходит внезапно, и как только откроются двери, то он… Не успел додумать — в живот ударило рельсом («откуда тут рельс»???), а в ухо рыкнуло: «Не шали!» Дима вымученно откашлялся, с ненавистью между приступами глядя на ничего не выражающую рожу Асассина. Как он увидел, как догадался? Да ещё и успел за микросекунду до ускорения впечатать свой кулачище в живот, вот же урод!

Тут кабина почти неощутимо качнулась, тормозя. Кровь привычно ухнула вниз-вверх. Свет мигнул. Асассин не торопясь отворил решётку, совершенно беспечно повернувшись к Диме спиной. Впрочем, чего ему волноваться: овчарка надёжно прикрывала его тыл, безотрывно следя за каждым движением Суперпупса. Двери раздвинулись, Асассин с явным облегчением выскользнул наружу. В самом деле, с его габаритами даже такой большой лифт кажется неуютным. Собака зарычала, подстёгивая «подконвойного». Пришлось поторопиться. Псина Диму пугала не меньше её хозяина. Два сапога пара. Лютые звери. Разорвут — не заметят.

В предбаннике было две двери. Одна явно вела на пожарный выход. Мощный засов, цифровой замок, глазок на сейфовой двери. Вторая угадывалась лишь контуром. Правда, отворилась не она (обманка!), а что-то вовсе незаметное. Съехало неслышно в сторону, слегка ударив по ушам воздушным потоком. Асассин приглашающим жестом указал на образовавшийся проём, мол, только после вас. Дима на ватных ногах шагнул внутрь.

Он сейчас очень странно ощущал себя. Страх, да, страх плоти, но и — обречённость. Словно влепили тебе двойку по поведению, сообщили об этом родителям по телефону — и ты идёшь домой, зная, что дома ждёт не просто нагоняй — а трёпка. И может не купят теперь так желаемый велосипед. И откажутся от путёвки в пионерский лагерь. И будешь ты как дурак сидеть дома всё лето, когда все твои друзья разъедутся на каникулы кто куда. А всё из-за того, что наступил классухе на её любимый туфель, и вовремя не извинился. И не сбежишь по дороге, и не задержишься до вечера во дворе. Домой! Получать тумаков! Жалко себя — нет слов, злой на всех — хоть плачь, а плакать-то и нельзя: мужик-с!

Шаг, ещё шаг, и вот он внутри. Коридор, комнаты, большой холл, за столом в углу сидит почти незаметный мужик. На столе — мониторы, горят лампочки, но его ведут дальше. Отворяется ещё одна дверь, оттуда бьёт сноп света, доносятся несколько голосов. Из проёма выходит крепко сбитый высокий мужчина в пятнистой армейской одежде. Берцы звонко бьют по ламинированному покрытию пола, словно гвозди впечатывают. Он, нахмурив брови, смотрит оценивающе на Диму, медленно указывает на дверной проём, мол, проходи.

Ну, делать нечего, нужно входить.

Он переступил порог, и гул голосов исчез. Все, кто был в комнате, уставились на вновь вошедшего.

Первое, что бросалось в глаза: противоположная стена этой большой комнаты, а, скорее, зала совещаний, была полностью стеклянной. Сквозь прозрачные явно пуленепробиваемые панели был виден вечерний город: цепочки огней улиц, чёрные проплешины домов, россыпь разноцветных огоньков-окон. А вот звука города слышно не было. Судя по прохладе, работал кондиционер, и, может, не один.

Комната большая, очень светлая и открытая. Большой прямоугольный с закруглёнными углами стол для совещаний, кресла рядом с ним, одно выделяется VIP-овостью. Стол поменьше в глубине комнаты, на нём — плоский монитор, на самом столе — дорогие канцелярские побрякушки. Громадная плазменная панель, напольные динамики: Савва явно меломан. Натяжной потолок, ламинированный паркет. Шикарно, что тут скажешь.

За столом сидело несколько человек. Точнее, четверо: три мужчины и одна дама. Одного мужчину, а, скорее, парня, Дима уже видел. Потом он пару раз приходил в страшных снах. Потрясая бейсбольной битой, этот парень кричал «Она моя-а-а!!!» И замахивался на Суперпупса. После чего Дима с криком просыпался. Сейчас при нём биты не было, но в глазах читался нездоровый блеск. Увидев вошедшего, он сначала нахмурил брови, потом, размахнувшись, саданул ладонью по столешнице, широко улыбнулся и указал пальцем на Диму.

— А я тебя знаю! — воскликнул он. — Ты этот, — он щёлкнул в воздухе пальцами, припоминая, — бывший Кошки. Точно! Экс-бойфренд. Он ещё это, — парень локтем поддел сидящего через кресло от него мужчину с полуседой шевелюрой, — в пожарника вырядился. А что, горим, да? Горим?! — в притворном ужасе оглянулся по сторонам, рассмеялся громко.

— Валера, — негромко, но весомо осадил распоясавшегося молодчика мужчина, сидящий во главе стола в VIP-кресле. Валера-Псих тут же подавился своим смехом, разительно преобразился. Застыл со строгой миной на лице. Резкая смена настроений — ещё один и очень явный признак сумасшествия. Не зря Инга его помешанным называла.

Не было никаких сомнений, что осадивший Валеру был сам Савва. Глава этой… банды? Шайки? Тайного общества?

Одет Савва был в костюм из лёгкой ткани, рубашка на верхнюю пуговицу расстегнута, галстука нет и в помине. Короткая причёска тщательно уложена. Загар ровный и явно не местный. Никаких тебе мешков под глазами, усталых взглядов, небрежности и неухоженности в одежде. Да даже, видать, маникюр в наличии! Ты смотри какой пижон! Мачо-мэн. Улыбнулся — и хоть бы одна пломба, хоть на микрон искривление! Голливудская — дорогая! — улыбка. Открытая. А вот глаза — зверя! Совсем не улыбаются, нет. Подозревают, ждут чего-то и почему-то заранее ненавидят.

— Ну, здравствуй, здравствуй, Дима! — Савва поспешно, но не суетясь, с вышколенным достоинством поднялся с кресла и подошёл к Суперпупсу. Взял его руки в свои (мягкие и тёплые), несильно сжал их, потом, не отпуская, увлекая за собой, провёл опешившего от такого поворота Диму к столу. — Не скрою, давно ждал этой встречи. Позволь познакомить тебя с другими членами нашей Организации (он так и сказал, с большой буквы).

Суперпупс ощущал себя очень странно. С одной стороны, всё ещё было страшно и как-то обречённо, что ли. Он в логове врага, в насквозь враждебной обстановке. Его — сто пудов! — хотят если не убить, то как минимум сделать рабом, сломать его морально, а если сразу не получится — то сначала физически, а потом уже и морально. Про этих людей рассказывала Инга. Этот псих, тот убийца, а их главарь — бандюган. Ведь всё сходится! А с другой стороны, нет здесь никакой подложки. Все открыты и дружелюбны. Все здесь такие же, как и он, у них какая-то организация, они сумели найти друг друга в круговерти жизни и стараются держаться разом. На самом деле, может же такое быть? Ещё как может! Пусть Инга рассказывала ему всякое, но ведь то наблюдения одного человека! Одного! Как там в притче про трёх слепых, нащупавших разные части слона и составившие о нём абсолютно разные мнения?

Впрочем, рано ещё делать выводы. Может, это просто подсознание отвергает правду и пытается сознанию нашептать, что всё тлен, всё фигня, всё будет хорошо.

«А, впрочем… всё будет хорошо. Посмотрим, посмотрим», — Дима лихорадочно, нервно улыбнулся первому, кому его представили. Это был как раз тот седовласый. На вид — средних лет художник. Морщины, да, взгляд, да, но фигура поджариста, брюшка и сутулости нет, рукопожатие крепкое, дартаньяновские усики воинственно топорщатся.

— Сергей Карпович Маладиевский, — представился он мягким баритоном. Можно просто Сергей.

— Да Медвежатник он, да, Карпыч? — хохотнул Валера. Маладиевский от этого прозвища едва заметно скривился. Не нравится ему, видать, когда к нему воровской жаргон применяют.

— Д-Дмитрий, — некстати от страха или от волнения заикнувшись выдал Суперпупс. Псих хохотнул, тут же повторил себе, перекривляя: «Д-Дмитрий» — Можно п-просто Д-Дима, — Псих вновь хохотнул.

— Валера, ну что ты как маленький, — наиграно пожурил распоясавшегося молодчика Савва, но тут же переменил тон, и слегка раздражённо выдал:

— А это наш штатный клоун Валера, он же Псих.

— Ещё какой! — ничуть не обиделся представляемый. — Дарова, Д-Дима! — он хлопнул ладонью по протянутой для рукопожатия руке, словно отмахиваясь. Ох, не понравился Суперпупсу его взгляд! Внешне, вроде, насмешка, а чуть глубже — ярость какая-то, животная злоба. Интересно, это он от природы такой или у него что-то персональное к Диме?

— И, наконец, эту прекрасную даму зовут Ольга. Ольга Владимировна, — Савва жеманно поклонился женщине и прикоснулся губами к её запястью.

Женщина была… шикарна, что тут говорить. Порода чувствовалась во всём: жесты, взгляды, осанка. Аристократия, высший свет. Ей на троне сидеть и балом руководить. Дима поймал себя на том, что залюбовался.

— Не нужно так официально, — слегка улыбнулась Ольга. — Дима, можно на «ты» и зови меня просто Ольга, хорошо?

Дима лишь лихорадочно кивнул. Он в этот момент представлял на месте Ольги Ингу, он видел, кем станет его девушка лет через пятнадцать-двадцать, и эта картинка очень нравилась вдруг покрасневшему парню. Он глупо улыбался и просто пожирал глазами красавицу.

Вдруг инстинктивно он подался вперёд и, изо всех сил стараясь соответствовать киношным джентльменам, просительно протянул руку. Ольга правильно поняла его жест и с мягкой улыбкой подала свою руку, к которой Дима так же, как и пару минут назад Савва, прикоснулся губами. Её запястье пахло каким-то приятным кремом, но сама рука на ощупь была очень мягкой и нежной. Не хотелось её отпускать, да пришлось. За спиной послышались смешки. Это почему-то разозлило Диму. Куда делся страх, паника, нервозность? Смеются над ним, о, нет, смеются над НЕЙ! Он резко развернулся, и успел заметить, как впустивший их с Асассином в эту комнату военный передаёт Медвежатнику купюру. Они что, спорили? А на что? Раздражение так же резко схлынуло, и на его место пришли стыд и досада. Попался! Подцепили его женские чары. Немудрено, конечно, но всё равно: он вёл себя как пацан.

— А это Илья, — подсуетился вновь Савва, одной рукой показывая на военного, а второй придерживая Диму под локоть, казалось, жёстче, чем прежде, увлёк к представляемому.

— Спец! — тут же Псих выдал кличку Ильи в Организации. «Спец в чём? — лихорадочно думал Дима. — Опять же, интересно, а вот про Ольгу этот пацан ничего не говорил. Нет у неё клички? И что значат клички? Статус? Её нужно заслужить?»

Илья сухо пожал руку. Пожатие его было сильным, жёстким, волевым. Настоящим. Глядел он прямо, глаза в глаза, под его взглядом почему-то захотелось вытянуться по струнке и отдать честь.

— С Василием ты уже знаком, — Савва показал на застывшего у порога Асассина. Тот слабо махнул рукой. — И его собакой Альвой. Вот и вся Организация.

— Ну как же?! — не согласилась Ольга. — А про себя забыл? Знакомься, Дима, это — Курдюмов Савелий Иванович, президент нашей Организации и просто очень хороший человек.

Савва зарделся то ли от смущения, то ли, что скорее всего, от удовольствия, картинно пожал руку Диме «за знакомство», послал воздушный поцелуй Ольге, пригласил присаживаться — а сам направился к своему креслу. Суперпупс же недоумевал. Ольга что — так тонко издевалась? Юродствовала? Вряд ли, совсем не было заметно. Да и тон был искренний. Она что, и вправду так о Савве думала, или просто очень хорошая актриса?

— И это ещё не всё… — бросила Ольга в спину «президенту Организации».

Тот сперва неспешно сел, устроился, потом сложил пальцы домиком, дёрнул щекой и сказал:

— Ах да, прошу прощения, совсем забыл ещё об одном члене нашей Организации. Инга. Дочь Сергея и Ольги, — он указал поочерёдно на Медвежатника и его жену. — Она сейчас… на задании, — казалось, Савва не знал, куда деть руки: смахнул со столешницы несуществующие крошки, потом сцепил их в замок, расцепил, забарабанил пальцами. — Ну да ладно. Впрочем, ты ведь её хорошо знаешь и так, да, Дима?

— Да, я… — начал было Дима, но тут его перебил Псих.

— Я же говорил, он её бывший!

Савва сделал страшные глаза Диме, потом напускно согласился с Психом:

— Да, да, как-то я запамятовал.

«Да что здесь происходит? — терялся в догадках Дима. — Савва меня взглядом о чём-то предупреждает, мол, внимательнее будь. К чему? О чём? Про кого? Про Ингу? Он знает обо мне и Инге. Но не знает Псих? Судя по его намёку, да, не знает. И потому Савва предостерегает от необдуманных словах меня, чтобы я не ляпнул, мол, что мы «парень и девушка снова»? Он защищает меня от гнева Психа? «Она моя»? Похоже на это. Блин. Вот почему Инги нет. Дабы не спровоцировать противостояние сразу же? Да блинский же блин, кошмар какой-то. Что-то я совсем запутался».

— Ну так вот! — повысил голос Савва, акцентируя на себе внимание. — Организация! Все мы входим в сообщество людей, близких по духу и целям… Да. И целям. Дмитрий, мы пригласили тебя к нам, чтобы ты имел возможность познакомиться как раз с этими целями и возможностями нашей Организации. И, если они тебе станут по духу близки, то может быть даже и приветствовать тебя в своих рядах? — закончил он полувопросительно-полуутвердительно.

Пока Савва выдавал эту хорошо продуманную фразу, Дима быстро и краем глаза посмотрел на всех, кто присутствует. Медвежатник выудил из кармана тонкие сигары, закурил. Илья присоединился к нему. Псих что-то рисовал на листике бумаги, смешно выставив кончик языка, а Ольга тянула через соломинку сок. Казалось, толкаемая речь Саввы их не совсем интересует. Впрочем, может, они к его словоизлияниям давно привыкли. Но хоть могли сделать вид, что заинтересованы, что уважают, трепещут перед ним и ловят каждое слово? Хоть на публику — него, Диму — сыграть? А вот не играли. Значит, вот такие тут демократические порядки. Значит, это отнюдь не тирания? Или просто они в Организации этой все имеют немалый вес, такой, что соблюдение каких-либо внутренних правил и этикета — если таковые вообще в природе существуют — ими необязательно?

Вот, например, и Сергей, и его жена как-то совсем не выглядят узниками Освенцима, не пытаются строить из себя угнетённых. Ведут себя естественно, и это больше всего шло в разрез шаблону, который установила Инга.

«Так кто врёт? — терялся в догадках Дима. — Они или их дочь? Кому это выгодно? И зачем?»

— Мы живём в бандитском мире! — с воодушевлением продолжал тем временем Савва. — Это я понял ещё на первой Чеченской. Тогда ополитизировавшиеся бандиты не дали нам выиграть ту войну, сделали её грязной, продажной, намыли на крови солдат огромные барыши. Им плевать было на национальность, на гордость, на общность со страной, в которой живёшь. Им нужна была власть, бабло! Твари… Через несколько лет во второй Чеченской я убедился, что это всё мне не привиделось. Потом мы с Ильёй покинули армию, и тут я подтвердил собственные сомнения, что эти твари, эти бандиты — они везде! В политике, в бизнесе, в культуре. Куда ни плюнь! Суки позорные!.. Прошу прощения… Ты замечал это, Дима?

Суперпупс не стал долго голову ломать, что от него хотят, и просто кивнул головой.

— Вот! Я уже вижу, что мы поймём друг друга. В общем, мы решили с этим бороться. С ними бороться. Вот как бы ты, Дима, с ними боролся?

«Что он у меня всё спрашивает? — уже раздражаясь, подумал Дима. Необычный приём и общее радушие оказало на него самые приятные впечатления, и хоть оставался тревожный червячок внутри, но всё равно, как говорил небезызвестный Председатель, «лёд тронулся, господа присяжные заседатели, лёд тронулся»! — Кто кому в доверие входит? Он ко мне или я к нему?» И вновь Суперпупс неопределённо пожал плечами.

— С бандитами? Да как с ними бороться… вешать их надо.

Вся Организация зашевелилась. Тут уж Медвежатник украдкой передал Спецу купюру. Псих наставил на Диму палец, пыхнул губами, мол, «бинго», а Ольга смотрела… загадочно. Они что, ждали именно такой ответ? Или, наоборот, совсем его не ждали?

— Я уже чувствую, что мы сработаемся, — улыбнулся по-голливудски Савва. — Замечательный способ! Я бы тоже так делал, будь я, ну не знаю… президентом, императором, богом! Но я не президент или император, увы, и у меня нет стотысячной армии шпионов и дивизий милиции особого назначения, чтобы бороться со столь могущественными противниками столь радикально. Я не бог, и потому не могу знать, кто бандит, а кто только подставленный ими, и что бандитов связывает между собой. Я, увы, простой человек.

«Вот, где печаль твоя зарыта, — догадался Дима. — Президент, император… бог!»

— Но мыслишь ты в правильном направлении. Бандитов надо вешать. Или можно по-другому. Можно их направить в нужное русло. То есть сбить с их пути. Можно меж ними сеять панику и хаос. Можно их… наказывать. Самим при этом оставаясь ненаказуемыми. Имея такие возможности как у… вас, — он развёл руками, обводя ими всех присутствующих. — Как ты там, Дима, называешь это явление? «Ускорение»? Ну так вот, будучи при этом ускоренными.

«А он неплохо проинформирован, — с тревогой подумал Дима. — Интересно, откуда он знает, что я такое состояние называю «ускорением»? Инга, что ли, доносит?»

— Вот мы и будоражим бандюганов. Всех уровней и рангов. Теребим их, нервируем, боремся с ними. Как можем. Да, частенько не совсем законными способами. С волками жить… сам знаешь. Мы тоже разбойники! — вскинулся Савва, рассмеялся, будто сказал шутку. — Но исключительно благородные, — и вновь эта голливудская улыбка и злость в глазах.

— Вот такая наша Организация. Организация борцов с преступниками всех мастей. Хочешь… с нами?

«Опачки, нежданчик. Хотя, предупреждал уже намёком, — запаниковал Дима. — Не, ну в самом деле, они же тебя сюда не лясы точить звали? Зачем-то ты им нужен, правда? Да и потом… не это ли ты обещал и Инге? Избавить её и её родителей от Саввы. А чем ближе я к «цели номер один» буду, тем и шансов у меня побольше. Но так сразу… нельзя соглашаться, подумают, что лох».

— Я… я не могу так сразу. Нужно всё обдумать, — Дима сосредоточенно уставился на сцепленные пальцы. Натянутые струной нервы в нём аж звенели от напряжения: вот как возьмут сейчас и как пристрелят!

— Конечно! — неожиданно легко согласился Савва. — Естественно! Так неожиданно! Оставьте нас одних.

Дима сразу и не понял, почему все вдруг безропотно поднялись и неспешно направились к дверям. Не совсем осознал последние слова Саввы. Он тоже встал с кресла, беспомощно оглянулся: мне тоже за ними? Поймал такой странный взгляд Ольги. Будто жалела его. А может… это надежда, призыв? Надо обдумать. Надо запомнить этот взгляд!

Остальные члены Организации без лишних разговоров, будто это было оговорено заранее, направились к выходу. У двери задержался лишь Спец, он смерил не делающего попытки удалиться Асассина, который присел рядом с собакой и гладил её по голове, раздражённо дёрнул головой — и резко вышел.

Мягко щёлкнул замок.

Савва поманил Диму пальцем, а сам пошёл к дальнему столу. Он уже не улыбался.

Президент Организации приглашающе указал на кресло у стола, а сам направился к хозяйскому. Прежде, чем сесть, спросил у Димы:

— Выпьешь чего-то? Коньяк? Ром? Водка?.. Может, чаю?

— Просто воды, если можно.

— Почему же нельзя. Конечно… «Боржоми», может? Хотя, хочу порекомендовать тебе норвежскую Voss. Пивал? Нет? Ну, вот и случай.

Савва на что-то нажал, и на стене открылся минибар, из которого он достал пузатую полупустую бутылку коньяка и необычной цилиндрической формы бутылку с кристально прозрачной водой. Недолго пошаманив с тарой и бутылками, протянул высокий стакан минералки Диме, а сам приподнял коньячный бокал, всколыхнул янтарную жидкость в нём и полюбовался на свет оставляемыми на стенках бокала «дорожкам».

— Твоё здоровье! — приподнял бокал, салютуя. Сделал небольшой глоток, зажмурился, переваривая ощущения. И, не открывая глаз, продолжил: — Дима, если тебе Инга про меня рассказывала, а я уверен, что рассказывала, то ты прекрасно знаешь, что у меня нет вашего… дара. Я… говоря по-твоему, не ускорен. Илья — ускорен, Василий вот — ускорен, даже его собака — и та… Ты вот… А я — не ускорен. Вот така фигня, малята…

Он надолго замолчал, ушёл в свои мысли. Дима ничего не говорил, он, кажись, понимал, что творится в голове этого недо-Наполеона. О, как Савва хотел быть таким, как они. С его-то амбициями — о, что бы он тогда наворотил! Император, президент… бог! Как же он заблуждается… Впрочем, чужая голова — потёмки.

— Я не могу, а вы, все вы — можете. Многое можете. Даже того, о чём не догадываетесь. Всё то, о чём я говорил — правда. Ты подумай над этим на досуге, я не буду на тебя ничем жать, ни к чему склонять не буду, но скажу вот что: ты мне нужен. Ты очень нужен мне, Дима. Мне нужны такие люди, как ты. Уравновешенные, спокойные, отдающие отчёт в том, что делают.

«Послушные марионетки? — подумал Дима. — Беспрекословные исполнители воли хозяина? Зомби-невидимки?»

— Ведь с кем приходится работать? — продолжал тем временем вполголоса Савва. — Придурки, садисты, убийцы. Но это всё, что есть! Выбирать-то не из кого. И всё — для благородных целей. Для благого дела! — он назидательно поднял палец.

И вдруг у Димы вылетело:

— Для благого дела? Из-за благого дела вы держите Ольгу под замком?

Вот. Вылетело. Не вернёшь, не воробей же. Дима похолодел. Что на него нашло? Словно мгновенная вспышка гнева. Он с ужасом посмотрел на стакан воды: а вдруг в него что-то подмешали? Трясущейся рукой поставил его на столешницу.

Савва, удивлённо вскинув брови, с еле заметной улыбкой смотрел на Диму.

«Вот как скажет сейчас Асассину свернуть мне шею», — как-то очень спокойно и обречённо подумал Дима. Спина его задеревенела, между лопаток будто образовался третий глаз и третье ухо. Они смотрели и слушали каждый шорох, что долетали сзади. Чтобы обернуться, сил не оставалось.

Вдруг Савва резко откинулся на спинку кресла и громко рассмеялся.

— Под замком? Ольгу? Ха-ха-ха! Это кто, Инга, что ли, тебе сказала? Ну, шутница! Не знал, не знал, что у неё настолько далеко всё зашло. А ты ей поверил? Ха-ха-ха! Впрочем, что я. Прости, прости меня. Совсем забыл, что любовь — штука коварная, да. Ох, шутница… Нет, Дима, Ольга Владимировна совсем не под замком, она вольна идти куда угодно и когда угодно. Да, она в гостях у нас. Не только она, а — с мужем и дочерью. Почему не в гостинице? Почему не уезжает? Ну, может, потому, что здесь лучше, чем в гостинице, не буду тут скромничать. А вот не уезжает она потому, что её связывает со мной контракт. Да-да, контракт, — Савва вынул из внутреннего кармана пластиковую карту, приложил её, видать, к сенсорной доске с его стороны стола, набрал длинный код, потом выудил из того же кармана довольно массивный ключ, поскрежетал им, потом пошарудел бумагами — и вынул тонкую папку, в ней — файлы а в файлах — бумаги. Одну Савва достал, показал на вытянутой руке Диме. — А? Каково? Видишь? — Дима успел разглядеть две подписи, какую-то печать, но мелкий текст увидеть не смог: контракт вновь нырнул в файл. — Если ты вступишь в нашу Организацию, и с тобой будет контракт, в котором будут расписаны права и обязанности, вознаграждения и риски, и прочее, прочее. Подпись, дата, печать. Всё чин-чинарём, всё пофиксим. А Инга, значит… Ох, шутница. Ну как я — я, простой человек — могу держать в заложницах мать и не бояться, что дочь может спокойно меня пришить, когда я, скажем, в ресторан выйду? — Савва говорил быстро, глотая окончания слов, словно за быстротой и громкости (он почти кричал) речи силился что-то скрыть. Может быть, растерянность? — Я же жить тогда нормально не смог бы, зная, что в любой момент… Я… знаешь, зачем тут Асассин, то есть Василий?! А? Знаешь?

Дима отрицательно покачал головой.

— Я тебя боюсь. Да-да, я тебя боюсь.

Дима опешил от смелого признания. В правдивости слов как-то даже не думал усомниться. Таким не шутят.

— Ну а что тут удивительного? — пожал плечами Савва. — Я тебя не знаю, ты мне не доверяешь, ты общаешься с Ингой, с которой у нас есть разногласия, и теперь я вижу, что немалые такие разногласия. Ты ускоренный. Ну а вдруг она тебя накрутила так, что ты сейчас вот вынешь из-за пояса нож, ускоришься — и чик-чик меня, а? — Дима по взгляду Саввы понял, что тот такую возможность и на самом деле рассматривал. — Потому и попросил Василия побыть с нами в одном кабинете и принять, так сказать, меры. Меры… Ну, ты понимаешь. Меры предосторожности… Так вот как я могу держать в заложницах её мать? Не могу, никак не могу. Инга… она привыкла к кочевой жизни, привыкла к тому, что постоянно перемещается. А родителям её это, видать, уже поднадоело, и когда я предложил им временную работу, да ещё с такими благородными целями, они согласились. Инга же, видать, хочет их вновь заставить куда-то ехать… Нда. Подростковые гормоны, сам понимаешь. Я её не держу, лети, куда хочешь. А она без родителей не желает! Вот и гонит… волну. Ладно… — тут Савва как-то резко помрачнел, будто понял, что оправдывается перед каким-то пацаном за действия какой-то девки, что это ниже его достоинства.

— В общем, такие дела, — закончил он. — Ты вот что скажи, Дима, присоединишься к нам?

— Разбойничать против бандитов?

— Так точно!

— Грабить, жечь, убивать?

— Хм… Это тебе тоже Инга…

— Я подумаю, — перебил его Дима. Какая-то бесшабашная злость засела в нём. Ему всё резко надоело, ему тут было неприятно, гадко, а хуже всего ему было осознавать, что соглашаться на сотрудничество — надо. Вот надо — и всё тут. Только вот не так сразу. Надо ещё поломаться, набить себе цену.

Савве, видать, совсем не понравилось, что его перебили. А больше всего ему не понравилось, видать, что его предложения не приняли сразу. Он помрачнел ещё больше, на скулах поиграли желваки. Потом откинулся на спинку кресла и сказал.

— Ну думай, думай. — Тон и поза говорили, что разговор подошёл к концу. Дима с вновь подскочившим волнением («А ну-ка, выпустят меня отсюда или нет?») поднялся с кресла. Протянул руку для прощания. Савва тоже встал, с сухой улыбкой пожал ладонь. — Только недолго.

Дима кивнул, мол, о чём речь. И бочком, бочком, направился к двери, предвкушая свободу.

— А впрочем, — говорил ему вослед Савва, не смотря непосредственно на него, а уставившись в монитор. Щёлкал что-то на скрытой с глаз клавиатуре, — если затянешь с ответом, мы передадим тебе весточку. Например, через твоего отца. Ну, или маму. Или сестру.

«Так. — Дима встал, как вкопанный. — О чём он говорит? Нет-нет, это неправда, он не могли…»

Но тут Савва развернул монитор. Разделённый на четыре меньших экрана, он показывал съёмки скрытых камер. Одна, наверное, была установлена в его бывшей комнате, и на ней было темнота. На второй Дима узнал их зал. На диване сидел его отец и смотрел телевизор. На третьей — кухня, и мама готовила лёгкие бутерброды с сыром. Четвёртая краем камеры зацепила барахтающуюся на кровати сестру.

Гнев резко ударил в голову. Как они посмели? Проникли в его квартиру, понатыкали везде камер и теперь будут следить за его родными. Узнали, небось, что семья для него важнее всего на свете. Сволочи!

Дима сжал кулаки и сделал шаг к Савве. Сзади угрожающе зарычало.

Суперпупс смотрел в глаза Савве. Смотрел и понимал, что этот раунд проиграл. Вчистую. Савва с той же лёгкой, но теперь — презрительно-превосходной улыбкой смотрел в глаза Диме. «Да я тебя урою, щенок!» — словно говорил этот взгляд.

Дуэль проиграл более молодой соперник. Дима, сжав до хруста челюсти, коротко кивнул и выдавил из себя:

— Хорошо.

Развернулся и деревянной походкой пошёл к двери. Теперь его никто не сдерживал.

В голове билась только одна мысль: «Я попал!»